Пёса

 Вот уже третье утро, как Егорыч встаёт бодрым. Эти чёртовы дачники наконец-то укатили к себе в Москву. Слишком весело было спать под их музыку и гвалт, непривычный для деревенского слуха. Даже запахи их «барской» еды проникали к нему в дом непрошеными гостями. И ведь дома стоят не рядом, но в тихую летнюю ночь воздух будто уплотнялся до такой консистенции, что передавал все звуки, возникающие за высоким забором.

Тишина пьянила, частично заменяя еду и даже курение. Правда, иногда блазнился  чей-то визг из-за соседского забора. А может старые уши так шутили, радуясь внезапно снизившейся нагрузке. Ближе к вечеру он всё-таки захотел развеять сомнения и, накинув куртку, не спеша подошёл к подозрительному месту.

Не подвёл бывшего разведчика слух. За забором кто-то шуршал и скулил. «Щенок, не иначе», – догадался он. «Может соседи ещё собираются вернуться? Нет, слышал, что совсем уехали... Ладно, дело не моё.»

К вечеру визг стал жалобнее, а когда он приблизился звучанием к плачу ребёнка, Егорыч не выдержал. Достал из сарая лестницу и, оглянувшись по сторонам, двинулся прямо на звук. Заглянув с лестницы в чужой двор, он увидел маленького щенка. Пёсик был простой породы, со шкуркой, будто пошитой из ткани противоположных цветов: чёрной и белой. Взгляд собачьего малыша менялся: с испуганного на любопытный, потом на радостный, сопровождаемый поскуливанием и неуверенным лаем. Маленькое живое существо жаловалось. На закончившуюся провизию, на отсутствие внимания и тепла человеческих рук. И жалость хлынула на давно не видевшего своих внуков пенсионера подобно ливню в ясный день. Уходить было тяжело: щенок заскулил ещё сильнее.

Открыв гараж, Егорыч виновато вздохнул. Обещал же себе после того случая не прикасаться к рулю... Это когда он ездил к свояку в районный центр. Хорошо же тогда угостился. Когда ехал назад, увидел три дороги, хотя всегда тут была одна. Пьян – пьян был, но видно ум не пропил: догадался ехать по средней и как в воду смотрел – благополучно доехал до дома. Только в гараж не смог заехать. Вышел из «Запорожца» и уснул прямо во дворе. Но без машины сейчас не обойтись: лестница одна, а спуститься на другую сторону забора непросто.

Подъехав к забору, он забрался на крышу автомобиля и спустил лестницу с обратной стороны. Еду можно было перекинуть через забор, но вот воды издалека не налить. Видно хозяева оставили щенку запасов всего на несколько дней. Может и собирались вернуться, но потом что-то пошло не так.

Пока Егорыч осторожно спускался вниз, щенок крутился вокруг лестницы. Наклонившегося к нему человека, всего обследовал и обслюнявил. Радость светилась в его чистых, незамутнённых жизненной реальностью глазах. Она же исходила из каждой клеточки его тела, из быстро снующих лап, непрерывно виляющего хвоста, толстого пузика.

Казалось, щенок не голоден, несмотря на пустые, тщательно вылизанные миски, разбросанные по лужайке. Но когда Егорыч, почему-то смутившись, достал из сумки свою нехитрую холостяцкую еду, щенок, опять лизнув его в нос, жадно набросился на неё.

То, что несмотря на голод, щенок сначала утолил своё желание пообщаться – не держа обиды, не ведая зла, отозвалось в Егорыче какой-то тягучей задушевной болью. И он принял решение. Хорошо, что взял добрую холщёвую сумку, а не тонкий пакет, не способный противостоять даже ветру. Щенок, подкрепившись, решил, что теперь с ним играют. Весело и беззлобно сопротивлялся, когда Егорыч запихивал его в сумку. С трудом посадив вертикально щенка на попу и, связав сумку куском верёвки, Егорыч полез обратно. В машине гостю, похоже, было привычно: выглядел довольным.

– Ну, держись теперь сам, – предупредил Егорыч, выпустив щенка из сумки. – Поехали!

В доме, прикончив остатки хозяйского обеда, а заодно и ужина, щенок улёгся на расстеленный тулуп и сладко уснул...

Утром Егорыч, приготовив завтрак уже на двоих, взял саперную лопату и маленькую огородную тяпку. Подкопав со стороны леса под забором соседей, он несколько раз провёл тяпкой поверх земли, имитируя собачьи лапы. Так было спокойнее.
    И стали они жить вместе: высокий жилистый неторопливый Егорыч и неугомонный чёрно-белый кругляш Пёса.

Кличка кобельку долго не придумывалась и Егорыч называл его просто Пёс. А когда стало неудобно повторять, призывая заигравшегося щенка в дом, поправил на легче произносимое, почти женское имя.

Пёса рос быстро, удивляя жизнелюбием, проявляющимся в вертлявости и невероятном любопытстве. Всё осматривалось, вынюхивалось носиком, пробовалось на зубок. И только за хозяйских кур и потрёпанную обувь ему иногда доставалось от Егорыча по тому самому носику.

– Рядовой Пёса, ко мне! – командовал старший.

– Гав! – отвечал новобранец, виновато выбивая хвостом дробь из деревянного пола.

Этого неторопливого старика Пёса считал своей единственной стаей. Он не водился ни с собаками приезжавших в деревню дачников, ни с заходящими в дом людьми. Обязанностью подросшего пса было сопровождение сторожащего дачи Егорыча, а в качестве общественной нагрузки - присмотр за гуляющими во дворе курами.

Ещё Пёса любил сопровождать Егорыча в поездках к свояку – Михаилу в районный центр. Они ездили на скрипучем «Запорожце», где Пёса сидел рядом с Егорычем, радуясь соседству, и следя за дорогой внимательное, чем сам водитель.

В хорошую погоду Егорыч ездил в город на велосипеде. Пёсе это нравилось даже больше. Он успевал всё разведать впереди и возвращался, одобрительно поглядывая на друга. Потом снова убегал вперёд, напоминая Егорычу былые рейды разведчиков.

Пёса задолго чувствовал такие поездки. Преданно заглядывал Егорычу в глаза, вёл себя хорошо. Помнил случай, когда его не взяли с собой и он жалобно выл, нагоняя на окружающих тоску.

Так прошёл год, снова наступила осень. Листья с деревьев уже собирались в скорый путь. Дачники дружно снимались с временных мест.

Егорыч собирался навестить свояка и заодно пополнить запасы. А ещё Михаил обещал отдать ему свой старый мобильник взамен его разбитого.

Перед этим решил посмотреть, какие материалы нужны на подтекающую крышу. Неизвестно, что сыграло с ним злую шутку – сильный порыв ветра, скользкая обувь или всё-таки старость. Он полетел с крыши, край железного листа сильно деранул ногу, да и родная лужайка встретила неприветливо. Через разорванную штанину хлестала кровь, в голове гудело от удара. В горячке он вскочил, забежал в дом, рванул из шкафа бинт...

Уже много окровавленных бинтов лежало на полу, когда Егорыч поднял один из них и велел собаке его взять и отнести Мише... Потом, уже сквозь замутившееся сознание он слышал, как Михаил рассказывает водителю скорой помощи, пока медики бережно кутали ему ногу:

– Представляешь картину: несётся с огромной скоростью по городу собака с окровавленной пастью. Прохожие испуганно жмутся к домам, собаки прячутся, даже водители предпочитают уступить дорогу. Прибежал к моему дому и залаял, завыл истошно. Потом снова подхватил бинт и с визгом забегал по направлению к деревне и обратно. Вижу – мокрый, устал сильно, наверное все двадцать километров бежал без отдыха. Я догадался о причине, позвонил вам. Взял его в машину, рванул к свояку. А потом и вы подъехали.

– И очень вовремя, – отозвался водитель. – Я слышал, как доктор говорил, что могли не успеть. Ладно, живой старик, остальное поправимо.

Всё ещё мокрый Пёса неподвижно сидел в дальнем углу дома. Его влажные глаза блестели, когда он переводил взгляд с одного человека на другого.

Обратно Михаил поехал первым, посадив собаку рядом с собой. Но Пёса перескочил на заднее сиденье и, глядя на мчавшуюся за ними скорую, поскуливал ласково и  тревожно...