Родовая Тамга. I. Аслануко. 2. Молодой джигит. 1

Молодой джигит.
1.

Лето 1745 г.
- Нан, а нан! Когда Аску приедет? – настойчиво теребила девятилетняя девочка рукав длиннополой рубахи пожилой женщины, а та молча сидела на деревянной скамье под яблоней рядом с кунацкой и перебирала кукурузу.
- Скоро, Курац! Очень скоро! – между делом бросила ей в ответ нанэ Гуго.
- Нан! А скоро это когда? – не могла угомониться непоседа Данифо.
- Что ты, дочка, мучаешь меня своими вопросами? Скоро - это скоро! Иди, помоги лучше матери на кухне! Сама ничего не делаешь и другим не даешь! – строго упрекнула её старуха.
Нанэ Гуго недовольно посмотрела на свою внучку. Однако миловидное личико девочки и её большие черные глаза, блестевшие от слез, заставили смягчиться доброе сердце пожилой женщины. Гуго не выдержала и ласково улыбнулась своей непоседливой внучке.
- Ладно, Курац! Твой Аску скоро приедет! Если верить моим бобам, то ровно через неделю его булатный конь снова будет отдыхать в нашей конюшне.
- Нан, а нан! А неделя – это долго? – не унималась Данифо, безумно любившая своего старшего брата Аслануко.
- Данифо! А Данифо! Где тебя носит, бездельница? – послышался сердитый голос Гуащевнай, доносившийся из большого дома. – Иди немедленно в дом!
Строгий приказ матери заставил девочку сразу вскочить на ноги. Она уже собиралась броситься к дому, как вдруг резко остановилась. Незавершенное ею дело требовало своего немедленного разрешения.
- Нан, а нан! Так сколько дней надо еще ждать?
- Семь…семь дней, Курац! Беги домой, а то мать так разозлится, что не увидишь ты тогда своего Аску, - предупредила пожилая женщина внучку о возможном наказании, хотя сама уже сильно соскучилась по своему дорогому внуку: за восемь лет Аслануко превратился из непоседливого бесстрашного мальчугана в настоящего молодого уорка.
- Нан, скажи! А Аску приедет после того, как солнце взойдет семь раз на небосклоне? – уточнила Данифо, предупредительно посмотрев на яркое солнце.
- Данифо! Где ты там ходишь, непоседа? – рассердилась Гуащевнай, громко ругая дочь из дома.
- Слышишь, Курац, мать зовет? Беги в дом! – пробурчала нанэ Гуго, она-то прекрасно знала, что её невестка воспитывала свою дочь в строгости и послушании. – А то не избежать тебе наказания! Сама знаешь!
На этот раз Данифо не стала задавать очередной вопрос, а бросилась со всех ног в дом, опасаясь гнева матери. Впрочем, несмотря на строгое воспитание Гуащевнай, непоседливая девочка умудрялась находить время для ухода за лошадьми аталыка и для занятий по стрельбе из лука. К сожалению её матери, Данифо мало проявляла интереса к женским обязанностям. Приучить её к ведению домашнего хозяйства было трудно, хотя девочка никогда не ленилась. Единственное, что, действительно, её привлекало, было вышивание золотыми и серебряными нитками. Так же, на удивление, она любила плести галуны и тесемки.
- О Тха! Как же Данифо похожа на меня! – взволнованно прошептала пожилая женщина, глядя вслед убегавшей девочке.
Нанэ Гуго очень любила свою внучку – большеглазую Данифо и ласково называла её Курац. С первого дня, как только она её увидела, женщина не переставала любоваться ею, хотя и искренне жалела её, зная, с какими трудностями Данифо придется столкнуться в будущем. Маленькая девочка, выбравшая во время лъэпIэтерэуцу дощечки для плетения галунов и тесемок, а также кинжал своего старшего брата, оказалась верной своему выбору. На удивление, будучи непоседливым ребенком, дочь аталыка Мэза проявляла верх терпения и усидчивости только тогда, когда её искусная мать обучала девочку вышивать и плести. Она быстро схватывала всё налету. Казалось, редкий талант мастерицы Гуащенай передался её дочери с материнским молоком.
К сожалению родителей девочки, её вторым любимым занятием была стрельба из лука. Между тем, узнав от нанэ Гуго, что Аслануко научился ездить на коне в возрасте семи лет, Данифо только и мечтала обучиться джигитовке. Со временем это стало её навязчивой идеей, хотя она прекрасно понимала, что это не женское занятие. Её заботливый отец, знаменитый аталык Мэз, никогда не позволил бы ей сесть в седло. Поэтому у девочки оставалась только одна надежда на старшего брата, который ни в чем не мог ей отказать.
Год назад по просьбе любимой сестры Аслануко стал обучать её стрельбе из лука, да так усердно, как если бы она была юным джигитом. Иногда он катал её на своем коне. Да только ни Мэз, ни Гуащевнай об этом не знали. В курсе их постоянных занятий была только преданная своим внукам нанэ Гуго. А она, как никто другой, охотно поощряла стремление внучки к наездничеству и стрельбе, чем и успокаивала совесть Аслануко.
За восемь прошедших лет семья аталыка Мэза Кайтуко стала еще богаче, а слава о его мастерстве давно уже распространилась за пределами Большой и Малой Кабарды. Впрочем, за это время успел прославиться и его сын Аслануко. О его доблестных победах и небывалых умениях слагали героические песни в кабардинских аулах. Одну из них нанэ Гуго часто пела своей внучке по вечерам. Вслушиваясь в слова песни, девочка искренне гордилась своим старшим братом. А в последнее время она сама часто её пела.

О Всевышний, как отважен Аслануко!
Воином бесстрашным он рожден.
Будет, как отец, он аталыком!
Славою народной награжден!

Как он скачет, птицей, сквозь ущелье!
Равных нет ему джигитов на земле!
Не страшны ему сражения, мщение:
он пройдет сквозь горы на коне.

О Всевышний, как он статен!
Как силен, вынослив и суров!
А его кинжала неприятель
опасается, без лишних слов.

Как танцует он задорно и умело!
Все вокруг им восхищаются всегда.
И горит в его руках любое дело!
Аслануко - славный воин на века!

Нанэ Гуго всегда любила слушать, как её внучка бодро исполняет славную песню о её брате. Она души не чаяла в молодом джигите, чьи подвиги прославлялись в Кабарде и за её пределами. Однако сам Аслануко всегда хмурился, а порой негодовал, когда Данифо или другие аульчанки пели о нём на праздниках. В детстве он очень любил похвастаться, особенно перед своей любимой бабушкой, хотя пожилая женщина не одобряла эту его дурную привычку. Впрочем, весь кабардинский народ не очень уважал хвастунов и пустословов. Теперь же, познав на собственном опыте многочисленные трудности, юноша больше не выносил похвалу в любых её проявлениях. Для Аслануко важнее всего было уважение его отца – аталыка Мэза, который, на самом деле, в душе гордился им не меньше его матери, жены и дочери.
Вспомнив о своем ненаглядном внуке, нанэ Гуго глубоко вздохнула и снова принялась за прерванную работу. В душе пожилая женщина хорошо понимала истинную причину, из-за которой девочка с таким нетерпением ждала своего старшего брата. На самом деле, Данифо всегда тосковала по Аслануко и ждала его возвращения из горных походов. Но на этот раз она приготовила специально по случаю его дня рождения необычный сюрприз. Что именно придумала изобретательная девочка, нанэ Гуго не знала и даже не могла предположить. Впрочем, ни одна Данифо ожидала возвращения Аслануко.
По просьбе Гуащевнай и своей матери, Мэз обещал отпустить всех своих воспитанников на три дня в аул по случаю дня рождения своего старшего сына. К тому же в это время в ауле планировалось проведение ежегодного къуаджэ джэгу – общеаульского игрища, в котором все юноши старались участвовать в обязательном порядке. К сожалению, сам аталык не мог присутствовать на аульских скачках и состязаниях. Он был вынужден отправиться по делам в Шапсугию к родственникам своей матери.
За своих воспитанников Мэз Кайтуко давно уже не беспокоился. Во-первых, его ученики не раз проявляли себя на игрищах как опытные наездники, умевшие не только достойно сидеть в седле, но и доблестно сражаться. Во-вторых, самым старшим из них был его сын Аслануко. Он уже несколько лет во всем помогал Мэзу, а тот доверял ему безгранично. Наконец, в-третьих, аталык был уверен, что группа молодых джигитов доберется до родного аула без особых неприятностей и в его отсутствие. Он считал: путь домой всегда легче и короче.
Сам Аслануко, окрепший и выросший за восемь лет почти на три головы, с нетерпением ждал столь желанной встречи с родными. Вечером того же дня далеко от родного аула - в горах - молодой джигит сидел у костра со своими товарищами и думал о предстоявшем аульском джэгу. Тем временем остальные громко обсуждали, как всегда, новые виды оружия и снаряжения, появившиеся за последнее время, некоторые особенности сложных упражнений по джигитовке, а также вспоминали самые известные походы и сражения, оставившие след в истории кабардинского народа.
Молодые джигиты были одного возраста с Аслануко, хотя последний считался намного опытнее их. К тому же сыну аталыка уже приходилось участвовать в нескольких настоящих уоркских сражениях и битвах. Несмотря на маленькую разницу в возрасте, юноша часто заменял своего отца и обучал своих товарищей мастерству джигитовки, рукопашной борьбе и стрельбе. Очень часто его товарищи обращались к нему за советом, выказывая уважение к его мнению и почтение перед его доблестью. Как ни странно, но они никогда не позволяли себе говорить с ним, как с равным.
Однако невидимое расстояние, установившееся между Аслануко и остальными молодыми джигитами, на самом деле, его очень удручало. В дали от отчего дома только крепкая дружба помогала переносить трудное бремя долгой разлуки с родными. А уважение и почитание вынуждали его сторониться воспитанников аталыка и чувствовать себя одиноким.
В прежние времена у Аслануко было достаточно близких друзей, чтобы легко выносить дни, месяцы и даже годы разлуки с нанэ Гуго, матерью и Данифо. Однако все его друзья выросли, выучились и уже покинули лагерь аталыка в горах. Каждого из молодых уорков ждала своя судьба.
Некоторые уже сложили свою молодую голову на поле битвы. Юный Алий, бессменный друг весельчака Казбича, и вечно ворчавший Ворчун погибли три года назад в случайном столкновении с отрядом абреков. Предательский удар саблей остановил ход жизни этих храбрых джигитов в неравном бою. А спустя год в горах при странных обстоятельствах пропал Ногаец. Правда, в округе поговаривали, что он ушел в абреки. Но Аслануко никогда не верил аульским слухам и не доверял тем, кто их распространял.
С остальными своими друзьями молодой джигит порой встречался то случайно, то по договоренности. Порой им приходилось сражаться, бок о бок, в бою. Но чаще всего он состязался с ними на аульских праздниках и игрищах. Самым верным и преданным другом для Аслануко стал веселый Казбич, к которому юноша сам часто обращался за советами. К тому времени он уже стал настоящим уорком и обзавелся семьей. Аслануко любил бывать у Казбича и играться с его двумя озорными сыновьями. И двое близнецов отвечали ему взаимностью. Они всегда ждали его в гости. А когда Аслануко приезжал к ним, постоянно просили рассказать им о памятном случае в горах, произошедшим с ним еще в детстве. Каждый раз мальчишки слушали, затаив дыхание, давнюю истории про то, как их отец спас своему другу жизнь.
С другим своим товарищем – князем Иналом Ботоко Аслануко встречался очень редко, чаще всего случайно. Молодой джигит знал, что уже несколько лет Инал находился при дворе русской царицы. Правда, он никогда не задумывался о том, что заставило Инала покинуть родные края и по собственной воле служить русским правителям.
О Батыре, сыне крымского хана, Аслануко ничего не слышал вот уже более пяти лет, хотя он всегда справлялся о нем у своего отца и его друзей, часто ездивших в Крым. Порой молодому джигиту хотелось встретиться со своим старым другом. Однако обстоятельства жизни складывались так, что их встреча вряд ли была возможна. Из-за междоусобиц и набегов, Батыр не собирался отправлять собственного сына учиться к знаменитому кабардинскому аталыку. А Аслануко не хотел покидать родные края, ни при каких условиях.
Несмотря на разлуку со многими друзьями, молодой джигит знал, что он мог во всем на них положиться. Впрочем, он мог доверять и новым воспитанникам Мэза. Со своей стороны, юноши уже не раз пытались сблизить расстояние с юным аталыком. Однако, по совету своего мудрого отца, Аслануко намеренно не шел на сближение с ними. В этом и крылась основная причина, из-за которой молодой джигит избегал участия в вечерних разговорах юношей у костра. Теперь он, как когда-то Мэз, сидел в стороне от всех и размышлял о чем-то своем, время от времени прислушиваясь к рассуждениям его товарищей. Иногда он сравнивал их со своими прежними друзьями, пытаясь найти в них некоторое сходство.
К удивлению Аслануко, несмотря на временной разрыв и изменения, произошедшие за несколько лет, юных джигитов так же, как и его друзей, волновали одни и те же вещи, беспокоили одни и те же темы. Разумеется, теперь эти темы мало интересовали самого Аслануко. Познав жестокую реальность жизни, он давно уже потерял юношеские иллюзии. А, испытав боль горькой утраты, молодой джигит стал больше задумываться о смысле жизни, о своих родных и о смерти. Правда, тем вечером, накануне отъезда домой, Аслануко беспокоили больше радостные мысли: грядущий аульский праздник и скорая встреча с нанэ Гуго и Данифо.
Несмотря на особое положение Аслануко в лагере у него всё-таки был один верный и незаменимый друг, не считая, конечно, его преданного коня. И, хотя он не мог разговаривать с ним по-человечески и дать ему дельный дружеский совет, он всегда был рядом с юношей и всегда был готов кинуться на его защиту. Аслануко никогда не отправлялся без него ни в дальний поход в горы, ни на однодневную охоту в лес. Вот и теперь, пока молодой джигит сидел на своей циновке в стороне от остальных, его друг спал в его ногах и мирно посапывал. Порой просыпаясь, он приподнимал свою серую мордочку, а, убедившись, что Аслануко на месте, снова погружался в сладкую дрему.
Долгие годы верным другом Аслануко оставался, несмотря ни на что, прирученный им серый волк Горец. Маленький волчонок, оставшийся сиротой, оказался в горном поселении юных джигитов. За восемь лет он вырос и превратился в настоящего волка.
Воспитанный по усмотрению своего юного хозяина, Горец служил ему верно, словно преданный пес. Однако других людей он к себе не подпускал. Стоило кому-нибудь подойти ближе дозволенного, волк начинал угрожающе скалиться и грозно рычать, предупреждая несчастного нарушителя о своем намерении. Люди поговаривали, что в сражениях Горец кидался на неприятелей своего хозяина и порой загрызал их до смерти.
В доме аталыка Горец бывал не часто. Но в те редкие случаи, когда Аслануко брал его с собой в аул, волк оставался в конюшне крепко привязанным к стойлу коня своего хозяина. Во время пребывания в ауле Горец ел только из рук Аслануко. А, если молодой джигит выезжал из дому на скакуне, то он следовал за ним по пятам. Из всей семьи юноши волк жаловал только его добродушную сестру. Правда, никто не знал о том, что непослушная Данифо иногда лазила в конюшню, чтобы подкормить серого волка.
Как и Аслануко, Горцу тоже предстояло отправиться в аул на праздники. Правда, волк нисколько не разделял всеобщей радости по этому случаю. Наоборот, чувствуя, что все в лагере собираются в дальний путь, он понимал, что общая суета перед отъездом ничего хорошего для него не предвещала. Предстоящий отъезд в аул заставлял его нервничать. И на это у него была своя причина! Во время джэгу Аслануко привязывал Горца крепче обычного во избежание несчастного случая. Лесной хищник мог напасть на местных уорков, соперничавших с его хозяином в состязаниях. Именно по этой простой причине верный спутник молодого джигита в сражениях и походах, никогда не сопровождал его на игрищах и был вынужден томительно ожидать возвращения своего хозяина с победой, крепко привязанный, в конюшне аталыка.
На следующее утро после долгого вечернего разговора и ночных бдений отряд воспитанников Мэза под предводительством его сына Аслануко выехал в долгожданный путь. Аслануко гордо восседал на своем кавказском скакуне, недавно подаренном ему его отцом. Рядом с конем бежал верный Горец, весело виляя своим куцым волчьим хвостом, как настоящий пес. По всей видимости, у него еще была надежда на то, что отряд снарядился в сражение, и им предстоит кровавый бой.
Впереди на пути молодых джигитов ждало серьезное испытание: проскочить тайное ущелье в горах. Несколько месяцев юноши тренировались сначала на широкой поляне возле лагеря, выстроившись в длинный узкий коридор, через который каждый всадник должен был пройти на полном скаку, при этом никого не задев. Подобное состязание называлось шыудэчь и считалось очень трудным. Затем натренированные джигиты демонстрировали свою ловкость аталыку в настоящем горном ущелье, которое было в трое меньше по длине и немного шире тайного ущелья в горах, сокращавшего обратный путь в аул.
В отличие от учеников Мэза, Аслануко нисколько не опасался предстоявшего им испытания. Конечно, он хорошо помнил слова своей бабушки о том, что ему следует остерегаться злых духов гор и безжалостных камней. Однако храбрый юноша уже привык ко всяким неожиданностям и трудностям, подстерегавшим его на каждом горном перевале и в любом горном ущелье. Бесстрашие и невозмутимость Аслануко вселяли в сердца молодых джигитов веру в удачный исход их сложного пути.
Юноши, не задумываясь, следовали за ним, подгоняемые также желанием не ударить в грязь лицом ни перед своими товарищами, ни перед своим юным наставником. Их нисколько не испугал грозный вид самого ущелья, напоминавшего больше длинный мрачный тоннель, куда из-за густых крон деревьев и узкого расстояния между ними не попадали даже всепроникающие лучи солнца. Человеческий страх отступил перед лицом юношеского честолюбия будущих уорков. И отряд молодых джигитов на одном дыхании проскочил темное ущелье, следуя за бесстрашным помощником аталыка.
На самом же деле, с трудным испытанием Аслануко столкнулся не в узком ущелье, а сразу после выезда из него. Как только отряд молодых джигитов выехал на прямую дорогу, которая вела к родному аулу аталыка, они увидели двух всадников, скакавших в обратном направлении. Заметив двух незнакомцев впереди, Аслануко инстинктивно напрягся, чувствуя некую угрозу от них. На всякий случай он приготовился к нападению и положил свою правую руку на костяную рукоятку своего кинжала.
Несмотря на внутреннюю тревогу и предпринятые им меры предосторожности, молодой джигит внешне не проявлял никакого беспокойства. Аслануко прекрасно понимал, что его незначительное волнение или неожиданная реакция на появление двух путников могла вызвать смятение среди юношей и заставить их вступить в бой. Несомненно, воспитанники Мэза хорошо знали кодекс уорков и были готовы к разным трудным испытаниям, но они еще ниразу не участвовали в настоящих сражениях и не видели смерти своими глазами. Впрочем, отряду юных джигитов нечего было опасаться угрозы от двух всадников среднего возраста. Аслануко оставалось только надеяться, что странные путники проедут мимо них. Однако его надежды не оправдались.
Как только двое всадников лет увидели впереди отряд молодых джигитов, они ускорили шаг своих породистых коней. Поравнявшись с отрядом, они сразу же остановились, вынуждая юношей сделать то же самое. Бородатое лицо одного из путников показалось Аслануко довольно знакомым. Правда, он никак не мог сразу вспомнить, где именно он мог его видеть. На всякий случай молодой наставник подал знак юношам хранить молчание.
Всадник, показавшийся Аслануко знакомым, смело подъехал к нему и внимательно присмотрелся. Затем он громко и радушно поприветствовал юношу.
- О! Приветствую тебя, князь! Да, хранит тебя Аллах!
- И тебя тоже, уважаемый путник! – настороженно ответил ему Аслануко, пытаясь сохранять хладнокровие.
К удивлению молодого джигита, второй всадник, полный мужчина лет 45, стал тут же нервно ёрзать в седле. Было видно, что он очень торопился и не разделял радость своего товарища.
- Эй, Шамиль! Оставь их! Эти юные джигиты простят нас за то, что мы не сможем с ними поболтать.  Как видно, они тоже торопятся. Поехали!
Ничем непримечательные слова всадника сильно разозлили его спутника. Он бросил грозный взгляд ему в ответ и сделал рукой знак. Заметив недовольство товарища, тот сразу же успокоился и, обиженно поджав верхнюю губу, замолчал.
- О юноши! И куда же вы держите путь? – продолжил Шамиль начатый им разговор, возвращаясь к Аслануко и еще пристальнее вглядываясь в его задумчивое лицо.
- Мы, уважаемый, едем на къуадже джэгу! Слышали, что в этом ауле будут шумные игрища, - поведал любопытному путнику юноша, делая вид, что не знает здешних мест.
- Верно! И до нас дошел этот слух. Только жаль, участвовать в них нам не придется! Неспокойное нынче время. А к кому вы едете? – продолжил Шамиль спрашивать.
На этот раз Аслануко замешкался с ответом, не зная, что лучше сказать. Как настоящий уорк, он не мог обманывать другого воина. Однако его интуиция подсказывала ему, что вопрос всадника не случаен и может таить в себе некую опасность. Пока Аслануко размышлял, нетерпеливый товарищ Шамиля пришел на помощь молодому джигиту, сам того не понимая.
- Да, ладно, Шамиль! Оставь их! Нам уже пора! Ты же сам знаешь, что у нас впереди еще полдня пути. Эти молодые люди найдут дорогу сами, - негодовал полный мужчина.
- Да, Касым! Ты прав, нам пора! – сердито прошипел сквозь зубы Шамиль, хотя и старался скрыть от юношей свое недовольство. – Простите, парни! Но нас, правда, ждут дела. Надеюсь, мы еще свидимся, князь!
Как только всадник произнес последние слова, он и его спутник ударили плетью своих коней и поскакали галопом в нужном им направлении.
- Слышал, Аслануко? Этот Шамиль несколько раз назвал тебя князем, - не сдержал своего удивления самый младший из воспитанников Мэза, как только странные путники немного отъехали от них.
- Ничего удивительного, Хасан, - спокойно ответил юноше Аслануко. – Я еду впереди всего отряда, да еще стараюсь держаться правой стороны. Вот он и принял меня за князя. Ладно, нечего тут стоять! Поехали! Вперед!
И отряд молодых джигитов направился в сторону аула, где их уже с нетерпением ждали. По дороге Аслануко вновь вспомнил знакомое ему лицо всадника. Он был уверен, что видел его раньше несколько раз. К тому же неизменное чутье юноши предупреждало его об опасности, исходившей именно от этого человека. Правда, он никак не мог понять, какая опасность ему грозила. Впрочем, Аслануко видел своими глазами, как странные путники направились в совершенно противоположную сторону. А, следовательно, ему не о чем было беспокоиться и стоило просто забыть об этой неожиданной встрече.
Между тем достопочтенный всадник с именем Шамиль вовсе не собирался забывать о небольшом отряде молодых джигитов и особенно об их предводителе. Полчаса спустя он резко остановил своего коня, нагоняя своего товарища. Убедившись, что они совершенно одни на дороге, он громко ему крикнул:
- Стой, Касым! Стой! – схватил он на лету уздечку коня своего спутника.
- Что? Что еще случилось, Шамиль? Разве мы не должны быть в горах до наступления темноты? – недовольно проворчал Касым.
- Эх ты! Разве ты не слышал, как один из юношей назвал князя? – удивился Шамиль.
- Да, какая разница, как его зовут! Поехали уже! – негодовал полный мужчина, стараясь вытянуть уздечку из цепких рук своего друга.
- Аслануко! Он сказал Аслануко! Понимаешь? – ликовал Шамиль, сдерживая своего коня.
Усталый и недовольный Касым никак не мог взять в толк, что именно так обрадовало его друга.
- Шамиль, что ты заладил? Аслануко! Аслануко!
- Глупец! Да это тот самый Аслануко, сын аталыка Мэза! Тот самый из яблоневого сада князей Кайтукиных! Понял?
- Так, это тот самый мальчишка, которого мы уже несколько лет ищем по всей Кабарде? Из-за которого мы и приехали в этот горный аул? – переспросил удивленный  Касым. – Ты уверен, что это он? Да мало ли какой это Аслануко…
- Ну, ты и глуп, Касым! Я никогда не ошибаюсь! Этот юноша принесет нам много много денег! – усмехнулся Шамиль, разворачивая своего коня в обратном направлении. – Едем обратно!
- Обратно? Ты, что, с ума сошел? Ты меня из-за стола поднял, чтобы туда-сюда кататься? – вдруг взорвался Касым, недоумевая. – А если это не тот парень?
- Ладно, поехали! Наш друг снова нас приютит. Так что ты еще сможешь вернуться за стол. А я тем временем проверю, тот это Аслануко или нет. Что-то мне подсказывает, что он бережно хранит мою метку. Поехали!
Не теряя больше ни минуты на разговоры, Шамиль направил своего коня обратно в сторону недавно покинутого ими аула.
- Поехали… Поехали… Вечно одно и то же! – недовольно ворчал его спутник, неохотно следуя за ним.
Пока двое всадников пререкались в поисках истины, отряд воспитанников аталыка Мэза уже благополучно добрался до его родного аула, куда постепенно съезжались и другие джигиты из соседних селений. Каждому из доблестных воинов хотелось непременно принять участие в состязаниях, приуроченных ежегодному празднованию дня аула.
Веселого праздника ждали не только джигиты, желавшие продемонстрировать всем местным жителям своё мастерство наездников, но и девушки, вот уже несколько месяцев грезившие о большом джэгу. Всё это время они готовили свои праздничные наряды и призы победителям. При этом девушки собирались блеснуть на аульском празднике своей красотой и, как полагалось, своим умением танцевать. Часто для них такие игрища становились судьбоносными, поскольку сразу после джэгу начиналась пора аульских свадеб. И это была одна из самых важных причин, из-за которых молодые кабардинские красавицы проводили дни и ночи за вышиванием.
Для Гуащевнай, жены аталыка Мэза, славившейся своим мастерством вышивальщицы, это время было самым хлопотным. Ей приходилось помогать девушкам в приготовлении их приданого. Кое-что она вышивала сама на продажу молодым джигитам на джэгу. Кожаные кисеты и пояса всегда пользовались популярностью среди кабардинских мужчин.
Несмотря на свой еще юный возраст, Данифо тоже проводила большую часть дня за вышиванием. Хотя плести галуны и тесемки ей нравилось гораздо больше. Многие взрослые девушки завидовали умению девятилетней девочки. Они, то и дело, упрашивали её мать обменять сделанные Данифо тесемки и галуны на золотые и серебряные нити. Добрая женщина никогда никому не отказывала по двум причинам. Во-первых, несмотря на достаток в доме аталыка, мастерица всегда нуждалась в подручных средствах - золотых и серебряных нитках. Во-вторых, большие заказы на тесемки и галуны хоть как-то заставляли непоседливую девочку сидеть дома и не бегать босой с мальчишками по всему аулу или, того хуже, по лесам, окружавшим их селение.
Благодаря своему мастерству, маленькая Данифо уже в юном возрасте снискала почет и уважение среди взрослых односельчанок. Однако нанэ Гуго не очень нравилось то, что её внучке приходилось много работать за дощечками для плетения тесемок и галунов. Возможно, поэтому, когда Аслануко приезжал домой, она пользовалась своей властью свекрови и сдерживала свою невестку, не одобрявшую многочасовые совместные прогулки брата и сестры.
Нанэ Гуго было очевидно, что возможность активно проводить время на лоне природы и беспрепятственно заниматься стрельбой из лука еще сильнее подогревало желание Данифо увидеть своего старшего брата. Аслануко невольно освобождал её от принудительного занятия, после которого у девочки всегда болели спина и руки.
Вечером того же дня, когда молодые джигиты торопились в аул на праздник, Данифо сидела дома на циновке у стены в общей комнате рядом с матерью. Девочка аккуратно плела очередную часть серебряной тесьмы, которую одна из односельчанок собиралась использовать в качестве украшения на длинной женской рубахе. Чаще всего изделиями, сделанными ловкими руками дочери мастерицы, украшали мужские бурки, башлыки, черкески и даже сбрую для коней.
Пока невестка и внучка работали, нанэ Гуго устроилась удобно, как обычно, у своего любимого окна и принялась наблюдать за дорогой. Время от времени она отвлекалась от своего привычного занятия, чтобы немного понаблюдать, как быстро и ловко плела Данифо блестящую тесьму. Маленькие пальчики её обеих рук проворно наматывали витки серебряных нитей. После этого они ловко связывали их вместе в еле заметный узелок, набрасывая почти одновременно один их конец на большой гвоздь, специально вбитый ею в стену. Другой их конец, казалось, самостоятельно направлялся на маленький проворный пальчик юной мастерицы.
В такие минуты бабушка заворожено смотрела на свою внучку и про себя удивлялась тому, как непоседливая девочка могла часами сидеть на своей излюбленной циновке и плести узорчатые тесемки. Милое личико Данифо выглядело напряженным и сосредоточенным, пока она следила за движением нити. А Гуго смотрела на девочку и видела в ней нечто особенное. Действительно, от умелых рук Данифо исходил некий особый свет. То ли это был яркий блеск серебряных нитей в полуосвещенной комнате, то ли быстрые движения руки Данифо служили волшебным источником светившейся энергии. Так или иначе, но этот магический свет притягивал внимание пожилой женщины, повидавшей всякое на своем жизненном пути.
Вдруг до слабого слуха Гуго со двора донеслись громкие юношеские голоса, сопровождаемые приглушенным ржанием уставших коней. Женщина невольно отвлеклась от своей внучки и от особого свечения, исходившего из её умелых рук. Она сразу догадалась о долгожданном прибытии домой Аслануко и остальных воспитанников Мэза. Успокоившись, нанэ Гуго глубоко вздохнула. В душе она искренне обрадовалась тому, что Данифо, наконец-то, сможет увидеть своего старшего брата. Как ей хотелось первой сообщить внучке о приезде того, кого она с таким нетерпением ждала! Однако слух у юной Данифо был намного тоньше, чем у её бабушки. Не успела она повернуться, чтобы сказать благую весть, как девочка резко подскочила и радостно воскликнула:
- Нанэ! Нан! Аску! Аску приехал! 
На мгновение Гуго показалось, что она отчетливо слышит громкое биение храброго сердца её внучки. Было заметно, как той хотелось броситься со всех ног во двор и кинуться в братские объятия Аслануко. Однако Данифо никогда не забывала о своем начатом деле. В доли секунды на глазах пожилой женщины непоседа снова превратилась в сосредоточенную мастерицу и своими проворными пальцами закрепила нити, высвобождая от них свои руки. Затем она бросила умоляющий взгляд в сторону матери, строго наблюдавшей за ней со стороны.
- Тян! Можно мне во двор? Там Аску! – попросила девочка разрешения у Гуащевнай.
Мать Данифо тоже хорошо слышала, как приехали молодые джигиты в их двор. Она тут же отложила деревянную рамку для вышивания и тоже собиралась идти встречать дорогих гостей. Встав со своего места, мастерица спешно подошла к окну, чтобы посмотреть во двор, не обращая внимания ни на вопрос дочери, ни на удивленный взгляд свекрови. Затем, так и не дав ответа девочке, она поспешила выйти на улицу.
Странное поведение матери сильно удивило Данифо, впрочем, как и её мудрую бабушку. Не зная, как поступить, юная мастерица нерешительно покинула свое рабочее место и подошла к сидевшей у окна Гуго.
- Нан! А что это с мамой? – поинтересовалась девочка, забыв на секунду о приезде Аслануко.
- Ничего, Курац! Видишь, сколько гостей приехало. Беги! Встречай своего Аслануко! Я тоже сейчас подойду, - успокоила её пожилая женщина, медленно вставая со своего места и мягко подталкивая девочку к выходу.
Услышав разрешение бабушки, непоседа помчалась со всех ног во двор, где её уже с нетерпением дожидался Аслануко, соскучившийся по ней не меньше, чем она по нему. Однако, очутившись на улице, Данифо резко остановилась и внезапно смутилась. Десяток спешившихся молодых джигитов стояли прямо перед ней и с интересом на неё глазели. Несколько минут девочка пристально разглядывала улыбавшиеся лица юношей, пытаясь узнать среди них своего брата.
Более полугода Данифо не видела Аслануко. Ей казалось, что она помнит каждую черту и каждую линию его мужественного лица. Однако время сыграло с ней злую шутку: она никак не могла узнать Аслануко среди молодых людей. Вдруг девочка вспомнила о родинке. У её старшего брата была на левой щеке аккуратная красивая родинка размером с маленькую пуговичку или горошинку. Данифо еще раз оглядела приятные лица юношей, но так ни у кого и не заметила желанной отметки. Аслануко среди молодых джигитов, по всей видимости, не было.
Разочарованная и расстроенная до слез, девочка собралась уже повернуться обратно и пойти в дом, как тут же натолкнулась на свою бабушку.
- Нан! Аслануко нет! Он не приехал! А ты говорила, - с упреком бормотала себе под нос Данифо, поджав губы от досады.
Пожилая женщина с сожалением посмотрела на свою внучку и привлекла её к себе. Бездонные глаза Данифо лихорадочно блестели. Казалось, что еще мгновение, и большие алмазные капли медленно покатятся по её розовым щечкам.
- Не плачь, Курац! Ты же – настоящая кабардинка! А кабардинки не показывают людям своих слез. Может, Аслануко в конюшне Горца привязывает? Ты там уже посмотрела? – сочувственно спросила внучку Гуго.
- В конюшне? – озадаченно переспросила Данифо, и слабая надежда зародилась в её сердце.
Мгновение спустя она, утерев слёзы, неслась через весь двор мимо усталых лошадей и смотревших на неё юношей прямо в конюшню. Однако и на этот раз её ждало разочарование. Кроме полдюжины скакунов, в конюшне никого больше не было. Расстроившись еще сильнее, Данифо удрученно опустила голову и вышла во двор. Вдруг она услышала громкий смех молодых джигитов.
Маленькая девочка не сразу поняла, что все смеялись именно над ней. Но, осознав истинную причину всеобщего веселья, она зажмурила глаза и от досады тихо расплакалась. Гордость юной кабардинки была слишком уязвлена.
- Аску! Аску! – закричала Данифо в сердцах, теряясь в догадках, приехал ли её брат или нет.
Новая волна юношеского смеха прокатилась по внутреннему дворику аталыка. Мать Данифо тоже стояла неподалеку и смеялась со всеми. Даже любимая и все понимающая нанэ Гуго не удержалась и тайком посмеивалась над своей непоседливой внучкой.
Понимая, что все смеются над ней, Данифо впала в отчаяние и заплакала еще громче, пугая своим криком всех соседей вокруг. Громкий заунывный плач девочки невольно заставил Горца, сидевшего на земле прямо у ног юной мастерицы, пронзительно завыть. Услышав вдруг рядом с собой оглашенный волчий вой, Данифо резко успокоилась и посмотрела себе под ноги.
Девочка сразу заметила рядом с вывшим волком черные кожаные башмаки. Подняв глаза, она тут же натолкнулась на сочувственный взгляд темноволосого юноши лет 16, на левой щеке которого красовалась родинка размером с горошек. Ласково глядя на сестру, Аслануко подошел к ней и протянул ей свои сильные руки.
- Что же ты так горько плачешь, Данифо? – спросил он её и поднял на руки.
- Аску! Аску! Я подумала, что ты не приехал, - и девочка снова разрыдалась на плече Аслануко.
- Не плачь, сестренка! Обещаю, что после джэгу завтра мы с тобой поедем к реке, и я научу тебя ездить на коне. Ладно? – ласково погладил по голове Данифо заботливый брат. 
Довольная Данифо снова успокоилась и радостно закивала ему в знак согласия. Нежный голос Аслануко и его братская забота вмиг осушили горькие слёзы девочки. Она хорошо знала, чего стоили обещания молодого уорка. Через день её давняя заветная мечта сбудется, и она научиться скакать верхом. Мысль о будущих удовольствиях развеселили непоседу, и она совсем забыла о произошедшей с ней неприятности.