Lucid dream

               
                “Не веря воскресенья чуду”               
                О. Мандельштам

Она долго не открывала глаз, стараясь вспомнить сон; но он, как всегда,  ускользал и прятался, зарываясь в воспоминания, маскируясь под них; она попыталась схватить картинку с обложки сна, что кое-как держалась в памяти; но он, все же вырвался, ухнув в темноту подсознания, да и притаился там, как в детективе, оставляя следы, смутных образов, ощущений, длинного шлейфа предчувствий, по которым днем, точно молния и, возможно некстати, как положено молнии, сверкнет в сознании.
За окном дворник убирал снег, скрежетал лопатой об асфальт, этот металлический звук присутствовал и во сне. Она постепенно осознавала своё тело на кровати, затекшую руку, комнату, окно, серое небо за ним и город, заметённый снегом, в котором что-то должно произойти.  “Хоть бы в воскресенье дали выспаться” – рассердилась она на дворника, однако подумала – "А может пойти в церковь?» Так бывает, забыв, что конкретно снилось, мы, тем не менее, долго еще находимся во власти сновидения, оно даже руководит нами и чувство, пережитое ночью, живет наяву. “Это обычное утро. Дворник убирает снег. Декабрь. За окном стена дома напротив, ходят люди и ездят машины. Что сверхъестественное произойдет в такое утро?  Может еще поспать? ”

Хлопнув дверью подъезда, Люся съежилась от ветра. Стая воробьев поднялась с тополя и брызнула в небо. Задрав голову, Люся стала наблюдать за траекторией полета по нейтрально-серому, описав восьмерку бесконечности, стайка исчезла за стеной дома, что-то отозвалось в подсознании, и внезапно вспомнился весь сон. Люся ахнула: неужели, это правда? То, что мёртвые воскреснут.  Она продолжала стоять на ветру, пытаясь осознать это внезапно пришедшее понимание. Как такое может быть?
Хорошо, допустим, по ДНК можно восстановить тела людей. Не исключено, так же, что от всех живших на земле хоть что-то осталось (признаться, Люся и сама старалась аккуратней обращаться с отстриженными ногтями или волосами, по крайней мере по ним, если она не оставит чего-то важного в жизни, можно будет восстановить её в Судный день). Но, какой она будет тогда? Нос курносый Люсе всегда не нравился. Можно ли рассчитывать на какую-то пластику? И какими воскреснут все? Тела миллиардов в какой-то там степени людей, прахом рассыпанные по земле, соберутся, словно крошки железа под действием магнита и будут воссозданы до мелочей? Даже с бородавкой? Толстые и лысые, курносые и сутулые, рыжие и коротышки? Раньше Люся об этом не задумывалась и то, что “мертвые от гробов воскреснут” казалось просто красивым образом. Но теперь она знала – произойдет всё буквально. Но, что делать, если ДЦП или болезнь, допустим, Альцгеймера?  Самое главное, конечно, не это. Куда всех расселять?! Это гигантское количество беженцев с полными правами на ПМЖ. Именно, постоянное место жительство, а земля ведь и так переполнена. Люся представила, что в их квартиру набьется еще человек сто. Наверное, в космос, – решила она – вселенная бесконечна и всем хватит места. Обрадованная такой гипотезой, Люся представила, как её умершая в прошлом году бабушка, пропишется на Сириусе.

Люся тихонечко прикрыла за собой церковные двери и ей пришло в голову, что церковь – это инкубатор воскрешения.  Она невозмутимо обошла черную старуху, зыркнувшую на её джинсы и оказалось в самом дальнем углу храма. Чтобы не пропустить начала событий, Люся подошла ближе к раке со святыми мощами. Здесь почти никого не было. Священник в главном пределе молился “о плавающих и путешествующих”, а Люся, не отрываясь смотрела на раку и удивлялась, неужели все не догадываются, что вот-вот произойдет?  Пел хор, Люся унеслась куда-то в свои мысли, чуть было не задремала и вздрогнула от резкого крика священника. “Наконец-то” – пронеслось в голове. Однако, он изгонял оглашенных, правда, несмотря на все его усилия, никто не покинул церковь. “Тайноооо обраааазууующеее” – затянули певчие, свечи мерцали и отражались в иконах; а также, в окнах, на которых стояла герань; в сером небе, откуда падал снег, светились желтые огоньки, казалось, что это и есть Царство, которое так и называется – небесное. Пролетела галка. Люся отвела взгляд от неба и стала смотреть на Николу Угодника. “Почему его всегда пишут таким строгим, будто прямо сейчас покарает?" – размышляла Люся, – "Ведь он был добрейшим человеком, всем помогал, опять же Санта Клаус, да еще итальянец." Она не могла вообразить итальянца с таким суровым северным видом. Люсе представилось, как она подошла бы к воскресшему Николаю, и он бы улыбнулся. Это была бы самая добрая улыбка на свете и ей бы стало стыдно за всю свою жизнь, она бы тогда совершенно раскаялась, не потому что её накажут, а потому что невозможно без этого смотреть в его глаза. И всем, кто подошел бы к нему, захотелось бы раскаяться в грехах, исправиться, жить по-новому, он бы всех обнял… "Ну ладно, не всех, Гитлера или Сталина не обнял бы” – подумала Люся и вытерла слезы. – “Опять отвлеклась”, – одернула она себя и стала внимательнее следить за мощами.
“Как же он воскреснет, если там воздуха нет? – спохватилась Люся и подошла к раке. Делая вид, что прикладывается, незаметно приоткрыла крышку, чтоб туда попал кислород. Крышка скрипнула и издала металлический звук, словно дворник скребет об асфальт. Люся испуганно оглянулась, но внимание всех устремилось на алтарь, а она стала рассматривать покрывало на голове святого, зеленое с золотой вышивкой, пытаясь определить, где должны быть глаза, нос и рот.  Внутри ничего не происходило, и Люся от нетерпения осторожно постучала пальцем по стеклу: вставай, мол, пора.
“Верую в воскресение мертвых” – пронеслось по церкви, а Люся упорно смотрела на мощи и показалось, как глаза действительно моргнули под накидкой. Её сердце стукнуло. Потом, словно воздух прошелся по этому телу, холодному и полу истлевшему, из которого вышла жизнь много лет назад, приподнялась грудь и Люсе показалось, что раздался тихий вздох. Она так перепугалась, что отскочила от раки, побежала к людям и стала в ряд молящихся, казалось, сердце вот-вот выскочит из груди. Люся смотрела только вперед, боясь оглянуться, а когда все пали на колени, она сделала это с особым удовольствием, так как ноги, правда, как будто затекли. Люся уткнулась головой в пол и вздохнула. Потом она встала, набралась храбрости и оглянулась на раку. Но там было тихо по-прежнему, лишь в темноте кто-то шевелился, наверное, церковный служка увидел, что дверца приоткрыта, и решил навести порядок. «Привиделось», – решила Люся, и пошла туда вновь, на подкашивающихся ногах, медленно-медленно, словно во сне. Она удивилась цинизму священнослужителей – человек в подряснике сидел прямо на раке и болтал ногами! Люся приблизилась и увидела, что рака-то пуста, а перед ней был старичок с седой, реденькой бородой и седыми же спутанными волосами, завязанными сзади в примятую косу. Он по-будничному полез в карман вытертой вязаной жилетки, достал платок и громко высморкался.
Нечаянно он уронил платочек, и Люся подняла его. Она протянула святому вещь и засмотрелась в глаза, которые были младенческими и стариковскими попеременно. Эти метаморфозы отражались на лице: оно становилось то по-детски наивным, то старчески озабоченным – святой уходил в себя, и вселенская скорбь охватывали его, потом снова превращался в мальчика, и начинал ерзать по раке, крутился и смотрел по сторонам. Свет лампадки отражался в зрачках, хотелось то плакать, то смеяться, глядя в них. Святой пошевелил губами и Люся, затаив дыхание, ожидала, что же он произнесет такое важное? Старичок кашлянул и тихо пожаловался: “Ноги затекли, пока спал, и замерзли, аж кости ломит.” Люся все поняла, она опустилась на колени и стала растирать его ноги, скинув на пол дырявые шерстяные носки. Подбежала тетенька в синем фартуке, прикрикнула и осеклась. Святой продолжал улыбаться, крутил головой, разглядывая церковь, а Люся массировала ступни с тонкой младенческой кожей, боясь нечаянно повредить их, дышала на затекшие синеватые пальцы, с родинкой на правом мизинце и зажмурилась от радости.
Стал подтягиваться народ. Подошел охранник в форменной куртке, рванулся исполнить обязанности, но озадаченно застыл на месте, забыв и про рацию. Толпа верующих перетекала в дальний угол, где находились мощи святого, имя которого мало кто знал.  И словно, это он, действительно, сидел на своей раке, обыденно, как на кровати, а маленькая девушка растирала ему ноги. Толпа тихо загудела: кто-то стал усердно креститься; кто-то заговорил про мошенников; один мужчина сказал, что знает этого артиста; кто-то упал на колени; многие начали фотографировать, а старуха в черном принялась биться головой об пол.
– Ох, родимые, как я замерз – пожаловался святой.
Она открыла глаза.