Натюрморт

Обыденность хуже всего. "Обыденность смерти подобна", - думала она. Но легко ли каждый день наполнять ярчайшими красками? Где сердцу взять столько оттенков? Из эмоций, конечно. Но мир так скуден, и праздник жизни кажется таким далеким. Ей говорят «это возрастное», «с годами ты станешь думать иначе»… Но кто эти люди? Почему они не заполняют ее сердце, почему они не вливают в него новые порции красок? Она не знала и знала одновременно. Они подобны древним статуям, таким ветхим, что никто не помнит, когда и кем, и в чью честь они возведены. Холодный шершавый камень. Хоть молотом колоти, а красок все равно не будет. Она как пустой стакан из натюрморта, окруженный сочными фруктами. И вроде бы картина удалась, и замысел понятен, и цвет неплох, но пустой стакан остается пустым. И публика задумывается (а, может, и нет): «Кто же его осушил?» или «Был ли стакан пуст с самого начала?». Как разница? История взаимодейтсвия с окружающими не добавляет ей всей полноты ощущений, не добавляет ее сердцу красок. А эти гендеры, новомодные рассуждения о них. Боже, как она устала. «Веди себя как женщина.» «Веди себя как мужчина». «Ты настоящая женщина.» «Ты ненастоящая женщина.» Ну сколько можно? Она предпочла бы быть никем, чем продолжать делить мир на черное и белое и выбирать одну из этих сторон. Чертов двуполярный мир. Борьба и единство противоположностей? Кто ж определит чему противоположен ветер в горах или шершавое дно океана, или катушка с нитками из бабушкиной шкатулки, либо сон новорожденного или страсть коровы к сочной зеленой траве? Растерянность, вот к чему ведет неопределенность. Обществу нужна ясная опора в суждениях, чтобы понять: вот стакан и он пуст, почему он пуст и кто его принес. Важна ли публике уникальная история стакана, имя мастера, выполнившего работу? Может быть публике интересно знать, какой у стакана объем или, к примеру, посмотреть на его стенки под микроскопом, чтобы разглядеть невидимые глазу сколы и трещинки?
Она зависла в воздухе, забыв, что стоит на земле. Когда глаза становятся стеклянными, смотрят сквозь предметы, и действительность замедляется, люди начинают думать, что что-то с ней не так. А ведь люди всегда смотрят, они именно такого момента и ждут, чтобы заметив неточность, поправив манжеты, выпрямиться, выйти на сцену, взять микрофон и продекламировать окружающим: «Она проиграла. Она забыла роль.»  А другие, завидев происходящее, едва уловимыми движениями приспустят маски, усмехнутся и подумают: «Да, она и в прямь сдалась. Жалкое создание. Такая молодая и уже утопает в грезах. Но мы то стоим твердо. Мы выстоим. Мы знаем свои роли. Мы гордимся собой.»
Чему было бы сдаваться, если победителей нет? А судьи кто? И в этот момент публика восхищается яркостью и реалистичностью фруктов в натюрморте. Мысли о стакане уходят на второй план, и на арену выходит голод. Голодание – неотъемлемая часть человеческой души, лишь от голода мы понимаем, что «хватит» или «нужно еще», понятие меры становится ощутимым. А у нее голод был всегда, она никогда не была сытой, и никогда мера не становилась для нее ощутимой, обретшей плоть в ее сознании. «Инфантильная девочка». «Глупышка». «Просто дура». И миллионы, миллионы сравнений. А как дать название без сравнения? Если не с чем сравнивать, значит, ты никто. Так получается? А она и была никто, и никем хотела быть остаться до конца. И ей было немного обидно, что ее отсутствие в системах и классификациях предметов и явлений не было обнаружено. Она никто. Из никоткуда. Не для чего. Не для кого.
В это время маленький ребенок замечает на стакане с картины малую каплю воды, и как ему показалось, в этой капле отражалось женское лицо. Возможно это лицо художника, его скрытый автопортрет в миниатюре. Но ребенок настолько мал, он еще не знает, что картины рисуют люди.