Судьба и небо. Август 1943. Бой у Большого Токмака

Немцы продолжали отступать, а гвардейцы летали на штурмовку. Вновь горели немецкие танки, взрывались бензовозы, а пехота в ужасе разбегалась, едва завидев краснозвездные машины с характерной окраской фюзеляжей. Немецкая авиация базировалась уже где-то за Днепром и пыталась оказывать жесткое сопротивление. Наступающие советские войска штурмовались большими группами пикировщиков Ю-87. Сперва прилетали «фоккеры» с «мессерами» на расчистку неба, а следом за ними несколькими эшелонами налетали «штуки».

В этот период отличился Саша Клубов, любимый ученик Покрышкина, часто водивший группы на прикрытие с воздуха наступающих войск. В точности по рецептам командира, опробованным еще на Кубани, он на скорости всей группой врезался в группу «лаптежников» и расстреливал по два-три самолета за один заход. Следом за ним это же проделывали Жердев и Сухов. Пилоты уцелевших «штук» начинали паниковать, строй рассыпался, и бомбы частенько падали на головы немецких солдат.  Одним словом, гвардии майор Покрышкин был вполне доволен своими питомцами, которые много летали, пока он был вынужден заменять заболевшего командира.
Подполковник Исаев заболел банальным гриппом. И пока командир полка лежал в госпитале с высокой температурой, его заместителю пришлось заниматься всей бумажной работой, которую он так не любил. Сам Исаев летал мало, однако, случалось, что и он лично  вылетал на боевые задания в группе под командованием Покрышкина или Крюкова. Пилотом он был опытным и умелым.

Замещая командира, Александру Ивановичу приходилось решать и бытовые, и личные вопросы подчиненных. В один из дней к нему подошел инженер по вооружению капитан Жмудь. Едва взглянув на него, Покрышкин догадался, в чем дело.  Жмудь, еврей по национальности, был родом из города Ногайска, который был на днях освобожден. Когда он уходил на фронт, в этом городе осталась вся его семья – жена, дети и родители. Успели ли они эвакуироваться перед оккупацией, он не знал. Но, видимо, нет, потому что население в начале войны еще не знало о тотальном уничтожении немцами всех евреев. Шансов на то, что они уцелели, почти не было. На Жмудя было больно смотреть:  бледный, осунувшийся, руки дрожат.

- Разрешите обратиться, товарищ гвардии майор, - сказал он и добавил, - с личной просьбой.
- Знаю, о чем попросить хочешь, - ответил Покрышкин, - ты ведь из Ногайска?
- Да, - кивнул капитан. - Вот надо съездить узнать, что там … с  моими.
 
Жмудь с усилием выговаривал слова.  Очень не хотелось, чтобы он сам узнал о гибели своих родных, но и не выполнить его просьбу было бы жестоко.

- Что ж, дорогой, - сказал ему командир, немного подумав, - мы с тобой оба знаем, что вытворяют фашисты, так что крепись и будь готов к самому худшему. А машину я тебе дам, бери и поезжай.

Капитан благодарно кивнул и вышел. Глядя ему вслед, Покрышкин еще раз подумал, что шансов никаких нет, и его вновь начала душить злоба на гитлеровцев, захотелось немедленно пойти в бой и вогнать в землю побольше этих двуногих тварей, которые говорят на своем лающем языке и сидят в самолетах, украшенных крестами и паучьей свастикой. Потом он вспомнил о сбитых над вражеской территорией летчиках, и злоба сменилась тревогой за их судьбы. Как они там?  Немцы стараются расстреливать наших парашютистов в воздухе, когда они находятся над нашей землей, и не трогают, если они неизбежно попадут в плен. Точно так же поступают и наши. Но мы пленных не расстреливаем, после допросов они попадают в лагеря для военнопленных. А что делают с нашими фашисты?  Ответа на этот вопрос у него не было.

На следующий  день капитан Жмудь взял машину, съездил в Ногайск и там узнал, что его родные эвакуироваться не сумели, остались в городе, и немцы их всех расстреляли.

- В одной яме  все лежали, - говорил он однополчанам дрожащими губами,  - я своих нашел, похоронил.
- Неужели и детей постреляли? – воскликнул Петр Табаченко.
- А ты как думал?  - зло сказал Старчиков. - Это же фашисты, нелюди!

У всех перед глазами стояла страшная картина: яма, полная трупов. Жмудь не выдержал и зарыдал. Это произвело на всех крайне угнетающее впечатление. Когда плачет женщина, это хоть и неприятно, но, по крайней мере, выглядит естественно. Но слезы мужчины действуют на других мужчин невыносимо. Андрей Труд, обычно такой веселый, стоял мрачнее тучи. Когда Покрышкин подошел к собравшейся  группе, Труд  посмотрел на него, даже как будто, виновато и взглядом указал на Жмудя.  Успокоить, дескать, надо человека, но как это возможно сейчас сделать?  Летчики расступились перед своим командиром,  он подошел к Якову и просто сказал.

 -  Держись! Слезами  горю не поможешь. Мужчины не плачут, а мстят за убитых. Понимаешь? Надо бить этих  тварей! Бить их еще крепче, еще злее!

Жмудь перестал всхлипывать и поднял на него полные боли глаза.

- Да, конечно! - сказал он.  -  Вы правы, товарищ майор. Но как я им отомщу?
- Я за тебя отомщу! – сказал  ему Покрышкин. -  Ты работаешь на своем месте, а я тебе обещаю завтра же в отместку за гибель твоей семьи уничтожить несколько их самолетов.

Инженер по вооружению успокоился и протянул ему руку. Александр крепко ее пожал.

***

Покрышкин выполнил свое обещание, данное при всех Жмудю. На следующий день он пополнил свой личный боевой счет сразу на три «юнкерса». С самого утра  они с Голубевым вдвоем полетели на свободную охоту: проштурмовали колонну автомашин, которая двигалась на запад, при этом убили несколько десятков немецких солдат, трупы которых остались лежать на пыльной дороге, потом стали возвращаться домой. И тут им с командного пункта дивизии передали, что севернее Большого Токмака летят немецкие «бомберы». Помчались туда, и с первого же захода он поджег одного «юнкерса», который с густым черным дым пошел на снижение и вскоре ухнул куда-то в поле. Успел ли выпрыгнуть пилот, они с Жорой заметить не успели, потому что сверху внезапно насели «мессеры» и сковали их боем. Пока они крутили карусели с «мессерами», оставшиеся «юнкерсы»  безнаказанно отбомбились и ушли восвояси.

«Охотники» вернулись домой уставшие и злые, а уже в полдень Покрышкин повел испытанную четверку к Большому Токмаку, чтобы встретить «юнкерсов» на подходе к цели. Второй парой шли Жердев с Суховым. Они пересекли линию фронта на большой высоте, а затем со снижением и набором скорости направились в сторону Никополя. Как он и предполагал, «юнкерсы» шли оттуда, причем без истребительного прикрытия. Видимо, над передним краем уже работала их группа очистки. Бомбардировщиков шла целая армада. Это были двухмоторные Ю-88, они были ниже и приближались с огромной скоростью.

- Я «Сотка», сомкнуться плотнее, бью ведущего, - бросил в эфир Покрышкин, и уже был готов открыть огонь, как вдруг ему показалось, что на крыльях у самолетов нарисованы не кресты, а звезды. Его вдруг обожгла мысль, что он может повторить свой промах и по ошибке сбить своего, как в самый первый день войны.

- Не стрелять! Свои! – закричал он в эфир, и все выполнили его приказ, хотя и недоумевали, с чего вдруг командир посчитал «юнкерсов» своими. Ну, конечно, это были никакие не «свои», а вражеские «бомберы», которые промчались внизу, мелькнув желтыми крестами на крыльях.

Осознав ошибку, Покрышкин почувствовал  злость на самого себя. Он сделал резкий переворот, догнал врага и нырнул  в самую гущу потока «бомберов». Со всех сторон были «юнкерсы», а прямо перед ним летел ведущий группы. Потребовалось не более секунды, чтобы поймать его в прицел. Один единственный залп из спаренных пулеметов и пушки превратил тяжело груженный бомбами «юнкерс» в огромный огненный шар. Спасибо Якову Жмудю с его «золотыми» руками за то, что  вывел  спуск  всего оружия на одну гашетку. Мощь секундного залпа получилась колоссальной, а с близкого расстояния просто убийственной, не оставляющей противнику не единого шанса спасение. Но близкое расстояние до атакуемого бомбардировщика сыграло и с ним злую шутку. Обломок «юнкерса» пролетел совсем рядом с его самолетом, а сам он врезался в этот огненный шар. Мелькнула мысль, что это конец, и он больше никогда не увидит Марию. Но ничего особенного не произошло, самолет только сильно тряхнуло, и когда пламя осталось позади, Александр сумел осмотреться. От взорвавшегося «бомбера» не осталось и следа, а слева от него горел еще один «юнкерс». Видимо, его поразили горящие обломки ведущего. Добивать его уже было не нужно, еще немного – и развалится в воздухе.  Покрышкин слегка довернул самолет направо и поймал в прицел крайнего справа «восемьдесят восьмого». Очередь попала ему в крыло, из которого вырвалось пламя, а затем и столб дыма. «Юнкерс» немедленно спикировал и попытался уйти на запад. Судя по тому, как он держался в воздухе, управление  пилотом еще не было потеряно. Позволить ему уйти было нельзя, пришлось  догнать и добить очередью по левому мотору. Самолет взорвался в воздухе, выпрыгнуть никто не успел. Но зато на парашютах спускались три человека из другого «юнкерса», сбитого Жердевым и  Суховым.

Секунду он колебался, но вот ветер начал относить их в сторону запада, и это решило судьбу экипажа. Перед его мысленным взором появилось лицо его «приемного сына», Васи Островского. Он так же спускался на парашюте, а фашисты  его хладнокровно расстреливали. Нет, не будет им никакой пощады!  Немцы сами установили эти  жестокие правила «игры», пусть же теперь пеняют на себя.  Огненная трасса пронзила их одного за другим,  и через пару секунд под стропами парашютов вместо живых и полных сил молодых тел немецких летчиков безвольно висели лишь окровавленные трупы.