Болотников. Особая миссия царёва агента. Пролог

18 октября 1608 года, Каргополь, набережная р. Онеги

Стылая вода угодившей в октябрьский плен реки вязко несла на своей глади беспечно раскачивающихся чаек. Эти беспокойные птицы зорко кружили над синеватой водой течения, высматривая в его потоке полусонных рыбёшек, обречённо вилявших в прозрачной глубине. Теперь некогда юркая добыча едва не вмерзала в густую водную гладь, которая по ночам у берегов уже покрывалась тонкой и ломкой ледяной корочкой. Крикливые пернатые где-то вдали от берега плюхались в реку с разгона, с поразительной быстротой превращаясь из тучных и неуклюжих обитателей прибрежных склонов в стремительные снаряды, метко бьющие в медлительную цель и вздымая над поверхностью шумные фонтаны брызг. И, спустя мгновение, силуэт удачливой птицы появлялся неподалёку от места падения, сжимая в сильном клюве беспомощно бьющееся тело скользкого снетка. А ещё через миг вверх взмывала пара угловатых крыльев и неслась к высокому утёсу, что возвышался на том берегу, к своим бесчисленным ноздреватым гнездовьям. Иные же избирали другой способ, не решаясь погружаться на глубину. Такие извлекали рыбу из воды, просто выхватывая её шершавым клювом на плаву.
Вдруг у самых извилин невысоких серебристо-холодных волн разыгралась настоящая битва – двое охотников разом ринулись вслед за одной блестящей точкой в воде, и чуть было не рухнули плашмя, столкнувшись в двух взмахах крыльев от реки. Сквозь оперение одной из чаек выступила тёмно-багровая кровь, и ослабевшую птицу немедля подхватило бегущее к югу русло. Другая оказалась проворнее, то и дело пыталась взлететь на подбитом крыле, не разжимая плоского клюва с трепыхавшимся обедом. Но удар был слишком крепким, чтобы после него отыскать силы, оправиться и взлететь ввысь. И птица, сумевшая вырвать у соперника добычу, тяжело и лениво зашлёпала к берегу, чтобы расправиться там с уловом в одиночку. Однако полакомиться жирной корюшкой не довелось и выжившему. Покалеченный рыболов быстро был замечен энергичным и наблюдательным конкурентом. Оказать наглецу должного сопротивления раненый добытчик не решился. Предугадав исход несостоявшейся схватки, он предпочёл раскрыть клюв и услужливо уступить доставшуюся такой ценой пищу полному решимости разбойнику, а сам трусливо заковылял к прибрежным зарослям сухого малинника. И снова над спокойной Онегой понеслись протяжные крики – до двух выбывших из игры особей никому не было дела.
Крепкого чернобородого человека, невольно заглядевшегося на необозримый простор растянувшихся за речной излучиной заливных лугов, раздражённо подтолкнул в спину концом бердыша озябший стрелец в алом кафтане. Арестант чуть быстрее зашагал дальше, но взгляда от неба не отвёл. Как же ему хотелось сейчас туда, к этим независимым, свободным птицам! Но, увы, совсем скоро его безжизненное тело уйдёт в противоположном направлении, глухо ударится об каменистое дно, ненадолго привлекши внимание глупых и любопытных рыбёшек. Хитрый Шубник и здесь нашёл ловкий способ обойти свои обещания. Никто из одолённых бунтарей и в самом деле не прольёт крови, но это вовсе не значит, что всякий, угодивший в застенки Разбойного приказа, будет помилован. О том, что существуют и бескровные способы казни, пронырливые людишки находчивого предателя просто умолчали.
Двое стрельцов возвели приговорённого на крутой землистый обрыв, вечной тенью нависший над изгибом русла, хмуро выступавший над сыпучим берегом и выдающийся над ним до первого глубокого спуска Онеги. Галдящая ребятня пыталась ускользнуть от сурового надзора своих отцов и вскарабкаться следом, дабы своими глазами лицезреть казнь и потом похваляться перед своими сверстниками, что лично видели, как царёвы люди расправились с неугодным гилевщиком. Правда, смотреть тут было, в общем-то не на что – сейчас этот здоровенный детина накинет на голову рогожевый мешок, потуже затянет его у шеи. А руки за спиной связаны уже давно – разве что ещё выдастся полюбоваться этим светом на пару мгновений подольше, пока палачи проверяют, крепок ли узел. Чернобородый пленник обернулся к сгрудившимся у подножия склона горожанам, вскинул взор на видневшиеся вдали купола Христорождественского собора с его тесовыми кровлями. По православному обычаю следовало бы осенить себя крестным знамением, да и у мира попросить прощения, ежели остался перед кем в долгу. Но связанные за спиной руки не позволили арестанту совершить поспешную ошибку – на пороге гибели в чернокудрой голове преступника промелькнула последняя непокорная мысль. Изловить всех до единого, кто ещё недавно шёл с войском на Москву, у царя всё равно не выйдет. Притихнут, затаятся по самым глухим уголкам Руси те, кто пуще лютой смерти ненавидит отъевшихся бояр. Бояр, что в угоду своей мошне готовы продаться всякому, кто посулит безбедное и беззаботное будущее. И немного осталось Ваське в Кремле сиживать – сметут его скоро не те, так другие. А выкрикнутый царёк, поди, и тут выкрутится – уж больно склизок. Сиганёт в кусты, как та подбитая чайка, отступит, а сам сызнова станет исподтишка придумывать интрижки. Нет – не хотел теперь пленник к чайкам. Там, в небе, всё то же самое – так же льётся безвинная кровь и даже есть такие же подлые души. А он и после смерти должен оставаться верным выбранной стезе, знаменем для продолжателей великих деяний первого боярского царя. И потому запомниться несломленным вот этим простым жителям Поля, не ведающим толком причины опалы. Пусть шепчутся, дескать, помер, как басурманин, не помолившись на золочёные соборные кресты – ему теперь уже всё едино, а вот народная молва сделает своё дело лучше всякого доверенного гонца, разнесёт злые толки по русским землям, а там, глядишь, и до нужных ушей сии странные вести докатятся. И отыщется новый воевода из дворян, и встанет Русь сызнова супротив замшелости боярской…
Но ему того уже не суждено увидеть. Так и не решившись отдать дань православной традиции, не склонившись пред позолотой пятиглавого храма, осунувшийся и отощавший узник пронзительно взглянул на ката, хладнокровно испытывавшего на прочность грубую толстую верёвку. И тут взор его колко и болезненно сцепился с чем-то неправильным, необъяснимым и не вписывающимся в зловещую предсмертную осеннюю хмарь. Один из стрельцов примеривал к своей мозолистой ладони деревянную резную рукоять лёгкого недлинного ножа. А значит, всё произойдёт иначе – судьбу арестанта, с которой тот успел уже свыкнуться, изменит вот этот невзрачный клинок. Да только ликовать прежде времени не стоит – у служивого на уме может быть одно из двух. Нежданным подарком окажется внезапное спасение, коли ратник порешил вызволить бывшего атамана из лап старого боярина, дорвавшегося до царского трона. Конечно, одному с ножом против нескольких крепких молодцев своего же разрядного полка – риск немалый, почти верная гибель. Правда, стрельцов тут – по пальцам пересчитать, а вот промеж собравшегося на утёсе люда могут оказаться и наученные мужички, которые по условленному знаку кинутся со всей своей босяцкой удалью на охрану. Но ратник уж слишком смело подкидывает клинок в руке, не таится, ничуть не опасается, что будет заподозрен в злом умысле. Выходит, заговор тут ни при чём. Тогда…
Так и есть – двое обступили с боков, вцепились в могучие плечи. Третий зашёл сзади, схватил за кудрявый загривок, потянул вниз, до хруста в кадыке запрокинул обросшую голову назад. Потешается Шубник напоследок – всякую мелочь упомнил. Не забыл и о знатности рода своего кровного ворога, о его высоком происхождении, которое не принесёт его последнему представителю ничего, кроме ужаса нестерпимых страданий. Простого мужика или худородного дворянина ждала бы коли не плаха, так петля, а там дух испустишь быстро, и ждать не придётся. Разве прежде плетями попотчуют, да малость на дыбе кости вывернут – ну так уж не впервой, всё одно помирать. Но не всякому, висевшему на дыбе в кирпичных тесных подвалах, не всякому выдержавшему испытание огнём и прошедшему через сотни батогов, суметь унять этой пронзительной боли, с которой калёное железо впивается в раскрытое око, не лишиться чувств, когда с омерзительным хлопком лопнет его оболочка и вынести собственный истошный вопль, пытаясь заглушить им дикие муки, что заполняют глазницу кровью, смешавшуюся с ещё тёплой, но уже бесполезной жижей глазного яблока…
Душераздирающий, нечеловеческий рёв разнёсся далеко над рябью молчаливой Онеги. Ослеплённый заметался по каменистому склону, дёрнувшимся богатырским плечом задел стражника, едва устоявшего на ногах, сам повалился на колени, измарав бордовыми каплями окладистую бороду. Бабы уткнули головы чад в свои подолы, но те выворачивались из заботливых рук матерей, норовя хотя бы мельком взглянуть на пугающее зрелище. Где-то в гурьбе сгустившейся черни, пробудившись от вопля казнённого, заорал младенец, и под эту лютую какофонию по толпе просквозил неуверенный ропот:
- Труслив царь, вот и предаёт смерти того, кто смел, да силён.
- Казак-то ведовством царя извести норовил – на то злодейство ещё Годунов его подбивал, - подхватил хилый похмельный старичок со взъерошенными волосёнками. – Про то мне верные люди гутарили, те что сами видали, как Бориска ночами по крышам на метле скакал с чёртом на пару.
- Здоров ты байки травить, Прохор! Допрежь проспался бы, а опосля и сказывал. Несёшь невесть какую околесицу с перепою! Всяк про то ведает, что тёмными делами Шуйский промышляет, а атаман на чистую воду его вывел! За то и сказнят нонче Ивашку.
- Род борисов хошь и от татарина пошёл, а крепко били при нём нечестивцев. Нынешний же старик с пашою знается, а Ивашка – казак добрый, в былые времена немало злодеев басурманских в Диком Поле посёк!
- Да не в басурманах тут соль. Иван за Годунова стеной стоял, вот и невзлюбил его Шубник. Не по нутру Ваське указы борисовы пришлись, так и порешил, проклятущий, со всеми его знакомцами разделаться. Кого в темнице удавил, а кого, вон, в воду посадить удумал.
Один из наблюдательных стрельцов шмыгнул в гущу угрюмых горожан, и вскоре извлёк оттуда тщедушного мужичонку в пыльном, с прорехами зипуне.
- На государя клеветать?! – Угомонил ярыжка съёжившегося бунтаря хорошей зуботычиной. – Народ на гиль подбивать вздумал? Никак, следом за вором в реку захотел? А ну, дядя Митяй, угости-ка молодца берёзовой кашей!
Рябой и глупо ухмылявшийся Митяй, только и ждавший, когда ему будет дозволено на ком-нибудь размяться, сдавил в ладони срезанный с обеих концов прут в локоть длиной и замахнулся на свою жертву. Мужичонка заскулил, зажмурил глаза, а Митяй остановился лишь, когда отсчитал не меньше дюжины батогов. Затем пнул пострадавшего в окровавленную спину, тот рухнул наземь и распластался в склизкой октябрьской грязи. Попытался подняться, но ноги подкосились, старик закашлялся, по рыжей мочалистой бороде потекла кровь. Успел воздеть голову к равнодушным соборным куполам, безучастно взиравшим на всё, происходившее внизу, занёс дрожащие соединённые персты над головой, но перекреститься не смог – хрипло и часто задышал, сплюнул кровяной сгусток и повалился навзничь.
- Всё, отошёл сердечный, - почти весело заключил дядя Митяй, довольный собой, зорко оглядывая мрачную запуганную толпу. – А то ишь чего удумали – самого царя последними словами поносить! Неча тут смуту зачинать!
- Ступайте лучше по избам своим, - посоветовал тот, что приволок Митяю мужичонку. – Да посноровистее шагайте, куда шли, покуда Митяй ещё пуще не разгневался, да начал вас через одного батогами охаживать!
- А ты бы не разгонял люд честной, стрельче, - корчась от боли, процедил сквозь зубы Иван. – У боярина твоего плетей, да плах на всех не хватит. Теперь недолго полуцарю кафтан становой нашивать. А вам, миряне, довольно терпеть Васькины пред… - стрелец оборвал слепца на полуслове, от души вмазав юфтевым сапогом по заросшему скривившемуся лицу.
- Пора кончать его, покуда вдругорядь город не взбаламутил, - намекнул ратник Митяю. Тот ответил привычной радостной улыбкой, и проворно натянул на голову казаку давно заготовленный мешок. Потуже затянув узел у шеи, Митяй под стянутые верёвкой руки поднял осуждённого, другой служивый ухватил казака за ноги. Атамана доволокли до самого края обрыва, надрываясь от тягостной ноши, раскачали над пропастью, и морозная зыбь Онеги сомкнулась над погибшим.
Неразговорчивые горожане зашаркали прочь от проклятого утёса. Каждый из них толковал эту казнь по-своему, не было разногласия только в одном убеждении – вместе со смертью князя и донского атамана Болотникова погибала и надежда на новую жизнь, которой с такой свежестью повеяло ровно десять лет назад из самого Кремля. Россия, едва начавшая расправлять крылья после тёмной эпохи грозного царя, не сумела удержаться на лету и опять под гнётом отживающей свой век боярщины опустилась в замшелую застойную трясину прошлого.

***
Заказать электронный вариант книги можно, отправив заявку на электронную почту, указанную в разделе "Контакты" на официальном сайте (ссылка внизу страницы).