Дуркин дом. Глава 28

               



         Прикрыв глаза, она предавалась мечтаниям. Когда-нибудь настанет время, и она сможет ни в чем себя не отказывать. В ее пяти, нет, чуть поменьше, благоустроенной квартире, ее легче убирать … нет, грязной работой ей заниматься не придется, на это у нее будет прислуга, беспрекословно подчиняющая всем ее указаниям. Это, конечно же, корейцы или вьетнамцы, они достаточно трудолюбивы и нетребовательны. Их можно обязать работать без выходных, впрочем, это неважно. Она будет устраивать приемы, нет, лучше приемы будут в ее честь, потому, что  … она такая необыкновенная, играет на пианино, поет, читает стихи, и даже чуть-чуть их сочиняет, таких, как она называют «душа компании». У нее еще много талантов, но, согласно мнению ее мамаши, они еще не раскрылись. В воображении возникли аппетитные видения: вертел, с нанизанными на него кусками сочной баранины вперемежку с кольцами запеченного лука и ломтиками покрывшегося золотистой корочкой помидора. Сглотнув, Лариса продолжала мечтать. Хочется много платьев, из атласа, бархата, с рюшками, оборками, пышными юбками. Приглянувшиеся ей наряды она видела в журнале мод, но там все цены приводились в валюте, которую…, Лариса не сдержала вздоха, она давно уже в глаза не видела. Деньги … проклятые деньги, где их раздобыть? «Люди пользуются твоей добротой, Ларочка. Ты, наверное, много денег дала в долг». Слова матери, сказанные ею когда-то, неожиданно всплыли в памяти, но вот незадача, никак не удавалось припомнить, а что же мать говорила накануне вечером?
Сглотнув комок, подступивший к горлу, Лариса захрустела сухарем, так удачно ею обнаруженном в кухонном шкафчике. Галька, жадина, скорее всего, припрятала. Она только подумала, а сноровистые пальцы уже рыскали по заставленным пустыми банками и картонными коробками из-под сахара-рафинада. Хотелось эклеров, корзиночек, на худой конец, овсяного печенья, а попадались лишь засохшие крошки и обломки сухарей, которыми, вряд ли, удастся заглушить муки голода. Но еще больше у нее текли слюнки, глядя на красавчика, поступившего в отделение на прошлой неделе. Выполняя врачебные назначения, Лариса заодно любовалась его крепко сбитыми ягодицами, всаживать в которые шприцы, было одним удовольствием. Массируя место укола, она задержала на нем руки несколько дольше обычного, пока ее жадный взгляд поднимался все выше, по обнаженному торсу. Ей нравились мужские прелести, но еще больше она жаждала ответных ласк, чтобы там не городил ее бывший, она вполне привлекательна, ничуть не хуже, чем ее подружка Анька. Мужики западают на нее, потому, что у Анюты всегда есть, чем их побаловать. А мне, кроме бинтов, ваты и всякой больничной мелочи, подарить-то им нечего, вздохнула Лариса. Это только у классиков встречается бескорыстная любовь, в современном, прагматичном мире ответное чувство возникает лишь при материальном стимулировании. Принцип: «ты мне, а тебе» завоевывает все большую популярность. Лариса, сколько помнит, всегда любила себя, большинство из ее современников только учились это делать.   
Дверь в дежурку неожиданно распахнулась, - Лариска, кончай мечтать. В девятой палате ЧП, больной пропал.
Напарница ее, Наталья исчезла так же быстро, как и появилась.  Покидать дежурку в обычно спокойное, послеобеденное время у Ларисы не было никакого желания, особенно, после обнаружения в девчачьих закромах пачки «Юбилейного» печенья. Нет никакой уверенности, что, когда она вернется, печенье будет ждать ее. Куда же его припрятать? Пока озабоченный взгляд Корчагиной блуждал по дежурке, ей удавалось моментально оценить качество возможных тайников. В ящиках стола положить – все, равно, что выставить на всеобщее обозрение, в одежном шкафу бегают тараканы. Если запрятать в карман халата, вездесущая Галька непременно обнаружит и заставит поделиться.
- Корчагина, ты, что там застряла?!
Ее звала Вера, врачиха, от нее не отмахнешься, как от Наташки. Сунув кондитерское лакомство в первое попавшееся ей на глаза укрытие, Лариса поспешила на зов начальства. В коридорах царила непривычная суматоха. Нянечки, медсестры сновали из палаты в палату, хлопали двери.  Валька Бережная высунулась в окно, широко распахнув его, тем самым, привнеся в больничные хоромы осенний холод.
- Баба Шура, уйди ты со своими ведрами!
- Правда, Евдокимовна, не кстати ты уборку затеяла, - вторила Краюшкиной Вера Константиновна. – Лариса,- тихонько, позвала ее врач, и, дождавшись, пока Корчагина доковыляет к ней, слегка прихрамывая, еле слышно промолвила, - Беги в административный корпус, там Олег Петрович на совещании у главного. Оно вот-вот закончится. Попробуй задержать нашего заведующего, под любым благовидным предлогом.
Легко сказать: «беги». Она ходит-то не без усилий, а, если будет торопиться, обязательно где-нибудь свалиться. Но не прекословить же начальству. Вера распорядилась, оказав ей свое высочайшее доверие, выходит, считает ее исполнительной и сообразительной, вопреки Ванькиным сплетням. Этот гад постарался растрезвонить о ней на все приемное. Вот недоброжелатели, которых у нее хватает, поверили россказням Краснова. Надо будет к нему заглянуть, о долге напомнить. 
Очутившись на территории больничного дворика, Лариса пожалела, что не накинула на плечи пальто. До административного корпуса метров двести пятьдесят, на пронизывающем ветру она моментально замерзла. Поеживаясь, Лариса втянула голову в плечи, но это не помогло. Из носа продолжало капать. Но почему мне так не везет, задавалась вопросом Корчагина. В отделении целая смена, а в непогоду выгнали именно меня. Ищи тут Олега Петровича по корпусам, их в больнице вон сколько! Растирая рукавом халата сырость под носом, Лариса, как могла пыталась согреться. Проще всего было представить, что сейчас жаркое лето, июльское солнце палит немилосердно, зеленеет травка, тополя шелестят листвой, послушные легкому ветерку … Брр, не надо про ветер. Лучше пусть будет жара и очень мучает жажда. На самом деле, наоборот, до туалета далеко, а под ногами чавкает промозглая грязь. Растирая под носом, Лариса не заметила и налетела на сбитое придорожное ограждение, едва не потеряв равновесие.
Кто-то вовремя подхватил ее под руку, - Корчагина? Что вы здесь делаете?
Голос ей был знаком, но звучал излишне строго и, кажется, удивленно. Лариса с опаской подняла глаза. На нее в упор воззрился сам Петрович. Девушка открыла рот, но из него вырвались только хрипящие звуки.
- Вы трясетесь от холода. Ну-ка, марш в отделение, - Стогов слегка подтолкнул ее в направлении приемного.
- Олег Петрович … - начала Лариса и растерялась. Что ему сказать? Ее отправили передать заведующему нечто важное, а что конкретно, Лариса не помнила.
Стогов так торопился, что не обратил на ее лепет никакого внимания. Через пятнадцать минут должен начаться обход, вероятно, с участием главного, а ему еще надо прежде самому удостовериться, что все в порядке.
- Олег Петрович, пациент из девятой палаты пропал …
Внезапное препятствие впереди на пути оказалось самим Стоговым. Лариса налетела на него со всей поспешностью, на которую была способна.
- Ты что городишь, Корчагина? – полушутливо, полусерьезно бросил заведующий приемным отделением.
Сейчас что-то будет. Дурные предчувствия сжали сердце Ларисы. По многолетнему опыту работы под руководством Олега Петровича, ей было хорошо известно, что под показным спокойствием скрывается вулкан страстей, который только ждет повода для того, чтобы проявить себя. – Сегодня должны доставить лекарства и медикаменты со склада…, - голос Ларисы осекся, судя по выражению лица стоящего напротив, она городит что-то не то.
- Ступай исполнять то, что тебе поручили, а после зайдешь ко мне.
Ступор прошел  моментально, стоило входной двери приемного отделения захлопнуться за Стоговым. Вера ее просила сказать ему … что же она должна была передать ему?
- Привет, Лариска. Ты не меня ли поджидаешь?
Этого еще не хватало. Знакомая физиономия с ехидной ухмылкой воззрилась на нее, преграждая Ларисе обзор. В ответ незваному гостю прозвучало, - Дай пройти.
- А должок? Забыла, что стольник мне задолжала?
Лариса все-таки отстранила бывшего мужа и устремилась навстречу неизвестности. Но далеко уйти ей не удалось. Краснов нагнал ее. После того, как он тряхнул ее, схватив за воротник халата, у Ларисы потемнело в глазах. – Пусти! – прохрипела она.
- Деньги давай! – Ванька был неумолим.
Рассчитывать на чью-то помощь было бесполезно. В жизни каждый за себя, это Лариса давно усвоила. Тряхнув ее еще пару раз, Краснов со всей силы оттолкнул Ларису. Падая, она ударилась головой, и тут же отрешилась от действительности.
Когда она вновь открыла глаза, вокруг было полно людей. Все смотрели на нее, она просто купалась в лучах славы. Ей завидовали, ее боготворили, ей, наверное, простили бы все, даже излишне вычурный наряд, ведь она – принцесса. Это ж надо, явиться на бал в платье, купленном на Черкизовском рынке! Ну да, в обычных торговых рядах, и фасон наряда не похож на то, что ранее она носила. Блестящая ткань переливается в ярких потоках света, привлекая к себе все больше любопытных взглядов. А ей хотелось, чтобы все смотрели на нее и только на нее. Она уже успела смириться с тем, что она – не самая красивая и самая желанная, это можно пережить. Но она непременно должна быть самой счастливой, в этом смысл ее жизни. И пусть ее знаменитый книжный тезка мечтал о победе коммунизма, лишь единицы способны к самопожертвованию ради высокой цели. Она – человек более приземленный, и в том нет ничего предосудительного. Найти свою вторую половинку и обрести, наконец, полноценную семью, об этом ей постоянно твердила мама. А мне хочется чего-нибудь необыкновенного. Летать каждый год в отпуск на заграничные курорты, покупать себе дорогие вещи и не на рынках, а в универмаге, наестся, наконец, досыта, и не дешевой колбаски из требухи, а деликатесов, которых она почти не видела со смерти отца.
- Лариса, Лариса!
Кто-то легонько тряс ее за плечо, а ветерок приятно ласкал ее потяжелевшие члены. Где парадный зал, десятки праздничных свечей и множество восхищенных глаз, устремленных только на нее? Вокруг знакомые лица, белые халаты и привычная суета. Того ли она желала?
- Как ты себя чувствуешь?
В глазах Веры Константиновны Лариса разглядела сочувствие. Ее жалеют, стало быть, с ней не все в порядке. – Что случилось? Я ничего не помню, - отозвалась Лариса.
Голос заведующего вернул ее с небес на землю. – Я у себя, Вера Константиновна, держите меня в курсе происходящего.
- Хорошо, Олег Петрович, я позже зайду к вам, - повернувшись к Вале, Галине, Наташе, - врач добавила, - Идите, девочки, занимайтесь делами.
Когда они остались вдвоем с лечащим врачом, Лариса спросила, - нашелся больной, который пропал?
- Все нормализовалось. Тонких из девятой палаты, оказывается, задумал позвонить домой. Дежурный на выходе не заметил его. Тонких беспрепятственно вышел, нашел телефон-автомат …
- На территории больницы? – удивилась Лариса.
- Нет, он вышел за ее пределы. Такие внимательные у нас охранники, пускают и выпускают, кого попало. Позвонив домой, Тонких вернулся. А тебя, Лариса, мы обнаружили, лежащей без сознания на ступенях. Голова у тебя была разбита и сама ты, вероятно, сильно замерзла, лежа на холоде. Ты что-нибудь помнишь?
Что ответить? Такое бы придумать, чтобы ее слова сильно не обескуражили Веру Константиновну. Однако вопрошающая хочет знать правду. Но вот вопрос, знает ли ее сама Лариса? – Я, кажется, упала, ступени были мокрыми, а я не смотрела себе под ноги, - потирая ушибленное место, Лариса пыталась припомнить подробности произошедшего с ней. – Я пошла в соседний корпус… а потом зашла в лабораторию, - она умолкла, медленно приходя в себя от той пустоты, которая воцарилась в ее памяти. Она не помнила почти ничего. Хорошо еще, не успела забыть людей, с которыми работает.
- У тебя голова кружится?
- Вроде, нет. Кинув беглый взгляд на часы, Вера Константиновна промолвила, - Ты полежи еще полчасика, а потом я зайду, и мы решим, что тебе делать.
Лариса вздохнула. Вроде бы все благополучно разрешилось, и отдохнуть она не прочь. Пусть Наташка поработает, ей полезно, меньше жира на проблемных местах отложится. Представляя, как упитанная напарница бегает со шприцами по палатам, тонометрами, утками, на губах Корчагиной заиграла язвительная усмешка. Ничего, не развалится, не будет в следующий раз из себя начальство строить. А то, видишь ли, противно ей мочу из-под старика вынести, можно подумать другим непротивно. Не ее вина, что нянечек не хватает, и всю грязную работу приходится медсестрам выполнять, тогда надо делить все поровну. А то, как задницы колоть, так Наташка, а утки выносить – другие. Не будет этого. И начальству хорошо бы работки подкинуть, а то сидят, бумажки перекладывают с места на место или за подчиненными шпионят. Как ей вся эта больничная кутерьма надоела! Уже выворачивает от приторного запаха медикаментов, нечистот больничного туалета, отстойных ароматов завалящих человеческих тел, строгих больничных порядков, напоминающих «казарменный режим», это – не ее слова, студента-практиканта, волею судьбы занесенного в их отделение. Побольше бы им присылали исполнительных практикантов. Им можно поручить любую работу, со всем справятся, они не имеют права ни от чего отказываться, а то им листик не подпишут, чему институтское руководство будет недовольно. Практика у студентов два раза в год: весной и осенью, и еще добровольная – летом. Студентам просто необходимо поручать большой объем работы, самой неприятной и надоедливой, пусть с младых лет привыкают к трудностям, меньше будет ошибок в будущем, что убережет здравоохранение от случайных людей. Саму ее медицинская профессия прельстила форменной одеждой, сыграло свою положительную роль и людское мнение. Жаль, что зарплата у медсестры невелика, а подарки благодарные пациенты обычно несут врачам и большому начальству. Белый халат не долго хранит белизну и свежесть, и пациенты не всегда помнят только хорошее.
Дверь дежурки отворилась, и на ее пороге возникла Наталья, - Привет, Лариска. Долго ты собираешься здесь прохлаждаться?
Зевнув во всю глубину своей глотки, Корчагина изрекла, - Мне Вера сказала отдыхать, и я буду выполнять врачебные назначения.
- А другие должны в это время за тебя спину гнуть, так, что ли? – лицо вопрошающей пылало справедливым гневом, что не оказало должного влияния на ту, к которой оно было обращено. – У тебя совесть есть? Ты …
Ее перебили, - У меня есть голова, которая раскалывается после падения…
- Падения?? – голос Краюшкиной взлетел до самых высоких ноток. – Тебе санитар из морга надавал по морде и … правильно сделал. Жаль, что он тебе ее совсем не разбил!
Сокрушительный удар двери о косяк еще долго стоял в ушах. Что возьмешь с истерички?! Правильнее всего – не обращать на нее внимание. Перебесится и успокоится. Из их разговора на повышенных тонах Лариса усвоила важное для себя открытие: на нее было совершено нападение, и сделал это ее бывший муженек, какой мерзавец! Странно, что она ничего не помнит, тем более, есть лишний повод сходить к негодяю и спросить: за что он ее избил? Приподнявшись на локте, Лариса ощутила покалывание в висках, перед глазами ее порхали снопы искр, рассыпающихся на десятки крохотных звездочек. При попытке встать на ноги, пол стал уходить из-под ног Ларисы. Она еще очень слаба, чтобы самостоятельно добраться до дома. Выход нашелся быстро. Для того, чтобы сообщить маме о плохом самочувствии, нет надобности идти по следу Тонких. Телефон есть в кабинете заведующего. Лариса еще раз попыталась встать на ноги, но вторая попытка оказалась столь же неудачной, как и первая. Придется отлеживаться в ожидании, пока о ней вспомнят.
Лежа с закрытыми глазами, Лариса блаженствовала. Как хорошо, когда есть возможность отдохнуть от суеты, побыть в одиночестве, ведь только наедине с собой мечтается лучше всего. Хочется отпуска. Хмурый ноябрь привнес много хлопот в ее жизнь. Сломанный зонтик не спасал от дождя, прохудившиеся сапоги промокали, всякий раз, в непогоду угрожая простудой. Надоело считать копейки до зарплаты, наталкиваясь на счастливые лица влюбленных, ничего не замечающих рядом с собой. Она хотела встретить свою вторую половинку, человека, который станет ее боготворить, носить на руках, дарить цветы, подарки и все прочее.
За окном постепенно темнело, моросил мелкий дождь, надоевший своей слякотью и лишавшей всякой надежды на столь редкое тепло и сопутствующее ему хорошее настроение. Осень от чего-то всегда наводила на Ларису тоску, «печальная пора» ассоциировалась у нее с закатом жизни, когда уже не к чему стремиться, и хочется одного – уснуть и более не просыпаться. О таком, кажется, не мечтает даже ее мать, доведенная до отчаяния хроническими болезнями и безденежьем. Деньги – вот чего ей не хватает для счастья, цветные бумажки с печатями и оттисками способны решить все ее проблемы. Весь мир делится на тех, кто имеет деньги и тех, кто нуждается в них. Люди эти вращаются на разных уровнях, поэтому игнорируют чужие трудности. Не зря говорят: «сытый голодного не разумеет». Но, если все-таки им суждено будет встретиться, они, вряд ли, поймут друг друга, стало быть, бедный таки останется ни с чем, а богатый станет еще богаче.
- Я на минутку, Ларка, больным необходимо кое-какие процедуры провести, - в дежурку деловито впорхнула Валентина. Не обращая внимания на лежавшую, медсестра сновала от стола к шкафчику и обратно. Заглядывая в ящики стола, Валя явно что-то искала. Лариса неотступно наблюдала за ней. – Что ты ищешь?
- Так, мелочи всякие. 
Ларису не устроил подобный ответ, даже не ответ, а скорее, отговорки. – Валя, я могу тебе подсказать. Только ответь, чего ты ищешь? Я хочу тебе помочь.
Любопытство мгновенно исчезло с ее лица, когда ей пришлось столкнуться с откровенной неприязнью. Чем она обидела Валю? Разве она дала ей повод к такому отношению?
- Ты хочешь мне помочь? – негромкий хохот сначала показался ей неудачной попыткой откашляться, но положительная эмоция вдруг преобразилась, меняя человеческую сущность, не только той, от кого она исходила, но и всего того, что окружало Ларису. Теперь царившая вокруг враждебность была ничем не прикрыта. Ее, кажется, ненавидели, Лариса чувствовала это в каждом жесте, взгляде стоящей напротив. Она сбежала бы отсюда, но предательская слабость в ногах обрекла ее на бездействие. Неужели ей придется выслушивать оскорбления от вздорной девки, которая, если чем и выделяется среди остальных, так только своей раскрашенной физиономией. Неприязнь Ларисы переросла в ненависть, когда она увидела, как чужие, юркие пальцы проникли в ее хранилище.
- Не смей брать мое «Юбилейное»! - резким рывком Лариса напрягла свое тряпичное тело, то ли от волнения, то ли от злости, в миг обретшее силу. Несколько секунд, и она уже стояла рядом с шелестящей упаковкой Валькой. Та целиком занятая пачкой любимого всеми кондитерского лакомства, не замечала ничего вокруг, ощущая на языке знакомый с детства вкус. Лариса изловчилась и выхватила заветную пачку.
- Это печенье принесла Вера Константиновна для всех,- назидательно выговаривала Валя и попыталась вернуть себе утраченное.
Набив себе рот сразу же половиной пачки, Лариса сама от себя не ожидала подобной жадности. Она давилась, но жевала, глядя в оторопевшее Валькино лицо. Пусть облизывается. В жизни всегда так бывает: один получает все, другой ничего, утешаясь надеждами, что в следующий раз обязательно повезет ему.
- Девочки, вы здесь вымерли, что ли?
Деловитость Веры Константиновны призвала медсестер к вниманию. На время вражда между собой была позабыта, им предстояло сегодня доработать смену. Измеряя давление, перебинтовывая лежачих больных, Лариса раздумывала, чтобы ей такое предпринять, чтобы раньше остальных улизнуть домой? Пальцы, не лишенные сноровки, ощупывали болезненные места, на которые жаловался пациент. Подумаешь, на бедре синяк и уплотнение! От такого еще никто не умирал. – Сейчас сделаем спиртовой компресс, и завтра все пройдет, - пообещала Корчагина. Сама же про себя сетовала: бинтов, ваты не хватает, спирт – дефицит. А, разотру-ка я мужика водой, и порядок!
В туалете, где третий день протекала разбитая раковина, Лариса столкнулась с Краюшкиной, занимающейся, на первый взгляд, бессмысленным занятием – собирала воду в лоток из-под протекающей раковины, а затем выливала ее обратно. – Здорово, Лариска, быстро ты очухалась. Хочешь, угадаю, о чем ты думаешь?
Набрав воды в пустой пузырек из-под камфорного спирта, Лариса уже собиралась уходить, но Наталья удержала ее за полы халата. – Хочешь смотаться раньше, я тоже хочу того же. Но, скорее всего, не получится. Стогов сегодня домой не торопится, - Наташка придвинулась к ней поближе, и в нос Ларисе ударил резкий запах алкоголя, - Могу угостить.
Ларису передернуло. Выпить она любила, но пьяных терпеть не могла. К тому же, опуститься до того, чтобы лакать спирт … - Нет уж, благодарствую.               
Быстро смекнув, что, если заведующий обнаружит Краюшкину в столь непотребном виде, то выгонит ее, а оставшийся объем работы свалится на ее плечи, Лариса решила поделиться с напарницей остатками «Юбилейного», - На закуси, - на том Корчагина посчитала свою миссию выполненной. Не в ее интересах, чтобы Наташку отпустили. Она – девка неплохая, главное, отходчивая, не то, что Валька. Эту оторву Лариса терпеть не могла, и как испытание воспринимала рабочую смену в придачу с Бережной. Сплетница, злыдня, врушка – лишь малая часть из ее характеристик. – Лежите спокойно, после растирания нужно, чтобы раствор впитался, - объясняла Лариса пациенту, который жаловался ей на боль в месте инъекции. Хорошо, что ему неудобно взглянуть на огромный синяк на месте уплотнения. Любоваться голым задом пенсионера у Корчагиной не было никакого желания. А таких, как этот еще четыре палаты, и сплошь одни деды. Если бы только кто знал, как ей надоела вся эта возня! Может, как Анька устроиться на рынок, продавщицей?
- Сестра, у меня живот болит.
Обращение поступило от самого неприметного больного.
- Сейчас позову врача, - отозвалась Лариса.
- А может, таблетку какую дадите?
- Нут, пусть вас сперва врач осмотрит.
Лариса неслучайно была непреклонна. Полгода назад Инна, медсестра из другой смены, решила быстрее избавить больного от страданий, и в отсутствии врача дала пациенту таблетки, которые неожиданно спровоцировали сильный сердечный приступ. Случись самое непоправимое, отвечать пришлось бы  по всей строгости закона. Обойдя все кабинеты, где реально можно было застать начальство, Лариса решила пройтись по палатам. Было время ужина, стало быть, кроме лежачих больных мало кого застанешь. Ну и ладно, по второму разу не пойду. В дежурку Лариса поспела вовремя, к трапезе. Выбор здесь был побогаче, чем в больничной столовке. За столом сидели Краюшкина, Бережная и санитарка Ложкина. Появление коллеги не вызвало никакой реакции, вопреки ожиданиям Корчагиной. Вспомнив о том, что она голодна, Лариса протянула руки за своей порцией. Сегодня в меню выловленная из супа отварная курочка, больным достанется жижа с вкраплениями разваренного риса. Куриные крылышки и бедрышки оказались слишком обезжиренными, вероятно, они провели в выловленном состоянии никак не менее трех часов, а, может быть, даже дольше, но это обстоятельство не умоляло их достоинств. Кроме белого мяса на тарелках лежал только, что сошедший с плиты, пышный, благоухающий кефиром омлет. При его приготовлении повара-умельцы использовали муку для придания ему пышности и плотности, а также разные приправы. Вкусно и сытно, благодаря чему даже злыдня Бережная подобрела. Наташка ее тоже не любила, а Гальку не считала за равную, поэтому ей не предлагала расслабиться горяченьким.
- Хорошо нажрались, девочки, сейчас бы поспать.
Галька добавила к реплике Краюшкиной, - Особливо, с потрясным мужиком, а здесь – одни развалины и нытики лежат. Лучше бы я в женское отделение пошла.
- Ну и отправлялась бы туда. Натерпелась от вздорных баб так, что весь белый свет возненавидела, бы!
На Бережную сразу же воззрились все, пытаясь прочесть недосказанное в ее голубых глазах. Но Валька, демонстрируя полное безразличие к окружающим, уставилась в окно, к которому она ближе всех остальных находилась. Лариса промолчала, а вот Галька, у которой вдруг нежданно-негаданно проснулось красноречие, не сдержалась, - Вот вы здесь, все люди ученые. Объясните мне, чем бабы хуже мужиков?
Стук в дверь прервал разгорающуюся дискуссию. В дежурку заглянул больной, - Извините, там человек животом мается, таблеточку бы ему.
- Сейчас придем. Идите к себе в палату, - за всех ответила Бережная.
О разных несчастных случаях, имевших место из-за самовольного применения лекарственных средств всем медсестрам было хорошо известно. – Валька, ты о таблетке серьезно? – после щедрого угощения Краюшкина окончательно протрезвела.
- Нет, конечно, но человека надо было успокоить.
Бережной не откажешь в рассудительности, да и в компетентности, пожалуй, тоже, это обстоятельство признали все собравшиеся, включая недоброжелателей.
- Галька, ты ступай в туалет, там, наверное, потоп, а я пойду, попробую достучаться до Стогова, - Бережная отдавала распоряжения, как будто командовать – ее прерогатива. Как ни странно, никто не возражал против ее команд. Краюшкина, на виду у всех прилегла на смотровую койку. Не прошло и двух минут, как она захрапела. Лариса с удовольствием последовала бы ее примеру, но вот невезение, прилечь больше было некуда. На часах – полдевятого вечера. Как же долго ей еще ждать, целых одиннадцать часов. Вот хитрое у них начальство, догадалось, что медсестры не двужильные и отдохнуть в пересменок любят. В связи с этим, поставили одну коечку, чтобы вторая сестричка, не дай бог, не соизволила почивать, из расчета пусть по очереди это делают. Соснет Наталья часок, другой, а после – моя очередь настанет. Скучно, господи, как же скучно!!!!
Если бы не близость больницы к дому, Лариса бы здесь ни за что не работала. Когда-то, почти сто лет назад, ее, юную выпускницу медицинского училища прельщала благородная миссия спасительницы «сирых и убогих», сие выражение она вычитала у одного из классиков. Благородной можно быть, если по отношению к тебе поступают соответствующе. Поначалу она старалась следовать милосердным порывам, не отказывалась от внеурочных, заведующий отделением был ею доволен, да и больные тоже. Каждому их них она не забудет улыбнуться, подбодрить, к любому найдет правильный подход, и пожалеет и утешит – настоящий пример для подражания.
Но с годами чувство восторженности проходило, Ларису больше не прельщали ни сестринская униформа, ни благодарность и уважение пациентов. Работа медсестры – тяжкий труд, а если учесть, что люди сейчас стали озлобленными, без всякой на то причины, порой их агрессия имела негативные последствия для тех, кто желал им только добра. Никогда Ларисе не забыть, как на ее глазах враждебно-настроенный пациент набросился на Зою Люнго. После освобождения бывшая медсестра живо описала свои ощущения: «Я как будто побывала в пасти дикого зверя. В его взгляде не было ничего, кроме лютой ненависти, которой я не заслужила. Не дай бог кому-нибудь пережить подобное». В этот же день пораженная Зоя написала заявление об уходе.
Кроме тополя, который, повинуясь сильным порывам ветра, хлестал по стеклам, в окно стучал дождь, своей назойливостью чем-то напоминающий заведующего отделением. Петрович помнил только то, что ему было выгодно, обязанности медперсонала он не только сам знал на зубок, но и требовал, чтобы подчиненные исполняли их неукоснительно. Вот, если бы Стогов был таким же последовательными в отношении прав, которыми был наделен младший медицинский персонал… Сколько раз лечащий врач Капелян Жанна Васильевна ему говорила: «Больные приходят и уходят, а мы всегда при вас. Так дорожить нужно нами и благодарить за наше постоянство». Бесполезно. Стогов был неумолим. Поэтому-то в отделении его мало, кто любил, в основном, люди смирялись с его решениями, хотя в душе были с ними не согласны.  Чего стоило проведение санитарных дней каждый понедельник месяца. Но чище в отделении не становилось, несмотря на то, что медсестры до блеска натирали стены и пол в палатах, туалете и коридорах. «Он из нас каких-то уборщиц сделал. Я – не полотер!» - возмущалась Краюшкина, но от порученного не отказывалась.
- Сестра, мне бы позвонить, очень нужно, - раздался голос из-за двери.
Лариса решила не отзываться, а сама, между тем, тихонько доковыляла до двери и повернула ключ в замке. Так вернее будет.
Стук в дверь стал более настойчивым, голос не унимался, - Сестричка, я буду благодарным, вы не пожалеете.
Уверения и посулы не прекратились и после того, как Лариса прикрыла сильно храпящей Наталье нос. Стало чуть тише, но стук не прекратился.
- Ларис, открой, это – я.
На пороге стояла Бережная. Пропустив ее вперед, Корчагина тут же захлопнула дверь. – До тебя тут какой-то мужик ломился. Позвонить ему надо было …
- Это - Стогов. Он так подчиненных на честность проверяет. 
- Неужели, сам Петрович?! То-то я чувствую, голос знакомым показался. Ну, и гад же он после этого, - в сердцах воскликнула Лариса.
- Больной с животом больше не заходил?
Корчагина пожала плечами, - Нет, вроде.
- Стогов его отправил к нам, пообещав, что сам зайдет позже. Сейчас он отчетом для главного занят.
- Господи, как они мне все осточертели!!! – заорав, Лариса тут же спохватилась, а можно ли при Вальке так откровенничать? Слов обратно не возьмешь, а стоило ли сокрушаться без толку.
- Не тебе одной, - подхватила Валентина. – Я раньше в реанимации работала. Вот, где вольготно. Никто тебя не донимает, не клянчит то таблетку, то микстуру какую. Лежат себе спокойненько мазурики - ханурики, и на нервы не действуют. А здесь, что ни смена, то суета-маета. Эх, перейду я обратно, - махнув рукой, Валька опрокинула наполовину полный стакан. – Хочешь выпить? – прочитав по едва уловимому движенью головы ответ, Валентина добавила, - Ну и зря, здесь без этого нельзя. Пропустишь немного, и вроде, полегчало.
Правильно Валька говорит, так чего уж упираться. – Валь, налей, что ли.
- Девчонки! – в дежурку влетела Краюшкина, - Там Стогов рвет и мечет. Мужику-то с животом поплохело. Там вся палата на ушах стоит!
- Тише, ты окаянная. Не ори, а то все отделение и еще соседнее, бабье на дыбы поднимется.
После грозного окрика Бережной весь молодецкий задор с Краюшкиной слетел, и она попеременно, то к Корчагиной, то к Бережной обращаться стала: мол, думайте сами, что делать будем?
В коридоре Лариса натолкнулась на врача из соседнего отделения. Бережная уже спешила к кабинету заведующего, а Краюшкина – к месту своей прежней вахты. Дальнейшее происходило, как в дурном детективе, действующие лица смотрели друг на друга без взаимного согласования, жертва - ни жива, ни мертва, а отравителя – след простыл. Кто-то бросил клич, что в том столовка виновата. «Не один он несварением мается. В соседней палате двоих так подперло, что с унитаза не слезают».
- Корчагина, беги за аптечкой, быстро спазмолитики. Живее поворачивайся! 
Она торопилась, но вышло еще хуже, чем ожидали. Галька уронила полное воды ведро прямо под ноги Ларисе. Через считанные мгновения она лежала посредине лужи с ним в обнимку, и слушала, как Стогов орал нечто невразумительное. Галька, нет, чтобы помочь, бросилась тряпкой собирать воду. Для того, чтобы обрести точку опоры, Ларисе пришлось обхватить Ложкинскую ногу.
- Сдурела, что ли? – возмутилась Галька.   
Сдурела, ни сдурела, а на ноги Ларисе подняться все-таки удалось. Потом было «светопреставление» в палате мужика с болью в животе. Стогову очень не хотелось, чтобы о случившемся стало известно в соседних отделениях, и он, буквально, в затылок дышал Бережной, только успевающей менять иголки на шприцах. Для перестраховки пациенту измеряли давление, температуру, прослушали легкие, осмотрели носоглотку, а вот до живота страдалец так и не дал дотронуться. Полночи Валентина, на смену которой приходила Наташа, провели у постели пациента, исполняя его любые прихоти. Ему полегчало, а вот медсестры выглядели, как загнанные лошади. То у него в правом боку кольнуло, то изжога замучила, то одышка покоя не дает.
- Лучше бы, у меня заболел живот, голова, руки, ноги, жопа … О, господи, мне кажется, я сейчас сойду с ума!
- Не ори, Наташа. Мне не лучше, а отдохнуть, не меньше тебя хочется.
Но чаяниям Бережной не суждено было сбыться. Как только медсестры собрались поспать, в обнимку на смотровой койке, в дежурку проник Олег Петрович.
- Разомлели, голубушки, - объемное лицо Стогова от ехидной улыбочки стало еще шире, - забыли о своих прямых обязанностях, о милосердии, сочувствии, исполнительности. Как вы посмели бросить больного, оставив его наедине с его страданиями, немощью?! Почему вас нужно подгонять для того, чтобы вы не забывали делать то, что обязаны делать? Молчите. Ответить нечего? – удар по столу заставил слушательниц встрепенуться. – Я жду!
- Олег Петрович, Наташа и Валя пять часов не отходили от постели больного, исполняли любые его пожелания…
- А вам, Корчагина, надо было идти в адвокаты. Защищать себе подобных, у вас хорошо получается, но ваши должностные обязанности состоят не в том. По справедливости, я должен объявить всем вам, - Олег Петрович обвел присутствующих жестким взглядом,- Строгий выговор. Жаль, зарплату урезать не могу, пожалуй, лишь такая кардинальная мера вас заставит честно трудиться…
В разговор вступила Краюшкина, - А мы честно трудимся. Между прочим, на нас никто не жаловался.
Вот уж аргумент Наташка привела, весьма убедительный, но и Стогов с них не слез, пока все нервы не истрепал. Если уж  у твердолобой Вальки на глазах выступили слезы, чего она ужасно застеснялась, то заведующий отделением старался не в пустую. Лариса заняла правильную позицию, промолчав весь оставшийся разговор, чтобы не взорваться от несправедливых упреков, вспоминала о бале, устроенном в ее честь, где она так и не дотанцевала. А, что, если бы Стогов оказался его распорядителем? Нет, пусть он будет обычным лакеем. Олег Петрович распахивает и затворяет за гостями двери, кланяется,    ловит шляпы, подбирает оброненные перчатки. От зрелищности красочной картинки Лариса усмехнулась, но тут же, не дай бог, О.П. заметит, прикусила губу.
- Девушка, вы на следующей выходите?
Размечталась по привычке, такое бывает. В молодости мечтать не возбраняется. Как сказал докучливый пассажир троллейбуса, который вез Ларису до дома: «если ваши фантазии не мешают окружающим». Естественно, она не желает некому мешать, но и ей пусть не досаждают разными нелепостями. Путь к счастью тернист, и отнюдь не усеян розами, но ради себя самой она постарается, тем более, что на горизонте нарисовался очень привлекательный гражданин, почти жених, только он сам еще не догадывается об этом. Ничего, его мама на этот счет просветит.
Вовремя она вспомнила о любимой Марии Сергеевне. На десятку, что ей попалась на глаза у порога приемного отделения, видимо, кто-то из посетителей обронил, Лариса купила букет гвоздик, все равно, на эти гроши более ничего путного не приобрести. Мамочка и этой малости будет рада. Мама, мамочка – вот о чем все свое босоногое детство в солнечном Армавире грезила Лариса.
Когда она прикроет глаза, перед грядущим сном, в воображении возникнет морской берег, и одинокий песчаный пляж, над которым в исступлении носятся чайки, предсказывая близкую грозу. Но теперь ей нечего было бояться, навстречу маленькой трехлетней девчушке шла женщина, в которой Лариса издали признала свою мать. Вот оно – истинное счастье, поделившись которым, становишься еще счастливее, но об этом знает только она и мама, которую Лариса любила больше всего на свете.