Школьник Просиков. Глава 11

          


            В которой папа рассуждает о музыке, учительница по-прежнему
           вздыхает,  я  размышляю о живописи,  а завуч  произносит речь



   Очень редко мы выпускаем собаку гулять одну. Я нервничаю, когда Гаврилы нет дома. Мама нервничает, когда она дома. Папа абсолютно спокоен и в том и другом случае. Он говорит, что достаточно нервничает на работе.
   По правде говоря, за Гаврилу особенно беспокоиться нечего. Во дворе ее хорошо знают и никто в обиду не даст. Там я ее и нашел. Гаврила загнала кошку на дерево и терпеливо ожидала ее внизу. Кошка также терпеливо сидела на дереве и спускаться не собиралась.
   Когда мы вернулись, мама еще убиралась на кухне, а папа читал газету. Я пошел в свою комнату - все подготовить на завтра к школе. Под музыку дела идут лучше, и я включил ее на полную мощность.
   - Сделай потише, - донесся папин голос, - совершенно невозможно читать.
   Хотя я обожаю слушать громкую музыку, но уступил папе, потому что не люблю его расстраивать, да и обходится себе дороже.
   Решив передохнуть, я заглянул в большую комнату; мама уже расправилась с посудой и включила телевизор, а папа продолжал читать газету.
   - Чего только не пишут в этих газетах. Театр у них - зона риска, метро - место повышенной опасности, ремесло актера, стоматолога, учителя - тоже опасно. Я уже не говорю о летчиках, моряках, военных, водителях личного и общественного транспорта, сторожах и так далее и тому подобное, - сказал папа, отбрасывая газету. - Интересно, есть ли у нас хоть одна неопасная профессия? - И тут же себе ответил: - Есть такая профессия - моя! Инженера-наладчика по вентиляции. Если, конечно, не совать руки и голову в вентилятор... Но такой опытный и потомственный инженер как я - никогда не позволит себе такого безответственного поступка.
   - Папа, а наш сосед по даче, Емельян Петрович, говорит, что ты не потомственный инженер, а сын благородного пастуха, и что сейчас слишком много развелось потомственных дураков...
   - Что?! Как?! Емельян... - Мне показалось, что кто-то стал отрывать линолеум от пола, но это просто папа скрипнул зубами. - Ну я ему покажу пастуха, я ему... - раскипятился он. - Я его... Я у него... все сельхозкультуры уничтожу!
   - Это вредительство, - спокойно заметила мама.
   Папа издал слабый стон, схватился за голову и выбежал курить на балкон.
   - Мама, а что такое сельхозкультуры?
   - В этом вопросе специалист у нас папа. Вот его и спрашивай.
   Папа высунулся из балкона.
   - Возможно, я и не специалист по сельскому хозяйству, но инженер я хороший. И начальство меня ценит!
   - То-то оно и видно. Как в командировку, так Просиков. Только не в заграничную. За границу Веточкин ездит... с семьей. А я какой год не могу купить себе новое пальто!
   Папа опять скрылся на балконе.
   Но через пять минут он снова сидел в кресле и читал газету. На этот раз от него крепко досталось: футболистам, торговцам на рынке, тем, кто прогнозирует погоду, делает рекламу, и несколько раз нехорошо был упомянут Емельян Петрович.
   - Да, кстати, как поживает твой брат, Евгений? - обратился к маме папа. - Что-то давненько я о нем не слышал. Даже странно.
   - Сегодня звонил, как раз пред твоим приходом, - рассеянно ответила мама. - Его уволили. По сокращению штатов.
   - Ну что же, одним штатом станет меньше, - хохотнул папа, но увидев, что мама недовольно нахмурилась, виновато замолчал.
   - И совсем не смешно. Ты бы лучше озаботился воспитанием собственного сына.
   - Ты хочешь сказать, что я не...
   Мама фыркнула и пошла на кухню.
   Папа вздохнул.
   - Сейчас я у тебя уроки проверю, - неохотно проговорил он. - Надеюсь, что ты их уже сделал.
   - Да, папа, почти... и уже давно. Не думаю, что за мной надо что-то проверять.
   - Правда? - обрадовался папа, но тут же болезненно поморщился. - Что за шум! Я же просил сделать потише.
   - Я и сделал. Но это не шум, а просто отличная группа "Пацаны" Они потрясающие! Ты послушай!
   Солист "Пацанов", отчаянно бряцая по струнам, громко застонал:
   
                Жу-жу-жу, зу-зу-зу,
                Я к тебе прилечу, приползу.
                Зу-зу-зу, жу-жу-жу,
                И цветов я тебе притащу.

   - Обалдеть можно! - И я с восторгом повторил: - Зу-зу-зу, жу-жу-жу...
   - Жу-жу-жу... - передразнил меня папа. - Некрасова читать надо... Николая, а не... - и он махнул рукой.
   - Ну ты и скажешь, папа... Некрасова! Вот у нас в школе есть настоящий поэт- Мишка Капусткин из 10 "Б". Он сочиняет тексты для наших "Пискунов" Хочешь послушать?
   - Нет, нет, нет, ни в коем случае! - Папа опять поморщился, увидев, как надрываются на экране популярный дуэт Алисии Чернобуровой и Аспазии Горошкиной. - Ну разве это музыка? Вот раньше... в семнадцатом... в восемнадцатом... в девятнадцатом... Это была музыка так музыка! - И он с мечтательным видом откинулся в кресле.
   - Году?
   - Что - году?
   - В восемнадцатом году была хорошая музыка? Расскажи мне.
   - В восемнадцатом году была другая музыка. Я имел в виду века. Вот, к примеру, композитор Бах...
   - Смешная фамилия! У нас в школе учится мальчик по фамилии Бах. Но он не композитор.
   - Сам ты смешной!
   Ну не знаю... "Пискуны" нравятся Юльке Мамоловой. А Юлька нравится мне - она красивая. Сережка говорит, что Юлька смотрела на него весь урок арифметики. Ну и фантазер же он! И хотя я знаю Сережку почти всю свою жизнь и он потрясающий товарищ, но иногда так и хочется дать ему по лбу! Тем более, мне-то хорошо известно - на кого смотрела Юлька... Но никому и никогда я об этом не скажу.
   - Та-ак! Пора заняться твоим музыкальным воспитанием, малыш, - сказал папа. - У вас в классе учится очень приятная девочка, Майя Борисова. Она, кажется, ходит в музыкальную школу. И это безусловно на нее благотворно влияет. Вот с кого тебе надо брать пример! Она-та уж наверняка не слушает "Пацанов" и всякие другие группировки.
   - "Пацаны" - замечательная команда, - робко возразил я.
   - Нет, не замечательная, совсем не замечательная, - холодно ответил папа.
   В комнату вернулась мама.
   - Что тут у вас происходит? О чем спор?
   - Вот убеждаю Борьку брать пример с его талантливой одноклассницы Майи Борисовой.
   - Я хорошо знаю ее маму и папу: мы познакомились на родительском собрании. Недавно они купили Майечке инструмент.
   - Инструмент... Какой? - заинтересовался я. - Молоток, пилу, рубанок?
   - Это музыкальный инструмент - пианино.
   - А-а, - разочарованно протянул я. - Из музыкальных - предпочитаю струнные и ударные. Гм... А если я стану заниматься музыкой, - обратился я к папе, - ты купишь мне электрогитару, или хотя бы ударную установку. Я в магазине видел - она отличная!
   Папа закаменел лицом и уткнулся в газету.
   Вот всегда он так, когда речь заходит о серьезных вещах!
   Мама погладила меня по голове, вздохнула и пошла звонить по телефону.
   И она всегда так, когда заговоришь о самом главном в жизни!
   Ну и как же без инструмента я стану выдающимся музыкантом?..
   Я переключил телик на другую программу. На экране возник скучный юноша.
   - Привет! - тоскливо сказал он. - Мне все еще трудно в это поверить, но я выиграл автомобиль.
   - Врет как сивый мерин! - убежденно проговорил папа, выглядывая из-за газеты.
   И я еще раз переключил телевизор на другой канал, где тотчас же проявилась разбитная рыжуха, которая быстро вертела руками и с каждым словом прибавляя в голосе, представила участников супершоу.
   - Мама, мама! - закричал я. - Иди скорее сюда! Посмотри сколько Жуликовых собралось!  А еще Сема Наливайко с Парашей, Ангелина Никудышкина, Прасковья Непоп и Варвара Смит... Будет отличная передача!
 
   Из-за того, что я допоздна смотрел телевизор, я не успел решить арифметические задачи, заданные на дом. Поэтому, встретив на подходе к школе Ваську Бегалова - а он с Меднисом у нас самые лучшие арифметике в классе - я попросил списать у него домашнее задание.
   Васька замялся и стал что-то невразумительно мямлить.
   - Что ты потребуешь за услугу? - спросил я прямо.
   - Торт, пятнадцать пирожных, килограмм конфет и большую шоколадку, - отбарабанил он. - Сам понимаешь, это бизнес, ничего личного...
   - Это не бизнес, а грабеж. Вот тебе бутерброд с вкусным пошехонским сыром.  По рукам?
   - Согласен.
   - Давай тетрадку!
   Я быстро списал задачки. Но напрасно я суетился. Сегодня меня к доске не вызвали.А Васька с удовольствием съел мой бутерброд.
   Нина Федоровна объявила нам, что в самое ближайшее время мы пойдем на концерт классической музыки, так нам надо повышать культурный уровень и как можно чаще приобщаться к великим творениям музыкальных гениев.
   Она словно сговорилась с моим папой! И чего хорошего в это классической музыке? Видел я недавно по телевизору симфонический оркестр - ничего не поймешь! Главный у них, дирижер, палочкой машет, ну как ребенок маленький! А в оркестре каждый в свою дуду дудит. Зрители же, хлопая, все ладони отбили, и такое блаженство у них на лицах, словно они два часа "Пацанов" слушали.
   А "Пацаны", конечно, хороши, чтобы там не говорил папа. Помните, как это у них:

                Люби меня, люби,
                Но только не губи.
                И-и-и-и-и-и-и-и-и!

   Слов нет!
   Конечно, я понимаю, что есть люди - без ума от классической музыки. Странных людей немало, есть и которые любят решать арифметические задачи! Я сам двоих знаю: один из них к тому же - бизнесмен чертов...
   Мы категорически отказались слушать классическую музыку. Только одна Майка Борисова закатила по этому поводу истерику, но она не в счет.
   Учительница тяжело вздохнула и предложила в таком случае пойти в Третьяковскую галерею, посмотреть на картины Репина, Федотова и других несравненных художников.
   - Несравненных с кем? - спросил я.
   Но учительница мне не ответила.
   - Вот подрастете, - сказала она нам, - поедете в солнечную Италию, увидите великолепные фрески Леонардо, Джотто и других великих мастеров...
   - А они тоже несравненные, или их можно с кем-то сравнить?
   Учительница опять не ответила и даже строго посмотрела на меня.
   - Когда я подрасту, я на рыбалку с папой ездить буду, а не в солнечную Италию, - заявил Вовка Брусникин.
   - А что такое фрески?
   - Это когда сырую штукатурку расписывают, - разъяснил всегда все знающий Меднис.
   - Зачем же ехать в Италию, пускай и солнечную? - удивился Юрка Баларев. - У нас в подъезде и так, без всякой Италии, все стены расписаны. И никакой сырости - все по сухому. Классная, я вам скажу, роспись! Не хуже этих... как их там Нина Федоровна называла?
   - Давайте лучше в зоопарк пойдем! - воскликнул Сабельников. - Там обезьяны!
   - На что они тебе? Посмотри на себя в зеркало, - сказал Сережка. - И ходить никуда не надо.
   - Он скорее на диплодока похож, - заметил Юрка.
   - Это еще кто такой? - подозрительно  спросил Игоряха.
   - Ящер - ужасный и гигантский! - испуганно сказал Ленька, и губы у него задрожали. Это напомнило мне папу. У него тоже прыгали губы, когда я его коричневые ботинки начистил черным гуталином.
   - Ну все, Баларев, твоя песенка спета! - вспылил Сабельников и, громко вопя, атаковал Юрку.
   - И совсем нет, я еще спою! - не соглашался Юрка, отмахиваясь от Игоряхи.
   - Как думаешь, споет? - спросил меня Серега.
   - В Большом театре - точно нет, - авторитетно заявил , - а вот с "Пискунами" может попробовать.
   Нине Федоровне пришлось приложить немало усилий, чтобы оттащить их друг от друга.
   - Что же это такое, - сетовала она, - никак с вами не сладишь. Дикость какая-то! Приятно, когда люди культурные и воспитанные, а не варвары какие-нибудь...
   - Варвары - это те, кто Древний Рим разрушил, я знаю! - гордо сказал Женька Лисицкий.
   - Не только... Они много чего разрушили,  в том числе и многие произведения искусства. И не перебивайте меня! Повторяю. Если люди культурные и воспитанные, то все спорные вопросы они решают мирным путем, полюбовно... - И в какой уже раз Нина Федоровна тяжело вздохнула. - Понятно вам?
   Мы закричали, что понятно. Но по ее лицу было видно, что она глубоко в этом сомневается.
   После долгих и оживленных споров, мы решили в галерею не ходить, а пойти в Зоологический музей. Это такой исторический музей животных. Учительница сказала, что там очень много беспозвоночных. Да и позвоночных достаточно.
   Лично я ничего против Третьяковской галереи не имею. И даже с удовольствие вспоминаю, как недавно мы с мамой посетили другую галерею, рядом с метро "Кропоткинская". И там мне особенно понравилась картина, где древние нидерландцы катаются на коньках. Но чего-то в ней не хватало, в этой картине... И после недолгих раздумий, я понял, что не хватало отличного хоккеиста Шишкина из "Мотора", и я решил его пририсовать. Но мне не удалось этого сделать - картина-то оказалась под стеклом!
   Я подошел к смотрительнице зала и попросил ее снять стекло. Та очень удивилась и спросила - зачем? Тогда я ей рассказал про хоккеиста Шишкина, и о том, сколько шайб ему удалось забросить за свою карьеру. Тетя-смотрительница сказала, что этого делать никак нельзя, а Шишкина пусть я рисую дома, и что ей совершенно безразлично сколько шайб и кому он умудрился забить.
   Что же мне Шишкина дома рисовать, заметил я тете, когда у меня над тахтой висит его портрет, вырезанный из журнала. А смотрительница мне сказала, что я ей надоел со своим хоккеем.
   И только я кончил описывать ей портрет Шишкина, а заодно его друга и партнера по нападения Мишкина, как она схватилась за сердце и пожаловалась, что у нее высокое давление и кружится голова, а в глазах все шайбы, шайбы, шайбы... Смотрительница потрясла головой и посоветовала мне идти к чертовой бабушке с этим противным Чикиным (Шишкиным, - поправил я ее), и с его чертовым дружбаном Микиным (здесь я не стал поправлять ее, потому что понял, что тетя абсолютно не разбирается в хоккее), и что на них, то есть на Шишкина с Мишкиным, ей глубоко наплевать.
   Какая странная тетя! Как можно наплевать на Шишкина?! Ладно там на Мишкина... Я был очень удивлен. Тем более, что Шишкин сам мастер плеваться, - не раз наблюдал это по телевизору.
   Но что меня приятно поразило в музее - так это мраморные портреты древних римлян. Все они походили друг на друга. "Наверное, таким был и Муций Сцевола, - с уважением подумал я. - Так вот ты какой, Муций... Ну, здравствуй!"
   Мне очень хотелось написать: "Порсена - дурак!" Это очень красиво смотрелось бы на белом мраморе... Но, как назло, забыл прихватить фломастер из дома, и решил отложить это до следующего раза.
   "Хотя какой же он дурак, этот Порсена, если он отпустил Муция домой? - подумал я, выходя из зала. - И потом, мало ли что еще можно написать на этом чудесном белом мраморе..."
  Так что я был совсем не против еще раз посмотреть на работы великих мастеров. К тому же я и сам недавно чуть не стал художником.
   

   Как-то шел я по бульвару. Вижу, стоят двое дядей: один сильно бородатый, а другой не очень. Тот, что с большой бородой - увлеченно рисовал, а другой что-то ему говорил, выразительно жестикулируя. Потом другой дядя ушел, а бородатый продолжал так же увлеченно рисовать.
   Мне стало интересно. Я к нему подошел и спросил:
   - Дядя, а что вы рисуете?
   - Как что?.. Осень, падающие листья, людей, церковь, заходящее солнце, сумерки... Могу и тебя нарисовать.
   Тогда я попросил разрешения взглянуть на картину.
   - Но здесь какие-то черточки, кружочки, пятна... и нет ни людей, ни церкви, - сказал я изумленно.
   - Как бы тебе объяснить... Это мое видение... внутреннее... осени, людей... мира, в конце концов. Понимаешь?
   Я сказал, что нет.
   Он опять попытался объяснить мне, горячась, и размахивая руками. А так как в одной руке дядя держал кисточку, то я очень боялся, что он испачкает меня краской. Но все обошлось.
   - Ну, теперь ты понимаешь?
   Но я по-прежнему ничего не понимал.
   - Что же...Раз тебе не втолкуешь, тогда иди домой, сын мой, - сказал художник немного расстроенно.
   Я был поражен.
   - Как это? Какой же я ваш сын... Я папин сын... и мамин.
   Дядя удивленно посмотрел на меня. По всему было видно, что он несколько раздражен.
   - Да нет, конечно,  ты не сын...Вернее сын, но не мой. Это фигуральное выражение, ты сын...
   - Никакой я не фигуральный! - сердито закричал я. И вы меня очень запутали. Так чей же я сын?..
   - Ты меня сам запутал! Ну-ка, марш домой, бездельник! - закричал, окончательно потерявший терпение, художник. Я обиделся, но домой все-таки пошел. А придя домой, первым делом пошел к папе в комнату, взял его красивую ручку с золотым пером, белый лист бумаги и засел рисовать картину.
   Через час картина была закончена, и я отправился к Славке - показать свою работу.
   - Я написал шедевр, - сказал я ему.
   - Что написал?
   - Ну, отличную вещь!
   - А-а, тогда читай, а я посмеюсь.
   - Я написал пером, и ничего смешного здесь нет.
   - Ну ты даешь! Понятно, что не топором.
   - Это картина, дурень! - И я показал ему свое творение.
   - Картина? - недоуменно промычал он, разглядывая мой шедевр. - Эта?.. А что ты тут нарисовал?
   - Ну, здесь люди, закат, сумерки...
   - Ты издеваешься надо мной? Здесь какие-то кляксы, закорючки, хвостики...
   - Видишь ли, это мое видение такое... нутряное.
   Тогда Славка схватился за живот и стал кричать: - Ой-ей-ей! Ты меня уморил! - Показывая, как ему смешно, он повалился на пол и, падая, толкнул меня. - Твой ум помрачился, Просиков! Ты слишком много рисуешь!
   Мы едва-едва не поссорились.
   А с Сережкой и Вовкой Брусникиным дело дошло до драки.
   И мне стало понятно, что я художник непризнанный.
   Но если тебя не признают, зачем тогда рисовать? Я буду лучше лепить скульптуры - большие и всем понятные. А вот когда стану всемирно-известным скульптором, то опять начну рисовать картины: точками, червячками, квадратиками - потому что так я вижу мир!
   

   Накануне посещения музея, с напутственным словом к нам обратился завуч, Юлий Цезаревич. Он сказал, чтобы мы вели себя в музее примерно, не шалили и почерпнули массу полезного, что значительно расширит наш кругозор и преумножит знания. - Помните, - добавил он, - что вы представляете шестьсот тридцать пятую среднюю школу города Москвы, и должны высоко нести ее знамя!
   - О каком знамени он говорит? - толкнул меня в бок Сережка. - У нас нет никакого знамя.
   - Есть! Я сам видел, в учительской стоит, с кистями...
   - А зачем его нести в музей? Там, наверное, своих знамен хватает.
   - Так мы же не в Исторический, а в Зоологический идем.
   - Эй, вы двое... Как ваши фамилии? - Завуч ткнул пальцем в нашу сторону. - Вы о чем там шепчетесь? Если вы так будете шептаться в музее, вместо того, чтобы слушать экскурсовода, то не расширите свой кругозор и не преуспеете в знаниях. Надеюсь, - обратился он к классу, - что после посещения музея, вашей учительнице не придется за вас краснеть. И помните, я все вижу, все знаю, все слышу!
   - Все, все, все? - с некоторым недоверием спросила Лидка Федоткина.
   - Безусловно! - гордо, и вместе с тем скромно, сказал Юлий Цезаревич.
   И еще было решено, что в целях поддержания дисциплины на должном уровне, сопровождать нас в музей будет наш замечательный физрук и прекрасный режиссер-любитель, Ганнибал Ильич Пивоваров.
   Что же касается меня, то признаюсь, что из всех видов искусств мне больше всего нравится кино, особенно мультфильмы! Здесь, я думаю, со мной все согласятся.