Казачья Сага, 1 - Весна с зимой спорит

Воспоминания моей тёти Погодиной К.И.

Глава-1.
Давно не было на Дону такой затяжной зимы, с высокими сугробами и трескучими морозами.  Казалось, что и конца ей не будет. Седьмого апреля, на Благовещение, помела сильная метель, кружа крупными снежными хлопьями. Но под лучами яркого весеннего солнца, истощив свои силы, также внезапно утихла, как и началась. Снег на буграх и возвышенностях стал подтаивать. Мелкие ручейки образовали лужицы, в которых, бойко чирикая и разбрасывая крыльями во все стороны брызги, купались воробьи. Ночью мороз снова сковал землю. Шло единоборство весны с зимой. Но весенний день повеял теплом, и осели почерневшие снега. Быстрые ручьи, журча, звеня и переливаясь на солнце, побежали к реке Иловле. Она росла, вздувалась, ширилась, с треском и шумом рвала на себе твёрдый ледяной панцирь и стремительно несла его вниз по течению, к широкому могучему Дону. Он, вобрав в себя силу десятков быстрых рек притоков, выйдя из берегов, щедро выплеснул свои воды на луга, леса и поля, разлившись на многие километры, и непрошенным гостем пришёл в хутора и станицы, заливая их улицы и переулки к великой радости детворы, которая громкоголосой ватагой плескалась в полой воде.

Особенно красив в разливе рек весенний закат. Багровое солнце, скользя косыми лучами по водной глади, выходит из малиновых кудрявых облаков и медленно спускается за темно-синий правый берег Дона, угасая то пурпурными, то фиолетовыми бликами в бескрайней шири вешних вод. Что-то величаво торжественно было в этом зрелище.
А утром в синем, словно чисто вымытом небе, вытянув длинные шеи, курлыча, летят с юга журавли. Дикие утки, шумя крыльями, стаей несутся над разливом. Белокрылые чайки парят над широкою гладью вод.
Дон, напоив землю и оставив ей озёра и озёрца с множеством рыбы, медленно входит в своё привычное русло. Луга, согретые тёплыми, ласковыми лучами весеннего солнца, покрывались пышным зелёным ковром. Весна полновластной хозяйкой шла по Донской земле.

Иван Михайлович Инин, донской казак с хутора Просвирина, лет 37-ми, коренастый, с мускулистой шеей и черно-смольным кудрявым чубом, выбившимся из-под сбитой набекрень казачьей фуражки, управился со скотиной, набрав из колодца вёдра воды и облокотись на сруб, залюбовался весенним утром. Солнце огромным золотистым подсолнухом поднималось на востоке.  Земля, обласканная его лучами, мерно дышала, обдавая ядреным, бодрящим запахом. Лёгкий ветерок приятным бархатом щекотал ему щёки.
 Господи, благодать-то какая, ажник душа радуется! – подумал он. Отдохнула наша кормилица-матушка донская земля, напилась вдосталь полой водицы, набралась силов несметных. А тепереча дал бы бог ведренной погоды, согрелась бы и почахла земля, а там и оглянуться не успеешь, как приспеет время сеять. По приметам должен быть урожайный год.
Звякнула щеколда и вышла из куреня его жена Прасковья, улыбнулась ему, как всегда, тёплой ласковой улыбкой и, перепрыгивая через лужицы, побежала на кухню.
Ну, прямо, как девка статная да ловкая, - подумал он, провожая её взглядом.

Двадцатый год живёт Иван Михайлович в зятьях у своего тестя Семёна Степановича - жестокого, властного, взбалмошного казака, но не ропщет на свою судьбу. У него хорошая дружная семья. Он любит жену и детей. Прошло уже много лет совместной жизни, а ему иногда и вспомнится, как его Прасковья в свои неполные семнадцать лет, обезумив от горя и страха, хотела порешить свою жизнь, так как боялась выходить замуж по воле отца за какого-то Инина Ивана, безродного пастуха с соседнего хутора. Но повеситься ей отец не дал. А выпорол вожжами в сарае, велел жене одеть её в новое платье и привести в горницу на смотрины. Мертвецки бледная от боли она не видела жениха и его опекуна-свата со свахой. Сваты уехали. Придя немного в себя, она попыталась упросить отца не выдавать её замуж, но отец и слышать её не хотел. Вскоре сыграли свадьбу. И только за свадебным столом, когда кричали «горько!», она подняла заплаканные глаза и впервые увидела теперь уже своего мужа. Рядом с ней сидел не старик, как она думала, а красивый, сильный, широкоплечий, с бронзовым от солнца и ветра лицом и добрыми карими глазами восемнадцатилетний казак. Он так ласково посмотрел на неё, улыбнулся, крепко поцеловал, что она уже не слыхала надрывающейся гармони, свадебных песен, пляски, звонов рюмок.  Она видела только его, и ей казалось, что это сон. Именно о таком муже она мечтала, ждала его. И теперь он с ней.

 - Нет, это не сон, - думала она, это сам бог послал мне его, за моё терпение.
Так и живут они в полном согласии и любви. У них уже семеро детей. Первенцу, любимому Грише, восемнадцать лет. И часто по ночам, когда уснут дети, они тихонько говорят между собой о том, что пора уже думать и о снохе. Не раз переберут всех хуторских девчат, но лучшей жены для Гриши, как Маша Попова, не находят.
Только вот не отдаст её отец за нашего Гришеньку, говорит мать. Он ищет ей богатого жениха. Слух прошёл, убыть хотять к ней заслать сватов с другого хутора. А наш Гришенька сохнет по ней. Вот было бы у нас пары четыре быков да хорошие арбы, шалаши, плуги, а то ить акромя голопузых ребятишек ничаво нету.

- Э! Не горюй Параня, не гняви Бога. Ить не последний кусок доядаем и не последними людьми слывём по хутору. Ишо нам завидують, что живём мирно да ладно. А богатство - дело наживное. Не в богатстве счастье, а в детях. Ну, а дети у нас с тобой хорошие. Гляди, как Гриша-то работает, любо дорого поглядеть. Всё в его руках горить. Да и Фешка, Васятка, Тишка тоже подросли и стали помогать. Я вот надысь договорился с Абрикосовым с хутора Песчанского сменять наших старых быков на яго бычат. А там скоро и от наших коров подрастут бычата. Всё обойдёться, Параня, главное, - были бы здоровы дети. Спи, Параня, спи!
Гриша стоял на порошках куреня и сосредоточенно смотрел в сторону Матневки. С замиранием сердца он ждал, когда в вечерних сумерках раздадутся звонкие голоса матневских девчат и среди них самый милый, самый дорогой, безудержно манящий к себе голос Маши Поповой.

Гриша любил её пылкой юношеской любовью. Она незаметно вошла в его сердце, заполнив его чем-то приятным, нежным и тревожным.  И он уже не мог представить свою жизнь без неё.  Здравый смысл иногда говорил ему, что богатый, высокомерный, своенравный казак Попов, отец Маши, ни за что не отдаст дочь замуж за него, бедного казака.  Но этот здравый смысл настолько слаб против страстно влюблённого сердца, что вспыхнув на мгновение, угасал, как искры в ночи, а надежды на их счастливый брак придавала ему силы.
Маша как-то сразу повзрослела и похорошела. Эта резкая перемена бросилась в глаза отцу и он стал подумывать о богатом зяте.
Ты мать в оба гляди за Манькой-то. Вона, как она раздобрела, что тебе нагульная тёлка. Пора и взналыгать, а то, глядишь, с этими гулянками и до бяды рукой подать, - сказал он жене. Надысь в церкви встретил я Чекунова Евлантия Савича с хутора Колодского. Так вот они хочут осенью сваво сына женить, ищут ему подходящую невесту. Ну, мы так промеж себе погутарили трошки:
 - Слыхал, кубыть у тебе дочь уже на выданье? – спрашиваить это он у мене, - а у нас сын жених. Вот можить осенью и породнимся?
 - Так чаво ж, я несупротив хорошего зятя, - это я яму так ответствую. Вот и порешили мы: ежели наша Манька пондравиться Евлантию Савичу, то они осенью приедут за неё свататься. Только ей про это гляди у мене ни шикни, а то зараз же прибью.

Маше давно нравился Гриша, как серьёзный и обходительный паренёк. Но в один из дней она вдруг поняла, что в её душе произошло что-то непонятное. Какое-то необъяснимое, тайное чувство, ею ещё никогда не испытанное, шевельнулось в ней. Гриша наполнил её душу, мысли и чувства. Она постоянно думала о нём и её неудержимо тянуло к нему.
Ох, и чаво это со мной делается? Вот так прямо без стыда и совести побегла бы к нему, думала она. День и ночь всё об нём душу сушу. Я какая-то чудная стала. Вот увижу яво – петь хотиться, а ежели не вижу день или два, тоска наподаить. Скорей бы эта проклятая грязь просохла, да пасха пришла. Всё чаще бы на кургане видались.
Маша готовилась к пасхе. Она мыла наружные оконные стёкла куреня.
 - Минькя, а Минька! Поди-ка сюда! – услышала она голос из-за плетня и тут же, бросив тряпку на землю, выскочила на улицу. У плетня стоял Андрюшка Голенастный с хутора Просвирина.
- Минькя! Гришка велел тебе с девками в субботу вечером придтить на курган. Там уже земля просохла.  И тудыть пойдут наши девки с парнями. Гриша возмёть гармошку и парни будут петь новые припевки.
- Хорошо, придём! – с радостью сказала Маша  и тут же побежала к Даше и передала весь разговор с Андрюшкой.
- Даша! А давай и мы сложем припевки. Побегли к Ульке и Натьку позовём, и Устьку.
Долго девчата перебирали одна другую, мучились над припевками, но у них ничего не получилось.

- А ну их к чёрту с этими припевками! – с досадой сказала Устька. Ажник спина вся взмокла, кубыть цепами на гумне пшаницу молотила. Сколько мы бьёмся. А ничаво путняво не придумали. Ни ладу, ни складу в них нету. Осмяють нас парни с такими припевками, да и только.
-  Девчата! А давайте лучше сходим к бабке Федоре. Она ить,  гутарють была на хуторе наипервейшая песельница, - предложила Даша. Она много знаить разных припевок. Вот каждая из нас и запомнить, какая ей пондравится.
- А то чаво же, дело гутаришь. Пошли! – согласились девчата.
Бабка Федора встретила их приветливо. А когда узнала, зачем пришли, то очень обрадовалась. Повеселели её старческие глаза. Она словно помолодела. Торопливо зашаркала по кухне, убрала со стола чугун, посадила их на скамью за стол, сама села на табуретку против них и стала рассказывать, как она в молодости хорошо пела песни и даже сама складывала припевки. А потом, поправив на голове платок, выпрямилась и старческим дрожащим голосом запела, помахивая рукой и покачивая головой. Девчата слушали внимательно и запоминали. Некоторые припевки просили повторить. И она снова с удовольствием их пела. Поблагодарив бабку Федору, они пошли домой, весело напевая.
В субботу, когда начало садиться солнце, девчата, одевшись по-праздничному, прибежали к Маше. Она их уже ждала у калитки.
 - Ох, Маша, как ты нарядилась! Ну, впрямь принцесса. Гриша ажник обомрёть! – воскликнула Устька.
 - Да ладно вам! Девчата побегли на курган прямиком по тропке, а то по дороге дюже грязно, - предложила Маша.
 - Побегли.
 Перепрыгивая через лужицы, они дошли до тропинки и побежали по ней, весело разговаривая. У бугра их поджидали матневские ребята. А на кургане уже танцевали просвиринские парни и девчата. Гриша играл на гармони и всё время поглядывал на Матневский бугор. Вдруг он увидел, как с него стали спускаться парни и девчата, и сразу же среди них узнал Машу. Сердце сладостно забилось, пальцы проворно забегали по кнопкам гармони, и танец ожил, словно в него подбросили огня. Весело закружились пары.

 - Ты гляди, Гришка-то, как покраснел и заухмылялся, ажник рот распластался до ушей, сказала девушка стоящая рядом с ней парню, - свою матневскую кралю увидал. Вона как жарить на гармошке, ажник ногами не успевають перебивать. Чудной какой-то парень. За чужой увязался. Кубыть свои девки перевелись.
- Так она же вона какая красивая. У Гришки губа не дура.
- А у нас на хуторе чаво же, по-твоему и красивых девок уже нету.
- Почему же нету? Есть. Каждому своя девка красивая. А эта для всех красивая.
Подошли матневцы, гармонь замолчала и танцы прекратились
- Здорово живёте, просвиринцы!
 - Слава Богу, матневцы.
-  Примите нас в свой хоровод?
- Ну, а чаво же, валяйте! Мы гостям завсегда рады. Всё веселее будит, сказал громко Родька и поглядел на Гришу.
- Ну тады, Гриша, играй припевки! – крикнула Устька, а вы просвиринцы начинайте! Все стали вокруг гармониста. На середину круга вышел Михаил, стал подбоченясь перед девчатами и слегка выставил вперёд правую ногу.
- Гриша давай!
- Гриша лихо растянул меха и звонко, переливчато полилась мелодия. Михаил запел.

                Ой, вы девки, ой вы девки,
                До чаво ж красивые!
                От сурмил, белил, румянов,
                Как кобылы сивые!

Парни дружно рассмеялись, а девчата загудели, как шмели. Высоко подняв над головой платочек, упершись левой рукой в бок, приплясывая, выскочила Устька.

                Храбрых, дюжих казаков
                Всех служить заставили,
                А киластых, да хромых
                На развод оставили.

   Девчата взвизгнули от удовольствия, а парни загоготали, как гусаки. Родька подтянул ремень, одёрнул рубаху, надвинул на лоб фуражку, прошёлся по кругу и остановился перед Дашей.
               
                Из колодца вода льётся,
                Чистая, холодная,
                Моя милка задаётся
                На ней платья модная.

Даша взяла руками концы лёгкого платка накинутого на плечи и важно подошла к Родьке, слегка кивнув ему головой.
                Ох, коровушка, корова
                Мычит да не телится.
                Перебрал всех девок Родя,
                А никак не женится.

Мощное многоголосое ха-ха-ха! Понеслось по кургану. «Не в бровь, а в глаз» - прокричал визгливый девичий голос. Родька смущённо улыбаясь, помахал Даше кулаком.
 Пригладив на голове волосы, на середину круга вышел Яким.
               
                Ой, заря, заря, заря
                Да в небе занимается.
                Год хожу за милкой я,
                Она же надсмехается.

 Не успел Яким уйти, как к нему подбежала Настя и взяв его за рукав, запела.
   
                Ой, туман, туман, туман
                Всё по лугу стелется.
                Казачок любимый мой
                На подружке женится.

-  Гриша, давай свою припевку! Крикнул Родька. Гриша встал со скамейки, сыграл проигрыш, поглядел на Машу и запел:
                Ох, соловушка залётный
                Звонко ты поёшь весной,
                Поляти ты к моей милой,
                Про мою любовь пропой.

Все посмотрели на Машу. Она засмущалась и стала прятаться за девчат, но Ульяна взяла её за руку и вывела в круг.
               
                В быстрой речке я купалась,
                В ней вода игривая.
                Век бы с милым не рассталась
                И была б счастливая.
Попела Маша и убежала к девчатам.
- Михаил! На гармонь, сыграй польку с каблучком. Я трошки потанцую, сказал Гриша.
Михаил заиграл, а Гриша пригласил Машу на танец. Она с удовольствием подала ему руку, так как с нетерпением ждала этой минуты. За ними становились пары за парами. И танец начался.
Уже стемнело и ребята разожгли костёр на заранее приготовленной старой траве и корней. Пламя яркими языками взметнулось вверх, выбрасывая искры, которые золотой россыпью плыли в вышине и таяли в ночи.
-  Ой, Гриша! Да ты погляди, какая же красота-то, - воскликнула Маша.
- Тебе ндравится? Я рад. Это я всё для тебя делал. Боялся, что не придёшь. Сидел, как на иголках тебя поджидаючи. Играю на гармошке, девки с парнями танцуют, а я их не вижу, всё про тебя думаю. Уж дюже соскучился я по тебе. Давай Трошки с ними побудем и пойдём.
- Давай, Гриша.
 Девчата и ребята все становитесь вокруг костра. Зараз будем играть в третий лишний, крикнул Гриша. Становитесь парами. Поиграв немного, Гриша с Машей ушли. За ними следом пошли и другие пары. Опустевший курган окутала ночная тишина. Лишь прохладный весенний ветерок играючи шевелил нестлевшие угли костра и они светились, мерцающими звёздами на далёком небосводе. Гриша проводив Машу, шёл домой, насвистывая весёлую песенку. На востоке занималась заря.

Далее - глава2. Хуторская пасха
http://www.proza.ru/2016/12/11/426