Ломберный столик

                Ломберный столик. Рассказ-быль. Из цикла «Две сестры».
Осенью 1948 года Таня  пошла в первый класс, а Наташа в четвертый. Начало учебного года им пришлось снова встретить в Жиздре у папиных родителей: или, как называли девочки, папиных дедушки с бабушкой. Впрочем, определение «папины» скоро отпадет. Из маминых родителей никого не осталось. Бабушка Анна Семеновна умерла в Калуге в 1947 году, а дедушку девочки не помнили. Когда его арестовали в 1937 году и отправили куда-то под Иркутск, Тани не было еще на свете, а Наташа только что родилась в рязанском селе Муравлянка в роддоме, который построила мама . Их с папой после окончания строительного техникума в Калуге направили в это село, которое быстро развивалось, став районным центром. Там даже сложилось небольшое сообщество молодых специалистов (врачей, учителей, строителей, ветеринаров), о котором мама любила вспоминать и рассказывать.
 Так  и получилось, что 1-го сентября Наташа вернулась в свой прежний класс в жиздринской школе, где училась осенью прошлого года,  а Таню дедушка отвел в первый класс той же школы к немолодой, но очень приветливой учительнице Азаровой Анастасии Семеновне. Учительница Тане нравилась, но в классе было скучновато, потому что читать и даже писать, хотя и печатными буквами, она давно умела, а здесь нужно было сначала. из палочек складывать буквы, а потом из букв слова. Приносить  какие-нибудь книги, кроме букваря, не разрешалось. Перечитав все рассказы и сказки на последних страницах букваря, Таня стала придумывать их сама, и часто вопрос учительницы «О чем ты думаешь?» приводил ее в смущение, потому что нельзя же было ответить, что она думала стать Золушкой, как в кино, которое  видела в подмосковном Переделкино прошлой осенью. Мама тогда тоже усиленно искала жилье в Москве, Наташа уходила в школу, папа уезжал на занятия в академию, а Таня, в распоряжении которой были бумажные ленты для оклейки окон, воображала, что это киноленты и рисовала на них кадры из любимого фильма. И в классе она вспоминала  сказку о жизни, протекавшей где-то в прекрасной стране. Вообще-то она считала, что кино – это картины настоящей жизни, и особенно  фильмы по ее любимым книжкам, таким как «Конек-горбунок». Таня в Полтаве, когда оставалась вдвоем с бабушкой Анной Семеновнй, чаще всего читала ей именно эту книжку. Бабушка никогда не сидела без дела: готовила или шила, а Таня развлекала ее чтением. Она читала вслух их с бабушкой любимые книжки. Чаще все это был «Конек-горбунок». Таня спрашивала: «Бабушка, а если бы про «конька» кино показали. ты бы пошла?» «Да что ты!- с энтузиазмом восклицала бабушка. - Я бы полетела!». «Нет, - думала Таня, - разве можно снять в кино, как человек прыгает в котел с кипящим молоком. Это очень трудно, так ведь и погибнуть можно» Что удивительно: когда семья поселилась в Москве на Смоленском бульваре, первое, что она увидела на Арбате, была афиша Кинотеатра юного зрителя с улыбающимся во весь рот симпатичным парнем верхом на двугорбом ушастом и тоже очень симпатичном коньке. Это была афиша кинофильма «Конек-горбунок». Бабушка к тому времени умерла и была похоронена в Калуге, и Таня долго жалела, что бабушке не удалось увидеть такой замечательный фильм, о котором они обе мечтали. Став взрослой, она узнала, что фильм был снят Александром Роу еще в 1941 году.
И вот теперь в жиздринской школе она вспоминала про новое кино о прекрасной жизни и мечтала стать Золушкой. А принц? Он должен быть немножко похож на мальчика, жившего здесь, в Жиздре,  напротив их дома. Этот мальчик был постарше девочек, он даже ходил с отцом  на охоту. В то время поощрялось истребление волков, за годы войны их много развелось в окрестных лесах. Однажды охотники добыли целый выводок, за это им заплатили деньги и дали премию. Мальчику купили велосипед, и  он часто встречал соседок на дороге домой из школы и предлагал подвезти. Наташа была старше, она уступала  удовольствие младшей. Та в благодарность брала ее портфель и уезжала с принцем на велосипеде. Однажды он подарил ей огромный букет полевых цветов. Таня не придала этому никакого значения, но  во взрослой жизни, впервые услышав песню «Я буду долго гнать велосипед…», вспомнила дорожку среди желтеющих деревьев, деревянный мостик через речку-ручей и себя, гордо восседающую на раме велосипеда с большим букетом осенних цветов. Как прекрасна была жизнь и наяву, и в кино, и в мечтах.  И вопрос учительницы «О чем ты думаешь?» звучал как бой часов на балу во дворце.
Мама, наконец, нашла жилье и увезла девочек в Москву на улицу Воровского, дом  27. Сегодня эта улица называется Поварской, а в то время она называлась в честь Вацлава  Воровского.   Девочки знали, что он был полпредом (это странное слово расшифровывалось как полномочный представитель, т.е. посол) нашей страны и его убили враги Советской власти. Мама иногда напевала песню своего детства: «Если вы убили товарища Воровского, этим доказали вы подлость свою». С врагами всё было ясно, а Воровский их мало интересовал. И только когда на следующем витке жизни они  оказались на Второй мещанской улице ( теперешней улице Гиляровского) и полюбили  ходить на Кузнецкий мост  в небольшой магазинчик с открытками и географическими картами, обнаружили во дворе большого дома на перекрестке улиц Кирова и Кузнецкий мост памятник  Вацлаву Воровскому, революционеру и дипломату. Дом, где во дворе стоял и сейчас стоит памятник, до революции занимало Российское страховое общество, а потом Наркоминдел. Памятник  поставили в 1924 году, через год после того, как Воровский был убит  белогвардейским офицером Конради.  Девочкам памятник нравился чрезвычайно. Делал его  скульптор -  знакомый Воровского М.Кац.. И, по мнению сестер, сделал замечательно. Никогда они не видели живого человека из бронзы, человека увлеченного, горячего спорщика. Воровский-памятник  был совсем не похож на скучных,  застывших на постаментах официальных великих людей. Девочки сразу признали его своим, и когда попадали в эти места, всегда навещали Воровского, словно в гости  заходили.  Похожее чувство испытала Таня, когда впервые прочитала стихотворение В.Маяковского «Товарищу Нетте, человеку и пароходу». Позже она не раз думала о том, что только гениальный поэт мог найти такую интонацию и слова в обращении к пароходу, носящему имя его погибшего друга: «Подойди сюда, тебе не мелко? От Батума, чай, котлами покипел…». И это стихотворение, и памятник как- то связывались в единое целое  - представление о людях, погибших героически . Тане очень нравились слова из стихотворения Маяковского,  объяснявшие во имя чего были принесены жертвы: «Это -  чтобы в мире без Россий, без Латвий жить единым человечьим общежитьем». С годами выяснилось, что с единым общежитьем у людей не очень получается, но убеждение в важности такого единения осталось, и в своей научной монографии об устойчивом развитии она пыталась передать читателям свою мечту.
Дом 27 на улице Воровского (в прошлом и настоящем на Поварской) был в то время настоящей «Вороньей слободкой». Вход с улицы был закрыт, доступ был только в конце арки, ведущей во двор. Сейчас этого прохода нет. Новые хозяева замуровали арку, открыв парадные двери. Дом был набит жильцами. Семья девочек поселилась в одной части комнаты в конце длинного коридора. В другой  жили: хозяева: старшая Варвара Спиридоновна, ее крестная дочь Надежда и дочь Надежды Ирма. По возрасту она была старше Тани, но младше Наташи. Старшая из женщин, которую все звали бабка Спиридонна,  плюбила Таню. Та училась в первом классе, раньше всех возвращалась домой и охотно делилась всеми важными событиями, случившимися в школе. Спиридонна, в свою очередь, рассказывала Тане о своей молодости в подмосковной Истре, в которой случались такие удивительные вещи, как встреча с лешим, когда местные девушки ходили по ягоды. Он был весь окутан чем-то похожим на туман, прятался за деревьями и норовил завести девушек поглубже в лес, откуда потом очень трудно было выбраться. Она рано вышла замуж за своего деревенского парня, но он, как и большинство молодых мужиков уехал в Москву, где занимался извозом. Однажды он вызвал к себе молодую жену, и местные мужики довезли ее до трактира на въезде в Москву, где собирались мужики из их деревни. Муж встретил ее, привел в трактир, посадил за стол, стал угощать чаем с баранками. Вокруг были все знакомые мужики, они пили водку, веселились. Вдруг  комната наполнилась девками. Они были накращенные, разнаряженные с голыми руками. Нисколько не смущаясь, уселись на колени к мужикам. А дальше Спиридонна с неостывшим изумлением рассказывала: «Уселись на колени, голыми руками стали обнимать, целовать А я то знаю, что эти мужики женатые, у них в деревне жены, дети остались. Как же можно? От удивления рот и разинула. А одна девка увидела, да прямо мне в рот и плюнула. Я ахнула, а муж даже не пожалел меня, а сказал; «Здесь тебе Москва, а не деревня, рот не разевай».
Стала она жить с мужем в Москве, но в скором времени муж заболел и умер.  Варвара сделалась повивальной бабкой, каким-то образом познакомилась с немцем,  царским кучером. До революции  в Кремле сохранялся  штат царской обслуги. После революции их сочли классово близкими, не преследовали, только из Кремля переселили в  дом на улице Воровского, где и жила Варвара Спиридоновна с крестной дочерью и внучкой. Немец умер, своих детей у нее не было. Дом, в который их переселили, назывался домом Шереметьева. В нем проживало несколько поколений дворянских родов, от которых осталось кое-что из прежней мебели. Новые  хозяева получили ее в полное распоряжение. Когда  семья девочек переезжала в новое жилье на Второй Мещанской (сейчас улица Гиляровского) мама купила у бабки Спиридонны складной ломберный столик с потертым зеленым сукном и следами затушенных окурков на полированных полях, окаймлявших зеленый квадрат сукна. При кочевой жизни семьи, не позволявшей заводить солидную мебель, столик служил незаменимым помощником и путешествовал с ними из Москвы в Баку, из Баку во Владивосток, где служил верой и правдой на разных квартирах, пока не осел на окраине Владивостока мысе Эгершельд, где маме пришлось расстаться с ним при полном неизвестности  переезде в Москву. Возможно, что он живет и до сих пор у каких-нибудь заботливых хозяев. В доме на Воровского говорили, что на этом столике играл в карты Александр Сергеевич Пушкин. В это никто особенно не верил, но каково же было изумление Тани, когда уже в наше время она увидела на доме 27 на Поварской улице мемориальную доску, извещавшую о том, что в этом доме бывал в гостях у своих друзей Александр Сергеевич Пушкин.