Драматич. кулинария Гл. 10. Похлебка в дороге

Шоссе, выходной, пробитое колесо.
Вытащил запаску – спущена. Года два к ней не прикасался. Проверить перед выездом не додумался. Естественно, насоса нет. В современных машинах, кроме домкрата, вообще ничего нет. То ли дело раньше в «Жигулях»: всевозможные ключи, щупы, свечи, коробки, шланги, даже канистра с бензином. Ломайся где угодно – ничего не страшно, защищен со всех сторон. Теперь по-другому. Появились машины, у которых капот не открывается. Нечего туда лазить. Быстрее водитель помрет, чем там что-то сломается.
Ни колеса, ни запаски… Эх, мне бы сейчас клей, заплатку, насос! Не лги! Не поможет. Ты уже забыл, как колесо бортировать, как клей наносить, как молоток в руках держать. Скорее всего, да. Нас разучили жить по-человечески. Они дали нам все и поработили навсегда. Вода – в кране, тепло – в батарее, свет – в выключателе, еда – в магазине, интернет – везде.
Как-то из-за аварии трое суток не было воды. Экологическая катастрофа, жизни ломались, семьи рушились. Колонка?! Это что? Это то же, что и колодец? Это где? Это в городе?
Ликвидировать бы теплосети и установить всем на зиму по буржуйке возле плазменного телевизора. Дрова в лесу, недалеко, километров десять. Вот вам топор. Мигом бы все семьи окрепли. Пока мужик дрова из лесу возит, жена в печку подкладывает и следит, чтобы не погасло. Оба становятся позарез нужными друг другу. Жизнь наполняется смыслом, разводиться не надо.

Но что делать с колесом? Куда звонить? Брелок! В банке дали брелок, на нем номер телефона и мой индивидуальный номер. Если я позвоню и назову свой номер, они приедут в любую точку страны. Сейчас и проверим. Сработало! Часа через четыре приедут. До чего же операционистка была вежлива! Говорила со мной как с мужчиной, перед которым виновата, но не хочет, чтобы он её бросил. Концовка только все испортила. Не надо было ей называть цену. Надо было на какую-нибудь бухгалтерицу переключить, чтобы та назвала. Что попало: смешали добро и зло в одну кучу.
Досадно, что сегодня я никуда не попаду. Почему досадно? Опять спешка? А если б я в дерево въехал, куда бы попал? Так что надо радоваться – куча свободного времени! А вот что по-настоящему досадно, так это то, что  сигареты закончились.
Полная пепельница окурков – это выход. Правда, газетки нет. Но есть «Инструкция по эксплуатации автомобиля». Жестковата, конечно, ну а что делать? Давненько я бычки не выкручивал. Когда же это было? Это было…. Это было лет двадцать назад. Сейчас все вспомню. Да и свободному времени нашлось применение.
Вот оно – счастье! Пустой аэродром. Вдали кукурузник на приколе, и возле меня вертолет–«двоечка». Солнце, ветерок, на здании аэропорта трепещется флажок. Сбылась мечта: я залетаю в тайгу на труднодоступную таежную метеостанцию. Ух, как грудь вздымается. Мне и вертолет не нужен. Сейчас, если руками замашу, так сам, без него полечу. Более радостного настроения еще в жизни не было. Даже когда девушку впервые поцеловал. Да и вообще, какая там радость? Там была сплошная ошалелость. Она потом в подъезд убежала, а я с квадратными глазами пошел домой ночью через весь город. Иду и не могу понять, что произошло. То ли радоваться, то ли нет? Вроде бы здорово, но что дальше делать? На следующем свидании целоваться в начале или в конце? А раздеваться когда? Жениться теперь, что ли?
Сейчас – никаких планов. Я залетаю в тайгу, и мне больше ничего не надо. Мне 25 лет, я ничего не знаю, ничего не умею, у меня море здоровья, и я ничего не боюсь. От здания аэропорта ко мне направляется мужик. Он! – думаю. – Летчик. Ту-ту-ту-ту! Играйте туш, играйте марш! Час близок. А что это у меня в кармане? Сигареты. Пока он дойдет, покурю.
Подходит.
– Возле вертолета не курят.
– Сейчас потушу.
– Да ладно, докуривай.
– Последнюю. Бросаю курить. Я и раньше-то не особенно курил.
– Это правильно. На станцию возвращаешься?
– Нет, впервые залетаю.
– А вещи твои где?
– Вот – рюкзак.
– И это всё?!
– Ну.
Пилот покачал головой.
– Садись. Поехали.
Впервые загружаюсь в вертолет, причем не в салон, а на сиденье, рядом с пилотом. Второго пилота нет. В руках приготовленный пакет – воспоминание о детстве. В детстве по праздникам за рубль на кукурузнике катали над городом. Как же мы – пацаны – ждали этого события! Втроем приходили в аэропорт часа на два раньше. Ходили вдоль забора, смотрели на самолеты и мечтали стать летчиками. В самолете всех троих тошнило. Да так, что желудки выворачивались. Обычно один начинал, остальные, увидев, присоединялись. Так повторялось каждый год: долгое ожидание, полет с желудочным фейерверком, опять ожидание, опять полет, опять фейерверк. Но вертолет оказался совсем другой штукой, пакет не понадобился.
Вздрогнули и тронулись. Невероятное действо! МИ-2, в кабине окна со всех сторон и внизу тоже. Видно асфальт под ногами, ух ты! Он не только летает, но еще и едет, как машина! А гул-то какой! Вот это мощща! Поворачиваем, выезжаем на взлетную полосу. Погнали! Все аттракционы – ерунда, вот где неподдельно дух захватывает! Кажется, отрываемся от земли! Точно, оторвались! Уходит земля. И как пошли по диагонали вверх! Едущий автобус превратился в ползучий бусик, потом в стоячую белую мошку. Летим!
А вокруг – голуба-а-я, голуба-а-а-я тайга.
Брехня! Тайга – зеленая. Во все стороны зелено-зелено. Ходить по ней тяжело – валежник и заросли. А сверху кажется чистой, как Булонский лес. Да сколько ж ее много! Оказывается, она бесконечная. Ни дорог, ни домов, ни полей, ни лугов, только деревья и речушки изредка. Я уже и про вертолет забыл, внизу сюжет еще интересней.
Уже не меньше часа прошло. Теперь летим совсем низко, вот они – верхушки деревьев. И вдруг – шарах – все ушло из-под ног: открылась бездна. Далеко внизу – здоровенная река, на берегу – поляна, на поляне – дом. Солнце так ловко подсвечивает, что просто сказочная картина. Если бы из дома сейчас выбежал заяц, а из зайца вылетела утка, я бы не удивился. Пилот кивает головой, дескать, прилетели.
Моё! Нутром чую, это – моё! То, что всю жизнь искал. Просто какой-то день рождения! Как в детстве: и гости пришли, и подарки классные, и штаны можно пачкать. Э-э! Что за дела?! Куда мимо полетел?! А-а, это он на разворот пошел. Фух! Предупреждать надо.
В реку впадает речка поменьше. По другую сторону меньшей речки есть еще одна поляна. Мы на нее и заходим. Видно, как от поляны с домом в нашу сторону отъезжает моторка.
Сели. Тых-тых-тых – останавливается двигатель. Выпрыгиваю из кабины на луг. Тепло, разнотравье, повсюду красные лилии, кузнечики прыгают. По краю луга стеной стоит лес. Где я? На Украине или в Якутии? И за этот рай людям еще северные коэффициенты начисляют?! Еще тише стало. Ага, это внизу на берегу заглушили мотор на лодке. После вертолета я его не распознал. На поляне появляются мужчина и женщина, идут к нам. Ему около сорока, ей около тридцати. Сначала подходят к пилоту, по-приятельски здороваются. Походят ко мне. Я стою, улыбаюсь во весь рот.
– Я – Нина Михайловна, начальник метеостанции Джикимда.
Во, ёлки, и здесь начальники. Отвечаю ей:
– А я – Евгений Евгеньевич, гидрометеоролог-радист метеостанции Джикимда.
Мужик меня своим приветствием успокоил:
– Толя, – и пожал руку.
– Женя.
– Володя, поехали чай пить, – это будущая Нинка говорит пилоту.
Анатолий молча взвалил на себя мой рюкзак и быстро пошел к лодке. Я даже не успел возразить, помчался следом. Первый раз вертолет, первый раз тайга, первый раз моторная лодка, еще и мешок подносят – одуреть! Переезжаем метров двести и поднимаемся к дому. Не к дому, к домине.
Одноэтажный монстр с зияющим чернотой дверным проемом в коридор. В нем по жизни входной двери не было и сейчас нет.
Дом, агрегатка, теплица, коптильня, летняя кухня, баня, скворечник – это всё. А в атласе нарисован кружочек, как будто город какой или, по крайней мере, поселок. Но меня эта отшибность только обрадовала. Перед летней кухней накрыт вкопанный в землю деревянный стол. На нем ведерный тазик жареной рыбы и пару буханок хлеба. Рыба в тазике наложена с верхом. Каждый кусок по размеру как галоша и по толщине в два пальца. Если бы мне в институтской столовой хоть раз такую порцию дали, я бы никогда с институтом не расстался, в ученые пошел бы. Но в реальной жизни в аэропорту перед вылетом я сходил в перекосившуюся избушку с вывеской «Магазин» и купил водки. Ну не с пустыми же руками лететь на новую родину? Водку выставил на стол к рыбе.
Первую выпили за знакомство. Володя-летчик не пил, он за рулем. Посидел с нами за компанию минут десять, взял в подарок что-то распластанное, большое, мокрое и двинулся к своей стрекозе. По разговору я понял, что это таймень. Рыбы тут такие водятся. Прогудел над нами и погнал в обратном направлении. Как в деревне: зашел к куму, подкрепился, взял на посошок, сел на велосипед и уехал. Только велосипед с моторчиком. Моторчик килограмм на двести.
Вторую выпили за то, «чтобы все нормально». Начались расспросы. Нина спрашивает, я рассказываю. И вижу, что настроение у нее от моих ответов явно улучшается. Не могу только понять, чем же это я так хорош. Анатолий преимущественно молчит, ни на что не реагирует. Если бы он полчаса назад не представился на русском языке, я бы подумал, что он иностранец и не понимает, о чем разговор. Уже потом, спустя время, мне все стало ясно. Конечно же, они переживали. Это же не в городе нового сотрудника в отдел назначили. Это прислали человека в труднодоступную тайгу, с которым придется жить бок о бок, и жить долго. А жизнь в тайге – это охота. И не просто охота, а промысел – соболь. Все подчинено этому делу. Любая другая деятельность – сопутствующая. Таежник не может не быть промысловиком, иначе он не таежник. Женщины не в счет, они при своих мужиках-охотниках.
У меня не только не было представления об охоте, я ружья в своей жизни не держал. В армии один раз перед присягой из автомата стрельнули – три одиночных и одна очередь. После этого за полтора года ни разу пульнуть не дали, зато заставляли еженедельно чистить автомат.
Намерений осваивать охоту тоже не было. Зачем тогда, спрашивается, я уехал в тайгу? А просто так! Чтобы ни городов, ни денег, ни как у всех, чтобы один и чтобы похлеще Лермонтова. Ну разве у Нины с Анатолием не могло не подняться настроение от встречи с таким коллегой? Это же означает, что никакой конкуренции за охотничьи угодья не предвидится. Замечательный юноша! Именно такой нам и нужен. К слову сказать, впоследствии, когда я уже стал охотником, с Анатолием у меня никогда не было никаких земельных разборок. И не потому, что такой уж он уступчивый. Просто он никогда не греб под себя, придерживался принципа, что тайги на всех хватит, и был по сути философом в большей мере, чем иной дипломированный специалист.
После «чтобы не болеть», то есть после третьей рюмки, Анатолий задал первый вопрос.
– Куришь?
– Бросил. Два часа назад.
Он помолчал. Потом медленно, с длинными паузами между словами и еще более длинными паузами между предложениями сказал:
– Тоже… хочу бросить… Там, в кладовке… еще остались. Докурю… и брошу… Хочешь…, давай вместе докурим?
– Давай. Какая разница – на неделю раньше, на неделю позже?
По четвертой мы не пили. Для меня в то время и три было выше крыши. Нина вообще только пригубливала, не пьет она, голова после любого спиртного раскалывается. Анатолий не захотел пить один.
Пошел я знакомиться с домом, начал с кладовки. Десятки мешков по пятьдесят и по семьдесят килограмм – мука, крупы, сахар. Куча ящиков с разными консервами, сгущенками, конфитюрами. Большой фанерный ящик непонятно с чем. Сверху на фанере проломана дыра. Заглядываю. Пачек триста, не меньше. Ящик наполовину заполнен «Беломор-Каналом». Да-а…. Уж сколько лет прошло? А я до сих пор тот ящик докуриваю.
Вертолет – МИ-8 – прилетал на станцию два раза в год. Весной завозил бензин, соляру, масло. Осенью – продукты. Естественно, что сигарет мы не заказывали, у нас в планах – добить фанерный ящик и бросить. Ящик добили благополучно, а вот бросить – не тут-то было.
Тут как в любви. Давай решай: либо любишь, либо нет. Туда-сюда соваться нечего! Только голову морочишь себе и людям. Нашелся тут бойфренд – попробовать, пообтереться, попривыкнуть…. Женись, а потом пробуй! А то будешь путаться под ногами несколько лет кряду, загубишь лучшие молодые годы – и тю-тю. Курение – аналогично. Надо жестко: либо куришь, либо нет.
Нас погубили бычки. Мы начали их искать и докуривать. Большая часть бычков выкинулась в печку, утопилась в воде, утопталась в земле, но меньшая-то часть разбросалась по всему хозяйству, а это сотни штук, и они могут быть где угодно. Отодвинул какую-нибудь банку-кружку – оп-па! – бычок. Сразу настроение резко вверх. Побежал за газеткой, выкрутил на нее весь табачок до крупинки и положил сушиться на печку. Сам сидишь рядом, смотришь, чтобы случайно не подгорел. Караулишь – словно рыбу в проруби ловишь. Закрутил его в газету. Оборота три надо, с одного оборота мало курева. Послюнявил, слепил и запалил. Хапанул паленой газеты, потом уже до табака добрался.
Если перед этим долго не курил, то с первой затяжки голова кругом идет. Сидишь на табурете, согнулся, локти в колени, самокрутка между большим и указательным пальцем зажата, морда в глубочайшем удовлетворении. Отвлекать человека в этот момент нежелательно, нагрубить может. У него сейчас каждый глоток угара на счету. Чем реже эти табачные изумруды попадаются, тем больше радость от находки.
Нещечко – это подпол в рабочем помещении. Рабочее помещение – комната, в которой всякие метеорологические приборы и рации. Зимой она исполняет роль домашней курилки. Главное ее достоинство – щели между половыми досками. В далекие беззаботные времена, когда в фанерном ящике еще было много курева, именно в эти щели уходило более всего затушенных остатков.
Легким движением руки крайние две доски отсоединяются от лаг, и появляется возможность загрузиться в подполье. Между опилками и полом – полуметровая щель по всей площади рабочего помещения. По ней можно ползать с фонариком в руках и перебирать опилки. В опилках бычки сохраняются замечательно. Это я уж точно знаю. Не каждое погружение становится результативным, но надежда есть всегда. После года таких изысканий начинают происходить изменения во вкусах. Целая пачка сигарет – это бесспорно здорово, но, извините, заурядно. К тому же у них какой-то простоватый аромат. Пресный он, что ли? Вот бычки – это другое дело! Тут уж не промахнешься, удовлетворение гарантировано.
К следующему прилету вертолета мы провели с Анатолием принципиальное совещание «Так бросаем курить или нет?». Решение оформилось не простое. Во-первых, бросаем, а то как же? Во-вторых, один блок ТУ-134 все-таки закажем. Ну должны же мы как-то поощрить себя за год поисковых страданий и выкурить хорошую сигарету, а не окурок? В-третьих, давай на всякий случай закажем два блока.
Следующий межвертолетный сезон повторил участь предыдущего. Через пару недель блоки закончились, и вновь отверзлась бездна опилочного подпола.
Совсем уже свихнулись в поисках.
– А ты в тракторе смотрел?
– Смотрел.
– В бардачке?
– И в бардачке.
– А под сиденьем?
– И под сиденьем.
– А помнишь, мы весной дрова готовили, так ты бычок в дупло бросил?
– Я ж потом спилил то дерево.
– Точно спилил?
– Точно.
В сентябре подвернулась оказия – проходящий вертолет, и мы решили отправить меня в город за продуктами. А то по рации закажешь одно, пришлют другое или вообще не пришлют. Да и кто в городе будет за тебя так суетиться, как ты сам? Назад вернусь уже на своем вертолете с продуктами. Чтобы наверняка справиться со снабженческими задачами и чтобы для хороших людей гостинцы были, приготовил бочонок малосольного хариуса и мешок подкопченных ленков.
Сижу на вертолетной площадке, жду. По рации сказали, что прилетит к трем, грузитесь мигом, ждать не будет, светлого времени нет. Как же описать это чувство? Ждешь не вертолета, ждешь того счастливого момента, когда услышишь его отдаленный гул. Если появился гул, то вертолет уже никуда не денется, тоже появится. Слух у таежников натренирован так, что будь здоров. Поначалу я, как бывший городской, ничего не слышал. К примеру, Толя или Нина говорят – летит. Я после этого минуту хожу по двору, но не слышу. И на лавочку запрыгиваю, и на берег выхожу – все равно не слышу. Как только расслышу, так он тут же и вылетает из-за скалы. Обидно, честное слово. Они уже две минуты в радости пребывают, а мне только последние полминутки счастья достается. Хотя, конечно, апогей – это само по себе появление машины. По эмоциям это сравнимо только с военным парадом на девятое мая. Впереди – оркестр, за ним – толстые, но подтянутые офицеры и бесконечное количество взводов – на целый квартал. Они идут, а мы – пацаны – бежим рядом. Спотыкаемся, налетаем на урны, сшибаем лбом деревья. Смотреть вперед нет никакой возможности, от парада невозможно глаз оторвать.
Спустя годы, вернувшись на родину, я жил недалеко от аэропорта. Тогда еще не все разломали – самолеты и вертолеты летали. Полгода привыкал на гул не реагировать. Как только утром загудит, я тут же с кровати подпрыгиваю. Тьфу ты, ёлки, это же не тайга, опять недоспал.
«Восьмерка» прилетела. Они так спешили, что винты еще до конца не остановились, а штурман уже открыл дверь и выкинул лестницу. Быстро осмотрелся и поманил рукой. Без всяких разворотов сразу на город пошли. «Восьмерка» не «двойка». Железный сарай с лавкой вдоль борта. В окошко не насмотришься – шея свернется. Ну и ладно, у меня настроение и так прекрасное. Еще часика полтора – и я в городе. Как прилечу, сразу в портовский буфет пойду. Потяну стакан красного вина и куплю пачку сигарет. С фильтром брать не буду – с них не накуришься, «Полет» возьму. Я их в том буфете с прошлого раза запомнил – синего цвета и надпись «овальные». Чего они овальные? Сигареты как сигареты, помял в пальцах – и уже круглые. Не будет «Полета», возьму «Астру» – серьезная вещь, одеколоном отдает. С такой в зубах как Ален Делон буду.
Вина из-за бани захотелось. Месяц назад так напарился, что все напиться не мог. Вот бы, думаю, сейчас зарядить кружку прохладного красного сухаря. Как попаду в город, обязательно выпью.
Вот и Лена, вот и Олекминск. Готовсь, подлетаем.
Сели, выгрузился, тут же вдали увидел друга Вовку – местного аэролога, от уазика рукой машет. Я ему в ответ тыкаю рукой на здание аэропорта. Туда, мол, двигай, там буфет. Мешок – на спину, бочонок – под руки, и почапал через поле в радостном предчувствии. Подхожу к зданию, поднимаюсь по ступенькам и что я вижу?!
Нет! Это невозможно! Такого просто не может быть! Тут что ; с ума посходили? Может, показалось? Нет, это они. Точно, они!
Бычки!
Ими забросана вся площадка перед входом. Окурки всевозможных марок и невероятных размеров. Просто какие-то монстры!
Взлетная полоса хоть и земляная, но не каждый же день льет дождь. Периодически прилетают самолеты из Иркутска и Якутска. Пассажиры накидали, не могут перед посадкой накуриться. Стою, смотрю, не могу уйти. Кажется, это оцепенение связано с познанием жизни, что-то на тему жизненных ценностей и их относительности.
– Молодой человек, вы так и будете стоять? – говорит мне голос в спину. Оборачиваюсь: на меня вопросительно смотрит девушка в синем пиджаке.
Живут же люди! Бычки, женщины… Жму на ручку и захожу в здание.

Возвращаюсь из прошлого к настоящему. Смотри-ка, в красивом месте колесо пробил. Справа – лес, слева – луг с красными маками и синими васильками. Василек, василек, мой любимый цветок. Сварить его, что ли? Погонять отваром урологию? Нет. Сварю-ка я лучше похлебку. Есть охота, со вчерашнего вечера ничего не ел. Пятилитровой флягой с водой и котелком машина укомплектована. Есть недоеденный чизбургер, яблоко, пакетик вяленых рыбок, водка. А что? Травы добавлю – и будет вполне прилично. Прямо перед машиной вижу подорожник, крапиву и лопухи. С подорожника и крапивы берут листья, с лопуха ; корень. Бодяк вижу, знаю, что он тоже съедобный, но что в нем съедать, не знаю. Может, этот белый зонтик попробовать? Да ну его к лешему, а вдруг это какая-нибудь цикута ядовитая? Хе! У меня же еще овсяные хлопья есть! На заправке их случайно увидел, не удержался и купил пачку. В память о детстве, когда они были любимым угощеньем и продавались по 8 копеек за пачку. Надо еще по лесу пройтись, вдруг тут орешник есть? Орехов не нашел, но сыроежек в лесу валом.
Заломил толстую ветку так, чтобы она торчала над землей, как стрела крана, повесил на нее котелок и развел костер. Так, может, мне не простую похлебку сделать, а с зажаркой? У меня же масло есть! По дороге заезжал в Почаевскую Лавру свечку поставить, заодно купил настоящее лампадное масло. Не какое-нибудь дешевое минеральное, техническое, а настоящее. А что такое настоящее лампадное масло? Господь велел приносить для светильников, чтобы горели во всякое время, чистый елей, выбитый из маслин. Настоящее лампадное масло ; это хорошее оливковое масло.
Капнул в котелок масла, обжарил грибы и корень лопуха. Потом немного залил водой. Когда вода закипела, одновременно вбросил хлопья, рыбки, подорожник, крапиву, раскрошенную булочку, сыр и мясо с чизбургера, влил рюмку водки. Хорошо, что я утром откусил чизбургер только два раза. Пакетик с рыбками выручил, в нем соли больше, чем рыбок. Похлебка ; великая сила, никакой чай её не заменит. Кушать надо прямо из котелка ; так вкуснее.

Такая вот кулинария получилась ; воспоминаний на порядок больше, чем похлебки. Приехала запаска, сейчас поедем на ближайший шиномонтаж. А напоследок, пока будем ехать, еще один случай в продолжение темы.
Зимой прилетел вертолет, и шестилетняя принцесса изъявила желание прокатиться на «Буране» к нему. Толя сел за «Буран», а она перед ним. Снегоход был без защитного кожуха, и принцесса угодила коленом под высокооборотный шкив. Когда она вернулась, то тихо плакала и говорила, что у нее сильно болит ножка. Стягиваю с нее комбинезон и вижу белоснежную кость колена. Шкив прорезал кожу с мясом и тут же припек их своими оборотами так, что кровь едва сочилась. Чашечка обнажена, но не задета. Через 10 минут этим же вертолетом принцесса с царицей улетели в город.
В больнице принцессе пришлось прививать новые светские манеры, потому что, едва начав ходить после лечения, она совершила свой первый визит в коридор к плевательнице и выбрала все окурки для папы. Говорят, даже плакала, не могла понять, почему нельзя, ведь для папы же!