Баварские рассказы. 8 - Натовка

     Девушка была некрасива. Высокая, почти одного с Алексеем роста, одетая в болтающийся, как на вешалке комбинезон со споротыми знаками отличия. Лицо молодой женщины было миловидным и ничем особо не выделяющимся. Крошечные глазки над впалыми щеками, тонкий, безгубый рот, неряшливые пряди темных волос, выбившиеся из-под пилотки и полное отсутствие даже слабых намеков на косметику. Пожалуй, все. Выпуклость бедер и груди определить было сложно, вышеописанный комбинезон целомудренно скрывал их наличии или отсутствие.


        Про таких девушек брутальные украинские мужчины говорят – «никакая». Встреть Леша эту серенькую барышню на Крещатике, Трухановом острове или на Липках – прошел бы мимо, не обратив ровно никакого внимания, но здесь… Афродита, вместе с Венерой Милосской нервно курили в тамбуре, по сравнению с этой представительницей некогда враждебного военного блока.


         Перед поездкой в Германию Кононенко предусмотрел многое, почти все, запасся, по возможности сигаретами, набрал «хавчика» на первое время, в общем был готов к суровым будням в «Рейхе». Но оказалось, что самая большая беда подстерегала, как и всегда это бывает, не там, где ее ждал Леша. Симпатичные девушки, вернее полное их отсутствие, вот, что больше всего печалило молодого мужчину.


         Перебои с работой, временное безденежье, боязнь «арбайт-полицист» - рабочей полиции, отсутствие сигарет, все это можно было пережить, но отсутствие женской ласки и любви оказалось самым тяжелым испытанием для темпераментного парня.


       У Карла, где работали друзья, женщин было мало. Изредка заходила хозяйка – тетка предпенсионного возраста, с вечно хмурым лицом и злыми желваками. В гостинице народу было мало, и то в основном мужики, а тех, кто покупал продукты в мясной лавке Леша не видел, они работали во дворе. Единственная представительница прекрасной половины человечества – фройляйн Гретхен, имела внушительный, размером с небольшой грузовик зад, молочно-белое лицо и нос, которому позавидовали бы жители жаркой Грузии.


      Трудилась эта выдающаяся личность горничной в «циммерах» и в свободное время помогала Карлу по лавке. Ей можно было смело дать и двадцать пять лет и пятьдесят восемь, возраст у таких женщин определить крайне сложно. Фройляйн Гретхен была барышней на выданье, ни друга, ни мужа у нее не было, что и понятно. Хотел бы Кононенко посмотреть на эту героическую личность. Леша горничной сразу понравился, из чего последний сделал вывод, что они все-же ровесники. Она томно улыбалась Алексею в темных коридорах гостиницы и гордо выставляла грудь, размер которой парень не мог определить ввиду ее огромной величины. Леша жутко боялся Гретхен, однажды она ему даже приснилась, немка поймала его на чердаке и почти что сделала с ним «аутодафе».


       Говорят, «сон в руку». Кононенко чуток поразмыслил и решил не искушать судьбу, кто их знает этих фрицев. Он старался не оставаться с Гретхен в одном помещении наедине. Да и вообще избегал ее. В те моменты, когда они все-таки встречались, немка любовно закатывала громадные, как у филина глаза и со вздохом, напоминающим паровозный гудок сжимала у подбородка руки. Леша самым позорным образом «тикал» и старался не попадаться на глаза баварской ветренице.


       В гостинице про то, что немка запала Алексея, знали и беззлобно подтрунивали над последним. Кононенко не обижался, половины шуток он попросту не понимал, только слегка краснел и криво улыбался. Но в последнюю неделю в его голове зазвенели тревожные звоночки, с каждым днем необъятная Гретхен становилась все симпатичней. Скабрезная шутка утверждает, что не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки. Леша не пил совсем, а с первой частью данной аксиомы потихоньку соглашался.


 - «И не такая она уж и толстая», - думал парень, - «фигня, что не в каждую дверь пройти может. И нос не совсем уж страшный, с мой кулак, правда, но может душа у нее хорошая». Так размышлял изголодавшийся Алексей, издали обозревая внушительную Гретхен. В общем надо было что-то делать. Спасение пришло в виде худой, как швабра американки.


 - Люзгот! – Леша легко спрыгнул с видавшего лучшие времена велосипеда и нацепив самую обаятельную из своих улыбок двинулся к девушке.
 - Халле! – она немного поколебалась, глядя на странного парня на древнем, времен третьего рейха «фараде», но все-же ответила на улыбку. Кононенко пожирал молодую женщину взглядом и не отрываясь смотрел ей прямо в узкую, как прорезь немецкого танка, щелочку глаз. Мягкое солнце средней Франконии ласково сыпало свои лучики на идеально ровную дорогу, строящийся вертолетный ангар и двух чернокожих техников, неторопливо копошащихся чуть поодаль.


   Девушка как загипнотизированная смотрела в серо-зеленые глаза Алексея, не в силах даже сморгнуть. Так кролик полностью попадает под власть удава, становясь его законной добычей. Молодая американка тоже не стала исключением в этой межвидовой борьбе и без колебания позволила Леше взять ее за руку.


 - Пойдем погуляем? – хрипло спросил Кононенко, вытирая языком пересохшие от волнения губы, сердце глухо стучало, пытаясь вырваться из груди, а руки давали зверского дрожака. – Погода хорошая, гут винтер…, зер алес гут, - Алексей нес всякую ахинею, увлекая не сопротивляющуюся девушку прочь от ангара.


    В этот день Ричи, так звали девушку, познала горячую любовь пылкого славянского парня. Ее американские мужчины ничего подобного предложить молодой женщине не могли, правда, возможно они и не были в столь долгом отрыве от созерцания лучшей половины человечества. Кто знает?


      У Лехи наступили трудные времена, вдоволь натаскавшись «гроссштайн» - уличной брусчатки, он, окрыленный Амуром несся на встречу со своей возлюбленной. Называл он ее «Натовкой», Ричи было совсем уж пацанячьим именем, а в купе с ее худобой, Алексей и вовсе ощущал себя извращенцем. «Натовка» звучало, как Ната и будило в сердце воспоминания о всех прекрасных Наталках, одаривших своей любовью романтичного киевлянина.


       Ричи военной не была. Состояла в службе техподдержки в вертолетной части под Ансбахом, в полусотне километров отсюда. Была она старше Леши на два года, ей было двадцать семь, приехала «Натовка» в Германию недавно, раньше работала в родной Вирджинии, тоже вертолетным техником. Была замужем, но что-то не сложилось, развелись. Вот собственно и все, что смог узнать Кононенко о своей пассии, его немецкий не понимала Ната, а он, в свою очередь не мог разобрать ее жуткий «дженеми».


     Правда Кононенко учил английский, но школьный «инглиш» благополучно вылетел из головы в момент вручения аттестата зрелости, а во время институтской жизни Пархоменко, старый добрый еврей, брал за зачет всего лишь два блока черкасского «Експресса».


     Но любовь помогала двум одиноким сердцам разговаривать без слов. Жесты, улыбки, игра глаз и жаркие поцелуи, с лихвой компенсировали отсутствие лингвистического общения. Их любовным гнездышком стала небольшая рощица, куда добродушные афроамериканцы притащили разболтанный диван. Сами темнокожие, по-видимому интересовались только собой, на свою начальницу и худощавого парня смотрели по-приятельски, без зависти.


     К концу второй недели и так не очень толстый Леша в конец исхудал. По бокам рельефно проявились ребра, придав сходство с узниками Бухенвальда, а лицо осунулось до крайней степени.


 - Пэрэпочынь, - вздыхал Олежка, - зовсим укатала тэбэ твоя амэрыканка.
    Но Алексей только отмахивался, он был готов вовсе отказаться от сна, лишь бы провести лишний час со своей возлюбленной «Натовкой». Днем Кононенко работал как сонная муха, а оживал только на вечер, когда близилась встреча с Ричи. И так было каждый день.


    Неизвестно чем бы закончилась любовная связь славянского парня и англосаксонской девушки, если бы Ричи не отозвали в Штаты. Она сама приехала в небольшой Лютерхаусен, и местные жители стали свидетелями сцены романтического прощания двух возлюбленных. «Натовка» оставила свой адрес в Вирджинии, и долго плакала, не в силах оторваться от Леши. Ее подчиненные спокойно покуривали в открытом джипе, изредка бросая восхищенные взгляды, на красного, как рак Олежку. Тот хмурился и с отвращением отворачивался. Свой адрес Алексей давать не стал, но клятвенно уверил «лавгерл», что непременно напишет сам.


     Он долго стоял на мощеной мостовой крошечного баварского городка, не в силах оторвать взгляда от удаляющейся машины с американскими техниками. Перевернулась еще одна страничка жизни, оставив после себя только одни воспоминания.
     «Натовке» Леша ни разу не написал.