Сброд окончание первого тома главы 34-38

Глава 34
Оставив Духовлада в одиночестве, Лис отдал распоряжение хозяину ночлежки подать «дорогому гостю вина, и побольше». После этого, он подозвал к себе Шило, и дал вмиг подскочившему и навострившему уши мальчишке, следующие указания:

- Сейчас, со всех ног возвращайся в дом воеводы. Мне нужно знать, когда оттуда уйдут все дружинники. Как только это случится, снова лети сюда.

- А этот? – мальчишка кивнул в сторону подъёма на второй этаж, где остался Духовлад.

- А «этот», пока здесь побудет, за него не переживай. Давай, не мешкай, это важно
– ответил Лис, подгоняя мальца.

Кивнув головой, мальчишка стрелой вылетел из ночлежки. Ноги, привыкшие экстренно уносить юного хозяина от неприятностей, связанных с его излюбленным занятием (а именно – незаметно брать чужие вещи), быстрее ветра несли его по узким, захламлённым улочкам, с лёгкостью перемахивая мелкие преграды. Слова «это важно», произнесённые лидером «пауков», как будто наполнили его естество сверхъестественной скоростью, и самому себе, сквозь пёструю призму детского восприятия, Шило сейчас казался человеком, выполняющим самое важное задание в Мире.

Войдя в дом воеводы, Шило не удосужился даже как-нибудь задеть привратника, внимательно проследившего за ним сквозь щёлки недоверчиво прищуренных глаз. Мгновенно сбросив темп передвижения до прогулочного, мальчишка отправился бродить по дому в поисках дружинников. Обнаружил он их на кухне, что-то между собой обсуждающими, принимая пищу. Отираясь в коридоре рядом с кухней, из обрывков подслушанных разговоров, мальчишка понял, что обсуждают ратники, некое, не совсем понятно распоряжение воеводы. Подслушав ещё несколько фраз, Шило сделал вывод, что рано утром, воевода отдал дружинникам приказ возвращаться в лагерь.

Доев, ратники отправились собирать свои вещи, что много времени у них не заняло. Едва они покинули дом, направившись в сторону городских ворот, Шило так же поспешил с докладом к Лису. Уже практически на рыночной площади, намётанный глаз мальчишки, выхватил из толпы знакомую фигуру. Это был один из «пауков», которого Шило много раз видел мельком. При большом желании, он даже мог бы вспомнить его имя… Озабоченный своей основной миссией, мальчишка уже собирался забыть о «пауке», привлёкшем его вниманием, когда его восприятие определило ещё одну деталь: за этим «пауком», следовал незнакомый человек. Он строго держал дистанцию в несколько шагов от своего проводника, пристально уставившись ему в спину. Столь незначительное расстояние говорило о том, что «паук» знает о следующем за ним человеке, а значит, ведёт его куда-то целенаправленно. В принципе, в этом не было бы ничего примечательного… не будь ведомый дружинником. Теперь, Шило мог бы руку дать на отсечение, что это человек из дружины: за последние дни, он насмотрелся на различных ратников, посещающих дом воеводы, и неплохо изучил их обобщающие повадки. К тому же, из-под накидки незнакомца, торчала рука, возложенная на навершие меча. А ведь Лис упоминал, что связь между «пауками» и дружиной, должна осуществляться только лично через него и Духовлада… В мгновение ока обработав всё это в уме, мальчишка стал замедляться, раздумывая, стоит ли спешить к Лису с основным докладом, или сперва проследить за подозрительной парочкой. Но темп передвижения, набранный им, был достаточно высоким, и к тому моменту, когда дилемма окончательно оформилась в его сознании, Шило не только поравнялся с объектами наблюдения, но ещё и немного обогнал их. «Паук», видимо тоже уловил периферийным зрением знакомый силуэт, стал поворачивать голову в сторону мальчишки, а тот, едва заметив зачатки этих движений, уставился под ноги, и принял прежний темп, делая вид, будто никого не заметил. Понимая, что его заметили, Шило решил без промедления отправиться к Лису, дабы скорее доложить ему, как об уходе охраны из дома воеводы, так и о «пауке» ведущем куда-то дружинника.

Добравшись, наконец, до лидера «пауков», запыхавшийся мальчишка, попытался было сделать доклад немедленно, через слово жадно хватая ртом воздух, но Лис сам велел ему сперва отдышаться. Шило послушно умолк, и за несколько глубоких вдохов и выдохов, привёл своё дыхание в норму, после чего вновь заговорил:

- Все дружинники, охранявшие дом воеводы, возвратились в лагерь. Я как раз застал их сборы, и своими глазами видел, как они ушли.

- Ты уверен, что они направились именно в лагерь, а не возвратятся через пару часов? – строго уточнил Лис.

- Да, уверен. Я подслушал некоторые разговоры. Они с удивлением обсуждали утреннее распоряжение своего воеводы покинуть дом, но решили выполнить его безоговорочно. Кроме того, они забрали с собой все свои вещи.

- Что ж, отлично. Сейчас рано темнеет… Подождём, пока начнёт смеркаться. Ты молодец, Шило! – подытожил Лис, уже собираясь было развернуться, и идти по своим делам, но мальчишка задержал его:

- Подожди Лис. Есть ещё кое-что: на обратном пути, неподалёку от рыночной площади, я видел в толпе одного из «пауков». Я уверен, что он вёл за собой дружинника… Куда именно, я не знаю… Просто, некогда ты упоминал, что все дела между дружиной и «пауками», должны решаться только через тебя и воеводу… Не знаю, важно это или нет, но я подумал, что ты должен знать…

- С чего ты взял, что то был именно дружинник? – насторожился Лис.

Мальчишка слегка осунулся: его выводы, ранее показавшиеся ему безупречно верными, теперь, под грузом серьёзной ответственности за свои слова, уже стали казаться не очень-то убедительными, требующими дополнительных доказательств. Но «сдавать назад» было поздно, и Шило ответил, хоть и не очень уверенно:

- Ну… Он был вооружён… Да и повадки… Знаешь, в последнее время, я насмотрелся на этих людей вдоволь…

Понимая, что более толковых обоснований не услышит, Лис, не стесняясь, перебил мальчишку следующим вопросом:

- А как зовут того «паука»?

- Я видел его много раз, но имя как-то из головы вылетело… – потупившись, стал оправдываться Шило.

- Вспоминай – спокойно, но жёстко, настоял Лис.

Мальчишка принялся судорожно копаться в памяти, под пристальным взором лидера «пауков». Шило уже начал прошибать холодный пот, вместе с которым сознание стали одолевать сомнения знает ли он вообще имя того «паука», как вдруг, неизвестно откуда вынырнувшее воспоминание, словно молнией пронизало всё его естество.

- Полоз! Точно, Полоз! – вскричал забывшийся мальчишка, возбуждённый важностью момента.

Лис, даже едва заметно вздрогнувший от этого резкого вскрика, размеренным тоном призвал юнца к спокойствию, после чего вслух рассудил:

- Возьми себя в руки. Полоз, Полоз… Если не ошибаюсь, это человек Сороки… Нужно будет, как следует с этим разобраться…

Его зрачки расширились, уставившись в пустоту, обозначая интенсивную умственную деятельность, но, спустя мгновение, он несколько раз мотнул головой, как будто сбрасывая оковы наваждения, и, уходя, молвил застывшему в ожидании Шилу:

- Сейчас есть важные дела, а с тем, о чём ты мне поведал, я разберусь позже. Ты молодец. Твоя наблюдательность, даст фору многим взрослым членам нашего сообщества!

Последние слова Лиса, заставили сердце мальчишки волнительно сжаться: немногие удостаивались прямой похвалы из уст Лиса, а в столь раннем возрасте, он вообще, наверное, был первым. Широко раскрытыми от восторга глазами, Шило завороженно смотрел вслед уходящему лидеру «пауков», и теперь, всё его естество переполняло желание быть как можно более полезным этому жёсткому, немногочисленному сообществу. Лис же, сделав ещё несколько шагов, остановился, и сказал, снова повернувшись к мальчишке:

- Подожди здесь. Сейчас я вернусь с человеком, которому ты расскажешь, как проще попасть в дом воеводы незамеченным. Так же, детально объяснишь ему, что и где в доме находится.

Шило в ответ, с готовностью часто закивал головой.
                ***
После обеда, Сбыслава позвала к себе Дарину. Они расположились в хозяйских покоях, и «владычица» дала пролог общению, с обычного для себя требования доложить о настроениях среди прислуги. Дарина стала неспешно, скрупулёзно излагать всё, что видела и слышала, правда, без привычного для себя ранее подхалимского рвения унижать всех подряд, по любому удобному поводу. Так же, Дарина заметила, что поведение Сбыславы, во время её доклада было довольно необычным: хозяйка дома, слушала её «в пол уха», с легко читаемой на лице тревогой. Дарина рассудила, что причина этой тревоги, заключена в неких интимных делах бывшей подруги, но лезть на рожон с вопросами, ей вовсе не хотелось. Когда же перечень её новостей был исчерпан, Сбыслава, словно выйдя из оцепенения, стала задорно делиться своими последними успехами:

- Знаешь, Дарина, манипулировать моим женишком, становится всё легче и легче! Думаю вскоре, я буду просто подавать ему команды щелчками пальцев, а он будет послушно их выполнять…

Не совсем понимая причины столь резкого выхода на эту тему (которая Дарины, в общем-то, и не касалась!), бывшая «подруга» «владычицы», тем ни менее, молча слушала залихватские откровения. Несмотря на пафос, и деланную лёгкость повествования, ощущалось, что душевное состояние Сбыславы далеко от равновесия. Дарина прочувствовала, как тщательно скрываемая нервозность «владычицы», пробудило в ней самой, потихоньку разрастающееся злорадство. Она продолжала молча внимать хвастовству, но в её сознании уже оформилось намерение подёргать за нервы кривляющуюся «владычицу».

- Что тебя так беспокоит, подруга? – заботливо спросила Дарина, дождавшись паузы в самохвальстве.

Со Сбыславы словно маска упала: самодовольная улыбка, в один миг растворилась в доселе скрываемой тревоге, отпечатавшейся на лице «владычицы», пролепетавшей дрожащим голосом:

- Не знаю… Сердце не на месте… Как будто должно случиться что-то страшное…

Произнося эти слова, Сбыслава трепещущим взглядом искала поддержки в глазах последовательницы, но та не сумела с собой совладать, и её философски спокойный взгляд, лишь подчеркнул закономерность теперешнего состояния «владычицы», привыкшей действовать самоуверенно, без оглядки на чужие интересы. Осознав, что от Дарины моральной поддержки не дождётся, Сбыслава кое-как взяла себя в руки, и прохладно распорядилась, из последних сил изображая пренебрежение:

- Ладно, пойди лучше проверь, чем занимаются эти дармоеды из дружины. Нечего им проедать хлеб напрасно, пусть выполняют обязанности старательно. Вернёшься и доложишь немедленно…

Дарина размеренно поклонилась, и покинула хозяйские покои. Не спеша следуя по коридору, она криво улыбалась сама себе: видать, сердце у Сбыславы, и вправду не на месте! Ранее, как не заходила речь о воинах, присланных для охраны, хозяйка выказывала пренебрежительную убеждённость в бесполезности их пребывания в доме. Но стоило в её душе, поселиться всего лишь какому-то бредовому предчувствию, и Сбыслава уже хочет быть уверена, что ратники рядом и наготове! Сейчас Дарина совершала полную переоценку личностных качеств бывшей подруги, на мудрость которой, она ещё не так давно, чуть ли не молиться была готова… Особенно показательным, был короткий диалог, произошедший только что… Диалог, в котором Сбыслава выглядела просто жалко…

Дарине пришлось отвлечься от приятных размышлений: дружинников не оказалось в той комнате, где они спали, и проводили большую часть свободного времени. Проследовав на кухню, Дарина не обнаружила их и там. В недоумении, она направилась в прихожую, рассудив, что привратник уж точно должен быть в курсе, куда запропастилась охрана дома.

Услышав её вопрос, привратник расширил глаза, удивляясь, что кто-то в доме не знает о возвращении ратников обратно в лагерь по приказу хозяина дома. Дарина потратила ещё некоторое время, выясняя известные ему детали, после чего направилась обратно к хозяйским покоям, составив более или менее внятный доклад. Уже подходя к нужной двери, она с удивлением отметила, что та приоткрыта. Дарина чётко помнила, что плотно прикрыла дверь за собой, да ещё и обернулась, пройдя несколько шагов, дабы убедиться, что дверь не открылась. Приблизившись, она, на всякий случай, сначала аккуратно заглянула в образовавшийся просвет, но тут же в ужасе отпрянула, замерев на месте, и не в силах поверить в увиденное. Дрожа от страха, она вновь подалась к щели, стараясь заглянуть лишь краешком глаза, на всякий случай, обеими руками зажав себе рот. Её взору предстала та же картина, что и в первый раз, безжалостно отняв надежду на мираж: посреди хозяйских покоев, на коленях стояла Сбыслава, а у неё за спиной, стоял мужчина в тёмном плаще с глубоким капюшоном, который, взяв упор коленом между лопаток, душил её, накинув на шею удавку. Сбыславу практически невозможно было узнать: бордовый цвет лица, безумные, выпученные глаза, полные боли и отчаяния, и уродливо вывалившийся язык. Жертва уже издавала последние хрипы, тщетно пытаясь запустить пальцы под глубоко въевшуюся в шею удавку, обильно брызгая кровью из-под сорванных ногтей.

Первым порывом Дарины, стало громко позвать на помощь, дабы спугнуть убийцу, и со всех ног бежать прочь из дома, в поисках более или менее обильного скопления людей… Но поддалась она второму порыву, продиктованному не эмоциями, а здравым смыслом и твёрдой памятью: прищурив глаза, Дарина молча поспешила в свою комнату, стараясь движением не создавать ни малейшего шума…
                ***
Сидя в тесной, плохо освещённой комнатушке, Духовлад потерял счёт времени. Неторопливо, но непрерывно потягиваемое им вино, лишь способствовало этому… да и не только этому: вместе с ориентацией во времени, пропала, так же, ориентация в пространстве, и частично память. Периодически оглядывая пьяным взглядом стены обшарпанной комнатушки, он силился то ли понять, то ли вспомнить, где именно сейчас находится, и почему. Потуги эти, острой мотивации не имели, и молодой воевода, потаращившись по сторонам, вновь прикладывался к щербатой чаше, сосредотачиваясь исключительно на её содержимом. Изредка, в его памяти всплывали непонятные отрывки разговора с Лисом, но восстановить этот разговор полностью, дабы понять, о чём именно он был, никак не получалось… Да и, опять же, не так уж воевода и старался. Тело его, стало каким-то ватным, разум затуманенным… Он как будто ждал чего-то, но не помнил, чего именно…

Неизвестно, сколько часов он провёл в этой комнатушке, пока дверь вновь не отворилась, и на пороге не возник Лис. Нахмурившись, он оценивающе посмотрел на Духовлада, уставившегося на него пьяным, «телячьим» взглядом, приоткрывши рот, словно слабоумный. Несмотря на то, что локти воеводы были упёрты в стол, его явно сильно тянуло к земле, выдавая убийственно пьяное состояние. Подойдя к столу, Лис поочерёдно приподнял все три объёмных кувшина, стоящих на столе, слегка их взбалтывая. Всплеском потревоженной жидкости, отозвался только один из них, при этом, сравнительным весом демонстрируя, что содержимого в нём, осталось меньше половины. Помотав головой, мол, «Куда же это годится?!», Лис, тем ни менее, не стал читать моралей, и сразу перешёл к делу:

- Твой «заказ» выполнен. Если хочешь, можешь переночевать в этой ночлежке, а хочешь, можешь вернуться домой.

Как следует обдумав его слова, безвольно покачивая непослушной головой, Духовлад попытался явить свою волю:

- Я хочу… Я хочу… Я… хочу… (рассеяно оглянувшись по сторонам, с явным трудом вернувшись к сути своего послания, воевода таки окончил мысль) Отлить я хочу…

Понимая бессмысленность диалога, Лис не стал более задерживать «гостя», пообещав только поговорить с ним на следующий день. Попытавшись выбраться из-за стола, Духовлад едва не упал, потеряв равновесие, пробежав на заплетающихся ногах несколько шагов в сторону двери, с каждым из которых, всё глубже наклоняясь вперёд. От падения, его спасла молниеносная реакция Лиса, успевшего крепко схватить за шиворот, уже практически пролетающего мимо воеводу. Понимая, что отпускать пьяного «гостя» никак нельзя, так как тот непременно грохнется на пол, лидер «пауков», заскрипев зубами, видя всю глупость ситуации, в которой оказался, всё-таки отправился сопровождать Духовлада, так и держа за шиворот. Выйдя из комнатушки, Лис заругался себе под нос, предвкушая непростой спуск по лестнице. Духовлад же, хаотичными, плохо согласованными движениями непослушных конечностей, напоминал сейчас деревянную куклу на нитках, из театра скоморохов, и рука, крепко держащая его за шиворот, лишь усиливала эту аналогию.

Преодолев непростой спуск, дважды едва кубарем не покатившись по лестнице вместе с мертвецки пьяным воеводой, Лис таки вывел последнего из ночлежки, и завёл за угол, продолжая держать, пока тот справляет нужду. После облегчения, возникла довольно продолжительная заминка: для непослушных рук Духовлада, довольно непростой задачей стало закрепить поясом постоянно сползающие штаны, на которые, всё-таки попала некоторая часть мочи. Наконец, он нашёл способ удержать штаны в приемлемом положении, немного подсев, и несуразно расставив колени в стороны. Увидев, что пьяному воеводе, удалось таки кое-как зафиксировать штаны на поясе, Лис потянул его обратно в ночлежку. Ведомый, заплетающимся языком, мямлил что-то о собственных дальнейших планах, при этом, физически не сопротивляясь воле ведущего. Лис завёл его в одну из тесных спаленок, расположенных на первом этаже, и уложил на кривой топчан. Духовлад так и не сопротивлялся, лишь бубнил что-то, явно протестуя, но улёгшись, сразу же уснул, повернувшись на правый бок. Глубоко вздохнув, и вновь с укором помотав головой, Лис оставил его, аккуратно прикрыв за собой косую, скрипучую дверь, и жестом подозвал к себе начальника ночлежки. Старательно подоспевший хозяин, был поставлен в известность, что головой отвечает за здоровье и сохранность имущества, мертвецки пьяного «гостя». Глубоким кивком, выказав смиренное понимание, хозяин удалился. Следующим, Лис подозвал к себе Шило, уже успевшего вернуться:

- Сейчас, снова со всех ног дуй в дом воеводы. Небось, там сейчас переполох, и воеводу, скорее всего, станут искать. Лишний шум не к чему. Скажешь прислуге, что воевода знает о случившемся, но сейчас занят очень важными делами, и отлучиться попросту не может. Мол, прибудет он домой только завтра к полудню, а тело невесты, пусть пока перенесут в ближайшую часовню, дабы завтра он мог с нею проститься.

В одно мгновение, мальчишка исчез с глаз, а Лис, взяв с собой одного из своих помощников, из числа рядовых «пауков», дабы обсудить мелкие организационные вопросы, поднялся на второй этаж, в ту же комнатушку, где Духовлад полдня прождал известия о выполнении своего  заказа.

Через час, когда Лис уже успел разобрать почти все вопросы, в комнатушку вошёл ещё один помощник, и обратился к лидеру «пауков»:

- Извини за беспокойство, Лис, но там Сорока пришёл, он просит личной встречи с тобой.

Несколько секунд подумав, лидер «пауков», велел обоим помощникам удалиться, и передать Сороке, что он готов с ним встретиться.
                ***
В течение часа, в этом же помещении, экстренно были собраны Старшие «пауков». Лис хмуро оглядел присутствующих, и дал пролог Сходке:

- Что ж, начнём с объяснения причин, по которым мне срочно пришлось оторвать вас от дел…

- Погоди, Лис! Кремня и Жбана ещё нет – перебил один из Старших.

- Сегодня их с нами не будет, ибо именно их коварные замыслы, стали причиной, по которой мы здесь собрались – интригующе обозначил Лис, вновь хмуро оглядывая лица присутствующих, после чего продолжил изначальный монолог – Все вы помните, как на одной из последних Сходок, где решалось, будем ли мы действовать совместно с дружиной, подавляющим большинством голосов, такое взаимодействие было одобрено. Давайте же узнаем, как люди, называвшиеся нам братьями, верны решению Сходки. Сорока, будь добр, расскажи остальным Старшим то, о чём поведал мне.

Побледневший Сорока, пряча взгляд, стал с самого начала описывать действия, предпринятые по указанию Кремня, супротив решения Сходки. О намерении Кремня получить «заказ» на действующего воеводу, дабы устранить его так, чтоб не нести ответственности за нарушение решения Сходки. В заключение, он поведал, что состоялась даже встреча Кремня с одним из тысячных дружины, который недоволен действующим воеводой, и вполне может занять главенствующее место, в случае устранения последнего. Когда Сорока окончил свой монолог, в помещении повисло тяжёлое молчание. Безмолвно переглядываясь, мрачные Старшие понимали, что сегодня им предстоит принять очень непростое решение. Наконец, один из них уточнил у докладчика:

- Так о чём Кремню удалось договориться с этим тысячным?

- Кремень сказал, что пока ничего конкретно не решено. Тот тысячный тоже не простой… Много не говорит… Сказал только, что подумать ему надо, взвесить всё – не поднимая глаз, ответил Сорока.

Немного помявшись, тот Старший, что задавал вопрос, высказал своё мнение, правда, не очень уверенно.

- Получается, что ничего страшного пока не случилось… Безусловно, намерения Кремня преступны, и мы обязаны собрать по его вопросу новую Сходку, на которой он объяснится по всей строгости, вплоть до потери своего положения…

Взглянув на него с лёгким пренебрежением, Лис хмыкнул, и жёстко обозначил:

- Думаю, что все присутствующие, мыслят примерно так же. И главная причина в том, что Кремень был Старшим уже тогда, когда каждого из нас только принимали в «пауки». Он – уважаемая, и, безусловно заслуженная фигура в нашем сообществе. Имеет значение так же, и отношение к нему рядовых «пауков». То тут, то там, только и слышно, что о его волевых качествах, мудрости, преданности «Завету Кривлада»… Но, при этом, никто не задаётся вопросом: почему этот выдающийся человек, после смерти Менялы, отказался возглавить «пауков»?! Он заявил тогда, что «недостоин такой чести», и вы избрали меня. Тогда он не возражал, но после, не было ни одной Сходки, на которой он бы мне не перечил. Согласитесь, что делалось это далеко не всегда по важным вопросам, но неизменно назидательно, с пренебрежением. Он просто показывал вам, что для него я – всё ещё глупый мальчишка, с которым он вполне может общаться подобным образом. Вы сейчас думаете, что причина моего возмущения, это гордыня, но это не совсем так. Я не стану отрицать, что подобное обращение задевает меня лично. Но есть и более значимые вещи, на которые вам следует обратить внимание: как глава сообщества, я имею некоторое превосходство перед вами, но в серьёзных вопросах, мне необходима поддержка как минимум большинства из вас, хотя при этом, основная часть ответственности за общее благосостояние сообщества, лежит на мне, как на лидере. В этом свете, отказ Кремня возглавить «пауков», выглядит уже не таким благородным. Очевидно, что этот человек, продолжает считать незрелым мальчишкой не только меня, но и каждого из присутствующих. И вы, на каждой Сходке подогреваете его уверенность в себе… Подогреваете уверенность в себе человека, отказавшегося вести «пауков» ради того, чтобы избежать ответственности, и продолжающего мнить себя самым умным! Посмотрите на себя: узнав, что жёсткий, рассудительный, почитаемый среди «пауков» Старший, не стесняясь «вытер ноги» о наше совместное решение, вы собираетесь просто почитать ему морали на следующей Сходке! Да после такого, он вами уже не ноги, а жопу вытирать станет! Благодаря добросовестному поступку нашего брата (Лис широким жестом указал на Сороку), мы узнали о возмутительных намерениях Кремня, и сейчас у нас есть преимущество, которое вы добровольно хотите бросить к ногам своего врага! Да, именно ВРАГА! Вступая в ряды этого сообщества, мы все давали клятву, что интересы этого сообщества, станут для нас важнее собственных чаяний! Такую же клятву давал и Кремень. А что является выражением интересов нашего сообщества?! Это решение Сходки! Кремень пренебрёг этим решением, в угоду собственным интересам, а значит – нарушил клятву! Этот человек, ВРЕДИТ сообществу, которое доверило нам защиту своих интересов! Кремень заслужил смерть, как и его приспешник Жбан!

Окончив обличающий монолог, Лис, въедливо вглядываясь в лица присутствующих, выложил на стол правую ладонь, обозначая начала голосования. Он правильно рассчитал ход своей речи, наращивая экспрессию пропорционально подведению к общей морали. Старшие, которых не слабо задел завуалированный (но, при этом, достаточно чётко и убедительно аргументированный) укор в холопской податливости перед авторитетным лицом, жаждали доказать обратное, и, без особых задержек, на стол легли ещё пять ладоней. Среди присутствующих, остался ещё один, не выявивший безмолвного согласия. Сорока сидел, безвольно сгорбившись, и глядел себе под ноги, угнетённый складывающейся ситуацией. Встревоженный продолжительной тишиной, повисшей в комнатушке, он вскинул голову, и обнаружил на себе холодные, ожидающие взгляды всех присутствующих. Метающимся взглядом оглядев руки, выложенные на стол, он выложил на него и свою, снова пряча взгляд.

- Значит, одобрено единогласно – резюмировал Лис – Сорока, тебе известно, где именно сейчас следует искать Кремня и Жбана? (Тот размеренно закивал, не поднимая глаз, прекрасно понимая, к чему именно клонит Лис) Хорошо. А сколько там верных им «пауков»?

- В той ночлежке, крутится человека четыре… Кремень сейчас расслаблен, бояться ему нечего… Ну, он так думает… – пожав плечами, отвечал Сорока.

- Ясно. Возьмёшь с собой семерых, этого достаточно. Слишком большое количество людей, будут только мешать друг другу. Мы очень ценим, что ты раскрыл нам коварный замысел Кремня, но я вынужден требовать, чтобы вёл убийц именно ты. Во-первых, ты вернее любого из нас знаешь, где искать отступников. А во-вторых… Ты ведь не сразу пришёл к нам. Ты ещё успел послужить грязным замыслам Кремня, прежде чем вспомнил о своём Долге перед нашим сообществом. У тебя ведь нет возражений?

Сорока отрицательно помотал головой, всё так же не поднимая глаз, выражая покорное согласие с предъявленным требованием.

- Кстати, твой человек, «работавший» в лагере дружины… Как его?.. – оживился Лис, будто опомнившись.

- Полоз – ответил Сорока, подняв, наконец, несколько удивлённый взгляд.

- Когда основное дело будет сделано, и ты будешь возвращаться к нам, дабы дать отчёт, возьми этого Полоза с собой… Нам нужно задать ему несколько вопросов.

Сорока закивал головой, снова потупив взгляд, угнетённый предстоящим свершением.
                ***
Когда все организационные моменты были решены, и Сорока повёл семерых убийц на исполнение решения Сходки, остальные Старшие расходиться не стали, ожидая доклада. По указанию Лиса, к ночлежке экстренно подтянулись несколько десятков «пауков», на случай маловероятного, но, всё-таки возможного, контрудара. Среди Старших, царила напряжённая обстановка. Кому-то удавалось сдерживать волнение в себе, и внешне казаться достаточно спокойным, кто-то ёрзал на табурете, играя при этом желваками, а кто-то грыз ногти, нервозно метая взгляд из стороны в сторону. Со временем, молчание стало ощутимо увеличивать напряжение, и один из Старших, понимая, что общение хоть немного разрядит обстановку, обратился к Лису:

- Что сделано, то сделано. Я не хочу, чтобы ты подумал, будто я решил «сдать назад», но Кремень – уважаемый человек в нашем сообществе. Из-за его убийства, могут подняться многие «пауки»… Если это случится, то междоусобица сильно нас ослабит… Если вообще не положит край нашему существованию окончательно.

- Уверяю, это не так – ответил Лис, голос которого звучал абсолютно ровно и спокойно – Междоусобица грозила бы в большей степени, если бы мы открыто призвали Кремня к ответу на Сходке, а тем более низложили его. Он тут же поднял бы шум на весь бедняцкий район, и тогда – да! – за него поднялись бы многие. Несомненно, убийство возмутит многих, и повсюду будут ходить возмущённые разговоры, но пойдут «пауки», только за живого Кремня, а мёртвого оставят земле. К тому же, среди «пауков», далеко не все симпатизируют Кремню, так что внутри сообщества, кто-то будет осуждать наше решение, но кто-то будет и одобрять, едва будут объявлены причины. Отсутствие единства, в достаточной степени снизит напряжение, и я уверен, что страсти по Кремню и Жбану, улягутся достаточно быстро.

- А Сорока, как я понимаю, остался при своём, хоть частично и участвовал – заметил другой Старший, и продолжил, как бы рассуждая с самим собой – Конечно, благодаря его, так называемой «порядочности», мы узнали о планах Кремня, и следует простить его хотя бы за то, что, всё-таки, сделал правильный выбор… Но взамен призывать к ответу его человека, который действовал по указке Старшего… Не знаю, лично мне такое не по нраву.

Лис взглянул на него, приподняв брови, и с улыбкой ответил:

- Ты неверно истолковал мои слова. Начнём с того, что Сорока пришёл ко мне вовсе не потому, что посчитал действия Кремня и Жбана преступными. Как раз сегодня, один из моих «малых», видел неподалёку от рыночной площади этого Полоза, ведущего за собой подозрительного человека, по повадкам похожего на дружинника. «Малой» утверждал, что Полоз его тоже заметил. Я сразу решил, что с этим надо будет как следует разобраться в ближайшее время, но Сорока явился сам, и изобразил раскаявшегося. Уверен, Полоз рассказал ему, что был замечен мальчишкой, и Сорока испугался, будто в том случае, если я всё узнаю сам, ему придётся разделить лихую судьбу подельников. Все мы помним, как именно Жбан и Сорока стали Старшими. Как Кремень разливался в похвалах… «Эти молодые, честолюбивые «пауки», честны и сообразительны!». Так он вещал на той памятной Сходке, на словах ручаясь за них всем, что имел. Тогда мы пошли у него на поводу, и в награду получили двух остолопов, на каждой Сходке слепо поддерживающих своего благодетеля! Даже если бы посыл Сороки имел искренний характер, его следовало бы низложить за одну только бесполезность. Допуск в круг Старших, это вовсе не награда за верность или старательность… Только когда среди нас останутся лишь люди, СПОСОБНЫЕ БЕЗУКОРИЗНЕННО ВЫПОЛНЯТЬ ОБЯЗАННОСТИ СТАРШИХ, только тогда наше сообщество сможет наращивать влияние и богатство! А об этом Полозе, я уже наслышан. Несколько человек, в разное время, отзывались о нём, как о добросовестном, решительном и рассудительном человеке. Если хотя бы половина этих рассказов правда, то он уже будет втрое достойнее Сороки! Я велел позвать его затем, чтобы мы имели возможность пообщаться с ним, и совместно решить, достоин он заменить своего Старшего, или нам придётся продолжить поиски… Но, в любом случае, Сорока должен стать рядовым «пауком»! Или есть другие мнения?

Старшие молчанием выразили согласие со словами лидера. Напряжение, повисшее было в комнатушке, хоть немного разрядилось, и среди Старших, изредка завязывались непродолжительные обсуждения по тому или иному вопросу… Но полностью забыть о роковой проблеме, разрешающейся в этот момент на другом конце бедняцкого района, ни у кого из присутствующих, разумеется не получалось.

Часа полтора спустя, дверь вновь отворилась, и в комнатушку вошёл «паук», назначенный старшим среди убийц. За ним вошёл Сорока, в сопровождении явно настороженного Полоза. У того, что вёл убийц, под левым глазом виднелась краснеющая подпухлость, обещающая уже завтра превратиться в сочный синяк. Первым делом, Лис обратился именно к нему:

- Как всё прошло?

- Всё сделано – с некоторым оттенком досады, отвечал тот – Они как раз вместе были, что-то обсуждали. Когда мы вошли, в ночлежке, помимо целей, ещё только трое «пауков» было. Они, видать, сразу всё поняли, и даже шума поднимать не стали. Кремня сразу свалили, и пискнуть не успел, а вот Жбан… Здоровый, сволочь… с ножом в спине, ещё умудрился одному из наших шею свернуть! Мы уже и на пол завалили его, и ножами в решето искололи, а он всё хрипел, да сопротивлялся… Короче, без отметин среди нас никто не остался (при этих словах, он аккуратно потрогал пальцами опухоль под глазом) Когда мы уходили, к ночлежке начинали подтягиваться люди Кремня и Жбана… Так что следует к разному готовиться…

- Хорошо, молодцы. Позже подойдёшь, разберёмся с оплатой – заключил Лис.

Старший из убийц кивнул, и покинул комнатушку. Лидер «пауков» обратился к Сороке, прежде изучающе осмотрев его спутника:

- А это, значить, и есть Полоз? (Сорока утвердительно кивнул) Что ж, тогда будь добр, оставь нас с этим братом. Ненадолго, мы только зададим ему несколько вопросов.

Сорока несколько замешкался, нерешительно поглядев сначала на Полоза, а затем на безмолвных, невозмутимых Старших, сидевших за столом, но быстро осознав, что в его теперешнем положении перечить глупо, всё-таки удалился. Едва дверь за ним закрылась, Лис, не отрываясь испытывающе глядя на Полоза, спросил его:

- Тебе ведь известно, что сегодня произошло?

Морально напрягшись ещё больше, тот ответил, инстинктивно оглядев всех присутствующих, прекрасно понимая, что именно имеет в виду Лис:

- Да, я знаю.

- Известно ли тебе, по какой причине?

- Я догадываюсь.

- У нас есть сведения, что ты принимал некоторое участие в преступных действиях, собственно и послуживших поводом для сегодняшней расправы. Это правда?
- Да, это правда – ровным уверенным голосом, ответил Полоз, слегка приподняв подбородок, демонстрируя горделивую готовность к любому повороту событий.

Лис взял небольшую паузу, изучая степень откровенности мимики собеседника. Старшие тоже не спускали с него изучающих, безэмоциональных взглядов. Спустя несколько секунд, Лис продолжил, несколько повысив напряжение в тоне:

- Может быть, у тебя есть весомые оправдания?

- Оправдания для тех, кто не способен отвечать за себя – твёрдо обозначил Полоз – Думаю, выводы уже сделаны, а умалять о пощаде, я не собираюсь.

Оглядев остальных Старших, Лис согласно закивал:

- Похоже, некоторые выводы действительно уже сделаны. Ещё вопрос: как ты считаешь, по справедливости Сорока возглавляет ваше Звено?

Отведя взгляд, Полоз, тем ни менее, ответил так же твёрдо:

- Судить об этом – не моё дело. Старшие назначаются Сходкой.

Нарочно сделав интонацию пренебрежительной, Лис заметил:

- Получается, что тебе всё равно, КТО и КАК будет руководить твоими действиями?! Может тогда, тебе лучше было бы горбатиться в какой-нибудь кузнице, за гроши?

Глаза Полоза яростно сверкнули, и ответ его, прозвучал откровенным обвинением:

- Это ВЫ должны знать, чем дышат люди, сидящие вместе с вами за этим столом! И если среди вас есть недостойные, то это ВАША вина!

Усмехнувшись, Лис вновь оглянулся на Старших, многие из которых еле заметно закивали головами, важно выпятив нижнюю губу, после чего вновь обратился к Полозу:

- А ты, я смотрю, скорый на суд! Думаешь, сидеть за этим столом легко?!

- Не знаю – ответил тот, всё более напрягаясь, не понимая, к чему именно клонит лидер.

- Так узнаешь – бесцветно пообещал Лис, и, вновь повернувшись к остальным Старшим, задал вопрос уже им – Кто-нибудь против того, чтобы этот человек, заменил среди нас Сороку?

Старшие молчанием выразили согласие, а Полоз, окончательно сбитый с толку, нахмурившись, силился выстроить в сознании концепцию происходящего. Лис подошёл к двери, и, выглянув из комнатушки, позвал Сороку. Войдя, тот сразу стал всматриваться в лица присутствующих, пытаясь таким образом догадаться, что именно здесь обсуждалось. Но Лис не стал его томить, и сразу же заявил:

- Мы наблюдали за тобой долгое время, и пришли к выводу, что выполнять обязанности Старшего для тебя… непосильная ноша. Решением Сходки, мы освобождаем тебя от этого груза. Теперь Полоз будет выполнять обязанности Старшего в вашем звене. Завтра, мы поставим в известность о своём решении всё наше сообщество.

Поражённый Сорока, приоткрыл было рот, желая что-то сказать, но не найдя нужных слов, стал просто рыскать растерянным взглядом по лицам присутствующих, в поисках поддержки. Но лица Старших были холодны, демонстрируя поголовную уверенность в правильности озвученного решения. В итоге, взгляд Сороки остановился на Полозе, который тут же отвернулся.

- Мы больше не задерживаем тебя здесь – снова обратился к нему Лис, подталкивая к пониманию, что бывшему Старшему больше здесь не место.

Сорока, до сих пор не прикрывший рот, резко, будто испугавшись, перевёл взгляд снова на Лиса. Несколько мгновений безмолвно на него поглазев, низложенный понуро поплёлся к выходу.

- Эй, Сорока! – окликнул его Лис, когда уходящий уже переступал порог, и сказал напоследок, едва тот вновь обратил к нему свой отрешённый взор – Если тебе вдруг, начнёт казаться, что с тобой сегодня плохо поступили, просто вспомни, как поступили с твоими подельниками!

Простояв в прострации ещё несколько секунд, заторможено обрабатывая услышанное, Сорока, наконец, исступлённо закивал, и покинул комнатушку. Человек, столь негаданно «сменивший его на должности», теперь выглядел ещё более напряжённо, опустив под ноги хмурый взгляд. В наступившей тишине, Лис некоторое время изучающее смотрел на него, после чего обратился к нему тоном, не выражающим никаких эмоций:

- Полоз! (Тот резко поднял на него взгляд) Я понимаю, как ты чувствуешь себя сейчас: тебе кажется, будто ты ПРЕДАЛ своего Старшего, но это не так. Ты же сам только что сказал, что выявлять, и избавляться от недостойных в рядах Старших, это задача Сходки. Как раз это мы и сделали, но столь ответственное место пустовать не должно. И запомни: наша главная задача, делать не то, что «ХОРОШО» или «ПРАВИЛЬНО», согласно каких бы то ни было взглядов или устоев, но делать то, что «ПОЛЕЗНО» для нашего сообщества в данное время! Раз уж ты сидишь теперь за этим столом, я объясню тебе, почему мы приняли решение убрать Кремня. Он был самым старшим по годам среди нас, и ещё застал другие времена. Времена, когда наше сообщество имело бо;льший доход, пользовалось бо;льшим влиянием… Кремень был глубоко убеждён, будто дело в том, что сегодняшние «пауки», неровня своим предшественникам: не так ловки, не так решительны… Он считал, будто для того, чтобы вернуть «паукам» ПРЕЖНЮЮ успешность, наше сообщество, должно стать таким, КАК ПЕРЖДЕ. В этом и состояло его главное заблуждение: наши дела пошли хуже потому, что стала меняться ОКРУЖАЮЩАЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ, а наше сообщество, разморенное прежним достатком, менялось не достаточно быстро, относительно этой действительности. Кремень не был глупым человеком, но все мы – остальные Старшие – в его глазах оставались незрелыми юнцами. Он не испытывал к нам должного уважения, полагающегося согласно нашему действительному статусу. Наши слова, он даже не принимал во внимание, считая их просто детским бредом. В итоге, когда последний серьёзный вопрос, большинством голосов решился не в его пользу, он сам для себя объявил это решение преступным, и рассудил, что обязан препятствовать его претворению в жизнь, как единственный здравомыслящий человек на Сходке. В этом и заключается лицемерие его поступка: человек, всегда больше всех остальных поднимал вонь насчёт незыблемости «Завета Кривлада», но, когда решение, обратное его воле, было принято согласно «Завета», он не задумываясь преступил «Завет», наплевав на решение Сходки! За это он и поплатился своей жизнью. Жбан и Сорока, не смотря на их высокое положение в нашем сообществе, по сути своей, так и остались рядовыми «пауками», не имеющими собственного мнения, и беспрекословно послушные воле Кремня. Именно он протянул их в Старшие, красочно расписывая их вымышленные достоинства. И сделал он это лишь для того, чтобы на Сходках, ОДИН его голос, превращался в ТРИ: вот тебе ещё один пример его истинного отношения к исконным правилам нашего сообщества. Жбана убрали даже не за пособничество. Уж кто-кто, а мы – руководящее звено «пауков» – на каждой сходке имели возможность убедиться в недалёкости этого человека. Жбан, как и любой другой дурак на его месте, получив высокое положение благодаря стараниям Кремня, возомнил себя Вместилищем Мудрости и Хранителем Правды. Поверь моему опыту: никто не натворит столько ЗЛА, сколько дурак, стремящийся творить ДОБРО! Он обязательно попытался бы отомстить за Кремня, подняв его и своё звенья, а это непременно повлекло бы ненужные жертвы в наших рядах. Твой бывший Старший, вовремя известил нас об отступничестве Кремня, и этого было достаточно, чтобы сохранить ему жизнь. Только сделал он это не ввиду личного прозрения, осознав, что действия Кремня вредны и преступны, а движимый страхом разделить ужасную участь своих подельников. Поэтому, своё высокое положение, он потерял. Думаю, что ты, как человек Сороки, за годы его предводительства в вашем звене, имел отличную возможность оценить действительную сообразительность этого человека, и мне совсем не обязательно сотрясать воздух излишними оскорблениями. Теперь, у тебя есть возможность проявить себя, но, делая это, почаще вспоминай, как тебе жилось под руководством недоумка.

Полоз внимательно слушал своего лидера, и постепенное осознание сути своего нового положения, наполняло решимостью его сосредоточенный взгляд.
                ***
Вечером, как частенько бывало, Ворон пожаловал в сруб, где расположился Волибор с некоторой частью своих ратников. Самого Волибора, черноволосый тысячный нашёл в дальнем углу сруба, сидящим в одиночестве за небольшим столом, глубоко погрузившись в размышления. Его люди, в такие минуты, не тревожили своего начальника без острой на то необходимости, справедливо рассуждая, что он сам призовёт кого надо, в случае нужды. Ворон же, рассуждал иначе: раз уж я пришёл, то уйду, только если прямо попросят. Развязно подойдя к столу, за которым сидел бывалый тысячный, он небрежно ляпнулся на противоположную скамью, опёршись спиной на стену, и панибратски поинтересовался:

- Чем озабочен, Волибор?

Обратив на него хмурый взгляд, тот ответил:

- Здорова, Ворон. Думаю, чего там наш юный воевода задумал.

- А с чего это ты взял, будто он «чего-то» задумал? – навострился  черноволосый тысячный.

- Да сегодня люди вернулись, которых я ему для охраны оставил… Тот, что старшим среди них был, рассказал, мол, будит его утром Духовлад, и говорит, что в городе и так всё спокойно, и нужды в присутствии моих людей в его доме нет. Вот я и думаю, что он на меня обиду затаил, за разговорчик наш вчерашний…

- Какой разговорчик? – приподняв брови, поинтересовался Ворон.

Волибор выдержал небольшую паузу, вспомнив, что в общей ситуации фигурировал рыжебородый, который был оскорблён невестой воеводы. Понимая, что Ратибору не избежать едких насмешек черноволосого, после того, как последний будет посвящён в детали вчерашнего происшествия в доме Духовлада, бывалый тысячный не желал продолжать «повествование», но в виду того, что уже частично проговорился, всё же нехотя стал рассказывать:

- В общем, решил я вчера проведать Духовлада. На выходе из лагеря, Ратибора встретил, он со мной и увязался, дабы голову обрить. Заходим в дом, выходит к нам Духовлад… Рыжий ему: «Здорова, Малыш!», и тут, откуда ни возьмись, Сбыслава эта… Мол, «Малыша у себя в штанах ищи!..», и дальше в том же духе…

Едва прозвучала памятная цитата, как Ворона разобрал дикий хохот. Все ратники, находившиеся в срубе, возбуждённо обернулись в сторону источника внезапного шума, но, несколько секунд поглазев на сгибающегося пополам Ворона, стали возвращаться к изначальным занятиям. Прервавшийся Волибор, нахмурившись ещё сильнее, молча ожидал окончания приступа у своего собеседника. Наконец, понемногу успокоившись, глубокими вдохами восстанавливая дыхание, черноволосый тысячный вновь уставился на Волибора, который немедленно обозначил:

- Ворон, я тебя очень прошу: только не доставай по этому поводу Ратибора! Ему сейчас и так не сладко…

Улыбка в мгновение ока исчезла с лица черноволосого, на котором, вместо неё, проявилась маска лёгкой оскорблённости:

- Да за кого ты меня принимаешь?! Я, по-твоему, что, совсем скотина бездушная?! Да я даже вида никогда не подам, что слышал об этом! Давай, рассказывай дальше.

Глядя на кривляющегося собеседника тяжёлым, недоверчивым взглядом, Волибор, тем ни менее, продолжил:

- В общем, Ратибор молча в двери, а Малыш попытался девку свою приструнить. Только она и ему «нагнула», да и пошла себе. Ну, мы наедине остались, и я давай его уму-разуму учить, что не гоже, мол так. Точно я уже и не вспомню, что говорил, но общий смысл заключался в том, что из-за поведения женщины его, в дружине серьёзная смута начаться может… Вот и думаю теперь, что он слова мои по-своему воспринял… И людей моих обратно в лагерь отправил, вроде как давая понять, что не нужно ему от меня ничего… Ещё ребячества этого нам не доставало…

- Если он сам так решил, то это ещё полбеды – пожав плечами, поддержал Ворон – Но если это его невеста накрутила, тогда совсем всё плохо. Об этой бабе уже вся дружина гудит, будто более важных дел нет. Да собственно и вправду, всю зиму будут от безделья только кости кому ни попадя перемывать… А невеста воеводы нашего, как нельзя лучше для этого подходит! Я её не видел ни разу, но зато так наслышан, что удушил бы собственноручно… А Малыш, на нравоучения твои, что, ничем не ответил?

- Да вроде головой кивал… Только пади угадай теперь, как это расценивать: то ли «Да, понимаю», то ли «Говори, говори, а я всё равно по-своему делать буду». Вот смотришь на него – не глупый, вроде бы, человек… Эх, опыта ему не хватает… Говна ещё не наелся… Так и будет жрать, пока не поймёт: невкусно оно, чем ни приправь!

- Как бы ещё и нам, вместе с ним жрать не пришлось… – поддержал Ворон, тоже нахмурившись.

Так они просидели несколько минут, не произнося ни слова, полностью отдаваясь невесёлым размышлениям. Но Ворона надолго не хватило, и на его лице, вновь проявилась ехидная полу улыбочка:

- Так чего она вообще именно к рыжему пристала?!

- Да брадобрей этот, из Кременца, тоже ведь в его доме живёт. Ратибор, видать, частенько захаживает туда, башку скаблить… Ты его знаешь: в нем если радушие проснётся, то тихо разговаривать он не умеет. Видимо, тревожит «её величество»…

- И что, так и ушёл молча, губки надув? – ещё шире растянул улыбку Ворон.

Волибор, выдержав непродолжительную паузу, пристально глядя в смеющиеся глаза Ворона, сказал ему, как можно более убедительно:

- Послушай, я очень тебя прошу: не трогай сейчас Ратибора. Ведь в дружине такое сложное положение… Нам ещё между собой перессориться не хватало…

Не оставляя улыбки, Ворон заверил:

- Да перестань! Никто ссориться не будет… Мы с ним уже почти родные… Он мне, как братик… младшенький…

На лице Волибора, тоже проступила улыбка:

- Да ну?! Чего же это «братик младшенький», в полтора раза больше тебя?!

- Так маменька его любила больше… Кормила чаще… – ответил Ворон, исполнив глубокий вдох сожаления.

Посмеявшись над шуткой, несколько расслабившийся Волибор, махнул на Ворона рукой:

- Да ну тебя! Нечего тебе рассказывать, всё равно по-своему сделаешь… Вот когда-нибудь выведешь его из себя по-настоящему, и неделю будешь ждать, пока он успокоится… Только ждать тебе придётся, сидя на верхушке какого-нибудь высокого дерева!

- Подумаешь, «неделя»! Зато будем точно знать, где конечная грань его терпения! Лично для меня, это будет очень полезное знание!

Тысячные ещё немного посмеялись, и Ворон обозначил, в один миг став серьёзным:

- Ладно, Волибор. Ты себя напрасно домыслами не изводи. Я завтра схожу к Малышу, и обстоятельно с ним побеседую. Ни давить на него не буду, ни уму-разуму учить… Так, по-приятельски потолкую. Думаю, мне-то он и сам выложит, если обиду какую на тебя затаил. Если что, то я ему попробую растолковать, что ничего хорошего у нас не выйдет, если из-за бабской дури, воевода будет с соратниками грызться. Давай, Волибор, пойду я к своим… А может и не к своим…

- Да не трогай ты сейчас рыжего! – взмолился, сквозь улыбку, бывалый тысячный.

- Хорошо, хорошо, не буду! – снова засмеялся черноволосый.

- Ты, это, завтра, как вернёшься, зайди ко мне первым делом, ладно? – став серьёзным, попросил Волибор.

- Зайду, о чём речь? – успокоил его Ворон – Бывай, Волибор, бывай!

Глава 35

Проснувшись, Духовлад приподнял голову, потерянно оглядываясь в полумраке тесной комнатушки. Грубо выделанные кривые доски, спёртый воздух, отдающий плесенью… Он не мог ни вспомнить, ни хотя бы догадаться, где находится. Была бы комнатушка раза в два поменьше, воевода вообще решил бы, что очнулся в гробу. Но, спустя несколько минут исступлённого созерцания потолка, едва видимого в полумраке, в памяти стали всплывать несвязные отрывки воспоминаний… Духовлад припомнил, что находится в одной из ночлежек бедняцкого района… Припомнил, что пришёл сюда встретиться с Лисом… Но что же они обсуждали?.. Проклятье, Сбыслава!

Конечное воспоминание, словно молнией пронзило его тело, от чего он резко сел на жёстком, бедняцком ложе. Кровь, ударившая в голову от резкой смены положения тела, отозвалась резкой болью в висках, но на это, воевода не обратил никакого внимания, будучи поглощён леденящим кровь воспоминанием. Нет, это всего лишь сон… Он однозначно приходил сюда не за этим… Он просто не мог так поступить… Это сон, только сон… Тогда почему он здесь?! Нет смысла гадать… Нужно просто найти Лиса, и всё прояснить…

Облизав пересохшие губы, Духовлад встал с топчана, и решительно сделал несколько шагов к двери, но хмель тут же ожил в его голове, со злой иронией спутывая ноги. Обеими руками уперевшись в дверной косяк, Духовлад замер на несколько секунд, восстанавливая равновесие, после чего вышел, таки, из комнатушки. Оказавшись в самом обширном помещении ночлежки, где бедняки располагались на ночлег просто на полу, воевода стал щурясь оглядываться в полумраке, в поисках кого-нибудь, к кому можно было бы обратиться. Понемногу продвигаясь, он пару раз случайно наступил на чьи-то руки, так как соискатели «крыши над головой», ютились здесь достаточно плотно. Но такое, здесь было делом вполне обыденным, и потревоженные «отбросы», лишь молча забирали ущемлённые конечности с дороги. Духовлад чувствовал себя неловко, из-за того, что тревожил обездоленных, и остановился посреди помещения, соображая, как быть далее. В этот момент, с улицы зашёл хозяин заведения, державший в руке зажжённую свечу. Узрев человеческую фигуру, застывшую посреди помещения, он повыше приподнял свечу, разглядывая, кому это не спится в такую рань. Толи разглядев, толи догадавшись, он немедля поспешил к Духовладу. При этом, он беспардонно наступал почти на каждого бедняка на своём пути, как будто даже не пытаясь их миновать. В добавок, он явно не испытывал угрызений совести по этому поводу, так как запинаясь об некоторых, поворачивался к ним, и с громкой руганью раздавал пинки по рёбрам. В ответ, те лишь глухо постанывали, да плотнее прижимались к собратьям, расположившимся по соседству. Оценив наглость хозяина, Духовлад даже попытался собраться в боевую позицию (что в его состоянии получилось крайне скверно), предположив, будто местный распорядитель, может попытаться «насовать» пинков и ему. Но тот, приблизившись, лишь услужливо поинтересовался, как спалось «дорогому гостю». Воевода, проигнорировав вопрос, выразил желание поскорее отыскать мальчишку, который ещё вчера привёл его в эту ночлежку. Хозяин заверил, что мальчишка вскоре явится, но сперва, с «дорогим гостем» хочет побеседовать один очень важный человек. В принципе догадавшись, кого именно имеет в виду хозяин ночлежки, воевода, тем ни менее, уточнил это для полной уверенности. Не желая вслух упоминать имён, местный распорядитель ответил, что это тот же человек, с которым воевода встречался вчера, и вновь повёл Духовлада в маленькую комнатушку на втором этаже.

Оставшись в комнатушке наедине с самим собой, Духовлад вновь подвергся яростным атакам смутных воспоминаний о вчерашних событиях, и всем, что молодой воевода мог противопоставить этим неистовым атакам, было хлипкое «Не может быть!». Тошнота, и пульсирующая головная боль, на корню разрушали целостность восприятия, из-за чего Духовлад ощущал себя слабым и рассеянным. Он не смог бы дать себе даже примерный отчёт, сколько прошло времени до того момента, когда открылась дверь, и в комнатушку вошёл Лис, но едва это случилось, молодой воевода уставился на него с такой глубокой мольбой в глазах, от которой бы дрогнуло даже каменное сердце. Лидер «пауков», сразу разгадал посыл этого взгляда: вчера, молодой воевода принял ситуативное решение, а сегодня, едва сознание оставила хмельная пелена, он просто мечтает, чтобы вчерашний «заказ», оказался всего лишь наваждением, испаряющимся вместе с хмельным помутнением рассудка. Несколько секунд молча, испытывающе посмотрев на Духовлада, Лис обратился к нему, решив сразу выложить всё, как есть, «не сглаживая углов»:

- ТВОЙ «ЗАКАЗ» ВЫПОЛНЕН. Всё сделано чисто. Можешь возвращаться домой, уверен, тебе следует отдохнуть и успокоиться… Давай встретимся через пару дней… Пришли ко мне Шило, когда будешь готов.

Сейчас, когда пали последние ветхие бастионы надежды, Духовлад, беспомощно приоткрыв рот, отсутствующим взглядом уставился в противоположную стену. Но сознание, не желавшие мириться с открывшимся положением дел, скорее готово было поставить под сомнение всю окружающую реальность, нежели принять подтверждённое свершение. В тот момент, находясь на стыке предложенных концепций, сознание Духовлада было невероятно близко к срыву в пропасть безумия, но новый оклик Лиса, словно выдернул его из губительного омута:

- Духовлад! Эй, Духовлад! Ты слышишь меня?!

Дёрнувшись, будто очнувшись ото сна, Духовлад обратил к Лису взгляд, в один миг преисполнившийся безысходности. Лидер «пауков» повторил своё предложение встретиться через пару дней, когда воевода придёт в себя. Но Духовлад, данное предложение проигнорировал, с отсутствующим видом сообщив, что сейчас просто хочет вернуться домой. Лис не стал настаивать, и даже на словах поддержал решение воеводы. Когда же Духовлад встал с табурета, и, покачиваясь, побрёл к выходу, он только настороженно проводил его взглядом, решив остаться в комнатушке до тех пор, пока Духовлад не покинет ночлежку. Лидер «пауков» был немало обеспокоен потерянным видом воеводы, уже всерьёз задумываясь, не поспешил ли он с устранением невесты последнего… Может, следовало немного повременить, дабы убедиться в окончательности решения Духовлада?.. Как бы он теперь не стал винить во всём «пауков»…

У выхода из ночлежки, молодого воеводу уже ожидал Шило, который безмолвно повёл Духовлада захламлёнными улочками бедняцкого района. Он держал рот на замке вовсе не потому, что тактично не хотел беспокоить разговорами убитого горем воеводу, но от того, что сам был сильно подавлен морально. Вчера, принеся привратнику «липовое» сообщение от Духовлада, мальчишка так же застал вынос тела убитой хозяйки. Хоть времени убраться из дома вполне хватало, он специально задержался, злорадно предвкушая, будто вид мёртвой ненавистной девки, бальзамом прольётся ему на душу. Как же он ошибался! Едва завидев выпученные, остекленевшие глаза, в которых так и застыл ужас, приоткрытый рот, из которого торчал кончик языка, Шило тут же отвернулся, так жутко ему стало. Но нехитрый манёвр никаких дивидендов не принёс, так как жуткий образ мгновенно въелся в память, повиснув перед глазами независимо от того, открыты они или нет. Конечно, ему, как человеку, растущему в крайне неблагополучном районе, ранее приходилось лицезреть бессчётное множество мёртвых тел, но то было другое дело: те люди, были ему не знакомы, и факт их смерти никак его не касался. Конкретно же этой женщине, Шило ранее неоднократно мысленно желал смерти, будучи ещё не способен постичь духовного и эмоционального груза подобных пожеланий своим незрелым рассудком. Теперь же, когда к нему пришло осознание бесповоротности произошедшего, на его детскую душу, легло вполне взрослое чувство вины. Даже понимание того, что само по себе решение умертвить вздорную девку от него вообще никак не зависело, ни капельки не облегчало Шилу душевных терзаний: он был слишком сосредоточен на мысли, что СБЫЛОСЬ ТО, ЧЕГО ОН ЖЕЛАЛ, пусть даже сбылось не по его воле. Теперь он думал о том, что те мелкие неприятности, которые доставляла ему Сбыслава, не были равноценны такому наказанию, и упомянутое ранее чувство вины, заставляло юного сироту снова и снова копаться в себе, пересматривая уже, казалось бы, заматеревшие моральные устои.

Наконец, мрачная, молчаливая парочка, добралась до дома воеводы. Отрешённый хозяин, ещё некоторое время помялся на пороге собственного дома, будто боясь войти, но, пересилив себя, наконец, постучал в дверь. Привратник, отворивший дверь, едва завидев воеводу, «разлился» в горьких соболезнованиях, оплакивая вымышленные щедрость и добродушие убиенной хозяйки, умело делая вид, будто еле сдерживает слёзы. Свой скорбный монолог, он завершил сообщением, в какой именно часовне находится тело, дабы Духовлад мог проститься со своей невестой. Выслушав привратника, но никак не отреагировав на его слова, молодой воевода не спеша направился вглубь дома, а за ним засеменил такой же потерянный мальчишка, без промедления скрывшись в комнате, которую делил с Молчаном.

Следуя к хозяйским покоям, Дукховлад как будто обессилил: каждая мелочь в этом доме, будто истерическим криком напоминала ему о Сбыславе. При этом, в воспоминаниях, её образ ассоциировался исключительно с приятными вещами: её прекрасной, непринуждённой улыбкой, в раскованных беседах, бурной страстью в постели… Войдя в хозяйские покои, он безвольно упал на постель, которую делил с женщиной, убитой по его распоряжению менее суток назад. Неуклюже перевернувшись на спину, он пустым, недвижимым взглядом уставился в потолок. Шло время, а Духовлад всё лежал неподвижно, словно каменное изваяние, сброшенное с пьедестала, и лишь тоненькие ручейки слёз, то иссыхающие, то вновь оживающие на его висках, давали понять, что он всё ещё жив…
                ***
Около полудня, Ворон уже приближался к дому Духовлада. Хоть небо было безоблачным, солнце будто совсем не грело, а резкие, сильные порывы холодного ветра, пронизывали до самых костей. Прикрытый всё той же кожаной плащ-накидкой, Ворон, на этот раз двигался целенаправленно, ни на что по пути не отвлекаясь, и нигде не задерживаясь. Как человек абсолютно ситуативного склада мышления, Ворон не разыгрывал в сознании возможных поворотов беседы с воеводой, не пытаясь наивно убедить себя, что так подготовится к неожиданностям. Он просто целенаправленно шёл уже знакомой дорогой, собираясь просто провести необходимый разговор, а не впустую терзался опасениями, сложится ли разговор удачно.

Подойдя к знакомой двери, черноволосый тысячный постучал в неё достаточно сильно, даже как-то требовательно. Едва встревоженный привратник приоткрыл дверь, дабы посмотреть, кто именно так ломится, Ворон снова попёр на него, не дожидаясь приглашения. Разумеется, сконфуженный привратник снова молча попятился, тем самым предоставляя грозному гостю некоторое моральное развлечение. Когда же Ворон, наконец остановился (что случилось уже почти в центре просторной прихожей), и стал развязывать шнурок, фиксирующий плащ-накидку на его плечах, привратник тут же вспомнил, как в прошлый раз, его едва не сшибло с ног тяжеленным плащом, запущенным могучей рукой черноволосого гостя. Выражение его лица, стало максимально сосредоточенным, слегка согнутые в локтях руки были с готовностью приподняты, туловище немного подалось вперёд, а ноги приняли более основательный упор, отдалившись друг от друга на полшага, и немного согнувшись в коленях. Сейчас он больше походил на человека, собирающегося поймать срубленную двадцати метровую сосну, чем на слугу, обязанного просто принять плащ из рук гостя. В сознании же самого Ворона, напряжённый вид привратника, вызвал бурный прилив хорошего настроения, и черноволосый тысячный, не сдерживая широкой беззубой улыбки, аккуратно протянул свой плащ слуге, не то сжалившись, не то откровенно издеваясь. По понятным причинам ощущая себя крайне неловко, привратник, на лице преисполнившись чувства собственного достоинства, вновь выпрямился, демонстрируя благородную осанку, и заметил, принимая плащ из рук гостя:

- Милостивый господин! Я вижу, что Вы находитесь в прекрасном расположении духа и искренне рад за Вас! Но… сегодня в этом доме большое горе, и подобным поведением, Вы можете поставить себя в крайне неловкое положение!

Улыбка в один миг исчезла с лица Ворона, что, в свою очередь, тут же пролилось бальзамом уже на душу привратника, сходу записавшего ситуацию в коротенький списочек своих мелких побед. Выдержав небольшую паузу, будто про себя пытаясь угадать, что именно случилось в доме воеводы, Ворон, всё-таки, поинтересовался:

- И что же именно случилось в этом доме?

Облик привратника, в один миг принял до крайности скорбное выражение:

- Вчера вечером, прямо в хозяйских покоях, была убита невеста господина Духовлада! О, господи наш Иса! Как же все мы скорбим! Госпожа Сбыслава была так добра и внимательна ко всем нам! Кто мог покуситься на жизнь этой святой женщины?! Да отсохнут его нечестивые руки!..

Прикрыв лицо ладонями, привратник разразился громким рыданием. Ворон же, лишь удивлённо приподнял брови, переваривая услышанное. Немного поразмыслив, он задал привратнику новый вопрос:

- В хозяйских покоях?! А где же был Духовлад?!

Не отрывая ладоней от лица, «сквозь плач», привратник приглушённо ответил:

- Он отлучился куда-то по делам, а вернулся только сегодня утром! Я истово молю Ису, чтобы любящее сердце нашего господина не разорвалось от горя!..

Не вникая в суть бутафорских причитаний прислужника, Ворон снова взял небольшую паузу, после чего бросил привратнику, решительно направляясь вглубь дома:

- Я пойду, поговорю с Духовладом.

- Погодите, милостивый господин! – убрав от лица ладони, встрепенулся привратник, мимодумно демонстрируя сухие, ни капельки не покрасневшие щёки – Так нельзя! Сначала я должен доложить о Вас!..

Круто развернувшись, Ворон с громким хлопком уложил ему на плечо увесистую ладонь, проницательно заглядывая в самую глубину глаз:

- Нет, ты останешься здесь. Тебе он ответит, что никого не хочет видеть. Я уже бывал в этом доме, и смогу найти хозяйские покои без твоей помощи… А ты пока, можешь продолжать оплакивать благочестивую госпожу Сбыславу, которая была так добра и внимательна…

Предостережение, откровенно граничащее с угрозой, сверкнувшее во взгляде черноволосого гостя, без труда убедило привратника отказаться от дальнейшего навязывания своих услуг. Он лишь молча смотрел на удаляющуюся широкую спину, обеими руками держа тяжеленную плащ-накидку, насупившись, укоряя Судьбу в тотальной несправедливости.

Подойдя к хозяйским покоям, Ворон остановился у дверей, сосредоточенно прислушиваясь. За дверью царила тишина. Постучавшись, тысячный вошёл, не дожидаясь приглашения. Духовлад, распластавшийся на кровати, устало повернул голову в сторону двери, и, увидев, кто именно его побеспокоил, с трудом сел на кровати, промакивая слёзы ладонью.

- Привратник рассказал мне о том, что случилось. Прими мои соболезнования.

Ворон проговорил это отчётливо, как-то официально, без эмоций. Духовлад тут же бросил на него взгляд, полный боли, глубокой душевной боли… И ещё, в нём явно читался упрёк. Выдержав этот взгляд даже не моргнув, Ворон прежним тоном продолжил:

- Тебя не было здесь, когда это случилось, так ведь?

Духовлад тут же отвёл взгляд, глухо просипев в ответ:

- Не было…

Ворон выдержал небольшую паузу, проницательно глядя на воеводу, после чего заключил:

- Тебе лучше побыть одному. С этим тебе справиться никто не поможет… Через некоторое время, я навещу тебя снова.

Сказав это, он без промедления покинул покои. Духовлад, некоторое время с ненавистью потаращившись на дверь, снова обессилено рухнул на кровать. И с новой силой, из глаз его покатились горькие слёзы.

Ворон, вернувшись в прихожую, уже более детально расспросил привратника о перипетиях вчерашнего вечера, после чего осведомился, где именно находится тело убитой хозяйки. Терпеливо выслушав пространный ответ, включавший в себя указание пути к часовне, Ворон покинул дом воеводы.
                ***
После обеда, Волибор занял своё излюбленное место за столом, в дальнем углу своего сруба. Последние несколько дней, он, по большей части был хмур и задумчив, даже в случае нужды, общаясь с подчинёнными скупо, односложно, давая понять, что к праздному общению не расположен. Но, стоило в срубе появиться Ворону, как бывалый тысячный тут же оживился. Он поднял руку, привлекая к себе внимание долгожданного посетителя, ищущего его глазами среди присутствующих. Увидев Волибора, Ворон направился к нему, и занял место на скамье напротив. Бывалый тысячный, сразу же обратил внимание на отсутствие привычной развязности в повадках черноволосого гостя, да и вообще, на общую его сосредоточенность. Волибор сделал вывод, что вести Ворон принёс серьёзные, возможно неоднозначные, от чего почувствовал дополнительный прилив обеспокоенности. Не желая томить себя догадками, находясь в неведении, он подтолкнул Ворона к скорейшему откровению:

- Ну, как там дела у Малыша?

Ворон пристально посмотрел ему в глаза, несколько секунд сохраняя молчание, после чего сухо выдал:

- Бабу его убили.

- Как убили?! Где?! – расширил глаза Волибор.

- Задушили. В их доме, прямо в хозяйских покоях.

Взгляд Волибора ушёл в точку, обозначая интенсивную умственную деятельность. Обработав полученную информацию, и «на скорую руку» прикинув возможные последствия, он стал уточнять детали:

- А Малыш где был?

- Привратник сказал, мол, «По делам отсутствовал»… Да ещё и всю ночь. При этом, мальчишка после убийства «нарисовался», тот, что у Духовлада на побегушках, и, вроде как, незамедлительно отправился к воеводе нашему, с докладом о смерти его невесты… Только тот всё равно лишь утром вернулся.

- А с самим Малышом ты виделся?

- Виделся – закивал Ворон – Он в своих покоях валялся, горем убитый.

- С тобой разговаривал?

- Считай, «сквозь зубы».

Волибор вновь погрузился в размышления. Сделав собственные выводы, он вновь обратился к Ворону:

- Что думаешь?

Тот, тоже выдержав паузу, ответил, пожав плечами:

- Думаю, что Сбыславу эту, по указанию Малыша удушили.

- И почему так? – поинтересовался Волибор, но таким тоном, будто сам думает так же, и просто пытается проследить ход мыслей собеседника.

- В первую очередь потому, – уверенно начал Ворон – Что случилось это сразу же после того, как он сам приказал твоим молодцам, дом его охранявшим, в лагерь возвращаться. Сам он, конечно, выглядит убитым горем, но и здесь есть свои особенности: мне ранее доводилось видеть людей, которых постигла негаданная утрата. Такие люди негодуют, сквозь слёзы кулаками потрясают… Мол, если найду того, кто это сделал – на куски порублю! Причитают о том, будто не доглядели… О том, что должны были рядом быть в роковую минуту… А у Малыша в глазах – только слёзы, да обида! Так на меня смотрел, будто точно знает, что случилось, и меня в этом винит… Не то, чтобы лично меня, а будто бы всех нас! Мол, из-за вас мне так поступить пришлось… А ещё мальчишка этот, что на побегушках у него… Не знаю, где он его подобрал, но я поймал руку маленького засранца в своём кошельке, когда впервые посещал дом воеводы нашего. Люди, тёмными делишками промышляющие, всегда кучкуются, одиночества не любят… Это я по себе знаю! (При этих словах, Ворон растянул мерзкую, беззубую улыбку) Так что, найти тёмных людишек для «грязной» работы, Духовладу большой сложности не представило бы, раз уж он таким «помощником» обзавёлся.

Волибор размеренно кивал головой, будто молча соглашаясь со всеми доводами соратника, и молвил, выдержав паузу после того, как Ворон окончил:

- Значит, и я неверно истолковал его поступок, когда мои люди вернулись… А тело невесты его ты видел? С такими вещами, нужно железно уверенным быть…

- Да, видел. Я у привратника осведомился, куда тело поместили, и он детально мне пояснил, как отыскать нужную часовенку. Я, бабу эту, при жизни всего пару раз видел, да и то с некоторого расстояния, но уверен, что это было именно её тело – без колебаний ответил Ворон.

- Значит, всё-таки, Малыш сам со своей вздорной бабой покончил… – резюмировал Волибор, но его скоропалительный вывод, был деликатно упреждён Вороном:

- Погоди, Волибор, это только наши с тобой догадки. Доказательств у нас  нет…

- А это не важно! – ещё более уверенно обозначил бывалый тысячный – Слухи в доказательствах не нуждаются! Ты же видишь: наши внутренние противники, именно слухи избрали своим главным орудием, в деле подрыва авторитета Малыша. И главной темой сплетен, гуляющих по войску, являлось именно вызывающее поведение его невесты. Случившееся, даёт нам возможность, в глазах простых ратников одним ударом значительно укрепить позиции Духовлада, как воеводы. Мы должны немедленно пустить слух, что убийство этой Сбыславы состоялось по приказу Малыша… К тому-же, недавнее неожиданное возвращение охраны его дома, вполне сойдёт за доказательство. Наши противники, так настойчиво нагнетали в войске ненависть к этой девке, а в свете настоящего положения дел, эта же ненависть станет нашим главным инструментом. Главное, не терять времени, чтобы слухи по войску, расползлись в выгодном именно для нас истолковании.

- «Удачная возможность»… – с грустной усмешкой, повторил Ворон – Как бы из-за этой «удачной возможности», Малыш умом от горя не тронулся…

Сурово взглянув на собеседника, Волибор назидательно обозначил:

- Прекращай сопли распускать! Здесь мы ему уже ничем не поможем… И нужный порядок в войске настраивать, и с пригорюнившимся воеводой сюсюкаться – на это нас двоих может не хватить, рисковать не будем. Духовлада можно было бы Рыжему поручить, только тот, пади, до сих пор на воеводу обиду таит… Вот уж, ранимая душа! Ладно, пока будем рассчитывать, что Малыш и сам с собой совладает… Хорошо, что он за стенами, и дружинники терзаний его детских не увидят…

- А как слух запустить, ты уже знаешь? – осведомился Ворон.

- Вот уж за это не переживай! – отвечал тот, легковесно махнув рукой – Я знаю в войске нескольких крайне впечатлительных ратников… Достаточно донести нужную весть до них, и к вечеру, об этом будет гудеть уже вся дружина!
                ***
Согласно распорядку поздней осени, ночь рано вступила в свои права. Неяркий, дрожащий свет, исходящий от очага, размеренно потрескивающего горящими поленьями, по большей части скрадывался широкой спиной ратника, дежурившего у огня первую половину ночи. Мстивой уже занял своё место, укрывшись медвежьей шкурой, но сон к тысячному не шёл: из каждого угла сруба, доносился приглушённый, но назойливый гул предотбойных обсуждений дружинников. Мстивою не давал уснуть вовсе не шум, а именно тема дебатов, сейчас гораздо более бойких, чем обычно. Ещё днём, по всему лагерю дружины, бурной волной прокатился слух о смерти невесты сопливого воеводы, столь презираемой в войске. При этом, разносчики этого слуха, с огнём в глазах, клятвенно заверяли, что смерть презренной потаскухи, носила насильственный характер, и, якобы, была приведена в исполнение по личному распоряжению самого воеводы.  Подавляющее число дружинников, реагировали на новость крайне благосклонно, выражаясь в том ключе, что, мол, воевода, оказывается-то никакой не подкаблучник, да и вообще, следует присмотреться к нему повнимательнее. По характеру влияния на умы простых ратников, Мстивой сразу понял, что слух этот образовался отнюдь не стихийно. Явно работа преданных Духовладу тысячных… С одной стороны, Мстивой сильно сомневался, будто «зелёный» воевода способен на такой жёсткий поступок в отношении своей возлюбленной, даже в случае внезапного осознания всей её вредоносности. С другой стороны, Мстивой полагал, что изначальным распространителям упомянутого слуха должно быть понятно, что, в случае, если всё это окажется ложью, эффект от этого дурацкого представления, только навредит и так достаточно шаткой репутации Духовлада. С кривой улыбкой на устах, интриган представлял, как по войску стихийно прокатывается новое сообщение, будто невеста воеводы жива и здорова (не взирая на клятвенные заверения большинства разносчиков теперешнего слуха, будто они видели тело своими глазами). Негодование дружинников, тут же снова взметнётся до небес: никто из простых ратников не станет скрупулёзно разбираться в случившемся, и большинство дружно ополчится на воеводу, чувствуя себя обманутыми из-за него. Мстивой даже пожалел, что ранее ему самому не пришла в голову мысль пустить по войску подобный слух, только ради его последующего опровержения. Согласно третьего варианта, рассматриваемого тысячным, с невестой воеводы действительно что-то случилось, и сторонники воеводы, во главе с Волибором, пустили данный слух, рассчитывая поднять авторитет Духовлада. Волибор… Как пить дать, это он стоит у истоков всех этих слухов… Многолетняя подковёрная тяжба с высокородными тысячными, наделила его немалым опытом. Мстивой ясно осознавал, что именно с Волибором тягаться вовсе не хочет: высокий авторитет во всём войске, обширный боевой опыт, жёсткий, закалённый характер… Всё это делало Волибора весьма нежелательным противником. Нужно подобрать удобный случай, и вытянуть Волибора на откровенность в приватной беседе. Но это позже, а первым делом, необходимо лично наведаться в дом сопливого воеводы, и внятно разузнать, что именно там произошло на самом деле.

Размеренный ход мыслей, и постепенно ясно прорисовывающийся план дальнейших действий, быстро уняли некоторую обеспокоенность в душе Мстивоя. Уверенность в собственных силах, умственном превосходстве над внутренними противниками умиротворили его, и он крепко уснул, не взирая на повсеместное взволнованное бубнение подчинённых.

Проснувшись, Мстивой ощутил себя хорошо отдохнувшим. Так же, его не оставили умиротворение, и общая уверенность в собственных силах. Позавтракав в обществе своих сотников, Мстивой неспешно обошёл остальные срубы, занимаемые людьми его тысячи. Радушно пожелав доброго дня, он везде деловито осведомлялся об общем положении дел, предлагал своим людям задавать вопросы. Практически в каждом срубе, ратники осторожно выводили своего тысячного на разговор, касающийся известия, ещё вчера молнией облетевшего всю дружину. Едва всплывала эта тема, Мстивой тут же принимался бодро одобрять избавление от «проклятой девки». Кроме того, он везде выражал твёрдую уверенность, будто сделано это было, по приказу самого Духовлада, после чего нахваливал на все лады дальновидность и решительность воеводы, намекая подчинённым, будто ранее в войске Духовлада попросту недооценивали. В ответ, дружинники размеренно кивали головами, многозначительно переглядываясь, а то и подхватывая хвалебные речи в адрес воеводы.

Мстивой закончил обход своей тысячи уже ближе к обеду. Вполне удовлетворённый результатами, полностью подтвердившими его ожидания, он, всё так же не спеша, направился в сторону городских ворот. Ощущение лёгкости, расслабленности сознания, наполняло его чувством такой внутренней силы, что иногда ему начинало казаться, будто он вот-вот оторвётся от земли, и полетит. Это непередаваемое ощущение, всякий раз вызывало на лице тысячного лёгкую улыбку. Его сознанием овладела чёткая уверенность: он готов к любому повороту событий, чтобы там не готовила Судьба!

Добравшись до дома воеводы, Мстивой довольно умеренно постучал в дверь, ничуть не сомневаясь, что бдительный привратник находится в прихожей, и без труда услышит даже слабый стук. Полностью оправдав его расчёт, привратник практически сразу отворил. Слуга тут же узнал Мстивоя, в прошлый раз столь деликатно с ним обходившегося (в отличие от остальных посетителей молодого воеводы), и расплылся в подобострастной улыбке (гораздо более искренней, чем обычно). Мстивой так же не стал разочаровывать привратника, и, радушно его поприветствовав, отвлечённо поинтересовался, как идут дела в доме воеводы, будто слухи до него не доходили. Спохватившийся слуга, немедленно сменил улыбку на маску скорби, и сообщил гостю о возмутительном убийстве хозяйки дома. Слушая его пространное повествование, то и дело театрально прерываемое на горькие взывания к Исе, или его Святым Сподвижникам, Мстивой расширил глаза, и даже прикрыл ладонью рот, делая вид, будто просто сражён страшной новостью наповал. По ходу, он уточнил у привратника превеликое множество всевозможных деталей, чем довольно сильно затянул их лицемерный диалог. Когда же тысячный узнал все интересующие его детали из первых уст, а привратник завалил безответными вопросами весь небесный пантеон, Мстивой заявил, что должен немедленно увидиться с воеводой, по понятным причинам нуждающимся в поддержке. Привратник начал мяться, пряча взгляд, но учтивый посетитель, мягко предвосхитил его возражения, пространно, терпеливо пояснив, что господин прикажет никого к нему не пускать, если привратник пойдёт к нему с докладом. Потому, Мстивой мягко настоял на том, что будет лучше, если он пойдёт к Духовладу лично. В конце концов, кто, как не «старый боевой товарищ», утешит воеводу в час скорби?! Привратник, тронутый столь чутким к себе отношением, не стал более препятствовать, и тысячный размеренной поступью направился к хозяйским покоям.

Постучавшись, он выдержал небольшую паузу, но вошёл, всё-таки, так и не дождавшись приглашения. Духовлад сидел на кровати, обессиленно упираясь в неё руками. Лицо его было бледным и осунувшимся, под глазами темнели выразительные круги. Он молча, исподлобья, смотрел на вошедшего Мстивоя, недвусмысленно сигнализируя, что посетителям сейчас вовсе не рад. Мстивой, вполне ожидавший подобного приёма, ответил ему, очень достоверно выражая интонацией сострадание:

- Привратник рассказал мне о случившемся… Мне очень жаль… Мне хорошо знакомо, что значит потерять близкого человека… Даже врагу не пожелаешь…

Благодаря нехитрому приёму интригана, Духовлад увидел в нём «родственную душу», и взгляд его ощутимо смягчился. В ответ он выдавил из себя, желая проявить вежливость:

- Так скверно… Просто не знаю, куда себя деть: то хочется пойти войной на весь Мир, то руки на себя наложить…

Почувствовав, что воевода идёт на контакт, Мстивой размеренно подошёл, и сел рядом с ним на кровать. Выдержав небольшую паузу, он снова заговорил, вытягивая собеседника на новые откровения:

- Жизнь – вещь сложная… Состоять только из счастливых мгновений, она попросту не может… Поэтому, сознательный человек, должен быть готов к негаданной боли в любой момент. Мы – воины, и для нас боль, вообще постоянный спутник. Либо ты принимаешь это, как есть, либо путь тебе в монастырь.

- Да готов я к боли! – горько воскликнул Духовлад, едва сдерживая слёзы – Пусть моё тело хоть мечами секут, хоть щипцами раскалёнными терзают! Но ведь это другое! Ни забыться, ни отвлечься! Ещё несколько таких дней, и я с ума сойду!

- Так! – решительно молвил Мстивой, поднявшись с кровати, и беря воеводу под руку – Я тебя здесь самого не оставлю! Глядишь, и вправду умом помешаешься, да руки на себя наложишь… Собирайся, пошли…

- Куда?! – стал вяло упираться Духовлад.

- Да куда бы то ни было! Тебе сейчас главное в четырёх стенах не сидеть! Идём, идём, вместе по городу прогуляемся… Проветришься, хоть немного…

Молодой воевода подняться, и стал нехотя собираться. Через несколько минут, он, в сопровождении Мстивоя, уже покинул свой дом, бросив привратнику, что скоро вернётся. Они неспешно шли пустыми улицами, кутаясь в плащ-накидки, пытаясь укрыться от пронизывающих порывов осеннего ветра. На улице, Духовладу не хотелось разговаривать совсем. Он с раздражением думал, что зря пошёл на поводу у Мстивоя, который, в свою очередь, размеренно шёл рядом, тактично не навязываясь воеводе в собеседники. Когда же они вышли к рыночной площади, Мстивой огляделся, и предложил, указав на небольшую пивную:

- На счёт прогулки, я, похоже, погорячился… Промозгло, ветер до костей пробирает… Вон, то местечко выглядит вполне уютно. Зайдём отогреться…

Духовлад понуро поплёлся за своим тысячным, не выражая по поводу предложения ни недовольства, ни согласия.

Внутри пивной, царила обстановка простая, но опрятная. Никого, кроме хозяина – крепкого мужика, лет пятидесяти, с пышной бородой и проницательным взглядом – здесь ещё не было. Приветливо поздоровавшись с первыми посетителями, хозяин, тем ни менее, не преминул оценивающе оглядеть их с головы до ног. Мстивой, с некоторой неприязнью ощутив на себе этот взгляд, всё-таки заострять на этом внимание не стал, с пониманием рассудив, что публика, посещающая подобные заведения, далеко не всегда покладиста (особенно после приёма напитков известного содержания), и желание хозяина сделать максимально верный вывод о пришельцах, вполне оправдано. Сразу засветив туго набитый кошелёк, дабы вызвать у хозяина дополнительное расположение, Мстивой приобрёл кувшин вина, и, взяв так же две глиняные чаши, направился к столу, расположенному в самом дальнем углу. Духовлад, с отсутствующим видом, безвольно поплёлся следом. Поставив кувшин и чаши на стол, Мстивой занял место спиной к углу, откуда отлично просматривалось всё внутреннее пространство небольшой пивной. Воевода же, уселся напротив, спиной к выходу. Бойко растерев ладони, выразительно передёрнув при этом плечами, тысячный стал разливать в чаши вино, ободряюще приговаривая:

- Ох, и продрог… Ничего, сейчас согреемся…

Наполнив посуду, он подхватил ближнюю к себе чашу, и сделал несколько больших глотков. Оторвавшись от чаши, он, умиротворённо улыбаясь, то ли сказал, то ли выдохнул слово «Хорошо!», всем видом демонстрируя, что теперь чувствует себя заметно уютнее. Духовлад тоже прильнул губами к чаше, от души хлебнув слегка тёрпкого напитка, после чего направил отсутствующий взгляд куда-то в сторону. Некоторое время испытывающее на него посмотрев, Мстивой спокойно подтолкнул воеводу к откровению:

- Не держи это в себе, Малыш. Поговори со мной, и тебе станет легче.

Духовлад обернул к нему полный горечи взгляд. Тысячный тут же прочитал в этом взгляде посыл, что воевода и сам не против излить душу, просто не знает, как начать. Понимая, что теперь ситуация под полным его контролем, Мстивой ободряюще кивнул, и проговорил, не меняя доверительного тона:

- Не думай, о чём говорить, или с чего начинать… Выкладывай всё, как есть. Мы ведь СОРАТНИКИ, а для воинов более близких людей быть не может! Расскажи мне, какая она была…

Молодой воевода вновь прильнул к чаше. Сделав несколько больших глотков, он начал излагать, уставившись в пустоту:

- Она была необыкновенная! Чуткая, ласковая… Рядом с ней, я забывал обо всём! Стоило мне только заглянуть в её большие, прекрасные глаза, как отступала любая усталость…

Едва первые откровения стали слетать с губ Духовлада, Мстивой понял, что конец им придёт не скоро, а как раз это, ему и было нужно. Интриган весьма достоверно изображал внимательного, сопереживающего собеседника, изредка подкидывая Духовладу новый вопрос, если чувствовал, что красноречие страдальца иссякает. Воевода, погрузившийся в омут своих душевных терзаний, всё чаще мимодумно прикладывался к чаше (которая, благодаря незаметным стараниям Мстивоя, всегда оказывалась полной). Сам же тысячный, лишь показывал вид, будто пьёт, на самом деле лишь промакивая губы в своей чаше.

Прошло уже больше часа. Только что был начат третий кувшин, и Духовлад уже выглядел заметно опьяневшим. То и дело давая волю слезам, он продолжал свои горькие откровения, отдаваясь этому занятию, уже целиком и полностью. От происходящего, Мстивой уже начал морально уставать, хоть всё и происходило по нужному ему сценарию. Более того, мысли о том, что (опять же, согласно замыслу) таким образом проводить время ему теперь предстоит довольно часто, ощутимо угнетала интригана. Тем ни менее, он, сцепив зубы, терпеливо выслушивал сопливые откровения, не видя альтернативы… Пока дверь в пивную не отворилась, и на пороге не появился молодой человек, около двадцати лет отроду, с жидкой, клочковатой, недооформившейся растительностью на щёках и подбородке. Собственным видом, парень немедленно приковал к себе внимание Мстивоя. Первым делом, в глаза бросилась развязная походка: широкая амплитуда размашки рук, при каждом, довольно неторопливом шаге. При этом, посетитель пренебрежительно-оценивающе осматривался в помещении, будто искренне полагал, что делает заведению огромное одолжение одним только фактом своего присутствия. В общем, подавал он себя, как «хозяин жизни», хоть общий его облик, мягко говоря, до таких полномочий не дотягивал: одежда и обувь на нём были изрядно поношены, и даже в лучшие свои времена, явно не отличались дороговизной. Вполуха слушая откровения Духовлада, Мстивой переключил большую часть внимания на хозяина заведения: тот, с лёгкой улыбкой, неотрывно следил за «важным» посетителем, который, в развалку оперевшись на стойку, развязно распорядился, искусно избегая встречи с хозяином взглядом:
- Плесни-ка мне чашечку «красненького», так в горле пересохло…

- Плати вперёд – невозмутимо ответил хозяин, даже не пошевелившись.

- Ты что, сомневаешься, будто я могу заплатить?! – встрепенувшись, парень изобразил негодование.
В ответ, хозяин молча, выразительно кивнул, подтверждая догадку колоритного посетителя. Тот в один миг вновь стал спокоен, узрев, что «с наскока не прошло», и важно возвращаясь в прежнее положение у стойки, попытался зайти с другой стороны:

- У меня здесь назначена важная встреча. Мне должны передать крупную сумму денег…

- Вот когда передадут, тогда и будешь заказывать «красненькое». А сейчас, будь добр, не трать моё время – невозмутимо обрезал хозяин.

Сжав жиденькие кулачки, и яростно блеснув глазами, молодой человек судьбоносно возвестил:

- Когда-нибудь, я стану очень важным человеком в этом городе, и ты до конца жизни будешь кусать собственные локти, из-за того, что сейчас отказал мне в такой мелочи!

Подняв перед собой открытые ладони и выпятив нижнюю губу, хозяин безмолвно выразил саркастичную уверенность, что так всё и будет. Осознавая, что здесь ему ничего не светит, молодой человек, с крайне оскорблённым видом, решительным шагом направился к выходу.

- А крупную сумму денег, ты ждать уже не будешь?! – с умиротворённой улыбкой, поинтересовался вслед хозяин.

Молодой человек резко развернулся, вновь яростно блеснув глазами, и даже приоткрыл рот, собираясь что-то дерзко ответить, но, так и не найдя за несколько секунд подходящих слов, успев, правда, пару раз в холостую качнуться вперёд, обозначая пролог несостоявшейся, в итоге, эскапады, так и вышел из пивной, громко хлопнув за собой дверью. Ещё когда этот посетитель только вошёл, и обратился к хозяину с первыми словами, Мстивой уже сделал вывод, что это типичный повеса, не желающий работать ни головой, ни руками, и живущий лишь нелепыми грёзами о своём выдающемся будущем, да подачками случайных знакомых, которым ещё не успел надоесть. Положив руку на плечо Духовлада, беззаветно отдавшегося хмельным откровениям, тысячный попросил его прерваться, так как желает отлучиться по нужде. Тот послушно умолк, нелепо кивнув пьяной головой, выражая понимание, и Мстивой поспешил к выходу. Выйдя из помещения, он обнаружил заинтересовавшего его повесу стоящим посреди улицы, хмуро оглядывающимся по сторонам, явно раздумывающим, где бы ещё попытать счастья, вжав голову в плечи, и кутаясь в обветшавшую накидку. Двинувшись в его сторону, Мстивой окликнул:

- Эй, парень!

Резко обернувшись, повеса съёжился, и попятился на несколько шагов, увидев приближающегося, крепкого, вооружённого мужчину. По смятению, сверкнувшему в глазах молодого человека, тысячный сделал вывод, что физическому воздействию со стороны посторонних лиц, «парень» подвергался регулярно, посему, хорошо знаком с понятием «боль». Вывод этот, показался Мстивою забавным, и, прикусив губу, дабы не засмеяться, тысячный поспешил успокоить повесу:

- Не бойся, я не собираюсь причинять тебе вреда. У меня есть выгодное предложение для тебя.

Услышав слово «выгодное», парень немедленно навострился, на всякий случай, всё же, немного приподняв руки, полностью не исключая внезапной атаки. Мстивой, остановившись на некотором расстоянии, дабы тот особо не нервничал, успокаивающе осведомился:

- Как тебя зовут?

- Крив – ответил повеса, с настороженным видом, изучая собеседника.

- Так вот, Крив – сразу начал излагать по делу Мстивой – У товарища, с которым я здесь, случилось очень большое горе. Погибла его невеста…

При этих словах, Мстивой сделал небольшую паузу, состряпав скорбную мину. Глаза парня немного расширились, и он спросил, с некоторым возбуждением в голосе:

- Вы ведь дружинники?!

Мстивой выразительно кивнул в ответ.

- А твой товарищ – воевода?! – с возрастающим возбуждением, спросил Крив.

- Воевода – подтвердил Мстивой.

- Ух ты! Так это его бабу придушили в собственном доме, пару дней назад?! – оживился повеса, очевидно ощущая себя как-то причастным к чему-то значимому – Об этом весь город гудит!.. А от меня вам чего надо?

- В таком горьком положении, мой товарищ нуждается в постоянной поддержке. Я занимаю в дружине ответственный пост, и, к сожалению, не могу надолго отлучаться из лагеря. Ты – производишь впечатление человека, на которого можно положиться, и я хочу просить тебя, проводить время с моим товарищем, дабы он не оставался со своим горем наедине.

Подозрительно уставившись на Мстивоя, Крив поинтересовался, не понимая сути собственной роли:

- А чем я смогу его поддержать?! Чем ему поможет моё общество?! Мы ведь незнакомы даже…

- Так это вообще не беда – безэмоционально заверил Мстивой – Сейчас я вас познакомлю. Скажешь ему, будто тоже недавно потерял возлюбленную, и сразу станешь ему родственной душой. Единственное лекарство, способное унять скорбь моего товарища, это хмель. Твоя же главная задача – сделать так, чтобы лекарство своё, он принимал регулярно… За зиму глядишь, и излечится…

Крив мерзко ухмыльнулся, осознав, наконец, своё истинное предназначение, и сразу же шкурно осведомился:

- А мне с того что?!

- Все ваши посиделки, будут исправно оплачиваться – ответил тысячный – Каждый день, я буду лично наведываться в эту пивную, и покрывать расходы хозяина. Так что эта зима для тебя, станет хмельной и сытной. Более того, ты будешь твёрдо уверен, что никто не выкинет тебя на улицу прямо в разгар веселья.

Повесу предложение заинтересовало, но, как любой уважающий себя проходимец, Крив решил выжать из подвернувшейся удачи максимум, от чего скорчил сомневающуюся харю, и промямлил:

- А по деньгам что?

- Может что-то и подкину в конце, если хорошо управишься – размыто пообещал Мстивой.

Повеса скривился, будто теперь предложение совсем перестало его интересовать:

- Ну, не-е-е… Что я, батрак какой, за еду да питьё корячиться…

- Тогда продолжай поиски заведения, где тебе нальют «красненького» до того, как появится тот, кто должен передать тебе крупную сумму денег – круто развернувшись, обрезал Мстивой.

- Погоди, погоди! – резко оживился Крив, деликатно задерживая тысячного за рукав – В принципе, других занятий у меня всё-равно пока нет… Эх, ладно! Нравишься ты мне! Помогу, так и быть! Только… если мне друзья будут помогать, воевода ваш точно засядет основательно…

Мстивой ответил, сурово взглянув на Крива, от чего тот снова съёжился, и даже отступил на шаг подальше:

- Я пол Сталевлада всю зиму поить не собираюсь! Максимум, ещё два человека, кроме тебя… Смотри у меня: я этот вопрос у хозяина уточнять буду исправно!

- Всё, всё! Два, так два! – согласно закивал Крив, расцветая в счастливой улыбке.

- Ладно, пошли… Представлю тебя воеводе – ухмыльнулся Мстивой, напавляясь обратно ко входу в пивную – Оставлю вас наедине… Посмотрю, получится ли у тебя вообще развязать ему язык.

- Уж за это можешь не переживать! – с апломбом заявил повеса – Оглянуться не успеешь, как я стану ему ближе родного брата!

- Ближе родного брата?! – тысячный картинно изумился, и гнусаво предположил – Это, как жена, что ли?

Крив высокомерно отвернулся, демонстрируя, что считает шутку неуместной, тем ни менее, ни на шаг не отставая от новоявленного благодетеля. Снова войдя в пивную, Мстивой, доставая тугой кошель, сказал пышнобородому хозяину:

- Дай нам два кувшина «красненького».

Хозяин, не выражая никаких эмоций, выставил на стойку заказанное вино. Мстивой, едва заметным движением подбородка, указал Криву на кувшины, и направился к столу, за которым остался сидеть Духовлад. Забирая вино со стойки, Крив победоносно посмотрел на хозяина, чем вызвал у последнего лишь лёгкий, снисходительный смешок.

- Я тут встретил одного своего старого товарища – сообщил Мстивой Духовладу, подсаживаясь обратно за стол – Давно его не видел… Было бы некрасиво пытаться сразу от него отделаться, поэтому я пригласил его за наш стол… Он побудет здесь немного, да и пойдёт себе… Ты ведь не против?

Пьяный Духовлад, лишь помотал головой, и вновь приложился к чаше. Следом за Мстивоем, за стол уселся и Крив, показательно выставляя кувшины. Тысячный сразу обратил внимание, что повеса, ещё мгновение назад сверкавший счастливой улыбкой, сейчас имел вид до крайности печальный, угнетённый. Смекнув, что тот уже играет нужную роль, Мстивой тут же к нему обратился, дабы помочь:

- На тебе лица нет. Случилось чего?

Глубоко вздохнув, Крив стал излагать, до крайности достоверно наполняя голос горечью:

- Горе у меня случилось… Уже почти пол года тоскую… Да ладно, не стоит вас своим несчастьем обременять…

- Чего уж, говори, раз начал – настоял тысячный.

- Да невеста моя летом погибла… Её отец купцом был, а она ему помогала, время от времени. Однажды ушла за товаром с обозом, а на тот обоз разбои налетели… Так и сгинула… Жить без неё не могу!

Повеса прикрыл глаза ладонью, несколько раз вздрогнув, изображая еле сдерживаемый плачь, и с характерным звуком подтягивая сопли. Оживившись (насколько в его состоянии это было возможно), молодой воевода поднял на него пьяный взгляд, полный соболезнования:

- Как тебя зовут, брат?

- Крив – жалобно пропищал тот, всё-ещё скрываясь за ладонью.

- Как же я понимаю тебя, Крив – заплетающимся языком, едва выговорил воевода.

- Нет, этого понять нельзя, пока не испытаешь! – горько воскликнул повеса.

- Я испытал – так же горько обозначил Духовлад, тоже прикрывая глаза ладонью.
Видя, что внимание пьяного воеводы уже целиком приковано к «собрату по несчастью», Мстивой встал из-за стола, и направился в сторону хозяина пивной. Он удовлетворённо отметил, что никто его не окликнул, и не поинтересовался целью ухода. Значит, расчёт верный: сопливый воевода «поплыл», наткнувшись на «родственную душу»… Нет, рано! Нужно ещё немного понаблюдать, мало ли что… А пока можно решить все вопросы с хозяином.

- Уважаемый, я хочу обратиться к Вам с предложением – начал Мстивой, приблизившись к невозмутимому бородачу, размеренно протиравшему посуду рушником – Видите ли, у моего товарища большое горе, от мыслей о котором, его нужно как следует отвлечь. К сожалению, я не имею возможности постоянно находиться в его обществе, так как занимаю в дружине очень ответственный пост, и не могу надолго отлучаться из лагеря. Тот молодой человек, который сидит сейчас за столом с моим товарищем, любезно согласился мне помочь. Я полагаю, что теперь он будет исправно посещать Ваше заведение. Сложность заключается в том, что я не хочу, чтобы кто-нибудь напоминал моему другу о деньгах, дабы не возвращать его из собственных грёз в мир страданий. В свою очередь, молодой человек, согласившийся мне помочь, сейчас, похоже, переживает не лучшие свои времена. Как Вы сами изволили видеть, «крупную сумму денег», ему так никто и не передал… В этом свете, единственным удобным для всех нас способом расчёта, станет моё ежедневное появление в этой пивной. Появляться я буду, скорее всего утром, и исправно оплачивать прошедшие посиделки компании моего товарища. Вас устроят подобные условия?

Всё это время, бородатый крепыш безучастно, не моргая смотрел на Мстивоя, и сухо ответил, едва тот окончил свою речь вопросом:

- Послушай, уважаемый, мне нет дела до твоих игр. Хочешь за свой счёт поить этого проходимца – дело твоё. Меня устраивают твои условия, но имей в виду: если случится так, что они появятся здесь, а предыдущее их застолье ещё не будет оплачено, я не стану им наливать ни под каким предлогом. А если будут возмущаться, тогда вообще зашкирки вышвырну, не смотря ни на что.

- Ваши опасения напрастны – с улыбкой резюмировал тысячный – Уверяю, с оплатой никаких проблем не будет. Всего хорошего!

Снова обратив взор на «собратьев по несчастью», Мстивой застал Духовлада и Крива крепко обнявшимися, и бубнящими друг другу слова поддержки. Улыбка ещё шире расплылась по лицу тысячного, и он двинулся на выход, чувствуя себя здесь лишним.

В зачинающихся сумерках, Мстивой шёл в сторону городских ворот. Хоть пронизывающий, порывистый ветер и заставлял неуютно кутаться в плащ-накидку, настроение тысячного было просто превосходным. Конечно, интриган то и дело одёргивал сам себя, рассуждая, будто праздновать победу ещё рано, но устойчивое предчувствие твердило, что всё должно сложиться для него благоприятно. Ничего, всего пара дней отчётливо покажет, крепко ли сопливый воевода сел на заброшенный крючок, а уж после нужно будет действовать по ситуации. Мстивой вспомнил о предложении, полученном совсем недавно от человека, представившегося ему Кремнем… Конечно, предложение, интересное, решающее всё одни махом… Но мотивация самого Кремня и его людей, тысячному была не известна. Да и вообще, сообщество, к которому принадлежали эти люди, в целом не особо заслуживало доверия. Нет, пока всё складывается гладко и без их участия… Кто может знать, что в действительности на уме у этих проходимцев?! Зачем им вся эта нелепая возня с «заказом»?! Пока их предложение, лучше оставить на, совсем уж безнадёжный случай.

Глава 36

Глаза Духовлада медленно разомкнулись. Первым, что он ощутил, было состояние сильной усталости, ни капельки не разбавленное кратковременным сном. Следующим ощущением, стала резкая, пульсирующая боль в висках, при попытке подняться. Собравшись духом, и, всё-таки совершив (героический, в сложившихся обстоятельствах) переход в положение «сидя», Духовлад медленно огляделся, размеренно плямкая пересохшим языком. После осознания, что находится в собственном доме, в собственных покоях, к молодому воеводе несвязными, короткими вспышками, стали возвращаться воспоминания о вчерашнем вечере. Понемногу, эти вспышки становились всё продолжительнее, благодаря чему, частично уже стали складываться в единую картину. Воевода вспомнил, как посетил с Мстивоем одну из пивных, как тысячный привёл какого-то своего знакомого… Кажется, тот даже представился… Крив! Точно, его зовут Крив! В памяти воеводы, яснее прорисовался образ нового знакомца. Так же Духовлад почувствовал, этот образ вызывает в его сознании сильную симпатию. По цепочке, воевода вспомнил и о причинах этой симпатии: Крив не так давно тоже потерял любимого человека. Да, точно, его невеста погибла в торговом обозе, во время разбойничьего налёта… Мысль о том, что, возможно, налёт на тот обоз совершило именно «Медвежье Воинство», заставила Духовлада послать проклятия своему недавнему промыслу. Сложно даже представить, сколько горя другим принесли его люди, да и он сам, собственноручно! Может быть тоска, разрывающая на части его сердце, это искупление за совершённые ранее злодеяния?! Так в памяти вновь возник образ Сбыславы, и, в отличие от более свежих воспоминаний, возник ясно и нерушимо, неумолимо подчиняя себе все мысли.

Понуро склонив голову, Духовлад наткнулся взглядом на кувшин вина, всё-ещё запечатанный восковой пробкой. Припомнилось, что именно Крив довёл воеводу до самой кровати, и, уходя, обратил внимание воеводы, поудобнее на ней устраивающегося, что оставляет этот кувшин, дабы тот мог утром «поправить здоровье». Некоторое время, Духовлад неподвижно созерцал кувшин, думая о том, стоит ли вообще так начинать новый день. Но жажда, терзавшая пересохшее горло, настойчиво требовала хотя бы несколько глотков живительной влаги. Не имея под рукой альтернативы, истязаемый похмельем воевода, таки взялся за кувшин, и, расковыряв восковую пробку, сделал несколько жадных глотков. Казалось бы, покинувший голову хмель, бурной волной снова ударил в голову. Пульсирующая головная боль никуда не делась, но, как будто отступила на второй план, сделавшись всего лишь неприятным фоном. Сделав ещё несколько глотков, Духовлад поднялся с кровати, и, пошатываясь, сделал несколько шагов. В мгновение ока, вновь овладевший сознанием хмель, вернул также, воеводе состояние «ватного» равнодушия, а в сравнении с душевными терзаниями, сейчас его это вполне устраивало. Осознавая «целительную» силу открытого для себя «лекарства», Духовлад вновь приложился к кувшину.

Впав в состояние полузабвения, воевода, по-старчески шаркая ногами, бесцельно передвигался из одного конца комнаты в другой, периодически делая пару глотков из кувшина, с которым не расставался. Когда же, судя по весу, и более звонкому звуку всплесков, вина в кувшине осталось уже меньше четверти, воевода стал заторможено задумываться, «как бы» да  «где бы» продолжить «лечение». Тут дверь в его покои резко отворилась безо всякого предварительного стука, и на пороге возник Богдан, с суровым видом оглядывающий пространство покоев. Так и остановившись посреди помещения, Духовлад, заметно пошатываясь, пьяным «телячьим» взглядом, тоже уставился на незваного гостя. Интонация слов, слетевших с уст Вещего Дядьки, была сурова под стать его взгляду:

- Я три дня подряд не мог застать тебя дома! Городские старейшины негодуют: за стеной продолжаются грабежи и надругательства! Потерпевшие, как один, обвиняют дружинников, при этом, с каждой ночью количество нападений растёт. Вскоре мы можем совсем лишиться поддержки горожан… Тогда, войско будет ожидать голодная зима, а наши с тобой изувеченные тела, просто сбросят с городской стены! Ты не можешь позволить себе, так просто  пропасть на столь длительное время, в такой сложной ситуации!..

- «Так просто»?! – переспросил воевода, внутри которого вскипело негодование – Ты же весь такой «Вещий»! Неужели духи не рассказали тебе о том, что случилось в этом доме несколько дней назад?!

Сделав глубокий вдох, но удержав прежнюю интонацию, Богдан ответил:

- Я знаю о твоём горе. Но горе это, касается только ТВОЕЙ ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ, а твоя значимость, выходит далеко за её рамки! От тебя зависят судьбы десятков тысяч людей! Ты просто обязан найти в себе силы, и взять себя в руки, наконец!..

Сильно захмелевший Духовлад, даже не пытался вникать в смысл слов Вещего Дядьки. Ему вполне хватало понимания, что его снова учат жизни, словно маленького ребёнка. И сейчас он решил, что мириться с этим больше не собирается… никогда.

- Ступай натирать уши выходцам из забитых крестьянских семей! – вскричал Духовлад, нелепо размахивая руками, безумно пуча глаза, и разбрызгивая слюни заплетающимся языком – Плевать я хотел на твои нравоучения! Судьбы тысяч людей?! Да и на них я плевать хотел! Я на всё плевать хотел! Ох, «Наши изувеченные тела сбросят с городской стены»… ПЛЕВА-А-А-ТЬ! Лишь бы тебя сбросили первым, чтобы я успел увидеть, как из разбитого черепа, брызнут во все стороны твои гениальные расчёты, причудливым узором украсив основание городской стены! Иди, и передай этим достопочтенным старейшинам, что я и на них плевал! Соберитесь все вместе, и отправляйтесь прямиком в задницу!..

Видя, что воевода абсолютно невменяем, Богдан поспешил удалиться, не собираясь ввязываться в бесполезную полемику. Разъяснительную работу с воеводой, придётся отложить до следующего раза… Единственное, что беспокоило сейчас Вещего Дядьку, так это когда именно наступит подходящее время для этого… И успеет ли оно наступить до того, как их с воеводой растерзает толпа разъярённых горожан?..

Но, поспешное исчезновение Вещего Дядьки из поля зрения, никак не отразилось на поведении невменяемого хозяина дома. Духовлад всё так же стоял посреди комнаты, пошатываясь, размахивая руками, и выкрикивал не особо внятные упрёки в сторону опустевшего дверного проёма. В итоге, вся его риторика, скатилась к банальному потоку оскорблений, уже даже не подкрепляемым упрёками. Это невероятно конструктивное действо, в потрясающе изысканном художественном оформлении, лишь изредка прерывалось Духовладом для того, чтоб сделать солидный глоток из стремительно пустеющего кувшина. Когда же, при очередном перевороте посудины над ротовой полостью разошедшегося воеводы выяснилось, что вино, наконец, закончилось, дебошира это вогнало в ступор. Он перестал ругаться, и сосредоточился целиком на пустом кувшине, то потрясая им возле уха, то тщетно пытаясь заглянуть внутрь сквозь узкое горлышко. Всего-то попыток с пяти удостоверившись, что кувшин таки пуст, Духовлад, шатаясь, направился к выходу из своих покоев, не собираясь мириться с таким положением дел. Устойчивая иллюзия, будто от вина становится легче, подтолкнула его к решению продолжить утреннее возлияние, тем более, что не было нужды искать подходящее для этого место. Уже в прихожей, пьяный взгляд воеводы, уцепился за фигуру привратника, замершего у стенки. Слуга был до крайности напуган поднявшимся криком, а фигура «Представителя Войска Медвежьего в Сталевладе», молча, поспешно покинувшего дом, лишь усилила испуг. Испуг этот не был напрасным, так как Духовлад развязно поманил его пальцем, задавая вполне обоснованный вопрос:

- Ты здесь вообще кто?!

- Я?! – обречённо переспросил привратник, послушно приблизившись, и сотрясаясь от страха.

Безвольно покачивающейся головой, Духовлад огляделся в прихожей, и, не обнаружив никого, кроме трясущегося привратника, уверенно подтвердил:

- Ну, да, ты.

- Я – п-п-привратник – с трудом выдавил провинившийся слуга.

- Так объясни мне, привратник, почему по моим покоям, шастает чёрт знает кто?! – спросил воевода, слегка наклонив голову на бок, и таращась пьяным, стеклянным взглядом.

- Просто, достопочтенный Богдан настоял… – проскулил привратник, едва не срываясь на плач, но был бесцеремонно перебит:

- А кто такой в этом доме «достопочтенный Богдан», чтобы настаивать?! – спросил Духовлад, подав голову чуть вперёд, ещё больше выпучив стеклянные глаза и повысив голос.

Привратник, тут же оставив попытки оправдаться, склонился перед хозяином дома, и залепетал:

- Прошу простить меня, милостивый господин, Такого больше никогда не повториться!..

Уставившись на макушку слуги, внезапно подставленную почти под самый нос, пьяный Дукховлад, поддавшись сиюминутному гневному порыву, с размаху разбил на этой макушке пустой глиняный кувшин, который всё ещё держал в руке. Слуга с визгом упал на задницу, под аккомпанемент звонкого стука черепков, вместе с ним падающих на пол, а по его лицу побежала стремительная струйка крови. Исступлённо попялившись несколько секунд на причитающего привратника, Воевода, ничего больше не говоря, шатаясь, покинул свой дом.
                ***
Во второй половине дня, Ворон посетил сруб Волибора. Подобные визиты стали уже вполне обыденны, даже при том, что заранее не планировались. Оба тысячных имели вид крайне серьёзный, даже несколько напряжённый. И если для одного из них подобное состояние было более или менее привычно, то Ворон и за всю историю своего атаманства не нервничал столько, сколько за последние несколько дней. Темой обсуждения (как и причиной для беспокойства) стал слух, за пол дня разошедшийся по всей дружине. В общем, суть этого слуха сводилась к тому, что воевода, сражённый гибелью невесты, крепко запил. Эта новость, тут же вытеснила на третий план молву о том, будто невеста была задушена по указанию самого воеводы. Большинство простых дружинников, с апломбом осуждали такое слабохарактерное поведение своего предводителя. Мол: «Как можно?! Ну, понимаю, тяжело… Но не так же, чтоб аж не просыхать!..». Конечно, мнение не являлось всеобщим, но авторитет воеводы, едва начавший подниматься благодаря предыдущему слуху, снова стал падать. Это, в свою очередь, сразу же негативно сказалось на общей дисциплине в войске, особенно в тысячах, где командование было избрано совсем недавно.

- Нехорошо – хмурясь, протянул Ворон – Слух-то, видать, надуманный, да с лёгкой руки запущенный…

- Это понятно – безрадостно поддержал Волибор – Да и с чьей «лёгкой руки» запущенный, тоже гадать не надо… И о чём только человек думает?! Ведь говна-то все хлебнут, если что…

- Да он, похоже, такой парень, что и говна готов хлебнуть, лишь бы своего добиться! – грустно усмехнулся Ворон – И сам хлебать готов, и соратников своих поить… На куски порубил бы!..

Волибор устремил взгляд на собеседника, и предостерёг:

- Не думаю я, что с ним так уж легко совладать… Рука у него крепкая, да умелая, в этом я уверен. К тому же, если надо будет, он тебе и испуг сыграет, и раскаяние… А только спиной к нему повернёшься…

- Да уж к этому я точно горбом поворачиваться не стану! – обрезал Ворон – И любым словам его, никогда у меня веры не будет! Да и в крепости его опытной руки у меня сомнений нет… Просто бой – всегда самое простое решение: либо ты победил, и противник тебя больше никогда не побеспокоит, либо… вообще ничего тебя больше не побеспокоит!

В диалоге образовалась небольшая пауза. Волибор первым нарушил молчание, с досадой обозначив:

- Больше всего злит войсковая чернь: осуждают Малыша с такими надменными харями, будто сами за всю жизнь капли в рот не взяли! А главное: сколько времени-то тут прошло?! А разговоры уже такие, будто воевода уже спился в конец! Да-а… Что дурачью нашептали, то оно по Миру и разносит, даже не обдумывая толком…

- Делать чего будем? – спросил Ворон, не желая особо углубляться в бессмысленные рассуждения.

- Малыша нужно навестить. Посмотреть, что там с ним в действительности – ответил Волибор – Только… Не знаю… Наверное, лучше не прямо сейчас. Пусть пару дней пройдёт, а то и неделя, учитывая, как он с тобой последний раз разговаривал… Думаю, и со мной разговаривать будет не лучше. Пусть успокоится, хоть немного смирится с потерей. Времени наладить общение у нас пока хватает… До весны ещё далеко. Кстати, Рыжего тоже надо с Духовладом примирить!

- Рыжего я возьму на себя! – объявил Ворон, расплываясь в улыбке.

- Ой, ну давай только не сейчас! – с укором во взгляде, скривился бывалый тысячный – И так земля из-под ног уходит, так ещё и ты Ратибора доставать будешь! А если он остервенеет по-настоящему?! Нам сейчас между собой ссориться никак нельзя…

- Да о чём ты говоришь вообще?! – на лице Ворона, довольно достоверно отразилось изумление – С чего это вдруг, я должен его доставать?! Когда такое было вообще?!

Тяжело вздохнув, Волибор отвернулся, всерьёз задаваясь вопросом, возможны ли вообще ситуации, в которых Ворон посчитал бы такое своё поведение неуместным. Видя, что собеседник не очень-то оценил шутку, черноволосый тысячный стал потихоньку «сдавать назад»:

- Ну, может и было… разок. Нет, ну Волибор, я клянусь: нормально с ним поговорю, успокою… Хочешь верь, хочешь не верь, но теперь, я ему самый близкий товарищ! Я серьёзно тебе говорю! Кроме меня, он ни к кому больше не прислушается! Говорю тебе: только я могу убедить нашего здоровячка перестать дуться на воеводу!

- Да делай, как считаешь нужным! – раздражённо махнул рукой Волибор – Не мальчик уже, должен рассчитывать последствия своих поступков, и отвечать за них!

- Ну, тогда я пошёл – спокойно заключил Ворон, и, встав из-за стола, направился к выходу.

Глядя ему вслед, Волибор лишь еле заметно помотал головой, массируя пальцами виски.
                ***
Ратибор сидел на своём топчане. Почтение, испытываемое ратниками его тысячи к своему новому командиру, в который раз проявилось, при выборе для него места: без каких-либо напоминаний или требований, ему достался самый уютный уголок в срубе, поближе к очагу. Не смотря на то, что Ратибор ещё не успел большими делами проявить себя на столь важном посту, простым ратникам он очень импонировал. Может, дело заключалось в могучей, внушительной фигуре рыжебородого, а может и в том, что, при столь устрашающем виде, он всегда был достаточно обходителен со своими новыми подчинёнными. Потому-то, люди Ратибора, сейчас с переживанием поглядывали на своего тысячного, уже несколько дней, практически всё время проводившего сидя на своём топчане с отрешённым видом. Некоторые сотники, пытались даже завести разговор «по душам», под предлогом обсуждения мелких организационных вопросов, но Ратибор неизменно обрубал эти попытки, сухо и ёмко излагая лишь по сути, сразу же возвращаясь «в себя». В таком состоянии и застал его Ворон. Усевшись на топчан рядом с рыжебородым соратником, он тепло положил ему ладонь на плечо, явно пытаясь ободрить. Вид у нежданного гостя был абсолютно серьёзный, сочувствующий… Ратибор даже несколько секунд посверлил его проницательным взглядом, несколько морально напрягшись в ожидании очередного подвоха. Но облик черноволосого тысячного оставался серьёзным, и рыжебородый здоровяк, в конце концов, кивком поблагодарил его за сочувствие.

- Как себя чувствуешь? – наконец, спросил Ворон.

- Да вроде нормально… Только настроение паршивое – отмахнулся Ратибор.

- Оно понятно… – протянул Ворон, продолжив, после некоторой паузы – Слышал, что с  невестой воеводы нашего случилось?

- Да слышал, конечно…

- И что по этому поводу думаешь? – спросил черноволосый, уставившись себе под ноги.

- Не знаю – тяжело вздохнув, ответил Ратибор – У него сейчас горе, конечно… Но обида не даёт мне сочувствовать… Не должен он был тогда всё так оставлять… Должен был её приструнить, пока я не ушёл…

- Так ведь ратники-то, меж собою поговаривают, будто по воле Малыша её удавили… Тогда получается, что это он из-за тебя её и… – стал рассуждать Ворон.

- Ой, домыслы всё это! Враки! – скривившись, отмахнулся рыжебородый – Не мог он с ней так! Я ж своими глазами видел: она благим воплем ахинею несёт, а он только мямлит ей что-то неразборчивое… Нет, она им как хотела, так и вертела… Не смог бы он…

- Тебе виднее – безрадостно согласился Ворон, и спросил, выдержав небольшую паузу – Ну, ты хоть нашёл?

- Кого? – не понял Ратибор.

- Малыша! – уточнил Ворон с таким изумлением на лице, будто находил ответ очевидным.

- Где?! – всё ещё пытался нащупать логическую нить рыжебородый.

- Ну как… В штанах у себя! – ответил черноволосый тысячный, уже не в силах сдержать смех, вызванный глупым видом соратника.

Глаза Ратибора вмиг презрительно сузились в щёлки, захрустели сжимаемые кулаки и заскрежетали зубы, сквозь которые он процедил, спустя пару секунд:

- Вот же скотина беззубая! Видит ведь, что человеку плохо, и всё равно изгаляется! А я тебя, было, уже настоящим соратником считать начал!.. Не-е-ет… Крысы амбарные – вот для тебя подходящие соратники!

- Да что ты сопли распустил, как баба?! – воскликнул Ворон резко поднявшись, и широко, задорно улыбаясь – Может тебе пряжу попробовать прясть?! Их это, вроде как, успокаивает!

Все дружинники, присутствующие в помещении, встревоженно обернулись на громкое восклицание, переживая за своего сладкоголосого тысячного, и Ворон, наклонившись к самому уху рыжебородого, приглушённо окончил свой монолог:

- Ты ведь не мальчик уже, и сам должен видеть, как Малышу сейчас непросто! Позволила себе эта шлюха рот на тебя раскрыть, так надо было сразу Духовладу на это указать! Указать жёстко, без промедлений! А ты – молча в берлогу залез, и губы дуешь, как обиженная невеста! Наступают нелёгкие времена, и наше взаимодействие должно быть отлажено идеально. Как ты понимаешь, для этого, между нами безраздельно должно царствовать ДОВЕРИЕ! Не веришь, будто с подачи Малыша девку придушили?! Тогда считай, что сама Судьба ей за тебя отомстила! Но, раз уж тебе, в виду врождённой женоподобной утончённости необходимо некоторое время на кого-нибудь обижаться, тогда обижайся на меня: для этого поводов у тебя хоть отбавляй! Ещё раз повторяю: грядут суровые испытания, и от нашей слаженности зависит наше выживание! Подумай об этом, как следует, и начинай вести себя, как взрослый муж!

Окончив, Ворон звонко хлопнул застывшего Ратибора по плечу, и покинул сруб, сопровождаемый взглядами сотен встревоженных глаз. В сознании же рыжебородого, первоначальная, рефлекторная,  защитная реакция потихоньку отступала, и до него не только начинала доходить суть послания соратника, но так же (хоть и с трудом), приходило осознание его правоты.
                ***
К вечеру в пивной, где Духовлад воссоединился с наёмными собутыльниками, было полно рабочего люда. Простоватые работники кузниц, после нескольких глубоких глотков расслабляющего напитка, окончательно переставали следить за собой, благодаря чему в помещении стоял невероятный шум. Интригующе пучащие глаза рассказчики, неугомонные спорщики, срывающиеся на хрип, то и дело несдержанно хохочущие слушатели: создавалось впечатление, будто все они собрались здесь лишь для того, чтобы выявить самого громогласного.

Сознание Духовлада к тому времени уже настолько затуманилось хмелем, что воевода, толком не понимая, где сейчас находится, даже не пытался в этом разобраться. Крив, сидящий рядом, развязно облокотившись ему на плечо, с наигранной скорбью бубнил выдумываемые на ходу воспоминания о погибшей любимой. Проникаясь всё большей привязанностью к «собрату по несчастью», Духовлад из последних сил старался вникать в лживые слова «страдальца», и проявить максимальное сочувствие. Крив же, нёс уже всё, что едва приходило в голову, даже не удосуживаясь соотнести это с более ранними своими свидетельствами:

- … А я часто вспоминаю, как прислонялся щекой к её густым, шелковистым, чёрным, как смоль, волосам!.. Вот, всё бы отдал, чтобы это ещё хоть раз повторилось…
При этих словах, Духовлад поднял голову, и перебил, нахмурив брови:

- Погоди-ка! Ты же вроде говорил, что у неё были русые волосы?!!

Оба товарища Крива, приведённые им для компании, расслабленно посёрбывающие халявное винцо, вдруг замерли, напряжённо уставившись на опростоволосившегося «страдальца». Тот и сам замер на мгновение, хитрыми глазками шаря из стороны в сторону, будто в поисках выхода из глупого положения, в котором оказался по собственному легкомыслию. Но неловкая пауза была недолгой, так как нашёлся Крив практически сразу, и стал медленно подниматься из-за стола, возмущённо вопрошая воеводу:

- Да ты что, ума лишился?! Хмель всю память вышиб?! Да чтоб я цвет волос голубушки своей попутал?! Вставайте, други, не будем с ним больше стол делить!..

Последнее предложение, разумеется, было адресовано замершим спутникам повесы. Эти слова ввели их в ступор, вызвав на лицах неподдельную тревогу: Крив ещё с утра красочно расписал им хмельные и сытные месяцы, всего-то за исполнение роли пивной компании для некоего важного дружинника. Поначалу, пройдохи не поверили приятелю, но явившись вместе с ним в пивную, убедились в правдивости обещаний. И теперь, когда они едва начали растворяться в неге, расслабились, удостоверившись в своей невероятной удаче, их благодетель призывал их бросить всё это из-за мелкого, нелепого недоразумения! С мольбой в глазах, они безмолвно уставились на него, всё ещё не двигаясь с места, и не выпуская из рук наполненных чаш.

- Погоди! Спутал я чего-то! – взмолился Духовлад, ухватив Крива за рукав, пьяным взглядом заклиная простить его – Останься, прошу!

- Ладно – ответил Крив, рывком освобождая захваченную воеводой руку, и усаживаясь на место.

Его спутники разом облегчённо выдохнули, вмиг покрывшись испариной. Крив же, всё-ещё выказывая мимикой недовольство, выдержав небольшую паузу, с претензией заявил Духовладу:

- Может, хоть раз сходишь, вина возьмёшь?! А то чего это только я плачу;?!

Ещё более смутившийся воевода, стал рассеяно ощупывать свой пояс в поисках кошеля, но обнаглевший пройдоха придержал его руку, и снисходительно, даже с лёгким презрением, обронил:

- Да ладно, сиди уже… Угощать, так угощать…

Туго соображающий Духовлад с признательностью кивнул, оставив попытки отыскать несуществующий кошель. Внезапно почувствовав приступ тошноты, воевода, икнув, промямлил, неуверенно поднимаясь из-за стола:

- Что-то плохо мне… Пойду на улицу…

- Ох и вояка! – иронично воскликнул Крив, и добавил таким тоном, будто у него спрашивали разрешения – Иди давай, пока прямо за столом не обблевался…

Воевода шатаясь поплёлся к выходу, поочерёдно навалившись на нескольких сидящих по пути рабочих, неизменно провожавших его возмущёнными взглядами. Глядя в след Духовладу, Крив, с апломбом состоявшейся  во всех смыслах личности, размеренно помотал головой, мол, «Как вообще можно быть таким убогим?!». Один из его собутыльников, осторожно поинтересовался, мимически выражая обеспокоенность:

- Крив, мне кажется  тебя немного заносит… Ты так резок с этим дружинником, хотя сам говорил, будто в войске он не последний человек…

- Да перестань! – развязно протянул тот, с видом абсолютного хозяина положения – Посмотри на него: он ведь ни черта уже не соображает! Вот увидишь: завтра скажу ему, будто мне весь вечер пришлось его на руках тягать, так он мало того, что не усомнится, так ещё и благодарить да извиняться станет! Пьянь подзаборная…

Процедив последние слова, он презрительно сплюнул на пол сквозь зубы, растерев плевок ногой. Собутыльники встревоженно переглянулись, всё-ещё находя поведение товарища чрезмерно легкомысленным, и второй выказал опасения несколько другого характера:

- А если тот дружинник, что попросил тебя присмотреть за этим Духовладом, узнает, как ты с ним обращаешься?! Нам тогда точно несдобровать!..

Крив надменно улыбнулся наивности собеседника, и, немного подавшись вперёд, самодовольно обозначил:

- А вот насчёт этого, переживать следует ещё меньше! Всё, что интересует того человека, это лишь пребывание нашего нового друга в хмельном угаре, понимаете?! Он затеял всё, дабы просто споить этого воеводу! Как пить дать, на его место метит, я такие вещи с первого взгляда различаю… При том дружиннике, мы этому Духовладу можем хоть все вместе за шиворот мочиться, он за то нам и слова не скажет… Главное, чтоб наш новый друг, каждый день, прямо с утра начинал вином заливаться!

Выслушав смелый вывод «предводителя», прошеные собутыльники снова переглянулись. Их взгляды были ещё нерешительны, но возразить было нечего. Оставалось либо довериться Криву, либо немедленно покинуть пивную… На всякий случай. Разумеется, предвкушение продолжительной дармовщины, легко толкнула бездарных повес на довольно призрачный риск.
                ***
В хмельном угаре, неделя для Духовлада пролетела незаметно… Всё же, скорее, такая формулировка была бы правильной в том случае, если бы воевода провёл это время поглощённый неким интересным делом… Поэтому, точнее будет сказать, что неделя ушла «в никуда». Глубокий запой, довёл сознание Духовлада до крайней степени исступления: в первое время, ему становилось всё сложнее сосредоточиться и вспомнить, кто он, и чем вообще должен заниматься. Но, спустя несколько дней, проблема эта, наконец разрешилась: молодой воевода, просто перестал задаваться этими глупыми вопросами, и беззаботно отдался размеренному течению запоя. С каждым днём, его суждения всё сложнее нащупывали логическую нить (даже в самых элементарных вопросах!), и в пивной, где он стал завсегдатаем, воевода потихоньку превратился в общественное посмешище.

Крив, с парой своих приятелей, уже стали привыкать к сытной, беспечной жизни. К тому же, помимо достатка в еде и выпивке, их повседневное занятие стало ещё и забавой: каждый день они всё больше куражились над практически ничего не соображающим Духовладом, приковывая внимание почти всех посетителей заведения к своему столу. С безобидной интонацией, прошеные собутыльники задавали ему каверзные, неоднозначные вопросы, и когда пьяный дурачок давал некий идиотский ответ, принимались ржать над ним, словно кони. Неадекватный воевода, рассеянно оглядываясь по сторонам, и видя смеющиеся лица людей, которых считал друзьями, инстинктивно подхватывал их смех, не отдавая себе отчёта в истинной его причине. Разумеется, этим он только усиливал приступ хохота, сотрясавший всю пивную. Чуть ли не единственным человеком в заведении, неизменно следивший за этим исподлобья, был хозяин. Конечно, он прекрасно понимал, насколько выгодны посещения Духовлада и его наёмных собутыльников, и даже замечал, что многие другие посетители стали захаживать почаще (те, что потупее, либо ущербны в другой плоскости) дабы поржать с пьяного воеводы. Но, во-первых, он на дух не переносил таких людей, как Крив, а во-вторых – с детства был обременён обострённым чувством справедливости. Упомянутое личное качество, было довольно поганым подспорьем в его деле, столь тесно завязанном на торговле, но уповал он больше на радушие, на моральный комфорт для посетителей. Временами он просто мечтал, чтобы пьянющего воеводу охватил внезапный приступ бешенства, и он начал крушить посуду на головах своих неискренних собутыльников… При этом, хозяин пивной заранее решил, что ради созерцания подобного действа, не пожалеет любого количества посуды.

Мстивой каждый день заходил в пивную, и исправно оплачивал счета воеводы и его собутыльников. Поначалу, он даже пытался интересоваться у хозяина, как провели очередной вечер его «подопечные», но, по сухим отзывам и холодному тону сразу понял, что тому происходящее неприятно в принципе, и перестал раздражать его вопросами подобного характера. Вместо этого, он несколько раз лично заглянул в пивную под вечер, в разгар хмельного веселья, когда здесь не составляло труда затеряться в бурной толпе страждущих разрядки работяг. Каждый раз всё больше удовлетворяясь стабильностью спаивания Духовлада, он, наконец, успокоился, удостоверившись, что на Крива и его товарищей в этом деле можно полностью положиться, и впредь, стал посещать пивную только ради расчёта с хозяином. По возвращению в лагерь, он устраивал встречу с Добрыней и остальными лояльными тысячными, которым с картинным сожалением сообщал, будто в очередной раз проведав воеводу, вновь застал его мертвецки пьяным. Далее он начинал причитать, мол, больно смотреть, как такой молодой и полный сил муж помутился от горя, и гробит себя беспробудным пьянством. В этих пространных отчётах, интриган под различными предлогами упоминал абсолютную неадекватность поведения Духовлада, и его полную неспособность полноценно воспринимать окружающую действительность. Завершал он свою речь, неизменным притворным выражением уверенности, будто молодой воевода вскоре возьмёт себя в руки и «вернётся в строй», но так же замечал: если Духовлад продолжит пьянствовать, это плохо скажется на общей дисциплине в войске. Остальные тысячные молча кивали головами в такт его словам, а после, возвращаясь в расположение своих тысяч, передавали услышанное своим сотникам, «приправив» домыслами на свой вкус. Разумеется, сотники сразу же делились новостями со своими подчинёнными, добавив обличающей отсебятины в адрес Духовлада, и на выходе, почти вся дружина возмущённо обсуждала аморальное поведение «скатывающегося на дно» воеводы. Эти кривотолки, подхватываемые подавляющей частью войсковой черни, основательно подтачивали в них чувство личной ответственности. Аморальное поведение воеводы, в их приземлённых сознаниях превращалось в некое оправдание любых их поступков, и последствия этого, с каждым днём всё ощутимее сказывались на окраинах Сталевлада, граничащих с лагерем дружины.
                ***
Последнюю неделю, Волибор крайне редко покидал свой сруб. Ещё реже, на его лице показывалась улыбка. И даже, когда это, всё-таки, случалось, улыбка эта была либо грустной, либо ироничной, и никакого отношения к радости не имела. По непроизвольно выработавшемуся распорядку дня, в ближайшее время должен был заглянуть Ворон, с которым они в очередной раз беспомощно обсудят ухудшающуюся обстановку в лагере. Конечно, о воцарении отчаяния в сознании бывалого вояки не было и речи, и он готов был ухватиться за любую возможность как-нибудь исправить положение, но пока не видел возможностей сделать это наверняка. Всё чаще его посещали мысли, что разыграть ситуацию «до верного» не получится, и влюбом случае придётся идти на определённый риск. От размышлений его оторвал один из сотников, который, тихо подойдя, осторожно окликнул своего тысячного:

- Волибор, тут к тебе пришли…

- Кто там? Ворон? Пусть проходит – отвлекаясь от размышлений, отозвался  тысячный, других посетителей не ожидающий.

- Это не Ворон – возразил сотник – Это Вещий Богдан.

Волибор непроизвольно выпрямил спину: визит Богдана ничего хорошего не предвещал. Вещий Дядька так быстро слинял из дружины, и за всё время, что войско стоит под стенами Сталевлада, даже носа из-за стены не показывал, благополучно позабыв о своей простодушной пастве. А теперь, вот, заёрзал… Бывалый тысячный, грустно улыбнулся своим выводам, и ответил сотнику:

- Скажи, пусть проходит.

Сотник кивнул, и быстрым шагом направился в обратно ко входу в сруб. Через несколько секунд, Богдан уже расторопно подошёл, и уселся за стол напротив тысячного. Таким, Волибор видел Вещего Дядьку впервые: осунувшееся лицо, тревога в глазах, окаймлённых тёмными кругами (явным последствием бессонных ночей), и общая нервозность, проявляющаяся в каждом движении. Этот «видок», резко контрастировал с привычным, для матёрого пройдохи, обликом умиротворённого хозяина положения, железно уверенного, будто события могут развиваться лишь согласно его расчётов, и никак иначе. С некоторым злорадством отметив это, Волибор первым обратился к посетителю с приветствием, от души приправив его иронией:

- Ну, здравствуй Богдан! Прямо скажу: удивлён твоим визитом! Неужто вспомнил о своей Возвышенной Миссии?! Кроме тебя ведь некому вести простых ратников к Свету!

Оскалившись в вымученной улыбке, Вещий Дядька едко ответил:

- Здравствуй, здравствуй… Рад видеть, что в этот смутный час, ты находишься в прекрасном расположении духа! Даже перехотелось открывать тебе цель своего визита, чтобы не расстраивать!

Лицо Волибора, резко стало серьёзным:

- Ладно, выкладывай, чего пожаловал.

- У Нас серьёзная свара с городским сообществом назревает – сразу перешёл к делу Богдан – Ваши… Наши дружинники, по ночам шастают по городской окраине, еду и питьё тащат, баб насилуют… А воевода уже больше недели пьянющий до беспамятства по городу шатается!..

- Значит, всё-таки правда, что Малыш крепко запил – вслух отметил временный воевода.

- Да он не просыхает! Ты, Волибор, человек опытный, и должен понимать: хмель и горе, плохие напарники… Я это не для «красного словца» толкую! Он в край обезумел! Я его несколько дней дома застать не мог, вот и пожаловал к нему рано утром. Привратник его, меня ещё пускать не решался, но я его заверил, что всё хорошо будет. В общем, я в покои захожу, а он там уже ходит, покачиваясь, да винцо из кувшинчика потягивает! Я ему строго так говорю, опомнись, мол, а он как рот на меня раскрыл, как понёс последними словами! Глаза выпучил, слюни летят! Руками размахивает, на ногах еле держится… Я сразу смекнул, что разговор не получается, и убрался оттуда по-быстрому. Я уже из дома выходил, и то ещё слышал, как Малыш из своих покоев всякую погань мне вслед выкрикивал… Думал, может на следующее утро его трезвым поймаю… Какой там! Стучу, открывает привратник. У самого голова перевязана, а как меня увидел, так глаза в ужасе расширил, и тут же дверь попытался захлопнуть. Я едва ногу успел подставить, да с трудом внутрь протиснулся. А привратник этот несчастный, на колени упал, плачет, не губи, мол… Я спросил, что стряслось, он и поведал, сквозь слёзы. Мол, вчера, едва я ушёл, вскоре и Малыш в прихожую вышел, и кувшин ему на голове разбил, за то, что всех подряд к нему пускает. Я говорю: «Как это «всех подряд»?! А кто ещё был!». А привратник и говорит, что приходил к Малышу, один из его тысячных, и вместе с ним из дома ушёл. А вернулся, воевода наш, уже пьянющий до беспамятства, и в сопровождении какого-то типа. Тот же тип его и следующим вечером привёл, и снова пьяным… У привратника уже истерика началась, кричал: «Или уйдите, или своей рукой убейте!»… Я его больше мучать не стал, и ушёл по-быстрому, а себе подумал сразу, что кто-то из тысячных, решил Малыша подвинуть, да место его занять. Сначала…
Богдан замялся, подыскивая подходящие слова, но Волибор окончил мысль за него:

- …Ты подумал, что это я.

- Да! – подтвердил Вещий Дядька, и оживлённо продолжил – Но потом смекнул, что незачем тебе это. Во-первых, ты, со своим авторитетом в войске, мог бы сделать это в любой момент, при чём, без разлагающих дисциплину прелюдий. А во-вторых, во всём войске вряд ли найдётся человек, которому подковёрные интриги, были бы более отвратительны, чем тебе.

- Это да – философски отозвался Волибор – Только всё равно, видно не судьба мне без них обойтись…

Не желая попусту тратить время на сентиментальные рассуждения, Богдан поспешил вернуть разговор в более прикладную плоскость:

- И как ты считаешь, кто это тогда мог быть?

- Да Мстивой это был! – уверенно ответил временный воевода – Он и здесь, в лагере уже слухи распускает… Похлеще тебя дружинников обрабатывает…
Богдан, поморщившись, неуютно передёрнул плечами. Правда, было не очень понятно, что именно его задело: завуалированное обвинение в манипуляциях «серыми массами», или само слово «похлеще»… Не став, всё же, акцентировать на этом внимание, Вещий Дядька продолжил «по делу»:

- Мстивой?! А-а-а, этот… Я, правда, так и не разобрался до конца, откуда он взялся: из дружины, или из разбойной ватаги?

- Вроде как сотником был в дружине, ещё при Батурии – пожал плечами Волибор – Провинился, да сбежал… В лесу к ватаге этой прибился, одним из атаманов у них стал, и уже вместе с ними в войско вернулся. Теперь, похоже, решил место воеводы занять…

- А не слишком ли он самонадеян? – спросил Богдан, правда, как-то осторожно, будто действительно интересуясь.

Тяжело вздохнув, и выдержав небольшую паузу, Волибор ответил:

- Да вот, с оглядкой на последние события, получается, что «не слишком». Силами, способными ему помешать, были только ты и я. Но ты теперь за стеной… Ратники о тебе, уже почти и не вспоминают… А против меня, он сам создал надёжный заслон: объединил вокруг себя всех вновь избранных тысячных, кроме бывших разбоев, и беспрестанно их настраивает на нужный лад. А главное, моего бывшего сотника, считай побратима  – Добрыню – в оборот взял. Тот хоть и толковый муж, только на выводы больно скорый… Одним словом, от меня Мстивой прикрылся очень хорошо. Вдобавок, как выяснилось, воевода наш действительно до беспамятства каждый день заливается. Слухи об этом давно уже ходят, только думал я, будто враньё это всё… А оказывается, нет. И что делать теперь, ума не приложу! Если сейчас снять Малыша с воеводства, то простые ратники окончательно из-под контроля выйдут…

- А сейчас они, по-твоему, значит, под контролем?! – округлив глаза, воскликнул Вещий Дядька, но, спохватившись, далее стал говорить тише – Пойми, сегодня я пришёл к тебе не из-за воровства и насилия над бабами! За такое со Старейшинами ещё можно бодаться… Тяжело, но можно, можно… Всё-таки никто и не ждал, что такое соседство ничем подобным не аукнется… Только этой ночью, с десяток рисковых мужичков с окраины, попытались налётчикам отпор дать… У всех тяжёлые ранения, а двоих вообще убили! Ещё раз такое повторится, и врата Сталевлада для дружины закроются! Мне и воеводе вашему, тогда сразу смерть!.. Ему-то что, он и так уже ни черта не соображает, а мне вот не всё равно!

- Так расскажи Старейшинам, будто вещий сон видел… Будто, после суровых испытаний  этой зимы, ждёт их сто лет процветания! – саркастично посоветовал Волибор, и сам, впрочем, понимая неуместность своего замечания.

Богдан обеими руками судорожно вцепился в край стола, вытаращил на собеседника безумные глаза, и, несколько раз нервозно прикусив нижнюю губу, воззвал к нему дрожащим голосом:

- Волибор, опомнись! Ты ведь не тупой мужлан, не способный на несколько шагов вперёд посмотреть! Если в ближайшее время дружина не вернётся под жёсткий контроль, это обернётся гибелью для всех нас! ГИБЕЛЬЮ!

Покрасневшие, безумные глаза Богдана, в смятении пронизывающие Волибора, даже слегка испугали бывалого тысячного. Отбросив сарказм, он стал успокаивать Вещего Дядьку:

- Ладно, ладно, не паникуй! Уж тебя-то, таким точно видеть не должны! Нужно принимать срочные меры… Сегодня же я поговорю с надёжными людьми, чтоб подсобили… Наверное, придётся мне идти, в чувство Малыша приводить…

- Давай, Волибор, давай! – уже откровенно взмолился Богдан – Приведи его в чувство! Как хочешь, любой ценой, но вправь ему мозги, иначе всем нам голов не сносить!..

Волибору пришлось ещё некоторое время потратить на успокоение Богдана, состояние которого, с трудом балансировало на грани нервного срыва. Наконец, когда глаза вещего дядьки вернулись в орбиты, а сам он перестал то и дело нервозно вздрагивать, Волибор учтиво проводил его до выхода из сруба, успокаивающе приговаривая, что всё будет в порядке. Пока они преодолели расстояние из дальнего угла до двери, Богдан раз восемь взял с тысячного Слово, что тот сделает всё возможное, и приведёт в чувство спивающегося воеводу. Волибор неизменно отвечал утвердительно, с каждым разом давая всё более смелые гарантии. С трудом спровадив «пророка», Волибор немедля отослал одного из своих ратников на поиски Ворона, и едва тот покинул помещение, стал нервозно прохаживаться по срубу туда-сюда, переняв беспокойное состояние Вещего Богдана, не в силах усидеть на месте.
                ***
Выслушав рассказ Волибора о посещении Вещего Богдана, Ворон на некоторое время отдался размышлениям. Сделав некоторые выводы, он стал уточнять детали:

- Значит Богдан точно уверен, будто Малыш упивается каждый день без перерыва?

- Ну, да. И привратник ему о том говорил, и сам он его дома никак застать не мог. Кроме того, если отталкиваться от рассказа о ссоре, если человек с самого утра начинает пить, то с этим делом у него однозначно проблемы!

- Тут не поспоришь – согласился Ворон – Что ж Богдан сразу к нам не пришёл?
Волибор выразительно пожал плечами:

- Кто ж его знает?! Наверное, рассчитывал на собственную силу убеждения… Видать, даже предположить не мог, что она может не сработать! Видел бы ты его: трусится весь, глаза на лоб лезут… Я его в разговоре поддел слегка, так он так в стол вцепился, едва кусок не вырвал! Оно и понятно: если что, они с Малышом со стены первыми полетят…

- И что ты решил?

Выдержав небольшую паузу, Волибор ответил:

- Пойду сам с ним разговаривать… Жёстко разговаривать. Ты, пока присмотри здесь за Мстивоем…

Ворон хорошенько обдумал слова временного воеводы, и предложил свой вариант:

- Давай по-другому поступим: от меня, как от управленца, сейчас в дружине толку немного. Проявить я себя ещё не успел, а Мстивой нас с Ратибором, уже «говном облил», как следует… А если уж Малыш действительно крепко запил,  то одним разговором, дела не решить, с ним тогда понянчиться придётся… на это время нужно. Тебе же, надолго из дружины отлучаться нельзя – Мстивой, как пить дать этим воспользуется, буду я за ним присматривать, или нет. Ты, давай, здесь оставайся, а я отправлюсь Малышу мозги вправлять.

Волибор пристально посмотрел на соратника, и ответил, как бы уже склоняясь согласиться, но ещё сомневаясь:

- Ты же понимаешь, тут одной силой решать нельзя…

- Волибор, я разберусь – мягко, но уверенно, перебил черноволосый тысячный – А вот тебе, как раз, сподручнее будет и за Мстивоем приглядывать, и за помощничками его. А с Малышом я разберусь… Придётся, конечно, по пивным рыскать…

Соглашаясь с предположением, будто Духовлада придётся поискать, Волибор размеренно закивал, мол, таки придётся, но Ворон, видимо что-то припомнив, добавил, абсолютно не меняясь в лице:

- А может и не придётся… посмотрим. Ладно, мешкать нечего, отправлюсь сей час же.

- Давай, Ворон, твой успех очень важен для нас!

Тысячные крепко пожали руки, и Ворон покинул сруб, оставляя Волибора с тревогой ожидать новостей.
                ***
Перед тем, как покинуть лагерь, Ворон собрал всех своих сотников, и сообщил, что некоторое время пробудет в городе, возможно даже больше недели. Никого не снабжая какими-либо детальными инструкциями, черноволосый тысячный размеренно обозначил, что поддержание порядка в тысяче, во время его отсутствия, целиком лежит на совести сотников, и в случае серьёзных происшествий, по возвращении Ворон спросит с них по всей строгости. Никаких уточнений или дополнений не потребовалось, так как все сотники чётко выразили понимание и согласие с мудрым распоряжением своего начальника.

Следуя полупустынными улицами будничного Сталевлада, скрывшись от пронизывающего ветра под своим увесистым, кожаным плащом, Ворон не напрягал глаз, дабы периферийным зрением, улавливать любые возможные поползновения в свою сторону. Ещё едва ступив на пограничные земли городской общины, черноволосый тысячный не мог не заметить, насколько сильно изменилась здесь обстановка. Когда он проходил здесь в прошлый раз, улицы были пустынны, а редкие прохожие, встречавшиеся на пути, не обращали на него никакого внимания. Теперь же, повсеместно встречались группы вооружённых мужчин, провожавших Ворона откровенно враждебными взглядами. При виде этих крепких, решительных мужей, черноволосый тысячный сделал вывод, что ему крупно повезло затеять свой поход в светлое время суток, так как вздумалось бы ему сунуться сюда в сумерках, и он наверняка был бы атакован без предупреждения. За стеной, подобных дозоров ему уже не встречалось, но немногочисленные прохожие, неизменно провожали его такими же враждебными взглядами, легко угадывая в статном, вооружённом человеке, пришельца из лагеря дружины. Сейчас Ворон на собственной шкуре чувствовал, насколько ситуация близка к срыву, и в одиночку следуя этими враждебными улочками, он даже периодически ощущал «табуны» мурашек, пробегающих по его спине.

Добравшись до дома воеводы, Ворон размеренно и громко постучал в дверь. Спустя несколько секунд, дверь осторожно приоткрылась, и черноволосый тысячный, увидев перепуганного привратника, по своему обыкновению, просто попёр на него. Тот так же не стал изменять доброй традиции, и безвольно попятился, обречённо глядя на свирепого гостя. Растянув мерзкую улыбку, посетитель констатировал, разглядывая лицо привратника, изнеможённое от различных нервных потрясений, не преминув обратить внимание и на перевязанную голову:

- Хорошо выглядишь! Свеженький такой… И головной убор интересный…

В измученных глазах слуги, мелькнула обида, и, сжалившись, Ворон оставил юмор:

- Ладно, ладно… забудь. Воевода дома?

- Был бы дома, я бы не открыл – честно признался привратник.

- Ясно. Позови тогда сюда, этого наглого малого.

- Того, который ученик брадобрея?! – на всякий случай уточнил привратник.

- В этом доме их что, несколько?! – нетерпеливо ответил вопросом Ворон.

Слуга решил больше не испытывать терпение грозного гостя вопросами и уточнениями, немедля поспешив выполнить его просьбу. Уже через несколько минут, он вернулся в сопровождении мальчишки. Шило смотрел на Ворона исподлобья, с нескрываемой злобой.

- Будь добр, оставь нас – приветливо улыбнувшись, обратился Ворон к привратнику.

Слуга не заставил дважды просить себя, и сию же минуту исчез из прихожей. Некоторое время, Шило и Ворон просто молча пялились друг на друга. Первым, разговор начал Ворон:

- Смотришь так, будто это я пытался тебя обокрасть.

- Нечего мне зубы заговаривать! Выкладывай, чего надо! – зло обрезал мальчишка.

- Ух, резкий какой! – улыбаясь, обозначил Ворон – Что ж, выкладываю: воевода мне нужен.

- Так я ещё не воевода! – съёрничал Шило.

- Предчувствие подсказывает мне, что ты можешь помочь его найти – спокойно уточнил Ворон.

- Помочь?! Кому?! Тебе?! – зашипел мальчишка, сжав добела кулачки, и выпучив глаза – В твоём случае вовсе неважно, «могу я» или нет! Я по любому не стану этого делать, а если попробуешь меня заставить, то серьёзно об этом пожалеешь!

Ворон молча выслушал экспрессивный ответ, даже без тени раздражения. Более того, его облик ни на мгновение не покинула улыбка, воспринятая воспалённым сознанием негодующего подростка, как дополнительное издевательство. Шило уже подыскивал слова для новой порции оскорблений, но Ворон спокойно и вкрадчиво заговорил первым:

- Ты сообразительный парень, и если в ближайшее время – пока ты ещё мал и слаб – тебя где-нибудь не прибьют за твой острый язык, ты научишься делать правильные выводы из случившегося с тобой. Тогда, вспомнив нашу первую встречу, ты бы понял, что кроме тебя самого, никто не виновен в случившемся! Действовал ты мастерски, и, скорее всего, я бы даже не узнал, что ты побывал рядом со мной, если бы ты не обратил на себя внимания, заговорив. Ты получил ту небольшую трёпку не потому, что сделал нехороший поступок, а потому, что не сумел сделать его, как надо! Именно так и учатся люди. А обжёгшись, люди думают, как быть дальше: совершенствовать мастерство, или совсем отказаться от прежнего занятия, и попробовать что-нибудь другое. То, что помогало тебе кормиться на грязных улочках этого города, в любом случае останется с тобой навсегда, но в новых реалиях, ты можешь найти старым навыкам другое применение. И отдача от твоих навыков, может стать гораздо обильнее! Об этом, просто подумай на досуге, а теперь о моей просьбе: ты видишь, во что превращается хозяин этого дома?! Ты не похож на ребёнка, выращенного в тепле домашнего очага. Потому должен иметь отличное представление, чем это может закончится для Духовлада… В подворотнях бедных районов  любого города, ютятся опустившиеся пьяницы, готовые унижаться ради чужой потехи, за пару глотков самого дешёвого пойла. Унижаться – это всё, что им остаётся, так как многолетнее беспробудное пьянство, довело их тела до полного изнеможения, и теперь они попросту никуда не годны. Не думаю, что хозяин этого дома скверно с тобой обращался, а значит, у тебя нет причин желать ему подобной судьбы. Прошу тебя помочь мне не ради меня, а ради него. Я понимаю: ты юн, тебе не терпится доказать всему Миру свою решительность, непреклонную волю… Уверяю, я понимаю это, как никто! Но такой настрой хорош в бою, а мирная жизнь, всегда будет толкать тебя на сделки с самолюбием. Сейчас, я предлагаю тебе пойти на сделку со мной: поверь, я не набиваюсь тебе в друзья, мы просто вместе делаем выгодное для нас обоих дело, после чего вновь расходимся, преисполненные презрения друг к другу.

Насупившись, Шило молча смотрел на Ворона, раздумывая над тем, как поступить. Клокочущий детский максимализм, требовал немедленно завершить переговоры с «врагом навеки», и вернуться в комнатушку к вечно перепуганному брадобрею. Но на другой чаше весов, лежал Долг перед сообществом «пауков». За прошедшую неделю, Шило уже несколько раз приходил к Лису с докладом о том, что воевода отдаётся безудержному пьянству. Предводитель «пауков», был явно этим озабочен, но принял решение не вмешиваться, рассудив, что воевода должен взять себя в руки самостоятельно. Если же он на это не способен, то и серьёзных дел с таким человеком вести не следует. Тем ни менее, юный связной видел, как сильно Лис хочет, чтобы союз с дружиной заработал. Мальчишка догадывался, что предводитель «пауков» одержим уверенностью, будто это даст тайному сообществу уйму новых возможностей, разорвёт замкнутый круг привычных устаревших источников дохода… Наконец, попросту освободит «пауков» из плена вонючих бедняцких районов. Сейчас, Шило ясно видел возможность, хоть как-то помочь осуществлению смелых планов Лиса, которого просто боготворил, и считал объектом для подражания.

Отдав некоторое время внутренней борьбе, мальчишка, всё-таки, решил переступить через собственные детские принципы, и пойти на предложенную сделку, полезную для честолюбивых замыслов его кумира. Оставаясь сурово насупившимся, он ответил Ворону:

- Хорошо, я отведу тебя к нужной пивной, но только ради вашего воеводы!

Черноволосый пришелец, лишь развёл руками, выпятив нижнюю губу, сигнализируя, что на большее и не рассчитывал. Шило позвал привратника обратно в прихожую, дабы тот закрыл дверь, и покинул дом в сопровождении Ворона.

В пути они не разговаривали: Шило с широкой, деловитой отмашкой рук, вёл тысячного к нужному заведению, Ворон же следовал за ним, держа дистанцию в несколько шагов.

- Здесь – коротко обозначил Шило, добравшись, наконец, до места, и указав на нужную дверь.

Не говоря ни слова, Ворон без промедления открыл дверь, и решительно шагнул в пивную.

Глава 37

Рабочий день в городских кузницах ещё не окончился, и в пивной пока было пусто, но воевода, вместе с нанятыми для него «опекунами», был уже здесь. Многодневное пребывание в беспрерывном хмельном угаре, сделало Духовлада похожим на умалишённого. Он уже не отдавал абсолютно никакого отчёта, ни происходящему вокруг, ни собственным действиям. Пьющие за счёт Мстивоя повесы, сейчас развлекались тем, что, окружив неадекватного Духовлада с трёх сторон, перекидывали друг другу связанный в узел рушник, который пытался перехватить воевода, сияя блаженной улыбкой. Расслабленные безнаказанностью ублюдки, презрительно посмеивались над своим подопечным, уже не стесняясь изредка отпускать в его адрес откровенно оскорбительные комментарии. За всем этим хмуро наблюдал хозяин заведения, который уже всерьёз подумывал о том, чтобы плюнуть на сделку, и выгнать пинками в край обнаглевших повес. Когда же скрипнула входная дверь, только хозяин и обратил внимание на вошедшего Ворона, следом за которым в помещение проскользнул мальчишка, по возбуждённому выражению лица которого хозяин предположил, что сейчас должно произойти нечто занимательное. Обратив более внимательный взгляд на статного, черноволосого пришельца, хозяин сделал вывод, что он так же из дружины. Сам же черноволосый пришелец, степенно подойдя к стойке, обратился к хозяину, не отрывая тяжёлого взгляда от воеводы, и развлекающихся повес:

- И как часто наш воевода так проводит время?

- Каждый божий день – спокойно ответил хозяин.

- А те, что с ним, кто такие?

- Так, мразь местная – презрительно ответил хозяин, и добавил, лелея надежду, что черноволосый незнакомец положит край творящемуся безобразию – Спаивают его, и издеваются…

К его радости, лик Ворона стал озлобленным. После короткой паузы, черноволосый тысячный коротко распорядился:

- Дай-ка мне кувшин самого дешёвого вина.

В тот момент, когда хозяин потянулся за требуемым кувшином, Крив, стоявший как раз лицом к стойке, нарочно не поймал рушник, от чего тот залетел под стол, стоявший позади него. Духовлад тут же упал на четвереньки и полез под стол, дабы достать снаряд. Крив же, поставив ступню на торчащую из-под стола задницу, с силой втолкнул его ещё глубже, гнусаво воскликнув своим подельникам, указывая пальцем под стол:

- Ну и воевода!

Не теряя более ни мгновения, Ворон сорвался с места. Пробегая мимо ближайших повес (как раз стоявшим спиной в сторону выхода из пивной), ловко раскрутив плечевой  пояс, тысячный размашисто влепил в ухо одному с правой руки, а другому с левой. Неожиданно атакованные халявщики, неумело прикрывая головы обеими руками, бросились к выходу, оглашая своды заведения криками, полными ужаса. Им даже в голову не пришло оглянуться и оценить, кто на них напал, и в каком количестве. Повесы просто ломанулись к выходу, отталкивая друг друга, оставляя подельника, которому были обязаны хмельной и сытной жизнью на прошедшей неделе, наедине с негаданно возникшей проблемой. Крив же, видевший человека, атаковавшего его «надёжных товарищей», обречённо замер на месте, поражённый свирепостью его облика, и Ворон, ловко подхватив его за грудки, на всём ходу впечатал проходимцу лбом в нос. Крив рухнул навзничь, не подавая признаков жизни, только тысячный посчитал, что этого не достаточно. Присев над телом, упёршись коленом в грудь, а левой рукой придерживая за воротник, правым кулаком, он стал ожесточённо наносить размашистые удары по безвольно мотающейся голове.

Хозяин пивной, размеренно протирая рушником очередную чашу, с умиротворённой улыбкой наблюдал, как с каждым ударом, всё обильнее разлетаются кровавые брызги, а изредка, со звонким стуком, от деревянного настила отскакивают выбитые зубы.
Шило был просто поражён стремительной, жестокой расправой, и в его детском сознании, былая неприязнь к черноволосому тысячному, сменялась зачинающимся восхищением.

- Что там за шум?! – заплетающимся языком поинтересовался Духовлад, у которого до сих пор никак не получалось выбраться из-под стола.

Оставив свою изуродованную жертву, Ворон поспешил на помощь воеводе. Последний, с посторонней помощью поднявшись, наконец, на ноги, пристально уставился на того, благодаря кому это вообще стало возможно. Узнав соратника всего-то через каких-то секунд восемь, он радостно воскликнул:

- А, Ворон! Как я рад!

Тут же потеряв интерес к своему тысячному, воевода рассеяно оглянулся в помещении, и разочарованно поинтересовался:

- А где все?!

Заглянув за спину Ворону, Духовлад заметил таки Крива, распластавшегося на полу, и, бросив ему связанный в узел рушник, задорно (как мог, в своём состоянии) воскликнул:

- Вот ты где! Вставай, давай ещё играть!

- Оставь его, он устал – проговорил Ворон, деликатно увлекая шатающегося воеводу к стойке.

- И что я теперь буду делать?! – расстроенно поинтересовался Духовлад.

- Я тут достал кувшинчик заморского вина – заявил черноволосый тысячный, забирая со стойки уже ожидающий его сосуд – Мне его очень хвалили… Только, не люблю я сидеть в людных местах… Идём лучше к тебе.

Духовлад безразлично пожал плечами, и тысячный потянулся было за кошелем, но
хозяин, блистая довольной улыбкой, остановил его:

- Не надо денег, это подарок!

Ворон хоть и не понял причин такой щедрости, но возражать не стал, и повёл воеводу, беспрестанно заваливающегося то в одну, то в другую сторону, к выходу. Хозяин пивной, бросив ещё один умилённый взгляд на тело Крива, вокруг головы которого медленно расширялась лужа крови, радушно воскликнул вслед покидающим его заведение посетителям:

- Всего хорошего! Возвращайтесь, когда пожелаете! Всегда вам рады!
Ворон вывел Духовлада на улицу, и неторопливо повёл в сторону дома. За ними семенил Шило, не сводящий благоговейного взгляда с черноволосого тысячного.
                ***
За окнами смеркалось. Привратник, размеренным шагом обойдя прихожую, от горящей лучины поочерёдно зажёг четыре свечи, закреплённые по периметру помещения. Рядом с последней свечой, на стене висело зеркало, представлявшее собой отполированную серебряную пластину, и привратник невольно задержал взор на собственном облике. В бурных перипетиях последних недель, он был слишком поглощён переживаниями о собственном будущем, представлявшимся как никогда неопределённым. Теперь же, он был просто поражён обнаруженными изменениями: ввалившиеся глаза и осунувшееся лицо, сделали его визуально старше лет на десять. Двумя пальцами приподняв небольшую прядь своих волос, привратник грустным взглядом оценил заметную проседь, которой ещё месяц назад и в помине не было. Он так и замер с несчастным видом, уйдя в себя.

Громкий стук в дверь, заставил его судорожно обернуться на резкий звук. Выйдя из оцепенения, привратник поспешил к двери, отворив которую, тут же предусмотрительно убрался с пути, так как в собственные владения, ввалился воевода Духовлад, заметно шатавшийся, не смотря на поддержку одного из своих тысячных. Проходя, он смерил привратника пьяной пародией на суровый взгляд, и даже хотел задержаться ради неких нравоучений, но сопровождающий воеводу тысячный, мягко увлёк его в сторону хозяйских покоев, чем вызвал у слуги выдох облегчения, и чувство искренней, глубокой признательности.

Мальчишка, вошедший вслед за Вороном и Духовладом, так и остановился в самом начале прихожей, провожая черноволосого тысячного восхищённым взглядом. Привратник отрешённо на него посмотрел, и Шило, расценив это, как любопытство, захлёбываясь эмоциями, стал оживлённо делиться впечатлениями:

- Мы, такие, заходим, этот сразу к хозяину: «Что, мол, как тут?..»... А эти рушник друг другу кидают, а тот, пьянющий, поймать пытается… Оп – рушник под стол! И этот туда же… А тот его, такой, в зад пнул, и стоит, красуется… Этот к ним как сорвётся!.. Двоим по ушам с кулака съездил, так они сразу на выход и бросились, не оглядываясь! А третьего он берёт, и с разгона головой в нос! Тот, такой, брык на спину, и не дёргается, а этот сел на него сверху, и прямо в рожу кулачиной на, на, на!..

С горящим взглядом изобразив несколько ударов в воображаемую голову, Шило выжидающе уставился на привратника… Ну, мало ли, может тот чего-то не понял. Привратник же, ни капельки не разделяя эйфории рассказчика, бесцветно прокомментировал, возвращаясь к отполированной серебряной пластине:

- У тебя появился идол? Рад за тебя…

Шило разочарованно махнул рукой на глупого слугу, и быстрым шагом направился в сторону собственных покоев, теперь собираясь потрясти своим эпичным повествованием вечно перепуганного брадобрея.
                ***
Отворив дверь в хозяйские покои, Ворон пропустил Духовлада вперёд, а сам, войдя, остался у двери, блокируя выход из помещения. Воевода прямо на пол сбросил с плеч  плащ-накидку, и, повернувшись к своему тысячному, задорно распорядился, потирая ладоши:

- Ну-ка, давай сюда своё заморское винцо!

Так же одним движением сбросив с плеч плащ, Ворон запустил в стену кувшин с дешёвым пойлом, и коротко, жёстко распорядился:

- Ложись спать.

Кувшин со звонким ударом разлетелся о стену, оставив на ней большое бордовое пятно с рваными краями. Исступлённо уставившись на это пятно, воевода некоторое время потратил на переоценку ситуации, что в его состоянии далось очень нелегко. В итоге, чётко сумев понять только то, что здесь продолжения возлияния не светит, воевода, нахмурившись, пошёл на Ворона, попытавшись грубо оттолкнуть последнего со своего пути, но черноволосый тысячный, без труда спутал его руки, и, наложив ладонь на лицо Духовлада, с силой толкнул его в обратную сторону, настойчиво повторив:

- Ложись спать.

Распластавшись на спине, Духовлад приподнял голову, и, одарив своего тысячного гневным взглядом мутных глаз, попытался, поднимаясь на ноги, одновременно извлечь из ножен собственный меч. Для пьяного тела, поставленная задача оказалась слишком сложно-координированной, и воевода просто раскачивался из стороны в сторону, подрыгивая ножками, лишь до половины извлекая меч, упираясь в пол либо рукоятью, либо собственным локтем, после чего раздражённо вталкивал оружие обратно, дабы сделать новую попытку. Ворон, не особо торопясь, приблизился к воеводе, безуспешно качающемуся по полу, и, схватив его за руки, с силой прижал их к его же груди, для надёжности навалившись сверху коленом. Духовлад, покрасневший от напряжения, то и дело раздувая щёки, некоторое время безуспешно пытался освободиться. Когда же силы стали покидать его, он стал подкреплять свои слабеющие потуги гневными угрозами и несвязными оскорблениями, которые, на фоне его, в  действительности вялых, разкоординированных стараний, смотрелись довольно комично. Наконец, совсем обессилив, воевода обмяк, и горько разрыдался. По его щекам ручьями бежали слёзы, от громких стенаний едва не закладывало уши, а при очередном выдохе, из сопли в левой ноздре раздулся пузырь, который тут же лопнул, оставшись на щеке вязкой каплей, медленно поползшей вниз, к уху. Глядя на Духовлада, Ворону то хотелось зарыдать вместе с ним, крепко обняв, то просто с отвращением задушить.

Ещё несколько минут сдерживая обмякшего воеводу, черноволосый тысячный, наконец убедившись, что тот окончательно отказался от сопротивления, поднялся, и, подхватив Духовлада под руки, поволок к кровати. Воевода не сопротивлялся, но и не помогал, целиком и полностью сосредоточившись на собственных стенаниях, разбрызгивая сопли и слюни, от чего Ворону пришлось ощутимо физически напрячься. Уложив таки воеводу на кровать, он снял с него пояс, на котором висел меч. Духовлад и сейчас не сопротивлялся, лишь всем телом сотрясаясь от горьких рыданий. Ворон не стал больше ни трогать его, ни разговаривать с ним, но остался сидеть на краюшке кровати, решив дождаться, пока воевода забудется сном.

Примерно в течение получаса, Духовлад перестал вздрагивать и всхлипывать, стал дышать глубоко и ровно, размеренно посапывая. Ворон побыл рядом ещё немного, и, удостоверившись, что воевода заснул достаточно крепко, покинул покои, прихватив с собой его оружие, и собственный плащ. Вернувшись в прихожую, он обратился к привратнику, который сразу же мимически проявил холопскую готовность безропотно внимать:

- Ты просыпаешься раньше хозяина дома?

- Конечно! Я просыпаюсь вообще раньше всех, так как мои обязанности… – привратник попытался разлиться в излишних заверениях, но был бесцеремонно перебит тысячным:

- Тогда, едва проснёшься, сразу же разбудишь меня.

- Как Вам будет угодно. Где прикажете Вас искать?

- Когда я пришёл в этот дом впервые, к тебе подходила женщина… Ну, такая… – не найдя подходящих слов для описания, Ворон просто изобразил, будто трогает себя за внушительную грудь – Где её искать?

- А-а-а, госпожа Дарина! – сразу догадался привратник, и детально объяснил, где находятся покои упомянутой особы.

- Там я и буду – разворачиваясь, спокойно и уверенно обозначил Ворон.
Оставив в прихожей привратника, провожающего его завистливым взглядом, черноволосый тысячный неспешно направился к своей цели. Отыскав нужную дверь, он сразу же вошёл без стука.

В тусклом свете, рождаемом дрожащим огоньком стоявшей на столе свечи, Дарина, в исподней тонкой, длинной льняной рубашке, расстилала свою постель, когда дверь, резко скрипнув, внезапно отворилась. От резкого звука, Дарина вздрогнула, и мгновенно развернулась к двери лицом. Увидев на пороге своих покоев статного, черноволосого воина, она так и замерла, не моргая, уставившись на него широко раскрытыми глазами. Ворон стал не спеша приближаться к ней, мимикой не выражая никаких эмоций. Когда их разделял всего один шаг, девушка невольно попятилась перед грозным обликом позднего посетителя, но, наткнувшись на стоящую позади кровать, потеряла равновесие и уселась на неё, вскрикнув от неожиданности. Всё так же степенно приблизившись, Ворон левой рукой, крепко, но без излишней грубости, взял её за шею под затылком, а правой, ловко просунув её в широкую горловину льняной рубахи, взялся за большую, упругую грудь. Подправив левой рукой положение головы Дарины, черноволосый тысячный пристально заглянул ей в глаза, в которых не увидел ничего, кроме готовности быть полностью ему покорной. Дыхание обоих участилось, и Ворон впился в женские губы страстным поцелуем.
                ***
Проснувшись по своему обыкновению одним из первых в доме, привратник сразу же вспомнил о просьбе (больше напоминавшей требование) устрашающего черноволосого гостя, которое немедленно поспешил выполнить. Почти прибежав к нужной двери, он, тем ни менее, замялся около неё в нерешительности, внезапно предположив, будто беззубый тысячный, может довольно резко отреагировать на досрочное, насильственное пробуждение, что, в свою очередь, для самого тщедушного привратника, может закончиться побоями. В итоге, обречённо рассудив, что невыполнение распоряжения приведёт к побоям однозначно, слуга, с лицом, подрагивающим от еле сдерживаемого плача, трясущейся рукой аккуратно постучал в дверь.

Ворон сразу проснулся даже от негромкого стука. Приподняв голову, мельком оглядываясь в комнате, он в мгновение ока восстановил в памяти последовательность вчерашних событий, улыбкой отметив воспоминание о жаркой ночи. Всё с той же улыбкой, Ворон обратил взор на Дарину, даже во сне обнявшую его, словно самое дорогое на свете сокровище. Негромкий стук повторился, и черноволосый тысячный, аккуратно высвободившись из объятий обнажённой девушки, поднялся с постели, и стал быстро одеваться. Так и не проснувшись, потревоженная Дарина неудовлетворённо «побурчала», переворачиваясь на другой бок. Одевшись, и прихватив с собой меч воеводы, Ворон ещё раз одарил озорным, но тёплым взглядом спящую девушку, и, тихо отворив дверь, выскользнул в коридор.

Едва Ворон вышел из покоев, привратник, уже успевший основательно запугать самого себя различными предположениями и домыслами, отшатнулся, и даже непроизвольно приподнял руки, будто готовясь прикрыться от возможной атаки. Но Ворон, от внимания которого не ускользнуло действительное психологическое состояние привратника, задорно улыбнувшись, похвалил его, хлопнув по плечу:

- Молодец, что разбудил! Хозяин дома ещё не показывался?

- Ещё не видел – с облегчением выдохнул привратник, рукавом промакивая выступившую на лбу испарину.

- Вот и отлично! – резюмировал Ворон, решительно направляясь в сторону прихожей.
Слуга засеменил было за ним, но был, к немалому своему удивлению, остановлен вопросом устрашающего тысячного:

- А ты куда?!

- Как «куда»?! – опешив, переспросил слуга, всерьёз сомневаясь, будто правильно расслышал вопрос – На своё рабочее место!

- На твоём месте, сегодня побуду я – спокойно, но, явно не предусматривая возражений, обозначил тысячный – А ты, ступай-ка, займись чем-нибудь другим.

- Чем?! – исступлённо уточнил слуга, находясь на грани смятения, не представляя альтернативы своему постоянному занятию.

Ворон выдержал небольшую паузу, размеренно пожав плечами, и философски, с долей сарказма, ответил привратнику:

- Не знаю… Пойди ещё поспи, или поешь, или вообще пойди погуляй… В любом случае, лучше придумай себе занятие самостоятельно… Если этим придётся заняться мне, то ты рискуешь очень сильно устать…

Оставив застывшего в ступоре привратника посреди коридора, Ворон направился в прихожую, не сомневаясь, что вскоре Духовлад предпримет попытку покинуть дом, с целью вновь погрузиться в хмельное небытие. Ждать ему пришлось недолго, так как хозяин дома в действительности вскоре появился в прихожей. Шёл он пошатываясь, нетвёрдой походкой, но, всё же, гораздо бодрее и увереннее, чем вчера вечером. Увидев Ворона, воевода насупился, и, не говоря ни слова, ещё решительнее зашагал к выходу, но черноволосый тысячный, так же безмолвно преградил ему путь. Не останавливаясь, Духовлад остервенело кинулся в драку. Теперь Ворону пришлось намного более туго, чем вчера, и он даже пропустил ощутимый удар в ухо, но, в результате короткой потасовки, всё-таки снова свалил воеводу на пол, и сел сверху, с трудом удержавшись от соблазна вернуть должок со щедрыми процентами.
Духовлад, мучимый тошнотой и головокружением, ринувшись в драку, в придачу к упомянутым напастям, почувствовал ещё и общее снижение скорости, и – как следствие – остроты своих атакующих действий. Сейчас, сумев лишь однажды достать Ворона кулаком, он вновь был придавлен к полу жёстким противником, грамотно лишившим его возможности сопротивляться. Несколько раз безрезультатно попытавшись освободиться, Духовлад покорно замер, тем ни менее, сохраняя молчание, и угрожающее выражение лица.

Рассудив, что воевода оставил попытки насильно освободиться, черноволосый тысячный поднялся с него, и, вновь перекрыв собою путь к выходу, безмолвно, непреклонно уставился на Духовлада, давая понять, что пропускать его не намерен ни при каких условиях. Воевода тоже поднялся, и так же безмолвно, исподлобья уставился на своего тысячного, пока не предпринимая новой попытки прорваться, но, явно серьёзно её обдумывая. Прошло ещё немного времени в обоюдном бездействии, и Ворон, понимая, что Духовлад уже врядли решится на новый прорыв, во всяком случае немедленно, процедил, с лёгким презрением:

- Не позорься. Ступай-ка лучше проспись, как следует.

Воевода не ответил, но бросил взгляд за спину Ворона, где у двери лежал его меч. Для одного броска, расстояние было внушительным, и черноволосый легко бы его перехватил, особенно в теперешнем состоянии. Слегка поостыв, Духовлад решил попытать удачи в другой раз, и решительно покинул прихожую. Ворон лишь сопроводил его пристальным, тяжёлым взглядом.
                ***
Этим утром, согласно предварительной договорённости, Мстивой посетил пивную, для расчёта за посиделки воеводы, и его «старательных опекунов». Войдя в – пока ещё – пустующее помещение, тысячный, как всегда, имел вид человека, глубоко погрузившегося в размышления. Хозяин же, едва его завидев, расцвёл в радушной улыбке, и задорно воскликнул:

- А, вот и ты! Заходи дорогой!

Непонятное радушие со стороны человека, от которого обычно ничего, кроме плохо скрываемого пренебрежения, ждать не приходилось, немедленно насторожило Мстивоя. Пристально уставившись в смеющиеся глаза хозяина, он завёл разговор, размеренно доставая кошель для расчёта:

- Будьте здоровы! Непривычно видеть Вас в хорошем расположении духа… Поделитесь: что стало тому причиной, если не тайна.

Хозяин с готовностью отозвался, продолжая источать приторное радушие:

- Да какие уж тут тайны?! Вчера твои друзья приходили. Как повелось, до беспамятства напоили того молокососа, и давай над ним глумиться. Как вдруг, входит ещё один… Сразу видно: из ваших, из дружинников! К тому ж, по повадкам видать – не простой… Сам статный такой, волосы чёрные, как смоль… Правда, зубов у него порядком не хватает, только смеяться с того не хотелось – взгляд больно недобрый! В общем, двоим спутникам твоего наёмного выпивохи, по разу в ухо досталось, они стремглав и кинулись прочь, не оглядываясь. А вот их предводителем, черноволосый занялся уже основательно: на ходу лбом в нос заехал, да ещё после сверху уселся, и давай кулаком в морду лупить! Видишь, вон там, пятно тёмное на полу?

Произнося последние слова, хозяин указал на то место, где состоялось упомянутое избиение. Мстивой повернул голову в указанном направлении, и оценивающе взглянул на довольно крупное, бурое пятно, после чего спросил:

- И как там мой избитый товарищ, очухался?
- А я почём знаю?! – равнодушно пожимая плечами, ответил вопросом хозяин – Я вышел, дал двум мужичкам пару монет, они и выволокли его прочь из моей пивной… Знаешь, я так сочувствую твоей неудаче… Так и быть, прячь свой кошель! Пусть последняя попойка твоих товарищей, состоится за мой счёт!

Мстивой одарил издевающегося собеседника тяжёлым взглядом, и направился было к выходу, так ничего и не сказав, только тот снова задержал его, воскликнув, резко исполнив озабоченное лицо:

- Погоди, я чуть не забыл! У твоего «избитого товарища» кое-что выпало! Думаю, это важно для него!

Тысячный инстинктивно повернулся, а хозяин, пошарив за стойкой, поднял над ней сжатый кулак. Когда же он разжал пальцы, на стойку высыпались с пяток выбитых зубов, со звонким стуком отскакивая от полированной доски.

- Передашь ему при встрече! – с торжествующей улыбкой, заявил глумящийся хозяин.

Мстивой продолжил движение в сторону двери, не ответив и на этот укол. Абстрагировавшись от насмешек, он сосредоточился на мысли, что первым делом нужно аккуратно посетить дом Духовлада, и осведомиться у его привратника, не остался ли, ненароком, черноволосый отморозок в доме воеводы. Нужно любой ценой не дать сопливому воеводе выскользнуть из лап пьянства.
                ***
За последний час (не считая первого неудавшегося прорыва), Духовлад уже дважды проделывал путь от собственных покоев до прихожей, и обратно. Отсчитывая нервозные шаги, хаотично передвигаясь по собственной спальне, он морально накручивал себя, доводя до готовности предпринять новую попытку прорыва, и решительно направлялся к выходу из дома. Но, по мере приближения к прихожей, шаг воеводы становился всё тише и тише, а у проёма, ведущего уже непосредственно в прихожую, становился совсем уж кротким. Виной тому служило ухудшающееся состояние Духовлада: пронизывающая боль в висках усиливалась, всё ощутимее пробивал озноб, и всё более вызывающе напоминала о себе тошнота. Воровато заглядывая в прихожую собственного дома, стараясь остаться незамеченным, воевода несколько минут следил за своим тысячным, размеренно прохаживающимся туда-сюда перед входной дверью. Ворон, отдавшийся праздным размышлениям, в эти минуты имел вид спокойный и уверенный. Когда притаившийся воевода сравнивал хладнокровный облик черноволосого со своим поскудным самочувствием, его нагнетённая уверенность в себе развеивалась, после чего, он так же тихо возвращался в хозяйские покои, дабы снова заняться самонастройкой. Его даже посещала мысль покинуть дом через окно, но самолюбие, ещё не до конца уничтоженное пьянством, категорически противилось этому, даже в столь плачевном физическом состоянии.

Ворон, неизменно пребывавший на чеку, улавливал, когда Духовлад приближался к прихожей, и следил за "стражем врат", еле заметно выглядывая из-за стены. В эти минуты, он без труда сохранял видимость спокойствия, но в действительности не слабо напрягался. Причиной тому было вовсе не переживания за собственную безопасность, но опасения за здоровье молодого воеводы: помня, с каким трудом он удержался от жёсткого ответа на ощутимую плюху Духовлада, когда последний был уже скручен, и придавлен к земле… Черноволосый тысячный, не мог дать никаких гарантий, что сумеет вновь проявить чудеса самообладания, в случае новой удачной атаки Малыша. Ворон даже взял в руки отнятый ранее меч воеводы, дабы лишить последнего возможных планов завладеть собственным оружием.

Духовлад, ненадёжная уверенность которого вновь пошатнулась, в том числе, благодаря ухудшающемуся самочувствию, уже вновь собирался вернуться обратно в хозяйские покои, когда входная дверь отозвалась аккуратным, едва слышимым стуком. Молодой воевода, затаив дыхание, вновь заглянул в прихожую, лелея надежду, что негаданный визитёр, кем бы он ни оказался, поможет ему, наконец, покинуть дом.
Встревоженный стуком, Ворон резко перевёл хмурый взгляд на дверь. Степенно подойдя, он отворил её, и лицом к лицу встретился с Мстивоем, ожидавшим на пороге. Едва встретились взгляды тысячных, Мстивой еле заметно вздрогнул. Ранний визитёр предполагал, будто ненавистный беззубый  отморозок, вполне может оказаться в доме, но явно не рассчитывал, что тот станет дежурить в прихожей. Ворон же, немедленно растянул улыбку, радушно разводя в стороны руки (в одной из которых, до сих пор находился меч воеводы, обвитый поясом), и воскликнул:

- Ну, здравствуй, дорогой соратник! Вечно ходим в двух шагах друг от друга, и при этом так редко встречаемся! Заходи, заходи, побеседуем!

Притворное, до приторности избыточное радушие, этим утром уже набило интригану изрядную аскомину. На мгновение задержав взгляд на оружии Духовлада, он холодно ответил:

- Я здесь вовсе не ради тебя. Мне нужно встретиться  с воеводой.

- А-а-а! – протянул черноволосый тысячный с пониманием (с пониманием приторным, под стать радушию) – Помогаешь ему справиться с горем?! Надо же, какая забота! Далеко не все мы – его соратники – так внимательны и чутки к скорби своего предводителя! Ты просто пример для всех нас! А раз так, то, думаю, ты с пониманием воспримешь сообщение, что наш предводитель ещё отдыхает, и тихо уберёшься отсюда… Увидишься с воеводой в другой раз!

Первым же побуждением Духовлада, стало желание броситься к Мстивою, как к долгожданному избавителю, едва завидев его на пороге, но будто неведомая сила ввела его в непонятный ступор, убеждая, затаившись, внимать происходящему.

- А если у меня к нему дело, не терпящее отлагательств? – спокойно поинтересовался Мстивой, и тут же предложил – Пускай сам решит: продолжать ли ему отдыхать, или выслушать меня.

Ворон ответил, картинно скривившись:

- Тю, Мстивой, ты что, тупой?! Ну, разбудим мы его сейчас, скажем, что у тебя к нему дело… Понятно, что наш предводитель спать уже не сможет, пока тебя не выслушает… А что там у тебя за важное сообщение такое?.. Молчишь? Тогда катись отсюда, только сырости в дом напускаешь!

Мстивой, едва заметно, пренебрежительно улыбнулся, и, разворачиваясь, расслаблено бросил через плечо:

- Пытаешься вытянуть из воды того, кто сам гребёт ко дну, и изо всех сил глотает воду? Работа, как раз под стать такому узколобому мордовороту… Желаю удачи!

- Проваливай, проваливай, пока не помогли – бросил ему вслед Ворон, закрывая дверь, после чего принялся вновь мерить прихожую неторопливыми шагами, изредка едва слышно чертыхаясь.

От завершающих слов Мстивоя, Духовлада даже потом прошибло. Подсознание сразу же правильно восприняло смысловой посыл, но разум отказывался верить в открывшуюся диспозицию. Слова Мстивоя звучали так, будто он понимал, что молодой воевода делает нечто пагубное для самого себя, но не собирается  помогать ему взять себя в руки. Более того, судя по надменному тону, его это вполне устраивало. Нет, этого не может быть! Мстивой, который первым побудил его к решительным действиям на медоварне, который сам заложил в сознании молодого воеводы основы понимания  природы лидерства. Внезапно, внимание воеводы переключилось на явное напряжение в общении его тысячных. Грубая насмешка, сквозившая в тоне Ворона, говорила  об однозначно негативном отношении к бывшему сотнику дружины Батурия. И это не было – как в случае с Ратибором – просто насмешливым стёбом над человеком, который неверно смотрит на окружающий мир, но ещё вполне может исправиться. Значит, та перепалка, на одном из Советов Тысячных, так и не окончилась примирением, и начальники в его войске, продолжают скрыто враждовать… Мышление молодого воеводы, было заторможено из-за пульсирующей головной боли, да и общего паскудного самочувствия. Сосредоточившись на осознании собственной физической ничтожности, Духовлад проникся отвращением к себе. Он обессиленно сполз по стене, усевшись на пол, и по детски обняв руками колени. Мысли в его голове, стали сменять друг друга с бешенной скоростью. Воевода думал то о своих тысячных, то вновь возвращался к пересмотру собственных поступков. В последнем случае, он жёстко отвергал внутреннее желание списать свои неудачи и слабости на влияние внешних обстоятельств. Он брал вину за всё на себя, всю, безраздельно. Думая же о поведении и поступках своих тысячных, он всё более уверенно приходил к выводу, что доверять никому из них нельзя. Пусть пока Духовлад никому из них не мог предъявить конкретных обвинений, но сейчас ему открылась простая истина: это из-за него – воеводы – в войске наступает такой разлад! Именно его незрелое, нерешительное руководство, стало благодатной почвой для разобщённости в рядах его тысячных. Ведь именно отсутствие, жёсткого, авторитарного высшего руководства, стало для них поводом выдвинуть личные интересы на первый план, на второй план вытесняя Общее Дело. Он размышлял обо всём этом, и будто заново переживал потрясения, через которые прошёл в последнее время. И осознание невнятного, детского руководства целой дружиной, и устранение близкого человека по собственной воле, и явно открывшийся разлад в среде высшего начальства его дружины, и даже теперешнее плачевное физическое состояние, до которого он сам себя довёл: всё это медленно переплавлялось сейчас горнилом его рассудка, в  единую, раскалённую, клокочущую массу, имя  которой – ЗЛОБА. Неуёмная злоба на всех и вся, постепенно доходила до готовности, вот-вот собираясь хлынуть бурным потоком в первое же открывшееся русло.

Так воевода просидел то ли час, то ли два, и, пропорционально его злобе, испарялось его личное желание жить. Нет, он вовсе не думал о том, чтобы наложить на себя руки. В нём просто притуплялось чувство опасности, при оценке последствий собственных действий. Теперь он раздумывал лишь над тем, с каких шагов начать проявлять свою обновлённую сущность, и сейчас, как будто сама Судьба решила подыграть ему.

Нарастающий шум, доносящийся с улицы, отвлёк воеводу от размышлений. Оторвав подбородок от колен, Духовлад стал настороженно вслушиваться. Всего через несколько минут, за которые шум усилился в разы, стал понятен его источник: к дому приближалось большое сборище крайне возбуждённых людей. Входная дверь, отозвалась сильным, требовательным стуком. Поднявшись на ноги, Духовлад снова краем глаза заглянул в прихожую, увидев, как Ворон, размеренно подойдя к двери, отодвинул засов. Но стоило ему это сделать, как дверь резко распахнулась сама, под тяжестью человека, которого попросту грубо втолкнули внутрь. Черноволосый тысячный едва успел отпрянуть, дабы не получить по лицу увесистым деревянным полотном, и едва не упал, с трудом поймав влетевшее в прихожую тело. В запущенном сквозь дверной проём «снаряде», Духовлад сразу же узнал Богдана. Вещий Дядька имел вид растрёпанный и напуганный. Вдобавок, словно изюминка непривычного для него внешнего вида, под левым глазом краснела свежая подпухлость. Молодой воевода так же сразу узнал людей, решительно вошедших в дом вслед за потрёпанным вещуном: это были городские старейшины, последний из которых, переступая порог, оглянулся, и возвышенно приказал бурной толпе горожан ожидать некоего «скорого торжества справедливости», на что толпа ответила могучим рёвом. Ворон, оттолкнув от себя пассивного Богдана, перехватил в левую руку меч Духовлада, и правой, сгруппировавшись, схватился  за рукоять собственного.

- Эй, эй, почтенные! Где ваши манеры?! – облизав вмиг пересохшие губы, сквозь недобрую улыбку, приглушённо осведомился черноволосый, мельком пробежав взглядом по ожесточённым лицам незваных гостей – Не желаете ли объясниться, для начала?!

В ответ на это, старейшины стали наперебой сыпать обличающими репликами:

- Объясниться?! Да это вам в самую пору объясняться!..

- За всё ответите, бандиты проклятые!..

- Где там ваш сопляк-воевода?! Опять где-нибудь пьяный валяется?!

- Уже по всему городу молва ходит, как он пьянющий по городу шатается! Давай сюда его!..

- Я здесь! – раздался жёсткий, уверенный голос молодого воеводы.

Приковав к себе внимание всех присутствующих, он решительным шагом проследовал через всю прихожую, и, остановившись рядом с Вороном, оставив последнего немного у себя за спиной, предстал перед примолкшими Старейшинами. Хоть представители новой городской власти и были несколько обескуражены столь быстрым появлением предводителя дружины, но быстро вернулись в раж, и ополчились уже непосредственно на воеводу:

- Ах, ты ж пьянь подзаборная! Ты бы лучше за головорезами своими следил!..

- Теперь ты нам за все их злодеяния ответишь!..

- Готовься, пьяница!..

Не оборачиваясь к Ворону, Духовлад протянул в его сторону открытую правую ладонь, в которую тот немедля вложил его меч. Едва правая ладонь обвила рукоять, а левая взялась за ножны, демонстрируя готовность в любой момент обнажить оружие, Духовлад зло процедил сквозь зубы:

- Либо вы сейчас же объясните, что случилось, либо разговаривать мы вообще больше будем.

Старейшина, в глаза которого смотрел Духовлад, произнося эти слова, сохранил суровое выражение лица, но, всё же, едва заметно поёжился, и, как бы нехотя, распорядился, обращаясь к Вещему Богдану:

- Давай, «землячок», расскажи ему, что случилось…

С опаской оглянувшись на Старейшин, безвольно потупившийся Богдан поведал следующее:

- Сегодня ночью, сразу несколько разрозненных отрядов, попытались прорваться на территорию промышленного района со стороны лагеря дружины. Горожане, заранее выставившие дозоры, сумели оказать жёсткое, организованное сопротивление. С обеих сторон много раненых, есть убитые. Дружинники явно не ожидали столь жёсткого отпора, и, почти не упираясь, бросились врассыпную. Более десятка нападавших, сталевладцам удалось схватить. Теперь, горожане готовятся к публичному наказанию пленников на рыночной площади. Мы с тобой, должны при этом присутствовать, а после, публично просить прощения у городского сообщества.

Пока Богдан говорил, Духовлад, не моргая, сверлил пронзительным взглядом того Старейшину, с которым начал разговаривать. Вид воевода имел неважный: на давно не бритой макушке, уже заметно отросли волосы, но ещё не настолько, чтобы улечься под собственным весом, и нелепо торчали во все стороны, благодаря чему голова его напоминала репей. Борода так же нуждалась в уходе, лицо было бледным, вокруг впавших глаз образовались тёмные круги, да и общий вид свидетельствовал о немалом изнеможении, но взгляд… Взгляд Духовлада сейчас был преисполнен такой внутренней решимостью, что Старейшина, в итоге, стал этого взгляда малодушно избегать.

- Я думаю, что мои люди должны понести наказание в лагере дружины – спокойно, но жёстко и уверенно обозначил Духовлад, едва Богдан окончил изложение.

От такого ответа, у Старейшин глаза на лоб полезли. Они стали переглядываться, беспомощно приоткрыв рты, не в силах сразу сориентироваться с ответом. Первый из них, к кому вернулся дар речи, зашипел на воеводу, яростно сжимая кулаки:

- Ты, я вижу, не понял, о чём говорил твой соратник?! Или, может быть, тебя до сих пор хмель держит?! Да о твоём пьянстве, беспробудном, уже весь город судачит! Посмешище, а не воевода! Слышишь шум толпы там, за дверью?! Да если бы они услышали твои слова, то просто снесли бы с лица земли этот дом, похоронив под его обломками тебя, и твоих приспешников!

Эти громкие слова, вопреки ожиданиям их автора, не только не вселили опасений в сознание Духовлада, но ещё и обозлили его. Яростно блеснув глазами, молодой воевода разжал левую руку, и хлёстко, с силой махнул правой, эффектно скинув с клинка ножны, со звонким стуком приземлившиеся в дальнем углу. Столь резкое, неожиданное движение, заставило ближайших к воеводе Старейшин предательски вздрогнуть, а Богдан, запуганный предшествующими побоями, вообще пригнулся, закрыв голову обеими руками. Держа наготове обнажённую сталь, Духовлад зло процедил, по очереди заглядывая в глаза каждому из Старейшин:

- Тогда вы, будете похоронены здесь вместе с нами! Ручаюсь, что успею зарубить всех вас, прежде чем первые люди из той толпы, переступят этот порог! Чем вы можете нас напугать?! Тем, что наше войско умрёт от голода и холода под стенами этого города?! А теперь подумайте, что будет, если рассвирепевшая дружина пойдёт на приступ, и хвалёные вами стены не выдержат её напора! Ночные похождения отбросов нашего войска, покажутся вам тогда невинными шалостями! А до того, как воины проникнут за стены?! Может вы забыли о промышленном районе, раскинувшемся вне крепких городских стен?! Может, вы не помните о своих земляках, населяющих это место?! Вам предстоит беспомощно взирать на то, как с них живьём сдирают кожу, как их грудных детей бросают в огонь… К этому вы готовы?!

В эти мгновения, глаза Духовлада пылали кровожадной решимостью. Глядя в эти глаза, любому становилось понятно: СОБСТВЕННАЯ УЧАСТЬ этого человека, его сейчас мало интересует, и он вполне готов пожертвовать жизнью, чтобы стали явью ужасные слова, слетевшие с его языка. Старейшинами окончательно овладело смятение. Они снова стали нервозно переглядывались, приоткрыв рты, и самый почтеннейший из них, выступив вперёд, страстно воззвал к Духовладу, уже не запугивая, но убеждая:

- Не думай, будто ты один здесь понимаешь возможные последствия! Мы и сами знаем, чем для Сталевлада может закончиться открытое противостояние с дружиной! Но ведь за нами толпа, жаждущая возмездия, и возмездия, не из пальца высосанного! Взгляни на него (при этих словах, почтенный сталевладец указал на помятого Богдана)! Это с ним сделали мы! Мы – Старейшины этого города – тягали его за одежды, поносили последними словами, пинали ногами и давали затрещины! Но делая это, мы окружали его, прикрывая собой от толпы, иначе его просто растерзали бы на части! Даже тех, кого пленили горожане, мы хотим оставить в живых, дабы не поселить в души других ратников желания мстить! Получат плетей, и отправятся себе восвояси… Но «просто так» мы это оставить не можем, иначе сталевладцы перестанут нам верить, а значит и слушать нас перестанут! Тогда ты и Богдан, станете первыми же жертвами, так как ТОЛПА будет действовать, уже не задумываясь о последствиях! И переживаем мы вовсе не за ваши жизни, а за цену, которую придётся заплатить ВСЕМ, если ТОЛПА в этом городе, и ТОЛПА в вашем лагере, разом выйдут из-под контроля! Пойми же это, не будь глупцом!

- Глупцом?! – как-то надменно переспросил Духовлад, сквозь странноватую полуулыбку – Глупец тот, кто считает, будто это всё ещё тот пожар, который можно залить водой! Но так уже ничего не решить, поможет только встречный огонь! Я повторяю: пленённые вами дружинники, должны получить своё наказание в нашем лагере!

- Да ты что, не слышишь?! – исступлённо вскричал всё тот же старейшина – Да стоит нам только объявить о подобных намерениях, так ещё и нас вместе в вами на части разорвут!

Не оставляя пренебрежительной полуулыбки, воевода холодно и уверенно обозначил:

- Не растерзают. Главное, не выдавать им всю затею сразу, целиком. Понемногу, шаг за шагом… Сначала, пусть доставят пленников к этому дому. Расскажете горожанам – как вы умеете – пространно, красочно… о некоем жёстком наказании, вскоре ожидающем пленников. Затем, прикажете доставить их в промышленный район, мол, пусть увидят следы своих злодеяний, посмотрят в глаза своих жертв, и их родных… А после этого представления, объявите своим землячкам, что наказание дружинники, понесут в лагере. Некоторые из вас, последуют в лагерь вместе с нами, будто бы для того, дабы удостовериться, что «возмездие» свершиться в действительности, а оставшиеся, будут охранять нашего драгоценного Богдана от произвола толпы.

- Погоди!.. – встревоженно воскликнул Вещий Дядька, видимо не очень благосклонно смотревший на открывающиеся перспективы.

- Что стряслось, Богдаша?! У духов что, есть особое мнение по этому поводу?! – перебил воевода «пророка», резко к нему обернувшись, и, едва тот покорно затих, продолжил, вновь обращаясь к старейшинам – Я отправлюсь в лагерь вместе с вами, и возвращаться оттуда уж не буду. Займусь наведением порядка в СВОЁМ войске, раз больше некому.

Произнося последние слова, Духовлад с выразительным укором взглянул на Ворона, как на одного из своих тысячных. Тот не стал отвечать, и лишь потупил взгляд.

- Ты нарушаешь все наши договорённости: мало того, что преступников будете судить вы сами, так ты ещё и оставляешь нас без формальных заложников. Как после такого, мы сможем смотреть в глаза наших соотечественников? – промолвил почтеннейший из старейшин, но промолвил будто уже не требуя, а устало смиряясь.

- Либо делайте, как я говорю, либо последствия, будете расхлёбывать сами! – жёстко отрезал Духовлад, и, вновь повернувшись к Вещему Дядьке, молодецки хлопнул его по плечу, с задорной иронией добавив – А в заложниках останется Богдаша! Ну, чего приуныл?! Это ж землячки твои! Не обидят, ведь… За зря, во всяком случае!

Ещё немного помявшись, обмениваясь тяжёлыми взглядами, Старейшины понуро двинулись к выходу. Но, переступая порог, они все, как один, преображались, расправляя плечи, будто всё, как и прежде, идёт согласно их замысла. Они уже поняли, что вышли на тот уровень, где неважно, как складывается ситуация, важно лишь убедить своих последователей в том, будто ты её контролируешь. Один из них, стал бодро взывать к толпе, играя на эмоциях возбуждённых людей, размыто, но громогласно обещая «проклятым налётчикам» «скорое, жёсткое возмездие», как будто между прочим распорядившись, чтобы пленных дружинников доставили к дому воеводы.

Тем временем Духовлад, решительно направился к комнате своего брадобрея, а Ворон, с возбуждённым выражением лица и глуповатой полуулыбкой, намекающей на восхищение, поспешил за ним, спрашивая воеводу, одновременно заглядывая ему в лицо из-за плеча:

- А ты теперь куда?

- Приводить себя в порядок – холодно обрезал воевода.

- Ты всё это всерьёз задумал, или тебя горячка лупит? – задал новый вопрос черноволосый.

Духовлад, не останавливаясь, лишь на мгновение «одарил» его жёстким, решительным взглядом, с оттенком пренебрежения, после чего вновь повернул голову  по ходу движения, так и не ответив. Оценив тяжесть этого взгляда, Ворон от дальнейших вопросов решил воздержаться, и просто молча последовал за хозяином дома.
Без стука войдя в комнатушку, воевода, застав здесь ещё и Шило, первым делом обратился к малолетнему воришке. Коротко обрисовав сложившуюся ситуацию, он наказал мальчишке быстрее ветра нестись в лагерь дружины, и там, отыскав тысячного Волибора, рассказать ему о случившемся. Так же, юному посыльному вменялось передать, чтобы Волибор, как можно скорее, организовал полное построение войска, так как вскоре в лагерь вернётся воевода, в сопровождении городских старейшин. Мальчишку словно ветром сдуло. Не то, чтоб он так уж рьяно стремился выполнить поручение… Скорее, он радовался возможности убраться подальше от места, вокруг которого собралась огромная толпа людей, возбуждённых жаждой возмездия. Кроме того, в отличие от воеводы, отягощённого собственным высоким статусом, самолюбие юного воришки, вполне благосклонно отнеслось к намерению покинуть дом через окно, дабы лишний раз не мозолить глаза разъярённых горожан.
Отправив посыльного в лагерь, Духовлад вверил себя заботам Молчана, перепуганного больше обычного. Оценив бескомпромиссный настрой воеводы, брадобрей не решился увиливать от своих обязанностей, и стал суетно готовиться к работе. Духовлад же, уселся на табурет посреди комнатушки, и замер. Приняв сосредоточенный вид, он абсолютно не двигался, а взгляд воеводы, остановившийся в одной точке, свидетельствовал о глубоком сосредоточении на собственных мыслях. Со стороны воевода, казался сейчас памятником самому себе, а суетящийся вокруг него брадобрей – старательным смотрителем этого памятника. Стоя в углу, прислонившись спиной к стене и сложив на груди руки, Ворон наблюдал за изменениями в облике Духовлада. По началу, в этом облике пугала лишь жестокая, нечеловеческая решимость в глазах, а торчащие во все стороны волосики на макушке и всклокоченная, неровная борода – наоборот, наносили урон внушительности. Но, по мере приближения трудов брадобрея к концу, воевода принимал вид свирепый целиком и полностью. Черноволосый тысячный и ранее видел Духовлада с выбритой наголо головой, и бородой, приведённой в порядок, но сейчас молодой воевода выглядел намного более внушительно. Ворон списал это на то, что лицо воеводы несколько подсушило многодневное пьянство, от чего черты стали более резкими, агрессивными. В любом случае, следуя своей природе, черноволосый тысячный долго гадать о причинах не стал, больше размышляя о последствиях, и открывающихся благодаря им возможностях. Конечно, Ворон почувствовал, что Духовлад обращается к нему «с холодком», но его это не сильно беспокоило. Главное – это внезапно открывшийся решительный настрой воеводы. Не то, чтобы Ворон, основываясь на этом, делал некие обнадёживающие расчёты, просто некое внутреннее предчувствие подсказывало, что вскоре обстановка во всём войске (и не только!), изменится кардинально.
Едва брадобрей окончил свою работу, тщательно стерев с головы Духовлада остатки мыльной пены, тот поднялся, и решительно зашагал обратно в сторону прихожей. За ним последовал и Ворон, сдерживая крутившиеся на языке остроты, решив пока не испытывать Судьбу. Войдя в прихожую, преобразившийся воевода первым делом проследовал в тот угол, куда улетели вместе с поясом ножны его меча, и, подобрав снаряжение, закрепил его у себя на поясе, не торопясь пока прятать меч. После, он подошёл к Богдану, до сих пор стоящему посреди прихожей, обречённо глядя на открытый дверной проём, за которым раздавались вдохновенные выкрики Старейшин, и неразборчивое, но бурное улюлюканье возбуждённой толпы. Не сильно, но бесцеремонно подтолкнув  Вещего Дядьку к выходу (от чего «пророк», не заметивший его приближения, нервозно встрепенулся), Духовлад проговорил, не оставляя злорадной интонации:

- Давай, давай! Идём к твоим землякам!

Громко,  с трудом сглотнув, Богдан, всё же, обречённо сгорбившись засеменил на выход. Вслед за ним шествовал Духовлад, а уже за ним Ворон.

Улица была уже полностью заполнена возмущёнными людьми. Телега, на которой сбившись в кучу сидели пленники, связанные по рукам и ногам, так же уже находилась здесь. Едва Духовлад показался из дома, как самый почтенный из Старейшин возопил, обличающим перстом указывая в его сторону:

- А вот и воевода неблагодарной бандитской ватаги, которую мы прикормили у своих стен! Этот человек дал нам Слово, что никто из его воинов не причинит зла ни одному из горожан!

Толпа отозвалась яростным свистом, улюлюканьем и несвязными оскорбительными выкриками. Люди даже подались было в сторону появившейся немногочисленной войсковой старши;ны, но до цели не добрались, так как Старейшины прикрыли её плотным полукругом. Старейшины ещё некоторое время толкали возмущённые речи, то обвиняя дружинников в различных злодеяниях, то предрекая виновным скорое возмездие. На последнее, народ реагировал особенно бурным одобрением.

Наконец, кто-то из Старейшин предложил отвезти пленённых дружинников за стену, в промышленный район, дабы те «посмотрели в глаза своих вчерашних жертв». Некоторая часть толпы, не особо падкая на прелюдии, стала требовать немедленного наказания для налётчиков, но их голоса потонули в восторженных выкриках большинства, с радостью поддержавшего предложение. Телега с захваченными дружинниками, медленно тронулась в сторону городских ворот. Вокруг неё царила шумная толчея, и если бы не пару десятков вооружённых ополченцев, охранявших пленников, их непременно растерзали бы голыми руками. По пути к промышленному району, Старейшины плотно окружили Духовлада, Ворона и Богдана, таким образом, обеспечивая их безопасность, не забывая, то и дело, театрально обращаться к ним с гневными, обличающими тирадами.

Прибыв на место, Старейшины продолжили пространные монологи прежнего характера, перемежающиеся обещаниями скорого возмездия. Стали появляться потерпевшие от ночных налётов, родственники погибших. Последние – в основном женщины – в роковой час прятавшиеся, в ужасе бубня под нос молитвы Исе, сейчас истерично пытались пробиться сквозь ополченцев, дабы добраться до дружинников, связанных по рукам и ногам. Разумеется, большинство тупоголового мужичья в толпе, видело в этом чуть ли не предел справедливости. Когда же «потерпевших», всё-таки удалось отогнать, Старейшины объявили, что настало время для наказания виновных. Толпа притихла, вожделенно ожидая обещанного, но тут же, как само собой разумеющееся, было объявлено, что налётчики будут наказаны в лагере дружины. Под возмущённый гомон сбитой с толку толпы, телега с пленными тронулась в сторону лагеря, а вместе с ней – охрана из ополченцев, и Духовлад с Вороном, окружённые большей частью Старейшин. Меньшая часть, осталась перед толпой, всё ещё прикрывая трясущегося от страха Богдана. Так же, они немедленно увеличили плотность своих монологов, переключая внимание негодующей толпы с удаляющейся телеги на себя. Говорили они обо всём, что приходило в голову, но неизменно громко и возвышенно. Говорили о жёсткости предстоящего наказания налётчиков, о том, что подобные налёты впредь не повторятся больше никогда, о грядущем вскоре процветании Сталевлада и его общины… Сталевладцы же, до большинства из которых едва стала доходить суть произошедшего только что, лишь бессильно ругались, глядя вслед телеге, уже почти въехавшей на территорию лагеря дружины. А осознание того, что пытаться вернуть пленников обратно уже слишком поздно, наполняло их умы разочарованием и апатией.

Глава 38

Волибор только с третьего раза сумел уловить суть сбивчивого доклада взволнованного, запыхавшегося мальчишки. Мгновенно осознав всю серьёзность ситуации, временный воевода без промедления разослал посыльных ко всем тысячным дружины, с приказом выводить ратников на всеобщий сбор.

Лишь спустя минут десять, первые вереницы дружинников потянулись к обширному участку, освободившемуся во время рубки леса для постройки лагеря. Воины кутались во что придётся, пытаясь укрыться от пронизывающего, порывистого ветра. Большинство тысячных, своим ратникам толком ничего не объяснять не стали, лишь размыто упоминая, что причиной, покинуть уютные срубы при столь отвратной погоде, стала очередная блажь «сопливого воеводы». Опытные ратники не спешили с выводами, для начала желая узнать о причинах более детально, но большинство, недовольно хмурясь, охотно сквернословили себе под нос в адрес Духовлада.

Тысяча Волибора первой оказалась на поляне в полном составе, и теперь бывалый тысячный встревоженно наблюдал, как неподалёку, нестройными рядами, выстраивались остальные подразделения. Второй, полностью выстроилась тысяча Ратибора. Обратив же внимание на тысячу Ворона, Волибор не нашёл тысячного среди суетящихся с приказами сотников. Значит, черноволосый тысячный ещё не возвратился… Беспокойство временного воеводы усилилось. Из доклада малолетнего посыльного, он чётко понял только то, что ночью стряслась какая-то свара между дружинниками и горожанами, в которой первые получили неожиданный, очень жёсткий отпор. Некоторое количество ратников пленили, и вскоре должны привести в лагерь. Должны привести вместе с воеводой, или сам воевода приведёт пленных – в этом Волибор так и не разобрался, да и не заморачивался этим особо. Больше всего, его беспокоило упоминание об огромной толпе возмущённых горожан, сопровождающих пленных дружинников. Не хватало ещё новой свары – прямо тут, в лагере – если вдруг особо дерзкие горожане начнут выяснять отношения с ратниками.

Над войском, раскинувшимся на довольно обширной площади, стоял нестройный гомон. Понятное дело, что разобрать нечто конкретное, не получилось бы даже у самого остроухого, но интонации и общий тембр говорили о всеобщем возмущении. Ничего не происходило, и возмущение дружинников потихоньку усиливалось, а пропорционально этому – усиливалось беспокойство Волибора. Он даже стал ставить себе в укор, что так опрометчиво отреагировал на сообщение мальчишки. Возможно, малолетний посыльный был сильно напуган столь резким развитием событий, и неверно истолковал данное ему поручение? Едва это предположение стало закрепляться в сознании бывалого тысячного, представляясь всё более здравым и обоснованным, со стороны промышленного района показалась телега, медленно ползущая в сторону выстроившегося войска. На телеге сидело около десятка сбившихся в кучу людей, окружал телегу вооружённый конвой, примерно вдвое больший по численности. Перед телегой, с некоторым отрывом, шла ещё одна группа людей, числом чуть меньше десятка. С такого расстояния, Волибор разглядеть детали не мог, но отсутствие свирепой толпы, упомянутой возбуждённым посыльным, ощутимо успокоило временного воеводу. Довольно быстро успокоилось и остальное войско, настороженно притихнув. Тем ни менее, в наступившей тишине, буквально кожей ощущалось всеобщее напряжение.

Когда процессия немного приблизилась, Волибору удалось таки различить некоторых людей из её авангарда. Впереди всех шёл Духовлад. Среди людей, идущих сразу за ним, временный воевода узнал Ворона, и нескольких городских старейшин. По нелепым позам людей, сидящих на телеге, Волибор догадался, что они связаны. Картина прояснилась: на телеге находятся пленённые ратники, вокруг телеги – горожане-ополченцы, выполняющие роль конвоя, а впереди – представители городской, и войсковой старши;ны. Сейчас последует некая обширная, нравоучительная речь, после которой пленных ждёт какое-нибудь телесное наказание… Так, для острастки. В своей богатой командирской практике, Волибор сталкивался с подобными мероприятиями не раз, и приблизительный ход предстоящего действа знал наверняка. Но два вопроса не давали ему покоя: во-первых – где Богдан, достопочтенный Представитель Дружины в Сталевладе?! Второй же вопрос, возник при виде связанных пленников: зачем их вообще везут в лагерь?! Временный воевода отчётливо помнил, что, согласно предварительной договорённости между командованием дружины и городскими Старейшинами, дружинников, провинившихся перед горожанами, должно судить городское сообщество, а наказывать – городская власть. Почему же тогда их везут сюда?! Может быть они уже получили своё наказание? Тогда почему они до сих пор связаны?! Придя к выводу, что не стоит себя мучать напрасными вопросами, когда с минуты на минуту и так всё станет ясно, Волибор несколько успокоился, но продолжал встревоженно следить за приближающейся процессией. Теперь его вниманием завладел Духовлад: даже на столь почтительном расстоянии, улавливались некоторые изменения в его облике. Какие именно, временный воевода определить не мог, и внезапно поймал себя на предположении, что изменения эти, носят характер больше внутренний, нежели внешний. Убедив себя оставить в покое пока и этот предмет для размышления, Волибор приготовился получить все ответы в положенное время.

Наконец, не доехав примерно метров пятьдесят до передовых рядов дружины, замершей в напряжённом ожидании, ведущие процессию остановились. Тут же остановилась и телега.
                ***
Остановившись перед своим войском, Духовлад несколько секунд просто хмуро оглядывал неровные шеренги, отвечавшие ему тысячами таких же хмурых, выжидающих взглядов. Осознание того, что тысячи вооружённых людей ждут сейчас его слов, вызвало на устах воеводы кривую, недобрую усмешку: нет, слова будут позже… Левой рукой потянув завязку на шее, удерживающую войлочную накидку, Духовлад коротким движением плеч сбросил её наземь, оставшись в одной льняной рубахе. Теперь всеобщему обозрению предстал обнажённый клинок, сжимаемый в правой руке, ранее скрываемый полами длинной накидки. Тело воеводы немедленно отозвалось волной озноба на потерю дополнительной защиты от ненастной осенней погоды, но Духовлад воспринял это, как нечто бодрящее, вполне подходящее для его замысла. Передёрнув плечами, он круто развернулся, решительно подошёл к телеге, довольно грубо растолкав стоящих на пути ополченцев, и рывком стянул с неё одного из связанных дружинников. Не имея возможности сгруппироваться, тот неуклюже грохнулся на бок, оживлённо, недоумевающе оглядываясь по сторонам. Ополченцы, на которых спорадически натыкался этот взволнованный взгляд, не могли взять в толк, к чему всё идёт, но инстинктивно, с опаской, стали расступаться подальше. Духовлад же, так и не проронив ни слова, слегка приподнял связанного ратника, левой рукой подхватив за плечо, и одним взмахом меча снёс ему голову. Кровавые брызги обильно усеяли его лицо, усиливая разгорающуюся злобу. Стоящая в поле дружина, словно единый, гигантский организм, продолжала безмолвно следить за разворачивающимся действом, а вот с телеги донеслись сразу несколько отчаянных криков, готовых сорваться на плач.

Утёршись рукавом, Духовлад снова повернулся к телеге, и рывком сорвал с неё следующего попавшегося под руку налётчика. Его голова так же слетела с плеч, невзирая на слёзные мольбы о пощаде, которые никто даже толком нее потрудился выслушать. На новую порцию кровавых брызг, попавших в лицо, и на светлую рубаху, остервеневший воевода даже не стал реагировать. Его сознание затуманилось всепоглощающей жаждой крови, а малодушные выкрики и мольбы, издаваемые связанными людьми, лишь усиливали в нём эту жажду.

Одна за другой покатились ещё три головы, и теперь уже стало очевидно, что участь всех пленённых дружинников будет одинакова. Тут же сразу несколько обречённых, связанных по рукам и ногам, самостоятельно свалились с телеги, с обратной стороны от забрызганного кровью изувера. Истерично причитая на всю округу о своём решительном нежелании умирать, они неуклюже пытались отползти подальше от телеги. Большая же часть оставшихся на ней, направили свои усилия на осыпание слёзными просьбами о прощении методично орудующего мечом воеводы. Несколько ратников вообще замерли, уставившись «в никуда» широко открытыми, опустошёнными глазами, не в силах поверить, что всё это происходит на самом деле, и их земной путь подошёл к такому вот нелепому концу.

Духовлад сноровисто, без суеты и спешки, сперва обезглавил оставшихся на телеге, после чего неторопливо её обошёл, и занялся нелепо извивающимися, истерично визжащими «беглецами». Расползлись они всего на несколько метров от транспорта, доставившего их на место казни, потому много воеводе ходить не пришлось: прошло меньше минуты, как кровавое действо было окончено. И полностью вся дружина, и делегация городских Старейшин, и горожане-ополченцы: все эти люди безмолвно, не шевелясь, наблюдали за этой жуткой казнью, буквально кожей ощущая и беспомощность стенающих жертв, и свирепую беспощадность воеводы. Последний, уже с ног до головы забрызганный кровью, сделал несколько шагов в сторону выстроенного войска, и жёстко, громогласно объявил:

- В случае нового налёта на городскую окраину, я лично обойду всю дружину, и обезглавлю каждого, на ком увижу хоть малейшую ссадину или царапину! Тысячным собраться на Совет!

Эти слова, будто пробудили бессчётные шеренги ратников, ставших в пол голоса, переглядываясь, делиться впечатлениями, наполняя округу нестройным, зычным гулом. Духовлад же, повернулся к застывшим горожанам-ополченцам, и, нарисовав рукой в воздухе круг, которым условно обвёл валяющиеся вокруг телеги тела казнённых,  коротко распорядился, явно не ожидая возражений:

- Соберите тела и головы обратно в телегу!

Сталевладцы стали нерешительно переглядываться, будто безмолвно советуясь, стоит ли выполнять полученное распоряжение, и, не решившись таки возразить, стали суетно подхватывать тела и их фрагменты, опасливо косясь на окровавленного Духовлада. Тот, убедившись, что распоряжение его принято к исполнению, повернулся к старейшинам, и заговорил с ними таким же распорядительным тоном:

- Расскажите всему Сталевладу о том, что здесь случилось! Тела казнённых, пусть зароют в одной яме безо всяких обрядов и почестей, а головы – насадят на колья вдоль рыночной площади, как результат МОЕГО правосудия! С сегодняшнего дня, за безопасность Богдана, лично вы – Старейшины – будете отвечать лично передо мной. Вам ясно?!

Старейшины скупо промямлили слова согласия, всё ещё находясь под впечатлением от неожиданной, жестокой расправы. Вполне удовлетворившись этим, Духовлад вновь обратил взор на своё войско, с разных концов которого, к нему уже направлялись тысячные, вызванные на Совет. Не спеша поводив взглядом по нестройным рядам ратников, уже приступивших к бурному обсуждению увиденного, после чего вновь обернувшись к Старейшинам, воевода без каких либо эмоций поставил их перед фактом:

- Мне нужны копейные древки. Только древки, без наконечников. Столько, чтобы досталось каждому ратнику в дружине.

Старейшины хмуро переглянулись, и наипочтенейший из них напряжённо спросил воеводу, тоном демонстрируя, что находит подобное требование невежливым, но в сложившихся условиях готов его выполнить:

- И когда же ты рассчитываешь их получить?

- Чем раньше, тем для вас же и лучше – так же «бесцветно» обозначил Духовлад, вновь устремив взгляд на своё встревоженно галдящее войско.
                ***
Менее получаса спустя после публичной казни налётчиков, пленённых горожанами, тысячные собрались на Совет в просторном помещении одной из бань. Все походные шатры были уже свёрнуты, а при постройке зимнего лагеря, специальное место для сбора высшего командования, предусмотрено не было. В сложившейся ситуации, выбранное помещение вполне отвечало требованиям мероприятия.

Случившаяся стремительная расправа, безусловно произвела на всех тысячных сильное впечатление. По большей части, обусловлено это было отсутствием обвинительной части: воевода, собственной рукой, запросто обезглавил более десятка ратников, связанных по рукам и ногам, и только после этого объявил всем причину, да и то, не вдаваясь в детали. Хоть ни у кого из присутствующих не было никаких сомнений, что казнённые в действительности были схвачены во время ночного налёта на городскую окраину, с правовой точки зрения, всем эта расправа казалась преступной. Во-первых, в обществе ругов, дружинники считались людьми свободными, НАНЯТЫМИ представителями власти, а не ПРИНАДЛЕЖИЩИМИ им. Потому, сначала должно было прозвучать обвинение, потом предоставлены доказательства, а уже после, следовало объявить меру наказания, да ещё и обосновать, почему такую жёсткую. Во-вторых, опять же, по негласному укладу всего общества Земли Ругов, простые горожане, как каста, находились на более низкой ступени, чем сообщество профессиональных воинов. Разумеется, это давало основания дружинникам (особенно самой недалёкой и бесполезной их части) рассуждать в том ключе, будто намерение поживиться за счёт горожан (которых, к тому же, они совсем недавно «освободили от гнёта Смотрящего Никодима, и его ненасытных прихлебателей»), не такой уж и серьёзный проступок, а то и вовсе Священное Право. В этом свете, действия Духовлада выглядели крайне предосудительными, и большинство тысячных сейчас, многозначительно переглядывались, с зачатками негодования на лицах, но пока молчали.

Мстивой так же находился под впечатлением, но живой, сообразительный ум, «облегчённый» цинизмом до крайности практичного человека, был занят не пустыми возмущениями, но поиском наиболее верных шагов в ситуации, столь стремительно развивающейся по абсолютно неожиданному сценарию. Он сразу же увидел замечательную возможность для смещения сопливого воеводы, но, как опытный тактик, понимал, что первым делом, нужно чётко прояснить для себя, настроения в руководящем звене войска. Потому, именно он первым и нарушил молчание, впрочем, выражая воеводе протест предельно корректно: 

- Должен заявить, что считаю подобное обращение с нашими людьми недопустимым. Конечно, я понимаю, при каких условиях эти дружинники оказались в плену у горожан, но наказанию должен предшествовать СУД. Кроме того, казнить воина за украденную курицу, это слишком уж сурово. На мой взгляд, крайне непоследовательно так жестоко обращаться с людьми, на преданность и боевое мастерство которых мы будем уповать в предстоящей войне. Не повторяй ошибку высокородных тысячных, не только потерявших своё войско, но и получивших в его лице опытного, озлобленного врага!

Произнося этот монолог, Мстивой пристально смотрел на Духовлада, желая определить ответные эмоции воеводы, и результаты наблюдения несколько настораживали интригана. Если ранее, молодой предводитель увлечённо внимал любым подобным нравоучениям, с кротостью малолетнего служки, принимая их за непреложную мудрость, то теперь он смотрел на Мстивоя, сквозь щёлки слегка прищуренных глаз, будто на лавочника, расхваливающего свой залежавшийся товар. Когда же Мстивой окончил, воевода даже не попытался ответить, будто знал, что будет дальше. А далее, происки своего негласного идеолога, подхватили тысячные, что были избраны позже всех. Прочувствовав настрой Мстивоя, они стремились проявить ему свою лояльность. Один за другим выражая своё отношение к происходящему, они стремились переплюнуть в остроте риторики не только идеологического лидера, и того, кто держал слово непосредственно перед ними:

- Люди такого долго терпеть не станут!..

- Забыл, как из-под Кременца в ужасе бежали высокородные тысячные?!

- Ты смотри: у тебя-то может и не получиться сбежать!..

- Людям не бог весть за что головы рубишь, а сам ведь тоже хорош!..

- И то правда! Вспомнить только, что себе шлюха твоя позволяла, а как придушили её, так ты сразу стал «глазки заливать» до беспамятства! Все знают, что ты по всему Сталевладу в лужах пьяным валялся, а теперь людям такой вот суд чинишь?!

Каждого из говоривших, Духовлад выслушивал, мимикой не выражая никаких эмоций. Тот тысячный, что говорил последним, видимо приняв спокойствие воеводы за нерешительность, пошёл в своём обличающем монологе дальше всех и по смыслу, и по интонации. Едва он закончил, Духовлад, не оставляя безмятежного выражения лица, достаточно быстро, но избегая резких движений, направился к негодующему оратору, и молча, на ходу, наотмашь влепил звонкую оплеуху, после чего замер перед ним, уставившись прямо в глаза, так и не сказав ни слова. Отступив на пару шагов, остроумец, рефлекторно схватившись за ухо, в один миг налившееся краской, широко открывшимися глазами, стал искать поддержки в лицах единомышленников, но те пока не спешили с однозначной реакцией. Даже тот, чью мысль собственно развил неудачливый оратор, вопросительно косился сейчас на Мстивоя. Лишь Добрыня, едва под бревенчатыми сводами эхом отозвался звонкий хлопок, дёрнулся было в сторону Духовлада, но был придержан за рукав предусмотрительным Мстивоем.

В тот же миг, по телу Волибора прокатилась волна мурашек. Понимая, что складывающаяся ситуация вполне может привести к открытому противостоянию в войске, он так же ясно видел, что пытаться привести стороны к примирению на данном этапе бессмысленно, потому в два шага оказался за спиной воеводы, и, из-за его плеча, с укором обратился к тысячному, держащемуся за покрасневшее ухо:

- Думай, с кем говоришь! Воевода перед тобой! Или, может быть, ты своими глазами видел, как он пьяным в лужах валялся?!

Проявляя безоговорочную поддержку Духовладу, за другим его плечом, тут же возник хмурый Ворон, к которому секунду спустя присоединился Ратибор, с угрожающим хрустом разминая могучие плечи. Но Мстивой, ощущая колоссальное напряжение между участниками Совета, тут же выступил вперёд, разливаясь примирительными речами:

- Перестаньте, БРАТЬЯ, перестаньте! У нас нет права на дрязги! Весной нас ждёт испытание, которое мы обязаны встретить сплочённо! От этого зависит уже не вопрос нашего достатка, но вопрос нашего выживания! Что сделано, то сделано. Правомерно, или нет – это уже вопрос следующего порядка. Главное, чтобы ратники не чувствовали вражду между нами, иначе раскол пойдёт по всему войску! Среди нас нет случайных людей: если человек вошёл в число тысячных, значит, он сумел проявить нужные качества. Мы сможем успокоить негодующую рать, но – Духовлад! – впредь ты должен действовать более последовательно!

Этот примиряющий монолог, в итоге одновременно прозвучавший,  и как укор незрелому поведению воеводы, и как дальнейшее руководство к действию (при чём, довольно ультимативное), Духовлад встретил пренебрежительной усмешкой. Воевода, до сих пор не смывший забрызгавшей его крови, сейчас выглядел, словно бес, глумящийся над грешником, отвечая Мстивою с неприкрытым сарказмом:

- Итак, наш Мстивой, в который раз проявил себя, как мудрый миротворец, и страстный радетель за Общее Дело! Ты хочешь, чтобы я действовал более последовательно?! Что ж, требование твоё справедливо! Я вернусь к твоим словам, с которых, собственно, и начался завязавшийся спор. Ты, Мстивой, заявил, что непоследовательно слишком сурово наказывать людей, на ПРЕДАННОСТЬ, и БОЕВОЕ МАСТЕРСТВО которых, мы будем уповать в предстоящей войне. Но, на мой взгляд, ещё более непоследовательно, во время войны уповать НА ТО, ЧЕГО НЕТ! Насчёт преданности уже всё ясно: я – воевода дружины – остаюсь заложником в городе, как гарантия порядочного поведения ратников во время зимовки, и сразу же начинаются ночные набеги на окраинные дворы! Мало того, что рядовым ратникам плевать на судьбу своего воеводы, оставшегося за стенами, чтобы они могли в тепле и достатке провести предстоящую зиму, так ещё и сотники с тысячными, похоже, не особо в курсе, чем по ночам занимаются их воины! (Сказав это, воевода обвёл укоряющим взглядом без исключения всех своих тысячных, после чего продолжил) Так что насчёт преданности, питать иллюзий не стоит. Теперь, что касается БОЕВОГО МАСТЕРСТВА: я всегда считал, что дружинники, как люди, избравшие войну своим ремеслом, в вооружённых столкновениях, должны однозначно превосходить такого «грозного» противника, как горожане-ополченцы. На деле же, ополченцы не только отбились от дружинников, но и пленили больше десятка из них! ПЛЕНИЛИ! Это значит, что «закалённые в боях воины», просто сложили оружие перед опасностью, в лице землекопов и конюхов! Исходя из этого, у меня возникает справедливый вопрос: а каково в действительности это самое боевое мастерство, на которое нам неизбежно предстоит уповать в грядущей войне?! Признаюсь честно: я не собираюсь судить об этом, на основании одного единственного случая… Мало ли что… Поэтому завтра, я собираюсь провести смотр всего войска, и лично убедиться в его боевой готовности!

Выделив интонацией последнее предложение, Духовлад многозначительно оглядел тысячных, большинство из которых и сами стали переглядываться. Воевода, всем своим видом демонстрирующий, что ожидает вопросов, таковых так и не дождался. Взгляд его задержался, схлестнувшись с негодующим взглядом Добрыни. Принимая вызов, взгляд Духовлада «заострился», будто пытаясь проникнуть в самую душу возмущённого тысячного, и тот не отвёл глаз, демонстрируя готовность к любой борьбе. Немного молча «пободавшись», Духовлад резюмировал, всё ещё не отводя глаз:

- Раз вопросов нет, тогда все свободны. Смотр завтра с самого утра, готовьтесь.

Сохраняя напряжённое молчание, большинство тысячных потянулись к выходу, оглядываясь то на Мстивоя, то на Добрыню. Оба упомянутых начальника, немного помедлив, тоже направились к выходу. В дверях, Добрыня снова обернулся, и, убедившись, что Духовлад так и сопровождал его вызывающим взглядом, снова попытался задержаться, но был одёрнут Мстивоем за рукав, и покинул, таки, баню. Волибор же, еле заметным движением головы, указал Ворону с Ратибором на дверь, давая понять, что желает пообщаться с воеводой наедине. Те протестовать не стали, и степенно направились к выходу вслед за остальными тысячными. Когда же Духовлад с Волибором, наконец-то остались наедине, воевода выжидающе уставился на бывалого тысячного, мимикой приказывая изложить суть претензий как можно скорее, на что Волибор, крайне обеспокоенный радикальными изменениями в повадках молодого воеводы, взволнованно заговорил:

- Духовлад, ты что творишь?! Я ещё не до конца уверен, что нам удалось подавить последствия твоей сегодняшней расправы, а уж следующей подобной выходки, ратники точно не стерпят! Ты должен отдавать себе отчёт, что ещё не завоевал в их глазах положения непререкаемого лидера! В войске и так полно злых языков, старающихся до нелепых размеров раздуть малейшую твою оплошность, а ты ещё как будто и помочь им стараешься! Наши ратники, уже заведены до предела! Ещё один маленький толчок, и тогда!..

Волибор замолчал, предполагая, что по тону, и общему посылу его монолога и так всё ясно. Но Духовлад степенно подошёл, и, встав лицом к лицу с бывалым тысячным, жёстко уточнил, не моргая, уставившись в его глаза:

- Что «тогда»?!

Волибор едва сдержался, чтобы не отступить хотя бы на шаг под напором молодого воеводы, и, сделав глубокий вдох, закончил свою мысль:

- Тогда взбунтовавшаяся толпа, просто растерзает тебя, и даже самые ярые твои сторонники, не посмеют ей перечить!

Духовлад подался ещё чуть вперёд, едва не упёршись носом в лицо собеседника, глаза его блеснули неким неестественным остервенением, и он ожесточённо процедил сквозь зубы:
- «Растерзает»?! А с чего ты взял, будто меня это беспокоит?!

Глядя в эти глаза, бывалый тысячный понял, что сейчас любые увещевания бесполезны, и тут же сменил тему, вовсе не стесняясь топорности сего хода:

- Как я понимаю, в Сталевлад ты возвращаться не собираешься. При постройке лагеря, для тебя жилище не предусматривали. Живи в моём срубе… Во всяком случае пока. И мне будет спокойнее…

Духовлад просто отвернулся, никак не ответив на предложение. Волибор мог не беспокоиться хотя бы по одному поводу: «всё равно» – значит «не против».
                ***
Переночевав в срубе Волибора, на утро Духвлад, взяв троих дружинников для сопровождения, направился в город, даже не потрудившись посвятить в цель этого похода приютившего его тысячного, не преминув, тем ни менее, довольно грубо напомнить о предстоящем смотре всего войска. «Проглотив» грубость, которой было пропитано данное обращение, бывалый тысячный разослал посыльных к остальным военачальникам, а сам занялся собственной тысячей. Неоправданная резкость воеводы, конечно подпортила настроение, из-за чего Волибор был хмур и немногословен, но с подобными вещами, он научился справляться ещё под началом Батурия, и не срывал злость на подчинённых.

Хмурое, осеннее утро, встретило войско, медленно выползающее из срубов на открытое пространство порывистым, до костей принизывающим ветром. Над неровными колоннами ратников, стоял беспрерывный, недовольный гул. В этих возмущённых речах, решительная критика действий молодого воеводы, сменялась его весьма жёсткими, оскорбительными личностными характеристиками, и наоборот.

Недовольно гудящее войско, кое-как выстроилось на открытом пространстве уже чуть ли ни час назад, а воевода ещё даже в поле зрения не появился. Недовольный гул над дружиной понемногу усиливался, и обеспокоенность Волибора, усиливалась вместе с ним. Замерев во главе своей тысячи, он напряжённо уставился в сторону стен Сталевлада, гадая, когда же появится Духовлад, как вдруг услышал за спиной спокойный голос Мстивоя:

- Ну, здравствуй, Волибор!

Резко обернувшись, выдавая своё нервозное состояние, бывалый тысячный неохотно пробубнил, медленно возвращаясь в прежнее положение:

- И ты будь здоров.

Явное нежелание Волибора идти на контакт, ничуть не смутило Мстивоя. Размерено сделав несколько шагов вперёд, он поравнялся с бывалым тысячным, и продолжил, подобно немногословному собеседнику устремив взгляд в сторону городской окраины:

- Боюсь я за Духовлада… То ли он умом тронулся… Ну, будем надеяться, что вскоре в себя придёт. Только… Простым ратникам всего ведь не объяснишь… Ропщут дружиннички на воеводу. А вдруг не захотят больше терпеть такого своеволия?! Кто их сдержит?!

Нахмурившись ещё больше, Волибор опустил взгляд. Мстивой же, искоса подглядывая за его реакцией, про себя удовлетворённо отметил, что слова его дают нужный эффект. Выдержав небольшую паузу, он продолжил, так же негромко и размеренно:

- Мне и самому Малыш, как младший брат! Я ж горой за него стать готов! Только какой с того толк, если он в своих действиях сам себе отчёта не отдаёт?! Может, проще освободить его от «непосильной ноши» воеводства?.. Пускай остаётся здесь, в Сталевладе… Ты ведь и сам понимаешь: если дружина взбунтуется, то усмирить её удастся нескоро… Да и малой кровью мы уже вряд ли тогда обойдёмся…

Волибор снова посмотрел на Мстивоя. Всего пару секунд, и вновь уставился в сторону городской окраины, но этой пары секунд хватило, чтобы интриган различил во взгляде бывалого тысячного, признаки зарождающегося колебания. Вполне удовлетворившись результатом, достигнутым на данном этапе, Мстивой поспешил «откланяться», оставляя собеседника наедине с предательскими сомнениями:

- Ладно, буду возвращаться к своей тысяче… Парни уже совсем обозлены… За ними сейчас глаз да глаз нужен…

Волибор некоторое время смотрел вслед степенно удаляющемуся Мстивою, после чего вновь обратил хмурый взгляд на окраину Сталевлада. За себя он не переживал, ибо был уверен в собственном авторитете в глазах всего войска, а вот перспектива молодого воеводы сохранить своё положение, виделась ему сейчас крайне зыбкой… Да что там перспектива «сохранить положение»: крайне убогой представлялась перспектива просто уцелеть! Сейчас бывалый тысячный готов был даже согласиться с Мстивоем, что для самого же Духовлада было бы лучше лишиться воеводства. И действительно: пусть осядет себе в Сталевладе, да продолжает заливать своё безмерное горе… В конце концов, либо опомнится, да возьмёт себя в руки, либо совсем сопьётся… Хотя, в свете последних событий, горожане где-нибудь и прибить пьным могут… Волибору всё сильнее хотелось послать все эти дрязги вокруг воеводства ко всем чертям. Он может сосредоточится на благосостоянии свей тысячи, а остальные, пусть занимаются тем, к чему душа больше лежит: кто заливаться вином до беспамятства, кто карабкаться наверх по чужим головам и шеям, а кто достаёт едкими выходками какого-нибудь рыжебородого громилу.

От душевных терзаний, Волибора отвлёк небольшой обоз, появившийся в поле зрения: две подводы, рядом с которыми шло несколько человек. Через несколько минут, бывалый тысячный уже отчётливо различал приближающегося воеводу, в сопровождении ратников. Обратив внимание на телеги, Волибор отметил, что обе загружены с внушительной «горкой». Понять, чем именно загружен транспорт, не давала рогожа, которой плотно были прикрыты обе телеги. Так же Волибор про себя отметил, что не ждёт от воеводы ничего хорошего, от чего ещё больше напрягся.

Воевода вновь, как и вчера, остановился метрах в пятидесяти от передовых шеренг напряжённо ожидающей дружины, и коротким жестом отдал приказ сопровождавшим его ратникам возвратиться в строй. Те поспешили выполнить распоряжение, а Духовлад сорвал с одной из телег рогожу, являя груз на всеобщее обозрение. Это были копейные древки. Одним движением сбросив с плеч накидку, оставшись в одной рубахе, воевода ловко подхватил с кучи два древка, и решительно зашагал в сторону неровного строя дружинников. Подойдя почти вплотную к передовому ряду, он пошёл вдоль него, хмурым, изучающим взглядом скользя по ратникам, будто кого-то ищет.
Наконец, указав пальцем на «экземпляр покрупнее» во второй шеренге, Духовлад громко приказал ему выйти из строя, и вновь отошёл от передовой шеренги шагов на пятнадцать. «Избранный», ошарашенно оглядываясь на безучастно притихших товарищей, нерешительно последовал за своим главным военачальником.

Духовлад, отойдя на расстояние, которое посчитал достаточным, круто развернулся, и бросил «избранному» один из древков, который тот едва изловчился поймать.

- Проведём условный поединок. Я хочу знать, что ты можешь – громко сообщил воевода, выставляя древко вперёд, и принимая боевую позицию.

Дружинник, смотревшийся заметно крупнее Духовлада, снова покосился на притихшее войско, будто надеясь получить какое-нибудь руководство к действию, но, так и не дождавшись помощи, так же стал неуверенно группироваться.

Воевода немедленно перешёл к делу, сделав несколько настроечных, приставных шагов то в одну, то в другую сторону. Условный противник реагировал явно неохотно, вяло шевельнув плечами из стороны в сторону: по всему было видно, что статус «официального оппонента воеводы», оказывал на него огромное психологическое давление. Чувствуя это, и начиная по этому поводу сильно раздражаться, Духовлад несильно, но хлёстко, шлёпнул ратника по бедру ударным концом своего древка. Ощутив жгучую боль, «избранный» сразу же стал двигаться бодрее, но всё-равно оставался зажат и нерешителен. Отдавшись новой волне раздражения, воевода пошёл в атаку. Несколько подготовительных выпадов, и разбалансированный ратник, получает сильнейший удар древком поперёк лица, а падая, вдобавок, колющий, добивающий удар в туловище. Одной ладонью прикрыв обильно кровоточащий нос, а второй схватившись за ушибленные рёбра, дружинник, глухо застонав, скрутился на земле.

«Победа» только усилила злобу Духовлада. Сейчас он в полной мере ощутил, насколько пагубно на его боевых характеристиках, сказались многие дни запойного пьянства: ощутимо снизилась скорость, и – как следствие – как острота атакующих действий, так и своевременность защитных. Эта злость на самого себя, повышала и общую раздражительность, заставляя более остро реагировать и на чужие недостатки. Скрипя зубами, бросая во все стороны яростные взгляды, молодой воевода снова решительно зашагал к передовым шеренгам притихшего войска. Пройдя некоторое расстояние вдоль неровного строя, Духовлад, грубыми жестами вызвал ещё четырёх ратников. «Избранные», неторопливо покидая строй, подобно первопроходцу, неуверенно оглядывались на безучастные лица боевых товарищей.

Вновь отойдя на некоторое расстояние от передовых шеренг, Духовлад указал ратникам на телегу с древками. Те неторопливо подошли к транспорту с разных сторон, и стали выбирать себе «оружие». Делали они это крайне тщательно, пробуя изделия на изгиб, скрупулёзно выискивая сучки и заусеница, то и дело с опаской оглядываясь на воеводу. Понимая, что «избранные» попросту тянут время, желая отсрочить предстоящее действо, Духовлад грубо прикрикнул на них, и те, в мгновение ока удовлетворившись своим текущим выбором, послушно засеменили к нему. Воевода велел им занять позиции с четырёх сторон вокруг себя, и приготовился к новой учебной схватке.

Несмотря на значительный численный перевес, ратники мялись в нерешительности, испытывая сильное моральное давление. Это малодушие выбранных противников, ещё сильнее раздражало Духовлада, потому он не стал дожидаться, пока те наберутся смелости, и атаковал первым…

Разумеется, как грамотный боец, атаковал он коварно: резко качнувшись всем телом вперёд, обозначая начало фронтального выпада, он молниеносно перенаправил ударный импульс вправо, и, выполнив скачок приставным  шагом в ту же сторону, неожиданно ткнул под дых находящегося там дружинника тыльным концом древка. Тот, глухо засипев, медленно опустился на колени, выронив учебное оружие. Тот ратник, что находился за спиной у воеводы, с одной стороны осознавая, что силового противостояния не избежать, а с другой – понимая удачность собственной позиции, бросился вперёд, пытаясь поразить воеводу размашистым колющим ударом. Уловив движение у себя за спиной, Духовлад среагировал, но изведённое тело выполняло команду не достаточно быстро, даже как-то тягуче. Он начал скручивать левое плечо вниз, в направлении правого колена, но скорости движению не хватило, и условный наконечник копья, вскользь прошёлся по левой лопатке воеводы. Ярость от этой мелкой неудачи, молнией пронизавшая всё естество Духовлада, будто усилила его движение в десять раз, и, «провалив» противника, воевода резко и мощно продолжил ход, направив новый удар древком себе за спину. Этот неожиданный, жёсткий удар, пришёлся прямо в ухо отчаянного дружинника, не нашедшего должной опоры своему размашистому удару, и нелепо засеменившему по его ходу, потеряв равновесие.

Едва ратник за спиной воеводы отчаянно ринулся в атаку, оставшиеся двое дружинников последовали его примеру, видя в этом единственную возможность избежать назидательных побоев. Но тот из них, что изначально занял позицию по левую руку от воеводы, столкнулся со своим товарищем, пытавшимся напасть на Дховлада с тыла, и теперь летящим, почти не касаясь ногами земли, получив оглушающий удар в ухо. Столкнувшиеся ратники упали на землю, сумбурно пытаясь одновременно подняться, благодаря чему успешно спутывали друг другу конечности.
Духовлад же, отправив в полёт напавшего с тыла, продолжил своё движение и дальше, остановившись, лишь сделав ещё пол оборота, чтобы принять боевую позицию лицом к единственному противнику, пока оставшемуся на ногах. Тот, широко раскрыв глаза, издал громкий, отчаянный крик, уже явно не веря в благоприятный для себя исход этого условного боя. Несмотря на ощущение недостатка скорости и остроты, Духовлад, всё-таки, вошёл в раж, уповая на расчёт времени и узкую амплитуду движений. Хладнокровно выждав начало атаки условного противника, он коротким, еле заметным ударом древком в древко, перенаправил его удар в пустоту, а сам, с силой упёршись ступнями в землю, нанёс короткий, но жёсткий, встречный колющий удар в брюшную полость. «Поймав» этот удар на противоходе, ратник на мгновение согнулся пополам прямо в воздухе, будто обогнув собой древко воеводы, и тут же тюфяком грохнулся наземь, поджав под себя ноги, и завывая от резкой боли. Не тратя на него более ни мгновения, Духовлад ринулся к спутавшейся на земле парочке. Тем уже как раз почти удалось подняться: один, находясь вполоборота к воеводе, уже стоял на ногах, согнувшись в поясе, готовясь разогнуться, а второй, сидя прямо под ним, уже упёрся руками в землю, готовясь оттолкнуться, и резко подскочить на  ноги. Это спорное положение, разрешилось в сотую дол секунды: согнувшийся пополам ратник, получил жёсткий колющий удар прямо в правый бок, а сидящий под ним – такой же удар в солнечное сплетение. Оба снова повалились в одну бесформенную, стонущую кучу. Духовлад сразу же обернулся к дружиннику, которого атаковал первым, помня, что нанёс ему удар тыльной стороной своего «копья», а значит, ещё не «убил». Тот, всё ещё стоя на коленях, и испуганно наблюдая за стремительной расправой над своими товарищами, на мгновение встретился с пышущим яростью взглядом воеводы, и со стоном распластался на земле, изображая, будто не может оправиться от пропущенного ранее удара. От столь малодушного поведения ратника, глаза воеводы округлились, а ярость в них утроилась. Буквально в три прыжка оказавшись рядом с «одарённым актёром», на ходу перехватив древко обеими руками за самый конец, максимально увеличив длину ударной части, он стал ожесточённо наносить размашистые рубящие удары по телу, распластавшемуся у его ног. Несчастный ратник вскрикивал, прикрывался руками, пытаясь закрыть уже ушибленные части тела, получая беспощадные удары по другим. Яростно сипя и разбрызгивая слюни, Духовлад нанёс с добрый десяток ударов, когда после очередного удара о спину несчастного, снаряд попросту переломился надвое. Тяжело дыша, воевода ещё некоторое время исступлённо пялился на сломанное древко, будто не в силах понять, что случилось, абсолютно при этом игнорируя тело у своих ног, вздрагивающее от плача и горьких стенаний. Наконец, отбросив в сторону бесполезный обломок, Духовлад снова решительно направился к передовым шеренгам своего войска, оставляя за спиной скрутившихся, стонущих от боли людей. Встав перед дружиной, он, всё ещё пылая яростью во взгляде, обратился к своим воинам:

- Может быть, я выбрал себе слабых противников?! Есть среди вас те, кто готов показать нечто большее, чем эти люди?!

Дружина ответила гробовым молчанием, и тысячами напряжённых взглядов. Воевода размеренно прошёл около десятка шагов вдоль передовой шеренги, вглядываясь в окаменевшие лица ратников. Не обнаружив желающих проявить большее мастерство в учебной схватке, он вновь громко обратился к своему войску:

- Вчера, меня упрекнули в том, будто я слишком суров с людьми, «На храбрость и воинское мастерство которых, мне предстоит уповать в грядущих сражениях». Теперь я воочию убедился, что, даже в самых благоприятных обстоятельствах, уповать мне – как воеводе! – попросту не на что! Весной нам передстоит изнурительная борьба с высокородными тысячными и их прихлебателями. И вести ЭТО войско в бой, при нынешнем его состоянии, я попросту НЕ ИМЕЮ МОРАЛЬНОГО ПРАВА! Нам всем предстоит долгая и кропотливая работа над собой. Как в отношении личных боевых навыков, так и в отношении слаженности действий в составе сотен и тысяч! Эта зимовка не будет для вас лёгкой, но лишь при таком условии, весной мы сможем взглянуть в лицо своего врага с лёгким сердцем!
                ***
Мстивой и Добрыня, выстроили свои тысячи по соседству, отчего имели возможность наблюдать за развивающимся действом стоя рядом друг с другом. Про себя Мстивой отметил, что учебный бой, превратившийся в одностороннее, жёсткое избиение, произвёл сильное впечатление на простых ратников. Своим опытным взглядом, тысячный отметил и губительную нерешительность «зажатых» противников воеводы, и тягучесть движений самого Духовлада, но понимал, что подавляющему большинству свидетелей столь глубокий анализ недоступен, ввиду недостатка боевого образования. Исходя из этого, становилось очевидным, что данное пресловутое большинство, узрело лишь решительную победу одного бойца сразу над несколькими противниками. Краем глаза, он посмотрел на Добрыню, злобно пялящегося на разошедшегося воеводу. Такая реакция соратника, вполне устраивала Мстивоя. Когда же воевода закончил показательную экзекуцию, и пошёл вдоль строя дружинников, изрекая свои вызывающие речи, интриган еле заметно помотал головой, осуждающе приклацывая языком. Добрыня тут же решительно подхватил его эмоцию, гневными словами выразив её более чётко:

- Вот же скотина! Так плечи расправил, будто в одиночку сотню рунейских императорских гвардейцев перебил! Великий подвиг: пару перепуганных копейщиков отмутузил!

Картинно оглянувшись на молчаливые ряды застывших ратников, Мстивой констатировал, с деланным разочарованием:

- Тем ни менее, чернь, похоже, под впечатлением…

- На то она и «чернь»! – раздражённо сплюнул Добрыня.

- Тут я с тобой соглашусь – протянул Мстивой – Но мы – начальники – для того ведь и нужны, чтобы выводить «чернь» на правильный путь! МЫ, в отличие от НИХ, видим вещи такими, какими они являются в действительности. Следовать ИСТИНЕ – в этом заключается наша СВЯЩЕННАЯ обязанность!

- Жаль только, что не все этого придерживаются! – горько обозначил Добрыня.

- А ВСЕ, нам и не нужны! – уверенно ответил Мстивой, и продолжил, пренебрежительно кивнув в сторону Духовлада – До того, как «этот» устроил тут дешёвое представление, я успел переговорить с Волибором. Думаю, в свете последних событий, он по-новому смотрит на будущее нашей дружины… Создаётся впечатление, что ему остаётся всего лишь маленький шаг, чтобы принять Истину… Я пробовал помочь ему, но мы слишком мало знаем друг друга… Кроме того, уверен, что уже нашлись люди, успевшие облить меня помоями в его глазах… Хотя, именно с этими людьми, ему и следовало бы держать «ухо в остро»…

Услышав эти слова, Добрыня оживился:

- Так это же прекрасная новость! Если так, то я обязательно с ним побеседую! Ко мне он прислушается! Наконец-то наведём в войске порядок!

- Хорошо, если так! – мечтательно протянул Мстивой.
                ***
После показательной порки, долго перед войском Духовлад говорить не стал. Да и сам смысл его слов, чётко направленного характера не носил. Всей дружине стало чётко понятно единственное: распорядок дня в лагере, теперь изменится основательно. Окончив свою недолгую речь, воевода ушёл в сторону жилых срубов, не потрудившись даже снабдить своих тысячных указаниями о дальнейших действиях. Те, немного помедлив, стали раздавать своим подразделениям распоряжения, возвращаться в жилые помещения.

Волибор, с задумчивым видом наблюдал за неспешным продвижением своей тысячи. Сотники и десятники суетились в толпе, организовывая передвижение этого громадного количества людей. Когда же на плечо бывалого тысячного неожиданно легла чья-то ладонь, он даже слегка вздрогнул, и резко обернулся. Увидев Добрыню, Волибор расцвёл в радушной улыбке, раскрывая объятия:

- Здравствуй, Добрыня! Как жив-здоров?!

- Да, вроде ничего так, держусь пока – так же радушно улыбаясь ответил тот, но тут же снова стал серьёзен – Вот бы ещё в войске всё пошло хорошо, тогда до весны можно было бы совсем успокоиться.

- Это да-а-а – мечтательно протянул Волибор, тоже оставляя улыбку.
Уловив схожесть настроений, Добрыня внутренне приободрился, и стал развивать свою мысль:

- Если дальше так пойдёт, то скоро между собой драться начнём!

- И здесь возразить тебе нечего – тяжело вздохнув, посетовал бывалый тысячный.

- Со всем этим надо что-то делать, и срочно!

- Ну, мне кажется, что к этому само собой всё идёт – довольно уверено обозначил Волибор.

Добрыня, распалявшийся от предложения к предложению, внутренне совсем обрадовался, полагая, что старый соратник и учитель, наконец прозрел, и решительно явил саму суть своей позиции:

- Может и «само собой», только пора бы поразмыслить, как воеводу этого убрать по-тихому, пока в войске серьёзная буча не поднялась!

- А с воеводой, что не так?! – картинно удивился бывалый тысячный.

От такого поворота, Добрыня опешил, и, часто заклипав глазами, немного разведя в стороны руки, сбивчиво забубнил:

- Как «что не так»?! Мы же это… Ты ж сам согласился…

Не торопясь, спокойным тоном, Волибор «разложил всё по полочкам»:

- С чем я согласился? Что в войске неспокойно? Ну, так да! Чтобы это увидеть, семи пядей во лбу иметь не нужно: ратники в край распоясались, скоро и тысячных с сотниками поганым словом слать станут. Согласился, что со всем этим срочно что-то делать надо? Так тут только дурак не согласится. Этим, наш воевода, собственно, и занялся.

- Да чем он занялся?! – возмутился Добрыня – Выбрал себе четырёх доходяг перепуганных, да избил их при всём войске?! По-твоему так вопросы решаются?!

-  Ты, я вижу, туда, куда удобно клонишь – прищурившись, улыбнулся бывалый тысячный – Духовладу почём знать, кто в войске доходяга, а кто нет? Взял первых, кто на глаза попался, и все ни на что не годными оказались! Я-то и не ждал, что они своего воеводу посмеют палками забить, но они даже себя защитить не смогли! Да что там: даже слаженно выступить не сумели! А по весне, их ведь уже не палками лупить будут… Да и нас тоже.

Добрыня, несколько оправившись от неожиданного поворота, перевёл спор на тему, более благоприятную для своей позиции:

- Те пятеро – это ладно! Все мы обучались своему ремеслу, через боль и побои… Но вот вчерашнему действу, уж точно никаких оправданий нет! Он себя что, Богом всемогущим возомнил?! Так запросто людям головы рубить! Без всякого суда, без доказательств вины…

- А ты, значит, сомневаешься, что те ратники попали в руки горожан именно во время ночного налёта на городскую окраину? – перебил Волибор спокойным вопросом.

Поперхнувшись собственным возмущением, Добрыня, с «бегающим» взглядом, снова попытался перестроиться, не оставляя при этом возмущённой интонации:

- Да дело не в том! Я о том толкую, что это люди, ЖИВЫЕ ЛЮДИ! Да этот самодур, нас всех за разменную монету держит: захотел – голову с плеч, захотел – палкой избил! Только ратники такого долго терпеть не станут! Ещё жива память, как спасались бегством высокородные тысячные!

Изобразив задумчивость, Волибор ответил, растягивая слова:

- «Разменная монета»? Хорошее сравнение, мне нравится! Так вот, на счёт казнённых вчера: эти люди сами себя сделали «разменной монетой»! Было доведено до всех: горожанам и их имуществу, насилия не чинить! А эти, решили попробовать, что будет. Начали потихоньку по ночам подворовывать, смотрят – всё с рук сходит! Тут и пошло-поехало! В итоге, до того обнаглели, что целыми ватагами по окраинным дворам шастать стали! Понятное дело, что не стерпели сталевладцы… И хорошо ещё, если этой казнью всё обойдётся! А скажи-ка, как считаешь: о чём думали ЛЮДИ, столь горько тобою оплакиваемые, разоряя городские окраины?! Может быть, они думали о том, что из-за их похождений, сталевладцы могут отказаться нас кормить?! В общем, я вижу так: они решили узнать, что будет, если нарушить всеобщий запрет, вот и узнали это! А благодаря им, об этом узнали и остальные дружинники, помышлявшие о подобных промыслах. Узнали, и вряд ли теперь захотят рисковать… И ещё, на счёт того, будто ратники чего-то там долго терпеть не станут: ты тут вспомнил о том, что высокородные тысячные, сбежали от вас в ужасе, но ты, похоже, забыл, как долго они просидели на ваших шеях, вытворяя всё, что им заблагорассудится?! Тогда я напомню тебе ещё кое-что: дружинники прогнали высокородных тысячных, только после гибели Батурия, а до этого молча сносили самые нелепые, несправедливые и оскорбительные выходки своих командиров! Это я говорю к тому, что ты несколько недооцениваешь холопское терпение наших «младших» соратников! Ладно, бывай! Мне нужно проследить за своими людьми, чтоб  организованно разошлись по своим срубам… Да и тебе не мешало бы заняться тем же самым.

Насупившийся Добрыня, оценив непреклонность позиции Волибора, не стал тратить слов впустую, и, резко развернувшись, нервозно зашагал восвояси. Но едва он успел сделать несколько шагов, бывалый тысячный снова задорно его окликнул:

- Эй, Добрыня! (Тот повернулся, вопросительно уставившись на своего бывшего начальника) И Мстивою передай, что он меня неправильно понял!

Несколько секунд, сквозь щёлки прищуренных глаз, посверлив взглядом довольно улыбающегося Волибора, Добрыня вновь принялся отсчитывать нервозные шаги в изначальном направлении, так ничего и не ответив.
                ***
Весь день, в лагере дружины царила крайне напряжённая обстановка: ратники сновали из сруба в сруб, сбивались в толпы, бойко обсуждая перипетии двух последних дней. Относительно спокойно, было лишь в частях лагеря, занимаемых тысячами Волибора и Ратибора. Даже на большей части территории тысячи Ворона, волнение ощущалось достаточно остро. Едва разведя после смотра своё подразделение по жилым помещениям, черноволосый тысячный сразу же занял место в углу собственного сруба, в котором проживали лишь те, кто вместе с ним пришёл в дружину из разбойной ватаги.

Ворон так и просидел весь день на одном месте. Часто с улицы доносился шум оживлённых обсуждений, а иногда даже громогласные призывы к неким решительным действиям. В такие минуты, люди Ворона косились на своего хмурого начальника, но тот неизменно проявлял спокойствие. Проникаясь этим, относительно успокаивались и воины.

За небольшими окошками, затянутыми бычьим пузырём, уже стемнело. По всему лагерю, потихоньку улеглись страсти: ратники готовились отходить ко сну. Ворон и сам уже подумывал о том, когда скрипнула входная дверь. Некоторое время вглядываясь в полумрак просторного помещения, еле-еле нарушаемый скупым, дрожащим светом очага, Ворон, наконец, разглядел приближающегося к нему Волибора. Не скрывая лёгкого удивления, черноволосый тысячный обратился к нежданному гостю:

- Ну, здравствуй! Чем обязан в столь поздний час?!

- Здоров, здоров – ответил Волибор, как-то неожиданно расслаблено – Ну, как же? Надо бы обсудить прошедший день, «перемыть кости» так называемым соратникам… У меня этого уже не сделать, так как теперь там обитает наш несдержанный воевода. Думаю, сейчас не стоит дразнить его шушуканьем по углам…

- Согласен, не стоит – с мрачным видом, кивнул Ворон – Кстати, как он там? Что-то он пугает меня с каждым днём всё больше и больше… Нет, не в том смысле, что я ЕГО боюсь! ЗА НЕГО боюсь…

- А чего за него бояться?! – легкомысленно пожал плечами Волибор – Лично мне кажется, что сейчас он в большей безопасности, нежели в любое другое время своего воеводства!

Ворон, приподняв одну бровь, изучающе уставился на собеседника, будто сомневаясь в его вменяемости, и поинтересовался:

- Ты целый день, где вообще был?! Да по всему лагерю толпы шастают, с призывами сбросить Малыша с воеводства! Как ни крути, раньше было спокойнее…

- А, пустое! – вновь отмахнулся Волибор – Раньше всё ВЫГЛЯДЕЛО спокойнее, но между собой, ратники запросто позволяли себе злословить о нём. И тогда хватало разговоров о том, будто Малыша нужно сместить с воеводства, просто до нас они не доходили. Вчера, когда он головы попавшимся налётчикам рубить стал, я чуть инеем не покрылся! Думал, что его просто сметут сейчас! А не тут-то было, смолчали дружиннички… Я, правда, вчера и сам решил, что воевода наш помешался, но после сегодняшнего «смотра» вижу: решился он на что-то, жёстко решился! И ратники это чувствуют, от того и галдят попусту! А попусту потому, как если б действительно что-то делать замышляли, то готовились бы молча. Малыш сделал свой шаг, жёсткий шаг! И они, вроде как, без ответа его оставить не могут! А таковым, может считаться либо ответное, столь же жёсткое действие, либо такое вот пустое возмущение. Конечно, есть у нас Мстивой, который способен это хаотичное возмущение направить в нужное русло, но вряд ли посмеет, пока у Малыша в войске есть решительные сторонники, и особенно, пока в их числе Я! Да и понимает он, что после такого, дружина в край распоясается! Он-то «воду мутит» ради того, чтоб место воеводы занять, а толку от этого места, в неуправляемой-то дружине?! Не-е-ет, этот до верного разыграет… К тому же, Духовлад постоянно находится в расположении моей тысячи, где может считать себя в относительной безопасности.

- Конечно, может на данный момент не так всё и страшно… Только нам здесь ещё не один месяц сидеть – пожал плечами Ворон – От долгого безделья, у ратников мозги совсем набекрень съедут… Боюсь, к весне, наша дружина в любом случае неуправляемой будет.

- Так в этом же весь смысл сегодняшней показухи! – вдохновенно обозначил Волибор – Каким бы помешавшимся не выглядел Духовлад, но действует он по расчёту: ратников он сегодня  избил вовсе не потому, что руки чесались. У него теперь есть бесспорное обоснование отвратительной боеспособности своего войска! И теперь, до самой весны, ратников ожидают ежедневные тренировки. Так что, если и съедут у них мозги набекрень, то уж точно не от безделья!

Ворон серьёзно задумался. Помолчав с пол минуты, он взглянул Волибору прямо в глаза, и несколько взволнованно признался:

- Знаешь, когда Малыш только начал с этими ратниками возиться, я подумал, что несдобровать ему… Просто, понимаешь, мне доводилось раньше видеть его в деле… Я имею в виду настоящий бой. Там он был хорош! Быстр, ловок, решителен… А сегодня, он сам на себя похож не был: медлительный какой-то, тягучий… Понять не могу, как эти ратники вчетвером с ним не справились?!

- Я сам Малыша раньше в бою не видел, но о его боевом мастерстве много наслышан… Очень много, раза в три больше, чем следует! Правда, от Всесмысла, который – в виду боевой неграмотности – самой сути этого дела видеть не может, но то ладно… Так вот, исходя из того, что мне довелось увидеть сегодня, могу с уверенностью сказать: драться его УЧИЛИ! При этом, занимались лично им: мельчайшие ошибочки исправляли, детали растолковывали… Я так уверен потому, что если бы он сам, с опытом дошёл ко всему, что умеет, то должен был быть раза в два меня постарше, хе-хе! А вот простых ратников, учат совсем по другому: в кучу сгонят, всем сразу пару движений покажут, и оставляют отрабатывать друг на друге до посинения… От того-то, простые дружинники, само;й драгоценной сути тренировки не понимают, и стараются увильнуть от них при любом удобном случае. Боевые задачи, они решают за счёт закалённого лишениями характера, и примитивного боевого опыта. Я веду к тому, что Духовлад ПОНИМАЕТ БОЙ БОЛЕЕ ТОНКО! Ему ВИДНЫ НАМЕРЕНИЯ противников, потому, даже уступая им в скорости, действует Малыш гораздо успешнее. А после того времени, которое он провёл в запойном пьянстве, описанная тобой потеря скорости и остроты движений вполне ожидаема. Но – поверь! – стоит ему пару недель, как следует заняться собой, и скорость, и хлёсткость к нему вернутся. Конечно сегодня – за счёт численного перевеса – ратники могли бы действовать более успешно, только сложность в том, что для этого действовать следовало СЛАЖЕННО, а они были слишком взволнованы, и ещё толком не решили, стоит ли бить своего воеводу в то время, когда он их уже охаживал по полной!

Внимательно выслушав собеседника, Ворон ещё некоторое время помолчал, обрабатывая услышанное, и задал новый вопрос:

- Я, всё-таки, хотел бы ещё знать, как там САМ Малыш… Ну, я имею ввиду… Он ведь живёт теперь в твоём срубе… Хоть как-то вы ж общаетесь…

Слегка покривившись, Волибор отмахнулся:

- Да не хочет он ни с кем общаться… Вон, Всесмысл около него всё время трётся, и тот говорит, что из Малыша сейчас слово вытянуть, ещё сложнее, чем из вашего Вука после ранения… Да я и сам, как только не пытался к нему подойти, а он всё скупо, «сквозь зубы», строго по делу. И с таким взглядом, таким тоном, мол, «Всё, доигрались вы у меня!». Говорю тебе: чувствуется в нём решимость недюжая! Такая, что аж страшно! И хорошо, что страшно… Не знаю, кто как, а я теперь за Малыша горою стану! Только с таким настроем можно сейчас дружину к порядку привести: всё, или ничего! В общем, как ни крути, а горе его, всем нам на счастье!

- А у меня и выбора-то другого нет – развёл руками Ворон – Без Малыша, нас с Рыжим тут съедят. Вон, новички среди тысячных, так на нас волками и косятся! Да, крепко их Мстивой в оборот взял…

- Я бы так наскоро не судил – выразил сомнение Волибор – Это те ещё союзнички! А вот Добрыня, и в правду, похоже, крепко под влияние Мстивоя угодил… Ладно, посмотрим ещё, чья пересилит!

- Посмотрим – согласился Ворон, невесело усмехнувшись.


                КОНЕЦ ПЕРВОГО ТОМА