Николай Булгаков

26 ноября 1977 г.
День рождения Остёра отмечали дома у Ольги. Кроме всех знакомых, был Сергей Устинов (сын драматурга Льва Устинова, чьё имя в СССР более чем скромно, а за рубежом его детские пьесы пользуются огромным успехом): работает с Наташей в «МК» и очень удивился, увидев её со мной. И симпатичный прозаик Николай Булгаков (лицом вылитый Гоголь!), шапочное знакомство с которым хотелось бы продолжить, благо он живёт по-соседству на Тихвинской.(...)

9 января 1978 г.
Очень симпатичная книжка Николая Булгакова «Я иду гулять» (с предисловием Фазиля Искандера и рисунками Тюнина) – идеальный прозаический дебют: без желания казаться умнее, выделиться какими-то стилистическими изысками, с той долей доверительности и юмора, которых достаточно, чтобы подкупить читателя     и запомниться. То бишь заявка сделана, и дальше прочитавший эту книжку – если совпал с ней по дыханию – ждёт второй встречи, которая, конечно, должна быть весомее, а круг писательского полёта хотя быть чуть-чуть шире заявленного.    Ждём вторую!

1 апреля 1978 г.
Ночь хохота накануне Дня смеха: Коля Булгаков привёл «афоризмиста» Владимира Голобородько, и он к утру  нас вусмерть укатал своими «тезисами и антитезисами», из которых составил целую книгу – абсолютно непечатную.

25 декабря 1978 г.
В итогах года – первая книжка моего «Дневника» за десять лет (1966 – 1975). Поскольку любые дневники так или иначе пишутся в расчёте, что их однажды кто-нибудь прочтёт, устроил предварительные читки. (...)
Николай Булгаков, писатель:
     – Ты всерьёз думаешь, что через полвека кому-нибудь будет интересно знать,  кто такие Остёр или Голобородько?  И что хоть кто-то пожелает печатать твои дневники?
В конце концов, если я сам не расскажу про свою жизнь, то про неё не расскажет никто.

29 мая 1979 г.
Звонит Коля Булгаков: чем занят? Говорю, что пишу заказной текстик про деревенскую прозу (ворчливый), перечисляю авторов. Коля даёт совет:
     – Только Виля Липатова не ругай. Не совсем удобно, когда он в таком положении.
     – А в каком он положении?
     – Да в общем-то в незавидном – он умер.

10 февраля 1980 г.
(...)  У Рижского вокзала налетел на Колю Булгакова. У него жуткая хандра,  хоть повода вроде бы нет.  А с чего тогда? – Просто, говорит, огляделся вокруг, и такое всюду говно!

18 июня 1980 г. 
25-летний юбилей журнала «Юность», сходка молодых и не очень юных писателей в ЦДЛе. В холле мосфильмовский помреж (на «Арапе Петра» работал с Миттой) цепким глазом отсматривал персонажей: Хуциев уже десятый год вынашивает замысел фильма про юность Пушкина, где всех его современников должны играть писатели, а самого Александра Сергеича — стихотворец Пётр Вегин. Схватил меня за рукав: «Поэт? Хотите сыграть Дельвига?»  Нет, говорю, потому что если на кого и похож, так на Пущина, а вот Гоголь у нас имеется один в один – прозаик Коля Булгаков, только ростом высоковат. (...)

18 апреля 1983 г.
Письмо Коли Булгакова из Ялты:
«Приежай. У меня здесь есть кипятильник с кастрюлькой, чёрные чернила для авторучки, ножницы, клей, ластики, бумаги листов ок. 100 могу выделить. Всё остальное привози сам. Впрочем, могу и машинку тебе оставить, зато сюда приедешь налегке».
Хитрый хмырь: я оставлю дома свою крошку-«Колибри», а потом из Ялты потащу его многотонный «Ундервуд». Да и зачем мне Ялта, когда мне снится Гульрипш?

3 ноября 1983 г. 
Две недели работал в одиночестве, а сегодня приехал Коля Булгаков. Как настоящий писатель – с семью чемоданами: один с одёжкой, в двух рукопись новой книги и пачки чистой бумаги, в четвертом записные книжки, в пятом словари, в шестом стальной «Ундервуд», в последнем – церковных размеров Библия (карманного формата – Колю не устраивает: глаза сломаешь). Поскольку в одноместном номере Булгаков со своим багажом не поместился, а Дом творчества в это время полупустой, Коле без проблем дали двухместный, окнами в горы.  Когда я вечером зашел к нему  –  посмотреть, как  устроился, то застал впечатляющую картину:  из поставленных одна на другую банкеток Булгаков соорудил аналой для Библии,  из  постельных  тумб – что-то  вроде конторки (как Гоголь, пишет стоя),  но более всего поразила кровать – сэндвич из четырёх матрасов, четырёх одеял, восьми подушек, еще и с инкубатором (меж матрасов был засунут плоский  масляный электросогреватель).
Соседство с Булгаковым идеальное – он спит с десяти вечера до пяти утра, а я ложусь в пять и дрыхну до полудня. Договорились, что обедаем за разными столиками (когда пишешь, лучше бы ни с кем не разговаривать), но вечерами можем на часок встречаться в баре.
Никаких свежих литературных новостей Коля не привёз. Вообще, сказал, даже читать ему не хочется  – еле-еле осилил «Пушкинский дом» Андрея Битова. Отзыв был краток и всеохватен:
     – Что-то такое в нём есть, – сказал Коля. Подумал и добавил: – А чего-то и нет.

10 ноября 1983 г.
Утром плотник Нодар – большой поклонник всех живых писателей в Доме творчества «ЛГ» и Фазиля Искандера в отдельности, спросил:
     – Писателя, который носом на Гоголя похож, как зовут?
     – Булгаков, – говорю.
     – Он что написал?
Хотел пошутить:  «Мастера и Маргариту»,  но вспомнил, что родом Нодар из Сванети, и шутить передумал.

10 ноября 1983 г.
В канцтоварах на углу шоссе и поворотом дороги на Гульрипш  Булгаков купил  книжку критических статей XIX века, где очень много о Гоголе и Белинском, и теперь каждый день при встрече цитирует мне своих любимых славянофилов. Для Коли я – западник, которого нужно жалеть и просвещать.

17 ноября 1983 г. 
Булгаков сидел в баре с бутылкой «Ахашени» – повод был весомый:
     – У меня сегодня юбилей – двадцать лет писательской работы.
Вычел из Колиных 33-х означенное число и вспомнил:  точно! – ноябрьский номер журнала «Юность»  за 1963-й год, на одном развороте – справа начало повести Василия Аксёнова «Апельсины из Марокко», а на левой полосе рассказ школьника Коли Булгакова.
Засиделись в баре до сумерек. Глядя на дальнюю чёрную гору, где мерцал одинокий огонёк, Коля сказал:
     – Родись мы на той горе, только к двадцати годам узнали бы, что есть какая-то художественная литература. А что можно самим книжки писать, нам бы вообще никогда в голову не пришло!

13 марта 1988 г. 
Встретил в овощном магазине Колю Булгакова:  давно не виделись, зашли ко мне. На кухонном столе лежала газета со статьёй Нины Андреевой  «Не могу поступаться принципами!» – Коля на полчаса уткнулся в неё носом:
     – Да, ...да, верно... так... Надо же, – говорит, – какие нынче мудрые статьи печатают, а я ничего теперь не читаю. 
     – Совсем ничего?
     – Так... «Историю» Карамзина, из журналов «Молодую гвардию», «Москву» иногда просматриваю...
На том и простились: того живого, бурлескного, ироничного человека, какого я знал десять с лишним лет, больше нет.

23 января 1990 г. 
Встретил Петрушевскую – в слезах: «Что происходит с Колей Булгаковым? Совсем чужой, общего языка найти уже не удаётся. Русопятство его на грани патологии – он даже осквернить язык словом «еврей» не может – говорит:  э т и ...
Знаете, что он бросил литературу и собирается уйти в церковь?».
Уже все знают.

8 мая 2002 г.
Вдруг меня протелепатировала Петрушевская.  Циклевал пол под лак, думал о Володине, вспомнил, что Людмила Стефановна  написала о нём несколько страниц, которые даже не хочет показывать (про смерть Алёшиной мамы и проч. – все чёрные стороны жизни Александра Моисеевича), и тут раздался звонок. Звонила Люся вроде по поводу – в журнале Пархоменко нашла фото Коли Булгакова (“жуткое! – в клобуке и с микрофоном”), но почему именно теперь набрала мой номер – объяснить не смогла.
Рассказала историю с врезом Искандера к Булгаковской книжке “Я иду гулять” (которую я не знал). Оказывается, это она  уговорила Фазиля дать напутствие Коле, но ему книжка не понравились, и бедная Петрушевская сама была вынуждена сочинять  предисловие, под которым Ф<азиль> А<бдуллович> долго не хотел подписываться.
Проговорили мы больше часа, и снова попало мне за дневник.  Петрушевская  считает, что если он пишется в расчёте на опубликование, то неизбежно заполнится  кляузами и грязью (пример – Нагибин), а если искренне – тем более писать не надо: пусть эти мысли улетают в молитву и пустоту. Не стал спорить.

7 сентября 2002 г.
Навестили с Фыфкой и Тошей в Переделкине болящего Вигилянского. Вопреки ожиданию, Володя очень хорошо выглядит. А Олеся на взводе: резкая, раздражительная. Вдруг сорвалась при одном (шутливом вполне) упоминании Коли Булгакова: на повышенных тонах заявила, что если он стал батюшкой, значит Господь  призвал его к служению, и что мы знаем вообще о жизни / работе священника, который сутки напролёт печётся о прихожанах, исповедует, соборует, отпевает... Я увёл её из-за стола на веранду и кое-как успокоил. Олесино состояние мне знакомо: так часто бывает – за время Володиной болезни устала нервничать, теперь у неё спад. В итоге посидели хорошо. (...)


ФОТО: Николай Булгаков / Абхазия, Гульрипш, ноябрь 1983 г.
© Georgi Yelin
https://fotki.yandex.ru/users/merihlyund-yelin/

-----