М. М. Кириллов Почтовые марки Рассказ

М.М.КИРИЛЛОВ

ПОЧТОВЫЕ  МАРКИ

Рассказ
       Это было в 1943-м году, сразу после возвращения нашей семьи из эвакуации. Вернулись мы в свой довоенный московский двор в Лефортово. Я о нём пишу в своих книгах также часто, как писал Булат Акуджава свои песни об Арбате. Нас было трое братьев: мне 10 лет, Саше – 8, а Вовочке – 2 года. Мама тогда болела туберкулёзом лёгких и вскоре умерла, жили мы в одноэтажном бараке, но  вспоминается это, детское, время всё равно как счастье.
      Те взрослые, что жили тогда рядом с нами и работали, как и наш отец – военный инженер и начальник производства   соседнего завода – уже давно все умерли, умерли и вернувшиеся с фронта, и почти все наши сверстники того и даже более позднего времени, а я по непонятной причине всё ещё живу. Слава Богу, живут и мои братья.
       И наш старый двор живёт, по крайней мере, в моей памяти. Конечно, он не так знаменит, как старый Арбат, но всё же, если твое детство  прошло возле путей такого гигантского завода, как «Серп и Молот», в самой гуще рабочего класса, то это придаёт и твоему двору особую  значительность. Наверное, так же, как  и моему отцу, выросшему в своё время у ворот Обуховского завода в Петербурге и работавшего в нём учеником слесаря.
      Но, причём же здесь почтовые марки? Кажется, что не причём. Но это не так.
          В годы эвакуации в челябинскую деревню и в Петропавловск-Казахстанский часто приходили письма и открытки от отца с наклеенными почтовыми марками. На марках и на конвертах, я помню, была изображена фигура красноармейца с гранатой  в руке. Дороги были не только сами письма отца из Москвы, но и конверты со штемпелями военной цензуры, и почтовые марки. Первые в моей жизни.
        Среди ребят во дворе появилось тогда массовое увлечение – собирать марки. Их  покупали, обменивали, копили в альбомах. Ценились особо марки с почтовой печатью, на них были видны названия городов. Конечно, собирали и фантики от конфет, и оловянных солдатиков, и значки. Но всё это требовало денег, а у большинства из нас денег не было. К тому же собирать марки было интереснее.
       Марки были ключом к знанию географии. Каждый день тогда мы слышали по радио о всё  новых и новых городах нашей страны, освобождаемых от фашистов. Если рядом была карта, мы их тут же находили. География была в почёте. Этой же пользой в нашем обучении оборачивалось и создание собственных коллекций марок.
       Собирание марок (коллекционированием это вряд ли ещё можно было назвать) требовало хорошей памяти и даже знаний. В 3-м-4-м классе я уже мог мысленно проплыть из Ленинграда в Лондон, зная все те страны и их столицы, мимо которых я проплывал. Даже  маленький Вовка, услышав от нас некоторые загадочные названия городов, твердил, например: «копенгаген, копенгаген…», ещё не понимая  значения этих названий. 
      Иностранных марок в то время  было мало. Испания, Мальта, Исландия. Каравеллы времён Средневековья, океанские лайнеры, Кордильеры. Типография их была отличной, шикарные были марки. Мы их берегли. Среди наших, советских,  марок попадались тоже хорошо изданные в то время или ещё до войны, такие, как Беломорканал, портреты Ленина, Чехова и другие.
       В последнее (постсоветское) время дети, даже 6-8-х классов школы, намного хуже  знают географию - не только мира, но и своей собственной страны. Не знают иногда даже,  в какое море впадает Волга, не знают, что Москва-река, в конечном счёте, – приток этой великой русской реки. Про Берлин ещё знают, а о Варшаве, Стокгольме или  Хельсинки – нет. Обычный ответ в таких случаях: «А мы этого ещё не проходили!» Сталкиваясь с этим невежеством, я иногда с горечью говорю этим современным «митрофанушкам»: «Это же всё равно, что ходить по улице голым!»  Некоторые, застыдившись увидеть себя в таком виде, особенно девочки, после этих слов даже молча убегали от меня. Но, наверное, мои слова действовали.
      Конечно, в какой-то мере здесь сказывалась моя старческая придирчивость. Митрофанушки были и в наше время. Но обидно. Со знанием географии человек сразу становится содержательнее и выше.
     Был такой случай. У одного мальчика, нашего соседа по лефортовскому бараку, в диване обнаружилось много ещё довоенных иностранных марок, гашёных и негашёных. Это был первоклассник, и он ничего не понимал в марках. Считал, что это какие-то красивые картинки и даже дарил их своим друзьям. Он тоже недавно вернулся из эвакуации. Отец его был на фронте. Марки ещё до войны им присылал их родственник, живший в Германии.  Вот они-то и хранились в диване всю  войну.
       Марки были великолепны. Те самые корабли Магеллана. Их было в старом диване, наверное, несколько десятков, чаще без конвертов. Мы, трое ребят, набивались к мальчику в гости, и, за невинными играми, таскали марки через щели в диване, благо руки у нас были по-ребячьи худые и проворные, а, принося найденное к себе домой, подолгу их рассматривали. Постепенно накопилось целое сокровище. А мальчик марок не собирал, о наших проделках знал, всё видел, но нам не мешал. Мы, конечно, чувствовали, что брать чужое, нехорошо.  Правда, это воспринималось нами тогда, словно мы, таким образом, всего лишь спасали «бесхозные» марки. Их владелец, не понимая их ценности,  мог их все  раздать ребятам во дворе.  Да и речь-то шла ведь не о каких-то вещах или продуктах, а о марках. Это же совсем другое дело. Тем более, что мы ими не торговали. И всё равно это, конечно,  было нечестно. Тем более, что нам тогда исполнилось по 10-11 лет и нас только что   приняли в пионеры! Подумать страшно. Позже о «диванных» марках никто из владельцев и не вспомнил.
        Навыков коллекционирования марок у меня и таких, как я, не было. Взрослых коллекционеров мы не знали, наверное, все были на фронте. Меня выручило то, что однажды наш родственник, дядя Гриша, привёз нам в подарок три новые амбарные книги. И, хотя они были в полоску, я, рассортировав все свои марки, вклеил их за уголок, чтобы не портить, каждую по своему разделу. Отечественные – в одну книгу (их было много), иностранные – в другую. Испанских и португальских марок было больше. Некоторые, особенно красивые, были величиной с детскую ладошку.  Я не знал тогда, что марки нельзя клеить и что для них существуют специальные альбомы. Так что часть из них была-таки испорчена. Хранить-то  их надо было хотя бы в коробках. Но не клеить.
       Однажды я съездил, накопив немного денег, в филателистический магазин на Арбате, что у кинотеатра Художественный, там, где сейчас подземный переход.
      В витринах под стеклом лежали красивые советские марки того времени (я уже был в  5 классе). Долго выбирал, какие были  поинтереснее, и уже было хотел купить штук пять, чтобы пополнить свою коллекцию, как вдруг обнаружил, что у меня пропал мой кошелёк. Я его только что оставил рядом с собой на витрине и, увлёкшись выбором марок, забыл о нём. Вспомнил, какой-то мальчишка рядом вертелся. Эта пропажа показалась мне большим несчастьем. Ехал за марками, а вернулся ограбленным.  Дело не в деньгах  (их было немного), а в том, что судьба надругалась над мечтой. А, может, это было наказание за украденные «диванные» марки?
      Со временем, я понял, что потери всегда неприятны, но учат гораздо большему, чем то, что  случилось потерять. Несчастье  можно пережить, веря, что за ним обязательно придёт счастье. Потери и даже горе, в конечном счёте,   всегда растят человека.
     А вы говорите, к чему здесь почтовые марки!
      В классе седьмом я перестал собирать марки. Набралось много, в том числе малоценных экземпляров. Да и интересы мои изменились: я увлёкся тогда историей средних веков (Лжедмитрий, Карл Великий, Жанна-ДАрк). География осталась моим любимым предметом, но уступила место истории. 
      Амбарные книги с почтовыми марками несколько лет оставались в нашей семье, переезжая с квартиры на квартиру,  в конечном счёте, даже в Евпаторию,  Ленинград, Рязань. И в этом проявилась своеобразная верность географии. Ещё, будучи школьником, я передал их своим братьям Саше и Володе. Они их пополняли и берегли. Марки живы.  Их можно увидеть и сейчас.   Но это уже  другая история.               
  Декабрь 2016-го года, Саратов.