Вещий Олег. Глава 22. Спасательный берег

               
               
 

          Ужиная после работы, Даша неторопливо жевала бутерброд с колбасой. Как сказала бы новая приятельница с универсама, «не с твоей фигурой ужинать бутербродами», но у бабушки на ужин более ничего нет. Ладно, размышляла Дарья, помогу бабушке по дому, заодно сброшу набранные килограммы.
- Бедненькая моя, - сокрушалась Ирина Юрьевна, - надо было меня предупредить о приезде, я бы в магазин сходила, чего-нибудь вкусненького купила.
- Спасибо, бабушка, я уже наелась.
Убирая остатки скромного угощения со стола, пожилая женщина мельком посматривала на внучку. Только после болезни, и не поправилась полностью, а на работу пришлось выходить. Если правда все, что Даша говорит о ситуации в семье, то … Ирина Юрьевна вздохнула. Наверняка, инициатором предвзятого отношения к девочке является Нина. Невестка никогда не нравилась ей, слишком жадная, вероятно, профессия накладывает отпечаток. Нинка в каждом встречном видит вора. Окружающих людей невестка привыкла оценивать соответственно пользе, которую они  способны ей принести.
- Бабушка, чем тебе помочь? Может, пропылесосить или белье погладить?
Полное, простое лицо Даши напоминало ей ее в молодости. Тот же, неуверенный в себе взгляд, пышные щечки с легким румянцем, выдавали в Даше завзятого лакомку. Приятно дополнял портрет небольшой, слегка приплюснутый нос, а вот губы, красиво очерченные, но тонкие, словно с чужого лица. Наверное, чтобы сделать их полнее, девочка часто кусает их.
- Извини, внученька. Ты, кажется, что-то спрашивала?
Пора. Настало время попросить бабушку. Она добрая, наверняка, разрешит. Улыбнувшись, Даша робко обратилась к той, которую она по-прежнему, несмотря на открывшуюся тайну ее усыновления, считала родным человеком. – Бабушка, миленькая, можно я у тебя поживу? Я буду отдавать деньги за питание и помогать тебе.
- Живи, конечно. Если дома тебе плохо, перебирайся ко мне.
- Если Нина Александровна будет звонить, узнавать насчет меня, бабушка, не говори ей, пожалуйста, что я у тебя.
- Как же я буду ее обманывать? Нет, Даша, это нехорошо. Она, все-таки, тебе не чужая…
- Именно, чужая. Она постоянно меня попрекает каждым истраченным рублем, смотрит мне в тарелку, сколько я съем?  И другие в семье ко мне относятся не лучше. Филипп подкинул мне деньги в карман пальто, чтобы думали, что я – воровка. А Павел Олегович …
Ирина Юрьевна заступилась за сына, - Папа не может относиться к тебе плохо. Он всегда любил тебя.
Даша пожала плечами, - Папа, может быть, и любил, но его настраивает против Нина Александровна. Не понимаю, откуда у нее такая злость ко мне, я ничего плохого ей не сделала.
- Не знаю, Дашенька. Если, как ты говоришь, выяснилось, что … ох, нет, Даша. Для меня ты – всегда родная и любимая внучка. А на Филю, ты, Даша, не обижайся, он на мать свою смотрит и ее отношение к тебе копирует. Я с ним сама поговорю, пожалуй.
- Ой, бабушка, не надо, а то он еще больше мне мстить станет. Филипп меня ненавидит. Знаешь, почему? Он приставал ко мне …
- Да, что ты такое говоришь! Он же брат тебе.
- Не родной. Когда он хотел, чтобы я ему уступила, обещал жениться. Он и сейчас, пока мы дома одни остаемся, лезет, но только не как к сестре.
На лице пожилой Подушкиной сомнение соседствовало с укором. Ясно, ей не верят. А я любому расскажу, что со мной вытворял собственный «братец». – Когда Павел Олегович, то есть, папа узнал о приставаниях Филиппа, не поверил. Как же их сынок, такой благовоспитанный, добрый, мухи не обидит, а я, как считает Нина Александровна «желаю скрыть собственную распущенность». Теперь, бабушка, ты понимаешь, почему я не желаю жить с ними?
- Официально ты прописана на этой жилплощади. Тебе далеко до меня ездить, - приводила свои аргументы старшая Подушкина.
- Бабушка, пойми, здесь, с тобой я не буду объектом всеобщих насмешек. Сначала я хотела попроситься к Тамаре Николаевне, но ….
И вновь вмешалась Ирина Юрьевна, - Не надо, Даша. Ей сейчас не до тебя. С Олегом у нее отношения разладились, и сынок мой старшой куда-то делся, - из утопающих в сеточках морщинок глаз Ирины Юрьевны скатились две слезинки.
Жалея бабушку, Даша обняла ее. Вот бы и ее саму тоже кто-нибудь пожалел, а еще лучше, полюбил, но не заданной родственной любовью, а со всей силой трепетной власти, от которой кружится голова и, сердце готово выпрыгнуть из груди. Так и просидели они весь вечер. О чем-то повседневном вещал телевизор, ежедневно продолжающийся ремонт затеяли соседи за стеной, лениво тикали часы в гостиной. К их ходу Даше еще предстоит привыкнуть. Именно здесь, на диване она сегодня будет спать. Бабушка выглядела очень несчастной, было непонятно, что ее больше удручает: уход Олега из дома или исчезновение родного сына, отца Олега? На Дашины расспросы она твердила: «не знаю». Не исключено, что бабушке что-нибудь известно, но она не хочет говорить. С какой-то стороны она права. Чего делится новостями, если откровенность ничуть не поможет? Как-нибудь, на днях, Даша еще раз попытается завести разговор на эту печальную тему, но предпринимать что-нибудь серьезное без одобрения бабушки, не стоит.
Маленькая двухкомнатная квартира на Таганрогской улице показалась Даше настоящими хоромами. Здесь у нее будет своя отдельная комнатка, у Подушкиных она жила в проходной, можно сказать у всех на виду. В бабушкиной гостиной стоял старый, но отнюдь не скрипучий диван, большой круглый обеденный стол, книжный шкаф, книги там, наверное, ровесники прошлого века, шкаф для одежды с бабушкиными нарядами. На мгновение, представив себя в этих старомодных платьях, простеньких юбках прямого покроя, скрывающих женственность кофточках, Даша усмехнулась. В них она будет смотреться лет на тридцать старше и уже никого, кроме пенсионера, изнывающего от одиночества, не заинтересует. А так хочется встретить человека, который полюбит ее, со всеми ее недостатками. Для него, единственного она готова разругаться хоть со всем миром, стать для любимого человека всем. Ворочаясь с боку на бок, Даша пыталась уснуть, но, то ли положение она занимала неудобное, то ли внутренний голос посылал ей немые предупреждения в виде спонтанных подергиваний мышц, глубокий сон все никак не шел к ней. Галка с соседней кассы, как-то рассказывала, что, когда сон долго не приходит, надо вспомнить о чем-нибудь приятном и приводила конкретный пример. Ухажер ее, имени его Даша не помнила, отправился на заработки в соседний городок. «У нас там, в Балашове все крупные селенья городами называют. Предупредил, что едет на месяц, мол, за меньший срок и денег не заработаешь. На свадьбу нашу он зарабатывать собирался, пояснила Галка. Ждала я месяц, второй, нет моего суженного. На всякий случай он мне адресок той стройки оставил. Списалась, выяснилось, что он там две недели проболтался и удрал. Тут меня злость взяла нечеловеческая. Думаю, попадись мне только на глаза. Сколько я ночей проплакала, уткнувшись лицом в подушку. Не вспомнишь, уж чего я  ему не пожелала: и чтобы ему кирпич на голову свалился, и чтобы с ним какая-нибудь краля, точно так же, как он со мной подло поступила. А вышло еще лучше. В драке он, горяч на слово был, с кем-то поспорил, что-то не поделили, начались разборки. Судьба мудро распорядилась, его соперник ранил его в самое мужское место, да так, видать, метко попал, что пришлось врачам ампутировать все порезанное. Вот оказалось, как провидение за измену карает, ни его новой девке, ни мне, да, пожалуй, некому из женского роду, он более без надобности. Что толку, что смазливый? Бесполое существо вроде сорняка». Даша ни один раз слышала сей поучительный рассказ, ей было невдомек, что здесь приятного? Последствия, пусть даже заслуженного наказания будут сказываться на протяжении всей жизни бывшего жениха Галки, так ведь ей от того не легче. Такой строгой расплаты она не пожелала бы даже Филиппу.
Вообще, считается, что все причиненное зло возвращается. Но названному братцу она не сделала ничего плохого. Однако, вряд ли, кто станет терзать ее измученное, нескладное, соскучившееся по ласке тело. Оно слишком податливое, для того, чтобы сопротивляться. И вот уже, от кого-то невидимого назойливые пощипывания в плечах, голени, постепенно все усиливаются, вызывая в ответ чувствительную резь, которая незаметно перешла в судороги.
Очнулась Даша так же внезапно, как и заснула, и первое, что она увидела, было встревоженное лицо бабушки, - Господи, Дашенька, что с тобой было? Тебя всю крутило, ломало. Я не сразу поняла, что с тобой не все в порядке, только когда ты головой об пол начала биться, испугалась сильно.
Даша слушала, мало, что понимая. Вероятно, с ней опять случился приступ той неизвестной болезни, которая на время лишает человека сознания и памяти. Ощутив, что нижнее белье у нее мокрое, Даша почувствовала неловкость. Она, наверное, и постельное белье замочила. – Бабушка, ты не пугайся. Так со мной иногда бывает. Вот только …, - Даша перевела потупленный взгляд с бабушкиного лица на постель.
- Что простыни мокрые, не переживай. Я уже все сменила. Как ты себя чувствуешь?
- Так средне.
- Может, скорую вызвать?
Не раздумывая, Даша ответила отрицательно, - Бабушка, я только, что вышла с больничного. Еще один мне так сразу не дадут,  возьмут и уволят, а мне, а нам, - поправилась девушка, - Нужны деньги.
- Не думай о них. У меня на книжке есть немного. Проживем.
Даша была непреклонна, - Нет, бабушка, я завтра выхожу на работу.
Ирина Юрьевна нехотя подчинилась, и предупредила, если приступ еще раз повторился, она вызовет скорую помощь. Остаток ночи Даша провела под бдительным оком бабушки. Измученная приступом девушка уснула лишь под утро. Не отдохнувшая, наскоро позавтракав, девушка отправилась на работу. Дурные предчувствия беспокоили ее с самого пробуждения. Что-то должно случиться, но где именно и что конкретно ее ждет?
В переполненном вагоне метро она постоянно ощущала на себе чей-то пристальный взгляд. Памятуя о происшествии с чужими перчатками, Даша ни единожды проверяла содержимое своих карманов, капюшона, пока одна нервная дамочка не процедила сквозь зубы: «понаехали тут с деревни, карманы прочищать». Несмотря на обидное замечание, Даша промолчала. Глядя на лица пассажиров, она была удивлена. У каждого третьего на физиономии нашло отпечаток уныние, смешанное с обозленностью, такое, пожалуй, встретишь лишь у пожизненно осужденных. Эту картину вывозимых на каторгу ей придется лицезреть каждую свою смену. Привыкнуть к подобному нелегко, но еще труднее свыкнуться с мыслью, что почти ежедневно, не дома, так на работе ее станет донимать мачеха. Будет спускаться с верхнего этажа в ее универсаме, и настраивать против нее коллектив. Правильно будет поговорить с ней, выяснить, чего добивается Нина Александровна, хотя об этом нетрудно догадаться. Ее алчная натура жаждет денег. Но я более не собираюсь жить с ней, поэтому ничего она не получит. Даша много раз про себя проговаривала предстоящее выяснение отношений. Оказывается, доказать собственную правоту непросто. Приводимые аргументы подвергались неоправданному сомнению, ее, чуть ни в лицо, назвали лгуньей. Каждый человек, хоть раз в жизни, но соврет. Не лгут только животные, потому … потому, что они – ангелы, это увещевание для мачехи – пустой звук. К концу поездки в переполненном, заселенном недоверчивыми гоблинами метро, Даша чувствовала усталость, сродни которой ей приходилось испытывать в дни, когда в универсаме проводились акции. Покупатели, а их и в обычные дни хватает, набирали всего «про запас», у касс выстраивались огромные очереди из любопытных людей, проверяющих не только содержимое собственной тележки, но и успевающих, заодно, проверить и соседскую. Кассиры вынуждены были работать, как автоматы, на пределе своих возможностей, порой выслушивая недовольство стоящих в очереди. Галке нередко приходилось подбадривать Дашу. «Не робей, подруга. Тут более половины не знают, чего им надобно, а приходят в магазин для того, чтобы потрепать другим нервы. Да, еще запомни, дорогая, все эти бездельники, не имеют ничего против себя. Они злятся на торговлю в
в целом». Слова соседки по несчастью служили Даше слабым утешением, но как читала она в какой-то умной книжке: «для того, чтобы оценить то, чем владеешь, на миг представьте себе, что будет с вами, когда лишитесь его». К чему требовать от жизни большего, если возможности невелики. Бабушка твердит, что ей нужно обязательно приобрести «серьезную» профессию, а для этого надо много и прилежно учиться. «Замуж тебе надо, ведь в конечном итоге женская сущность кроется в семье, а уж муж пускай тебя обеспечивает». Наверное, Галка права. Так ведь где отыщется тот единственный? Рисуя в воображении его портрет, Даша все чаще вспоминала Олега. Где он теперь? А, что, если привлечь к его поискам бабушку? С нетерпением дождавшись конца смены, Даша была сильно удивлена. Недоброжелательница ее, Нина Александровна так и не появилась. Дорога домой в переполненных вагонах метро показалась короче. Бабушку она встретила в печали и унынии.
- Что случилось? - заподозрив недоброе, поинтересовалась Даша.
Ирина Юрьевна не торопилась посвящать внучку в подробности произошедшего, - Да, так, семейные неурядицы. У тебя-то, как, Дашенька?
- Нормально. Народу в универсаме навалом, видно, не все деньги за выходные истратили. Бабушка, а об Олеге что-нибудь известно? – Даша быстро перевела разговор на другую тему.
- Нет. Сегодня Филипп заходил.
- Ну? – Даша смекнула, что бабушка недоговаривает что-то важное. Вглядываясь в полное, с крупными чертами лицо бабушки, Даша обратила внимание на то, что та отводит взгляд. Вот сейчас она посмотрела на нее мельком, и Даша вспомнила, что точно такие же светло-серые с миндалевидным узором радужной глаза есть у Олега, и смотрит он также виновато. – Бабушка, ты меня  обманываешь. Что случилось?
- Уж не знаю, как тебе сказать? Стыдно. Ну, да ладно …. Чего уж теперь, - махнув ладонью, будто отгоняя грустно мысли, Ирина Юрьевна промолвила, - Филипп приезжал и просил денег, якобы для Олега, по его просьбе, пять тысяч. Пока я ходила, снимала их с книжки, Филипп украл монеты из дедушкиной коллекции.
Даша сидела, как громом пораженная услышанным. Ранее ее названный братец таскал лишь сторублевки, отложенные на домашние расходы, даже нецке побоялся бы стащить, хотя ни раз намеревался. – Бабушка. Может, дедушка их сам куда-нибудь пристроил.
- Я самолично их третьего дня проверяла. Он – шельмец, чтобы заметно не было, круглые пластинки на место монет в альбом вставил, отчеканенные.
- Бабушка, на Филиппа не похоже, чтобы он вырезал и чеканил пластинки. Филипп – известный лентяй.
Ирина Юрьевна была непреклонна, - Но пропали монеты после его ухода.
- Бабушка, а что ты намереваешься делать?
- Ничего.
- Будешь молча вздыхать? Думаешь, я не вижу, как ты страдаешь. Я бы на твоем месте, написала заявление в милицию.
Ирина Юрьевна отрицательно покачала головой, - Жаловаться на близких людей – последнее дело. Представь, какой позор обрушиться на голову Павла.
- Бабушка, а где сейчас Олег? Филипп сказал?
- Нет. Мне теперь кажется, что про просьбу Олега, Филипп выдумал.
- Это на него похоже. Правду мы узнаем, поговорив с Олегом.
Почти несбыточная мечта. Пока бабушка собирала на стол, Даша извлекла с полки книжного шкафа альбом с фотографиями. Листая его, она с интересом рассматривала снимки. У бабушки здесь хранилось много такого, чего не было в альбоме у Подушкиных, старые снимки дедушки Олега. На них они с бабушкой еще молодые, и как преданно смотрят друг на друга. Вот на кого похож сам Олег – на деда. Та же копна светло-русых волос, та же нежность во взгляде на любимую. Листая страницы, Даша, наконец, нашла искомое – фотографию самого Олега в окружении выпускников медицинского училища. Счастливые лица их с оптимизмом смотрели в  будущее. Девушки в белых халатах выглядели серьезно и немного старше своих лет. Олег выделялся среди них, он – единственный, кто не смотрел в объектив фотоаппарата, словно думал о чем-то своем. Наверное, он уже тогда понимал, что медицина – не для него. Не менее трудно было бы представить его за кассовым аппаратом, обслуживающим покупателей. Нет, Олег слишком изысканный, утонченный во вкусах для этой неблагодарной работы. Фотографий Олега в альбоме оказалось всего три, результат того, что Олег скромен, в отличие от Филиппа, чье изображение можно было лицезреть через каждую страницу. Поморщившись, словно от резкой зубной боли, Даша закрыла альбом. Вечером, после ужина у нее будет, чем заняться. В книжном шкафу достаточно книг, всевозможных собраний сочинений, которые она непременно прочтет, но не все, конечно, а только самые увлекательные. Обладая познаниями книгомана, она добьется расположения Олега. Чтение – более подходяще занятие, чем просмотр, как две капли воды, похожих друг на друга, телевизионных сериалов. Бабушка пригласила ее к столу. Ужин состоял из котлет с макаронами.
- Кушай, Дашенька. Дома ты, небось, курицу или мясо привыкла есть, а здесь…
- Бабушка, что ты вздыхаешь? Все аппетитно и вполне вкусно, - ломая котлету вилкой и отправляя ее в рот, Даша ощутила на языке пряный вкус. Добавленные в фарш специи еще больше возбуждали аппетит, но котлеток было всего две, - Бабушка, а на сковородке кому котлеты?
- Тебе на завтра.
Ничего не ответив, Даша продолжала расправляться с предложенным. Котлеты были чуть недосолены, но это – дело поправимое. С сожалением отправляя последний кусок котлеты в рот, Даша бросила красноречивый взгляд на сковородку. Но бабушка ее не понимала или делала соответствующий вид. Жаль, что чай уже успел остыть, вдобавок, пить его было не с чем, а просто сладкий чай ее не устроил. Хотелось чего-нибудь вкусненького: тортика или хотя бы фруктового рулета, которые в изобилии продавались в ее универсаме. – Бабушка, а ты Нинке скажешь, что Филипп монеты украл?
- Не знаю. Она мне не поверит. Будет сына выгораживать. Павлу, думаю, сказать надо.
- Филипп чувствует свою безнаказанность. Ему ничего не будет за кражу. Он давно потихоньку таскает что-нибудь из дома. Однажды, когда я застала его на месте преступления, предупредила, что расскажу, он рассмеялся мне в лицо, и сказал, что никто мне не поверит. В следующий раз, когда был повод, я все доложила Павлу Олеговичу. В итоге, пропавшие деньги, обнаружили в кармане моей куртке. Да, бабушка, не удивляйся. Филипп не только ворует, но и поступает подло. Как-то раз он сознательно поссорил Павла Олеговича с Нинкой. Представляешь, бабушка, Филипп подделал подпись на какой-то бумаге из банка, кажется. На получении кредита. Мачеха тогда решила, что Павел Олегович взял кредит, не посоветовавшись с ней. Они сильно ругались, Филипп все слышал и лишь усмехался в свои крысиные усики. Бабушка, что ты вздыхаешь? Его уже не переделаешь. Если он украдет у чужих людей, его не пожалеют. Сидеть ему в тюрьме.
Вновь вздохнув, Ирина Юрьевна произнесла, - Какой бы он ни был, он, все-таки, мне внук.
- Бабушка, но разве можно любить вора? – в голосе Даши звучало искреннее сомнение.
- Родственников не выбирают.
- Разве можно простить подлость?
- Простить можно все, когда любишь, - добавила Ирина Юрьевна.
- Но зачем? – удивилась Даша. – Подлец от этого не перестанет быть подлецом, и вору это уроком не послужит.
- Может, человек, совершивший плохой поступок, призадумается, прежде, чем творить зло.
- Филипп точно не призадумается. Он привык брать от жизни все, не платя взамен. 
Стоило Дарье повнимательнее взглянуть на бабушку, как стало заметно, сколько огорчения ей принес этот недолгий разговор. Бессмысленно было спрашивать, кого она больше любит: Олега или Филиппа? Странно, они совсем разные, а любит их бабушка одинаково. Получается, она не делает разницы между добром и злом.
- Бабушка, а ты верующая?
- Наверное, да. Хотя в церковь не хожу.
- А как ты считаешь, если бы Филипп верил в бога, он не воровал?
- Не знаю. Ошибки совершают все, и верующие, в том числе, но человек верующий покается в грехе.
- О, это не про нашего Филиппа. Таких только тюрьма исправит.
- Господь с тобой. Такого и чужому не пожелаешь. Засиделись мы с тобой что-то. Ты иди в комнату, смотри телевизор.
Даша не стала помогать бабушке убирать со стола. Сама справится, решила девушка. Я за целый день наработалась. Удобно устроившись перед экраном телевизора, Даша щелкнула пультом. Почти по всем каналам демонстрировали сериалы, которые Даше не нравились. Слишком уж там все надумано, не так, как в жизни бывает. Единственный сериал, который Даше не был безразличен – «Не родись красивой». Даша часто воображала себя на месте главной героини. Как бы она поступила, в стремлении любви шефа? Бабушка, конечно, возразила бы, что любовь надо заслужить, а в то же время, не она ли все время повторяет, что «любят не за что-то, а просто так»?
За окном по-настоящему зимняя погода. Идет снег. Крупные хлопья, похожие на вату, парят в воздухе, повинуясь дуновению легкого ветерка. Протяни руку, и на ладонь непременно опустятся несколько снежных хлопьев, от тепла человеческого тела, превращающихся в капельки воды, или слезы, как она всегда их называла. Небеса плачут об утраченном, ведь не всем мечтам суждено осуществиться. Несмотря на обыденность жизни, на свете никогда не переведутся мечтатели.
Короткий звонок в дверь вызвал недоумение на лицах бабушки и внучки, прибежавшей на звонок. – Я открою, вызвалась она.
Перед тем, как открыть, она, следуя бабушкиному наказу, заглянула в глазок. Радостно забилось сердце. Кажется, он. Щелкнул замок, и на пороге Даша увидела Олега. В руках он держал торт, - Здравствуй. Бабушка дома?
Услышав знакомый голос, Ирина Юрьевна просияла от радости, - Дорогой наш Олежек, а мы тебя так ждали на мой день рождения, новый год …
Обняв бабушку, Олег передал ей торт, - Я не мог приехать на твой день рождения, но через курьера, я передал тебе розы.
- Я получила их. Спасибо. Мы каждый день о тебе вспоминали, мама твоя больше остальных расстраивается, что ты из дома ушел.
Олег перебил, - Я не уходил, а на время переехал к приятелю на дачу. Он просил за ней присмотреть. А вы как?
Ирина Юрьевна взглядом остановила внучку, рвавшуюся поделиться последними тревожными новостями, - Живем помаленьку. Даша вот пока со мной. На работу долго добираться, но ничего. К лету, может, поступит куда учиться. Скажи, Олег, - словно спохватившись, Ирина Юрьевна набросилась на внука с расспросами, - Ты давно с Филиппом разговаривал?
Вопрошаемый ответил не сразу, - Да, пожалуй, с начала осени или конца лета, точно не помню.
На его любопытный взгляд бабушка пояснила, - Филипп сказал, что ты попросил его взять у меня в долг пять тысяч.
Во взгляде светло-серых глаз читалось удивление, - Если бы я и просил, то к нему обратился в последнюю очередь. Думаю, он не стал бы ради меня затрудняться.
- Видишь, бабушка, я тебе так и говорила. Филипп – вор и обманщик. Когда в его семье станет известно об этом случае, скажет, что это Олег украл, - обратившись к брату, Даша добавила, - Мало того, что Филипп тебя оговорил, так он еще украл монеты из дедушкиной коллекции.
Подушкин усомнился, - Вы уверены? Филипп пару раз был у нас в гостях. Обошлось без всяких криминальных последствий.
- Это потому, что у вас брать нечего, - без всякого ехидства пояснила Даша.
- Ты так считаешь?
Что-то в интонациях его голоса показалось Даше насмешливым. Уж не над ней ли брат потешается? А ведь она не давала ему повода. – Знаю только, что вор везде найдет, чем поживиться.
- Я не люблю Филиппа, и в то же время, не считаю его вором, - признался Олег.
- А нам с бабушкой ты веришь? – так и не дождавшись ответа, Дарья начала терять терпение. – По-твоему, выходит, что мы  с бабушкой все выдумали?
Олег пожал плечами. Даша смотрела на него и не верила своим глазам. И за этого человека Даша собиралась выходить замуж? Сомневаться в их словах …
- Ой, забыла, - всплеснула руками бабушка Ирина. – Чайник выкипел давно. Пойдемте пить чай с тортом.
- Спасибо, я не хочу, - даже не глядя в сторону Олега, Дарья повернула в гостиную.
- Бабушка, Даша обиделась?
- Олежек, ей самой нелегко приходится, - оправдывала внучку Ирина Юрьевна, - Вы уж не спорьте.
- Я не собираюсь не с кем ссориться, тем более с сестрой. Филипп рассказывал давно еще, что у нее какая-то серьезная болезнь, вроде припадков. Я наоборот хотел ее… поддержать, -  сказано это было слишком неуверенно для того, чтобы походить на правду. Но Олег не сомневался, бабушка поверит ему и, может быть, будет более благосклонной к его просьбе, - Однако, все это после, а сейчас неплохо бы подкрепиться, - Бабушка, а у тебя ужин есть?
- Конечно, мой дорогой, котлеты с макаронами тебя устроят?
Любуясь любимым внуком, Ирина Юрьевна отметила про себя, что он еще больше подрос со времени их последнего свидания и, кажется, окреп. На его мальчишеском прежде лице уже пробивались первые усики. А глаза его, удивительно красивые, в нашу Подушкинскую породу, стали еще более бездонными. Почему Олежек их постоянно отводит, стоит ей лишь пристально взглянуть на внука?
- Спасибо, бабушка. Ты очень вкусно готовишь.
- А разве мама тебе не готовит?
- Мама… готовит, конечно, но не учитывает, что я не люблю вареный и жаренный лук. Его из котлет приходится выковыривать, - жаловался Олег.
Размешивая чай, он заметил, что бабушка как-то настороженно смотрит на него, в глазах ее обозначился вопрос, который она так и не решается выяснить, - Бабушка, а как прошел твой день рождения?
- Не очень хорошо, - призналась Ирина Юрьевна. – Гости переругались из-за всяких мелочей, стали друг друга обвинять и даже не внимали моим увещеваниям прекратить склоку.
Пора. Сердце Ирины Юрьевны забилось в тревоге, но более откладывать вопрос она не будет, - Олежек, почему ты дома не живешь? 
Бабушка догадливая. Сама подвела разговор к интересующей обоих теме. – Понимаешь, мама поставила меня перед выбором: или я иду работать к ней в детский сад или … Вообщем, я выбрал свободу действий. Тебе известно о моей мечте  стать писателем. Себя я уже давно таковым считаю, со временем окончания мною первого произведения. Теперь мне необходимо добиться читательского признания. Когда-нибудь, я его обязательно добьюсь, только мне требуется в этом немного помочь.
Прежде, чем Ирина Юрьевна полюбопытствовала: каким образом, Олег спросил, - Можно я поживу у тебя некоторое время?
Ирина Юрьевна растерялась. Вот так-так, еще один жилец. Олег воспринял ее молчание по-иному, - Бабушка, я не стану сидеть на твоей шее. Буду потихоньку искать работу.
- Живи, конечно, Олежек. Сколько тебе надо, столько и живи. Я очень желаю ребятки, чтобы у вас все было хорошо.
Ожидая, пока бабушка устроит его на новом месте, в гостиной, Олег смотрел в окно. Вот и закончилось его добровольное затворничество в Малаховке. Никогда бы не подумал, что так сильно он прикипит к обособленному от благ цивилизации дому. Однако, вернувшись в Москву, Олег почувствовал, как постылела ему городская суета, когда неизвестно, что еще произойдет, когда повсюду на тебя нацелено бдительное око видеокамер, а в сплошном людском потоке каждый, вроде, как бы сам по себе, лишь страх и ярость могут объединить разных представителей рода человеческого. Главное, что здесь, в центре цивилизации некому нет до него никакого дела и лишь снег, холодный и влажный, не обходит его стороной. Вот так он будет сидеть у окна, мысленно переговариваясь с героями своего повествования, и загадывать желания, несбыточные, как людские обещания. А жизнь с годами  будет ускорять свой бег, оставляя на его широкой ладони груз неисполненных надежд.