Дуркин дом. Глава 22

               
               
      

       Прицельно щурясь, Петр от души зевнул. В те редкие минуты, когда он мог позволить себе быть самим собой, хотелось максимально расслабиться, выкинуть из головы весь этот мусор о возрастной сущности или возрасте сущности – все одно. Он занялся этой галиматьей не потому, что его она привлекала. Когда всю страну наводнили составители космических прогнозов и лататели ауры, заурядным инженерам, учителям, работягам оставалось только выявить в себе магические способности, либо, возомнив себя миссией, заняться проповедческой деятельностью. Простые смертные брали пример с Правительства, изощряющегося в законотворчестве. Согласно положениям нового закона о роскоши, их с Виталькой можно чуть ли ни к высшей знати причислить. Икру, шоколад, сырокопченую колбаску, по мнению депутатов, простым смертным вкушать не положено. А вот они будут, назло чиновникам.
Предаваясь чревоугодию, Петр не заметил, как его одиночество было нарушено. Захлопали дверцы тумбочки, на дармовое угощение было накинуто полотенце.
- Пойдем, поможешь.
Ежедневный обход заканчивался необходимым назначением лечебных манипуляций, с последующим их неукоснительным соблюдением. «Куй железо, пока горячо», любимая присказка большинства медсестер, вынужденных зачастую воевать со строптивыми пациентами. Как раз сейчас, в то время, пока большая часть медперсонала должна была присутствовать на своих рабочих местах, находилась управа на буйных.
- Этого, - кратко скомандовал Виталий.
Мускулистые руки мгновенно налегли на ничего неподозревающего мужчину. Кроме Петра пациента удерживали Виталий, в качестве подмоги слабенькой старушке, санитарке Нине Афанасьевне. Появившаяся из-за их спин медсестра Галина, сработала быстро. Строптивец на этот раз не успел оказать сопротивление, и лишь после того, как в его окаменевшую в миг плоть, вонзилась игла шприца, разыгралась нешуточная борьба. Первый удар пришелся по не успевшей вовремя среагировать Нине Афанасьевне. Охая, старушка согнулась от боли, навалившись на Виталия. Напрягаясь от нечеловеческих усилий, тот искал глазами Петра. Одна надежда на него. Если и он сдастся, попытку с инъекцией придется повторить заново. Звериная сила перешедшего от сопротивления к активному нападению не иссякала, кроме нанесения беспорядочных ударов конечностями, разозлившийся пациент пока безрезультатно пытался ухватить зубами ловко увертывающиеся от него руки.
- Все!
Краткий возглас сработал сигналом к отступлению, которым и решил воспользоваться Петр. Однако, поймав в последний момент, укоризненный взгляд Виталия, он повторно навалился на сопротивляющуюся тушу. По-прежнему получая тычки, изгибаясь всем телом, с ловкостью заправской балерины, Петр начинал терять терпение. Объект воздействия наотрез отказывался подчиняться его внушению. На лице его попеременно сменяли друг друга оскал ненависти, дикая злоба, желание мести. Неужели полоумные дегенераты будут и далее манипулировать разумными существами, лишь на том основании, что медицина, видите ли, должна быть гуманной?! Удар, который Петр изловчился нанести все еще удерживаемому пациенту, пришелся тому по шее. В ответ раздался громкий крик, перешедший в волчий вой.
Стоило только оторвать взор от поверженного, как тут же Петр ощутил на себе давление. Вокруг него выстроилась стена непонимания. Совсем недавно он был одним из них, к нему могли также по-предательски подкрасться и, зажав в углу, сделать с ним все, что нужно. Вот только кому? Еще ни один из пациентов лично, при выписке не поблагодарил, руководствуясь собственным желанием, лечащего врача. В лучшем случае за больного это делали его родственники. Обычно душевные болезни считаются неизлечимыми, так, за что же благодарить?!
Сегодня зрители не мешали, и на том спасибо. «Не защищают товарища, потому, что идиоты», объяснила медсестра Галка. «У нас полстраны таких…», что хотела возразить в качестве дополнения ее коллега, случайным свидетелям диалога можно было лишь догадываться. Если бы только идиотов, подумалось Петру, еще полбеды. Против дурости есть очень хорошее оружие – ум. Но даже ум гения бессилен перед подлостью. В отличие от невменяемых идиотов подлецы все прекрасно осознают и против них опустятся руки с любыми шприцами: стерильными ли, или многоразовыми.
- Чтобы я без вас делала, ребятки. Нет у меня сил воевать с этим врагами врачебных назначений.
Обычно благодарила за содействие одна Галка. Сегодня ее примеру последовала малоразговорчивая  Ольга Михайловна. Ей пришлось выйти вместо заболевшей Маши, может, в том секрет ее показной доброжелательности?
- Не мы, так другие. Не преувеличивайте наше участие. Если бы нейролептики поступали в организм Гольштейна регулярно, обострения психоза не произошло. По-хорошему я должен потребовать отсчет о случившемся у лечащего врача.
- Виталик, у нас физически нет возможности усмотреть за всеми больными.
Оправдание Ломакиной выглядело вполне убедительно, но самой Ольге Михайловне сказанного показалось мало. Пришедшее ей на ум соображение она пыталась попонятнее сформулировать уступчивому начальству, на котором «воду можно было возить». Жаль, что возможные преобразования будут нести временный характер. – Виталий Вячеславович, хочу к тебе, как к руководителю и одновременно нашему спасителю обратиться, - дождавшись пока Аносов повернется к ней, Ломакина добавила, - Не мне тебя учить, не маши руками, я знаю, что говорю. Весь мой двадцатилетний опыт в медицине пасует перед уровнем твоего образования. Я вот, что тебя, Виталий Вячеславович, хочу попросить. Все врачебные назначения я буду исполнять в твоем присутствии. Мне так спокойно.
- Те дни, что я работаю, подсоблю, Ольга Михайловна, - без особого энтузиазма Виталий пошел на уступки, - А что вы будете делать по субботам и воскресеньям? Напоминаю, у меня пятидневка.
Не учел Виталик напористости Ломакиной, не привыкшей останавливаться на полпути. – А вот тут и проявится все твое умелое руководство. Распорядись соответствующим приказом.
- Ольга Михайловна, осталось совсем немного, каких-то две недели до возвращения Николая Григорьевича. Может, не стоит ничего менять? В голосе вопрошающего слышалось сомнение, которое Ломакина отнесла на свой счет. А не переборщил ли мальчишка с самоуправством? Их, начальников, хоть пруд пруди, но что надстройка без базиса? Пустое место. – Нет, уж, дорогой, ты сейчас  пообещаешь, а завтра, весь в делах, забудешь, а мне надоело своим здоровьем рисковать. Нас сюда, медсестер не надзирателями на работу брали, и охранниками личными меня никто не обеспечил. Вам, начальству не приходило в голову, что я боюсь? Здесь страшно, даже просто ходить по коридорам. Никогда наперед неизвестно: сорвет у кого-нибудь из этих, - кивок головой в сторону больничных дверей прямо указывал на иссякающее терпение, - крышу. И вздыхаю я неслучайно. Что поделаешь, все чаще приходиться забывать, что я – женщина. Не хочется вас шантажировать, но, если моя просьба не будет удовлетворена, согласитесь, не так много я прошу, придется написать заявление. Мне работу предлагают в палатке, цветами торговать. Не хочется вас подводить.
Да, то, что Ольга Михайловна – женщина, разве только слепой не заметит. Привлекательное личико, женственная фигура, смелая и решительная манера поведения в отношениях с мужчинами. Рядом с такой женщиной любой из них, перечеркнув собственные недостатки, будет стремиться покорить ее, и, как знать, если бы не власть той далекой, неземной феи, держащей под контролем его помыслы, в чем он не рискнул признаться некому, может, он отдал бы должное Оленьке Ломакиной, даже, вопреки разницы в возрасте между ними. Перехватив ее ускользающий взгляд, Виталий попытался улыбнуться. Несмотря на то, что положительная эмоция вышла несколько натянутой, Аносов был готов делом доказать свою принадлежность к сильной половине человечества. – Ольга, вы представить себе не можете, как вы нам необходимы. А торговля цветами – это не ваше, к тому же скоро людям есть будет нечего, не до роз и мимоз им.
Было ли то совпадением ли, или, повинуясь одному и тому же импульсу, они одновременно взялись за ручку двери, прежде, чем положить свою пятерню поверх ломакинской, Виталию бросилось в глаза кольцо на безымянном пальце правой ее руки.
Любовь была близка, нужно было коснуться длинных, тонких пальцев и более не отпускать их. Вдруг их желания не идентичны, сможет ли он смириться с горечью разочарования?
- Чего еще душещипательного поведаешь? – вместо очаровательного женского личика ему в глаза уставилась ехидная физиономия Петра.
– Я, наверное, чего-то лишнего сболтнул. Ты не слушай, и будь добр, некому не говори о том, чему, надеюсь, случайным свидетелем ты оказался.
- Да, что ж, я – сплетник какой!
Виталию пришлось напомнить гостю о порядках. – Тише, пожалуйста.
- Ты же в своем кабинете. Чего бояться, Виталий? А, понимаю, здесь у стен есть уши. Ну, скажи, скажи, не держи в себе.
Если чего ему и хотелось в этот момент, так это остаться в одиночестве, чтобы думать и делать без оглядки.
- Я раньше думал, что, когда с собой начинаешь разговаривать, считай, что не в себе. Виталик, ты меня слышишь? – Петр начал сомневаться, а не напрасно ли он занялся словоблудием? Говорить ему приходилось с затылком вопрошаемого. Поди, разбери, о чем тот думает? – Удивляюсь, почему ты до сих пор не академик? Я сам когда-то был студентом, но такой самоотверженности от меня не дождешься.
- Вот, почему я – начальник, а ты – подчиненный.
На это Петру нечего было возразить. За многие годы общения с самой разнообразной публикой он приучил себя воздерживаться от комментариев. Держать все в себе сложно, особенно, если учесть его взрывной характер. – Я тоже могу стать начальником, если найду себе невесту с приданным. Все: положение в обществе, престижную работу, друзей, любовь можно получить за деньги. Так было раньше, так есть и так будет, и даже заядлым моралистам своим примером не переделать остальных.
- У меня другое мнение. Петр, я тебя прошу, не отвлекай меня, - постучав по столу костяшками пальцев, Виталий строго взглянул на приятеля. – В понедельник у главного совещание, и я его открываю докладом о перспективных направлениях современных исследований.
- Хорошо, дорогой. Не волнуйся, до понедельника еще два дня. За это время можно диссертацию сотворить. Я сейчас уйду, Виталик. Наши леди меня без работы не оставят, но, прежде, я тебя, как друга прошу, найди мне подругу жизни.
- По твоим запросам, вряд ли. Уходи.
Итак, каждый раз, когда Петр заикался о чем-нибудь стоящем, приятель, ссылаясь на занятость, махал на него руками. Но без его поддержки Петру не обойтись, и Виталию об этом хорошо известно. Без протекции, как и без денег в наше время трудно рассчитывать на успех в любых начинаниях. Интересно, а можно в него влюбиться? Гибкий, указательный палец, пересекая прямую линию, плавно соскользнул на кончик четко очерченного тонкого носа, который слегка портил шрам, полученный в раннем детстве. Вмятина над верхней губой, плавно переходила в ложбинку, разделяющую лицо на равные две половины, таковыми они казались при взгляде справа и слева, но анфас подчеркивал наличие мелких отметин на одной из сторон. Петр иногда путал, на какой из обеих сторон стоит искать четыре коричневых родинки, две из которых он умело скрывал под усами, когда в очередной раз отпускал их. Сейчас на узком, детском подбородке виднелась лишь, не в цвет шевелюре, темно-каштановая щетина. Через неделю – две она примет очертания бороды. Нет, лучше без нее. Вскинув гордый профиль, Петр взъерошил русые волосы. Вот такое несоответствие: темная борода и светлый верх.
- Красавчик! Если бы у меня не было жениха, ты от меня никуда не делся бы.
Присутствие посторонних в туалетной комнате ничуть не смутило любующегося собой в зеркале. Скорее, он сетовал на упущенные возможности. Что последует за вторжением в личное пространство, Петр мог сказать наперед, а потому, временить не стоило.
- Ну, ты куда?
Ретироваться незаметно не вышло. Придется импровизировать, - Спешу на сеанс   
лечебного гипноза.
- Я с тобой, - не интересуясь чужим мнением, медсестра Лисицына пошла следом за Петром, что его совсем не устраивало.
При дальнейшем развитии событий соглядатаи ему были без надобности. Жажда денег, лишившая его покоя, требовала конкретных действий. Ради обладания ими, Петр был готов рискнуть, поставив на карту все, в том числе, и собственную безопасность. Сказано-сделано. Быстрее всего освободиться от Веры можно, произведя на нее должное впечатление. В первую, встретившуюся на их пути палату, они вошли, неслышно отворив дверь. Из шести кроватей заняты были четыре. Памятуя о жалобах на нехватку лекарств и отсюда, отсутствия надлежащего курса лечения, Петр выбрал для себя более – менее подходящий объект воздействия.
- Смотрите, Вера. Я продемонстрирую вам воздействие на человеческую психику с конкретной целью, - приблизившись на расстоянии полутора метров к кровати пациента, Петр пристально уставился на него. Маловыразительная физиономия мужчины средних лет постепенно теряла свои очертания, отдаляясь от Петра. Он смотрел, не отрываясь, пока бледная больничная стена, полностью не поглотила сидящего на кровати. Вскоре странное ощущение в области солнечного сплетения снизошло на Петра, заслоняя собой все остальное. Злые мысли, внушенные самому себе в отношении объекта гипнотического воздействия, вдруг материализовались в образе чудовищного волка нависшего над застывшем от ужаса мужчине. Из полуоткрытой пасти зверя стекала липкая слюна, окрашенная в розовый цвет, а на запястье его жертвы алела свежая, рваная рана. Волчище не предпринимал более попыток к нападению, а душа и сознание Петра, переполненные отрицательными эмоциями признали за фантомом отдельное право на существование. Фигура в темном, монашеском одеянии, разделяющая пространство между зверем и человеком, показалась Петру знакомой. Растопыренные в разные стороны руки ладонями легли на голову волка и плечо поверженного им человека. Спустя некоторое время, оцененное Петром, как пару мимолетных мгновений, грозные образы растворились, забирая с собой весь негатив. На смену им пришла усталость и апатия. Прикрыв глаза, Петр более не сопротивлялся. Однако, сильная встряска вернула его к бодрствованию. – Что случилось? – растирая глаза, Петр постарался избавиться от назойливых тычков.
- Ты рукой-то не маши! Гипнотизер фигов, никто твоих сеансов не боится.
Его возвращение из другой реальности пролетело быстро, но к его удивлению, без последствий не обошлось. Из палаты его вывела под руку медсестра, но в коридоре ее власть над ним не закончилась. Ухватив его за вторую руку, Вера приблизила запястье к его глазам, - Ты, где успел перепачкаться?
Его рука оказалась испачканной, судя по резкому, отталкивающему запаху, кровью. То, что он позволил с собой сотворить, никогда не свершилось бы, если бы не сковавшие его слабость и дремота. После бурных всплесков воды, умывших его физиономию, она подверглась растиранию, чему Петр усиленно сопротивлялся. На его просьбы отпустить его, Вера вторично подвергла его жестокой процедуре. Терпеть насилие дальше он отказался.
- Ах, ты негодяй! Ему же лучше делаешь, а он, - голос Веры сорвался на всхлипывание.
Сосредоточенный взгляд Петра переместился с сотрясающейся в рыданиях медсестры на собственные руки. Увиденное повергло его в шок. На только, что вымытых и насухо вытертых руках его проступили розово-синюшные подтеки. Откуда они взялись, Петр совершенно не представлял. – Понимаешь, Виталик, мне нечего было возразить Вере на ее упреки, - позже Петр делился собственными впечатлениями о произошедшем со своим начальником и приятелем. В этот момент он более жаждал видеть в нем друга, закрывающего глаза на все его недостатки. – Помню только, как зашел в первую палату, которая встретилась мне на пути, я даже номера ее не разглядел, встал напротив средней кровати и все. Как будто я куда-то провалился, ничего не видел и не слышал. А когда очнулся, оказался в туалете над умывальником. Чего со мной было, как ты думаешь?
- Провалы в памяти, такое бывает после черепно-мозговых травм. Ты сейчас что-нибудь непривычное ощущаешь: боли или видения?
Прежде, чем ответить, Петр задумался. Он желал, как можно точнее сформулировать словами свои ощущения, но кроме шума льющейся воды и перепачканного кровью запястья он ничего припомнить не смог. Вместо того, чтобы ответить за  содеянное, а именно доведение медицинского персонала до истерики, Петр накинулся на вмешавшуюся в разбирательство Веру. – Я сделал чего-нибудь не то не намеренно. У меня мозги знаешь, почему закипают? – вопрос был адресован Виталию, но инициативу на себя приняла пострадавшая сторона.
- Если бы ты работал, как надо и не делал то, о чем тебя не просят, все было бы в порядке!
Все, уважаемые! – Виталий был категоричен. – У меня самого скоро мозги от ваших криков плавиться начнут. Свои недоработки я понял. Впредь, любое ваше действие, вплоть до регулярных обходов, будет оговариваться врачом. Да, и не забудьте, Вера, о ежедневном отчете, о проделанной работе, который вы должны подавать в конце каждой смены.
- Но мы зашиваемся, не успеваем выгулять больных.
- Выгуливают собак, Вера. А отчет будете подавать регулярно, как положено. Порядок этот ввел не я, и не мне его отменять, - в формальностях Виталий был неумолим.
- А зарплата когда будет? – сторонний вопрос, заданный Петром, вызвал к жизни бурю эмоций.
- Правильно! Третий месяц денег не дают, а работу выполняй. А вот я завтра возьму и не явлюсь в смену. Что тогда станете делать?
Серьезность, с которой Виталий держал ответ, побудила соответствующе внимать ему, - Приму на ставку медсестры Кожевникова из пятой или Дежкина из восьмой. Они за два месяца насмотрелись на уколы, лекарства, твои истерики и не растеряются, в отличие от некоторых. Хочешь, уходи. Никто по тебе не заплачет, и бардака в стране не прибавится, потому, что люди давно привыкли к таким, как ты, которым моча в голову ударит, и они делают, как им нравится. 
Да, тут и без меня есть, кому спектакли разыгрывать, усмехнулся Петр, созерцая разошедшуюся в своих претензиях сестричку Верочку. Она после обидного, но вполне справедливого замечания Виталия Вячеславовича, наговорила ему грубостей в ответ, и побежала писать заявление об уходе.
Пусть старается, а я пойду о себе выясню, решил Петр. Однако приятеля на месте не было. Бегает с обходом, наверное, подумал Петр, но ни в одной из палат, равно, как и в процедурной, комнате отдыха Аносова не оказалось. Скорее всего, ушел на какое-то совещание. За те две недели, что я тут прописался, их уже было не менее трех, выходило, что не реже, чем одно – два в неделю. Зачем они так часто заседают? Когда Петр полюбопытствовал об этом у приятеля, Виталий ответил, «что сам не знает, и что это не ему решать». Тогда почему какая-то Верка может указывать: кому, чем заниматься?   
Около единственного сломанного телевизора крутился странный тип из последней палаты. Он возник в холле в то время, когда здесь было пусто. Петр остановился в нескольких метрах от телевизора в ожидании. Неплохой наблюдательный пункт, просматривается весь коридор и видно все происходящее во внутреннем дворе. Нашего полку прибыло, мелькнуло в голове Петра, когда он провожал фургон перевозку с красным крестом. Любопытно, те, кого доставили, действительно психи или только прикидываются таковыми?
- Вы не знаете, где можно раздобыть отвертку?
Петр поначалу не понял, что вопрос адресован к нему. Лишь, когда он прозвучал повторно, и в лицо Петру уставилась расхлябанная, неухоженная физиономия, вопрошаемому ничего не оставалось, как вступить в переговоры. – В комиссионке вы ее точно раздобудете.
Неподдельный вздох в ответ позабавил Петра. Неужели типчик всерьез интересовался отверткой? Кого он ему напоминает? Разве, что старообрядцев, ну, тогда ему не отверткой нужно интересоваться, а долотом. – Тебя, как зовут-то? – непроизвольно перейдя на «ты», Петр будто стал ближе к чудному волосатику.
- Павел Владимирович Дежкин - я.
А, кандидат на замещение вакантной должности. Тогда чудик должен интересоваться тем, когда улучшится лекарственное обеспечение больных или тем, как, кто переносит врачебные назначения. А Дежкин все больше телевизионными устройствами интересуется. – Чего с ним? – спросил Петр, поддерживая разговор.
- Лампа, вероятнее всего, перегорела. Открыть бы его.
- У тебя в запасниках новая лампа есть? Зачем открывать телевизор?
Неопределенное пожатие плечами можно было трактовать по-разному, а поскольку Петру чужие проблемы были безразличны, он молча уставился в окно.
Из недавно прибывшей к соседнему корпусу машины скорой помощи на носилках вынесли пациента. Вроде, в сознании, вертит головой, так, что ж его, транспортируют, задавался вопросом наблюдатель. Может, он один такой, нормальный, среди психов?
- Как было бы хорошо, посмотреть новости по первому каналу, а еще лучше услышать прения из Госдумы, - мечтал чудик, заглядывая сквозь щелки в задней стенке телевизора.
Жаль нет фотоаппарата, на рекламе «Рубина» можно неплохо заработать, - вслух Петр изрек, - Новости из Госдумы можно узнать из газет.
- В них вранье. Те, кто пишет законы, совсем не знают жизни, которой живут простые люди.
- Мне пенсию уже три месяца не платят. Депутатов послушаешь, так до светлого будущего рукой подать.
- Я полгода без работы. У нас в районе все мастерские по ремонту теле и радиоаппаратуры закрыты, а все потому …
- Людям сейчас не до  телевизоров!
На веселое замечание предыдущий жалобщик укоризненно покачал головой Знакомый жест исходил все от того же Дежкина. - Неразумный ты человек! Деньги у людей перевелись, не до телевизоров им сейчас.
- Зато тебе телевизор позарез нужен, как видно. Чуть ли не в обнимку с ним стоишь.
Стихийная сходка, свидетелем которой оказался случайно Петр, постепенно перерастала в собрание, которому, ради признания его статуса, был необходим Президиум. Из семи человек, активно выражающих собственную позицию, два добровольно возложили на себя обязанности передать сформулированные требования в вышестоящую инстанцию.
- Я сегодня скажу Амалии Потаповне о выписке. Второй месяц лежу, надоело. Не знаю, как другим, а мне здесь лучше не стало. Раньше, хоть обследования проводились, и физиотерапия была, а сейчас …
- Раньше, это когда? До войны, что ли?
Характерный звук, означающий поворот ключа в замочной скважине входной двери, предупредил о возвращении персонала. Больные поспешили возвратиться в палаты. В холле, у телевизора по-прежнему оставался Дежкин.
- Зайди ко мне, - бросил на ходу Аносов.
Петр нехотя подчинился. Сейчас работой нагрузят, не отвертишься.
Многолетняя привычка перед тем, как начинать разговор, внимательно изучить лицо собеседника, ни один раз выручала Петра. Что-то случилось, догадался он, лишь только они остались вдвоем, и Виталий перевел на него озабоченный взгляд. Петр повторил свой вопрос.
- Разговор предстоит серьезный, и для меня где-то даже затруднительно говорить тебе об этом, - опираясь костяшками пальцев о стол, Виталий тяжело опустился в кресло.
Петру не терпелось узнать, что же такое собирался доложить ему приятель? Как назло зазвонил телефон, Виталий снял трубку и слушал, изредка вставляя односложные реплики.
Поскорее, поскорее, от нетерпения Петр ерзал на стуле, постепенно толчками прижимая его к столу. Взволнованный Аносов начал говорить громче, и до Петра долетали обрывки фраз: «штатное расписание», «эндогенные психозы», «укрепление геронтопсихиатрической службы». Судя по выражению лица, меняющегося на глазах у свидетеля, ближайшие перспективы у исполняющего обязанности заведующего отделением пограничного состояния, были вполне обнадеживающие. Может, и у него самого сложится? Кто он здесь? Положение больного его не устраивало, но и грязь возить за бесплатно, Петр не собирался. Учитывая его способности и огромное желание закрепиться в Москве, он согласился на должность хотя бы внештатного психотерапевта. 
- Давай решать, как с тобой быть? – расплывчатое вступление собеседника вернуло Петра к теме их разговора. – Из отделения милиции звонили и докладывали, что с тобой не все так благополучно. То дело, что на тебе числилось, и было приостановлено за недостаточностью улик, возобновили, в связи со вновь открывшимися обстоятельствами. Петр, тебя по-прежнему подозревают в краже личного имущества, только, кроме шахтеров обвинение о хищении в органы внутренних дел поступило от гражданки, - Виталий опустил взгляд на лист бумаги с записями, - От гражданки Латушкиной. Надеюсь, что после всего этого, ты прекрасно понимаешь, что твое присутствие в больнице нежелательно.
Услышанное оглушило его. Выходит, ему опять придется переходить на нелегальное положение.
- Чего молчишь? Ты готов сегодня покинуть больницу?
Жалостливый взгляд, поза униженного и оскорбленного всегда присутствовала в арсенале опытного мошенника. Он был готов поступиться собственной гордостью и отказаться от повышенной самооценки ради задуманного. Но Виталий – не простой вершитель человеческих судеб, к нему с протянутой рукой обращаться бесполезно. Остается лгать, изощренно фантазировать, лишь это дает небольшую надежду на благополучный для него исход дела. – Виталий, не стану оправдываться, ведь я ни в чем не виноват. Меня подвело стечение обстоятельств. Сейчас мне некуда идти. Разве я плохо работал в отделении? Жалобы на меня были?
Аносов отрицательно покачал головой. – Ты должен покинуть больницу. Согласно судебно-психиатрической экспертизе Клименко Петр совершенно здоров. Сам подумай, как я могу позволить тебе остаться, если паспорт твой утерян?
- Виталий, а может, меня еще раз освидетельствуют, а? Пусть я стану психом. Я не представляю, что там на меня наболтала гражданка …Я не хочу в тюрьму. Милиция скорее поверит ей, а не мне.
- Гражданке Латушкиной – подсказал приятелю Виталий.
- Да, именно, Латушкиной, чем мне, человеку без документов.
Логично, но неразрешимо.
Не верит, заключил Петр и продолжил попытку склонить Виталия принять решение в пользу обвиняемого. – При мне не обнаружено похищенных вещей. У милиции нет доказательств.
- Об этом ты им сам скажешь. У нас своих проблем хватает, - непреклонно возразил Аносов. Через несколько секунд он уже вращал диск телефона, тем самым, обозначив окончание разговора.
Что же делать? Петр был в отчаяние. До вечера еще оставалось время, а вдруг Виталий передумает? Меряя шагами больничный коридор, отвергнутый размышлял, прикидывая различные варианты. Возвращаться назад, в Липецк, он не мог. Его бывшая тут же заявит на него, куда следует. Хватит того, что Алена напакостила его родителям, к тому же лишнее напоминание о его предпринимательской деятельности в родном городе, ни к чему. Клименко Петр уже умер, и более никогда не воскреснет. Найти бы ему в Москве богатую бабу, на первое время сойдет и обычная, но с квартирой. Жаль здесь, в отделении, кроме Ольги Ломакиной глаз положить не на кого. Подумаешь, что у них десять лет разницы, это обстоятельство лишь сильнее привяжет разведенную женщину к молодому мужу.
- Петь, подсоби одному оратору укол сделать.
Вот это да! Никак Верочка собственной персоной. – Уже заявление забрала?
- Какое заявление? Ничего я не писала, - изумление, в исполнении Лисицыной, выглядело вполне натурально.
Бороться с дюжим молодцом, преодолевая отчаянное сопротивление, для Петра было не внове. За две недели он натренировался так, что довел свою реакцию почти до автоматизма. Выкручивая руки, налегая всем своим гуттаперчевым телом, Петр не жалел ни себя, ни «чертовых» психов. Сидя верхом на грузной туше, Петр незаметно от Верочки, использовал дополнительный рычаг воздействия. Любитель прений из Госдумы нехило медицину вокруг пальца провел, диагноз себе заработал. У него, у Петра такие номера не пройдут, он любого пройдоху на чистую воду выведет. Приставит к ногтю острие булавки – безошибочный тест.
- Все, Петюня, отбой.
Перед тем, как покинуть чужую территорию, Петр заглянул в тумбочку. Интуиция его не подвела. Шаровой, разъемный кран, из-за пропажи которого Виталий второй день покоя медсестрам не дает, лежит на верхней полке, как будто здесь ему и место. Рядом самаркандская груша, угощение, которое Петру так и не довелось испробовать.
- Куда берешь?
Не растеряв и половины своего боевого запала, Петр обернулся, удерживаемый владельцем содержимого тумбочки. Не таков Петр, чтобы уступать свои законные трофеи, однако и привлекать к себе дополнительное внимание ему не хотелось, - Пусти! – полупросьба – полуприказание не сработало с первого раза, - Еще раз тест провести или сделать по его результатам компетентное заключение?
Предупреждение ли, высказанное во враждебной форме, или, может быть, снотворное начало действовать, хватка грузной туши ослабла, а через минуту и вовсе сошла на нет. За это время Петр успел разделаться с приглянувшейся ему грушей.
Сегодня повсюду ему попадалась на глаза неугомонная Верочка. Кроме исполнения положенных врачебных назначений, Лисицына успела заполнить десяток карт, так, что дежурному врачу останется совсем немного – их проверить и подписать. Инициатива Верочки пошла еще дальше: она собрала команду наиболее адекватных пациентов и намеревалась при их участии привести в порядок окна в холле и комнате отдыха.
- Верочка, ты и дом, верно, в порядке содержишь, - Петр неслучайно расточал комплементы  Лисицыной. Имея на нее планы, он раздумывал над тем, когда приступить к их осуществлению. Поговорить с Верой без свидетелей у Петра не получалось, чему он находил утешение, ведь до конца смены еще есть время!
Неожиданно столкнувшись с ним с глазу на глаз, в процедурной Лисицына сама завела конфиденциальный разговор. Загородив собою выход, подбоченись, Вера игриво подмигнула Петру, - Ты, что, Петюня, за мной приударить решил?
Он мог ответить словами, но для истинного творца, коим он себя ощущал, то было слишком примитивно. Проникновенный взгляд, устремленный на объект воздействия, держал ситуацию под контролем. Верочка постепенно сдавалась. Вероятней всего, многообещающая вседозволенность в отношениях с противоположным полом показное, фиолетовое свечение ауры тому подтверждение. Лисицына представляет собой весьма податливый материал. Она недурна, отметил Петр. Ощущения, которые он переживал, находясь рядом с Верой, моментально поймали его в сети, выход из которых был один. Остановилось время, когда два человека слились воедино. Сплетенье рук было лишь вступлением, за которым было уже трудно себя контролировать. Казалось, от ее поцелуев горит все тело, а ненасытные губы жаждали еще.
- Тук – тук! Я вам не помешаю?
Из всего происшедшего Петр сделал вывод, что Виталий за ними шпионил, в чем он открыто обвинил приятеля, лишь только они остались вдвоем. – Не по-мужски это, видишь, я с дамой, уйди по-хорошему. Смеешься еще. Эх, ты …
Процедурная была в их полном распоряжении. Верочка исчезла отсюда также быстро, что, быть может, и не сразу припомнила бы, зачем сюда приходила. Дверь хлопнула в тот момент, когда резкий порыв ветра ворвался в больничное помещение, загроможденное  шкафами, полочками, столом, на котором вместо партии одноразовых шприцов, присланной по гуманитарной помощи,  только что лежала разгоряченная Вера.
- Не смешно мне, Петр. А, если бы не я, а главный вошел в эту дверь, ты об этом подумал? – черты худого лица еще более заострились, испепеляющий взгляд прожигал насквозь. Разгадав наполеоновские планы ловеласа, Виталий пришел в негодование, готовое вырваться наружу. Но … он должен держать себя в руках, иначе он ничем не будет отличаться от этого Казановы. – Петя, Петя, жаль тебя!
Пауза затягивалась, а он не предпринимал ничего для того, чтобы разрешить ситуацию. Пусть некоторые не забывают о том, что у него тоже есть сила воли. Шприцы с пола Петр поднимал под давлением замышляющего нечто доктора Аносова.
- Что ты решил, Петр?
Ровные ряды шприцов, как на аптечном складу радовали глаз, осталось собрать листы из папки, что выронила Лисицына. Укладывая листочки, Петр гадал, как ему разжалобить Виталия? Может, тот подсобит с Веруней? – Я … вот, что надумал … Виталий Вячеславович … Сторожем в больницу мне бы оформиться.
- А  санитаром уже не устраивает? У тебя неплохо получалось. Так, что же?
Потирая лоб, он не досмотрел и выронил кое-как собранные листы. И вновь ему пришлось ползать у ног Аносова, а тот и пальцем пошевелить не пожелал, ради того, чтобы помочь. Как хотелось разозлиться и надавать ему по шее! – А мне негде жить. Ты выставляешь меня на улицу.
- Была бы моя воля, я тебя сразу же на вокзал выставил, и забыл о твоем существовании. Во врачебном заключении я напишу о полной твоей вменяемости. Сегодня вечером ты уйдешь из отделения и более никогда здесь не появишься, - доктор был категоричен.
- Мне некуда идти, - признание не разжалобило, и тогда Петр отважился на шантаж, - Если меня поймают, я скажу, что ты, мой троюродный брат, выставил меня за дверь.
- За все хорошее, что для тебя было сделано? – все в душе Виталия клокотало, с большим трудом ему удалось сохранить спокойствие. Человек, о существовании которого он чуть более двух недель назад и не подозревал, провоцирует его на крайности. Все, что он может себе позволить, он должен делать с оглядкой на Николая Григорьевича. Как бы тот поступил, будучи на его месте?
- Помоги мне, а?
По-человечески было жаль его, но жалость – плохой советчик, из сочувствующего он сам может превратиться в страдальца. Отказ в помощи может привести к новому преступлению, в котором ему будет уготована роль соучастника. Прав он или не прав, если приведет в свой дом малознакомого человека, ведь тогда он будет рисковать не только собственным благополучием, но и маминым. Станет ли ему легче, если он узнает все или почти все о Петре?
- Ты, как следователь. Ему выложи о себе все, начиная с детского сада, - сокрушался Петр, в ответ на условие, которое поставил ему Виталий. – В то трудно поверить, но паспорт у меня пропал совсем недавно. Его украли на вокзале, в Липецке. Пока я ждал поезда, задремал. Вытащили не только паспорт, но и кошелек и коллекцию старинных монет…
- А в кошельке много денег было, так?
Сомневается. Ничего, потом поверит, придется. – Не успел взять справку с последнего места работы, когда расчет получал. На жизнь, даже в таком дорогом городе, как Москва, мне хватило бы.
- И ты, зная, что казна твоя опустела, все-таки, рискнул приехать? На что ты рассчитывал?
Странно, что ему самому в голову не пришел этот вопрос. Когда он только собирался, не задумывался, а действовал, сообразно желанию. Как часто люди идут на поводу у сиюминутных капризов. Но когда на карту поставлено все, и иной дороги для себя просто не видишь, разве испугают трудности? – Мечтал я о столице несколько лет, работал, копил деньги, отказывал себе в отпуске. Четыре года после окончания института пролетели быстро. Как бы мне тяжело не было, со своей мечтой я не расстался бы.
Он сам почти верил, в то, что рассказывал. Всю правду не узнает никто, даже самый близкий человек. – В той коллекции, что я вез в Москву, были монеты, известные со времен Киевской Руси. Я хотел показать их научным сотрудникам Исторического музея. На вырученные от их продажи деньги можно было легко приобрести однокомнатную квартиру в столице.
О своей конечной цели Петр промолчал, а Виталий не поверил бы. В сентиментальные истории обычно безоглядно верят одинокие женщины, и если ни Лисицына, то мать Виталия выслушала бы его с интересом и сочувствием.
Петр довольно потирал руки. Ему надо было лишь правильно все продумать, каждую деталь, чтобы ненароком не вызвать подозрений в своей правдивости. Еще одного шанса у него не будет, Виталий уже предупредил.  Если станет известен криминальный эпизод с участием Петра, друг превратится во врага. «Я первый пойду в милицию и сделаю заявление».
Полуденное солнце сверлило им затылки, немилосердно подгоняя, так, что сотенные с трудом поддерживали стройность рядов. Воины были измождены, из всех выпавших на их долю испытаний, жара оказалась самым изнурительным. Открывая глаза и погружаясь в сон, легионеры мечтали ни о сундуках, полных золота, ни о боевом оружии противника, а о сосуде с живительной влагой. Песок, потрескавшаяся земля, выжженная солнцем растительность, которая не защищала от пекла – все это простиралось на многие мили вокруг. Вителлий более не обещал им плодородных земель, надежда постепенно угасала в душе прежде непобедимого военачальника. Он должен быть предельно честным, ибо ложь не только медленно губит тех, кому она предназначена. Охватывая паутиной все больше, она затягивает в сети, вводит в искушение его самого, так, что он перестает принадлежать самому себе.