Вещий Олег. Глава 24. Заново рожденный

               
               
 

- Ниночка, распорядитесь, чтобы нянечка ежедневно протирала пол в палатах. Постельное белье менять раз в неделю, не реже. И обязательно проветривайте помещения.
Распорядившись, главный врач хосписа поспешил ретироваться. Дежурные медсестры бросили ему вслед обиженный взгляд. Нина Росткова, та, что была постарше, сразу взяла в оборот молоденькую коллегу, - Что смотришь? Поняла, что Юрий Алексеевич сказал? Заданий он нам надавал, а спрашивать будет с меня.
Ольга Марычева в ответ вздохнула. Новое место работы вызывало у нее все больше сомнений, может быть, надо было идти работать не по специальности. Если бы мужа не направили сюда по службе, ни за что бы не оставила работу в Москве, в городской больнице, где все было знакомо до мелочей, где у нее была перспектива дорасти со временем до старшей медсестры. Здесь, она новенькая, и послужной путь начат заново. Ох… лучше бы она не слушалась рекомендаций. «Хоспис – лечебное учреждение, где восстанавливают здоровье одинокие люди. Вы будете очень востребованы». В этом сотрудницы службы занятости ее не обманули. В хосписе у нее нет и минуты свободной, из-за того, что здесь не хватает персонала. Приходится выполнять чужие обязанности: за нянечку, за напарницу, которой нет. А дома муж и не всегда согласный терпеть, пусть временные, но неудобства. Конечно, после смены он в каждом видит преступника, однако не стоит должностные трудности переносить на плечи домашних. Сейчас они живут вдвоем, а когда появятся дети?
- Ольга, пойди, помоги.
Опять Нина не может без нее обойтись. Точнее, создавала видимость, что не может. Просто ей не хотелось «пачкать» руки. Пришлось поспешить на помощь.
В предпоследней палате, которую медсестры старались обходить стороной, лежали неконтролирующие собственное поведение субъекты. Видимо, кто-то из них задал им работу. Лишь только дверь в опасную зону была отворена, Ольга поморщившись, заткнула нос.
- Какая-то из этих сволочей насрала в кровать!
- Может, не закрывать дверь в коридор? – подсказала вошедшая.
- Нет. Будем проветривать, как распорядилось начальство. А белье, будь добра, отнеси в прачечную.
Нина исполнила свое обещание. Через несколько секунд по палате гулял ветер. Вытаскивая испачканную нечистотами простыню из-под ближайшего к окну мужика, Ольга недоумевала. Кто-то из предыдущей смены снял с него нижнее белье и не позаботился о том, чтобы нарядить его в новое.
Нина покачала головой, - Не годиться. Он через пару часов нассыт на матрас, и тогда в палату без противогаза не войти.
- Нужны памперсы, такие, как детям одевают.
В ответ Нина усмехнулась, - А кондиционер с обогревателем тоже установить? Ну, чего ты уставилась на меня удивленными глазами? Нет здесь такого и никогда не будет, потому, что не предусмотрено. В хосписе находятся бродяжки, одинокие старики, брошенные люди, от которых отказались родственники. Большинство их них – потенциальные клиенты психушки, про таких говорят «по ним дурдом плачет». Удобств здесь не предвидится.  Мужика снимем с кровати, на нее нужно постелить целлофан, а уж на него можно, что и кого угодно укладывать. Не подведет.
Пока Нина искала подходящий кусок целлофана, Ольге пришлось одной справляться с навалившимся на простынь пациентом. Это было нелегко, без посторонней помощи. Мужичок, опустившийся субъект, вперил в нее бессмысленный взгляд. Под его давлением, Ольга растерялась и начала бормотать нечто невразумительное, - Так нельзя. Пришлось отворить окно… Если не поменять, будете лежать в грязи.
По изможденному лицу худого субъекта пробежала судорога. Исказившись до неузнаваемости, словно он проглотил горькую пилюлю, оно мгновенно приняло страдальческий вид. Ольга попыталась объяснить ему, чего она от него хочет, - Вы испачкали постель. Ее надо сменить. Встаньте.
Реакция на ее просьбу последовала незамедлительно. Ольга не успела и глазом моргнуть, как ее уже держала немытая, огрубевшая рука. Сжимая хватку все крепче и крепче, она подбиралась все ближе к ней, так, словно неприглядное существо поставило целью ощупать ее всю, с головы до ног. Пытаясь вырваться, Ольга всячески отталкивала от себя цепкую руку, но освободиться от ее плена не получалось. Когда урывками слышались смешки, Ольга растерялась. Выходит, «обосранный» все понимал, и происходящее для него – забава?! От осознания действительности Марычевой стало гадко на душе. Одно дело – ухаживать за немощными, одинокими, недееспособными людьми. Совсем другое, когда с неизвестной целью «нечто» изображает из себя немощного. 
В итоге, она вся перепачкалась в дерьме, исход противоборства разрешился бы не в ее пользу, если бы не вовремя пришедшая поддержка.
- Вот скотина. Не переживай. Ему окупятся твои страдания, - успокаивала Нина огорченную коллегу, после того, как им удалось стянуть простыней запястья возмутителя порядка. Постельное белье его было отправлено в стирку, а он  сам – в карцер, под него Нина приспособила мужской туалет, который некоторые обитатели хосписа использовали не по своему назначению. – Если собираешься здесь работать, не зевай. Сегодняшний случай – дело обычное. Еще не такое увидишь. Твоя ошибка в том, что ты, как большинство вновь устроившихся медсестер, воспринимают вот это все, - Нина обвела распластавшиеся на кроватях тела генеральским взглядом, - За людей, когда они, всего лишь, жалкое их подобие. И расправляться с ними надо соответствующе.
- Ты сказала: «Если собираешься здесь работать».
- Многие, таких большинство, не выдерживают, уходят. Здесь вечная текучка кадров.
- Не знаю, могу ли я остаться в хосписе, - с сомнением в голосе проронила Ольга. В свою очередь, она поинтересовалась, - А ты давно здесь работаешь?
- Шестой год. Поначалу тоже хотела удрать. Умные люди посоветовали перестать церемониться с местным населением, не охать над каждым одиноким старичком. Ты, что, думаешь, они тебя пожалеют, блевать и срать перестанут, куда не следует? Скорее небо на землю упадет, чем хоть одна из местных тварей станет вести себя цивилизованно. Ты не смотри, что оставшиеся пять бревен из этой палаты, сейчас выглядят, как вполне адекватные. Вон то, среднее, мы на прошлой неделе с карниза снимали. Бревно позагорать решило, а мы с Машкой, той, что уволилась, все пальцы в кровь изодрали, скотину вытаскивая. Да еще имей в виду, благодарности здесь ни от кого не дождешься. Скажи «спасибо», что тебе за все, про все в рожу не плюнут.
Радужные перспективы, и все ради того, чтобы не прерывать стаж по специальности. Как сказала Нина «платят здесь хорошо, но ни одной свободной минуты». Не для того, она три года училась, чтобы натирать полы в областной больнице. Поправляя съехавший на глаза платок, Ольга едва не плакала. На прежнем месте работы ее могли попросить выйти сверхурочно. Повышенные обязательства она принимала на себя добровольно. Она крепко привязалась к людям, с которыми работала. Ей небезразлична была их дальнейшая судьба. Будет ли ее волновать дальнейшее самочувствие этих некому нужных созданий? Вряд ли, сама себе ответила Ольга. Для того, чтобы вверх над здравым смыслом взяла самоотверженность, нужен стимул, такой, как добрые чувства,  а какие добрые чувства может пробудить у нее дефекация обозленного субъекта в кровать?
После того, как новенькая закончила с полами, Нина позвала ее в процедурный кабинет. Он весь по периметру был заставлен шкафами, в которых чего только не хранилось: упаковки шприцов, перевязочный материал, дезинфицирующие растворы, покрытые слоем вековой пыли журналы, груда скомканных халатов.
- Удивляешься? Я когда впервые все это увидела, решила что попала, на склад забытых вещей. В процедурном кабинете некогда навести порядок, потому, что просто не доходят руки. Но вот, что я тебе скажу, подруга. Если ты продержишься пару месяцев, значит, привыкла. Большинство вновь прибывших здесь и месяца не выдерживали. Сейчас пойдем с тобой по палатам, иногда мы осматриваем поступающих вместо врача и заполняем журналы на вновь прибывший контингент.
В приемном отделении, которое занимало весь второй этаж здания хосписа, располагались четыре палаты, в каждой из них, вместо шести были установлены восемь кроватей, да и тех не хватало. Контингент хосписа быстро увеличивался, что создавало дополнительные трудности не только медицинскому персоналу, но и правоохранительным органам. Часть вновь прибывших попадало в хоспис с «большой дороги», после того, как подвергались нападению. Перенося тяжелые травмы, жертвы преступлений лишались памяти. Уголовные дела, по факту нападения на них, за глаза называли «висяки», получить какую-либо информацию по ним было крайне затруднительно.
- Еще привыкнешь, - обещала Нина, - К нам будут частенько наведываться из милиции, показания снимать. Наши ханурики сначала одно поведают, завтра еще чего-нибудь нафантазируют, и всякий раз будут утверждать, что именно «это, самое, что ни на есть всамделешное».
В первой палате, куда они зашли, вновь прибывших не было. Все восемь кроватей были заняты, половина из них подобраными на дорогах бродягами. Все «курортники», как именовала их Нина, были облачены в безмерные, полосатые пижамы, обезличивающие их, на что, похоже, никто не обращал внимание.
- Как ты их различаешь?
Уперев ручищи в необъятные бока, Нина усмехнулась, - Что мне в них путаться. Чай, не картины. Правый ряд – одни бродяги, без памяти и особых претензий. Эти двое, - Нина указала на двух стариков, - Соседи по подъезду, и судьба у них одинаковая. Дети выписали прямо на улицу, где их и подобрал наряд милиции. После того, как это неоднократно повторялось, социальные службы выдали им направление в Дом временного проживания, к нам, стало быть.
- Разве так можно, родителей на улицу? – скорее не спрашивала, а возмущалась Марычева. – Я бы таких детей самих за решетку отправляла.
- Отправишь, если надо. Милиция без нас разберется, главное, не мешать ей. В соседней палате лежит мужик, сам, наверное, из бывших ментов. Я имею в виду, - со смехом пояснила Росткова, - Постоянно про какой-то караул твердит, проверять кого-то рвется. Что характерно, ничего не помнит о себе. Здесь – это обычное дело.
Перестелив, где требовалось постель, измерив двум обитателям палаты давление, раздав лекарства, медсестры удалились.
- Не забудь внести данные о проделанной работе в журнал, - предупредила Нина, - Следующая палата твоя, а последние две я беру на себя.
Во второй палате Ольга растерялась. Без поддержки Ростковой ей пришлось управляться с незнакомыми людьми. Пациенты окинули ее безразличным взглядом и вернулись каждый к своему занятию. Кто-то перебирал календарики, тасуя их, словно игральные карты, кто-то беззвучно бормотал нечто невразумительное. Пара человек спала, пребывая в другом измерении. Вниманием Ольги завладел пациент, опасливо выглядывающий из-под одеяла. После того, как их взгляды пересеклись, Марычевой удалось прочитать в его глазах немой вопрос: « с добром ли ты к нам явилась?» Соседний старичок долго не мог проглотить таблетки, Ольга уговаривала его по-всякому. Дед лежал с закрытыми глазами и не смотрел в ее сторону. Как только Ольга обошла всех пациентов, записывая параллельно полученные сведения о состоянии их здоровья, она вновь вернулась к деду. – Может, вы все-таки, выпьете таблетки? Вам каждый день их выдают, - улыбнувшись, Ольга старалась расположить к себе деда, но улыбка ее вышла какой-то вымученной, видимо, она сама это поняла и тут же поспешила добавить, - Пожалуйста, выпейте таблетки, или … мне придется позвать Нину.
Стоило лишь упомянуть имя Ростковой, как старик мгновенно очнулся. По высохшему лицу ему прошла судорога, исказившая его до неузнаваемости. Ольге показалось, что дедушка вот-вот расплачется. Прежде, чем она пустилась его утешать, за полы халата ее схватила худая морщинистая рука, протянутая ладонью вверх. Не понять сей жест было трудно. Ольге оставалось еще раз поднести таблетки ко рту деда, - Вот хорошо, Федор Константинович, - заглядывая в журнал, добавила Марычева. Там же, напротив фамилии «Ионов» было занесено: «контролировать употребление лекарственных средств». После того, как дедушка положил на язык таблетки и запил их глотком воды, Ольга не спускала с него внимательного взгляда. С осторожностью, чтобы не напугать недоверчивого пациента, Марычева погладила его по лысеющей макушке. Реакция на действо последовала незамедлительно. Проглотив содержимое ротовой полости, дед приоткрыл рот. Тут же по его подбородку потек бесцветный ручеек, оставляя за собой склизкую дорожку. Ольга протянула руку с одеялом, чтобы стереть ее, но дед, сжавшись в комок, забрался под одеяло. Выглядывая из-под него, он не спускал с Ольги бесцветных глаз, в которых отразился ужас.
Позже Ольга делилась своими впечатлениями; - Дедушка боялся наказания, но почему? Разве здесь принято применять к пациентам физическое насилие?
- Чем меньше ты будешь забивать себе голову подобной чепухой, тем быстрее привыкнешь к местным порядкам. Делай хорошо свою работу и ладно. Тебе по каждому из прибывающих в хосписе надо заполнять документы. Вот и займись этим.
Обложенная журналами сидела Ольга за столом в процедурном кабинете, а из головы не выходил затравленный взгляд упрямого старичка. Все, кто находился в вверенных ей палатах, мужчины разных возрастов, отличались одной общей для всех особенностью, смотрели на окружающее глазами, затравленных зверьков. Выходило, что они заранее настраивали себя на защиту и в любом встречном видели врага. Им самим требовалась психологическая помощь. Ольга не стала знакомить со сделанными ею выводами Росткову. Похоже, что ее не интересует внутренний мир здешних бедолаг, а, судя по тому, как дед испугался при упоминании Нины, ею можно стращать несговорчивых, словно маленьких детей.
- Когда привезут обед, не забудь отложить себе, - учила ее Нина. – Там порции большие, всем хватит. Запомни: излишне стеснительным и церемонным здесь не место.
Заполнив один журнал, Ольга переходила к другому, периодически поглядывая на Нину. Как быстро та со всем управляется. Может, так и надо не принимать судьбу первого встречного близко к сердцу? За повседневными делами Нине хватало времени на просмотр телепередач. Щелкая пультом, она искала нужную программу. – В пятнадцать тридцать сериал передают по домашнему, не оторвешься. Не смотришь?
Ольга промолчала. Она целиком посвятила себя журналу. Прежде, чем вносить, она внимательно прочитала его и почерпнула для себя немало сведений о пациентах хосписа. Не все они являлись отказниками, брошенными собственными близкими. Были среди них и те, кого родственники привели и «посадили на шею» целенаправленно, с желанием навсегда избавить себя от ухода за «ненужным». Пока жил человек, работал, худо, бедно, но получал доход. Как только он, в силу, зачастую, непреодолимых обстоятельств, лишался работы, становился лишним ртом, заботу о его существовании предусмотрительные родственники старались переложить на плечи государства. Предательство со стороны самых близких иногда подталкивало «отказника» к отчаянному шагу. В результате возрастало количество самоубийств. Вряд ли, столь крайняя мера улучшила бы ситуацию с «ненужными людьми». Любой человек, если у него только небольная психика, способен найти себе применение, даже, учитывая сегодняшние нелегкие экономические условия. С сожаление приходится признать, что и такой мощный стимул как религиозная мораль, бессильна перед человеческим эгоизмом, корыстью. Не единожды Ольга убеждалась, как все те, кто «бил челом», неистово крестясь перед иконами, образами всех святых, тут же, покинув святые места, совершали подлости. Может, стоит проще смотреть на окружающий мир?
Рядом послышался зловещий смех, прозвучали Нинкины комментарии, - Вот полюбуйся, девка, так и надо со свекровью расправляться. Я со своей «пылинки сдувала», угождая ей, и что получила в благодарность? Развод и кучу проблем. За редким исключением люди недостойны того, чтобы ради них идти на жертвы…
- А как же чей-то мудрый совет: «поступай с людьми так, как если бы ты хотела, чтобы поступили с тобой?
Не моргнув глазом. Нина выдала, - Когда-то этот совет был мудрым. Сейчас – другое дело. В первую очередь, это – не время расцвета информационных технологий, а время становления нового биологического вида – человека циничного. Через пару десятков лет едва ли вспомнят героев «Молодой гвардии» Александра и Зою Космодемьянских, а монумент Неизвестному солдату превратится в кусок гранита. 
С горечью проглатывая подступивший к горлу комок, Ольга проронила, - А ты хочешь равняться на этих мразей-циников? Даже, если людей неравнодушных будет мало, надо быть одним из них.
- Зачем? Чтобы тебе в очередной раз наплевали в душу?!
- Разве лучше самой это делать?
Уголки четко обрисованных губ Ростковой опустились вниз, в глубине серо-голубых глаз затаилась обида, смешанная с природным упрямством. – Значит, ты заранее считаешь меня подлой? Не ожидала. Что ж, это лишний раз подтверждает мою точку зрения. Благородство, самоотверженность – всего лишь мишура, которой умело прикрываются в стремлении к личному благополучию. А ты, ежели такая жалостливая, обратилась не по адресу, - отвернувшись, Нина уставилась на экран.
Неумело выданные за шутку фразы, предлагали задуматься. Возможно, ли жизнь прожить, глазея, подстроив под себя шкалу жизненных ценностей? Отрывочные сведения, которые Ольга почерпнула из прочтения журналов, не пробудили в ней сочувствия к «арестантам», как про себя называла она пациентов хосписа. Оказывается, общее впечатление зависело от того, кто заполнял журналы. Фраза на их страницах, что-то вроде: «Силин Т.М., 49 лет, безработный, беззаботный, поступил в травмированном состоянии, с провалами в памяти», повторялась многократно, менялись лишь имена и фамилии. В эпитетах, которыми награждались жильцы хосписа, кроме цинизма, порой проскальзывала легкая ирония, что чаще пробуждало симпатии к их автору. Запись от 22 декабря прошлого года напомнила Ольге ранее слышанное. Со слов поступившего: «Нормы на смену были завышены, обоим всегда хотелось спать. За попытку бегства жестоко наказывали, за вторую – расстрел. Пострадавшего от обморожения два дня не могли привести в сознание. Два пальца на левой ноге его пришлось ампутировать. Вновь прибывший нуждается в психологической помощи». Вероятно, это – тот, который наблюдал за мной из-под одеяла.
- Доктор, там, кажется. Мужик один кончается, - робко прозвучало в узкую щелку.
- Твоя палата, - бросила Нина с тем же безучастным выражением лица.
Прихватив аптечку, Ольга удалилась. Страдалец лежал без движения, голова его была запрокинута, рот полуоткрыт, дыхание совсем не ощущалось. Нагнувшись к его лицу, Ольга приподняла веко, и в тот же мгновение почувствовала на своем запястье железную хватку. Неведомая сила потянула ее вправо, и вот она уже лежит на постели, а сверху над ней навис бездыханный мужик.
- Что вы делаете? Пустите, - сдавленным голосом произнесла Марычева.
Вместо ответа ее невесомое тело еще сильнее прижали к матрасу. Кроме запястья, в железные тиски попало ее горло. Потемневшими глазами она смотрела на тирана. Рассчитывать, что кто-то придет ей на помощь, бесполезно. Выходит, она прожила четверть века только ради того, чтобы так бесславно окончить свое земное существование. Волна кислого, спертого запаха пахнула на нее изо рта ее мучителя. – Деньги давай, - выдавил из себя он.
Можно было пообещать все, что угодно, труднее избежать расплаты за обман. Пересохшими от напряжения и страха губами она что-то пыталась шептать. От ужаса положения, в котором она очутилась, у нее закружилась голова. На глаза ей накинули повязку, в рот вставили кляп из несвежего постельного белья. Руки и ноги стянули жгутом. С этого момента она перестала что-либо чувствовать. Казалось, что тело ее пребывало в невесомости, а сама она умерла.
Спустя некоторое время в палату с умирающими заглянула Нина, - Где вторая медсестра?
На ее вопрос никто не ответил. Тогда она обошла всю палату, ее пронзительно-настороженный взгляд обшарил каждую кровать. Бесстрастные физиономии лежащих на них не вызывали ее беспокойства. – Кто из вас умирал? – не получив ответа, Нина повторила свой вопрос более грозным голосом, что не вызвало никакой реакции у окружающих. Нина злилась, ругая про себя безалаберную напарницу. Пусть она теперь только заведет разговор о жалости. Уж она-то ее пожалеет.
В поисках Ольги Росткова обошла все палаты, заглянула в туалет для персонала, нигде ее не было. Сбежала. Пошла жалеть дебилов на дальнем расстоянии. Придется самой спускаться на склад за лекарствами. Сделанный вывод огорчил Нину. Через десять минут должен был начаться еще один любимый ею сериал. На складе ее отсутствие будет заметно. Делать нечего, придется идти. Полупустое помещение на первом этаже, заставленное по периметру стеллажами где, благодаря стараниям заведующей Натальи Михайловны, поддерживался порядок, принято было считать складом. К удивлению Ростковой в разгар рабочего дня он оказался закрыт. – Наташ! – что есть мочи позвала Нина и забарабанила кулаками в дверь. Ответа на столь бурную реакцию не последовало.
Из дальнего кабинета, «отдела кадров» осторожно выглянули, - Что случилось?
Пришлось оправдываться перед кадровичкой. – «Тазепам» нужен, Светочка, и «Магнезия», а Михайловны что-то нет.
Зря старалась. Ничего-то эта секретарша не знает. Вот, кто точно получает свои денежки напрасно. Вернее, денежки не ее, а больничные, и сидит эта гидра на чужой шее.
- Я что-то Наталью Михайловну с утра не видела, - призналась сотрудница отдела кадров.
Не надеясь на успех, Росткова спросила, - Запасных ключей у вас случайно …нет?
- Нет, - подтвердила кадровичка. – Они могут быть у охранника.
«Должны быть», мысленно поправила ее Нина. Однако, крики и шум наверху помешали планам Нины. Нужно было возвращаться в приемное отделение. Лишь только спешащая Нина очутилась в коридоре, на подступах к отдалению, поняла, что источник беспокойства находится в процедурном кабинете. Распахнув дверь, Росткова едва не подверглась нападению. Двое созданий мужского пола выбежали из процедурной, сильно толкнув при  этом Нину. От неожиданности она отлетела назад, больно ударившись о косяк двери. – Паразиты проклятые! – неистово кричала она вслед убегающим. Поднявшись с пола, Нина обошла кабинет. Внешних нарушений в размещении документов не было заметно. На гвоздике, за шкафом висела ее дубленка, а под ней – сумочка. Нехорошее предчувствие закралось в душу Нины, когда она увидела небрежно наброшенную на ее сумку верхнюю одежду. Потяжелевшая рука камнем скользнула вниз, вслед за расстегнутой молнией. В кошельке было пусто. В миг отложив в сторону заботы о покалеченной голове, Нина направилась в палаты. Не доходя первой, она застыла, словно вкопанная. Дверь в процедурный кабинет она закрывала на ключ. Взломали, гады! Ну, сейчас она им покажет. Пробежавшись по палатам, Росткова оставалась в растерянности. Все лежали по своим местам, кто-то даже спал или умело изображал спящего. Сорвав с нескольких одеяло, Нина натыкалась на скрюченные тела, явно не походившие на те, что напали на нее. Раздосадованная, она продолжала поиски. Во второй палате, только она взялась за одеяло, раздался еле различимый стон. Нина прислушалась. Позади кто-то закашлял. Поиски стали более тщательными. Напомнила о себе голова, когда Нина в очередной раз наклонилась, чтобы заглянуть под кровать, в глазах ее потемнело. Схватившись руками за первое, что ей попалось, Нина взвизгнула от боли. Это произошло одновременно с тем, как чьи-то зубы впились ей в запястье. Придя в ярость, Нина долбила, не глядя. Ее вторая рука, лишенная защиты, онемела. К ее радости противоборство продолжалось недолго. Нащупав левой рукой чье-то жилистое горло, Нина, что есть силы сдавила его. Хватка неприятеля ослабла, вскоре искусанная рука была свободна. Нина же, напротив, навалилась на слабеющее в неравной борьбе тело всем своим весом. Улучив момент, она обнажила вражескую физиономию, и не изумилась, когда узнала ее. Вот он – один из грабителей, обчистивших ее сумку. В журнале он числился, как неизвестное лицо. Смачно плюнув в ненавистную рожу, Росткова отпустила ее. Вновь слуха ее достиг слабый стон. Направление звука указывало на окно. Приблизившись к нему, Нина догадалась. За занавесками кто-то есть. Нащупав невидимое, Росткова, к своему ужасу поняла - там тело. Оно оказалось замотанным в простыни и перевязанным ими. Минуту спустя на Нину уставились обезумевшие глаза, различить цвет которых из-за расширенного зрачка было невозможно.
- Ольга?! – хлопнув ближайшего лежебоку по плечу, Нина отдала распоряжение, - Вставай, помоги.
Некоторое время после того, как в паре с пациентом Нина освобождала Марычеву, жертву нападения пытались привести в чувство. Сделать это было непросто. В плену она пробыла немало времени, и находилась, будто бы в прострации, не отдавая отчета в случившемся. Гладя здоровой рукой Ольгу по растрепанным волосам, утешительница пыталась успокоить пребывающую в шоке коллегу, - Что поделаешь, вот такие они, ироды. Ты к ним с добром, они тебе нагадят в душу. Хорошо, еще жива осталась. Вот, как испугалась, бедняжка.
Судорожно сглотнув, Ольга откашлялась и промолвила, - За что они?
- А ни за что, здесь всякое бывает. Поднимайся.
Обхватив руками шею Ростковой, Ольга попыталась встать на ноги. Сильно кружилась голова, болели стянутые тугими узлами руки. Но больше всего Марычевой было обидно. За что?!
Отпаивая ее чаем, Росткова жаловалась в ответ, - Тебя пленили, меня обокрали. Вытащили отложенные на сапоги деньги. В милицию не пожалуешься, с  родственников-узурпаторов не получишь. Выход один, - смолкнув, Нина дождалась, пока ее спросят о нем.
Марычева обреченно промолвила, - Не знаю, смогу ли  я здесь работать. Я приходила устраиваться не в тюрьму с уголовниками, а людям помогать. Боюсь, что их здесь нет.
Продолжительный вздох с надрывом предвосхитил сказанное, - Не поняла ты. Скажи, для тебя просто забыть обиду? Ты согласна закрыть глаза на несправедливость? – голос Ростковой взлетел до самых высоких ноток.
- В их лексиконе нет такого понятия. Мне показалось, что некоторые из них лишены разума.
- Показалось, - выделяя, повторила Нина. – Все это – отбросы, большая часть которых сознательно делает гадости, хотя изначально медицинское учреждение открывалось с целью скрасить последние месяцы существования неизлечимо больных. По-моему, общество неизлечимо больно, если терпит это сборище отбросов. Я за естественный отбор. В тюрьмах и в психушках должны трудиться на износ. Лишь ценой своей нелепой жизни можно искупить порой непоправимый вред безвинным людям.
- Контингент психушек еще можно пожалеть, они не соображают.
- А персонал, обслуживающий эту мразь, разве недостойны сочувствия?! Персонал, который вынужден идти работать с отщепенцами. Здесь нет выбора, как в хваленой Москве. В провинции занимаются трудом, который востребован. Я окончила музыкальную школу, только кому нужны мои способности….
Марычева ничуть не сомневалась в искренности откровений. Впервые сочувствие в ней проснулось к самой Нине, поначалу показавшейся ей грубой и вульгарной. – Ты сказала, у тебя украли деньги?
- Полторы тысячи рублей. Они взломали дверь. Поначалу я решила, что воровка – ты, – перехватив недоумение, мелькнувшее в глазах коллеги, Нина пояснила, -  У тебя был ключ. Не удивляйся, поработаешь здесь, еще не такое о людях начнешь думать.
- Да, - согласилась, Ольга, - Понимаю, наверное, в аналогичной ситуации, на твоем месте я подозревала бы тебя. Как же ты намереваешься вернуть деньги?
По выражению, которое Ольга поначалу приняла на лице Нины за решимость, обозначилась безвыходная обреченность. Округленное лицо Нины вытянулось, обозначились глубокие складки в уголках рта, пока безмолвствующего, уступившего очередность душе, из которой рвался болью немой крик: «Я несу наказание лишь за то, что живу в провинции. Чем виновата моя четырнадцатилетняя дочь?»
Ольга опустила глаза. Ей показалось, или у Нины из глаз скатились слезинки?
- Только не стоит меня жалеть. Да, я расплакалась бы, только слезы все высохли, кончились. За Таньку, дочь мою, расплакалась. Она в восьмом учится, а уже должна работать, чтобы выглядеть не дешевле  одноклассниц. Как ты думаешь, можно прожить втроем на двадцать три тысячи? Правительство считает, что можно. Моих двенадцать плюс шесть за полставки и пенсия матери – едва хватает, чтобы сводить концы с концами. Кроме оплаты счетов за квартиру, ЖКХ, школьные поборы, от которых не откажешься, иначе вместо аттестата получишь свидетельство. Вон, смотри, - Нина выдвинула из-за шкафу пару сапог. Внешняя потертость их не поддавалась воздействию крема, войлок внутри облез, обнажая внешний слой искусственной кожи. Но все это еще было пустяками, по сравнению с дырами, в которые легко пролез Ольгин указательный палец. – Можно в таких ходить? Они перезаклеенные несколько раз. Хотела купить новые.
- Нин, как ты вернешь деньги?
Нечто похожее на ухмылку предвосхитило комментарии, - Зачем тебе? Все равно не станешь здесь работать.
Ольга упрямо возразила, - Может, буду.
- Зачем тебе это? – с горечью выспрашивала Нина.
- Хочу доказать тебе, что хороших людей больше, чем плохих.
- Ты сама-то в это веришь?
- Честно? Не верю. Наверное, я и себе хочу доказать, что на многое способна. Ведь у меня, в отличие от тебя, жизнь шла гладко. Никаких особых потрясений: школа, медколледж, замужество, работа в больнице недалеко от дома. Работа медсестры мне нравится.
- Потому, что еще с подлостью не сталкивалась. Тяжело обманываться, когда веришь, а в ответ тебе плюют в душу. Того мерзавца, который меня ударил, я заставлю работать, буду его контролировать, а деньги – две тысячи за неделю работы, возьму себе.
- Как это? Разве такое возможно? – усомнилась Ольга.
- У Клавдии, сейчас она на пенсии, три года назад, случилось нечто подобное. Светка из отдела кадров оформила вора дворником, они здесь постоянно требуются, и Клавдии досталась компенсация.
- Я не помню, кто на меня напал.
- Скорее всего, тот шпион из-под одеяла. Наверняка, не выяснить, - поворачиваясь левым боком у зеркала, Нина, морщась, обрабатывала рану, поставленную при ударе дверью. На лбу обозначилась шишка, которую можно было спрятать под пластырем. А вот, что делать с запястьем?
Пальцы ниже укуса выглядели сиренево-синюшными и уже отекли, но самое ужасное было то, что руки Нина не чувствовала.
- Подержи ее в холодной воде, - посоветовала Ольга.
Стук в дверь прервал беседу. Пару секунд спустя в дверном проеме обозначился высокий, сутулый субъект. Он тихо спросил, - Вам работники требуются?