Владимир Вигилянский

4 июня 1974 г.
Проснувшись утром, обнаружил, что...  три дня рождения нынче. Сонечку не поздравишь – после пролёта в ИВЯ, долго не огорчалась: получила очень хорошее предложение и на год отбыла в Китай.  Танечке сунул в почтовый ящик открыточку (авось, кто-нибудь вытащит).  Оставалась Старосельская:  хоть в ЦДЛ сегодня соблазнительный вечер Андрея Вознесенского, тут без выбора – поехал к Наташе, где уже был весь её семинар критиков. Познакомился с ироничным Володей Вигилянским.

18 июня 1976 г.
Олеся с очевидным животиком (в декабре расписалась с Володей Вигилянским и через пару месяцев ей рожать) и вместо обеда мы ходим из института в гастроном у Никитских ворот – пить там всякие пользительные соки.
Вечером позвонил Сонечке – сто лет не виделись и очень соскучился, хотел позвать её на субботу, а она ехидно спросила, не пора ли меня поздравить с прибавлением семейства:  видела вдвоём с Олесей из окна 15-го троллейбуса. Вот так и рождаются слухи.

16 апреля 1980 г.
Провожая Яснова, собрались у меня дома – Поздняев, Кружков, Вигилянский с Олесей, Чернов:  пообщались и новые стихи почитали. Вигилянский рассказал замечательную историйку. На вечеринке у Ардаматских развлекались, сочиняя байки на юбилейную тему, и Володя тоже написал «Сказку о Ленине»:
«Приходит как-то раз Алексей Максимыч Горький в Горки и спрашивает:               
     – А Ильич-то где?
     – Так на ёлке же – Новый год ведь скоро!
Смотрит Горький в окно – и верно: сидит Ленин на ёлке и в ус не дует».   
Суть же не в байке, а в окончании истории: посмеявшись, легли спать, а под утро вернулся домой Ардаматский-ст., (то бишь отец, лауреат премии КГБ), обнаружил на кухонном столе хулиганские тексты и в ужасе принялся их жечь, даже пепел растёр. Несчастное запуганное поколение! Нашему, правда, с эпохой тоже не слишком повезло, но хоть чирикать по углам можем свободнее.

1 – 27 августа 1981 / Выра 
Чтобы не отмечать свой тридцатник, сбежал из столицы.
...Подхожу к дому Сёмочкина – хозяин сидит на крылечке, посасывает мундштучок, на гостя ноль внимания. Сажусь рядом, закуриваю, и полчаса сидим молча, пока Ксан Ксаныч наконец произносит:  «Зря Пугачёв на Московию идти собирался, не так ему свою кампанию завершать нужно было...».
В среду вечером приехал Чернов, следующим утром Володя с Олесей, и получилось, что мой побег оказался зряшным:  юбилей зажать не вышло – пропили его с деревенским шиком.
...После отъезда ребят, оставшиеся две недели отпуска провалялся на сеновале: Вигилянский привёз Сёмочкину роскошный подарок от «Ардиса» – пять книжек Набокова, «Остров Крым» и брошюру Автарханова про загадку смерти Сталина, так что чтивом я был обеспечен.

18 февраля 1983 г. 
Вечером у Володи и Олеси, Чернов бубнит:  денег нет, заработать приличным способом не получается. Вигилянский советует: займись переводами – сотни национальных поэтов по всей стране сидят и ждут, когда их откроют русскому читателю, – всякие Пысины, Сакины...
Звонит телефон, Олеся снимает трубку – и, с квадратными глазами, сползает по стенке: «Алексей Васильевич Пысин... ищет хорошего молодого переводчика для своей новой детской книжки...». 
За минуту всё и разрешилось.

26 марта 1983 г.
Приехал Сёмочкин, собрались у Вигилянских. Володя рассказывает, как учительница на уроке задала Николке вопрос, что он ел на завтрак, и мальчишка стал перечислять: хлеб, картошку, капусту... Классная дама была в шоке: а масло, сыр, колбасу родители тебе не дают? Николка растерялся, тогда девятилетняя Александрина (они в одном классе учатся) ринулась выручать младшего брата: кто же в пост такую скоромную пищу ест?..  Понятно, отца вызвали для объяснений, и Володя учительницу добил:
– У всех семей разный достаток, и незачем такими дурацкими вопросами выявлять социальное неравенство.

3 июля 1989 г.
В наш с Вигилянским кабинет влетел Вознесенский с криком: «Кто посмел меня править и сокращать?!» – «Я посмел, – спокойно сказал Володя. – Что, есть вопросы?» – «К вам никаких, вам можно!» – сказал Вознесенский, сразу остыв.
Сели с вёрсткой, и за полчаса Андрей Андреевич почти всё вернул на прежние места.

10 августа 1989 г.
Рязанов выпускает рассказ о том, как собирался снимать и не снял «Чонкина», и за три дня всю редакцию на уши поставил. Понятно, что режиссёр – тиран по определению, но такого напора никто не ожидал:  Эльдар Александрович явил всю радугу своего несносного характера, от истерии до жесткого диктата.
В конце концов, Рязанова взял на себя Вигилянский, а я сбежал из редакции и когда через три часа вернулся – Володя мрачно вычитывал вёрстку, бормоча под нос: «До чего же мерзкий старикашка оказался...»

4 октября 1989 г.
В этом году почти каждый месяц отмечен возвращением тех, кого здесь увидеть  уже и не чаяли:  в марте приехали Вл.Войнович и Михаил Шемякин, в апреле –  Лев Копелев, в июне – Эрнст Неизвестный... Вчера у нас был Юрий Мамлеев, сегодня пришел Саша Соколов. Худой, в каком-то затрапезном стёганом ватнике (ей-ей бушлат зэковский). Уводя Соколова к Коротичу (обсуждать  выпуск в нашей библиотеке «Школы для дураков» и «Между собакой и волком»),  Вигилянский сказал:
     – Может, снимешь свою телогрейку?
Саша обиделся:
     – Я эту «телогрейку» за две штуки баксов в бутике на пятой авеню купил!
     – Где-где? – переспросили мы хором.
     – Бутик – это такой элитный магазин, в котором вы тоже сможете когда-нибудь одеваться, если издательский бизнес вас озолотит! – серьёзно объяснил Саша.

9 декабря 1989 г. 
Вчера утром проснулся в холодном поту – нехороший сон разбудил: пришёл в какое-то пустое казённое заведение, брожу по бесконечным гулким коридорам, ищу ребят – и не нахожу...
На работу потащился с тяжелым предчувствием, но редакционная суета отвлекла от дурных мыслей, а к трём опять неприятно потянуло под ложечкой. Хотел уйти домой – Олег сказал: «Забыл? Нам сейчас в Дубну ехать» (и впрямь забыл).
Дорога была обледенелой, но шофёр оказался классный – доехали скоро, даже перекусить успели, пока зал смотрел «огоньковский» ролик про сапёрные лопатки в Тбилиси. Выступили тоже резво – к десяти уже освободились. Под Дмитровом  вышли на перекур, на морозце глотнули из взятой в Москве бутылки коньяка, после чего Чернов залез на переднее сиденье, я оказался между Вигилянским и Хлебниковым, и все тотчас задремали – сморило. Вдруг на колдобине разом  проснулись, я зачем-то надел ушанку, и тут по глазам резанул свет встречных фар – шофёр тормознул, машину крутануло, и мы юзом, вспарывая снег, полетели под откос. Спасли нас упругая снежная подушка в неглубоком кювете и то, что шофёр каким-то чудом успел сбросить скорость. Когда еле-еле выкарабкались на шоссе – увидели вдребадан пьяного водителя грузовика, который, поминая мать и Бога, радостно вопил: «Живы, бля?.. Токо морду не бейте! – щас вытащу...»
В час ночи доехали до ВДНХ, зашли домой к Олегу и до четырёх утра в трансе опустошали пивной бар (хорошо, что Анька в Австрии), стараясь не говорить о некрологе, который завтра мог красоваться в вестибюле у лифта...
Тут Чернов признался, что ждал аварию по дороге туда.  А я ничего не ждал – свой выбор сделал, когда решал, ехать или не ехать.  ...Значит, живём ещё какое-то время.

18 января 1990 г.
Как обычно, приход в редакцию Тани Толстой обернулся чаепитием на два часа, после  чего Хлебников,  Вигилянский и Чернов  поехали на сбор «Апреля», а я – к своему  Андрею Платонову (мне это важнее).
Уже ночью  ребята  поочерёдно позвонили – рассказали, какую свару в ЦДЛе  учудил Смирнов-Осташвили со своими «памятниками»: завтра будем огрызаться.

25 января 1990 г. 
Володя Вигилянский говорит: Олеся, которая к его работе в «Огоньке» относится без особого пиетета, после выхода номера с лагерными рисунками Евфросинии Керсновской вдруг прониклась: «Делая ТАКОЙ журнал, можно быть  спокойным и перед людьми, и перед Богом – ЭТО зачтётся».

26 января 1990 г.
В 16.00  на «рафике» поехали в Пущино (за 120 вёрст киселя хлебать). По пути  отоварились в ЦДЛе – на всю дорогу в оба конца.
Зальчик набился полный (15 рядов по 18 мест),  но публика собралась  весьма   насторожённая – оч. скованная, а мы на неё ещё нагнали страху, рассказывая про «Память».  Чтобы как-то смягчить ситуацию, я стал рассказывать им анекдоты  «от Никулина»,  на что Вигилянский потом сказал: зря – не нужно народ веселить.

16 июня 1990 г.
Какая-то чудовищная вереница бед и близких смертей:  утром умерла мама Володи Вигилянского – Инна Густавовна Ландау.

21 июня 1990 г.
Инну Густавовну отпевали в Церкви на Кузнецах.  Мы – Володины друзья – пришли пораньше утром, поскольку  всем было нужно на работу, вечером уже  приехали домой на поминки.  Все родные старики: Лев Копелев, Кома Иванов, Эмма Герштейн, Лев Разгон, Наталия Ильина – одно поколение, которое так  или иначе получило опыт репрессий, тюрем, лагерей и ссылок.  Сегодня почти все мы  это забываем,  а ведь та память всегда рядом – когда я в  столовой  недоумеваю,  как Вигилянский может съесть пять порций сливочного масла, а Володя вдруг говорит:  «Всё детство мне жутко хотелось  есть!..» – только тут  спохватываюсь:  он же первые пять лет своей жизни – пока не реабилитировали отца – жил с родителями в послевоенной голодной провинции.

21 ноября 1990 г.
К сожалению, я знаю  о творящихся в «Огоньке» безобразиях больше других, поскольку напротив меня сидит Вигилянский, а он у нас – председатель Совета трудового коллектива, и мне следовало бы выколоть глаза и залить уши воском. Потому, когда мне домой вдруг звонит аноним, сообщив о себе только то, что он представляет газету «КоммерсантЪ», и спрашивает, правда ли,  что ревизия и  аудит выявили в «Огоньке» чудовищные финансовые преступления, я сразу вешаю трубку. А все свои дневниковые записи просто съем...

21 декабря 1990 г.
В общей сложности нас, решивших покинуть «Огонёк», набралось 12 человек. Валя Юмашев  подошёл ко мне, спросил, не хочу ли подписать его альтернативное – в противовес открытому письму Вигилянского – своё письмо «Дайте нам спокойно работать!».
     – Нет, конечно.
     – Мы в общем-то и не сомневались, я просто уточняю – для полной ясности картины.
После него в нашу комнату зашёл Коротич: «Что же вы делаете, друзья? Чувствую себя, как обоссанный пень!».  Мне его сравнение понравилось.

29 декабря 1990 г.
Вчера ушли из редакции СОВСЕМ и до пяти утра просидели у Вигилянских. Дважды Володе звонил Коротич:  осуждал,  мурыжил  уговорами вернуться,  уверял в готовности найти компромисс  (о чём никто из нас не просил). В полуночных новостях на ТСН Татьяна Миткова сообщила о скандале в «Огоньке», и тут гора с плеч свалилась: спектакль кончился, у нас начинается новая жизнь, и как всё сложится дальше – ?!

31 декабря 1990 г.
Из всех кабинетов, которых я уже сменил несколько, этот – на четвёртом этаже в редакции «Огонька» – наверняка останется самым памятным. С вымпелом «Лучшей доярке», утащенным у Погожевой вьетнамским портретом Ленина, прибитом к фанерному унитазному кружку, с ворохом рукописей на подоконнике. Здесь мы сидели вдвоём  с критиком Володей Вигилянским.
Поскольку мы знаем друг друга полтора десятка лет и дружим вне работы, то и соседствовали вполне мирно, состыковав рабочие столы нос к носу. Единственным неудобством было наличие двух телефонов, когда они трезвонили одновременно. Так как я отвечал за прозу, а Вигилянский – за критику и публикации, оба наши номера были указаны в журнале, и если один долго был занят, авторы звонили на соседний. Когда к нам прозванивались любимые писатели и общие друзья – Володин, Синявские, Саша Соколов или Войнович – мы включали динамик спикер-фона и разговаривали все сразу, а на звонок Бродского прибегали из соседнего кабинета поэты Денис Новиков и завотделом Олег Хлебников.
Когда глаза уставали от рукописей или было скучно – набирал номер Вигилянского и говорил мерзким голосом: «Алё, это Владимир Николаевич? Вы мою статью часом не потеряли?». Глядя, как судорожно Володя начинает перебирать рукописи, тихо спрашивал через стол, прикрыв ладонью трубку:
     – Кто звонит?
     – Не узнаю! Голос знакомый, а вспомнить не могу!
     – Ну, ищи-ищи! – и в трубу: «Может, мне на вас пожаловаться Коротичу?»...
Так могло продолжаться минут пять-десять, пока Вигилянский наконец соображал:
     – Жорик, это ты мне звонишь, что ли?..

16 января 1992 г.
Один из самых позорных дней моей жизни.
В конце недели позвонил Нагибин: ему предлагают открыть и возглавить новую  писательскую газету «Литературные новости», которой он сам заниматься  не намерен, но если я с друзьями возьмусь, то готов быть нашим прикрытием.  Ребятам идея понравилась, назначили встречу.
Нагибин кое-как взошёл на мой девятый этаж (из-за клаустрофобии на лифтах  не ездит), вкратце обрисовал ситуацию и спросил, что мы сами думаем.  Тут у Вигилянского с Хлебниковым взыграли прежние амбиции – стали выяснять,  кому быть главным редактором (в «РВ» они поладили на том, что будут руководить журналом попеременно), затем взяли лист бумаги, бурно принялись составлять штатное расписание...
Юрий Маркович ушёл в другую комнату, с полчаса полистал книжки, потом мы с ним перебрались на кухню, выпили чаю за мелкими разговорами. Через час сказал:
     – Пойду я, пожалуй. А вы позвоните мне, когда они кресла поделят.
Одно слово: стыдоба.

10 июня 1992 г.
В обеденный перерыв пошли с Вигилянским на Тверской бульвар, заодно и в Литинститут заглянули.  Есин оказался на месте – посидели  в его ректорском кабинете, где всё точь-в-точь как при Пименове (или как при Герцене).  Сергей Николаевич плачется – напечатал повестушку в «Нашем современнике», так его  тут же поймали на отрицательном персонаже Иордановиче: «Ей-богу, не хотел,  и вообще ничего подобного! В день путча писать начал, совсем о другом думал!..»
О чём  д р у г о м – умолчал.
...А народ прёт в «Макдональд» – пришло время хама.

5 марта 1994 г.
В разговорах о том, чем нашему коллективу теперь заниматься, вдруг всплыла шуточка Дениса – насчёт газеты некрологов.  И действительно, почему в нашем городе-герое Москве, где редкий день обходится без стрельбы или взрыва, до сих пор нет газеты уведомлений о смертях,  под скромным и неброским названием, скажем, «Московский некрополь»?  Особенно хороша аббревиатура  «МН» – воображаем реакцию главреда Вити Лошака, в ответ на предложение сделать такую вкладку в его еженедельнике. Вигилянский обещал набросать концепцию.

10 марта 1994 г.
Сказано – сделано:  Вигилянский, как главный дока по разработке издательских концепций, вкратце изложил свои соображения по структуре нового издания.
Основная суть сказанного:  в нашей стране, где человеческая жизнь испокон веков  стоит дешевле картошки, и миллионы людей ушли в небытие без креста и покаяния, о культуре смерти никто понятия не имеет. Потому в еженедельнике «Московский некрополь» основными разделами должны стать «История», «Философия», «Наука» и «Религия». И, конечно,  «Культура» – здесь  материал  благодатный: эстетика надгробных памятников, поэзия русских плачей и эпитафий, мотивы смерти в творчестве великих поэтов.
Ещё, как ни дико звучит, – раздел «Здоровье» (что ни говори, а момент неизбежного ухода в мир иной по возможности лучше отдалить). Это вторая половина газетной тетрадки, а в первой  – «События», «Происшествия», «Криминальная хроника».
Центральный разворот – траурный раздел «Мемориал»  сплошь состоит из некрологов:  персональных, с фото и биографией ушедших (за деньги заказчика, как и возможность выноса на обложку издания), и общей колонкой бесплатного поминальника.
Затраты на редакцию – минимальные: редактор, наборщик и верстальщик, корректор, секретарь на телефоне, плюс клерк для приема объявлений.  Помещение –  2–З комнаты,  рядом со станцией метро. Распространение – через районные загсы, кладбищенские конторы и церкви. Спонсоры проекта – да хоть бы и непременный атрибут всех знатных похоронных процессий певец Кобзон, отец которого имеет самое непосредственное отношение к погребальному бизнесу.
В разгар обсуждения к нам заглянул Женя Абов. Посидел в уголке, развесив уши и округлив глаза, мечтательно закинул голову: «Да-а, ребята... Это ж золотое дно!»...  И мгновенно исчез (подозревали – побежал пугать нашим авантюрным проектом Лошака).

23 мая 1994 г. 
Наконец-то крестили Фыфку: Вигилянский собрал нескольких страждущих и договорился с батюшкой переделкинской церкви. Накануне окунуться в купель решил и Вознесенский, но в назначенный час не появился (очевидно, Андрей Андреич встретил Далай-ламу и решил, что его религия покруче православия будет).
Потом трапезничали в доме священника за вполне светским разговором. Батюшка рассказал: местные мафиози подарили его храму колокола и медную доску «от солнцевской братвы», а куда её вешать – ума не приложит. Когда прощались, пообещал обвенчать меня с новообращённой, ежели Фыфка решится связать наши души навечно (пока ни одна жена и на этом свете больше трёх лет меня не выдержала).

4 июля 1994 г.
Никогда не думал, что придётся в четыре руки с Вигилянским писать шутливый текст ПРО БАБ! А ведь написали же в очередной номер «МН – Коллекция», и очень смешной. Однако свои имена светить всё-таки не стали –  подписали: «Безымянные любители прекрасного».

11 июля 1994 г.
Вечером – едва пришёл домой – позвонила Олеся: утром они вернулись из Пскова, как Володе вдруг стало плохо, у него открылось кровотечение, хорошо Гум был рядом – отвёз Вигилянского в литфондовскую поликлинику, а оттуда его на «скорой» доставили в 67-ю больницу, где Володю сразу соперировали. По тому, как путалась Олеся (грыжа, киста, опухоль), получалось, что есть подозрение на самое худшее, но гистология будет только на следующей неделе...

14 июля 1994 г.
Захватив кипятильник и транзистор,  встретился  на «Полежаевской» с Олесей и навестили Вигилянского. Он уже гуляет по двору и держится молодцом, но перенервничал достаточно (диагноз всё ещё под вопросом – гистология в понедельник). Олеся тоже в сильном напряге – дурак врач пошутил: «Да такая энергичная жена любой рак у мужа вылечит!»
Погуляли по дальним аллеям больничного сада,  которые уже сплошь выстланы жёлтыми осенними листьями, тихо шуршащими под ногами, и всё это располагало к ностальгическим разговорам (в этой 67-й больнице Олеся рожала Александрину, угодив сюда с отёком Квинке, но ведь всё в итоге разрешилось хорошо). И теперь тоже всё будет хорошо.
Когда Олеся ненадолго отлучилась,  Володя признался, что готов к самому худшему, и всё тут сходится – память, 33-я палата. Остаётся просто ждать...

7 августа 1994 г.
Наши с Фыфкой дни рождения в этом году пришлись на выходные, и в воскресенье во Внуково приехали Димыч и Вигилянские (Володя с Олесей и Настей). Правда, с ними  зачем-то притащился нью-йоркский таксист  Гена Гум, который теперь с Фыфкой  «однокупельный братец» (уже на другой день предложил ей переспать и уехать вместе с ним в Америку) и пришлось терпеть его байки, как хорошо на Брайтоне. В итоге по жаре Настя барахталась в прудике, а мы уговорили ящик пива.

19 сентября 1994 г.
...В редакцию заглянул Вигилянский – свежий, лёгкий, не обременённый никакими нашими заботами. А главное –  з д о р о в ы й   (Слава Богу, смертельный диагноз обошёл его стороной).

13 февраля 1995 г. / Рукоположение Вигилянского в диаконы
...Володя  хотел  уйти  в Храм  в конце  70-х,  когда от мирской советской жизни тошнило всех (но почему-то не получилось),  потом в 80-е (однако началась Перестройка, а с ней «Огонёк»), и теперь это всё-таки произошло  (думаю, равно по причине  разочарований последних лет и под сильным нажимом Олеси).
Рукополагал сам Алексий.  Володя просил поснимать службу, но у меня ничего не вышло – не учёл темень и тесноту в церкви на «Рижской», да и охрану патриарха, которая оттеснила всех за пределы света фотовспышки. К тому же эта церемония произвела на меня тягостное впечатление: глаза были на мокром месте, и ушёл, не дождавшись конца.
Олеся у нас теперь МАТУШКА. Удивительно, но на проявленной плёнке только одна Олеся и получилась.

9 июня 1995 г. 
Первый раз выбрался на службу о.Владимира в храме Сретенского монастыря (закончилась рано – удушающая жара стоит). Потом за мужем заехала Олеся, и мы посидели в кафе на Рождественском бульваре,  под столетним тополем, который еще на картине Перова «Тройка» изображён.  Разговоры были грустные:  Синявский смертельно болен – через месяц он с Розановой собираются в Витебск, проездом через Москву (с желанием со всеми попрощаться).
Взял у Олеси для «Недели» рассказ «Агент страхования» – как поэт Крольчатников с приятелем вознамерился ушедшую супругу вернуть, и кончилось всё дракой с гостем, коего приняли за любовника жены. История реальная, как и персонажи, анекдотичные и весьма узнаваемые, а зная обидчивость Олега и Дениса, очевидно, что после публикации рассказа о дружеских с ними отношениях мне с Олесей придётся надолго забыть.

29 мая 1996 г.
Юбилей издательства «Ардис» (в «Иностранке» на Котельнической).  Элендея по-прежнему полна энергии и замыслов, но ничего реального в России у неё не завязывается. И альянс с «Огоньком» после нашего ухода не сложился.
Выставка получилась славная (Вигилянский три дня со стендами провозился), и все свои собрались – от Попова до Войновича, а вот зрителей в залах почти не было: увы, для нынешней нашей публики это всё вчерашний день (иначе – История).

26 апреля 1997 г.  /  Пасха – 1997
Днём сходили с Ариной в церковь – освятили куличи. Потом Фыфка уехала в редакцию «МН» поздравлять подруг, а я остался дома.
По телевизору обещались показать «Последнее искушение Христа», но после окрика из Думы передумали (Володя Вигилянский даже брошюру написал – «Почему верующие не должны смотреть фильм Мартина Скорсезе»).
По Второму Российскому телеканалу до  глубокой ночи гнали репортаж из Иерусалима, где в Храме Гроба Господня  витийствовали Андрей Дементьев с Аней Пугач. Когда АД бодро начал: «Мы ведём репортаж с площади...» (и как не оговорился «с Красной», где прежде в каждый Первомай читал свои графоманские вирши?), и когда этот нехристь выпалил: «Мой микрофон установлен на Голгофе!..» и Аня за кадром крикнула в микрофон: «Христос воскрес!» – меня едва не вырвало.

8 сентября 1999 г.
...В три часа ночи позвонила Надя Самарина и попросила дать ей телефон Вигилянского – сказала, что решилась наконец покончить с собой, потому хочет, чтобы батюшка её исповедовал и соборовал. Я знал, что она в это время не одна (сдав свою квартиру на Фрунзенской, перебралась к подруге), потому посоветовал дождаться утра, а проснувшись поехать к отцу Владимиру в церковь на Моховую. И попросил больше не звонить – у меня достаточно реальных проблем, чтобы не прибавлять к ним ещё и придуманные.   

11 мая 2000 г.
Всё-таки литературные отношения – материя особая.
Пришёл взвинченный Женя Попов и час пытался объяснить, что он сам предложил мне породниться и рад стать Тоше крёстным отцом,  но только ПРИ УСЛОВИИ,  что мы эту процедуру  перенесём из Татианиной церкви в любую другую и заменим батюшку, поскольку с отцом Владимиром Вигилянским они теперь на ножах. И что во всём виноваты  Юра Кублановский со своей дочерью и т.д.
Я ничего не понял из сказанного, но вывод один: крестины у нас завтра, и на Андрюшу Чернова в качестве крёстного отца нашего Антоши мы обречены.

12 мая 2000 г. 
Вся моя жизнь – на одних и тех же площадках:  Антошу крестили в той круглой комнате Студенческого театра МГУ, где я танцевал у Райхельгауза фламенко. И видеть Вигилянского в рясе мне по-прежнему трудно. Отстранясь от обряда, занял себя видеокамерой, забился в угол. Отец Владимир состояние моё понял – выключил из шествия, а проходя мимо, приговаривал  вполголоса:
     – Язычник!.. язычник!..

11 сентября 2001 г. 
Во Внуково приехал Вигилянский, настроились спокойно посидеть за бутылочкой вина.  По ящику беззвучно крутился какой-то фантастический боевик – самолёт врезается в нью-йоркский небоскрёб, потом ещё один... Вдруг заметили в кадре заставку Си-Эн-Эн, и когда поняли, что это не кино – сидели, онемев, до ночи, вперясь в экран...
Любая писательская фантазия перед реальностью – ничто.

7 сентября 2002 г.
Навестили с Фыфкой и Тошей в Переделкине болящего Вигилянского. Вопреки ожиданию, Володя очень хорошо выглядит.  А Олеся  на взводе: резкая, раздражительная.  Вдруг сорвалась при одном (шутливом вполне) упоминании Коли Булгакова:  на повышенных тонах заявила, что если он стал батюшкой, значит Господь  призвал его к служению, и что мы знаем вообще о жизни / работе священника, который сутки напролёт печётся о прихожанах, исповедует, соборует, отпевает... Я увёл её из-за стола на веранду и кое-как успокоил. Олесино состояние мне знакомо: так часто бывает –  за время Володиной болезни устала нервничать, теперь у неё спад. В итоге посидели хорошо. Пришла Настя: совсем взрослая, с кавалером (набожный, благоговейно целовал отцу Владимиру руки).

7 июня 2012 г.
Рокировка в РПЦ. Первый любопытный уже позвонил: "Гундяев что, историю с часами отцу Владимиру простить не может? Или того, что он с матушкой Олесей, в компании с Рейном и Чуприниным, в Италию уехал?.."
Знаю Вигилянского три десятка лет, и прежде он ни разу не дал повода усомниться в его искренности. Остаётся поверить:
          "Я самостоятельно подал рапорт, Патриарх долго раздумывал, и вчера
          удовлетворил мое прошение. ...В связи с назначением настоятелем
          строящегося храма я принял решение освободиться от части нагрузок,
          будучи не только пресс-секретарем Патриарха, но и участником множества
          церковных комиссий. Покинув пост, я смогу наконец заняться литературной,
          журналисткой и  публицистической работой..."

26 мая 2013 г.
Славное сегодня было действо в атриуме музея А.С.Пушкина на Пречистенке – вручение Новых Пушкинских премий двум нашим друзьям – СанСанычу Сёмочкину и Олежке Хлебникову. Которые наконец-то смогут друг с другом познакомиться – премия включает поездку лауреатов в Михайловское, недельное там гостевание.
Замечательно поснимал Сёмочкина с Вигилянским, десяток давних друзей (от Лёни Загальского до Юры Роста) и сонм Олесиных девушек.
Ну и повидал, конечно, ВСЕХ.

6 апреля 2017 г.
Предварительно оглашено, что Евгения Александровича отпоёт в переделкинском храме св. князя Игоря Черниговского  о. Владимир. Церковная церемония – с участием только родных и близких – 10 апреля, на другой день – прощание в Центральном доме литераторов и предание земле. Место, где упокоится Поэт, совсем рядом с могилой Пастернака – в полдень Вигилянский написал:
          «Только что вернулся после посещения Переделкинского кладбища,
     где мы вместе с настоятелем местного храма архимандритом Владимиром
     (Зориным) осматривали участок для захоронения Евгения Александровича.
     Как известно, поэт завещал похоронить его рядом с могилой Бориса
     Пастернака. Я был потрясен: оказалось, что единственное свободное
     место для захоронения Евтушенко, размером 3,5 на 2,5 метра, находится
     буквально в метре (справа) от мемориального участка семьи Пастернака.
     В ногах – старая яблоня, за головой – березка. В радиусе 50 метров
     нет ни одного такого участка».

18 июля 2018 г.
Сегодня 86-й день рождения Евгения Евтушенко – первый без него.  Пожалел, что поэт не видит нынешний московский чемпионат, ведь он был азартным футбольным болельщиком. <...>
Вигилянский рассказывал, как в начале 1990-х Евтушенко зазвал его в Лужники на весьма проходной матч Торпедо с ЦСКА. Володя был на стадионе второй раз в жизни, и поразился ЕЕ – он вёл он себя как мальчик: кричал, ругался, свистел. Словно хотел реанимировать в себе естественные эмоции и чувства. Кроме того, его там узнавали – он же был нардепом – и ему это нравилось. <...>

5 октября 2018 г.
Витя Шендерович прислал письмо:  встревожен моей нетерпимостью в отношениях с друзьями. Действительно, я забанил в фейсбуке Игоря Иртеньева (достало его бла-бла о педерастии и Махмуде Эсамбаеве) на пару с женой Аллочкой Боссарт (дурында обнародовала графоманский стишок, где израильских армейских девчонок назвала «шалавами», за что щедро получила по фейсу). Кроме того, некая Витина подруга Женя  додумалась в личной почте  выразить мне своё «фэ» по поводу  литинститутских друзей о. Владимира Вигилянского и матушки Олеси, православия которых якобы не хватает, чтобы защитить Олега Сенцова и прочих политзаключенных. Посоветовал идиотке не будить во мне спящую собаку и вполне интеллигентно послал нахер.  Обещал Вите впредь быть  помягче.


ФОТО: Владимир Вигилянский до рукоположения  / пос. Внуково, август 1994 г.
© Georgi Yelin
https://fotki.yandex.ru/users/merihlyund-yelin/

-----