Дуркин дом. Глава 20

               
          Сегодняшний путь домой показался ему особенно долгим. Многолетняя привычка к одному маршруту вынуждала ждать автобуса, курсирующего с нарушением расписания. А тут еще, как назло, зарядил проливной дождь. Философский взгляд на небо отнюдь его не умилостивил. Удерживало Виталия отсутствие зонтика, пока он добежит до метро, промокнет до нитки, кроме того, условие ему диктовало природное упрямство. «Упрямство хорошо в достижении цели», поучал будущее медицинское светило его научный руководитель. «Вы, Аносов, далеко пойдете, если будете проявлять напористость в отношении благого дела». Естественно, что спор «кто – кого» не подходил под это понятие. Сегодня за благость Виталий воспринимал неизвестно, где запропастившийся автобус. Главное, что его беспокоило в последнее время – судьба его кандидатской, находившейся под угрозой. Неужели из-за строгих придирок излишне пунктуального преподавателя все года его обучения: сначала в медучилище, затем в медицинском институте, окажутся бесполезными? Второй попытки не будет, так он решил для себя, ради этой чертовой кандидатской он вкалывал без отдыха и развлечений, вторым его домом стала библиотека. Он просиживал над учебниками до самого ее закрытия. Недосыпание, лишение себя отдыха, пренебрежение устройством личной жизни – жертвы, на которые он сам себя обрел. В те редкие ночи, когда он позволял себе высыпаться, во сне Виталий видел отнюдь не новенькую красную корочку, а жирного, с хрустящей корочкой зажаренного цыпленка. Временами он настолько явственно ощущал его ароматы, что буквально исходил слюной. Есть хотелось всегда, трудно было запретить себе думать о еде, особенно на фоне пустых, магазинных прилавков, обреченно-обозленных лиц своих сограждан и многочисленных обещаний властей сделать жизнь простых людей лучше. Денежные реформы спровоцировали обесценивание денег, что привело к обнищанию населения. Характерная примета времени – длинные очереди, за всем, что находилось в открытом доступе. Голодные взоры провожали любую крытую фуру. А вдруг, повезли продукты, а главное, куда? Находились среди страждущих и такие, кто был готов раздобыть еду любым, даже противозаконным способом. Росло число преступлений, отличавшихся беспощадностью и излишней агрессивностью. Но, если с уличной преступностью еще как-то можно было совладать, то организованная оставалась неуправляемой. Невозмутимого Виталия трудно было поразить, но, как и большинство сограждан, он пережил ужас, узнав о вовремя предотвращенном теракте в бывшей северной столице, в мае 1992 года. Благодаря оперативной работе стражей правопорядка были спасены ни в чем неповинные люди. Волна неудавшихся терактов эхом прокатилась и в Москве. Некто самонадеянный бросил вызов властям, случайные человеческие жертвы не в счет. Подозреваемые были арестованы, но, благодаря избранной оборонительной тактике, смогли избежать заслуженного наказания. Признание невменяемости – шанс уйти от ответственности за задуманное, но к счастью не совершенное преступление. С таким возможным убийцей Виталию пришлось немало поработать, ощущая себя в роли судьи, он определял душевное состояние подозреваемого. От врачебного заключения зависела судьба человека и, может быть, даже ни одного. Принимая во внимание, что от ошибки никто не застрахован, Виталий старался быть беспристрастным, это давалось ему нелегко. Видеть перед собой человека, пусть косвенно, но виновного в гибели женщин, стариков и детей и сохранять невозмутимость – настоящее испытание. Припоминая последнюю встречу с подозреваемым, он корил и одновременно искал для себя оправдание. Может быть, зря он согласился принять на себя ответственность за судьбу подозреваемого? Тридцатилетний мужчина всякий раз неохотно шел на контакт, в глазах его угадывалось презрение. Негативная эмоция вызывала в Виталии ответную реакцию. Многочисленные тесты, предложенные испытуемому, он отверг, даже не взглянув на разложенные по столу картинки и фотографии. Одни и те же вопросы, которые Виталий задавал по-разному и в иной последовательности, интерпретации, предполагаемый террорист воспринимал неадекватно. Игнорируя логику, он отвечал на них невпопад. Виталий позволил себе довериться собственной интуиции, которая уже не в первый раз нашептывала психиатру: подозреваемый страдает паранойей. Но на это раз вверх взяла ненависть, и вердикт врача был однозначен: «вменяем». Виновник врачебных терзаний узнает об этом лишь на суде. Первым распорядителем его судьбы для подозреваемого оказался Виталий. Опять и опять он задавался вопросом: прав он или нет? Ему был противен угрюмый субъект, не желающий контактировать, невзирая на применяемые к нему современные методики психоанализа. А почему он, дипломированный специалист, должен мучиться от угрызений совести, если водителю рейсового автобуса наплевать на ожидающих его пассажиров?!
Сплошная серая завеса, укрывшая небо, лишала всякой возможности на прекращение надоедливого дождя. Закроюсь портфелем и добегу до метро. Рискнуть оказалось проще, чем исполнить. Портфель – ненадежное укрытие от ливня, а коварный ветер часто меняет направление. Как Виталий не пытался уберечься от настырной воды, за пару минут коротких перебежек он успел изрядно намокнуть. Резкий, автомобильный сигнал, заглушивший раскаты грома, привлек внимание Виталия. Оказывается, он ступил на проезжую часть.
- Эй, Аносов!
Виталий замер на месте. Кому он мог понадобиться? Метрах в трех от него остановился автомобиль, из него выглянул парень, лицо которого заинтересовало Виталия. Кажется, они раньше где-то встречались. Нечто детско-сосредоточенное во взгляде напомнило о школьных годах, может, это кто-то из его бывших одноклассников?
- Привет, не узнаешь? Садись в машину.
Виталий воспользовался предложением, - Спасибо, как назло, вышел сегодня без зонта.
Его приветствовала половинчатая улыбка. Серые в крапинку глаза светились радостью. Соломенные волосы, приметные в детстве, потемнели. Высокий лоб испещрили мелкие морщинки. - Славка Громов!
- Вспомнил школьного приятеля.
Виталий не скрывал удивления от увиденного. Громов – умник, ранее никогда не к кому не проявлял дружеских чувств. – Ну, здравствуй.
Лежащие на руле руки могли многое поведать о своем владельце. Ухоженные, белоснежные, без единой царапинки, они выдавали сферу деятельности Громова. В детстве он отличался дотошностью, занудством, и достаточной долей недоверия ко всему новому, включая и людей, чем заранее настраивал против себя окружающих. Посмотрим, что изменилось с годами.
- Тебе к метро?
- Да, автобуса не дождался. Виталий обвел восхищенным взглядом комфортабельный салон автомобиля, где все отличалось стильностью и позволяло сделать вывод, что хозяин этого авто не привык экономить. – Твоя? 
- Моя. По работе приходится крутиться. А ты как поживаешь?
Хвалиться Виталию было не чем. Прошли те времена, когда высшее образование было в почете. Продолжительный вздох предшествовал его ответу. – Неплохо.
Повисшая пауза в начинающемся разговоре создала некое напряжение. Виталий не знал, о чем говорить с человеком, которого не видел десять лет. На фоне его реальных успехов Аносову не хотелось нарваться на сочувствие, хотя такие, как Громов, не расположены к жалости. – А ты давно водишь?
- Пять лет, как приобрел свой первый авто.
- Меняешь автомобили, как перчатки?
- Нет. Honda – второй мой автомобиль. , до этого была отечественная Лада. Мужик пьяный врезался, пришлось продать, себе в убыток, а на вырученные деньги плюс ощутимая прибавка, и вот она, почти новенькая, моя любимая машинка.
Виталий улыбнулся, - В детстве ты больше предпочитал игрушечные. Если не секрет, где работаешь?
- В автосервисе, - проследив по направлению взгляда собеседника, Громов добавил, - Догадался. Верно, я не механиком работаю. Два года назад открыл собственное дело. Сначала влез в долги, хотя привык жить по средствам. Было нелегко. Но тем больше ценишь достигнутое после пережитых испытаний.
Откинувшись на мягком сиденье, повторяющем форму тела сидящего человека, Виталий позволил себе расслабиться. Славка ранее не отличался любопытством, стало быть, не надо сочинять о себе небылицы. Громов уверенно вел автомобиль, вероятно, за годы практики уже наловчился. А ведь и у него, Виталия могла бы быть машина не хуже, если бы послушался маминого совета и выучился на юриста, или хотя бы стал шофером-дальнобойщиком. Как материнский хахаль, усмехнулся про себя Виталий. Колесить по стране – заманчивая перспектива, много интересного можно увидеть, познакомиться с новыми людьми, как говориться, завести выгодное знакомство, получить массу впечатлений, и все это в процессе работы. 
- Чего вздыхаешь?
- Да, так, - неопределенно ответил Виталий. – А до метро далеко?
Перед ответом Громов внимательно осмотрелся, - Я здесь случайно оказался, район для меня незнакомый, но,  кажется, метро неподалеку. Только в пробке придется постоять, - так и есть. Темно-зеленую «Хонду» окружили автомобили, выстроившись плотной колонной. – Ты торопишься?
Виталий отрицательно покрутил головой. Кроме диссертации, с которой он не расставался ни дома, ни на работе, его никто и ничто не ждали. За стеклом по-прежнему бушевала стихия. Стремительные порывы ветра подгоняли одиноких прохожих, в числе которых мог быть и сам Аносов. Так, что ему еще повезло, за что и нужно отплатить благодетелю. Смешно, Славка Громов – благодетель, можно сказать, его спаситель. Это также невероятно, как честный вор. Ах, да! Вспомнил, сегодня судьба его свела с таким, честным кладоискателем. Впрочем, Славке об этом знать вовсе не обязательно, и чтобы не было лишних расспросов, нужно самому задать подходящую тему для разговора. – Слава, а ты куда направлялся?
- Туда, где мы все ранее жили. Помнишь?
Как тут позабыть? Все детство пролетело в районе Молодежной. Знакомое, родное, и, похоже, навсегда. – Я живу по тому же адресу, только подъезд сменился, и метраж больше стал. Я слышал, что наши пятиэтажки скоро будут сносить.
- Собираются. А я, как и ты сменил апартаменты. Живу отдельно от родителей, пока в  однокомнатной, а там, видно будет, - многообещающе промолвил Громов.
Такие, как он, слов на ветер не бросают. Жаль, не нашлось нейтрального повода, полюбопытствовать, какое у Славки образование? Придется обойтись без инициативы, а то последуют ответные расспросы. – Ты кого-нибудь из наших видел?    
- Приходилось, - неохотно прозвучало в ответ. – Мне некогда парой слов иногда перекинуться. Кручусь с утра до вечера. Не веришь?
Догадливый, черт. Краем глаза разглядел мое недоверие. – На каторжного ты не похож, Славка. Работать любишь, а в школе, помнится, ты в отличниках не  числился.
- Но и троечником никогда не был. Школа, которую мы с тобой имели несчастье посещать, насаждала среди учеников однотипность, выращивая посредственности. Никогда не стремился быть таким, как все. Но приходилось мириться с предложенными условиями, иначе, себе дороже. Кузьмина Ольга помнишь ее, на второй год в девятом классе осталась. Подругу ее, Павленко, того хуже, за прогулы из школы исключили.   
Весть о строгой расправе над бывшими одноклассницами не произвела на Аносова удручающего впечатления. Подумаешь, не велика потеря. – Прогульщиц обычно в вечернюю переводят, с обязательным условием трудоустройства, - добавил Виталий.
- Откуда такая осведомленность?
- Соседская девчонка была в их числе, - на ходу придумал Аносов. – А как Журавлева поживает, тебе это известно? – не из любопытства, а ради поддержания беседы спросил Виталий.
- Хорошо поживает, можно сказать: лучше всех. В Новую Зеландию укатила к мужу.   
Ни один мускул не дрогнул на его изумленном лице, а глаза, отгороженные от мира стеклами очков, он вовремя успел отвести. Пусть никто никогда не узнает о его давнишней любви. Сглотнув, Виталий собрался с духом, и произнес, - Может, не к мужу.
Последняя надежда рухнула, как карточный домик. – К кому же еще? Родственники у Журавлевой все в Москве. Помаленьку живут, - короткая пауза сменилась радостным известием. – Вроде, пробка рассосалась, теперь быстрее поедем.
Какая она красивая, словно принцесса. На вечер, по случаю окончания восьмого класса Наташа пришла в пышном белом платье, ее золотистые волосы были нарядно убраны, все в заколках и крошечных брошках. Казалось, что на ее миниатюрную голову присела сразу стайка разноцветных бабочек. Подует шаловливый ветерок, и все это великолепие разом вспорхнет, указывая в каком направлении шествовать юной барышне. Она пела о школе, аккомпанируя себе на гитаре, а он … Сколько раз он собирался научиться играть на гитаре, чтобы хоть чуточку заинтересовать ее… Новая Зеландия так далека, почти на другом конце света.
- Завидуешь?
Его вздох Слава расценил по-другому. И ладно, пусть лучше думает, что он сам не прочь прокатиться на другой конец света. – Есть немного. О заморских странах рассказывают столько интересного, - напоследок Виталий улыбнулся, вот только, где было знать Громову, что эмоция эта предназначалась отнюдь не далекой державе, а ее жительнице.
- А ты кем работаешь? – Слава в упор уставился на собеседника, будто заранее сомневался в его правдивости.
Пусть. Не напрасно он не доверяет, я все-таки схитрю. – Я в суде работаю, этим … прокурором.
- Ну, и кого сегодня судили? – с самым серьезным видом полюбопытствовал Громов, в душе подсмеиваясь над незатейливым фантазером.
- Одного человека … , - в смущении от вранья, Виталий залился краской и уставился в окно. Как неловко получилось, - Не в суде я работаю. Я потом как-нибудь расскажу тебе о своей работе, а сейчас не спрашивай меня.
Советская система образования не прививала детям деликатность, не обучала искусству вовремя прервать разговор, ограждая, тем самым, собеседника от ненужных расспросов, а готовность поставить себя на место вопрошаемого – врожденное качество, которому научиться невозможно. Славка Громов оказался деликатным человеком. Весь оставшийся до Молодежной путь рассуждал о трудностях первых шагов предпринимательства. Виталий слушал рассеянно. Вместо вороха бумаг, подготовленных к заполнению и регистрации, ему представлялось милое личико с нежной улыбкой. Оно улыбалось только ему, а ни какому-то мужу из мифической Зеландии. Мысленно Виталий почти отважился поцеловать алые, манящие губы, тянувшиеся к нему сквозь плотную завесу дождя. Неожиданно автомобиль дернулся, его слегка подбросило и, желанное видение из детства исчезло, словно его и не было, а в месте с ним скрылась из вида новенькая «Honda», увозя своего счастливого владельца.
- Почему так поздно, Виталик? – были первые слова, которыми его дома встретила  мама.
Отвечать на заурядные, ежедневно задаваемые вопросы не хотелось, но, если не удовлетворить материнское любопытство, будет хуже. – Автобуса долго не было. Мам, знаешь, кого я сегодня встретил? – не дождавшись верного варианта ответа, Виталий промолвил, - Громова Славку. В школе он был мелким, неприметным, ни учителя, ни ребята особо не обращали на него внимания. Сейчас … он работает механиком в автосервисе, живет, по его словам, от заказа до заказа.
Ольга Сергеевна вставила замечание, - Вот и ты бы лучше, Виталий, механиком пошел работать. Они никогда без работы сидеть не будут. Сегодня о чем люди мечтают? О собственном автомобиле, а не о том, как устроиться в больницу, да еще такую, как у тебя.
Старая песня, и даже тот способ, к которому прибегал Виталий, не избавлял его от выслушивания бесконечных, необоснованных упреков, которыми щедро извергались из материнских уст. «Чокнутое место», «рассадник идиотов», «Дуркин дом», «там содержатся и работают одни дебилы», - каждый раз Ольга Сергеевна награждала работу сына нелицеприятными эпитетами. Ясно, чего она добивается. Поначалу Виталий спорил с матерью без устали, указывая близкому человеку на ее заблуждения. «Мама, коллектив нашей больницы ведет самоотверженную борьбу за психическое здоровье пациентов. Они тоже люди, хотя не такие, как все». Мать перебивала его снова и снова: «В нашей стране нельзя быть не таким, как все. Если человек говорит, не то, что думает и думает, не то, что говорит, он – псих, и людям без разницы: в твою или в соседнюю больницу его определят, лишь бы освободить, избавить от него общество. Медперсонал, работающий с психами, сам со временем перестает чем-либо от них отличаться, потому, что сумасшествие заразно. Я не желаю, чтобы моего единственного ребенка относили к умственно неполноценным». Из всего вышесказанного Виталий сделал неутешительный для себя вывод: мать до сих пор считает его маленьким, думает, что ему без нее не обойтись.
А дождь все лил и, кажется, с удвоенной силой. Неутомимый. Жаль, что у него так не получается. Учебная литература, справочные пособия, общая тетрадь в дерматиновом переплете и его взгляд, устало затерявшийся между строчек. Сейчас соберусь с мыслями и продолжу. Широкое запястье с потрескавшейся кожей застыло над исписанной страницей, вместо которой перед глазами возникала холеная, не привыкшая утруждаться мужская рука. Прокручивая в мыслях недавнюю встречу, Виталий поймал себя на мысли, что он уже завидует. Он ничуть не хуже Славки, а разница в материальном обеспечении свидетельствует об обратном. Может, к черту ее, аспирантуру, попроситься к Громову в автосервис. Не беда, что он в автомобилях разбирается не лучше, чем Славка в анатомии. Обучится, и, может, как знать, через год у него будет старенький, но свой, собственный авто.
- Сынок, что вздыхаешь?
Задумавшись, Виталий не заметил, как к нему подошла мама. Она обняла его за плечи, большую вольность Ольга Сергеевна не решила себе позволить. Что поделаешь, сынок ее повзрослел, но никак не поумнеет. Запрокинув голову, Виталий посмотрел на маму снизу вверх, вот только улыбка у него вышла несколько вымученной. – Немного устал, - и тут добавил, - Ничего, говорят, что в молодости полезно уставать, что мобилизует творческие способности.
- Больно на тебя смотреть. Изводишь себя понапрасну. Что хорошего ждет тебя в больнице? Можно до пенсии прождать, пока освободиться место заведующего. Только при такой жизни ты раньше времени в старика превратишься. Тебе бы отдохнуть дома, выспаться. В твои годы с девушками нужно встречаться, по кино, театрам, выставкам ходить, а ты живешь, словно затворник.
Что он мог возразить матери? Оправдываться, утверждая, что его устраивает жизнь затворника? Но это не так. Ему нравиться общаться с людьми, именно поэтому он и выбрал для себя такую специальность, для него увлекательно копаться в тайниках чужой души. Утверждение о том, что врач – не профессия, а призвание, набило оскомину. Все это неважно, главное, работа врача ему интересна, наукой он занимается не ради получения ученой степени, а ради достижения высокой цели, такие ориентиры он сам себе обозначил. Он наслаждался самим процессом работы, поиском путей, ведущих к ответу на вопрос, который всякий раз приобретал иное, отличное от первоначального значение. Он искал, стало быть, жил, не ведая, когда и чем окончатся его терзания. Никогда и некому он не признался бы, что более всего опасается перемен, ведущих возможно, неизвестно куда.
Чай, который ему принесла мама, успел остыть, а маргарин, на котором жарилась картошка, напротив, застыл, покрывая котлеты с мало аппетитным гарниром, отвратительным сальным налетом. Виталию не хотелось обижать маму, так вышло. Ольга Сергеевна застала его за неблаговидным занятием: содержимое тарелки, приготовленный с любовью ужин, перекочевал в полиэтиленовый пакет. Застигнутый на месте преступления, Виталий вздрогнул.
- Выбрасывать собрался?
- Нет, мам. Я собаку бездомную хотел покормить.
Обиделась, несмотря на достойное оправдание. Однако что-либо менять было уже поздно. Ольга Сергеевна ушла, хлопнув дверью. Не поняла. Последнее время они как будто на разных языках изъяснялись, мама навязывала ему свою точку зрения. Когда тебе каждый день твердят: «Уйди, брось, оставь, начни сначала», возникает естественное желание поступить по-своему. Мать тоже можно понять. У него отпуск на носу, а он за конец весны деньги не получил. Ну, уволиться он, разве это обеспечит ему своевременную выплату долгов по зарплате? Финансирование больнице на нуле, медперсонал тащит все, чем можно поживиться: бинты, одноразовые шприцы, присланные по гуманитарной помощи, лекарства, даже постельное белье. Пристыдить несунов не получается, жить ведь как-то надо. У большинства медсестер дома голодные дети, которых не интересует, почему их мамы не могут приготовить им ужин. Но хуже всего приходиться больным. Они попадают в больницу для лечения, некоторые, не по собственной воле, а вместо этого становятся подопытными в научных экспериментах. Больных испытывают на переносимость лекарственных средств, ставя негласные опыты на выживаемость, для врачей они лишь ступень в достижении целей. Спасает душевнобольных непонимание происходящего. В отдельных случаях к ним применяют меры физического воздействия, против которых не прочь воспротивиться иные больные.
Сочувствует ли он им? Трудно однозначно ответить на вопрос. Скорее, ему жаль психов, но врач должен быть беспристрастным, только в том случае он избежит ошибок. Иными словами, зачастую приходиться делать больно, чтобы потом наступило облегчение. Вместе с тем, трудно сохранять хладнокровие, когда на твоих глазах творят издевательства, пресечь которые не всегда в его полномочиях.
Стряхнув с себя остатки грустных воспоминаний, Виталий попытался сконцентрировать свои мысли. Тема, которую он себе выбрал в качестве научной работы, совершит настоящий прорыв в психиатрии. На сбор материала он потратил уже около года. Кое-кто из коллег считал, что год – слишком короткий срок, Виталий был уверен в собственной правоте. Ему удалось проследить динамику,  как самых распространенных болезней мозга, так и малоизученных патологий. Классификация душевных болезней до сих пор не завершена, отсюда о совершенствовании способов диагностики мозговых заболеваний приходится лишь мечтать. Чем больше Виталий размышлял, пытаясь систематизировать патологические отклонения в настроении и мышлении больных, тем менее решительной становилась тактика его дальнейших действий. Что толку в обосновании ПЭТТ-сканирования, если в отечественной психиатрии об использовании позитронной, трансаксиальной томограммы почти не было упоминаний. Как доказать, что медицинские представления о функциональных мозговых расстройствах, сопровождаемых аномальным поведением, намного отстают от понимания большинства органических заболеваний мозга. Очень часто у больных с нарушениями интеллекта и эмоций не выявляется существенных отклонений от нормы ни в общем физическом состоянии организма, ни в его сенсорных и двигательных функциях. Общепринятые методы диагностики: энцефалограмма, рентгеновское исследование мозга, исследование спинномозговой жидкости, могут ни о чем не говорить.
- Сынок, нужна твоя помощь, - из-за двери прозвучал встревоженный голос Ольги Сергеевны.
Виталий нехотя оторвался от работы. Настойчивый стук в дверь повторился. Отвлеченно-неприступный взгляд сына пересекся с тревогой в глазах его матери. – Что такое? Ты же знаешь, мама, когда …
Аносова перебила, - Сынок, сосед наш бывший звонил в дверь. Его супруге  плохо, кажется, что-то с сердцем. Помоги ей.
- Нужно вызвать скорую помощь.
Безразличие, которое читалось в ответе сына, возмутило Ольгу Сергеевну, - Виталий, я тебя очень прошу, помоги старушке. Скорую вызвали полчаса назад. Но, пока ее дождешься, человеку может стать еще хуже.
- Как ты себе это понимаешь, мама?! А, если ей после оказанной мною помощи станет хуже, что тебе скажет сосед, как ты думаешь?
Пока сын с матерью спорили, во входную дверь позвонили.
- Это сосед, - прежде, чем повернуть ключ в замке, Ольга Сергеевна вопросительно посмотрела на сына.
- Скажи, что меня нет дома или я уснул от усталости.
Затворив дверь свой комнаты, Виталий облегченно вздохнул. Не стоит поддаваться эмоциям, мнительность Ивана Пантелеевича была хорошо известна Виталию. Он регулярно обращался к соседям по всякому незначительному поводу: «то левый глаз дергается, то спать хочется, мочи нет». Большинство незнакомых с ним людей поддавались на провокации, именно так Виталий обозначил традиционный способ привлечения к себе внимания, как специалист, он предположил у пожилого мужчины наличие расстройства поведения.
Вопреки его настрою, погрузиться в логический лабиринт у Виталия не вышло. В комнату к нему ворвался сосед и прямо с порога начал просить, - Виталька, родненький, помоги, бабуле моей совсем худо. Глянь на нее.
Отказать, когда тебя хватают за руки и чуть ли не силком тащат к двери, непросто. Поддавшись уговорам, Виталий последовал за просителем. Вот она, знакомая дверь прежде коммунальной квартиры. Пожилая семейная чета так и занимала одну из комнат, вторая, где некогда проживали он с мамой, была закрыта. «Ждала новых жильцов», пояснил Иван Пантелеевич.
Надежда Петровна лежала на полу. – Может, поднять ее и перенести на диван, - предложила Ольга Сергеевна.
Ее инициатива не была поддержана. Выяснилось, что при сердечной недостаточности больного нельзя без нужды беспокоить, даже, если ему некомфортно. Приложив ухо к груди находящейся без сознания Надежды Петровны, Виталий прислушался. Не сразу, но ему удалось уловить слабое биение больного сердца. Пульс едва прощупывался. После несильного, но продолжительного нажатия на грудную клетку, больная вздохнула. Расстегивая пуговицы застиранной кофточки, Виталий поймал на себя взгляды сразу же нескольких людей. Но интерес его вызвал лишь один, мутный, рассеянный взгляд старушки.
- Помог, сыночек, спаситель ты наш, - морщинистая рука Ивана Пантелеевича осторожно коснулась седой головы. В ответ Надежда Петровна зашептала что-то невнятное.
Супруг ее пояснил, - Это она тебя благодарит, Виталик.
Аносов, посчитавший, что на этом его функция спасителя завершена, во время отстранился от ненужных излияний. Соседские причитания сопровождали его до самой двери. От дальнейших обращений его избавила подоспевшая бригада скорой помощи. Столь мимолетный эпизод не смог повлиять на рабочий настрой доктора Аносова. «Врач – не профессия, а призвание», но для него она именно профессия. Виталий всегда позиционировал себя с исследователем. Душа больного – вполне приемлемый объект для научного эксперимента. Большинство из его подопечных не отдают себе отчета в том, что выступают в роли «подопытных кроликов». Для чистоты эксперимента больные должны чувствовать себя естественно, не ощущая постоянного контроля над своей жизнедеятельностью. 
- Виталик, - тихо, но настойчиво прозвучало из-за двери.
Маленькая хитрость, призвана  избавить его от назойливого беспокойства. Когда Ольга Сергеевна, не дождавшись ответа, заглянула в комнату к сыну, она застала его дремлющим над книгами и с пишущей ручкой над тетрадной страницей.
Господи, вот до чего может довести излишнее усердие в учебе. Почему он себя не жалеет, кому нужны его знания? Ведь он и так много знает, а что толку? Даже на новые туфли себе заработать не может. Щелкнув выключателем настольной лампы, Ольга Сергеевна вышла из комнаты.
Сидеть в темноте, борясь с усталостью и сном, было нелегко. Судя по едва уловимым очертаниям за окном, время сейчас позднее, а мать все не угомонится. Раздражение нарастало, Виталий злился не только на податливость собственной матери, ее-то он хорошо знал. Он сам оказался не в меру самонадеянным, теперь приходится расплачиваться за это. После предыдущей бессонной ночи и проведенного в заботах о больных наряженном дне, у Виталия слипались глаза. Для того, чтобы не уснуть, он занял себя перечислением душевных расстройств. Получилось нечто, похожее на считалочку: маниакально-депрессивный психоз, аутизм, неврастения, болезнь Альцгеймера, шизофрения, паранойя, монополярная депрессия, хорея Гентингтона, олигофрения … Сколько еще недостаточно изученного в психиатрии! Этот далеко неполный перечень недугов поражает людей разных возрастов, не щадя даже детей. Мало того, существует закономерность, чем в более раннем возрасте человек заболевает, тем, как правило, тяжелее протекает болезнь. Не пощадили душевные недуги и широко известных людей: Александр Македонский, Петр Первый, Жанна Д,Арк, Федор Достоевский, Ван Гог страдали эпилепсией, но повышенная нейронная активность не помешала им добиться успехов в жизни. Представляя волевой профиль русского царя, его умение покорять своей эрудицией и его фантастическую работоспособность, Виталий размечтался. Вот, если бы большинство из его пациентов походили на выдающихся личностей, но им не повезло. И греческий полководец, и русский монарх, и голландский живописец жили в то время, когда психиатрия переживала свое становление. Сегодня можно было утверждать с большей долей вероятности, что всем им оказали бы своевременную медицинскую помощь, что позволило человечеству ожидать от своих кумиров еще ни одно достойное их свершение.
Наконец, случилось то, что давно должно было произойти. Насыщенный поток лунного света сквозь неплотно зашторенную занавеску, проникал в комнату, освещая встреченное на своем пути. Но вовсе не из-за деликатности, а по счастливому стечению обстоятельств он не беспокоил спящего человека. Спать, сидя, ему было не в первой, вместо подушки он подложил под голову руки. Не слишком мягкое ложе, но вечная усталость брала свое. Сон Виталия был прерывистым и беспокойным. Картины из далекого прошлого сменяли одна другую. Вот мама, молода, красивая, ведет его за руку в школу. На нем темно-синий школьный костюмчик, а в руке большой букет разноцветных астр. Мама торопит его, они опаздывают к торжественной линейке, а Виталику совсем не хочется ходить строем, сидеть за партой, внимательно слушать объяснения учителя, отвечать у доски. От него ждут, что он будет таким же, как все, а Виталик хочет решать все сам. В школе все ученики должны быть, как единое целое, здесь не станут мириться с индивидуальностью. Сколько раз его доводили до слез, которые приходилось старательно скрывать, во избежание насмешек. «Виталька – зазнайка», так прозвали его в младших классах. Он терпел и постепенно отвыкал демонстрировать собственные академические познания. Но все-таки общеобразовательной школе не удалось сотворить из него типаж. Ему еще повезло, что он пошел в 1 «б» именно шестидесятой школы, иначе они, вряд ли, встретились. И лишь после того, как они расстались навсегда, Виталий понял, насколько ему дорог этот человек. Во сне он не единожды касался ее шелковистых волос, нежно проводя вдоль всей их длины, осторожно очерчивая каждый непослушный локон. Она тихо смеялась, с готовностью принимая его знаки внимания. Однажды он отважился и поцеловал прекрасную принцессу. К его изумлению она ответила ему взаимностью. Он задавался вопросом, что означают едва заметные движения ее музыкальных пальцев. Изысканный жест можно было истолковать двояко, Виталий расценил его не в свою пользу. Обида, которую он затаил на лучшего друга после того, как тот лишил его общения с принцессой, с годами переросла в глубоко сидящую неприязнь. Более Виталий не стал испытывать судьбу и избавился от друзей-мальчишек. Даже столь решительный шаг не способствовал их сближению, принцесса по-прежнему воспринимала его с безразличием. Сейчас, спустя многие годы, Виталий был ей даже благодарен. Все, чего он достиг, он был обязан ей, своей непокоренной вершине.
Ольга Сергеевна, пару месяцев назад ушедшая с работы, где прекратили платить зарплату, полностью возложила на себя заботу о сыне, что служило причиной разногласий с ее теперешним мужем. Рамазанчика, так любя называла Ольга своего супруга, возмущала детальная опека над взрослым пасынком, которого, со слов, отчима, он воспринимал, как родного. «Ты лишаешь его свободы действий, в конце концов, он возненавидит тебя». Ольга Сергеевна обычно не спорила с мужем, уважая его возраст и жизненный опыт, но в душе была с ним не согласна. Не может Виталик возненавидеть собственную мать. Он послушный, любящий сын, им можно гордиться. Кому лучше матери известно, что нужно ее сыну? Сейчас он нуждается в ее заботе, в первую очередь, конечно, необходимо сменить работу, найти достойную спутницу жизни и задуматься о продолжении рода. Научные степени и признание коллег не способствовали улучшению материального положения, не прибавляли Виталию уверенности в завтрашнем дне, поэтому нет никакой необходимости в стремлении к их достижению.
Беда Виталия в том, что он не доверяет даже самым близким людям: матери и отчиму. Скрытность Виталия шла ему во вред. Вот и сейчас он претворяется спящим, а сам, скорее всего, что-нибудь пишет при блеклом свете карманного фонарика, портит себе зрение. Однако, заглянув повторно в комнату сына, Ольга Сергеевна успокоилась. Сын спал в своей любимой позе, сидя за столом. Звонок в дверь помешал ей спровадить Виталия в постель.
- Ольга Сергеевна, Оленька, помогите, моя старушка опять занемогла. В больницу ее отказались забирать, старая слишком, а в больнице нет мест, - Иван Пантелеевич беззвучно зарыдал. Ольга, как могла успокаивала в мгновение еще больше постаревшего от жизненных потрясений бывшего соседа. Седая голова его поддергивалась, нервный тик держал тело немощного старика в постоянном напряжении. Казалось, еще немного, Иван Пантелеевич, буквально повисший у Ольги на руках, сползет на пол. С грехом пополам, она прижала его к стенке, - Иван Пантелеевич, успокойтесь, пожалуйста, я схожу с вами, помогу, чем могу.
Позже Ольга Сергеевна ругала себя за желание быстрее отвязаться от пожилого человека, который в тот момент был для нее обузой. Но сколько раз нуждающаяся в скорой помощи его супруга, шла ей навстречу. Со временем людская память часть происшедшего безжалостно стирает, о чем в последствии приходится сожалеть. Чем она могла помочь лежащей при смерти Надежде Петровне? Казалось, в парализованном, немощном теле жили только глаза, в которых сконцентрировалось столько боли и отчаяния, что Ольга Сергеевна огорчилась, осознавая, что помочь старушке она не в силах.
Сидя на стуле у дивана, куда перенесли Надежду Петровну, Ольга гладила ее по руке, приговаривая, - Вам скоро станет лучше, мы вызвали врача. Надежда Петровна, скажите, где у вас болит?
На неподвижном лице, более походящим на маску, мелькнула гримаса боли.
- Что же делать, Оля? Худо ей совсем, - Иван Пантелеевич, у постели занемогшей старался держаться, скрывая свои слабости. Но и такие неординарные меры не помогали.
Спустя полминуты после приступа боль вернулась, и более не оставляла умирающую. По телу надежды Петровны прошли судороги, искажая некогда привлекательные черты ее лица, выгибая тело, они причиняли еще больше боли. В этом высохшем, походившем на труп теле, жила одна только боль, подчиняя себе все остальное.
Наблюдать страдание беспомощного человека было не менее тяжело, чем испытывать его на себе. От ужаса и осознания собственного бессилия Ольга Сергеевна закрыла ладонями лицо.
- Кончается моя голубка.
Трудно было подобрать слова утешения человеку, прошедшему всю войну, испытавшему на себе все ее тяготы. Сейчас у него не осталось сил даже на то, чтобы расплакаться. Ольга Сергеевна бросилась к телефону, - Скорая, человек умирает, приезжайте скорее, - продиктовав адрес, Ольга Сергеевна со страхом спросила, - Когда вы будете?
Услышанное в ответ лишало всякой надежды. Прежде, чем положить трубку, оператор поинтересовалась возрастом нуждающейся в помощи, - Мы не госпитализируем больных, старше семидесяти лет, а выезжать к умирающей по вызову без толку. Она может скончаться до приезда машины, - сказав, женщина положила трубку.
Даже, если бы она этого не сделала, Ольге Сергеевне не о чем было с ней говорить. Ольга еще долго не могла смириться с вероятностью отказа. Адрес оператор все-таки записала, так, может, бригада врачей помощи приедет? Цинизм сотрудников скорой помощи поразил Ольгу Сергеевну до глубины души. Не могут, не должны так поступать с престарелыми! Позже, когда неизбежное произошло, и что-либо менять было уже поздно, Ольга поделилась обстоятельствами возмутившего ее безобразия с сыном.
- Старушку, конечно, жаль, но оператор скорой действовала согласно инструкции.  Люди пожилого возраста в состоянии агонии считаются нетранспортабельными и госпитализации не подлежат. А чтобы тебе, мама, стало легче, представь, что не приехавшая по твоему вызову бригада скорой, спасет или уже спасла чью-либо человеческую жизнь. 
Выходит, как в пословице: око за око, или жизнь за жизнь. Но разве десяток жизней сможет стоить так дорого?