Родовая Тамга. I. Аслануко. 1. Кинжал. 4

Кинжал.
4.

1737 год.
Год спустя Аслануко, некогда наивный мальчик, стал выглядеть гораздо старше, почти как настоящий уверенный в себе взрослый джигит. При этом по возрасту его еще нельзя было назвать юношей. Однако по мастерству, к удивлению его отца, он превзошел даже его более старших воспитанников.
К тому времени в доме знаменитого аталыка произошло одно большое радостное событие. Пока Мэз вместе со своими учениками покорял Кавказские горы, его жена Гуащевнай родила ему, по воле Всевышнего, дочку, которую нанэ Гуго назвала Данифо.
В течение года Аслануко ни разу не съездил домой на побывку, хотя сам Мэз вместе с одним или двумя старшими учениками часто бывал в родном ауле. Выбор сопровождающего Мэза зависел от способности молодого джигита проскакать сквозь узкое ущелье в горах. Это был самый короткий путь к аулу. К тому же, если не считать камнепад, он был и самый безопасный. Правда, для неопытного наездника путь через ущелье мог стать смертельным. И именно неумелое владение конем Аслануко вынуждало аталыка оставлять пока сына в лагере.
Понимая, что поездка домой напрямую зависит от умения джигита управлять конем, Аслануко старался изо всех сил научиться джигитовке, выполняя изо дня в день все самые сложные упражнения. Однако для восьмилетнего мальчишки было недостаточно одного года, чтобы стать быстрым и ловким наездником. Вот поэтому мальчику оставалось только тренироваться и мечтать о доме, скучая по матери и нанэ Гуго.
Но однажды счастье всё-таки улыбнулось юному джигиту. Маленькой дочери аталыка исполнялось уже ровно год. В честь дня рождения долгожданной дочери Мэз решил собрать весь аул на джэгу и устроить для неё небольшое испытание – лъэпIэтерэуцу. Такое испытание для годовалых детей считалось у кабардинцев, впрочем, как и у всех адыгов, традиционным и необходимым для того, чтобы узнать заранее, какое занятие предпочтет в жизни маленький человек, сделавший совсем недавно свои первые шаги.
Согласно старинной традиции, перед испытуемым ребенком выкладывались самые разнообразные предметы, символизировавшие разные виды человеческой деятельности. Далее ребенок должен был выбрать три предмета в присутствии своих родителей и специально приглашенных гостей. Старейшины рода трактовали его выбор по отобранным предметам и объявляли всем, кем станет в дальнейшем смышленый малыш. Сразу же после предсказания старейшин, гости праздника должны были возрадоваться за благополучное будущее ребенка, вкусив угощения, заранее приготовленные радушными хозяевами, и приняв участие в увлекательных состязаниях и зажигательных танцах.
Именно такое испытание ожидало маленькую Данифо, не умевшую пока еще толком говорить. Желая порадовать свою жену и мать, Мэз позвал самых лучших в округе музыкантов и самого веселого хатияко. Он также хотел, чтобы все его воспитанники участвовали в игрищах, для того чтобы показать всем гостям свои умения и навыки в наездничестве и джигитовке. К большой радости Аслануко, Мэз включил и его в список состязавшихся.
В предвкушении большого праздника, юные джигиты тщательно готовились к предстоявшему игрищу. Больше всего радовался неутомимый весельчак Казбич. Джэгу всегда доставляли ему особое удовольствие. Играл ли он на музыкальном инструменте, исполнял ли быстрые или плавные танцы, скакал ли во весь опор на своем верном коне, стрелял ли из лука на скаку по двигающейся мишени, Казбич всегда был очень весел и чувствовал себя на публике, словно дикий конь в чистом поле.
Остальные джигиты относились к предстоявшему джэгу, как к прекрасной возможности немного отдохнуть от изнурительных тренировок, показать себя людям с лучшей стороны, да посмотреть со стороны на других. Исключение составляли только Ногаец и Ворчун, остававшиеся равнодушными к грядущим состязаниям. И дело было вовсе не в том, что они не хотели в них участвовать. По решению аталыка, они вынуждены были охранять горное селение, пока все остальные будут гулять и состязаться в ауле на празднике. Из-за этого они даже перестали участвовать в вечерних обсуждениях по этому поводу у костра.
Наконец, после двух недель усиленных тренировок и томительного ожидания, настал день, когда рано утром отряд юных джигитов под предводительством их опытного аталыка отправился в аул, но не по короткому пути, как думал Аслануко, а более дальней дорогой в обход узкому горному ущелью. На этот раз мальчик ехал на собственном коне, служившем ему верой и правдой больше года. Сидя на прекрасном скакуне, ничем не уступавшем коню самого Мэза, Аслануко упивался чувством гордости за себя. Когда его увидит нанэ Гуго, то она сразу поймет, что он стал теперь настоящим уорком. Как же нестерпимо он мечтал встретиться со своей бабушкой и рассказать ей всё о своих незабываемых приключениях в горах! Она непременно его похвалит за небывалое мужество и сноровку.
По дороге в родной аул Аслануко представлял, как его нанэ, мать и маленькая сестренка Данифо обрадуются его приезду. Поздно вечером отряд юных джигитов въехал во двор перед домом Мэза. Несмотря на позднее время во дворе были разведены яркие костры, а в доме, кунацкой и на летней кухне суетились женщины во главе с нанэ Гуго. Родные и близкие Мэза готовили вкусные угощения к празднику для дорогих гостей.
Услышав задорное ржание лошадей и другой шум во дворе, старые и молодые женщины и девушки из рода Кайтуко выбежали из дома, чтобы поприветствовать прибывших юношей и самого аталыка. Усталые джигиты сразу спешились и первым делом занялись размещением своих верных скакунов.
В отличие от остальных Аслануко продолжал сидеть на своем коне. Он усердно ждал, когда нанэ Гуго появится во дворе и с гордостью посмотрит на него. Но как только он увидел ласково улыбавшееся морщинистое лицо пожилой женщины, он ловко соскочил на землю и бросился к ней, совсем забыв отвести своего верного друга в конюшню на постой.
- Нан, а нан! Видела, на каком скакуне я приехал? Это мой конь булатный! Мой собственный! – по-детски ликовал Аслануко, крепко обнимая нанэ Гуго.
- Эх, хвастун ты мой! Ничуть не изменился! – игриво пожурила мальчика женщина, отвечая своему храброму внуку.
Увидев Аслануко немного окрепшим и даже возмужавшим, нанэ Гуго вдруг разволновалась. Высохшие и выцветшие от времени глаза старой женщины лихорадочно блестели, а в её голосе чувствовалась предательская дрожь. Счастливая и переполненная чувством гордости, она обнимала довольного мальчика и гладила его по голове, а по её худым щекам катились слёзы.
Нанэ Гуго не могла не заметить, как изменился Аслануко. За полтора года её мальчик вытянулся, черты лица заострились, а в глазах горели озорные огоньки настоящего джигита. Теперь её внук больше не казался горделивым мальчиком с наивным взглядом. Теперь он больше походил на гордого кабардинского уорка.
- Нан, а нан! Не плачь, я же вернулся живой, - успокаивал бабушку Аслануко. – А как там моя сестренка?
- Всё хорошо, сынок! Правда, она еще очень маленькая, но уже ходит. Завтра ты её сам увидишь. Ты…
Однако Гуго не успела договорить. В этот счастливый для Аслануко момент к ним подошел рассерженный Мэз. Аталык сделал знак матери и строго посмотрел на провинившегося сына.
- Запомни, Аслануко! Настоящий уорк и воды не попьет после долгого и трудного пути, не позаботившись о своём верном коне. Прости, сян, но у этого мальчишки голова закружилась от самомнения.
- Подожди, сын! Сейчас он только передохнет,- попросила за растерянного мальчика пожилая женщина, не отпуская его от себя.
- Нет! Если Аслануко сейчас же не отведет своего коня в конюшню и не позаботиться о нём, как следует, то он останется с тобой, сян, после джэгу навсегда. Пусть тогда лучше занимается женскими делами, раз не может запомнить простые уоркские правила!
Не проронив более ни слова и даже не взглянув напоследок на сына, аталык резко развернулся и стремительно направился в сторону конюшни, где все его ученики уже тщательно протирали своих лошадей после долгого пути. 
Аслануко высоко ценил мнение и отношение своего строгого отца. Мэзу никогда не приходилось повторять ему свои указания дважды. Не имея привычки оправдываться за свои проступки, но вполне осознавая справедливость укора аталыка, юный джигит понял свою вину и бросился со всех ног к своему коню, одиноко стоявшему посреди пустого двора перед конюшней.
Булатный друг Аслануко преданно дожидался своего нерадивого хозяина на том же самом месте, где тот его оставил. Глядя на устало опущенную шею коня, мальчик покраснел от стыда. А, заводя скакуна в конюшню, он услышал обидные шуточки воспитанников Мэза по поводу его непростительных невнимательности и нерадивости. Аслануко знал, что осуждение его друзей было справедливым, и ему только оставалось заглотнуть собственную обиду.
На самом деле, ничто не воспитывает лучше, чем чужое справедливое мнение. Общественное суждение всегда влияло на выбор и поступки людей, а в адыгском обществе оно было решающим и даже судьбоносным. Адыги всегда стремились жить благоговейно и выглядеть достойно во всех отношениях в глазах своих соплеменников.
Адыгский этикет или Адыгэ Хабзэ, чтимый всеми адыгами, помогал им в этом непростом, а иногда и неблагодарном занятии. Ни один намеренный проступок или случайная ошибка не ускользали от бдительного ока адыгского общества. Независимо от степени вины, провинившиеся сразу подвергались самому строгому порицанию, даже если совсем недавно были образцом смелости и объектом всеобщей гордости. 
Ради общего одобрения и уважения, у адыгов всякий молодой джигит или молодая девушка прикладывали немало усилий. Однако было недостаточно просто их добиться. Важно было сохранить их до конца своей жизни. Постепенно для взрослых адыгов их усилия перерастали в полезные привычки и становились нормами адыгского общества, которые затем передавались из поколения в поколение. Потеря полного уважения общества у адыгов было равносильно физической смерти.
Для юного Аслануко случай с его конем стал первым жизненным уроком, давшим ему понять, что значило для уорка общественное осуждение. По его собственной вине, ему было стыдно и обидно. Однако он ясно осознавал, что это была только его ошибка, и в его силах не повторять таких непростительных для уорка промахов.
К счастью для расстроенного мальчика, на следующий день после приезда отряда джигитов в аул Мэза никто больше не вспоминал о его глупом проступке. Из-за предстоявшего джэгу все были очень заняты. Впрочем, самому Аслануко было не до того. С утра он с отцом уже посетил женскую часть дома, где совсем недавно сам рос. Теперь юный джигит, как настоящий мужчина, жил на мужской половине и мог пройти на женскую только с разрешения отца, нанэ Гуго, или матери, и то по необходимости.
В то праздничное утро аталык Мэз сам позвал мальчика с собой, чтобы показать ему свою годовалую дочь. Попав в знакомую комнату, служившую больше года назад его детской, Аслануко показалось, что он снова вернулся в уже далекий для него мир детства. Но, увидев, в своем къушэ улыбчивую миленькую девочку, Аслануко резко побагровел и скорчил обиженную мину, испытывая внезапный приступ ревности.
- Вот, смотри, Аслануко! Это, можно сказать, твоя младшая сестра! Данифо! – представила свою дочь Гуащевная, ласково смотря то на девочку, то на мальчика.
- Теперь ты должен будешь всегда её защищать от дурного слова, от злого взгляда и от подлого поступка, как настоящий брат и истинный уорк, - строго заявил сыну аталык.
- Буду! – недовольно буркнул Аслануко, смотря исподлобья на очаровательную малышку.
- Что же ты стоишь, сынок, так? Словно черствый камень! – позвала Аслануко добрая Гуащевная. – Подойди и обними свою сестру!
Опасаясь гнева своего строгого отца и не желая расстраивать ласковую и заботливую мать, снедаемый ревностью, Аслануко подошел ближе к къушэ, в которой сидела годовалая девочка в длинном светлом платье. Не понимая, кто именно стоял перед ней, маленькая Данифо смотрела на юного джигита с интересом, задорно бормоча что-то по-свойски.
Сперва Аслануко глядел на сестру сурово, недовольно поджав губы. Но потом очарование девочки всё же захватило его, и он посмотрел на неё сначала с любопытством, а затем и с нежностью. Вскоре мальчик совершенно забыл о своей ревности и неприятных чувствах. Немного успокоившись, Аслануко подошел к улыбавшейся Данифо и ласково погладил её по голове. Так, как это часто делала его нанэ Гуго.
- Тят, а тят! А она красивая? – неожиданно спросил Мэза мальчик, удивляясь тому, какими нежными и шелковистыми были короткие, но густые волосы девочки.
- А ты сам как думаешь? – намеренно строго спросил его в ответ аталык, желая, видимо, заставить сына высказать то, что у него было, на самом деле, на душе.
Но Аслануко, несмотря на свой страх разозлить отца, не стал ему сразу отвечать. Он обошел къушэ вокруг, внимательно вгляделся в лучистое личико игравшей малышки. А та, вероятно, ощутив на себе пристальный взгляд мальчика, перестала играться и тоже внимательно посмотрела на Аслануко, словно пыталась изучить каждую его черту.
Любопытный взгляд больших черных глазенок малышки, мягкое выражение её светлого личика, а также задорно прыгавшие у её лица темные кудряшки произвели на Аслануко неизгладимое впечатление. По всей видимости, отношение Данифо к нему было взаимным. Приглядевшись к брату, девочка тут же отложила в сторону свою деревянную игрушку, сделанную в форме маленькой лошадки, и протянула к Аслануко свои маленькие пухленькие ручонки.
- Ну, Аслануко? По-твоему, она красивая? – улыбаясь на этот раз, повторил свой вопрос Мэз, так и не дождавшись ответа сына.
- Самая самая красивая, тят! Красивее нет! – растроганно ответил мальчик и нерешительно добавил: - А можно я возьму её на руки?
- Можно! Но будь очень осторожен, она еще такая маленькая, - строго предупредил Мэз.
Получив разрешение отца, Аслануко кивнул ему и осторожно взял девочку на руки. Оказавшись за пределами надоевшей колыбельной, рядом с заинтересовавшим ей лицом мальчика, Данифо так сильно обрадовалась, что даже весело расхохоталась. Затем, немного успокоившись, она стала изо всех сил бить в свои ладошки, то и дело, промахиваясь и попадая ладошками по разрумянившимся щекам юного джигита.
Несмотря на неудобство и слабое жжение на щеках от сильных ударов детских ручек сестренки, Аслануко не стал водворять шалунью обратно в её клетку, а наоборот, еще крепче прижал её к себе. Радостное настроение Данифо тут же передалось мальчику, имевшему от природы доброе и отзывчивое сердце. Он улыбнулся ей в ответ своей широкой и радушной улыбкой, тихо шепча ей на ушко:
- ДахэцIыку! Красавица!
- Доченька, Данифо! Это твой братик Аслануко! – ласково обратилась Гуащевная к дочке, искренне радуясь тому, что её дети так быстро поладили между собой.
Нежный голос матери немного охладил пыл маленькой девочки. А успокоившись, она с интересом посмотрела на восьмилетнего мальчика, крепко державшего её в руках и по-детски пролепетала: «Аску!».
- Аску?! – ухмыльнулся Аслануко, принимая с радостью сокращенный вариант своего имени.
Чувствуя одобрение брата, Данифо снова заулыбалась и захлопала от удовольствия в ладоши, вновь и вновь повторяя понравившееся ей прозвище.
- Аску! Аску! Аску! – весело щебетала девочка, словно певчая птичка, вертясь, как юла на руках Аслануко.
- Гуащэ! Лучше забери эту непоседу, пока у нашего мальчика руки не онемели, - попросил жену аталык Мэз, видя, каких усилий стоило Аслануко удержать Данифо в руках.
- Тят! Ничего! Она такая легкая, как травинка! – крепился Аслануко, не желая показывать отцу свою слабость.
Несмотря на вежливое возражение мальчика, Гуащевнай поспешила забрать девочку под предлогом, что ему, Аслануко, следовало бы еще подготовиться к скорым состязаниям. Очутившись на руках матери, юное создание сразу нахмурилась и, протягивая к мальчику свои маленькие ручки, продолжало громко звать: «Аску! Аску! Аску!».
Вскоре юная красавица снова была усажена в свою кроватку, а в её руки вновь был вложен деревянный конь. Однако безобидная игрушка не смогла ей заменить живого мальчика. Поэтому Данифо горько расплакалась у всех на глазах, продолжая жалобно звать своего братика. Заботливая мать попыталась успокоить расстроенную малышку, но все её усилия были тщетны. Не достигнув своей цели, девочка расплакалась ещё больше.
- Тят, а тят! Может, она хочет другую игрушку? – обеспокоено спросил Аслануко, искренне расстроенный слезами Данифо.
- А что у тебя есть? – поинтересовался в ответ Мэз, не меньше переживая за свою дочь.
- Вот! Только это! – растерянно ответил ему мальчуган и протянул девочке ножны с кинжалом, полагая, что отец своим вопросом ему уже дал свое разрешение.
Пока отец и мать Данифо осознавали, что за игрушку дал Аслануко их дочери, юная непоседа ухватилась за неё и уже успела вытащить из ножен загадочный предмет. Наконец, успокоившись, она поднесла лезвие кинжала брата ко рту, вероятно, чтобы попробовать его на вкус.
- Уа-а-а! – изумленно воскликнула девочка, с восхищением разглядывая «подарок» брата.
Неожиданный поступок Аслануко одновременно напугал и рассердил Мэза.
- О Всевышний! Дай мне силы, а этому глупцу - ума! – воскликнул аталык, дав крепкий подзатыльник провинившемуся сыну и ловко вытянув острый кинжал из рук Данифо.
- Аслануко! Кинжал уорка – это не игрушка для девочки! – строго прикрикнула Мэз на растерявшегося мальчика. – На, держи!
В ту же секунду аталык вложил злополучный клинок в руки сына, при чем лезвие кинжала оказалось внутри его ладони. Не видя, какой стороной кинжал уперся в руку юного джигита, рассерженный Мэз крепко сжал его кулак для пущей уверенности.
- Зещэ! Зещэ! – вдруг напугано воскликнула Гуащевная, замечая, что с руки мальчика капает кровь. – Смотри, что ты наделал!
Упрек жены охладил пыл разгневанного мужчины. Посмотрев на стоявшего рядом мальчугана, он тут же заметил его скривившееся от боли лицо и стиснутые зубы. Осознав свою оплошность и увидев капли крови Аслануко на деревянном полу комнаты, Мэз поспешил ослабить хватку. Вскоре он, вообще, освободил руку мальчика.
- Больно? – виновато спросил аталык, аккуратно разжимая кулак сына и резко вытаскивая острое лезвие кинжала из глубокой раны. – О Аллах, что же это за проклятие на мою голову?
- Ничего, сынок! Это твоя первая рана, полученная от настоящего уорка, - заботливо произнесла Гуащевнай, подавая мужу странные знаки. - Скоро всё заживет, и ты даже не вспомнишь! Сейчас я тебе перевяжу рану.
Тем временем, пока родители оказывали первую помощь случайно раненному юному джигиту, хитрая Данифо схватила лежавшие на её коленках ножны и предусмотрительно спрятала их под своим одеяльцем. Девочка явно не собиралась возвращать подаренную ей её «Аску» игрушку. На самом деле, маленькая Данифо нисколько не догадывалась об истинном предназначении особого кожаного кармашка, расшитого золотом. Однако серебряная вышивка на ножнах притягивала взор девочки и очаровывала её своим блеском.
Вскоре Мэз и Аслануко, попрощавшись с виновницей джэгу, поспешили присоединиться к воспитанникам аталыка. Заметив, что понравившийся ей мальчик уходит, Данифо вдруг встревожилась и, бормоча себе под нос придуманное ею имя брата, кинулась слезать с надоевшей кроватки. Оказавшись на полу, она тут же медленно встала на свои маленькие, но уже крепкие ножки и, качаясь из стороны в сторону, громко затопала вслед за ним.
Пораженная бесстрашием своей годовалой дочери, Гуащевная подошла к ней и намеренно преградила путь непоседе. Взяв малышку на руки, женщина немного успокоила её и вернула на прежнее место. На всякий случай она предусмотрительно плотно закрыла входную дверь.
В следующий раз Аслануко увидел свою милую сестренку Данифо уже только во время проведения праздничного обрядового ритуала лъэпIэтерэуцу. Нарядно одетая, с румяными щечками, она решительно вошла в обрядовый круг, крепко держа свою мать за руку. Вдоль круга уже были разложены самые разные предметы из обихода кабардинской женщины: маленькое зеркальце, моток золотых ниток, дощечки для плетения галунов и тесьмы, небольшой казанок, свежеиспеченная лепешка и наперсток. Кто-то из гостей решил подшутить над хозяевами и добавил лошадиную сбрую.
Вокруг обрядового круга собралось уже много людей: родственники Мэза и Гуащевнай, соседи, аульчане, воспитанники аталыка, местные музыканты. По центру на длинной деревянной скамье благородно сидели старейшины рода. Затаив дыхания, все с нетерпением ожидали, какой же судьбоносный выбор сделает долгожданная дочь знаменитого на всю Кабарду аталыка.
Оказавшись в центре всеобщего внимания, маленькая Данифо сперва сильно испугалась и еще крепче сжала руки матери. Осмотревшись вокруг, девочка тут же успокоилась. А когда она увидела рядом среди людей знакомое лицо Аслануко, она радостно ему заулыбалась и громко закричала:
- Аску! Аску! Аску!
Опасаясь, что малышка внезапно бросится к своему брату раньше, чем выберет судьбоносный предмет, Гуащевная предусмотрительно потянула дочь за руку, стараясь её отвлечь и увести подальше от брата. Однако желания матери явно расходились с желаниями смышленой девочки. Вырвавшись из рук молодой женщины, Данифо, покачиваясь из стороны в сторону, уверенно направилась к Аслануко. Правда, дойти до него она так и не смогла. Случайно споткнувшись, девочка упала на коленки. Почувствовав боль, она протянула свои ручонки к брату и снова громко его позвала.
Увидев, как падает маленькая сестренка, юный джигит не сдержался и кинулся ей на помощь, не замечая никого вокруг. Аслануко оказался рядом с Данифо быстрее, чем успели подбежать их отец и мать. Не думая ни о чем, он взял девочку на руки и крепко её обнял, словно хотел защитить.
Осознав, что она в полной безопасности и в непосредственной близости к тому, к кому она так торопилась, Данифо успокоилась и вновь радостно заулыбалась. Однако радость девочки была недолгой. Гуащевнай забрала непослушную дочь из рук Аслануко, несмотря на её сопротивление. Виновница джэгу была насильно водворена обратно в обрядовый круг, несмотря на то, что она уже нарушила строгие правила ритуала.
Никто не заметил, что, сопротивляясь, девочка зацепилась своей маленькой ножкой за кожаный пояс Аслануко, и его злополучный кинжал, прикрепленный к поясу без ножен, упал прямо на землю.
Предприняв меры предосторожности и предупреждения от внезапного бегства непоседливой дочери, Гуащевнай снова её направила по кругу. На этот раз Данифо проявила благоразумие и последовала за своей матерью. Время от времени девочка останавливалась, чтобы поближе рассмотреть привлёкшие её внимание предметы.
Однако каждый раз, когда она уже присаживалась, чтобы вроде как взять в руки понравившийся ей предмет, что-то ей мешало сделать окончательный выбор. Тогда она снова вставала на ножки и неторопливо шла дальше. Окружавшие её люди, затаив дыхание, следили за каждым её шагом, за каждым её движением, стараясь не шуметь, чтобы не вспугнуть судьбу Данифо.
Вдруг девочка остановилась и, присев на корточки, ухватилась за веревку, которой были связаны деревянные дощечки для плетения галунов и тесьмы. Затем она выпрямилась и снова побрела вдоль круга, волоча за собой дощечки, за которые следом зацепился случайно выпавший кинжал Аслануко, лежавший по воле Всевышнего рядом с ними. Все гости сразу зашептали, наблюдая странную процессию. Однако то, что произошло потом, повергло всех присутствовавших в неописуемый ужас.
Случайно повернувшись назад, любопытная Данифо заметила инородный предмет в связке дощечек. Не тратя времени на разглядывание кинжала, девочка быстро схватила его рукой. Острое лезвие холодного клинка вновь пролило человеческую кровь. Почувствовав резкую боль в ладошке, Данифо громко расплакалась, взывая к так полюбившемуся ей брату.
- Аску! Аску! Аску! – жалобно звала Аслануко малышка, не выпуская при этом его кинжал из своих слабых ручонок. Горькие слезы ручьями текли по её розовым щечкам.
Гуащевная, стоявшая к дочери ближе всех, резко выхватила из её окровавленной руки проклятый кинжал и бросила его на землю. Взяв плакавшую Данифо на руки, она бросилась в дом. Вслед за ней поспешили другие женщины из рода Кайтуко.
После случившегося народ постепенно стал расходиться, обсуждая между собой странное происшествие. Старейшины рода тут же удалились в кунацкую, чтобы рассудить выбор дочери аталыка и определить её дальнейшую судьбу. Сам Мэз, немного расстроенный, отправился со своими воспитанниками в конюшню. Вечером им предстояло пройти серьезное состязание и помериться силами с опытными уорками.
Тем временем Аслануко одиноко стоял возле лежавшего в пыли на земле родового кинжала посреди почти пустого двора. Казалось, что он решал для себя сложную дилемму: поднять злополучный кинжал или так и оставить его пылиться.
- Что, сынок, тяжелый день выдался? – неожиданно услышал мальчик хрипловатый голос нанэ Гуго. – Подними его! Кинжал настоящего уорка не должен валяться под ногами. Подними!
Голос пожилой женщины был настолько сух, а совет – настолько убедителен, что, казалось, она не советовала внуку, а приказывала ему. Не желая ослушаться нанэ Гуго и душой согласный с её словами, Аслануко быстро поднял запылившийся кинжал. Несмотря ни на что, этот кинжал был ему очень дорог. Его рана на руке, случайно нанесенная утром Мэзом, еще ныла, напоминая ему о такой же ране на руке его маленькой сестры. В последнем Аслануко винил только себя. Если бы он внимательнее следил за своим оружием, ничего бы не произошло.
- Нан, а нан! Скажи, а отец позволит мне оставить этот кинжал у себя? – искренне переживал мальчик за судьбу своего клинка.
- Эх, парень! - глубоко вздохнула женщина, заботливо глядя на расстроенного внука. – Мой сын умеет ценить оружие. Он хорошо знает цену твоего кинжала. Только вот радости от него мало. А в последнее время одни только неприятности. Спрячь лучше его подальше! Чтоб мои глаза его не видели…
- Аслануко! Аслануко! Где ты? – донесся до мальчика из конюшни строгий голос Мэза. – Иди сюда! Слышишь!
- Иди, сынок! – ласково произнесла Гуго, гладя внука по голове. – А кинжал свой больше не теряй! И помни! Оружие – не игрушка для маленького ребенка, но большое подспорье для взрослого уорка! Иди и докажи сегодня всем, что ты – настоящий джигит!
Чувствуя поддержку самого дорого человека, Аслануко снова воспрянул духом и, благодарно кивнув нанэ Гуго в ответ, бросился в конюшню, где его с нетерпением ожидал отец. К удивлению мальчика, Мэз ни словом не обмолвился о злополучном кинжале и, вообще, о случившейся с Данифо неприятности. Правда, аталык, то и дело, бросал в сторону провинившегося сына строгий взгляд, полный осуждения.
- Тят! Прости! С кинжалом всё случайно, - повинился перед отцом Аслануко, не вынеся его осуждавшего взгляда.
- Забудем! Не твоя вина! – строго бросил аталык, винивший в случившемся только самого себя. – Снова потерял ножны?
- Ножны?! – задумался мальчик, но тут же вспомнил и уверенно добавил: - Они у Данифо остались.
- Ладно! Иди, готовься! – приказал Мэз сыну, а затем тихо произнес: - В жизни за всё приходится платить! Какие еще испытания уготовил мне Всевышний за мои грехи?
После этого расстроенный аталык вышел из конюшни, оставив растерянного Аслануко в недоумении. Он с трудом верил в то, что отец не стал его наказывать за невнимательность к своему оружию. Смотря вслед Мэзу, мальчик поклялся в душе, что непременно станет победителем этих праздничных состязаний. Победа сына доставила бы аталыку большое удовольствие. И тогда бы он им гордился!
К вечеру просторный двор аталыка Мэза Кайтуко стал снова наполняться приглашенными гостями. Вдоволь попробовав простых, но вкусных хозяйских угощений, все готовились вкусить радости долгожданного зрелища - праздничного джэгу. Заняв удобные места на длинных деревянных скамьях, предусмотрительно расставленных хозяевами вдоль широкого двора, все принялись ожидать появления молодых джигитов, которым и предстояло состязаться и в наездничестве, и в танцах.
На состязании в роли шухатия - распорядителя наездников - выступил сам Мэз Кайтуко. Подав знак своим старшим воспитанникам, аталык объявил о начале игрища. Гости смотрели в сторону конюшни, затаив дыхание. Чувствуя общее напряжение, Мэз кивнул группе музыкантов, разместившихся рядом с летней кухней. В то же мгновение зазвучала задорная кабардинская мелодия, под которую и началось первое соревнование молодых наездников.
Шыкъэгъашъу, так называемая пляска коней, нравилась аульчанам больше всего. Гордые молодые всадники верхом на своих до блеска ухоженных, грациозных скакунах выезжали под музыку из конюшни друг за другом на просторный двор, приветствуя всех собравшихся. Никто из присутствовавших не мог оставаться равнодушным к подобному незабываемом зрелищу. Разглядывая джигитов, мужчины тщательно изучали их одеяния и снаряжение, а женщины не скрывали своего восхищения их выправкой.
Продемонстрировав сперва грациозность своих коней, а также свою выправку, воспитанники Мэза быстро перешли к другому состязанию – к шыуджэгу – всадническим играм. К сожалению Аслануко, в них могли участвовать только старшие, более опытные наездники. Все зрители джэгу заворожено следили за каждым движением участников, то критикуя их, то завидуя. Но чаще всего они смотрели на происходившее с явным одобрением, а в душе хвалили аталыка за его необыкновенное мастерство.
Сами молодые джигиты старались изо всех сил обойти своих товарищей. Они надеялись непременно выиграть приз, специально приготовленный знаменитой на всю Кабарду мастерицей золотошвейных дел, которой и считалась уважаемая всеми аульчанами жена аталыка - Гуащевнай.
Подзадориваемые быстрой кабардинской мелодией, искусно исполняемой местными музыкантами, юноши с легкостью выполняли трудные упражнения: шыкъелъэ - спрыгивали на ходу со своего скакуна, шыныбэкIэпш  - ловко проползали под брюхом скачущего коня, шыуеIбых – на полном скаку подбирали разбросанные на дворе самые разные мелкие предметы: бесформенные камышки, серебряные пряжки, шелковые платки.
Несмотря на разнообразие всаднических игр и искусное исполнение их молодыми наездниками, особый интерес у аульчан вызвал опасный поединок всадников, называемый шыбгъауэ - удары грудью коня. Как и всем, Аслануко нравился этот вид состязания больше всего. Однако из-за еще юного возраста Мэз запрещал ему участвовать в нём. Поэтому мальчику оставалось пока с восхищением наблюдать, как трое молодых джигитов скакали навстречу друг к другу, подстегивая своих коней.
Каждый из участников поединка шыбгъауэ стремился грудью и корпусом своего скакуна нанести сильный удар коню соперника. Всякий раз, когда скакуны джигитов становились на дыбы друг перед другом, все присутствовавшие гости замирали. А, когда удар был уже нанесен, они непроизвольно издавали громкие восклицания то ли от удивления, то ли от страха. За короткий период состязания всадники сходились друг с другом несколько раз. В конце концов, победитель определялся по тому, как его скакун насильно заставлял коней других участников отступить перед ним.
После сложного поединка, довольные зрелищем, зрители погрузились на несколько минут в обсуждение состязаний. Они бурно обменивались друг с другом своими впечатлениями и расхваливали достойного джигита и его бесстрашного коня. Однако появление на поле состязаний младших воспитанников Мэза, в том числе и его сына, моментально привлекло внимание всех.
Восседая на своем булатном скакуне, Аслануко гордо следовал за остальными. Он хорошо помнил о своём решении непременно победить. Для этого он должен был оказаться лучше всех. Вместе с юными джигитами бесстрашному Аслануко предстояло участвовать в шъозехь – борьбе всадников за баранью шкуру. На самом деле он знал, что перед ним стояла трудная задача. В этом состязании наездникам следовало обманными движениями, то есть, делая вид, что они выбрасывают шкуру барана, удержать её в своих руках, как можно дольше. При этом надо было еще увертываться от неожиданных нападений со стороны остальных участников.
С самого начала аталык Мэз предусмотрительно поменял условия состязания по нескольким причинам. Во-первых, ему хотелось включить в него даже самых юных малоопытных джигитов. Во-вторых, площади его внутреннего двора было недостаточно для этой увлекательной всаднической игры. Согласно её настоящим правилам, победителем состязания становился тот, кто смог унестись с бараньей шкурой далеко от места проведения игрища. И, наконец, в-третьих, Мэз намеренно не желал делить своих воспитанников на команды: каждый выступал сам за себя.
Первые десять минут Аслануко пришлось приложить все свои усилия и умения, чтобы отобрать у других участников баранью шкуру. Все последующее время он старался удержать свой заветный трофей. В какой-то момент ему показалось, что он не просто хранит баранью шкуру, а пытается любой ценой защитить самого близкого и дорогого ему человека от нападения неприятелей со всех сторон. Пару раз его другу Алию удавалось выхватить трофей из цепких рук Аслануко. Однако смелый мальчуган не собирался сдаваться и прибегал к новым хитростям и уловкам, дабы вернуть его назад. К изумлению публики и негодованию не менее ловких соперников, Аслануко удавалось это, несмотря ни на что.
Наконец, прошло отведенное на игру время, и Мэз подал сигнал музыкантам сыграть финальную мелодию, ознаменовавшую окончание шъозехь. Услышав музыку, разгоряченный Аслануко вдруг осознал, что стал победителем состязания. В своих руках он держал желанный для всех участников приз – баранью шкуру. Радуясь своей победе, мальчик, словно взрослый джигит, подстегнул своего немного усталого коня. А тот послушно встал на дыбы перед соперниками, поражая воображение всех гостей джэгу без исключения.
По установленным Мэзом новым правилам, победитель шъозехь должен был преподнести выигранную им баранью шкуру либо пожилому человеку, либо прекрасной девушке, на собственное усмотрение. Аслануко знал это правило. Усмирив своего скакуна, он спешился и подошел со своим заслуженно полученным призом прямо к нанэ Гуго, сидевшей среди женщин рода аталыка. Подойдя к бабушке, Аслануко бросил свой драгоценный дар к её ногам. Все женщины вокруг матери Мэза зашептались, хваля достойного внука своей родственницы. Сама Гуго сперва проницательно посмотрела на юного джигита, затем гордо встала на баранью шкуру и, крепко обняв своего верного рыцаря, тихо ему прошептала:
- Молодец, мой джигит! Таким внуком я бы гордилась!
Переполненный сладостным чувством победы, Аслануко благодарно посмотрел на взволнованное лицо нанэ. По её щекам текли слезы радости и гордости за него.
- Нанэ, скажи, я буду настоящим уорком?
Гуго глубоко вздохнула, но ничего ему сразу не ответила. Она просто обняла еще раз храброго мальчика и тут же отпустила, подталкивая Аслануко к его верному коню.
- Смотри, сынок! Твой конь ждёт тебя. Береги его, он всегда тебе поможет!
Слова бабушки невольно напомнили мальчику его недавний непростительный проступок, из-за которого он стал мишенью для едких насмешек всех воспитанников Мэза, даже самых юных. Посмотрев в очередной раз с благодарностью на нанэ Гуго, Аслануко бросился к своему булатному скакуну, которому, на самом деле, и принадлежала победа в трудном состязании. Между тем женщина вновь вздохнула, подобрала с земли дар внука и вернулась на прежнее место. Слезы радости продолжали бороздить её светлое морщинистое лицо.
Сразу после всаднических игрищ начались состязания по рукопашной борьбе и стрельбе из лука, в которых могли участвовать не только воспитанники аталыка, но и все желающие старше 14 лет. Возрастное ограничение и небольшой опыт не позволили Аслануко проявить себя в рукопашном бое. Однако он нисколько не унывал. За год юный джигит прославился как меткий стрелок. Сам Мэз считал, что среди его воспитанников в стрельбе из лука Аслануко не было равных.
Когда юноши принялись стрелять по мелким мишеням с дальнего расстояния, гости аталыка смогли убедиться сами в небывалой меткости Аслануко. Правда, в тот вечер он занял всего лишь третье место, уступив первые два взрослым уоркам. Но, так или иначе, юный джигит был заслуженно награжден расшитыми золотом ножнами, как раз для его кинжала. Сама мастерица, жена аталыка, вручала приз сыну, с гордостью глядя на него.
Аслануко сразу заметил, что на ножнах был вышит золотом такой же узор, как на лезвии самого орудия. «Родовая тамга!» - гордо подумал он про себя.
- Тян, а как там Данифо? – нерешительно спросил Аслануко о сестре, вкладывая свой кинжал с окровавленной костяной ручкой в новые ножны.
Гуащевная ласково улыбнулась заботливому мальчику и тихо ему ответила:
- Всё хорошо, сынок! Только она, не переставая, тебя зовет.
- А можно мне её увидеть еще раз до отъезда, тян?
- Сегодня уже поздно. Она спит. Завтра, Аслануко! Завтра.
Поздно вечером, когда состязания джигитов сменились танцами, усталый, но довольный Аслануко удобно устроился на крыше летней кухни, на том самом месте, где он прятался от нанэ Гуго и матери раньше до отъезда с отцом в горы. Его булатный конь, вымытый и тщательно вытертый, уже давно отдыхал в конюшне вместе с другими скакунами.
Пока Аслануко разглядывал ночное небо с яркими звездами со своего любимого места, его друзья, молодые джигиты, с которыми мальчик делил теперь и беду, и радость, с удовольствием выступали в роли настоящих танцоров. Забыв об усталости, они задорно демонстрировали под зажигательную мелодию свою гордую осанку и ловкие движения.
Юные аульчанки, в нарядных одеяниях, старались ни в чем не уступать юношам в танцах. Как все и предполагали, любимцем публики и лучшим танцором на празднике у аталыка стал его воспитанник, весельчак Казбич, умудрившийся танцевать и петь одновременно.
Постепенно разглядывание далеких звезд утомило усталого Аслануко. Сидя на крыше, он принялся с интересом наблюдать за происходившим во дворе, вспоминая незабываемые события прошедшего дня. Воспоминания напомнили ему о его злополучном кинжале, на костяной рукоятке которого хранились теперь вместе капли его крови и крови Данифо. Воодушевленный этой мыслью, Аслануко достал его из новых ножен, своего приза, и при тусклом свете серебристой луны принялся сравнивать родовую тамгу на его лезвии с золотой вышивкой на ножнах.
К сожалению мальчика, узор вышивки был слабо виден в полумраке. Тем не менее, по очертаниям рисунка было заметно его сходство с тамгой на лезвии. Из-за своей детской наивности, мальчик так и не понял, что приз был сделан заранее Гуащевнай специально для него. Кроме того, он даже не заметил внизу ножен знак самой мастерицы и родовую тамгу её рода.
Разглядывая с крыши карту Вселенной на небе и наблюдая за танцами во дворе, Аслануко думал о том, как прекрасно иметь родных: бабушку, отца, мать, сестру. Неожиданно мысли о розовощекой Данифо, ласковой непоседе, заставили его мечтательно улыбнуться и вспомнить о том, как девочка назвала его «Аску!». На самом деле, для Аслануко было приятно слышать своё новое имя, придуманное его младшей сестрой. Сколько было трогательного в её звонком голоске!
Несмотря на свой юный возраст, мальчик уже понимал, что Данифо будет ходить за ним везде по пятам. Снова и снова он вспоминал круглое улыбчивое личико девочки, обрамленное смешными темными кудряшками, с большими, словно два бездонных озера, глазами. Да, он был готов разделить с Данифо всю свою жизнь без остатка!
Однако человек предполагает, а Бог располагает! Считая себя господином своей жизни, человек творит её, порой не задумываясь, что сам Всевышний направляет его в нужное русло, даёт ему силы и учит противостоять трудностям и превратностям судьбы.
Аслануко не был исключением. Всевышний и Судьба уже направили его по пути, по которому он будет вынужден пройти, сталкиваясь против воли с трудными испытаниями. Но пока, сидя на крыше и глядя на яркие звезды, юный джигит даже не задумывался о том, что его ждало завтра, а уж тем более не думал о своей грядущей трудной судьбе.