Ахуй

                Подарок для моей единственной. Евы Браун
     Чингачгук запрыгнул на " Мустанга " шестьдесят восьмого года, цвета говна с шоколадом, с раритетным плеером " Тошиба ", крутящим заевшую кассету Бой Жоржа и не ловящим никаких радиостанций, и ломанулся в сторону Алеппо, сшибая по пути зазевавшихся лошадей еврейского помета, отдельных представительниц прекрасного пола, гениально узревших в морском гроте кучу отсылок к дедушке Фрейду - слава богам, не Лимонову - и ученику и апостолу его Сноудену, юному и секси, мечте адвоката Трунова, с недоумением и кровной обидой восточного батальонца обнаружившего убытие, бля, потенциального возлюбленного в мусорские лапы свинообразного Кучерены, чем привели меня ( узреванием, то есть ) в радостное неистовство психованного Зодиака, названивавшего на американское ТВ с жалобами на головную боль, сводя с ума пидора Малахова и культурную начинку из Шнурова, Иудашкина, Орбакайте и прочего дерьма российского капельного отбора, воздушно - капельного, инфекционно - заразного, поганого донельзя, я даже думаю, что просто нахождение в одном информационном пространстве инета с этими подонками марает меня, тогда я бегу и отмываю руки, глаза, нос, чищу себя скребком, блюю кровью, плача желчью, проклиная любимую родину, жрущую говно, сидящую в говне, голосующую за чухонского фюрера, восхищающуюся стремной рожей Сечина и крысиными глазками Миллера, не говоря об инвалиде умственного труда Грефе, сидящего на здоровенном пластиковом кукане - фаллотренажере, вогнанном на саморезах в кресло - каталку, кряхтящим в целях конспирации, постанывающим от изумительных вибраций в заднепроходном отверстии, лишь вчера прочищенном шалунами из АП. На траверсе Моази - а - Кунья Чингачгуку повстречался Гойко Митич.
     - Ты зачем ?
     Гойко Митич, мощный мужлан с яйцами, приколоченными к Грефу, кокетливо поправил ниспадающие на бедро волосы, схожие с лошадиной гривой по консистенции и составу ( думаю, что пишу полную чушь, какая, на хрен, консистенция у лошадей, но делать нечего, товарищи, Дамбас не спит, бля ), подманил шахтерским " Пахтакором " настоящего могиканина, схватил за грудки и, потрясая руками, заорал :
     - Сопли у мертвецов сосали !
     - Сука, - удивился индеец, громко хлопая дверью, - надо было " сволочь ", ты ж не Солженицын.
     - Дык и ты не русский ни х...я, - коварно парировал цыганистый балканец, задунаец и просто охрененный человек Митич.
     - Между прочим, - вспомнил Чингачгук бывалошное, - это и к Клинтонше относилось, а она тоже не русская ни х...я.
     - Она тебе мать ? - Разнервничался Митич, натирая Грефа лакмусом. - Папа твой ? Может, ты еще на " Студебеккере " в кабак ездишь ? И где, в конце концов, Чичваркин ?
     - Объясняю, - неторопливо начал диалог с прекрасным животным индеец, коренной, сука, - матери у меня нет, я ж коренной, у нас мать - Родина, старуха в красном платке с рукой, призывает, старая грымза, продлить жизнь людоедам, папа у меня - Лежащий Бизон Маккинли, лежит до сих пор в говне, радуется парадигму и ждет расцвета. " Студебеккеры " неактуальны, как мертвый Джемаль и живые зайцы, там еще гнусный Шевченко был, но я про него умолчу, во избежание отравления глупостью и гнусностью. И, наконец, алкаш Чичваркин. Ты зачем ?
     - Так просто, - засмеялся очаровательный Митич, отвинчивая от Грефа ум. - Мне по - большому счету по хрену на гада, доляна - то, - подмигнул Митич, стуча маломерными ботиночками по суставам Грефа, - вовремя прибыла.
     - Бля, - утвердительно подмигнул Чингачгук, садясь за руль.
     - Не, - махнул рукой на прощание Гойко, - бля у убыл, а там чисто прибыль.
     - Да это я себе говорю, - выкрикнул из окна могиканин, газуя, - я ж убываю.
     - Бля тогда, - не стал спорить Митич, пришпоривая Грефа культяпкой. - Я щас тоже убуду верхом на этом козле. - Он воткнул Грефу штырь в правый бок и поскакал следом за клубящимся ближневосточной пылью индейцем.
     Через год они прибыли в Алеппо. Алеппо не было. На громадном песчаном холме сидел голый и пьяный Кужегот Фенаминыч, пил чай и выл простуженным голосом почетника гимны Исиде.
     - Где Алеппо ? - Подступили к нему товарищи, загрузив в багажник " Мустанга " изнуренного инвалида Грефа, он сопел, шмурыгая задом, и лишь отдувался, вот так : " Пуухххх".
     - Кончилось, - зарыдал гофмаршал горючими гэсээмными слезами корневого патриотца от корней малых народов и еще более невеликих рас. А ведь там еще и " два " было, что, вообще, п...дец и разврат в акварели на х...й. " Три " же тоже кончилось, его натерли и оно кончилось, отвалилось за ненадобностью, как справедливый суд, независимые СМИ, здравый смысл сержанта Лаврова, каблуки потаскушки с ртом и волосенками настоящей блондинки, права человека и портвейн за рупь двадцать, короче, продали Россию, загрузили в мешок и продали, брать, правда, никто не хотел, но по бартеру спулили китаёзам, сменяли на конфетки - тянучки и резинки от носков, вонючих, потных носков мертвого Хоя.
     - И чо теперь делать будем ? - Насупились друзья, обнимая рыдающего героя.
     - Говно жрать, - резюмировал гофмаршал, открывая вещмешок Пореченкова и доставая из бездонных недр красно - коричневое дерьмо. - Охапками.
     Первая охапка влетела колом, вторая - щеглом, ну а третья, по всем понятиям, птичкой тупиком малой и еврейской, само собой. Время в ужасе остановилось и умерло. До наступления вечернего чаепития оставалось две смерти и многомиллионная гекатомба.