Too much love, will kill me

   Постепенно двигалось время, придуманное людьми, часами. Они уводили нас от реальности, приближая сон, нанимая будильник, трезвонящий утром, пытающийся разбудить наши неуемные чувства о том, что все останется без перемен. Уткнувшись в подушку носом, не дававшим нам дышать, мы иногда пытаемся выплакать и не верить в то, что что-то не произошло, но это не помогает и подушка, мокрая от слюней и слез лежит и сохнет будущим нашего сознания. А трудности, скопившись непоколебимым желанием проверить Вашу Веру в Бога, кружат хоровод вокруг Вас. Вы же не понимая их, душите их по одиночке или бьете их "мухобойкой, иногда по две-три штуки, но они опять наполняют Вашу жизнь, делая её невыносимой.
  Тогда Вы идете легкой трусцой в Ваш магазин и берет там то, что запрещено детям и не дают взрослым в определенное время, берет такое количество, чтобы хватило. Понятие хватило здесь не совсем подходит, так как всегда не хватает и Вы впадаете в "спячку". Некоторые уже прошедшие "курс молодого бойца" принимают вместе с этим запрещенным средством детям, и другие штучки, разного цвета, кругленькие и квадратные, разрешенные для реализации всем, кому не попадя, понимая, что продавая их, тем самым перегоняют наркомафию в разы.
   Стрелки часов стоят на месте, но это никак не говорит о том, что жизнь кончилась, просто они встали, показывая тем самым, что произошло что-то такое, после чего колбаса стала безвкусной, каша превратилась в глину, телевизор ненавистен до такой степени, что его в очередной хочется поцеловать молотком или пивной кружкой в его лицо, и он, не обидится, так как то, что он гонит, называется метель вранья или пурга Кончиты. Смотреть не на что, кроме монитора, отвечающего тебе своими цветами и дающими посмотреть на лайки в соцсетях, самому погавкать ими другим, чтобы им было не тошно жить. А в это время некоторые человекоподобные, обремененные тугими кошельками с цветными бумагами разного калибра мечут нары в Монако, летят в собственных самолетах со своими помощниками и родственниками, которые ждут их смерти, имея ввиду обычность этого до такой степени, что иногда вздремнувшая бабушка сквозь слышит от своей внучки, не навещавшей её почти всю жизнь
- "Бабуль, а ты квартиру то мне подпиши, когда умрешь, ведь ты умрешь, да?! или нет?!", мило улыбаясь и давясь от прожорства и жирности, жизненной презумпции невиновности сук, и бляТской искренности творчества жлоба, сказанного.
  За стеной старого и уютного Московского дома в центре, разрывается мощными колонками, прорывая стены Фреди Меркури: "Too much love, will kill me". На что бабушка рассказывает, как во время очередной оккупацией Германией Украины, под вишневым деревом умирает мальчик от недоедания, а его мама лежит рядом и не может встать от бессилия. А... худая жиром, племянница доедая вкусное варенье с чаем, мило досказывает "басню" про свое нищенское существование,
- Бабуль, знаешь, что, все ездят на Бентли, а мне приходится ограничиваться простым AMG Мерседесом, при чем стыдно перед людьми, до чего я дошла, хожу в Армани, да и повар в доме не китаец из провинции Сычуань, а обычная Украинка. Дожила, я, бабуль до крайнего нищенского состояния, дети рожаются, няни бестолковые и так далее. Муж - это ведь не муж, а так дерево такое широкобедрое и пузатое, мозга там нет, кроха мозга и та пивом наполнена." Пробыв у бабушки минут 15 за 20 лет существования времени жизни, недалеко от её дома, внучка ретируется абсолютно худой, костлявой задницей, прорезая ей - задницей,  дорогие обои, к выходу.

  Небольшой кухонный стол, застеленный клеёной, на нем сахарница, мед в улыбающейся плошке, соль, синяя кружка Бабушки, привезенная ей из Кисловодска, работающее городское радио, и бабушка, сидящая в углу, склонившая голову, принимающая эту бесчеловечную мерзость, как дитя, соску.

 Она дремлет и видит чудесный такой, цветной, украинскими раскрасками, сон, пышные украинские розовые вишни "шпанки", желтые, подсолнухом, груши и красные пурпуром, яблоки, большим довоенным садом обнимают их краинскую хату.  Живой и невредимый её отец, еще не забитый, затравленный немцами в Освенциме, улыбки на лицах, четверо девушек таких красивых и ярких, что кружится голова, их улыбки разрезают пространство, волосы развеваются по теплому ветру, они кружатся в вальсе жизненного вальса.

2016 12 09
schne