Офицер

Удивительная штука жизнь. Порою с нами происходит то, что должно или не должно происходить. В конце концов, это то и не важно. Важно, как мы это воспринимаем. Вот так и со мной. Не знаю, на сколько, это должно было со мной произойти, но я оказался в советской, тогда ещё, армии. Описывать все подробности моего вынужденного  сосуществования с системой тотального идиотизма наверное, во-первых долго , во-вторых, теперь уже, ни к чему, да и просто не хочется, особенно на бумаге. Хочу вспомнить одну только историю о том, как я познакомился, и некоторое время пообщался с одним из офицеров всё той же советской армии. Начнём с того, что я по натуре своей изначально не совместим со всем, что связано с погонами. Плевать какими, зелёными, синими или любыми другими. Я этим не горжусь, не хвастаюсь, но и каяться не собираюсь. Просто сие есть факт и, что либо изменить я не в силах.  Нет, я не пацифист. Если Родина, как говориться, позовёт, буду грызться до последнего. Призвавшись в армию, я оказался в литовском городе Шяуляй. В учебке. Учили меня на радиста-телеграфиста. После учебки я попал служить на узел связи в столицу Литвы, славный город Вильнюс. Тут я впервые и увидел старшего лейтенанта Бориса Алексеевича Старостина. Звучит то как? Прям песня. Он на тот момент служил заместителем командира по технической части. Зампотехом то есть. Узел связи был дивизионный и на его вооружении находилось  несколько передвижных радиостанций, несколько сопутствующих  машин, типа дизель, что-то ещё, теперь уже не помню. В основном это были кунги на базе ГАЗ 66 и пару уралов. Всего получалось около десятка автомашин с высокотехнологичным оборудованием. Хочу ещё обратить ваше внимание, что войска,  которые я попал, выли внутренние. То есть ВВ. Я до сих пор не понимаю, чем руководствовалась советская власть, но большинство солдат туда набирали из Средней Азии. Точнее, я понимаю почему, но сейчас речь не о том. Не хочу ни чем обидеть дружественные нам народы, но по тем временам, а это 1983-1985 годы, набор призывников в этих областях выглядел несколько своеобразно. В Шяуляе, например, произошёл до смешного нелепый случай. Из какого-то горного аула в Таджикистане на имя командования полка пришло письмо от местных старейшин, заверенное представителями местных же властей. Просили отпустить своего сына и внука домой в связи с тем, что их племя собирается перекочевать обратно в Афганистан. Командование полка поначалу нечего не поняло. Какой к чёрту Афганистан, там вроде как война идёт. Стали разбираться. Послали запрос в Москву. Оказалось, что существуют некие международные соглашения, на основании которых некоторым горным племенам дозволялось, соблюдая вековые традиции, мигрировать из Таджикистана в Афганистан и обратно, соблюдая минимальные условия досмотра и регистрации. Дальше, больше. Выяснилось, что кочегар из Шяуляя, ни бельмеса не понимающий по-русски,  до того отслужил в афганской армии. И как только племя перекочевало в союз, его поймали где-то в горах и упекли в советскую армию. Шухер был грандиозный, а смеху то было, не передать. Кочевника под каким-то предлогом комиссовали и быстренько отправили домой. Я, почему на этом заострил ваше внимание? Многое из того, что там происходит на, в общем-то вполне государственном уровне, для нас оставалось, да и до сих пор остаётся, мягко говоря, не совсем понятным.  Например, у них там существовала некая убеждённость, что в армии легче всего служить водителем. Дальше, проще. Пригоняешь к военкомату десяток овец и получай через ДОСАФ любые водительские права. Вот такие вот водители и достались Борису Алексеевичу Старостину на доверенную ему родиной военную технику. Правда ему ещё повезло. Среди этих гениальных водителей оказался один эстонец, Митт Аллар Вольдемарович, и литовец, Йокумайтис Антанас Антанович. Антанас, классный пацан, водил газик командира узла связи и был, как водиться, неприкасаемым. А вот Митт то и был лучиком света в царстве нашего старшего лейтенанта Старостина. Даже если проводился плановый техосмотр или техобслуживание вверенной ему техники его горе водители умудрялись или кунги  о ворота ободрать, или эти же ворота обрушить на кабину своего ГАЗ 66-ого. Старостин  все-таки придумал, как выкручиваться из таких катаклизмов. То есть, Митт выгонял на плац поочерёдно все машины, а потом нашим водителям выдавали ветошь и они делали, что могли. Протирали колёса. Но ведь иногда случалось непредсказуемое и неотвратимое. Учения. Узел связи должен был выдвинуться на пересечённую местность и развернуться для выполнения боевой задачи. Вот тогда смотреть на беднягу Старостина смотреть было больно. Была ещё одна загадочная для меня вещь.  Полк внутренних войск размещался в монастырских дворах действующего на тот момент собора Петра и Павла почти в центре  Литовской столицы. Митта, понятное дело не размножить. Что делать Старостину? Техника дорогая и при проведении учений каждую машину должны били сопровождать или офицеры, или прапорщики. Прапорщики Советской Армии это тема для отдельного повествования, состоящего в основе своей из нелепейших анекдотов, которые на поверку оказываются чистейшей правдой. Но речь в принципе всё-таки не о том. Узел связи, так или иначе, умудрялся выехать на учения и, опять так или иначе вернуться. А информацию о том, сколько потом на часть приходило исков о разбитых автомобилях горожан и снесённых к чёртовой матери киосках, командование предпочитала сохранять, как военную тайну. Вернёмся всё таки к нашему  старлею. Красавец мужчина, стройный, подтянутый, великолепные, аккуратно подстриженные, усы.  Нам в казарме в свободное от службы время рекомендовалось заниматься спортом, в индивидуальном, так сказать, порядке. То есть стояли брусья, был натянут турник и штанги также присутствовали. Как-то к нам позаниматься пришёл и Борис Алексеевич. В майке, форменных штанах, босиком правда. Мы ахнули. Нет, не качок. Ходячая гармония мышц. Что он вытворял на турнике и брусьях словами не описать. Потом уже, в дополнение к общей картине, в приватных, так сказать, беседах я выяснил, что он потомственный военный дворянского происхождения. В армии служили и его отец, и деды, и прадеды. Правда, ещё при царе. Его батькам удалось каким-то образом сохраниться в печально знаменитые 30-ые 40-вые годы, чего наш старлей даже несколько стыдился. То есть это была династия, призванная служить Родине. Поэтому у него выбора не было. Армия была его крестом и, он осознавал это с младых ногтей.  Только вот никак не мог понять, что общего между армией, в которой он готов был служить и тем, мягко говоря, странным образованием, в которое он попал. Мне хотелось бы дополнить свой рассказ. До призыва в армию я успел окончить техникум по специальности «архитектура», и даже поработать немного в проектном институте. Меня призвали осенью. Командиры быстро сообразили, как меня можно попользовать. В свободное от несения службы на самом узле связи, я вынужден был писать и рисовать им всякую наглядную агитацию, которой в армии необозримое количество.  Меня запирали в какой-то странной комнате похожей на аудиторию, которую они называли ленинской  и я, в полном одиночестве, вынужден был заниматься пропагандой преимуществ советской армии перед армиями иноземными агрессоров. Вот тогда то и стал ко мне приходить старший лейтенант за жизнь поговорить. Теперь я понимаю, что ему, видимо, на службе и поговорить то было не с кем. А он был начитан, хорошо образован, помимо военной составляющей. Хорошо знал историю. Ему очень хотелось, как можно больше узнать о жизни на гражданке, работе в проектном институте среди архитекторов, особенно девушек, а он был не женат на тот момент. В общем, мы с ним нормально общались, вне, так сказать, устава. Но, при всём этом, служба то продолжалась.  А в рамках служебных отношений он гонял меня как «сидорову козу». То есть наши взаимоотношения полярно менялись. Я добросовестно исполнял всё, что положено, в душе понимая, что его так раззадоривает. Его, похоже, бесило, что я то, в конце концов, отбарабаню свои два года, продолжу образование и буду жить дальше в том мире, который ему казался не достижимым. Наряды вне очереди сыпались на меня, как из рога изобилия. Как-то я очередной раз сидел в своей аудитории, рисовал очередной плакат. Узел связи был расположен в цокольном этаже. Я сидел около окна и снизу вверх рассматривал гроздья рябины, свисающие над этим же окном. Тут и посетила меня идея, как можно согреться дёшево и сердито. Погода на улице была поганая. Зима на носу, холодно, дождь, ветер. Всех свободных от службы солдат, уж не помню для чего, вытащили на плац. Я сходил на улицу, нарвал рябины. Потом соорудил из двух лезвий кипятильник и приготовил себе рябинового отвара. Сижу, продолжаю что-то рисовать. Тут ко мне врывается мой, хоть и в меру, но промокший  старлей. Он был просто в бешенстве, особенно увидев мой рябиновый отар. Коню понятно, что я моментально превратился в суку, сачка и редкую сволочь. То бишь пока мои пацаны мёрзнут там на улице, я здесь в тепле попиваю свой отварчик. То, что я до сих пор ума не могу приложить, какого хрена там, под его командованием делали мои пацаны вообще. Его не смущало. Он кинулся на меня с кулаками. Забыл упомянуть, что он имел ещё и первый разряд по боксу. Я, понятное дело, стал от него пытаться смыться. Я мальчик тоже подвижный был. Мы с ним в догонялки среди парт ещё какое-то время побегали. Видимо ему это наконец надоело и он остановился и вполне командирским голосом приказал мне подойти к нему. Присяга есть присяга, и я как положено по уставу стал перед ним. Старлей ухватил меня за пряжку ремня, а другой занёс кулак для удара. Я, почему-то в этот момент, страха то и не почувствовал. Мысль в голове проскочила странная. Ну будет  у меня фонарь под глазом, выбитый зуб или сломанная челюсть в худшем случае. Всё равно ведь заживёт. А ему, трибунал, как минимум и прощай Прибалтика. Здравствуй далёкий север. Я каким-то, не понятным для себя до сих пор образом, выдавил из себя первое, что на ум пришло: « С господом то посоветовался?» Старлей замер, и моментально как-то сник. Меня отпустил, а сам сел на край скамейки от парты. Потом он, молча ушёл. Но потом всё равно объявил мне два наряда вне очереди, при чём подряд. Это было нарушение устава и мы оба это понимали. Потом я вспомнил девиз русских военных на царской службе: «За веру, царя и отечество». В голове то вера стояла. Я добросовестно, не возмущаясь, принялся отрабатывать взыскание в качестве дневального. Дежурный по роте меня потом предупредил, что Старостин приказал, чтобы утром, когда офицеры приходят на службу, я стоял на тумбочке. Это в общем- то и есть кульминация моего повествования. Так как узел связи располагался в цокольном этаже, чтобы пройти, надо было спуститься на один марш вниз. Встречный марш, на верх, понятно, какое-то время закрывал голову спускающегося. Я, как положено стоял утром на тумбочке. При появлении офицера я должен был не своим голосом орать:                « Дежурный по роте на выход». Наконец появились сапоги старлея. Он не стал спускаться сразу, до конца. Спустившись где-то до пояса, он остановился и ,наклонившись посмотрел, на месте ли я. Я же, изобразив как будто у меня в руках некий церемониальный жезл, якобы стукнув им об пол, торжественным голом изрёк: «Его сиятельство Борис Алексеевич прибыть изволили». И тут самое интересное. Он расхохотался, ну я, понятное дело, за ним. И это было здорово.
     Я потом слегка покалечил руку и меня с узла связи списали в роту обеспечения, художником оформителем гарнизонного клуба. Со Старостиным мы потом на территории части иногда сталкивались и, неизменно друг другу улыбались. А этот случай из своей армейской эпопеи я почему-то всегда вспоминал с удовольствием.