Трагедия на шахте перед Днем Победы

    С 30 апреля на 1 мая 1945 г. на шахте им.Жданова Карагандинского угольного бассейна произошел взрыв метана.  Эта была самая крупная авария в том году на  всем постсоветском пространстве.
    Шахтеры работали вручную -лопатами и кирками. Отбойных молотков тогда не было, уже не говоря о комбайнах. Когда рабочие заметили, что уровень газа завышен, они сразу же стали просить подать им клеть, чтобы выйти из шахты. Но, начальство уже находилось в праздничном настроении. И наоборот, опустили туда еще две смены. ( Отдыхали тогда рабочие по три часа после смены).  От начальства поступил приказ - Стране добычу, стране нужен уголь для победы над фашизмом.
    Погибло более 100 человек. И эта цифра неточная. Спаслись немногие. Те шахтеры, которые успели укутать головы и с головой окунались в воду в канавках, они хотя бы спасли свои лица. Женщины также работали в шахте. 
    С Москвы сразу же прилетели с комиссией. Куда подевалось все начальство -неизвестно. Думаю, по голове не погладили.
    Спасенных - "зажаренных", живых людей размещали по всем больницам, вплоть до того, что их размещали в коридорах больниц. Моей матери было 10 лет, и они с подружками бегали, заглядывали в окна больниц. Там повсюду лежали обгорелые, с бесформенными лицами, безглазые, стонущие и орущие люди. Их мазали, перебинтовывали, кто-то выживал, кто-то умирал.
     Похороны проводили таким образом: была сооружена трибуна. Там стояли представители города и внизу духовой оркестр. А в гробах, мимо трибуны, провозили по одному погибшему, в это время оркестр играл похоронный реквием. Через полчаса перерыва провозили следующего усопшего.  Могилу соорудили одну на всех - братскую.
     В то время пропагандировался атеизм.  И никакие просьбы и мольбы пострадавших семей, которые были мусульманами, не рассматривались и не удовлетворялись. Приказ партийцев не обсуждался.
     Мама дружила с девочкой казашкой. Ее отца тоже похоронили в этой могиле.
(Далее словами моей мамы):

     Мне было - 10, а Дариге - 13 лет. Дети не могут долго горевать, у них своя жизнь, мирное это время или война. В сентябре этого 45 года мы собирались в парке и там игрались.  В конце парка была та самая братская могила, потом подросшие деревца. Дальше теремки, лавочки и главное - танцплощадка. Мы бегали туда, нас выгоняли, и мы играли в догонялки, прятки. Главное было - находиться рядом с танцующими парочками. Однажды мы с Даригой спрятались вместе в кустах за дорожкой, почти напротив танцплощадки. Когда прошло достаточно много времени, Дарига удивилась -почему не слышно музыки, и нас никто  не ищет. Она вышла на дорожку и посмотрела в сторону братской могилы. Когда я хотела предупредить, что сейчас ее застукают, увидела, что она стоит с открытым ртом. Лицо ее было перекошено от ужаса. Я тут же выглянула посмотреть, что там. По дорожке по направлению к нам шел человек, он был коричнево-черный и высотой..... с телеграфный столб. Я поняла, что это ее отец. Уже был виден жир, лоснившийся на его сгоревшем лице. Мы не могли двигаться, он приближался. И вдруг, он уменьшился в размерах и стал ниже меня. Вот, в этот момент, я пришла в себя (я всегда была бойкой девочкой). Схватила ее за руку и стала тащить к парапету, убегать. Она была такая тяжелая, неповоротливая. Мы падали, кусты обдирали наши кофточки, лица, руки, ноги. До этого стояли в трех-четырех шагах от парапета, огораживающего парк, а сейчас мы не могли до него добежать.  Наконец-то, мы выбежали из этого парка. И даже не удивились, что на улице было темно. Мы побежали в сторону своих домов. Сначала добежали до танцплощадки, потом дальше. И тут нас встретили наши мамы. Получили от них порки, но ничего им не рассказали.
    Мы и в дальнейшем, никому об этом не рассказывали.  И когда на следующий год в феврале 1946 года, маму Дариги отправили в компанейск(это в простонародье называли психушку в Караганде), мы поняли, что ее матери тоже пришлось не сладко, и она его тоже видела.