След на земле Кн. 2, ч. 3, гл. 50 Переход в Европу

Глава 50   Переход в Европу
(сокращенная версия романа)

1
       Ночью с 20 на 21 сентября 1944 года в полку произошло чрезвычайное происшествие. В первой роте, несшей караульную службу, исчезли трое бойцов: младший сержант Магомедов, рядовые Умаргалиев и Омаров. Противник, хотя периодически и обстреливал наши позиции, но серьезных потерь среди личного состава не было. Не было пропавших ни среди убитых, ни среди раненых.
       О ЧП докладывали по инстанции. Взводный виновато доложил ротному. Ротный нехотя доложил комбату, за что, конечно же, получил нагоняй за недогляд. Были бы они среди убитых или раненых, разговоров бы не было. А то в карауле, при непонятных обстоятельствах…. Комбат тоже помучился, принимая решение: докладывать наверх или умолчать, дождаться утра. Всё же решил доложить, а то, если узнают, что скрыл, хуже будет. А так, можно ограничиться только выговором. Полковник Пугачев, выслушав доклад комбата, конечно, сорвал на него «Полкана», но потом стал гадать, куда эта троица могла деться?
       «Уйти в плен, как это случалось в первые дни войны, они вроде не могли. Тогда сдавались на милость победителя, а сейчас, когда Красная Армия успешно движется на Запад, приближая войну к своей победе, только глупцы станут искать у немцев выгоды. Может быть, вражеские разведчики выкрали их? Ведь наши разведчики брали их «языков» среди солдат и офицеров, чтобы подтвердить тот или иной факт предполагаемых операций. Но что могла знать эта троица, и почему похитили сразу троих, а не одного? Да и немцы давно знают, что на этом участке фронта им противостоит 774 стрелковый полк 222 стрелковой дивизии. Что они хотят знать ещё, и что могут знать рядовые караульной роты? Нет, никакой ценности эта троица для немцев не представляет».
       Полковник Пугачев приказал связисту соединить его с командиром дивизии, но генерал откуда-то уже знал об исчезновении бойцов и снова высказал в адрес командира полка упреки в слабом руководстве и низкой дисциплине.
       «Но откуда он мог узнать? – удивился Кирилл Евсеевич, расстроенный очередной взбучкой комдива. – Прошло всего два с половиной часа, с момента исчезновения бойцов. Конечно, по времени доклады затянулись, но ведь факт исчезновения проверялся.  Получается, что у меня в полку имеется доносчик. Это непорядок. Может, особист доложил по своей линии? Но через мою голову он не имеет на это права. Нужно разбираться».
       Может, по причине произошедшего в полку ЧП, а может и по  другой, но на следующий день из дивизии поступил приказ: с наступлением темноты полк должен был передать свой участок обороны другому воинскому подразделению и форсированным маршем двинуться вдоль линии фронта строго на Юг.
       Такой исход длительного пребывания у Вилкавишкис никого не радовал. Тут уже прижились, и главное, нацелились на вступление в Восточную Пруссию, а тут такое.
       Перед закатом солнца 22 сентября, когда полк начал подготовку к маршу, на горизонте со стороны противника показались трое. Они шли в полный рост в направлении первой роты. В спину им никто не стрелял, что удивляло. Неужели, это парламентеры? Неужели, немцы, вдруг, решили добровольно сдать Восточную Пруссию без боя и теперь хотят выторговать себе какие-то льготы. Однако в руках у них белого флага не было.  Командир батальона приказал не стрелять, а принять нежданных гостей, как подобает. А через пару минут в «гостях» признали исчезнувшую вчера троицу. Это были те самые сержант Магомедов, рядовые Умаргалиев и Омаров. У каждого из них на спине было выведено мелом: «Рус хочеш кушать приходи работать, дармоеды не нужны». Троицу тут же увел к себе контрразведчик.
       Как позже выяснилось, причиной пропажи этих бойцов, стало постоянное недоедание. Религиозные мусульмане не могли есть свинину, которой их постоянно кормили в полку. Они решили добраться до ближайшего литовского хутора и украсть козу, чтобы полковой повар готовил им её отдельно. Местные хуторяне скрутили воров, всыпали им тумаков, но убивать не стали, справедливо опасаясь мести.  Накормили, заставили отработать на них денёк, забрали оружие и, написав на спинах послание, отпустили живыми обратно. Теперь вся троица отправлялась в штрафной батальон.
       Полковник Пугачев сразу доложил комдиву о возвращении в полк исчезнувших накануне бойцов. У него была надежда, что передислокацию полка отменят, но этого не произошло. Приказ о марше оставался прежним, причем, без указания конечного пункта назначения.
       Ночью, после передачи обороны другому полку, 774 стрелковый полк, построившись в колонну по четыре, форсированным маршем двинулся в указанном направлении. Был строгий приказ соблюдать конспирацию, не курить и громко не разговаривать. Это удивляло, ведь идти предстояло по тылам нашей фронтовой линии обороны. Колонну на марше замыкал представитель политотдела части лейтенант Никишин, перед которым стояла задача: не допускать отставания на марше.
       После второго привала в третьем часу ночи, пошел дождь. Дорогу тут же развезло. На ноги налипала вязкая грязь. Идти стало тяжело. Темп марша заметно снизился. Но командиры подгоняли свои подразделения. Возникло подозрение, что полк брошен кому-то на выручку. Иначе, зачем такая спешка?
       Рассвет застал маршевиков вблизи небольшой деревушки. Поступила команда остановиться на большой привал, приготовить себе пищу из концентратов и спать. Бойцы ворчали: развести костры для того чтобы согреть воду и развести концентраты было довольно сложно. Дождь продолжал моросить. «Почему бы не зайти в деревушку и там не приготовить хотя бы кипятка?» Спать, потом тоже пришлось почти на открытой местности, укрывшись плащ-палатками. Была разбита только большая штабная палатка, которую замаскировали, а остальные спали кто, где мог: под кустами и валунами, но в радиусе трехсот метров от штаба.
       Егор устроился под кустистой ивой. Наломал мокрых веток, под голову подложил вещмешок, завернулся в плащ-палатку и сразу уснул.
       Мелкий холодный дождь моросил целый день. Только с наступлением темноты, после ужина, полк снова двинулся дальше. По-прежнему сохранялась конспирация. Противник не должен был знать о передислокации сил.
       После трех изнурительных ночных переходов под непрерывным дождем полк, наконец, сделал привал в небольшой белорусской деревушке. Здесь всех ждала походная кухня и каждому дали по котелку горячего пшенного супа с куском мяса и по две ложки перловой каши. Не густо, но лучше чем концентраты. Зато спали в сухих помещениях. Кто в коровнике, кто в дровянике, кто в курятнике. Лейтенанту Никишину досталась русская печь. За трое суток проведенных в походе он сильно простыл. И теперь его то знобило, то бросало в жар.
       На фронте болеть запрещено. Если ты болен, никто с тобой возиться не будет. Не хочешь мучиться, иди в бой и погибай. Одним словом, хочешь жить, борись с болезнью сам. Полковые медики умеют лечить только раны, на пустяки не размениваются. Егор умирать не хотел, о своей болезни не распространялся и занялся самолечением. Давно уяснил, что на фронте самое хорошее средство от простуд спирт или самогонка. В худшем случае кипяток. Но, где в походе достанешь спирт или самогонку? Оставался кипяток. Но и его требовалось приготовить. Вот в этой избе, где Егор арендовал печку, хозяйка кипятка не пожалела. Он выдул почти целый чугунок.
       Но с наступлением темноты пришлось снова трогаться в путь. Только теперь маршрут полка был изменен. Ему предстояло двигаться строго на Запад, по освобожденной Белорусским фронтом земле к самой границе с Польшей.
       На восьмые сутки полк ступил на польскую землю. Всё, советская земля от фашистов была освобождена. Но польская погода от советской совсем не отличалась. Все те же хмурые тучи, осенний холод, продолжительные моросящие дожди. Егор по-прежнему чувствовал себя хреново. Может, чуть лучше, чем три дня назад, но до полного выздоровления было далеко. Ему с помощью друзей-соратников удавалось лечиться кипятком и самогоном, но окончательно поправиться, никак не удавалось.
       Поздним вечером, проходя через польскую деревушку, Егор вошел в один из ближайших домов. Поздоровался по-польски, этому его научили. Попросил у хозяйки за плату бутылку самогона. Польские злотые офицерам тоже были выданы.
       - Ниц, нема, пан. Вшистко герман забрал.
       Егор расстроился. Проклятые фашисты его опередили.
       - Ну, а кипятку попросить можно?
       - Ниц, нема, пан. Вшистко герман забрал, - снова уверено сказала хозяйка.
       Егор удивился. «Зачем фашистам забирать кипяток?» он скосил глаз на стоявший рядом чугунок, стоящий на шестке. «Врет же, сука. Мы их от фашистов освободили, а ей кружки кипятка жалко». Задал провокационный вопрос.
       - А уборная у вас есть?
       - Ниц, нема, пан. Вшистко герман забрал.
       - Что? Вместе с дерьмом?
       - Вместе с дерьмом, пан, - закивала хозяйка.
       Егор не знал смеяться ему или грустить. Наглая ложь полячки поражала.
       - Ну, вот что, пани. Сейчас я проверю. Если ты соврала, я тебя расстреляю, - но вынул из кармана компас и откинул крышку футляра. Нажал кнопку фиксации, и стрелка закрутилась на циферблате. 
       Хозяйка, увидев компас и бегающую стрелку, рухнула на колени перед русским офицером. Стала умолять, чтобы офицер не наказывал её за обман. Потом поднялась и вынула из кошелки, стоящей у стола, бутылку мутного самогона и достала из миски соленый огурец. Все это поставила на стол и подвинула к Егору. Он внимательно посмотрел на хозяйку. Среднего возраста женщина, крестьянка. По всему заметно, что не из богатых, труженица. «Почему же так не дружелюбно встречает? Неужто, при фашистах жилось лучше? Сама кивает на то, что фашисты все забрали. А мы гоним фашистов, освобождаем поляков. И вон что».
       Егор вытащил злотые, и сколько было положил на стол. Забрал бутылку и вышел.

2
       Самогонку покупать больше было не на что. Просить её, как милостыню, Егор считал позорным для советского воина-освободителя. Требовать с применением силы тоже считал подлым и неприемлемым для советского воина и коммуниста. Агитатор полка капитан Вася Олейников увидел, как Егор мается отсутствием лекарства, посоветовал ему обратиться к начальнику санитарной роты старшему лейтенанту Гуревичу.
       - У него есть спирт. Он тебе поможет, только любит, чтобы его хорошо попросили. 
       - Что значит, хорошо?
       - Ну, по доброму, что ли. Как женщину, - улыбнулся Олейников.
       Гуревич помочь не захотел. Сослался на то, что на марше ему запрещено расходовать спирт, хотя сам, сволочь, сидел в повозке пьяненький. Наверное, ему не понравилось, как Егор просил его о помощи.
       - Тогда попроси у ППЖ Пугачева, Марины. Она добрая. Почти всем дает. Может спирту, а может и коньячку, - предложил Вася. – Лично мне давала и того, и другого, и… третьего.
       Егор посмотрел на довольную физиономию агитатора и сплюнул.
       - Я лучше сдохну, чем попрошу у этой… чего-нибудь.
       - Что так? – удивился капитан.
       - Да так. Долго рассказывать. Противна она мне.
       - Ты что? Классная баба. Красивая, общительная, носа не задирает перед нашим братом. Уступчивая. Поэтому зря ты так на неё настроен. Хотя, чего я тебя уговариваю. Не хочешь, мне больше достанется.
       Впереди у одной из повозок Егор увидел начхима полка капитана Петра Белоусова. Познакомился с ним недавно, ещё в Вилкавишкисах, на совещании. Успел проникнуться к нему симпатией и уважением. Весельчак, балагур Белоусов, был интересным, образованным собеседником. Раньше он служил в кавалерии и называл себя «гусаром». Вполне соответствовал этому образу. Всегда был подтянут, начищен, выбрит и держал спину. Полковые девки были все влюблены в него, и каждая норовила ему понравиться, несмотря на то, что принадлежали старшим офицерам с индивидуальными землянками и дополнительным пайком. Белоусов, как истинный гусар, пользовался этим, поэтому некоторые особо ревнивые старшие офицеры его недолюбливали. Но начхим был смелым, решительным, и не обращал внимания на косые взгляды. Умел достойно ответить метким словцом, но все были уверены, что мог ответить и посерьезнее, чем  шуткой.
       Егору было непонятно, почему такой толковый и боевой офицер киснет в тылу, на такой бесполезной в полку должности. Война подходила к концу. Химия в войне не применялась, и, по всей вероятности, не применится. Понимал это и сам капитан Белоусов. В разговоре между ними, а он относился к Егору, как к другу, Петр с сожалением сказал:
       - Война закончится, а у меня ни одной награды. Вернусь домой, никто не поверит, что я воевал. Ведь не объяснишь, что был начхимом.
       - А ты напросись на командную должность. Командовать-то ты умеешь. В кавалерии же командовал.
       - Не раз просил. Ни предыдущий командир, ни этот решения не принимают. Им дивизионные кадровики диктуют. Наверное, я один с образованием химика, раз меня не отпускают. Боятся, что на территории Германии может начаться химическая война.
       - Если немцы не применяли химического оружия на чужой территории, то на своей тем более применять не будут. Немцы не дураки, как о них иногда думают.
       - Всё это я говорил полковнику. Он говорит, что понимает, что решит с кадрами, а «воз и ныне там», - вздохнул капитан.
       - Давай я поговорю с ним. У нас вроде с ним отношения нормальные.
- Нет, Егор. Пока не надо.
       Этот разговор припомнился лейтенанту Никишину и он направился к капитану Белоусову. Поздоровались.
       - Ты, никак хвораешь? Кашу-концентрат будешь? – спросил начхим. И не дожидаясь ответа, подхватив Егора под руку, повел к своей повозке. Там он достал из короба котелок с кашей и плеснул в неё граммов сто водки.
       - Зачем? – воскликнул Егор.
       - Вместо масла. Ты попробуй, как вкусно.
       - Я бы вместо масла это «сухим пайком» выпил.
       - И «сухим пайком» хватит, - Петр достал фляжку и налил приятелю почти полную кружки водки. 
       - Мне этого много.
       - Пол кружки для тебя, пол кружки для хвори. Выпьешь и ложись в повозку отоспись. Проснешься, а хвори нет. Сдохнет хворь.
       Егор послушался. Капитану он доверял, да и надоело уже хлюпать носом. Выпив и закусив кашей, Егор залез в повозку. Но перед тем как уснуть поинтересовался у начхима.
       - Ты, моих-то, поблизости не видел?
       - Видел. Агитатора видел. К штабному обозу направился. Парторг Ратушный вроде тоже туда, чуть раньше задницей потряс. Ты же его знаешь, он без запахов начальства себя плохо чувствует. Тем более ППЖ Пугачева его с ума сводит. Спит и видит, как её оприходовать, да при этом замполита подвинуть.
       - А, по-моему, майора Горностаева ему не сдвинуть. К тому же, капитан Ратушный абсолютно безграмотный. В одном слове по три ошибки делает. Удивляюсь, как он вообще на этой должности оказался. Думаю, что наверху это знают и не назначат его замполитом, - высказал свое мнение Егор.
       - Хм, парторгом назначили? Значит, и повысить могут. То, что он безграмотный не важно. Важно, что он шибко идейный. Я слышал, что до войны он первым секретарем райкома партии был. Попробуй, такого останови, когда он наверх лезет.
       - Пожалуй, ты прав, в нашей стране идио…, - зевнул Егор, погружаясь в сон, - … логов стало не обуздать.

3
       Очередной день прошел благополучно. Немцы, кажется, не догадывались о передислокации 774 стрелкового полка и его передвижении по польской земле. Полк не обстреливался и не подвергался нападению с воздуха. С наступлением сумерек, он снова строился в колонны и продолжал движение к своей цели. Егор понемногу поправлялся и снова занял свое место замыкающего колонну.
       Очередная ночь снова поливала дождем. На дороге распутица, движение затруднено. Полк выбивался из графика движения. То и дело слышались команды:
       - Шире шаг! Подтянись! Не растягиваться!
Солдаты от таких команд взбадривались и ускоряли шаг, отставшие старались занять свое место в строю.
       Егору было интересно, как живут люди в других государствах. Поэтому весь путь следования вертел головой, пытаясь найти различия. Польские деревушки и хутора своими строениями, почти ничем не отличались от хуторов и деревень России или Белоруссии. А вот поля выглядели иначе. Они напоминали лоскутные одеяла. На поле в три-пять гектар, можно было увидеть жнивье ржи, ячменя, льна, картофеля и других овощных культур. В колхозах нашей страны такого не было. Конечно, земля обрабатывалась на лошадях. Оно и понятно, трактор на пол гектара или гектар не загонишь.
       К исходу семнадцатых суток пути дождь, ливший последние трое суток, наконец, прекратился, но на землю опустился густой туман. С одной стороны это было неплохо, потому, что в тумане можно было двигаться и днем, и расположиться на отдых на открытой местности, с разведением костров. С другой стороны насыщенная влажность воздуха не позволяла просохнуть одежде. В тумане плохо действовала связь, можно было сбиться с маршрута и наткнуться на противника. Но всех уже в полку терзал вопрос: «Когда же закончится этот изнурительный переход?»
       Командир полка умышленно от ответа уклонялся. А его заместитель по политчасти майор Гороностаев отвечал с усмешкой: «Как дойдем до Берлина, так остановимся». Его шутка всем понравилась. До Берлина без боев, таким маршем каждый был готов идти.
       В двенадцатом часу ночи полк втянулся в лесной массив. Неожиданно поступила команда остановиться на широкой поляне недалеко от опушки. Тут же по цепочке было передано: «Большой привал». А следом дополнение: «Строить землянки».
       «Господи, кажется, пришли, - подумал Егор. – Но как в мокром лесу, да ещё ночью, строить землянку? Однако, команда поступила, нужно выполнять. К утру землянки должны быть построены». Ему снова нездоровилось. Он ощущал озноб, сильную усталость и головокружение. Болезнь никак не хотела отступать. «Хорошо бы найти для ночлега сухое теплое место. Выпить кипятка и отоспаться. А уж с утра, по светлому, заняться строительством землянки».
       Егор вышел на опушку и посмотрел вдаль. Сейчас туман был рассеянным. Ему показалось, что  вдали угадываются контуры крыш. Возможно, там деревня. Решил проверить и направился в сторону предполагаемого населенного пункта. Там можно найти сухое место для ночлега, а повезет, то и самогону. «Хоть денег нет, но можно предложить взамен часы, - решил он, здоровье важнее».
Шел медленно, стараясь запомнить дорогу обратно. «Кто знает, что ему улыбнется на хуторе? Может, сразу придется возвращаться? Фронт здесь проходил совсем недавно. Разрозненные группы фашистов могут бродить повсюду. Они тоже ищут укрытия и пропитания. Не исключено, что их сейчас на хуторе до чёрта. Они наверняка, никого из попавшихся на их пути, в живых оставлять не будут». Но страх перед опасностью Егора не остановил. Нервы щекотал, но не более, чем для осторожности. Его подгонял вперед озноб.
       Минут пятнадцать он осторожно продвигался вперед, но поселка так и не было. «Может, мне показалось, и я принял за крыши домов контуры деревьев? Померещилось то, что хотел увидеть?» Пригляделся внимательней в просвет между деревьев. Снова угадывались крыши с трубами дымоходов, только уже совсем близко.
       Крайний домик хутора был настолько ветхим, что Егор даже не рискнул в него постучаться. В таком хозяйстве не то, что самогонка, воды напиться вряд ли найдется. Прошел дальше. Второй от края домик был хоть и небольшим, но опрятным. Вокруг метровая оградка. В ней калитка. За оградкой просматривался колодец. Рядом аккуратный стожок сена. Егор вошел в оградку, поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Прислушался. Вокруг была только тишина. Постучал в дверь посильнее. Снова прислушался. Никаких звуков не доносилось. Хотел было пойти дальше, но увидел, как одно из оконцев домика засветилось желтым пятном. Он облегченно вздохнул. Значит, его услышали и должны открыть дверь. Вопрос только, кто окажется за дверью?
       Желтое пятно светильника перекочевало к ближайшему окошку и двинулось в сторону двери. Егор вслушивался в шаги, пытаясь определить, кто это хозяин или хозяйка, но шагов совсем не было слышно. Тут же возникла мысль, что в домике может находиться враг. Поэтому перевел автомат в боевое положение, сняв его с плеча, и проверил на месте ли гранаты.
       Дверь сенцев скрипнула и, наконец, медленно открылась. В проеме появилась женщина в белом одеянии. Она внимательно, с головы до ног, осмотрела стоявшего перед ней гостя.
       - Цо, пану треба, - спросила хозяйка, прикрывая пламя свечи ладонью.
Егор уже знал несколько основных польских слов для общения и поэтому сказал, что ему нужно.
       Старуха, а именно такой показалась Егору хозяйка дома, недоуменно смотрела на непрошеного гостя и молчала.
       «Значит, не поняла меня, - догадался Егор и снова принялся объяснять хозяйке, цель своего прихода в столь поздний час.
       Наконец, старуха закивала головой. Егор обрадовался. Всё-таки поняла.
       - Прошу пана до мешкани, - сказала она и, повернувшись, первой зашла в дом.
       Егор последовал за ней. В сенцах было темно. «Удобное место для нападения», – мелькнула тревожная мысль, и сильнее сжал рукоять автомата, готовый в любой момент нажать на курок. Но все было спокойно. Вошли в крошечную прихожую. Старуха поставила светильник на край стола, а сама засветила висячую керосиновую лампу. Прихожая наполнилась тусклым желтоватым светом. Лучше осветилось и лицо хозяйки. Старухой она совсем не была. Моложавая женщина лет под пятьдесят. Похоже, в доме кроме неё никого не было. В прихожей пахло щами и хлебом. А может, пахло чем-то другим, но ему казалось, что этот вкусный запах мог принадлежать щам и хлебу. Ведь часто так бывает, чего хочется, то и видится, или слышится, или чувствуется.
       Оставив Егора в кухне-прихожей, хозяйка со светильником направилась снова в сени. Егор же снова насторожился. Кто знает, зачем она туда снова пошла. Вдруг, там есть еще одна дверь в другую комнату, где притаился коварный враг. Прислушался. Услышал скрип петель. «Вот и другая дверь, а может, лаз в подпол?» Прислушался чутче. «Если донесется топот ног…». Топота ног не было. Снова скрипнули петли дверцы. Погреба или чулана. В проеме появилась хозяйка. В одной руке у неё была крынка молока, в другой бутыль самогона.
       Поставив на стол свою ношу, она достала из короба хлеб и сало и стала нарезать их тонкими ломтиками. Потом достала чистый стакан и наполнила его самогоном. Подвинула стакан гостю. Всё это проделывала молча, с непроницаемым лицом, изредка бросая пристальные взгляды на русского офицера. 
       Егор заколебался. Слишком как-то скоро, без споров и возражений. Это наталкивало на мысль, что здесь что-то нечисто. А не решила ли она его отравить? В полку ходили слухи, что поляки, вот также, для русских, таких как он, добывающих самогон, давали его отравленным, и те, кто пил, потом умирали, причем не сразу, а через какое-то время. Может, и это такой же случай?
       Хозяйка поняла сомнения русского гостя. Она поставила на стол второй стакан и наполнив его чуть больше половины залпом выпила жидкость сама. Егору стало стыдно своей подозрительности. Он тоже вылил себе в рот содержимое стакана. Самогон был довольно крепок. Горячая волна разлилась по сосудам. Она усилила кровообращение и избавила от озноба. В голове прояснилось и захорошело. Он улыбнулся и поблагодарил хозяйку.
       - Дзенкую, пани. Добрий бимбер. Меня зовут Егор.
       Хозяйка поняла его. Тоже улыбнулась, и представилась.
       - Пани Марыся.
       Егору имя хозяйки показалось странным. Походило на название не самого любимого зверька. Но потом решил, что и у нас немало странных имен. Это имя ещё не самое неудобное. Например, Гржина или Крыжажина, куда более замысловатые. А Марыся походило на нашу Марусю. Стал расспрашивать хозяйку, как им жилось при фашистах? Она сдержано отвечала, но Егор вполне её понимал. Конечно, трудно жилось, но терпели. Много работали, много отдавали. Было страшно.
       «Понятно, почему она так тепло меня встретила и угощает. Почему же тогда другие поляки травят наших солдат и офицеров? Мы же их освободили от ненавистных фашистов. Самим бы им никогда этого сделать не удалось. С другой стороны, можно ли ей верить? Говорит, плохо жили, фашисты все забирали, а угощает щедро. Откуда тогда самогон, сало, хлеб? В хате щами пахнет». Егор хотел задать хозяйке этот вопрос, но передумал. «У хорошего хозяина всегда занычка имеется, - решил он. – Да и потом, каждый на грани голода находит способы добыть пропитание. В голодном 1933 году, чего только не приходилось придумывать, чтобы не умереть. Мне даже удалось семью от голода спасти. Как она умудрялась выживать, это её личное дело, и не мне, постороннему, вмешиваться  в её жизнь. Неприлично это».
       Егор чувствовал себя, как дома. В доме тепло, чисто, уютно. Он сидит за столом и наслаждается угощением: пьет самогонку, закусывает хлебом с салом, разговаривает с хозяйкой, весьма приятной женщиной. Нос перестал сопливить, болезненное состояние испарилось. «А каково сейчас в промозглом лесу моим друзьям: агитатору Олейникову, парторгу Ратушному, нашему ординарцу Васе? Спят под каким-нибудь кустом. Только утром кто-то из ротных выделит солдат построить землянку и приспособить в ней печку. А что, если я попрошу хозяйку пригласить их к ней на ночлег? Всего на одну ночь, и то не полную? Сейчас уже без четверти час. Пока я их разыщу, пока приведу, будет около двух, если не больше». Он собрался с духом и спросил, подбирая слова, чтобы не испугать хозяйку о возможности ночлега и для его ещё троих сослуживцев. 
       Пани Марыся радости не выказала, но все же согласилась. Она пригласила Егора в горницу и стала стелить ему постель на раздвижной кровати. Егор остановил её, сомневаясь, что она его поняла. Еще раз показал на пальцах, сколько их будет, и указал на пол, что они будут спать на полу. Пани Марыся снова закивала головой:
       - Четвэро на подложе. Настепни поможи принесть сломы.
Егор понял, что ему нужно принести соломы на пол. Он помнил стожок у дома и направился к нему. Он принес три хорошие охапки соломы и набросал на полу. После чего отправился обратно в лес за своими товарищами, полковыми политработниками и одним на троих ординарцем Васей Клубиковым.

4
       Туман почти рассеялся. Двурогий месяц выплыл из черноты туч и теперь высветил парившую землю. Вдали темной стеной виднелся лес. А там, на широкой поляне, все ещё слышался стук топоров, звон пил и треск падающих деревьев. Бойцы продолжали строить землянки и блиндажи. Перед Егором стояла сложная задача разыскать среди строителей и всей этой «котовасии» своих товарищей.
       «А что, если не найду? Может, ушли поглубже в лес, да уже дрыхнут? – спрашивал себя Егор. – Стоит ли мне одному возвращаться на хутор к пани Марысе? Мне уже здорово полегчало, дождя нет, туман тоже развеялся. Но спать то придется на холодной земле, в мокрой траве, под мокрой листвой. Болезнь не просто может вернуться, но и даст какое-нибудь осложнение. Нет, нужно, во что бы то ни стало, разыскать этих «гавриков» и уговорить их пойти ночевать под крышей у пани Марыси».
Вот он достиг прогалины, ведущей на поляну. У входа уже выставлен часовой.
       - Стой! Кто идет?
       Егор назвал свою фамилию и должность. Часовым оказался старый знакомый, сержант Муха. Егор поинтересовался у него, не видел ли он политработников: капитанов Олейникова и Ратушного?
       - Нет, их не видел, но с час назад видел вашего ординарца. Он повел бойцов строить землянку вон в тот конец поляны, - Муха показал рукой направление.
       Егор пошел в ту сторону и быстро нашел ординарца Клубикова.
       - Товарищ лейтенант, - обрадовано воскликнул Вася, - а я с ног сбился, разыскивая вас.
       - По какому поводу?
       - Капитаны место выбирали, хотели с вами этот вопрос решать.
       - И где сейчас капитаны?
       - А вон, под сосной дремлют. Там и землянку хотят строить. Но теперь уж утром, когда развиднеется.
       Егор подошел к капитанам. Парторг Ратушный покуривал, пряча огонек папиросы в  кулаке.
       - Где тебя черти носят? – спросил он. – Мы уже беспокоиться начали. Решали вопрос по землянке, а тебя нет. А слово комсорга дорого стоит. Как твоя хворь, кстати?
       - С хворью мы снова расстались. Но она обещала вернуться, если буду спать на холодной мокрой земле. Вот и искал место потеплее и посуше.
       - И что, нашел? – спросил, приподнимая голову Олейников. – Нам на сырой и холодной земле тоже не радостно. Вот кипятка согрели и пьём помаленьку. Для тебя, кстати, старались, а ты пропал.
       - Ну, я нашел, то чего хотел. Пришел за вами. На хуторе, в километре отсюда есть домик с натопленной печкой. С хозяйкой договорился. Она готова принять нас всех на ночлег до утра.
       - Я согласен, - вскочил обрадованный парторг. – Там как, безопасно?
       - Ну, я там провел около часа, ничего вызывающего подозрение не обнаружил. 
       - В километре? Не далековато ли? – спросил с сомнением Олейников. – А вдруг нас станут искать?
       - Да кому мы можем ночью понадобиться? К семи утра вернёмся, но хоть поспим в тепле, - настаивал Егор.
       - Если хватятся, Васька за нами сбегает, - предложил выход Ратушный. – Егор объяснит, как нас найти и он прибежит, если что.
       - Я договорился, рассчитывая и на Ваську. Пусть парень тоже согреется, – возразил Егор. – Мы за него отвечаем.
       После ещё некоторых обсуждений и дебатов предложение Егора, переночевать на хуторе, в теплой хате, было принято единогласно.
       К приходу гостей у пани Марыси постель была готова. И встретила она русских офицеров довольно приветливо. Долго не раздумывая, потому что на часах было уже почти два часа ночи, офицеры и ординарец Вася разделись и улеглись. Но вдруг, Ратушный поднял вопрос об охране. Он настаивал на том, чтобы каждый из них караулил по полтора часа. Конечно, встал вопрос: кому  караулить первому? И, вообще, в какой очередности дежурить? Взяли стоявший у печи прихват и на его черенке стали «конаться». Каждый брался за черенок выше предыдущего.
       Егор в душе просил Бога, чтобы первому дежурство выпало именно Ратушному. Это же его инициатива была установить дежурства, вот пусть первым и внедряет её в жизнь. Но у Бога было на этот счет другое мнение. Первому досталось караулить ординарцу Васе. Следующая очередь досталась Егору. Потом полагалось бдеть капитану Олейникову, а лишь последнему, когда будет практически светло, парторгу.
       Решив проблему, офицеры завалились в постель, а Вася уселся на лавочке охранять их сон. Через минуту все спали.
       Егора разбудил не Вася, а хозяйка дома. За окном уже было светло, вот она и подумала: не пора ли панам офицерам идти на службу? Вася, обнимая автомат, лежал на той самой лавочке, на которой остался сидя охранять своих командиров. Он сладко похрапывал с приоткрытым ртом. Егор не сразу смог растолкать его. Тот подскочил, как ужаленный, пытаясь сообразить, что от него требуется. Увидев перед собой лицо Никишина, всполошился.
       - Виноват, товарищ лейтенант, прикорнул.
       - Иди, умывайся, а я пока разбужу капитанов.
       Капитаны тоже не сразу открыли глаза.
       - Что, уже моя очередь дежурить? -  спросил спросонок Ратушный.
       - Нет уже. Я за вас отдежурил.
       - А сколько сейчас времени? – спросил Олейников.
       - Уже девять часов. Пора в полк возвращаться.
       - А что же раньше не разбудил?
       - Ну, вы так сладко спали, как дети, прямо. Решил дать вам выспаться.
       - Спасибо, Егор. Я во сне дома побывал. Хорошо все-таки дома. Никаких тебе маршей по грязи, под дождем. Ни свиста пуль, ни взрывов гранат и снарядов. И жена рядышком мягкая…. И все же нужно было меня разбудить на дежурство, как положено.
       - Представляю, как бы ты злился, если бы я нарушил такой хороший сон. 
       - Тоже верно.
       - А, что видел во сне капитан Олейников? – с усмешкой поинтересовался Егор.
       - Я? ППЖ полковника. Почти уговорил её на большую постельную любовь. Но вы не дали закончить, хотя она уже уступала.
       Егор виновато улыбнулся.
       - Прости, капитан. Если бы я знал, что ты с ней договорился, ни за что не стал тебя будить.
       - А ты в натуре не пробовал её уговорить? – спросил Ратушный. – Ведь все ППЖ на фронте ****и. И эта, уверен, не исключение.
       - Нет, не пробовал. Полковника боюсь. По нему видно, как он за неё дрожит. Его месть будет жесткой. А вот начхим Белоусов его видимо не боится. Видел я их шуры-муры с этой Мариной. Она, аж слюни пускала, от желания совокупиться с ним. Может, они уже достигли соглашения.
       В комнату вошла пани Марыся. Она пригласила гостей к столу. Но всех офицеров и сержанта Клубикова удивило не приглашение на завтрак, не огромная сковорода яичницы с салом, и даже не самогон, который у неё не просили, а то, что их портянки были выстираны и высушены, шинели с сапогами вычищены. 
       - А, чему тут удивляться? – заключил парторг Ратушный. – Мы их освободили от фашистских поработителей. В благодарность за это они устраивают нам тёплый прием. За добро люди должны платить. Пани Марыся это понимает.
       - Вот только далеко не все поляки столь понятливы и доброжелательны, как пани Марыся. Они считают, что ничего нам не должны. А, коли речь зашла об оплате, предлагаю скинуться из нашего жалования и заплатить за ночлег и внимание злотыми, - сказал капитан Олейников.
       Но пани Марыся денег не приняла. Отказалась категорически, чем снова удивила русских офицеров.
       - Тоже правильно, - снова сделал вывод капитан Ратушный. – Мы им даровали жизнь и свободу, а они бесценны. Яичница с самогонкой слишком малая плата, чтобы на неё расцениваться.
       Было почти десять часов утра когда русские гости, тепло и искренне поблагодарив хозяйку за радушный прием, вышли с её двора. Отошли метров двадцать от калитки, когда пани Марыся окликнула Егора. Все дружно остановились. «Может, чего-то забыли?»
       - Чего-то хочет сказать, - заключил Ратушный. – Давай, лейтенант, узнай. Тебя ведь зовет. Вдруг, сейчас выяснится, что у неё что-то пропало. Не хватало, чтобы нас в краже обвинили.
       Егор вернулся к пани Марысе. Она, кутаясь в длинный платок, грустно улыбалась. Глаза были увлажнены.
       - Егор, вы очень похожи на моего сына Зигмунта. Он погиб ещё в тридцать девятом, - сказала он на ломаном русском, тихо и грустно. - Если сможете, приходите ко мне ещё. Хоть иногда. Я очень буду рада кормить тебя и разговаривать с тобой.
       - Благодарю Вас, пани Марыся, за приглашение. Если у меня будет такая возможность, то я обязательно приду, - Егор почувствовал какую-то душевную близость с этой женщиной. – А пока до свидания.
       Никишин догнал своих товарищей уже за околицей хутора.
       - Ну и чего ей было от тебя нужно? – сразу спросил парторг.
Егору не хотелось отвечать Ратушному правду. Он решил перевести разговор в шутливый тон.
       - Ты, что полячек не знаешь? Сказала, что ты, капитан Ратушный, ей очень понравился, и она хотела бы…. Ну, ты понимаешь чего?
       - Да она же старая, - пренебрежительно заметил Ратушный. – Ей не меньше шестидесяти.
       - Ей значительно меньше. Это она выглядит так, потому что под немцами была. А на самом деле ей всего сорок пять, - уверенно соврал Егор.
       - Сорок пять? В сорок пять, баба ягодка опять, - вспомнил поговорку парторг. – А, что? Тогда можно с ней позабавиться. У меня уже были отношения с «сорокопяточками». Причем, всегда они проявляли инициативу. Так и липли.
       - К тебе? – удивился Олейников. – Наверное, ни к тебе, а твоей должности, твоему положению. Все-таки первый секретарь райкома партии. И скорее не липли, а ложились с тобой в постель по необходимости. Либо боялись, либо что-то вымаливали для себя.
       - Ты, капитан, думай, что говоришь, - укоризненно одернул его Ратушный. – Ты, хочешь сказать, что со мной по любви не стали бы? Скажу тебе так: настоящие бабы, никогда на морду не смотрят. Им подавай мужскую силу. И они четко распознают её. Вот у меня этой мужской силы немерено. Я мог бы баб пялить и днем и ночью. Так собственно и было. Ночью пялил свою, а днем… кого Бог пошлет. У меня было правило: каждую неказистую «пипирку» драть, Бог же, им тоже должен радость дать. Ну и мне за труды, хорошую потом подсунет. А, в общем, так, лейтенант, если в лесу будем стоять долго, а я думаю, что увязнем тут до нового крупного наступления, то я не прочь навестить  и пожалеть «сорокопяточку». Сходишь к ней и передашь мое согласие. Скажешь, что она мне тоже нравиться. Ну, а ночью я к ней наведаюсь.
       Егор был уже не рад своей шутке, которая приняла такой оборот. «Черт бы его побрал, этого кретина, который шуток не понимает. Вдруг, действительно, припрётся к ней на ночь и будет домогаться любовных утех. С него станется. Что-то нужно делать, чтобы исправить свою оплошность».
На выручку пришел капитан Олейников. Он сразу понял, что Егор пошутил, но видя, что Ратушного понесло не туда, поспешил разрешить ситуацию. 
       - Ну, а если без шуток, лейтенант, зачем хозяйка тебя позвала? – спросил он.
       Егор дословно пересказал свой разговор с пани Марысей.
       - Ну, вот. А ты морочил мне голову, - разочарованно сказал Ратушный. – А я и, правда, подумал, что понравился ей. Это хорошо, Егор, что ты похож на её сына. С ней нужно дружить. Именно, через неё и таких, как она представителей рабоче-крестьянского класса нам нужно внедрять в умы польского народа идеи коммунизма. Когда будешь разговаривать с ней, старайся больше расхваливать наши колхозы и совхозы. Надо раскрыть все преимущества коллективного хозяйства перед индивидуальным, собственническим. Ей потом местные жители лучше поверят, чем нам, советским агитаторам. И старайся ей рассказывать все так, чтобы у неё от нашего советского образа жизни слюньки текли.
       - Ну, так, как вы умеете говорить, я, пожалуй, не смогу, товарищ капитан. Да, и некогда мне к ней ходить. Только по ночам. А какие ночью могут быть просветительные разговоры? Была бы она помоложе или была бы у неё дочка, тогда другое дело. А старуху уговорить поменять образ жизни бесполезно.
       - А я приказываю тебе, лейтенант Никишин. В порядке партийного поручения обязываю вас, коммунист Никишин, ходить к этой полячке и внушать ей, внедрять через неё коммунистические идеи. Ты меня понял? – капитан Ратушный взял повелительный тон.
       - Понял вас, товарищ капитан, - козырнул Егор, не желая больше слушать его.
       - Повтори приказание.
       - Ходить на хутор к старой полячке и внедрять в её мозги идеи марксизма-ленинизма, расхваливать советский социалистический образ жизни, - четко доложил Егор.
       - Я говорил про идеи коммунизма, - уточнил Ратушный.
       - А, что, Федор Герасимович, идеи марксизма-ленинизма отличаются от коммунистических? – задал провокационный вопрос Олейников.
       - Нет, но коммунизм уже более совершенная и отточенная форма идеологического сознания, - выкрутился Ратушный из щекотливого спора. – Понял, Никишин. Будешь приходить, и докладывать о проделанной работе.
       - Понял, товарищ капитан. Но докладывать о своей работе я должен майору Горностаеву, - Егор уже трижды пожалел, что уговорил этого олуха идти ночевать в деревню. «Что ж, наперед наука будет».
       Остаток пути до леса прошли молча.
       «Что спорить с болваном, которого надрессировали, как обезьяну на цирковой трюк, - думал Егор. - Все равно не переубедишь, не перестроишь». 
       «Ну, и партийный вожак полку достался, - думал о Ратушном капитан Олейников. –Дурак дураком. Представляю, как мучились люди в районе, где он секретарствовал. Наверняка все стонали. И самое печальное, что он не одинок. Таких, как он в наших партийных рядах сотни». 
       «Вот дает, капитан! Вот пристал к человеку! – думал всю дорогу молчавший ординарец Вася Клубиков. – Не хотел бы я служить под его руководством. Но здесь на войне, к сожалению, деваться некуда. А попался бы мне такой начальник на гражданке, убежал бы, куда подальше».

(полную версию романа можно прочитать в книге)