В море нефти

«Всё начиналось с того, что я однажды родился
И очень скоро узнал, что всё на свете мне нельзя
Нельзя погладить слона, нельзя стегать девчонок ранцем
И что нельзя на километр приближаться к иностранцам
И что нельзя хомяка положить к себе в кровать
Нельзя подглядывать к сестре, когда она ложится спать...» -

- пела группа Дискотека Авария, озвучивая наступление новой эпохи. Жизненно, чё: целиком или частично в этих песнях молодые россияне узнавали себя и своё детство.
Знакомство с жизнью, начавшееся со сплошных «нельзя» и «нет», со временем выходит боком. Последствия всех этих многочисленных запретов и строгостей - искорёженные жизни, дружба, от которой устают, любовь, от которой стонут, браки по совершенно безголовому расчёту, дома, воспетые в строках классика Некрасова - «Домой идти тошнее, чем на каторгу», и столь же нелюбимые работы. Скудно оплачиваемая ли, хорошо оплачиваемая ли - не суть важно. Можно десятилетиями сидеть на самой низшей должности в какой-нибудь полумёртвой госструктуре, куда устроили родители, от возможностей найти другую работу с перспективами роста отбрыкиваться, чтоб «не втоптать в грязь» чьи-то «усилия», а потом, когда уже не будет ни родителей, ни их знакомых на работе, продолжать ишачить там по привычке. Ещё можно хорошо зарабатывать, но ходить на работу с ненавистью, удовлетворения там никакого не получать, результатов своего труда - если это вообще на какой-либо созидательный труд похоже будет - не ощущать, сослуживцам желать смерти от рака или СПИД’а, а на склоне лет нечаянно узнать о ещё одном литературном классике - Мураками, настоятельно советовавшим не насиловать душу не своей профессией, и робко допустить мысль о том, что всех денег не заработаешь. Почему? А потому, что с ранних лет нельзя было ни ремесло самому выбирать, ни увлечения, ни друзей, ни подруг, ни стайл, ни убеждения. «То не делай!», «Это не пробуй!», «С тем не дружи!», «С этим не играй!», «Того в дом не води!», «К тому сам не ходи!», «Не тебе решать, что носить, где жить и чем дышать!», «Нужно быть как все и плыть как все!»
Работа. Самое чти ни есть ключевое в судьбе, наверное. И не секрет, что если в один прекрасный день самому, без ведома семьи, выбрать или отвергнуть какую-нибудь подвернувшуюся вакансию - то судьба может очень крутой поворот сделать.
«То нельзя!», «Это нельзя!» - весь этот воспитательный балласт крайне затрудняет маневрирование в принятии таких решений. Но в жизни, если она не совсем уж пропащая, помимо «нельзя» есть «можно», «да», «ничего страшного», «делай как хочешь», и, наконец, здоровый пофигизм...

Стоя с бутылкой слабоалкогольной «Балтики 3» на продуваемом промозглым ноябрьским ветром перроне самой неприглядной и бессмысленной московской окраинной станции Выхино, Черепан Мечиславович смотрел на расписание движения поездов и думал - на какую же электричку садиться, на ту, что едет за город, или же на другую, что едет в противоположную сторону, до Казанского?
С одной стороны - в подмосковном Воскресенске намечается вечеринка, куда Мечиславовича позвали трое его новых знакомых. Точнее - двое знакомых мужского пола и одна знакомая девушка, работающая парикмахером.
С другой стороны - ещё трое человек, с которыми Черепан познакомился чуть ранее, рассказали про фирму, вербующую разнорабочих на нефтебазу и арендующую офис в каком-то недавно построенном торговом центре неподалёку от площади Трёх Вокзалов. Примерно через полтора часа там как раз начнутся собеседования, времени на раздумья совсем немного осталось, на тот случай, если из двух вариантов выбор останется за офисом, собеседованием и, быть может, за наконец-то найденной работой в приличной компании, Черепан по пути от съёмной квартиры до железной дороги из всех продающихся в придорожном магазине пивасиков «Балтика» купил самую слабую «тройку» вместо привычной «девятки», на случай предпочтения весёлой вечеринки не стопудово гарантируемому трудоустройству Черепан повытряхивал из кармана семечки, шелуху которых на коврах своих квартир ещё ни одна из его многочисленных подруг не терпела, и взял на закусь шоколадку «Марс», ну а оба варианта подразумевали одеться во всё самое лучшее: иссиня-фиолетовые кроссовки с толстой подошвой, тремя светоотражающими полосами сбоку и металлопластиковой адидасовской «лилией» ближе к пятке, позаимствованный у родственников чёрный деловой костюм в узкую серую полоску, надетые под пиджак пурпурная футболка с золотистой надписью «Dulce & Gabbana» и толстая серебряная цепочка с массивным стальным православным крестом, в довершение - короткая коричневая дублёнка с двумя ремешками на воротнике и безразмерная вязаная шапка «New York - Yonkers». К радости Черепана, растительность на его лице в последнее время стала гуще, необходимость в бритье постепенно отпадала, ещё немного - и появятся узкие, как у молодого Сальвадора Дали, усы.
С одной стороны - на стройке, где теперь работал Черепан, условия труда были далеки от идеальных. Остались лишь две пары носков - остальные убивались ещё в начале осени цементными растворами и известями, пролитыми на сандалии. В кабине экскаватора без колёс - при каждом ручном замыкании оборванных и обрезанных проводов, пока экскаваторщик дёргал манипуляторы - разбились об приборную панель противоударные наручные часы «Seiko». Самодельный жестяной трёхфазный 380-вольтовый электрочайник опрокинулся, ударил током штукатура Тоху Гриба, обжёг ему два пальца на правой руке и ошпарил ему правое бедро кипятком, клеммник электродвигателя бетономешалки, лишившийся крышки и обмотанный двумя полиэтиленовыми пакетами, всё-таки намок под дождём и ударил током каменщика Стёпу, а шнур болгарки, срощенный из пяти коротких шнуров с разным сечением проводов и вместо изолент обмотанный содранным с упаковочных коробок скотчем, намотался на руку маляру пану Лёше Осиевскому, порвался и ударил током его. Прораб то и дело визгливо матерился на газосварщиков из-за их кислородных баллонов, измазанных моторным маслом. Строитель Данило вместе с полной пеноблоков тачкой упал с пятиметровой высоты на камни, в травмпункте рентгеновский снимок показал, что треснуло аж три ребра, но не сломалось ни одного - Данило отличался крепким телосложением, а вместо больничного Данилу отправили в неоплачиваемый отпуск - компания, официально закрывшаяся уже полтора года как, больничные листы не оформляла. А позавчера, после окончания рабочего дня закрывая на замок бытовку с робами и инструментарием, Черепан не заметил, как в самом дальнем и тёмном её углу под кучей промасленной ветоши ворочается подвыпивший мастер Ростислав Газгольдер, и вот так вот нечаянно запер Ростиславика в бытовке на всю ночь. Всю ночь мастер ревел в студёной бытовке рыком, пинал дверь изнутри и разбрасывал молотки со шпателями, весь следующий день он пытался выяснить, у кого намедни ключи от замка были, а в любой момент это может выясниться.
С другой стороны, на стройке довольно-таки неплохо платили. Устроившись туда в начале года, Мечиславович вскоре купил себе новый компьютер - «Пентиум III», с тактовой частотой процессора в 833 мегагерца вроде бы. И игровой диск к нему - «Обитель Зла 3: Немезида», купленный из-за обложки, на которой оскалил клыки одноглазый мутант в кожаном плаще и со шрамом на пол-головы. А видеокарта то, карта то какая, «3DFX - Voodoo Graphics» с тайваньскими чипами, одно из последних творений производителя да легендарного! Многие коллеги со стройки начинку компьютера по достоинству оценили, с четырьмя строителями Черепан успел сдружиться ввиду общего интереса - кровавых компьютерных игр, причём одному из них, если вдруг куда-то далеко или надолго ехать приходилось, не страшно было оставлять на попечение то, что Черепану было наиболее дорого - «дизайнерскую собаку» Танюшу, метиску афганской борзой и питбуля.
Конечно, на нефтебазе зарплаты ещё выше, но возьмут ли туда? Хотя попытаться, не уведомляя начальников и коллег со стройки, можно: «попытка - не пытка, верно, товарищ Берия?»
С одной стороны, года два назад Черепан Мечиславович, работая на автобазе диспетчером, серьёзно поссорился с начальником автоколонны: начальник, вернувшись с отдыха в Египте, в первый же рабочий день зашёл в туалет, увидел на его стене гротескные рисунки чёрным маркером, изображающие египетские пирамиды, верблюда и плюгавого человечка, облизывающего верблюду гениталии, подпись «Наше чмо поехало в отпуск» окончательно развеяло все сомнения, к тому же на человечишке полосатая майка с огромной биркой «5%» была - в точности как та, что начальник купил по зимней акции с пятипроцентной скидкой на летние вещи и потом показал нескольким коллегам по работе, а автора рисунков, эксцентричного и скандального диспетчера Мечиславовича, начальнику в тот же день сдал с потрохами кто-то из водителей. При водителях Черепан много раз говорил о том, что комедии Леонида Гайдая - говно, потому что там, в отличии от «Не грози южному централу», просто не над чем ржать, а многие водители любили «Бриллиантовую руку» с «Кавказской пленницей», но не подавали виду и потом, после новогодних праздников, наиподлейшим образом припомнили диспетчеру это... Феерическая ссора с начальником завершилась заявлением об уходе по собственному желанию, написанном Черепаном и брошенном начальнику в лицо. И с тех пор начались скитания по шарагам, где не требовали трудовую книжку и порой даже паспорт с российским гражданством не требовали, где не заключали трудовые договора и где знать не знали, что такое соцпакет, стройка тоже исключением не стала. А тут вдруг нефтебаза с «белой» зарплатой и трудовыми договорами подворачивается.
С другой стороны, сразу же после увольнения с автобазы Черепан развёлся со второй своей женой, ушедшей от него чуть ранее, в новогодний вечер. И с тех пор пошла целая череда случайных связей, где лучше всех запомнилась некая толстая Вика из Костромской области, сначала донимавшая Мечиславовича вопросами вроде «Если тебя в мафиози примут, ты мне будешь духи за 6 тысяч рублей покупать?», а потом, на вторую неделю знакомства, пошедшая было за водкой в магазин через дорогу от дома и в пяти метрах от магазина внезапно оказавшаяся сбитой насмерть чьим-то подержанным чёрным джипом. Ещё, пожалуй, запомнится приставшая к Черепану на жулебинской дискотеке пьяная дебелая сорокалетняя бабища, чуть ли не с пеной у рта утверждавшая, что она - бывшая солистка ВИА, некогда популярного и певшего о зимних вечерах на «Песне-86», но затем распавшегося и проигравшего все суды с группой «Мираж», укравшей четыре их песни. Заплетающимся языком падшая звезда невнятно произносила название ВИА и припев былого хита, а Черепан в ответ рассказывал ей, как в Новый 1986-й Год он не спал до шести часов утра, найдя под ёлкой конструктор, по очереди собрав из него всё, что предлагалось в инструкции, в финале построив тюрьму с колодками, гильотинами, виселицами и карцерами для лягушек, которых планировал наловить на даче весной, и одновременно посмотрев по телевизору все новогодние музыкальные передачи, где не припоминает такого вокально-инструментального ансамбля с такой песней. Ещё что-то могло бы быть с печальной миниатюрной готессой Лириан Трэш с чёрно-розовыми волосами до пояса, подбиравшей бычки на тропинках Кузьминского кладбища и поведавшей Черепану, что это - курение силы никчёмной планеты Земля, но было Лириан всего четырнадцать лет - вот ведь незадача... А тут вдруг неизвестно откуда появляется понаехавшая из Воскресенска в Москву парикмахерша с ещё более богатым внутренним миром и ещё большей ненавистью к планете, ставшей человечеству «родной» по недоразумению и предельно убогой по сравнению с экзопланетами, которые уже скоро начнут открывать одну за другой.

В детстве Черепану многое было нельзя. Например, нельзя было лепить наклейки от жвачек «Терминатор», «Дональд Дак», «Динозавры», «Секс» и иже с ними на холодильник, который родители называли «самой лучшей вещью в доме», которым хвастались перед всеми своими знакомыми и дверцу которого каждую субботу мыли с мылом. Мало того - когда срабатывал компрессор холодильника, взрослые прислушивались к его звуку с неподдельным интересом, приглушая на время магнитофон, радио или телевизор. После того, как Черепан впервые посмотрел фантастический боевик «Разрушитель» со Сталлоне в главной роли и попробовал примерно так же, как и в фильме, заморозить в холодильнике игрушечных роботов в пластиковой коробке из-под мороженого, родители схватились за сердца и за головы, заголосили, запричитали и отогнали сына со всеми его плошками и коробочками, которые он едва-едва не успел засунуть в морозильную камеру, но голь на выдумки хитра, как говорится, и для опытов по криотехнологии вскоре была приспособлена литровая банка, выставленная за окно в не действующий цветочный ящик - благо по вечерам уже были заморозки, а заклеивать на зиму окна в семье Мечиславовича никто не умел. И ещё в стоящей за окном банке с приходом зимних холодов отлично наблюдался весь процесс заморозки, отчего Черепан полюбил зиму больше лета и перестал вестись на избитые стереотипы о том, что хорошее время года немыслимо без шпарящего солнца и пляжных шорт. Игрушечные фигурки, замораживаемые и на следующий день размораживаемые струёй горячей воды из многоразового стеклянного шприца, постепенно сменились выменянными у одноклассника на всякий хлам аквариумными рыбками, которые все как одна дохли, не успев застынуть во льду. Но больше всего Черепана интриговали гуляющие по школе слухи о старшеклассниках, уговоривших-таки вредную биологиню сводить их всем классом в морг и утащивших оттуда чей-то отрезанный палец, вот бы тоже такой раздобыть и заморозить!..
Строго-настрого в семье запрещалось пить воду из старого эмалированного чайника, много лет простоявшего на кухонном шкафу. Перед отъездом к родственникам в Москву, где предстояло доучиться в школе и поступить в ВУЗ, Черепан тайком забирался на шкаф и заглядывал в тот чайник: вода в нём почернела от времени, а кто-то из домочадцев накидал в воду древесных листьев, куриных костей и ореховой скорлупы.
Запрещалось лазать по ящикам письменного стола, стоящего в гостиной, особенно в самый нижний ящик. Хотя ничего такого страшного и табуированного в том ящике не было, так, барахло разное: чёрно-белые открытки с корейскими иероглифами, наградной вымпел «Победитель соцсоревнования», просроченные лет на одиннадцать таблетки от депрессии, да грампластинка с песней, целиком и полностью состоящей из одних и тех же слов: «Головы, головы!»
К одному из ресторанов родного городка на Кольском полуострове, «Золотой ниве», кажется, запрещалось подходить ближе, чем на расстояние пушечного выстрела.
После 11 часов вечера запрещалось разговаривать по телефону: взрослые часто упоминали о министерстве медицины, официально признавшем душевнобольными всех, кто нарушает чей бы то ни было покой ночными телефонными звонками, отслеживающем каждый такой звонок с помощью телефонистов на городских АТС, а потом отправляющем по каждому выявленному адресу «Скорую помощь» с психиатрической бригадой - доктором Менгеле и парой дюжих санитаров со смирительной рубашкой.
Ниже десяти градусов тепла на улице? Без шапки из дома - ни ногой! Ниже нуля? Надевай шарф, и никаких возражений! Чтоб не быть осмеянным старшими и не быть обозванным «тепличным огурчиком» в своём классе, спортивную шапочку-петушок и мохеровый индийский шарф Черепан снимал ещё в своём подъезде и прятал в какие-нибудь неиспользуемые соседские почтовые ящики... Внезапно одним таким соседям-пенсионерам, ни от кого не получающим писем и не выписывающим газеты с журналами, начали приходить красочные буклеты об отваре тибетского то ли мха, то ли лишайника, делающего людей бессмертными. Черепан, приговаривая «Что за гон, что за глюк?!», то рвал буклет в клочья, то жёг его зажигалкой, допуская вероятность своего бессмертия безо всякого восточного шарлатанства: если даже в минус десять мороза без шапки ходить, но при этом, вопреки убеждению взрослых, ни менингитом, ни гриппом не заболеть - организм явно не без сверхспособностей.
Однажды родители пригрозили Черепану отречься от него как от сына - когда тот в очередной раз завёл за ужином разговор о том, что ненавистную школу он когда-нибудь бросит, а на жизнь начнёт зарабатывать убийствами почтальонов, которые, если верить старшим ребятам, вместе с письмами таскают в своих сумках чьи-то пенсионные деньги.
Впрочем, школа с её постылыми уроками и оценками во всех семьях друзей, одноклассников и знакомых юного Мечиславовича была самой больной темой.
Курить запрещали - само собой разумеется. Но когда Черепан клал в своей комнате на стол большую стальную гайку, сверху ставил жестяную крышку от кофейной банки, в крышку насыпал вытряхнутый из найденных на улице окурков табак вперемешку с маленькими кусочками газеты, на кучу табака клал иголку с насаженными на неё мухами, тараканами, жуками или пауками, поджигал всё это, вдыхал дым и говорил родителям, что жжёт вредоносных насекомых по методике, вычитанной в новом учебнике биологии - родители ничего не подозревали и не говорили ничего. А сын тем временем то ацетона на поджигаемый табак капнет, то пасты из шариковой ручки, то резинового клея.
Не разрешали Черепану и спать в одной кровати с собакой - тогда, в детстве, вместо нечистокровной афганки Танюши в доме жила удалая помесь лайки и бульдога, Лейкой прозванная. Но этот запрет был уже не столь строгим и нередко нарушался.
Не приветствовалось чтение газеты «SPEED-инфо», которая всё же попадала в дом: её редакторов и читателей, присылающих свои письма в редакцию, поимённо ругали в разговорах с друзьями и дальними родственниками, а с появлением свежего номера старые мялись, рвались и выкидывались на балкон.
С горем пополам разрешалось гулять на улице допоздна, с неизбежным «Только не ходи по улице, на которой ресторан этот бандитский!»
Практически не контролировалось, что Черепан слушает на аудиокассетах: так плод, не будучи запретным, вместо сладости отдаёт чем-то прогорклым, группа Сектор Газа надоедает - особенно после альбома «Дави на газ», где из песен ни с того, ни с сего исчез мат - и любимой группой на долгие годы остаётся Божья Коровка. Удивительно, но отцу Черепана, уважаемому Мечиславу, песня Сектора Газа «Если бы, если бы не было вина, если бы водку не придумал Сатана» почему-то очень нравилась, в то время как «А у нас в Америке» Божьей Коровки бесила.
Когда одному из друзей купили восьмибитную игровую приставку - редкую вещь для провинциального северного городка тех лет - и Черепан, заигравшись в «Супер Контру», захотел остаться у друга с ночёвкой, ему неожиданно разрешили. И много раз ещё разрешали ему на ночь у друзей оставаться, причём иногда он ночевал с друзьями не в их домах, как наивно полагали взрослые, а где попало: то в пацанском «штабу» из досок и железок, построенном на пустыре за крайней многоэтажкой, то в чьём-то сломанном «Запорожце» без колёс, уже несколько лет как ржавеющем в соседнем дворе, то в жуткого вида шалаше из палок, картонных коробок и полиэтиленовой плёнки, наспех сооружённом в пригородной лесополосе, то в подвале заброшенной котельной, где чуть было не замёрз.
Да, и дружить можно было с кем угодно, это никак не контролировалось вообще: после многочисленных жалоб соседей на то, что Черепан учит плохому их детей - вплоть до того, что рассказывает им о чьих-то отрезанных пальцах, украденных из морга - родители ума не могли приложить, кто бы сам смог дурно повлиять на их сына и общение с кем пресекать надо.
Заношенные до дыр белые футболки, которые так и так были бы пущены на тряпки следующим летом, и ставшие ненужными синие кителя от упразднённой школьной формы Черепану разрешали разукрашивать красками, разрисовывать тушью или фломастерами, забрызгивать растворами серебрина для бойлеров, варить в слабосолёной воде с йодом или марганцовкой, обшивать матерчатыми или дерматиновыми лейблами от всего подряд, прошивать разноцветными телефонными проводами, пробивать заклёпками и простреливать из духового ружья - чтобы было как у героев зарубежных фантастических кинобоевиков о мрачном будущем, где либо войны с машинами, либо войны с мутантами, либо дикий разгул преступности. «Антиутопия своими руками!» - говорил Мечислав, видя, что из его очарованного фантастикой сына ну никак не получается модный кутюрье - «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью, и вместо сердца - пламенный мотор!»
Отслужившие свой срок телевизионные антенны, радиоприёмники, будильники и электробритвы незамедлительно отдавались Черепану на растерзание, классу к третьему в его комнате ящик с запчастями от различной бытовой техники весил больше, чем точно такой же ящик с игрушками. Как-то раз, после уроков, Черепан подобрал на помойке за домом древний патефон, приволок сию чудо-технику домой и успел разобрать до последнего винтика перед самым возвращением с работы отца в компании с коллегой, приглашённым в гости: «Ой-ой-ой, то ж раритет мог быть, музейщики бы приняли!..» - ужаснулся коллега Мечислава, на что тот ему ответил целой лекцией о помойках и свалках микрорайона, доверху заваленных подобными «раритетами».
Но больше всего малолетнему Черепану дозволялось вытворять в санузле. Ванную комнату, неуютную и неприветливую - с потемневшей от многолетней сырости и отваливающейся кафельной плиткой, с тусклой вне зависимости от потребления ватт лампочкой, с тяжёлым терпким запахом, доносящимся из-под ванны, с неистребимым чёрно-жёлтым налётом на эмали самой ванны, с треснутой фаянсовой раковиной в чёрных разводах от смазки разобранного будильника, внутренности которого Черепан промывал водой из-под крана, с бесчисленными каплями конденсата на никак не спрятанных чёрных чугунных трубах и с самодельным дощатым стеллажом для шампуней - в семье не любили: «Чем страшнее наше государство, тем чаще в ванне мыться приходится!» - то и дело говорили за ужином. По последним субботам каждого месяца особым порошком для деликатной стирки детских вещей, в котором ни разу не стирали вещи Черепана, в ванне тщательно отмывались пластиковые контейнеры, ячеечки и полочки из размораживаемого холодильника, первые пол-дня всё это отмокало и откисало в тёплой воде с несколькими пригоршнями порошка. А в остальные дни, когда родители вновь включали холодильник, ставили на места все его приблуды и радовались его чистоте, в ванной комнате властвовал их сын.
Как именно властвовал?
Да как угодно. Сначала набиралась полная ванна воды. Затем туда выливалось немного шампуня, его пена походила на айсберги: «Сейчас будет битва в Арктике!» На воду, свободную от пены, спускался корабль с корпусом из легко крошащегося пенопласта, с командой из воткнутых в пенопласт солдатиков из материала потяжелее - чтоб при определённой степени разрушения корабля выпадали со своих постов и тонули, с надстройкой из легко отлетающих друг от друга деталей пластмассового ГДР’овского конструктора, и, наконец, с найденным на улице аптечным пузырьком, полным канцелярской туши и закупоренным продырявленной крышечкой для рандомной интенсивности «разлива нефти». «Танкер везёт нефть через Арктику, но его разбомбит армия Резинового Гнома!» - кульминация не заставляла себя долго ждать, стальных гаек для бомбёжки у Черепана было предостаточно, были у него и кусочки красной акварельной краски для имитации крови в воде. «От бомб Резинового Гнома не спасётся никто!» - среди хлопьев пены, похожей на льдины, шли ко дну фрагменты корабельной надстройки, беспомощно погибала-пропадала команда, вода краснела и всплескивалась от очередной гайки, служащей бомбой. Одна из гаек, как правило, попадала в пузырёк с тушью и всё вокруг чернело: пластмассовые детали, пенопластовое крошево, пена, вода, красная дымка в воде, чёрные брызги долетали и до кафельных стен, до баночек на стеллаже, до рук и лица Черепана... На разлившуюся из пробитых трюмов нефть действительно походило, жаль только, что поджечь невозможно было - иначе выглядело бы даже круче, чем в кино: «Все погибли, корабль утонул, людишки утонули, утонула отварная рыба и попугайская каша с камбуза, все железные кружки и привинченные к стене кувшины утонули, все боцманские курительные трубки утонули в море нефти, повсюду нефть, нефть, ледяная нефть, в которой если не утонешь, то насмерть замёрзнешь!»
Море нефти!
Спустя много лет, когда детство прошло и игры в ванной в прошлом остались, Черепан Мечиславович продолжал побаиваться работы на танкере. Ибо слишком уж реалистично представлялась картина после тех детских игр... Вот идёт себе нефтеналивной танкер мимо арктических льдов, на его палубе матросы в тельняшках, обнявшись, горланят песни про нефть, внизу, в машинном отделении, перемазанные моторным маслом механики разобрали вспомогательный дизель и аккомпанируют залихватской матросской песне, барабаня гаечными ключами в железные жбаны из-под масел, кок на камбузе танцует с корнеголовым раком - саккулиной, боцман курит, капитан дирижирует водочной бутылкой, то и дело отхлёбывая из её горла... Но тут небеса разверзаются с треском, с рёвом налетают под завязку набитые боеприпасами и ощетинившиеся десятками пулемётов двенадцатипропеллерные трёхэтажные вертолёты с надписями «J.E.F.F» на бортах, взрывом первой же сброшенной бомбы расшвыривает во все стороны обломки мачты, три камбузных стола с привинченными к ним эмалированными мисками, обгоревший белый колпак кока, разлетающуюся из плетёной корзины отварную рыбу и по-флотски слепленные вручную пельмени с капустой, а море краснеет от крови, чернеет от нефти и вспыхивает разноцветным пламенем!
Залитый нефтью лёд тает в угаре пожарища и переливается плазмой всеми цветами радуги - словно не лёд это, а белое оргстекло. На льду плавится мёртвый водолаз в гидрокостюме, выброшенный туда огненной волной. А где-то вдалеке, там, откуда тонущий среди айсбергов корабль едва-едва виден, в море вспыхнувшей нефти визжат и пищат горящие тюлени.
В море нефти!
Нефти!
Нефти!

Те, кому не подвластна даже собственная ванная, где выдернутой пробкой смоешь и осушишь любое воображаемое море, мысленно залитое кровью и нефтью, и те, кому всегда всё нельзя было, не смогут принимать самостоятельных решений на перронах станций, с которых в две разные стороны отъедут поезда.
Рабочее собеседование никто из них не выберет самостоятельно - если в это время надо мыться-бриться-наряжаться и идти на день рождения к дочери одной из маминых подруг, которую мама и её подруга уже давным-давно сосватали сыну. Да, и подарок бы не забыть, который мама выбрала. Да, и дочка та, само собой разумеется, будет толстой и страшной, а на вопрос «Какой у тебя натуральный цвет волос?» она будет отвечать «Да!»
И вечеринку никто из них сам не выберет - если в это время надо обязательно бриться, впервые за десять дней мыться, надевать сохранившийся со школьного выпускного вечера пиджак с галстуком и ехать трудоустраиваться в ООО «Рога и копыта» к папиному знакомому Кузьмичу. Да, и вместе с аттестатами, дипломами, паспортами и пенсионными свидетельствами не забыть бы школьную почётную грамоту - не лишней будет, чтоб впечатление произвести. Да, и как бы ещё там лицо поумнее делать?
Но Черепан Мечиславович - не из них.
Ноябрьский выхинский воздух встряхнуло гудком приближающегося электропоезда.
На раздумья - в частности о том, что происходило в нашей с вами долбаной жизни в последнее время - осталась пара-тройка минут.