Гоша и Лиля

Декабрь был неприлично теплым. Снег таял падая. Лужи быстро подсыхали, а опавшая листва, не убранная дворниками, пахла осенним лесом и почему-то грибами. И только густые ранние сумерки, спускавшиеся на город, предпраздничная суета, да выставленные в витринах магазинов украшенные ёлки, возвещали о приближении Нового года.
Холодное море было неколебимо,  низкая, короткая волна упрямо била в берег. Чайки важно шагали по опустевшему пляжу, а редкие гуляющие всматривались в синеющую даль. Январь был похож на раннюю весну, и только на Татьянин день вдруг пошел снег, крупный, плотный, а еще через день ударил мороз. Каждое утро с тщетной надеждой все смотрели на термометры, но  зима показала свой суровый характер. Воздух стал сухим и колючим, студеные улицы малолюдными, а вечерние посиделки  особенно уютными. И все же, зиме приходил конец. Кошка еще жалась к теплой батарее, но щегол на окне уже высвистывал свою весеннюю песню. Белое, низкое, тусклое солнце слепило глаза сквозь рваные облака, а ночью над городом нависало черное небо усыпанное звездами. Орион уже едва был виден из-за горизонта, и сердце замирало,  и торопило приход весны. Уже ждало прохладных весенних вечеров, золотых закатов и пьянящего аромата распускающейся зелени. Сердце билось чаще и громче. Вечерами воздух  был еще по-зимнему сладок, но днем уже пахло близкой весной. Солнце щедро отдавало свою энергию, и пусть врачи твердили об авитаминозе, – душа уже рвалась ввысь, и томительно ждала чуда.

Они жили, словно в параллельных мирах – ни разу не пересеклись, хотя жили в одном городе, на соседних улицах и даже ходили в одну и ту же школу, правда Лиля была на четыре года младше Гоши, а в школьном возрасте это разные поколения. Гоша страдал «комплексом полноценности».  Вот если ты такой умный – то почему бедный? На этот вопрос у него не было ответа. Бедным он не был, обеспеченные родители приобрели трехкомнатный кооператив, но жить с ними ему было в тягость. Отец в разъездах - дома почти не бывал, а мать, хоть и не работала, была занята своими, сугубо личными, делами.
Рано начавшая стареть женщина, отчаянно сопротивлялась натиску времени с помощью бальных танцев. Она и вправду хорошо танцевала, завоёвывая на разных конкурсах призы, а после шестидесяти просто стала преподавать в студии. Гошино детство не было счастливым, он мешал матери.
  - Гоша, - говорила она сыну, (вообще-то его звали Игорем, но это дурацкое попугайское прозвище намертво прилипло к нему), отстраняя его от себя, чтобы он не смял её бальное платье, – Гоша, когда сделаешь уроки, – вынеси мусор, и убери у себя в комнате.

Он сам разогревал себе обед, приготовленный соседкой, за небольшую плату исполнявшей роль кухарки, сам делал уроки. У него были способности к точным наукам - литература ему была скучна, но школу он все же закончил с золотой медалью. Легко поступил в политех, легко учился. Он не сторонился компаний, но друзей у него не было. Видимо все дело было в его ревности. Он ревновал ко всему, к чужой удаче, к чужому успеху, к чужой любви. Особенно к чужой любви. Стоило какой-то паре расстаться – он тут же, вороном кружил возле оставленной, предлагая услуги утешителя. Но стоило глупой девчонке клюнуть на дешевую приманку, как он, немного поиграв, цинично шутя, бросал её, словно она была виновата в том, что ранее объектом её внимания был не он. И та с удвоенной силой ненавидела сильный пол. Пытаться говорить с ним на тему жестокосердия, было бесполезно. Он словно не понимал, что с чувствами шутить опасно. И дошутился. 
  Первая красавица курса, пышноволосая блондинка Саша Ларичева, лучшая подруга последнего объекта Гошиных экспериментов «положила на него глаз». Она только что рассталась со своим парнем Димой, с которым по определению Гоша не мог соперничать. По Диме сохла добрая половина институтских девушек. Саша поддразнивала его, маня то полной неприступностью, то грустными, призывными взорами.
И он потерял голову.
Она жила в забытом богом районе города, где даже уличное освещение было непозволительной роскошью. Он провожал её, тратя на обратную дорогу чуть ли не полтора часа. Он по двадцать минут ждал её, то возле памятника Пушкину, то с билетами в кино, правда, успевая  в последнюю минуту продать их запоздавшей парочке. Саша подсмеивалась над его практичностью.
Она играла с ним как кошка с мышкой. То, распаляя его интимным полушепотом на ухо и молчанием с опущенными глазами, то  остужая резкой и ехидной насмешкой при всех.
Он пропал. Пропал, забросил занятия, и даже получил четверку по сопромату. Это немного отрезвило его. Под угрозу попадал будущий красный диплом, а этого он допустить не мог. Развязка наступила весной, во время предпоследней сессии. Сдав половину зачетов автоматом, он терся возле аудитории, ожидая выхода Саши. Та вышла, и молча, не обращая на него внимания, пошла в буфет. Гоша двинулся за ней, пытаясь заговорить. И только в буфете, при скоплении сокурсников, громко сказала: «Ну что ты все таскаешься за мной, нравиться доедать чужие объедки? Ну, и как, вкусно? Димка, иди сюда, полюбуйся на этого идиота».
Дима подошел и по-хозяйски уверенно положил руку ей на плечо. Та подставила ему щёку. Желваки заходили на Гошиных,  враз покрывшихся красными пятнами, скулах.
- Ах ты дрянь, кукла, - больше он не нашелся, что сказать
- Еще одно слово и я тебя изуродую, как бог черепаху, – Дима не шутил. Какие тут шутки?
Но Гоша, словно с цепи сорвался. Он не давал Саше прохода, а та словно отыгрывая реванш, выставляла его  на всеобщее посмешище снова и снова.  Летние каникулы не внесли никаких изменений. Все осталось, как и было. Он сох по ней. Последний год прошел как в угаре. Преддипломную практику они проходили на одном заводе, но она упорно не замечала его.  В ресторане, где отмечали выпуск, он даже не попытался пригласить её танцевать - это было просто бессмысленно, она выставила бы его на посмешище вновь.

Когда он, спустя несколько лет встретил Сашу с коляской, обабившуюся и слегка подурневшую после беременности, он почувствовал что-то вроде удовлетворения. А Саша просто не обратила на него внимания, бегло скользнув по нему взглядом, а может быть, просто не узнала.

Распределение ему досталось хорошее, папа постарался. Работа, пусть неинтересная, но зато пристойная оплата, плюс премиальные. При его спартанских потребностях  - хватало.
Он пристрастился к турпоездкам. Но не таким, где любопытствующие толпами разгуливают по узким улочкам Риги или Таллина, гуськом идут за экскурсоводом по Эрмитажу, а к другим. С рюкзаками и гитарами, в кедах, на электричках и автобусах, группами по пять - десять человек, то на байдарках по реке, то в палатках на Крымском берегу.
Ему не было равных в искусстве разведения костров. За недобрый язык в компании его недолюбливали - он не упускал случая бросить ехидное замечание в сторону каждого, допустившего оплошность. Его печалило только одно: с детства он был лишен и слуха, и голоса, и петь у костра романтические песни он не смог бы при всем желании. Хотя мучительно завидовал тем кто, зная всего три аккорда, мог вполне прилично подыграть себе, напевая «Милая моя, солнышко лесное». А завидовал он не умению играть и петь, его снедала зависть к тем взглядам, которыми девушки смотрели на юных эпигонов Визбора. И ему уже нечего было делать рядом с ними. Но все равно, он не бросал походы.
Особых друзей у него не было, так, все больше приятели. Он никогда никому не отказывал, если к нему обращались за помощью. Ему это нравилось. Он с удовольствием ощущал свою нужность. К месту, и не к месту вворачивал, что для него друзья - это главное в жизни, что нет ничего, чего бы он не сделал для друзей. Звучало это претенциозно и выспренно,  и второй раз к нему за помощью уже не обращались, стараясь обойтись своими силами. 
Он не курил и тщательно следил за здоровьем, с удовольствием проходя диспансеризацию каждый год, и с удовлетворением выслушивал врачей, по-прежнему, не находивших у него никаких хронических заболеваний. У него появилась новая страсть – йога. Любому желающему он буквально читал лекции.
Он знал обо всем. Филиппинские хилеры, тайны Шамбалы, йети, летающие тарелки, пришельцы, не было темы, на которую он не смог бы говорить. Когда на экранах замелькал Кашпировский, он понял - настало его время.  Он видел то напряженное внимание, с которым женщины внимали новоявленному гуру. Гоша внимательно следил за интонациями и манерами, перенимал движения и старательно копировал выражение лица. Уроки не прошли даром. Вскоре он заметил перемены по отношению к себе. Девушки стали прислушиваться к его словам, а после того, как он отметил, что эти перемены ревниво заметили и другие, на душе у него отлегло. Кажется, он нашел верный путь.
Внешне он тоже переменился. Свой военно-спортивный стиль он переменил на более богемный, стал носить шейные платки яркой расцветки и просторные вязаные джемпера. И эти перемены были положительно приняты прекрасным полом. Теперь он разговаривал тоном человека, хорошо знающим себе цену, пренебрежительно-снисходительным взглядом оценивал собеседников, и неторопливо выдавал резюме.
Когда пошло в гору кооперативное движение, он присматривался, а потом тоже включился. В складчину, на троих, открыли кооператив. Компаньоны были свои, проверенные, продутые на всех  ветрах друзья туристы. Но, то ли бизнес не пошел, то ли бизнесмены были никудышные, но они постоянно сидели в минусе. Денег едва хватало на покрытие расходов. Начались неизбежные «разборы полетов» с поиском виноватых. Два компаньона выразили Гоше недоверие в уровне компетентности, и он гордо ушел, хлопнув дверью. 
Делать было нечего. Из теплого местечка с постоянной зарплатой он ушел, а запасного аэродрома у него не было. Да и не согласился бы он работать «на дядю», после того, как вкусил вольных хлебов.  Но через какое-то время он  уже работал ассистентом на кафедре в родном политехе, это принесло ему некоторое удовлетворение.
Студенты, а особенно немногочисленные студентки, заглядывали ему в рот, и он, отчитав немногие свои «часы», подолгу торчал на кафедре. Здесь и встретил Лилю.

Поначалу она ему понравилась. Энергичная,  неунывающая, она производила с первого взгляда приятное впечатление. Она хмурилась, переставала шутить, когда он входил. В общем, была неравнодушна. Но черт её разберет, как именно. Было видно, что жизнь ее основательно потрепала. И хрипловатый, прокуренный голос, и прищур выпуклых зеленых, с желтыми искорками, глаз, и нездоровая полнота некогда стройных бедер, еще не скрывали былой привлекательности, но уже бросались в глаза крупные неухоженные руки с массивными перстнями, и нервное подергивание уголков губ. Весь ее облик был противоречивым, она еще не поставила на себе крест, но все же, все же…

Она не доверяла никому, да и характер у нее был еще тот! Разговаривала она громко, с командными интонациями, безапелляционным, не терпящим сомнений в ее правоте, тоном. С какими-то только одной ей понятными подколками и  подтекстами. А в сущности была она бабой несчастной, разведенка с ребенком, подростком, притом трудного характера. И отчаянно хотела притулиться к сильному плечу нормального мужика.
Но кто разглядит в этой бабище и душу нежную, привязчивую, и руки спорые, умелые. И потом, что же ты дурища, окрест вопишь, что все мужики сволочи? И бросалось в глаза, что обидели ее сильно, и уже давно. И простить бы ей обидчика, да забыть все обиды, и начать жить с чистого листа, но не смогла, не хватило ей ни великодушия, ни характера.
А может быть, трезво знала цену  и себе, и своему характеру. Что вряд ли найдется кто-то могущий оценить её по достоинству. А может быть, этих достоинств и не было? Может быть, все это было просто формой высокомерия, предупреждавшей возможные будущие неудачи? Дескать, не сильно и хотелось. Не очень-то и надо. Да нет, надо было, и очень надо, так что просыпалась ночью, задолго до рассвета, и металась по подушке, кусая губы.
Чем привлек её Гоша, впрочем, он уже давно был Игорем Васильевичем,  никто не знал. Но она его выбрала, сама не понимая, за что именно. А может быть, все дело было в том, что к тому времени все более-менее пристойные мужики, были разобраны?

Лиля приходила на кафедру рано, за полчаса до начала занятий. Включала чайник и делала себе большую кружку дешевого растворимого кофе.
Вынимала из объемной сумки пачку сигарет, закуривала, садилась  на стул и делала на столе «рабочий беспорядок». Когда появлялся кто-либо из преподавателей, она громко начинала возмущаться, что ручка не пишет. На чем свет стоит, ругала неразборчивый почерк своих студентов. В общем, её было сразу и много.
Гоша наблюдал за всем этим недолго. Перед Новым годом, на кафедре устроили традиционный «междусобойчик». Женщины принесли заранее приготовленные закуски, мужчины спиртное. И понеслось. Вообще событие рядовое, что-то вроде внеочередного неофициального заседания кафедры. Женщины делились новыми рецептами блюд, мужики обсуждали планы на предстоящие выходные, но Гоша всем приготовил сюрприз – гороскопы на присутствующих. Они были распечатаны на поздравительных открытках, и после прочтения вслух Гоша вручал их с пожеланиями счастливого нового года. Его наблюдательность, подвешенный язык, помогли завоевать всеобщее внимание. Некоторые из гороскопов попали в точку.
Лиля вначале слушала невнимательно, но, послушав, заинтересовалась и свой гороскоп слушала, потушив сигарету. 
- И откуда вы все это знаете? – спросила Лиля.
- Астрология – это точная наука, - снисходительно ответил Гоша.
- Вы и гадать умеете?
- Я много чего умею, - польщенный её внезапно вспыхнувшим вниманием самодовольно ответил Гоша.

В общем, он пошел её провожать. Лиля снисходительно принимала робкие ухаживания Гоши. А он не спешил, не торопился. Хоть и сам не понимал, нужна ему эта женщина, или нет. Но Лиля уже оседлала идею добиться его.
В мае, как всегда, все повыползали на природу, ну и Лиля с Гошей впервые вместе выехали на шашлыки. Лиля прихватила своего сына Виталика, пообщаться с дядей Гошей. Парень увидел его впервые, и остался недоволен.  Что ему не понравилось - осталось загадкой, а может быть, все было до слез просто – детская ревность. Гоше парень тоже не понравился.
Во-первых, ребенку, как его называла Лиля, было уже двенадцать, а в этом возрасте Гоша был вполне самостоятельным парнем, и то, что Лиля «носилась» с сыном  - было для Гоши слишком сильным раздражителем. Сдерживаться он не умел, да и не считал нужным. Поручив парню развести костер, он прочитал целую лекцию, о том, как древние люди добывали огонь.  Лиля присматривалась к тому, как складываются отношения у сына и потенциального кандидата с тревогой. Что-то ей подсказывало, что гладко здесь не будет. И она сделала ошибку - она взяла сторону Гоши. Принялась подтрунивать над сыном за неумение добыть огонь с помощью спичек и бумаги. И когда Виталик, в ответ на упреки буркнул себе под нос: «дурак не тот, кто не понял, а тот, кто плохо объяснил», она вспыхнула и стала стыдить сына. Парень надулся и больше в разговоры не вступал, бродил поодаль, и даже плохо прожаренные шашлыки ел молча, не поднимая глаз.
 Лиля старалась исправить ошибку, уговаривала себя и Виталика, что Игорь Васильевич со всеми «так», но парня переубедить было невозможно. Он только спросил: «Он, что, теперь с нами будет жить?»,  Лиля залилась краской и ничего не ответила.

В конце мая Лиля ненадолго отправила сына к бабушке, и Гоша несколько раз оставался ночевать у неё. Они вместе приезжали на работу. Хотя Лиля и Гоша не афишировали отношения, скоро на кафедре непосвященных не осталось. Гоша поделился с товарищем, а Лиля с закадычной подругой. И, как всегда, подробности обрастали новыми деталями, иногда абсолютно ничего не имеющими с истинным положением дел. 
      
- Да? А как мужчина он? Ну, в постели?
- Ой, поговорить они все любят, а так, - она слегка скривила губы.
-   Мне тут посоветовали, возьми бутылку коньяка, и вылей в неё или женьшеневой настойки или элеутерокок, грамм пятьдесят. Очень мужикам помогает, особенно тем, кто в себе неуверен. Только так, чтобы он не знал. Как говориться – почувствуйте разницу.
- Ты это серьезно?
-  Да проверено, не сомневайся. Действует безотказно. Только коньяк возьми «покруче», какой-нибудь французский, или на худой конец греческий.
 
Подействовало или нет, Лиля не рассказала, но между ней и Гошей и словно кошка пробежала. Случилось это уже незадолго до летнего отпуска, когда Виталик вернулся от бабушки. Лиля решила все же, что Виталику невредно будет пообщаться с Игорем Васильевичем еще раз. Авось, наладятся у них отношения. Очень ей хотелось, что бы все было гармонично. Но то ли форсировала события, то ли Гоша что-то заподозрил, но повел он себя странно. Задевал парня резкими интонациями, обращаясь с ним снисходительно, словно Виталик был олигофреном. А может быть, он избрал такой путь к расставанию с новой подругой, слишком рьяно взявшейся устраивать свою и его личную жизнь. Кто его знает?
Короче Виталик вспылил, сказал что-то резкое, а Гоша не нашел ничего лучшего, как схватить парня за шкирку и, повалив на пол, заставил отжиматься от пола, приговаривая: «Отожмешься десять раз, а потом рот открывать будешь, малявка!» Лиля обмерла, она еще не видела Гошу таким, ей стало жаль сына, и она поняла, что её отношения с Гошей, даже если они и сложатся, будут отравлены её виной перед сыном за то, что не смогла уберечь от унижения. Что Виталик никогда не простит, и никогда не забудет обиды. «Гоша, прекрати немедленно!», - только и воскликнула она, помогая сыну подняться с пола. Лиля так и не поняла, было ли это тонко рассчитанным ходом, или просто естественной  реакцией на грубость подростка. Но отношения их испортились, они отдались друг от друга, и не пытались больше делать шагов к сближению.

Сидя по утрам перед зеркалом Лиля всматривалась в своё отражение. Настроения это не прибавляло. Она коротко постриглась, и перекрасилась в  блондинку. Она пыталась догнать уходящий поезд. Вторая попытка оказалась неудачной. Гоша - это было совсем не то, о чем она мечтала. И отношения с сыном для неё были важнее. Ну, ничего, возможно это удастся ей с третьей попытки.

А в конце августа кафедру облетела новость: Игорь Васильевич женился.
Лиля с недоумением смотрела на Гошу. Студенточка, на которой женился Гоша, была ей хорошо знакома, про таких говорят - «звезд с неба не хватает». Хваткая, самоуверенная но недалёкая. Лиле казалось, что она неудачно выбрала вуз, ей бы в торговый пойти, или на худой конец, в институт пищевых технологий, кой чёрт её занес в политех? Может быть в поисках мужа? Вуз-то технический. И успехом у парней она не пользовалась, несмотря на привлекательную внешность. Парни не приняли её в свой круг, да  и о чём разговаривать с поклонницей Киркорова и Баскова любителям Шевчука и Бутусова. Виной тут был, скорее всего, не снобизм, а молодое неприятие компромиссов. Спустя пару месяцев Гоша резко потускнел, погрустнел, на кафедральные посиделки не оставался, как-то поутих его самоуверенный задор. Лиля иногда ловила на себе его  вопросительный взгляд, но эти вопросы ей уже были неинтересны. 

Как электроны не могут свободно переходить или перескакивать с орбиты на орбиту - так и люди, обречены болтаться именно на той   орбите, которая предназначена именно для них, и только для них. И нечего рыпаться! И есть только крохотное пространство, в котором он может существовать. Похоже, что законы физики действительны и для человеческого общества. А тех, кто вопреки законам физики нарушает эти правила – ждут самые непредвиденные последствия. Молодость заканчивается в тот момент, когда вдруг понимаешь, что жизнь - это дорога в один конец, что обратной дороги нет. Как скряга начинаешь ценить каждый день, каждый час, трясешься над минутами и секундами. И жизнь постепенно превращается в пытку. Терзаешься угрызениями совести за убитое впустую время. Наконец, мы просто не умеем читать знаки судьбы: на долю каждого человека выпадает и счастья, и страданий, и трудностей поровну, но неравномерно. Одному достается счастливое детство, беззаботная юность, обеспеченная зрелость, а потом – все. Точка.  Вдруг приходят и болезни, и страдания. Он кричит: за что? И ведь, глупый, не понимает, что все то, что у него было - это предоплата за то, что ждёт его впереди. А другой бьется, бьется всю жизнь, а гляди - все наладилось, дети ладные выросли, а внуки просто загляденье.
Недаром  мудрые люди говорят: «Делай, что должен и пусть будет, что должно».