Валькирия полет нормальный

«Валькирия» – полет нормальный
Мой опыт посещения театра сегодня сильно обогатился – опера Вагнера «Валькирия» продолжалась пять с половиной часов! Это круче «Сказания о невидимом граде Китеже…» и даже глинковской «Руслана и Людмилы». Правда, эта опера все-таки шла с двумя антрактами. Второй день, как и на «Золоте Рейна, радует деликатная игра оркестра под управлением Михаэля Гюттлера, хорошо оттеняющая впечатляющее пение солистов. Их голоса звучали достойно – сурово, временами грозно, порой, растерянно и просительно, рассказывая о персонажах оперы. Для меня наиболее понравившимся исполнителем оказался Дмитрий Воропаев, его Зигмунд даже вызывал некоторое сочувствие, если в нибелунговских операх Вагнера это вообще возможно. Вокально хороша была Млада Худолей, ей вообще удаются вагнеровские героини, например, в «Летучем голландце». Но ее Зиглинда была какой-то слишком нервной и даже историчной барышней, хотя, конечно, известие, что ты ждешь ребенка от собственного брата кого хочешь вгонит в истерику. Впечатляюще смотрелись Вотан (Владимир Феляуэр) и Брунгильда (Ольга Сергеева). Хотя бесконечные семейные разборки Вотана и Фрики, а до этого Хундинга, Зигмунда и Зиглинды, вызывали стойкое ощущение, что смотришь какую-то вагнеровскую «Санта-Барбару», где все друг другу родственники, только пока еще не знают об этом. А внешнее оформление спектакля непреодолимо наталкивало на мысль, что перед нами очередная серия какого-то фэнтези, только музыкального. Километровые «речитативы» в первом и втором действиях вызывали неправомерное желание купюр, запрещенных законом, и давали время подумать, почему вроде бы интересная, благозвучная и временами мелодичная музыка этой оперы все-таки оставляет меня равнодушной.
У меня есть теория, что человек остро эмоционально реагирует на искусство, в том числе и на музыку, когда попадает в жизненную ситуацию, сходную с той, в которой автор создает свое произведение. То есть это позволяет душе, словно, «срезонировать» на уровне чувств. Но если композитор или поэт пишет свои творения не от сердца, а от ума, тут резонанс произойти не может, по крайней мере эмоциональный. А Вагнер точно писал не сердцем, а умом. Видимо, его музыка и нравится людям так называемого «мыслительного» типа, у кого главным является мыслительное полушарие, левое. А «художественному» типу людей (это все термины высшей нервной деятельности, а не оценочные характеристики человека), у кого ведущее правое полушарие мозга, такая музыка не дает пищи, поскольку апеллирует к разуму, а не к сердцу. Это примирило меня с тем, что, видимо, никогда мне не испытать восторг от Вагнера, как я ощущаю его от Верди, Россини, Беллини, Доницетти и иже с ними. Сходно у Вагнера устроены и либретто, написанные им самим. Там все назывное, так пишут информационные журналисты, рассказывая о событиях и людях, и даже публицисты. Этот человек хороший, этот плохой, этот поступил правильно, другой неправильно. Но в художественной литературе нельзя использовать этот метод. Там надо рассказать о человеке что-то, из чего сам читатель сделает вывод, и не умом, а чувством, что этот человек хороший, что он поступает достойно. Эта модель применима и для сюжетов вагнеровских опер «Кольца нибелунга». Бог Вотан – грозный, валькирии – воинственные, Фрика – властная, Хундинг – жестокий, Зиглинда – доверчивая, Зинмунд – смелый. А еще есть великаны, герои, жадные карлики. Словом, не характеристики, а настоящие ярлыки. Более того, персонажи этих опер словно механические куклы, их нельзя и не за что любить, ненавидеть, им не хочется сочувствовать. На них просто смотришь и слушаешь. Поэтому оформление спектакля – просто гениально. Не знаю, вкладывали авторы постановки подобные идеи в декорации или почувствовали их на интуитивном уровне, но эти гигантские мертвые уродливые фигуры, в которых нет ничего человеческого, и прежде всего, души, настолько четко передают отношения персонажей оперы, как друг к другу, так и к окружающим событиям, что начинаешь их ощущать почти кожей. А присутствие совсем «безголовых мумий» в первом действии настраивает на соответствующий лад. Единственный проблеск надежды – это вдруг прорвавшиеся неизвестно откуда в музыке Вагнера нотки душевной теплоты у Зигмунда, когда он говорит о чувствах к своей сестре-возлюбленной (как хорошо, что эту близкородственную коллизию никому не захотелось разрабатывать в режиссуре до логического конца) и не хочет без нее оказаться в блаженных чертогах великих умерших героев. Намек на человеческое понимание проскальзывает и во втором действии, где Брунгильда, вопреки желанию отца (Вотана), тщетно пытается спасти от смерти любимого ею Зигмунда, а потом прячет и Зиглинду с еще нерожденным ребенком. Полна чувств, отдаленно напоминающих человеческие, и сцена объяснения Вотана с дочерью – Брунгильдой. Но валькирию это не спасает от наказания за непослушание. Она надолго засыпает, проклятая отцом, а разбудить ее должен тот самый подросший герой, который еще только должен родиться у Зиглинды. И музыка этих «очеловеченных» действий не только захватывает, но и трогает, порождает сочувствие и сопереживание персонажам оперы.
Почему-то меня расстроил сегодня «Полет Валькирии», который является стопроцентным хитом этой оперы, слышанным-переслышанным в прошлые годы в многочисленных великолепных записях. В этой музыке – и неистовый свист ветра, летящие словно облака в бурю воинственные гигантские девы, и грозные повелительные раскаты гнева любителя битв Вотана, и ритмическая поступь огромных воздушных коней. А нынче прозвучало все так скромненько, без блеска и величия. Жаль, хотя в остальном оркестр и дирижер были очень даже хороши. В целом, вторая опера «Кольца нибелунга» меня даже увлекла, ожили знакомые с детства образы и мелодии. Девы-воительницы, грозные валькирии, летающие над полем брани, собирая свою дань, забирая лучших павших воинов в чертоги славы и вечного блаженства. Во время затяжных невыразительных диалогов второго действия я вспомнила еще и скальдов, поэтов-исполнителей древнего скандинавского эпоса, положенного вместе с немецким в основу вагнеровких опер «Кольца». В возникшей картинке воспоминаний скальды вместе с валькириями уютно располагались на обложке каждого из шести томов дореволюционного собрания сочинений великого норвежского писателя, лауреата Нобелевской премии по литературе Кнута Гамсуна, которого очень любила моя мама. Эти книги она буквально схватила в ленинградском букинистическом магазине в начале 1960-х, срочно продав свои швейцарские часы (денег иначе на покупку не было), так сильно было желание иметь эти произведения дома, особенно совершенно удивительную повесть «Виктория». А потом она читала мне ее вслух, и я, слушая, боялась вздохнуть, настолько меня поразила эта простая и трогательная история.
Третье действие оперы «Валькирия» смотрелось и слушалось на одном дыхании, и благодаря Владимиру Феляуэру и Ольге Сергеевой, и волнующей драматической музыке, и впечатляющему действу.
На третью оперу «Кольца нибелунга» я решила не идти еще летом после ее концертного исполнения с участием Ани Кампе в партии Брунгильды. Бесконечные песнопения о любви в опере, где никакой любви нет, где музыка титанического масштаба превращает человека в песчинку мироздания, меня не прельщали. В музыке хочется человеческой теплоты, а не только величия, которого в «Зигфриде» – с избытком. Видимо, мне потребуется какой-то очень сильный стимул, чтобы второй раз сходить на «Зигфрида». Так что следующая для меня опера тетрологии – «Гибель богов».