Тошнотики и больной медведь

                ТОШНОТИКИ


Много пришлось пережить тем сибирячкам, что росли в тяжкие военные годы. Поделилась со мной своим опытом орловская бабушка, Валентина Сергеевна Ребрик. 
В тысяча девятьсот сорок втором году жила наша семья в городе Красноярске. Отец воевал на фронте. А у моей мамы Елизаветы Ильиничны Ребрик было четверо детей. Я была младшая, Валя.

От отца не было писем несколько месяцев. А мы начали умирать с голоду. Тогда к нам приехал дядя Коля, брат отца. Он работал агрономом в подсобном хозяйстве Богунайского золотого рудника. Дядя быстро собрал нас. Двое детей, двойняшки, в том числе и я, не ходили от голода, хотя нам было уже по пять лет.


Погрузил дядя нас всех на поезд, и мы поехали. Хорошо помню, как остановились на станции Заозерная. К поезду подъехали большие сани с меховым пологом. Нас погрузили в эти сани, и мы отъехали. Ехали долго по темному лесу. Потом петляли по замерзшей реке. Так наши сани приехали в подсобное хозяйство Богунайского рудника. И нас поселили в большом бараке для рабочих- переселенцев. Там, где сейчас стоит Богунайская заимка.


Дали нам комнату и маленькую кухоньку. Мама нас раздела, а баба Настя сказала, что мы приехали очень удачно, сегодня банный день. Сейчас все пойдем в баню, тут рядом. Я не ходила. Мама взяла меня на руки, и мы пошли.


Баня была вся желтая из нового дерева. В предбаннике были желтые новые скамейки. Баба Настя тоже разделась и зашла с нами в баню. У нее в руках оказался большой кусок самодельного мыла и белая мочалка. В бане было замечательно, жарко. Пахло пихтовыми вениками. Мы все намылились, сели возле тазиков с горячей водой.
И вдруг зашли трое парней.  Они были голые и закрывали стыд мочалкой. Не волнуйтесь, сказала тетя Настя, у нас в Сибири моются вместе.  Потом мама нас стремглав намыливала и окатывала. И мы очень быстро вымылись. Вот тебе и банный день получился.

 На Богунае работала наша добрая тетя - Татьяна Ильинична Шпандарук, сестра отца.
Начали мы жить на новом месте. Помню, как к нам стали приходить совхозные рабочие, Аникины, Тихомировы, Шароновы. Все они удивлялись, что двойняшки не ходят. Что я с братом не ходила. Первое, что запомнила, это как меня кормили толчеными кедровыми орехами. До этого я их никогда не видела и не ела.


Деревенские женщины принесли нам мед, мороженую бруснику и  рябину. Нас стали приучать есть тошнотики. Гнилую сушеную картошку мы толкли, сушили, и из этого месива делали оладьи, которые назывались тошнотики. Лепили тошнотики также из мороженой картошки.


Так прошло три месяца, и началась весна.
Все ждали писем с войны, и я помню, как весь барак читал письма с фронта.
Весной на Богунай прилетали гуси, пестрые дикие гуси, их было много. На них охотились. И нам подарили одного убитого гуся и живую гусиху.


Гусиха жила с нами, спала  в комнате на коврике, потому что было еще холодно. А гулять ходила сама и ходила, как кошка, во двор. И во дворе в брошенной собачьей будке она несла яйца. Дикая гусыня осенью никуда не улетала, крылья ей подрезали.
К детям все относились с любовью. Помню, как мы однажды пришли к дояркам на ферму. У немецких детей были глиняные кружечки. Доярки наливали в эти кружечки молока и всех нас поили. Еще мы ходили на пасеку. Старый дедушка пасечник давал нам медовые соты. Соты мы разжевывали, а воск возвращали пасечнику. Вот так вот примерно раз в неделю мы ходили на ферму и раза два на пасеку.

Но интереснее всего было ходить в овечье стадо. Там пастух делал брынзу из овечьего молока. И давал нам по комочку очень вкусной и жирной брынзы.
Там добывалось золото. А нам как-то до этого золота было все равно. Есть то там нечего было. Золото и золото. Поэтому оно нас не привлекало.


Когда сошел снег, я встала на ножки. Весь поселок богунайский приходил смотреть на меня, когда я делала первые шаги. Мне запомнился этот день, потому, что наша комната была завалена подарками, это была сушеная черемша в пучках, грибы сушеные, сушеные ягоды. Появились у нас даже копченые рябчики.


Растаял Кан, приток Енисея, и все дети переселенцев стали ходить на рыбалку. Удочек у нас не было, и мы ловили рыбу так. Бросались в воду с наволочкой и ловили рыбу в наволочку. Вода ледяная, выскакиваешь весь синий, а в наволочке бьется большая рыбина. Ловили так даже небольшого тайменя. В воду прыгали по очереди. Наволочка была на всех одна. И улов делили по справедливости на всех. На берег выкладывали эту рыбу, и ее было много.


Мы шли гордые своей добычей домой. Дети уже несли своим родителям помощь. Можно было уже варить уху из вкусной рыбы, похлебка была уже не пустой.   
Когда совсем потеплело, старшего брата Сергея позвали собирать кедровую паданку в лес. Брату шел тринадцатый год. Они собирали паданку, и все разбрелись далеко друг от друга по лесу.

И вдруг брат Сережа видит, что к нему идет огромный медведь. От страха он заскочил на сосну. Сидит и плачет. Думает, конец пришел, медведь такой огромный, огромнющий.


Но вдруг он видит, что страшный медведь тоже плачет. И лапой смахивает слезы с морды. Затем медведь присел на бревно, как человек. И вытянул одну лапу вперед, продолжая плакать.

 Тут Сережа кое-что понял и слез с сосны. Он подошел к медведю. А медведь показывал ему на лапу. В огромной медвежьей задней ноге, в стопе торчала щепка. Большая щепка, примерно с вершок величиной. Сережа открыл свой рюкзак, достал перочинный ножик и самодельный бинт, который ему положила мать на всякий случай. Перочинным ножиком он стал расковыривать лапу, потому, что щепка находилась в стопе. Медведь не шевелился и не кричал.


Сережа вытащил занозу, намазал ранку свиным жиром и забинтовал, как мог. Бинтов кое-как хватило. Лапа была здоровая.
Медведь еще немного постоял и пошел в тайгу. Когда он дошел до первых деревьев, как-то по-особенному рыкнул, словно попрощался.


Потом Сережа смело ходил в тайгу и знал, что наши медведи его не тронут. 
Наступила осень. Мы пошли в начальную школу. Школа была за Каном в Ильинке. За рекой Кан и нас возили на баркасах через реку. Портфелей никаких у нас тогда не было. А сумки нам шили из мешков. Я хорошо запомнила, как отмечали в школе новый год. Елка была украшена гирляндами из кедровых орешков, нанизанных на нитку.


 На елку вместо игрушек насаживали драники. Вешали мешочки с жаренной гречневой крупой. А также вешали берестяные кружки. Это был подарок вроде туеска, только кружка. Дедом морозом наряжался начальник школы. Борода у него была из белой овечьей шерсти. После праздника все радостно съедалось.


А еще я запомнила весенние свадьбы волков. Как шли мы по замерзшему Кану из сельской школы в марте месяце. А по берегу Кана носились волчьи стаи. Потому, что волки праздновали свадьбы. В стаях было по десять и больше волков. Но они нас не трогали.


Приближался конец войны. У нас не вернулся с фронта брат мамы, Михаил Сергеевич Ребрик. И помню, какое было счастье, когда вернулась с войны его сестра, Мария Сергеевна Ребрик, фронтовой стрелок, героическая женщина - снайпер.
Был радостный вечер в теплом клубе совхоза. Угощение ставили за счет колхоза, поэтому народу было много. Ели горошницу с салом, горячие драники, была там и рябиновая настойка.


Вернулся с войны мой отец в июне сорок пятого года. И пошел работать в совхоз плотником. Он делал деревянные бочки и посуду для стряпни - лягушатники.
В двухтысячном году мне встретилась женщина, у которой есть еще бочка и лягушатник, сделанный моим отцом.


 Лягушатник это деревянная емкость, в которой заводят тесто на стряпню. Совхоз, в котором работали мои родители, был подсобном хозяйством Богунайского золотого рудника и назывался «Стахановец».
Я помню, как к нам привезли волжских немцев и ленинградских финнов. Так их называли. Их поселил в двухэтажные дома Богунайского рудника. Сначала мы все их боялись и сторонились. Но вскоре очень подружились. Немцы очень много умели. Они делали глиняную посуду, игрушки, и все это красиво раскрашивали.


Финны отличались молчаливостью. И в основном они были мужчины, женщин было мало. Финны имели огромный рост, богатырское сложение и они сами себе вязали одежду, Чулки, варежки, свитера, даже могли связать шерстяные брюки. Они покупали в колхозе мериносовскую шерсть, шерсть овец мериносов и вязали.


У всех местных детей был общий язык из сибирских, немецких и финских слов. Ну, например, на немецкий язык слово тошнотики не переводится. Немецкие дети разговаривали по-немецки. Но такие названия как кедр, тошнотики, рыба елец говорили по-русски.



Финские дети любили рассказывать, как папа вяжет. Описывали, как отцы их вяжут. Папы - финны вязали все. На коклюшках они на особом приспособлении вязали одеяла, покрывала, шторы и занавеси. Пряжу красили растительными красками. Выкапывали корень одуванчика, варили его и отваром его красили шерсть. Цвет получался вроде бы зеленый, не запомнила. У финнов все в доме дедали и рукодельничали папы.


Все мы из разных стран жили очень дружно, помогали друг другу. В воскресные дни собирались в чьей - нибудь квартире и пели песни. Слушали даже и немецкие песни, которые они исполняли под губную гармошку. Финны умели играть на дудках, которые сами и вырезали. Но финны все уехали, когда кончилась война. А волжские немцы остались, им ехать было некуда.


Я хорошо помню, как дядя Коля принес сибирское деревянное ружье. Сделано оно было из моченой мореной лиственницы. Ружье было трехзарядным. С ним ходил на волков. Потому, что от волков житья просто не было. Это не сказка, старинные деревянные ружья были тогда в ходу и широко применялись. Я помню, как финны просили дядю Колю продать деревянное ружье за вязанный лыжный костюм.


И весь обмен затевался, чтобы сходить на охоту. Такой же был голод, такой недостаток мяса.  Но убитого волка никто не ел. Волчье мясо не ели. Брали только шкуру. Боялись наверно бешенства или еще чего-то. 

Деревянный магазин в Орловке сделан из Ильинской начальной школы, в которую мы ходили. Когда скучаю по своему детству, я прихожу в деревянный магазин в Орловке.
Однажды ко мне приехал брат. Мой двойняшка, который сейчас живет в Саратове. Он захотел увидеть дом своего детства.


Мы переплыли на пароме Кан, перешли новый мостик на Богунае и подошли туда, где стоял наш барак. Там мы увидели роскошную заимку. Когда брат подошел к воротам, его встретил охранник. Брат сказал, что он хочет напиться воды из колодца своего детства. Охранник ответил, что колодец действительно тут есть какой-то, уже старый и им никто не пользуется, нет ведра.

Брат долго объяснял, что он приехал с Волги из Саратова, что он ехал далеко, что бы посмотреть на землю своего детства.
Но часовой не пустил его во двор. И сказал, что крикнет начальника караула, если он еще повыступает. И мы отошли на берег Богуная и просто посидели на бережку.


Мой муж Мягин отработал всю жизнь на химзаводе и служил в отряде особого риска. Он трижды ездил на испытание ядерной бомбы. Присутствовал на взрыве подземной бомбы, воздушной бомбы и в морской среде. Самое страшное испытание, это атомная бомба в воздухе. Рассказывал он так.


Мы лежим в окопах, а над нами взрывается бомба. Все сразу ничего не ощущали, но потом страшно болели и умирали.
Забыть наше время мы никогда не сможем. Столько всего пережили. Но больше всего из того голодного времени запомнилось это слово. Оладьи из гнилой сушеной картошки. Тошнотики.