След на земле Кн. 2, ч. 3, гл. 51. Польское гостеп

Глава 51.  Польское гостеприимство
(сокращенная версия романа)

1
       Лесная жизнь комсорга полка лейтенанта Никишина и его сослуживцев-политработников: парторга полка капитана Ратушного и агитатора капитана Олейникова, а так же их общего ординарца сержанта Клубикова скоро вошла в привычную колею. Землянка была отстроена, печь в ней установлена и уже не было необходимости искать убежища на польском хуторе. Здоровье Егора тоже восстановилось, и он полностью отдался работе.
       По утрам, в шесть тридцать утра по команде «Подъем» они выходили из землянки,  занимались зарядкой и утренним туалетом. В семь тридцать, выбритые и начищенные они являлись на завтрак в полковую столовую, сооруженную под навесом для командного состава. В восемь тридцать они были уже в подразделениях. Первые два часа отводились политработникам для проведения политзанятий, пропаганды и агитации, воспитания в бойцах ненависти к врагу. Одним словом, все напоминало Егору работу в запасном полку.
       Те же занятия по огневой и тактической подготовке, разве что без строевых занятий. Все-таки упор больше делался на отработку тактических приемов ведения боя. Вот, например, предстояло отработать действия по форсированию водной преграды, захвату плацдарма на противоположенном берегу и его удержанию. Ведь полку в скором времени предстояло пересекать большую польскую реку Вислу. К этому нужно было основательно приготовиться. А сколько ещё рек придется форсировать на пути в Берлин, можно только было догадываться. Егор всегда принимал участие во всех занятиях, наравне с командирами взводов. В боевой обстановке политработник всегда должен был быть готовым принять командование на себя.
       Одним из пригожих солнечных денечков, которые установились спустя полмесяца  после прибытия и разбивки лагеря, Егор не пошел на занятия по огневой подготовке. Ему нужно было успеть подготовить и отправить в политотдел дивизии отчет о проделанной работе среди комсомольцев и несоюзной молодежи за первую декаду октября. А работа была проделана большая. Кроме политзанятий в подразделениях, по его инициативе были проведены комсомольские собрания по всех ротах и спецподразделениях с повесткой дня: «Место комсомольцев полка в бою». В большинстве подразделений с докладом выступал лично, уделяя внимание героическим поступкам комсомольцев и молодых воинов, именно этого подразделения. Ставил в пример их мужество и отвагу. Также организовал выпуск боевых листков и готовил материалы для выпуска стенгазет рот к предстоящей 26-ой годовщине рождения Ленинского комсомола. По этим материалам комсорги рот проводят лекции и беседы.
       Закончив отчет и отправив его с ординарцем Васей помощнику начальника политотдела дивизии по комсомольской работе, побродив по опустевшему стану полка, Егор отправился на учение по преодолению водной преграды. Оно проходило на полигоне, располагавшемся почти сразу за хутором, где находился длинный овраг, имитировавший водную преграду. Но попасть на него можно было, только пройдя через поселок. Можно было, конечно, обойти его, сделав приличный крюк вокруг. Но Егор подумал, что пара лишних километров не стоит того, чтобы избежать встречи с новой знакомой. Пошел через хутор в надежде, что пани Марыся, будет чем-либо занята и не заметит его появления.
       - Пан поручик, пошто проходите мимо? – услышал он укоряющий голос пани Марыси.
       - Простите, пани Марыся, тороплюсь на занятия. Но я свое обещание помню. Как только выдастся свободная минутка, обязательно навещу вас.
       - Как это у вас, по-русски… «работа не волк, в лес убегать не будет»?
       - Да, есть у нас такая поговорка. Но есть и другая: «делу время, а потехе час».
       - Ну, на час я вас не задержу. Знаю, что военные всегда заняты делами. Мой сын Зигмунд тоже был поручиком и тоже всегда торопился. Но десять минут все же найдете зайти к старухе? У меня сегодня очень вкусные оладушки получились. Пальчики лизать надо, - говорила пани Марыся, улыбаясь и смешивая польские слова с русскими.
       Егор её отлично понимал и не мог удержаться от соблазна. Оладья со сметаной были любимым лакомством с детства. Пришлось зайти в гости.
Пани Марыся быстро суетилась вокруг него, выставляя на стол плошки с оладьями и сметаной. Появилась и бутылка с самогоном и соленые огурчики. Оладья со сметаной действительно были превосходны, а от самогона Егор отказался. Здоровье поправлять не требовалось, а появляться на занятиях пьяненьким политработнику не престало. Чтобы подумали о нем те, для кого он обязан быть примером?
       - Как вам живется в этом диком лесу? – поинтересовалась хозяйка.
       - Спасибо, хорошо живется, - уклончиво ответил Егор. – Погода стоит хорошая. Пули над головой не свистят. Кормят прилично. Чего ещё солдату надо?
       - А спите на чем?
       - Как на чем? На еловых ветках, конечно. Правда, немного колются, но зато запах какой. Так что, сон хороший.
       Пани Марыся улыбалась, радуясь, видимо, аппетиту Егора.
       - Будешь идти с занятий, зайди. Я дам тебе перину и подушку с одеялом.
       - Спасибо, пани Марыся, за материнскую заботу обо мне, но я этого сделать не смогу. Не хочу выделяться среди товарищей. Я не князь, не дворянин. Мне, как и всем, на еловых ветках хорошо и удобно.
       - Чудные вы русские. Вам делаешь добро, а вы ищете в этом подвох для себя, проблему. Вот германы наоборот. Они без разговоров забирали все для своего удобства.
       - Так они же фашисты. Они себя считают высшей расой. А мы себя такими не считаем. Мы, как все. Все рождаются равными на свет божий.
        Пани Марыся пристально посмотрела на Егора. Улыбка на её лице перестала быть искренней. Видимо, Егор со своими убеждениями был ей не понятен. Она думала в это время о том, что вряд ли добьется от этого русского, того, что ей поручили товарищи по партии. Однако продолжала делать попытку. Она была убеждена, что против хорошего отношения, выгодных предложений и особенно денег, никто возражать не будет. Нужно будет свести его с молодухой и обещать богатую жизнь, тогда он точно не устоит.
       А Егор продолжал развивать свою мысль, припоминая наказ капитана Ратушного о внушении польскому населению коммунистических идеалов.
       - Притом, мы ваши освободители. Разве мы можем обижать вас и ставить вас ниже себя, лишая вас необходимых благ?
       - Значит, вы наши освободители? Благородно. А что дальше? Вы же все равно будете у нас распоряжаться, устанавливать свои порядки, как это делали германы.
       - Нет, пани. Дальше будет не так…. Мы покончим с фашизмом в их собственной стране и вернемся домой, в Советский Союз. А вы будете жить так, как пожелаете, как решит польский народ.
       - Германы говорили нам тоже самое, когда шли нападать на вашу страну по нашей земле. А что получилось? Стали наводить у нас свои порядки, грабить и убивать. Власть принадлежала им.
       - Вы, что, пани, хотите уравнять нас с фашистами?
       - Нет, пан поручик. Я не уравниваю вас. А говорю, как было. Ваша страна в 1939 тоже напала на Польшу и захватила часть наших земель. Мой сын Зигмунд тогда поверил вашим обещаниям и сложил оружие, а его взяли в плен и увезли неизвестно куда. Я боюсь, что его убили. И это сделала ваша страна.
       Егор растерялся от такого обвинения. Ему ничего не было известно о захвате Польши. Информация доводилась о том, чтобы не дать фашистам захватить всю Польшу, часть областей перешла в состав Украины. Как, например, Гродненская область, где потом служил его друг Шурка Змей. А он писал, что местные жители были довольны Советской властью. «Что-то тут не так. И этот сегодняшний разговор совсем не увязывался с тем добрым отношением, которое пани Марыся проявила по отношению к нему и его товарищам в ту ночь, когда они приходили к ней на ночлег. Кто же эта пани Марыся? Что ей от меня нужно. Ведь именно меня она выделила среди остальных. Странно все это. Живет вроде в крестьянской хате, а на крестьянку мало похожа. Руки у неё слишком гладкие, холеные. Ругает немцев, что грабили и убивали, а сама живет не в нужде. В Белорусских деревнях такого угощения никто позволить себе не мог…. Хотя немцев она действительно ненавидит. Но и нас, русских, видимо тоже. Но тогда, в чем же смысл всего этого заигрывания со мной?» – думал Егор. Оладушки потеряли свой вкус и больше не хотелось есть их.
       - Откуда вам известно, что вашего сына убили русские? Вы сами видели? – спросил он.
       - Нет, пан поручик, я не видела. Видели мои знакомые, как его вели в колонне пленных ваши русские солдаты. И вот уже пять лет от него ни одной весточки. Значит, он погиб в вашем плену, - уверенно заявила хозяйка.
       - Напрасно вы его хороните. Может, он жив и воюет где-то недалеко, но весточку подать не может. На войне трудно, даже не возможно, отправить письма на вражескую территорию. Я имею ввиду, занятую врагом. Вот кончится война, он и объявится.
       - Может быть, только я не верю. Ваш Сталин дюже ненавидит поляков. Вряд ли он мог оставить пленных офицеров в живых.
       - А за что Сталину ненавидеть поляков, пани Марыся? Чем вы отличаетесь от других народов? И какое ему дело до пленных поляков? Хотя я точно знаю, что весной этого года в нашей стране была образована польская армия для борьбы с фашистами, и которая воюет вместе с нашими армиями. Если бы Сталин, как вы говорите, ненавидел поляков, то зачем бы он делал это? У вас, пани Марыся, неверная информация о нашей стране.
       - У меня та информация, которая у всех поляков. Поживем, увидим, кто прав.
       - Ну, мне пора. Спасибо за вкусное угощение, - Егор встал из-за стола.
       - Ты не обижайся, пан поручик. Мы с тобой не враги. Приходи еще. Завтра приходи, - пани Марыся виновато улыбалась и, кажется, искренне.
       - Обещать не могу. Но постараюсь. До видзеня, пани.

2
       У вытянувшегося оврага за хутором, где проводились тактические занятия, Егор оказался незадолго до перерыва на обед. Понаблюдав со стороны за отработкой приемов, с объявлением перерыва он присоединился к группе офицеров, устроивших перекур.
       - О, комсомол появился, - воскликнул с наигранным удивлением капитан Ратушный. – Ну, как твой отчет? Подготовил?
       - Так точно, товарищ парторг. Подготовил и отправил.
       - Молодец. Пока сюда шел со знакомой не повидался? Или забыл о моем поручении? Если забыл, то напоминаю. Когда будешь обрабатывать старуху?
       - Да, только от неё. Проходил мимо, вспомнил о вашем поручении и зашел.
       - Ну, и как она?
       - Да, ничего молодеет, про вас спрашивает.
       - Я серьезно спрашиваю, - парторг сделал серьезное лицо.
       - А если серьезно, то ничего особенного. Целых полчаса убеждал ее в преимуществах нашего социалистического строя над капиталистическим.
       - Ну, а она чего?
       - Упирается. В смысле, сомневается. Вроде начинает соглашаться, но по лицу видно, что сомневается. Нужно время, чтобы до неё дошло. Привыкли, понимаешь, к частной собственности. Поэтому в колхоз не верит и вступать не хочет, - привирал Егор.
       - Не хочет, заставим. Вот освободим Польшу, поставим у власти коммунистов, они обязательно заставят. Не может быть успешного развития социализма без коллективного хозяйства. Тем более наш пример у них перед глазами, - уверенно заявил Ратушный.
       Егор вспомнил, какой пример имел ввиду капитан. Вспом-нил, как большевики заставляли вступать в колхоз крестьян его деревни, как загнали в колхоз его родителей и протяжно вздохнул. А капитан Ратушный продолжал развивать свою мысль об объединении в колхозы всех крестьян мира.
       - Только в том случае, когда все крестьяне мира станут колхозниками, можно построить мировой социализм и даже коммунизм. Мы ещё успеем в нем пожить, - и снова обратился к Егору, - о чем еще говорили со старухой?
       - Мне показалось, она чем-то обижена на нас, русских. Сын её Зигмунд в 1939 году попал к нам в плен и сгинул. Она думает, что наши его убили.
       - Может и убили. Наверняка, убили. Мой свояк служил тогда в Смоленском НКВД. Рассказывал, что многих польских офицеров они тогда перестреляли. Но ты, комсорг, должен убедить ее в обратном. Соври, что, мол, он работает при Кремле и не может писать об этом в Польшу. 
       - Хорошо. Так при встрече и буду ей говорить. Спасибо, что подсказали, товарищ капитан. А может, вы сами ей об этом скажете? Сходили бы поговорили, мне ведь далеко до вас, - сказал Егор.
       - Может быть, и я её навещу. Но позже. А пока ты продолжай её обрабатывать и внушать преимущества нашего строя. Это твое партийное поручение и оно не закрыто. А насчет сына тоже убеждай, что фашисты виноваты. Если бы они не напали на Польшу, нам бы не пришлось забирать себе Западную Украину и Западную Белоруссию. Тогда и её сын был бы дома. В общем, вали все на фашистов, - капитан Ратушный снова улыбался довольный своей сообразительностью.
       - Я вас понял, товарищ парторг.
       - Ну, а она тебя хоть накормила? Пойдешь с нами обедать?
       - Очень даже накормила. Оладьями со сметаной. Поставила на стол целое блюдо, да ещё самогонку. Но я-то от самогонки отказался, а оладий налопался, как Антипкин щенок на поминках. Теперь вот пить охота. Не подскажите, где можно напиться?
       - А, чёрт, завидую тебе Никишин. Страсть, как люблю оладушки в сметане, да ещё запивать самогоночкой. Сегодня же к ней наведаюсь. А насчет воды…? Ты в другом месте спроси. Там, за рощицей, две польки картошку копают. Может, у них есть? Ты в польском кумекаешь, они тебя поймут. Кстати, я им объяснил насчет колхозов и они согласны вступить.
       Егор пошел в указанном капитаном Ратушным направлении. За рощицей, действительно, работали две женщины. Подойдя к ним, Егор поздоровался по-польски.
       - Дзень добжий, пан поручик, - ответила старшая из них и внимательно посмотрела на Егора.
       Егор улыбнулся. Женщина была привлекательной и говорила приятным голосом. Ей было примерно тридцать пять-тридцать семь лет. На красивом лице, в обрамлении пышных светло-русых волос, морщин совсем не было видно. «Вот с такой полячкой я бы с удовольствием говорил о колхозах, - отметил про себя Егор. – Хоть она и старше меня, но с ней вполне можно…». Он перевел взгляд на напарницу этой крестьянки. Этой девице было лет шестнадцать-семнадцать. Она была здорово похожа на свою старшую напарницу. Могла быть дочерью или младшей сестрой. Правда, глаза немного отличались. У младшей они были васильковыми, а у старшей ярко голубые. И губы у младшей были более припухшими и страстными. Егор снова посмотрел на старшую. Во всем её облике было больше женственности, но младшая все же превосходила напарницу красотой.
       - Пани Ядвига, - представилась старшая. – А это, моя дочь Эмма. Что нужно пану поручику?
       - Меня зовут Егором и мне очень приятно с вами познакомиться. Вы хорошо говорите по-русски, - сделал он комплимент Ядвиге. – А пришел я к вам с просьбой. Не будет ли у вас воды? Очень хочется пить.
       - Эмма, - обратилась мать к дочери. – Сходи с паном поручиком до мешкани и дай ему воды.
       Молодая была рада оторваться от работы. Исподлобья бросив на Егора изучающий взгляд, неспеша вытерла руки о фартук, встала с корточек и направилась к дому виляющей походкой опытной женщины.
       - Она по-русски понимает? – спросил Егор у матери.
       - Нет, но воды вам даст. Идите за ней.
       Егор быстро нагнал Эмму и пошел с ней рядом. До усадьбы было метров двести. Егор попытался заговорить с девушкой по-польски, спрашивая, сколько ей лет. Но Эмма даже свой польский язык в его изложении, казалось, совсем не понимала. Она молчала, но зато всю дорогу улыбалась каким-то своим мыслям. А улыбка эта была загадочной и милой.
       Вскоре они подошли к добротному двухэтажному дому, хозяева которого были людьми явно зажиточными. В просторной прихожей стояло десятка два мешков с картошкой. Между ними был виден лаз в погреб.
       Эмма спросила тихим певучим голоском: - Цо пан хоче? Млека либу воду?
       Егор пожелал молока. Эмма одобрительно кивнула и через минуту вынесла из кухни большую кружку молока. Егор принял из её рук кружку, специально коснувшись её белых ручек своими ладонями. А Эмма  пристально посмотрела ему в глаза. Довольная улыбка девушки, открытый влюбленный взгляд пробудили в душе лейтенанта ответное чувство.
       «Почему она так влюблено смотрит? – спросил себя Егор. – Наверное, от одиночества. Живут вдали от людей затворниками. Молодых людей вокруг нет, а девушка созрела для большого и светлого чувства. Её красота достойна любования и любви. Природа берет свое. Девушке нужен мужчина. И почему бы мне не приласкать её? Она мне нравится, и я тоже нравлюсь ей. А то, ещё подумает, что мы русские, бесчувственные чурки не способные ценить красоту»? Егор пил молоко, а сам не сводил взгляд от лица блондинки. Отставив кружку, он протянул ей обе руки ладонями вверх. Эмма игриво сверкнула зубками и положила свои ладони в его.
       - Ты прекрасна, Эмма. Как бы я хотел иметь такую красивую жену, как ты. Очень жаль, что моей мечте не суждено сбыться, пока не закончилась война. Остается пожелать тебе, чтобы твой жених был похож на меня и полюбил тебя так же сильно, как я, - с этими словами Егор привлек девушку к себе и впился страстным поцелуем в её губы. Потом стал целовать её лицо и шею. Эмма не отстранялась и не сопротивлялась. Ей нравилась его мужская страсть и напор. Его пальцы стали быстро расстегивать крючки её плаща.
       Вдруг, Эмма отшатнулась. Быстро что-то зашептала, указывая при этом на окно. Егор перевел взгляд в направлении её руки и увидел, что к дому ускоренно приближается пани Ядвига. Он тяжело, разочарованно вздохнул.
       - Я приду к тебе вечером. Ты меня понимаешь? Вечером, когда станет темно.
       Эмма закивала головой, торопливо застегивая то, что удалось расстегнуть Егору. В дом решительно вошла пани Ядвига. Она указала Эмме на дверь и послала работать.
       - Ну, как, пан поручик, моя дочь напоила вас?
       - Спасибо, пани Ядвига. У вас прекрасная дочь и очень вкусное молоко. От души желаю ей хорошего жениха, а вам зятя. Ну и счастья, конечно.
       - Жених у неё есть, только…
       - Что только? Было бы странно, что у такой красавицы не было бы жениха. Он на фронте?  Воюет?
       - Нет, его в армию не взяли и не возьмут, по здоровью. Он глухонемой.
       - Шутите, пани Ядвига? Как у такой красивой девушки может быть жених с таким дефектом?  - у самого же возникла мысль, что в капиталистической Польше такое, вполне, возможно. Здесь все продается и покупается. Даже жены. Жаль, что это так. Жаль, что красавица Эмма будет отдана замуж за нелюбимого инвалида. – И что же вас заставило согласиться на такого жениха?
       - Он сын хозяина этого поместья, у которого мы с дочерью живем из милости, - со вздохом ответила мать Эммы. – Ведь мы здесь живем по договору. Нам с ней предоставляется крыша над головой и еда. А мы за это…, в общем, скоро, когда закончится уборка урожая и другие сельские работы мы должны сыграть эту свадьбу.
       - Эмма его любит?
       - Не до любви нам сейчас. У нас с ней ни крова, ни работы. Скоро зима. Нам будет трудно выжить.
       - Но это противоестественно. Разве можно выходить замуж за инвалида по расчету? - воскликнул Егор. Сам же подумал о Марине. Ведь, в принципе, она тоже вышла замуж по расчету. Сначала за военного сверхсрочника Сизова, теперь за полковника Пугачева, хотя особой нужды не испытывала ни тогда, ни сейчас.
       Пани Ядвига снова грустно вздохнула.
       - У нас просто нет другого выхода. Я испробовала все возможные варианты. Мы исколесили всю Польшу и ничего лучше этого варианта не нашли.
       - Но все же стоит повременить с замужеством. Война скоро закончится. В Польше установится народная власть. И эта новая власть даст вам и работу, и жилище, - пытался убедить её Егор.
       - Вы в этом уверены?
       - Не был бы уверен, не говорил бы. Иначе за что сейчас воюют наши и ваши солдаты? Неужели, вы думаете, за то, чтобы вернулась власть капиталистов и угнетателей. Этого больше не будет. Подождите, пани Ядвига, ещё немного. Если вы её любите и желаете ей счастья, отложите эту свадьбу, - Егор посмотрел на часы. Шёл уже третий час. Полк начал обед. И ему нужно быть на месте. Он заторопился. – Мне пора идти. А вы подумайте над моими словами. Еще раз благодарю за молоко. До свидания.
       Эмма ждала его у калитки и пошла рядом, когда он направился к подразделениям. Русский поручик ей понравился. Пани Ядвига смотрела за ними в окно. Она вспомнила свою молодость. Будто совсем недавно сама была невестой русского поручика. Но родители отдали её замуж за поляка. Он был достойный и честный человек. Он привез её из Минска семнадцать лет назад, и она была счастлива с ним. Конечно, она хотела для своей дочери такого же мужа, каким был её отец. Но война забрала его. Он пропал ещё в 1939 году и теперь не может защитить их с дочерью от неприятностей.
       «Но этот русский поручик прав. Мне следует как-то отложить эту свадьбу. Вдруг, действительно, к власти придут люди из народа. Тогда они будут делать все для народа, как в России. Там все равны, все работают и не испытывают нужды», - рассуждала пани Ядвига. Она увидела в окно, как её Эмма при расставании целуется с этим офицером. Но не побежала разнимать их. – Ладно, пусть целуется. Пусть хоть немного прекрасных мгновений испытает с тем, кто ей нравится. Она их запомнит и потом будет вспоминать в трудную минуту. А пока жизнь продолжается и нужно идти докапывать картошку. Ведь вечером вернутся с дальнего поля хозяева и непременно проверят, что они с дочерью наработали за день. К чему нам лишние неприятности?»

3
       До самого вечера Егор ходил под впечатлением знакомства с красавицей Эммой и ее сладостных поцелуев. Ему не терпелось быстрее увидеть её снова и заключить в объятья. Он подгонял время. При этом не переставал думать, что можно предложить, чтобы она избежала замужества с глухонемым.
       - О чем задумался, лейтенант? – спросил капитан Ратушный.
       - Вот думаю, идти мне вечером на свидание с девушкой или не связываться с ней?
       - С той, что копала картошку? Конечно, идти. Но помни: с кем бы ты ни разговаривал в этой стране, твоя миссия политработника убеждать их в преимуществах социалистического строя над капиталистическим. Больше рассказывай о том, как у нас люди живут хорошо. У колхозников жизнь, малина. У поляков сейчас мнения о колхозах самые противоречивые. Они боятся колхозов, хотя ничего о них не знают. Почему-то им кажется, что все колхозники едят из одного котла и спят под одним общим одеялом. Так вот, говори им так, чтобы они завидовали нашим колхозникам. Ну, а девушки, колхозницам.   
       - Буду стараться, товарищ парторг, - согласился Егор, чтобы капитан скорее отстал от него с назиданиями. Он хорошо знал, какая малина, соленая от слез, в наших колхозах. Сколько людей умерло от голода в 1932-33 годах при этом преимуществе.
       - И к пани Марысе зайди. Убеди её, что мы, русские, не виноваты в гибели ее сына. И вообще, убеди, что он жив и скоро объявится. Война закончится и объявится. Нам сейчас важно, чтобы такие, как она становились на нашу сторону.
       Когда над местечком опустились сумерки, Егор проверил наган, положил в карман  две гранаты и пошел на свидание с Эммой. Пани Марыся его совсем не интересовала. Когда он подходил к большому дому, где девушка угощала его молоком, темнота уже полностью окутала землю. Егор гадал, будет ли Эмма встречать его у крыльца, как когда-то ждала Марина или придется вызывать её из дома, что совсем не желательно. Не хотелось встречаться с другими обитателями усадьбы, тем более глухонемым женихом. Они по слухам, очень злобные.
       Небо было темно-свинцовым с некоторыми просветами, где облачность была не плотной. Видимо, луна была близко и пыталась пробиться через эту густую муть к земле. Но Егор хорошо ориентировался в темноте и вскоре увидел слабый свет в одном из окон дома.
       Эмма сидела на скамеечке у калитки и тихо напевала что-то мелодичное. Егору снова вспомнилась Марина, которая поджидая его, тоже всегда что-то напевала. Услышав шорохи его шагов, Эмма встала и направилась в его сторону.
       - Здав-ству-те, мой порущик, - приветствовала она Егора, подойдя в плотную и тихо засмеялась, радуясь тому, что смогла сказать это по-русски.
       - Здравствуй, милая Эмма, - Егор нежно привлек её к себе и поцеловал в губы.
       - Я добже мовлю по руске? – спросила она, ожидая похвалы.
       - Добже. Бардзо добже, - похвалил Егор по-польски.
В это время из облаков выглянул кусочек луны, озарив серебристым светом молодых людей.
       - Луна, - сказала Эмма, указывая на неё и демонстрируя свой богатый словарный запас русских слов.
       - Точно. Молодец! Что ещё знаешь по-русски?
       - Лублу.
       Егор засмеялся.
       - Это слово произносится мягче. Люблю. Повтори.
       - Любилю.
       - Лю-блю. Скажи ещё раз.
       - Лю-былю.
       - Ну, ладно. Хорошо. На первый раз очень хорошо. Главное понятно. А еще важно любить сердцем, а не на словах, - Егор снова поцеловал девушку. Ему хотелось целовать её ещё и ещё, но стоять перед домом было не совсем удобно.
       - Давай пойдем в рощу, - предложил он и сделал несколько шагов в сторону рощи. Но тут, в трех-четырех шагах перед ними появился мужчина и грозно зарычал. Егор понял, что это и есть жених Эммы, раз не может выражаться словами. Он был широк в плечах и немного выше Егора. Лицо покрывала борода, что делало его вид угрожающим.
       Но ни Егор, ни Эмма его не испугались. Она только плотнее прижалась к Егору. Тогда жених вцепился в неё обеими руками и попытался оторвать от Егора, не переставая рычать ещё более грозно.
       Егор хотел его ударить, но Эмма была перед его правой рукой, что мешало нанести хороший удар. Тогда он выхватил наган и поднял над собой, чтобы этот «леший» его увидел. Тот мгновенно отшатнулся, убрав от Эммы руки. Он попятился, а потом побежал со всех ног к дому.
       «Нехорошо получилось, - подумал Егор. - Нехорошо угрожать безоружному инвалиду пистолетом. Узнает Ратушный, наверняка осудит. Таким способом он, конечно, не привлечет население на нашу сторону, но ещё больше оттолкнет». 
       Он стал успокаивать девушку, которая, как ему показалось, занервничала. А через пару минут заметил, что к ним приближаются уже две фигуры. Егор Сильнее сжал рукоять нагана, готовый при необходимости стрелять. Кто знает, может, этот глухонемой бегал за берданкой или топором. При приближении он опознал в ближайшей фигуре мать Эммы, пани Ядвигу. Бородатый инвалид приближался чуть сзади неё.
       - Пан поручик! Зачем вы это сделали? – с упреком накинулась пани Ядвига.
       - Что я сделал?
       - Ну, пришли на свидание к моей дочери? Я же вам днем объяснила ситуацию. А что будет теперь. Вы же все равно на ней не женитесь. Тогда зачем морочить ей голову?
       - Простите меня, пани Ядвига, но, похоже, я потерял голову. Признаться, я сначала не хотел идти, но ноги сами вели меня. Нравится мне ваша дочь, хотя и понимаю, что нам не суждено быть вместе.
       Пани Ядвига что-то сказала Эмме на своем языке. Егор не знал смысла этого слова, но девушка ещё сильнее прижалась к нему.
       - Мы погибнем, пан поручик, если сейчас они выгонят нас, - с горечью произнесла пани Ядвига. – Нам некуда идти и нечего есть. Умоляю вас, уходите немедленно, если желаете нам добра.
       - Да, я сейчас уйду. Но вы же видите, что Эмма не любит этого человека. Значит, она всю жизнь будет несчастна, и винить в этом вас. У Эммы есть отец?
       - Был, но с началом войны в тридцать девятом пропал неизвестно где.
       - Ну, а другие родственники есть?
       - Есть. Мать мужа, бабушка Эммы. Но она не хочет с нами знаться. Её сын женился на мне без её разрешения. Я не была полькой. Она не признала меня при жизни мужа, а теперь и подавно. Других родственников в Польше нет. Да и в Белоруссии, откуда я родом, тоже, наверное, нет. Я была единственной дочерью у своих родителей. Но как только я вышла замуж, мои родители погибли, не оставив мне никакого наследства. Позже сгорела и усадьба моих родителей под Минском. Потом и у мужа на службе возникли проблемы. Ему следовало уйти из армии и сесть на землю, но он офицер польской армии не захотел копаться в земле. Тогда его перевели служить на границу с Германией в город Костен. Там мы и жили до самого начала войны.
       Егор припомнил, что пани Марыся, рассказывая о своем сыне Зигмунде, упоминала что-то подобное.
       - А как звали вашего мужа и отца Эммы.
       - Зигмундом. Он был хороший человек.
       Егор удивился такому совпадению. Но мало ли в Польше Зигмундов? Наверное, столько же, сколько в России Иванов.
       - После того, как Германия напала на Польшу, нам пришлось бежать через всю стану, - продолжала рассказывать пани Ядвига. - Добирались сюда с большими трудностями. В стране начался голод. Работать стало негде. Если, где и брали на работу, то платили столько, что едва хватало на хлеб. Когда добрались сюда, свекровь нас не приняла. Зато приютил хозяин этой усадьбы. Ему за шестьдесят, а его глухонемому сыну тридцать пять. Но он поставил нам условие, чтобы Эмма стала женой его сына. Признаться, я предлагала ему себя, но он хотел Эмму. Мы отказались, и он нас выгнал. Еще полгода мы скитались в поисках приемлемых условий для жизни, но ничего лучше не нашли и вернулись. Теперь пришлось согласиться на условия хозяина. Не умирать же где-то под забором, тем более, что скоро зима.
       - Но немцев из Польши скоро прогоним, и власть будет народной. Она сможет защитить вас от холода и голода, - не унимался Егор.
       - Откуда вам это известно? Вернется из Англии старое правительство Миколайчика и все пойдет по-старому. Поэтому, как у вас, у русских говорят: «лучше синица в руках, чем журавль в небе».
       - Что же…, как знаете, пани Ядвига. Мое дело только советовать, а ваше принимать решение. Прощайте. Прощай, Эмма, - Егор круто развернулся и пошёл прочь. Он понимал, что не в силах повлиять на ситуацию. «Чужая страна, чужие люди, зачем они мне? – думал он. – Жаль девушку, но я не в силах изменить её жизнь».
       Егор уходил в темноту. Эмма и её мать смотрели ему в след, думая каждая о своем. Эмма не понимала, почему этот русский поручик, который целовал её, после разговора с матерью, так резко ушел. Увидит ли она его снова? Что-то подсказывало ей, что не увидит. Слезы сами собой потекли из её глаз, и она тоже повернувшись, пошла к дому, не обращая внимания на слова матери и мычание глухонемого.
       Мать догнала её и стала обещать оттянуть свадьбу до весны. Она надеялась, что к власти, как обещал русский офицер, придет народ и их положение изменится. В крайнем случае, весной не страшно будет остаться без крова и попытаться устроиться в городе.
       - Я ненавижу пана Пшичика, мама. Я лучше умру, чем стану его женой, - твердила Эмма. – И не трогай меня. Тебе на меня наплевать. Что ты сказала пану поручику, если он так ушел? Ты его обидела.
       - Не обижайся на меня, дочь. Я сказала ему правду. Но он русский и не может стать твоим мужем. Ему еще предстоит воевать с немцами, и он может погибнуть, как твой отец. Он это понял и поэтому ушел. 
       С этого момента Эмма замкнулась и перестала жить обычной жизнью, стараясь избегать встреч с матерью и особенно хозяевами дома.

(полную версию романа можно прочитать в книге)