Белые перья на сизой воде

Было холодно. Было очень холодно.

В тот вечер они вдвоем зашли в «Пассаж», в ювелирный отдел. Это был странный поступок с его стороны, и он это знал. Может быть даже, то был самый странный поступок в его жизни. Но иначе он не мог.

Он сразу увидел, что ему было нужно.

- Вот эти интересные, необычные, это стекло?
- Серебро и стекло, все верно.

Он склонился к витрине. Продавец-консультант выложила на черный бархат две серьги: два прозрачных стеклянных стержня, вставленных в граненое крепление.
- Очень стильно, - заметила консультант, бледная красивая женщина лет тридцати. – Особенно выгодно будет смотреться, если у девушки длинная шея.

- Послушай, у Ксюши ведь…эм…средняя шея, и потом, ты уверен, что она будет это носить? - вмешался его друг, Костя, стоявший рядом. – Они слишком…не знаю. Вычурные, - Костя переминался с ноги на ногу: в таких магазинах ему было не по себе, он таращил глаза на ценники и то и дело упрекал в расточительности.
Конечно, Ксюша такое никогда не наденет. И шея у нее совсем не длинная. Скорее короткая.

- Да, я возьму, - сказал он. – Карты принимаете?
- Разумеется, - ответила продавщица. – Вам подарочную упаковку?
- Будьте добры, - кивнул он.

- Ты сдурел? - возмущался Костя, пока они выходили, - Зачем сорить деньгами на нелепые безделушки? Купил бы ей духи, я не знаю, Шанель там, она бы и радовалась.
Мраморный пол чеканил звучное эхо под каблуками туфель. Торговая галерея была пуста, только охранники, да пиджаки на безголовых манекенах. В одной из витрин виднелось длинное серое пальто, и он невольно остановился: в сознании возник знакомый образ, смутный, едва уловимый. Сейчас, в холода, она носила примерно такое же пальто – просторное, светло-серое, прячущее от посторонних глаз ее хрупкость. Объемный воротник надежно защищал от ветров длинную, как у лебедя, шею, которая пахла чистым воздухом, можжевельником и немного – ладаном. Он никогда не хранил в памяти лиц, только голоса и свое впечатление. Ему припомнился Цюрих – белые перья на сизой воде…

- У Ксюши уже есть Шанель, - сказал он вслух.

- Ну, были бы еще, - возразил Костя, - я вон своей уже знаешь, сколько накупил… Она им как дихлофосом, - хохотнул он, - тараканов травить можно.

- А что, у вас тараканы?

- Нет, нет, конечно, - ответил Костя, - их почти ни у кого сейчас нету. Они ушли из городов… Тьфу-тьфу-тьфу.

Городской шум принял их в свои безразличные, колючие объятья. Гудки, свистки, скрежет, лязг. Механический балет грохочущих жестянок. Автобусы, забитые людьми, мерзнущие, кашляющие кришнаиты, и где-то там, высоко наверху, наверное, звезды, которых никогда в Петербурге не видно. Он вынул сигарету. Так не должно быть!.. 
- Мне туда, - указал налево Костя.

- Я там встал, - он махнул в другую сторону.

- Ага, ну ладно тогда, до связи, - они обменялись рукопожатиями. Он докуривал. Костя прошел несколько шагов, но вдруг обернулся, и странно посмотрел. Потом медленно, даже не шаркая, что он делал обычно, приблизился и тихо спросил:

- Кому эти серьги?

Он не ответил.

- Скажи мне, - потребовал Костя. На его щеках проступили красные пятна. Так бывало всегда, когда он злился. Или пугался. 

- Я не знаю, что тебе сказать...
- Как ее зовут, кто она? Давно? Скажи мне! Она же моя сестра!.. Как ты можешь?!

Он покачал головой:

- Не скажу. Не проси.

- Идиот, - ошарашенно произнес Костя, – какой же козёл… Вот ублюдок!..

Он усмехнулся. Выбросив окурок в урну, повернулся к Косте, чтобы попрощаться, но того уже приняло в себя темное тело толпы. 

Он вынул ключи от машины. Вокруг продолжал грохотать Невский проспект.