Партизанка Соня

ДОМ.
Дом находился в глубоком  колодце городских многоэтажек, этакий трёхэтажный кирпичный кубик  с шоколадной крышей.
Двор вокруг дома был предельно сжат. Крохотная площадка для машин плюс тройка раскидистых деревьев – два молодых пышнобоких каштана и узловатый величественный старик  грецкий орех  вот, собственно, и весь двор. 
Кто и когда влепил этот девятиквартирный дом в  квартал густо посаженных панелек, уже было не  так просто узнать.
Последней в цепи «купи-продаев» значилась мелкая строительная фирма, которая  занималась отделкой подъездов и услугами домоуправления.
Дом задумывался как «элитный». Но с окружающим пространством идея «элитности» не срослась и потихоньку начинала  изживать саму себя… Хотя всё же  остался самый древний её свидетель и сторож - орех. Ореховая крона заглушала все посторонние звуки, и раскидывая ветки выше крыши, бросала на окна спасительную тень рассеянного света, 

Стас неслышно открыл двери. Соня спала. Она много спала. И сейчас в полуоткрытом окне, в дрёме-дурмане качались волны шёлковых портьер.  Портьеры цвета ночи, так назвала их Соня.
Глубокий синий цвет у самого Стаса ассоциировался с военной формой.
Но Соня сказала ему, что глубокий синий и есть самый основной цвет в природе, символизирующий  вечность. Стас не стал с ней спорить, потому что природа ассоциировалась у него с чем-то зелёным, серым и беспокойным. Если у Сони другой взгляд на мир, так пусть он и будет таким.
- А ты попробуй подобрать подходящий цвет к вечности. Найди ей пару. И сам увидишь.
Красная вечность? Жёлтая? Зелёная? Нет! Только синяя!  Синяя вечность, - настаивала Соня.
- Золотая, - улыбался Стас. – Не вечность. Ты. Ты – золотая.

И вот Соня спала в едва слышимом шёлковом шелесте волн синих портьер, перетекающих в белую тончайшую сетку тюли. Сквозь эту белую сеть проникал дневной и ночной свет всегда в удивительных акварельных пропорциях того же самого вечного, синего, кобальтового.
Соня спала на широченной кровати, окутанной   бледно-лиловой простынёю, с такими же бледными пухлыми подушками и  контрастно чернильным одеялом… Соня придавала большое значение сну, вернее, его антуражу.

Стас прикрыл двери и зашёл в ванную, чтобы смыть пыль.  Сладким вкусным ароматом здесь дышало буквально всё, Соня питала страсть к шоколадным муссам и гелям.
На стенном крючке висел белый халат, и  невесомая махра ещё хранила остатки влаги.

В кухне  он нашел ужин - макароны с котлетами в кастрюле и на столе  нарезку  розовых помидоров, обильно посыпанных семечками кунжута.
Соня спала, в квартире было тихо, если не считать редких звуков людских голосов где-то там за границей их маленького дворика, окружённого ажурным металлическим забором.
Соня спала. А дом плыл… Плыл в какие-то неведомые измерения.
Стас попытался справиться с «растекающимся сознанием», но нега и безмятежность брали верх, затапливали самые острые пики  постоянного внутреннего напряжения, с которым он привык жить. Этого нельзя было допустить.
Смахнуть налёт наваждения как крошки со стола не получилось. 

Стас вышел на крохотную лоджию, в углу которой стоял горшок с китайской розой. Куст открыл зевы бледно жёлтых цветов, словно силясь ему что-то рассказать.
-Всё под контролем, - сказал Стас в пустоту.
Привычная картинка  из высотных домов прямо, слева, справа и чёрной заплатки неба над ними привела его в чувство.
Он вернулся на кухню. Макароны  с котлетами его не вдохновили. Он достал из холодильника безвкусное куриное мясо, полил его оранжевым чили и, разодрав огнём горло, кинул в себя бумажную курятину. Такой  же  бутафорской, без признаков жизни, оказалась и помидорная нарезка. Это Соня рассказала ему про мёртвую еду, и почему-то  теперь за столом он всегда  вспоминал об этом.


СОНЯ.
Где он впервые увидел её?  Как ни странно, в поезде. Они ехали в разных купе, но Соня часто выходила в узкий, покачивающийся коридор, смотрела в окно с убегающими деревьями и пологими волнами  проводов, плывущими от столба к столбу.  Он не подошёл к ней тогда, просто отметил в ней нечто странное, цепкое, что бывает, притягивает мужчин к женщине. Но не его, не его…
Для него это была самая обычная  девушка в ситцевых цветастых штанишках, с волосами собранными в хвостик, с веснушками на плечах, тронутых загаром.
Соня тогда тоже скользнула по нему равнодушным взглядом.

Никто её не встречал. Она слегка споткнулась, сходя с поезда. И он уже подставил ей руку. А дальше, само собой,  подвёз на такси. И, конечно, запомнил дом. А уже вычислить её не составило труда, тем более, что она сообщила ему свое имя – Соня.

Не прошло и двух дней, как он  увидел её выходящей из подъезда. Она узнала его сразу и остановилась с немым вопросом.

«Чего, собственно, ему надо? Она спешит на работу».
«Она работает? Неужели, в этой стране есть работа, на которой можно зарабатывать деньги?  И где же она «работает»»?
«Преподает английский в одной из частных школ, так устроит?  Снимает комнату вдвоём с подругой.  И почему он такой любопытный? И кто ему давал право караулить её у подъезда? И если это не караул, а что тогда? Спец.задание? От кого?»
«От службы поиска самых красивых девушек мира? Нет. От службы поиска самых необыкновенных девушек. И, вообще, это случайная встреча». Он просто проходил мимо её дома, и сама судьба столкнула их.

На предложение посидеть в кафе, она ответила не сразу, пристально вперив в него свой взгляд, и от её глубокого взгляда ему стало совсем неуютно, она словно бы нащупала ту ось, вокруг которой он вращался. Ещё секунда, и он бы вскипел, но она отпустила его. Глаза уже смотрели вдаль, руки спрятались в карманах тонкого белого плаща.
- Попробуй, – в её речи не было вызова, только усталость.
Она скинула ему свой номер, он перенабрал его для проверки. Её телефон запел что-то тягучее. Она нажала кнопку отбоя и, бросив короткое «пока», скользнула в арку между домами. 

Через два дня они уже провели вечер в кафе, погуляли пару раз по тенистому парку. И уже через неделю Соня пришла в его квартиру. Заказала тёмно-синие шторы, что-то изменила, переставила.
- Мне нравится, что у тебя высокие потолки, большие окна. В общем, довольно просторно и в то же время уютно, - сказала она ему.
Она пришла к нему как к себе домой, без тени благодарности. Для начала он просто предложил ей пожить в якобы пустующей квартире, и она согласилась, потому что  так сложились обстоятельства - хозяйка отказала девушкам в аренде съёмного жилья. Сонина подруга переехала жить к своему парню, и Соне пришлось согласиться, потому что  «не оставалось другого выбора».

С собой Соня приволокла велосипед, и, несмотря на его машину, заявила, что велосипедные прогулки в лес это для неё неотъемлемая часть жизни. Стас не стал возражать, благо и лес был здесь недалеко от города. Да и  велосипед можно было оставлять во дворе, намертво приковывая его к чугунной решётке. К тому же ещё и двор закрывался на ночь тяжёлыми воротами. Такая вот жизнь – замок на замке, когда не доверяешь  не только другим, но и сам себе.
Велосипед Соня обкатывала пару раз в неделю и то самым ранним утром за час до астрономического восхода солнца. Рассветные сумерки, безлюдная дорога  и маршрут один и тот же: город-лес-город.
- Я боюсь глупых водителей, - сказала она ему.
Побудительные мотивы Сониных странствий были чужды Стасу, но результат  ему нравился. Соня привозила из леса нечто непостижимое: запах разнотравья, свежесть росы, особую манкую нежность в голосе, неуловимую рысью грацию в движениях.

Он был опьянён Соней, находясь в удивительно растянутой самой начальной фазе наслаждения, в самой первой волне упоительного беспричинного счастья.

Соня не тянула его в постель, а он и не торопил события, зная, что медлительность распаляет женское сердце. Но её сердце не распалялось. Вместо доверчивого вопроса он встречал её строгий глубокий  кобальтовый взгляд и тонул там, тонул до какого-то неизвестного края, не имея ни сил, ни желания вынырнуть.

Легенду о пустующей квартире надо было постепенно менять. К примеру, сейчас  он живёт в однушке. Но в принципе, он может сдать однушку, и жить здесь, рядом с Соней, ведь комнат то две. Отсюда ему удобнее добираться до работы. К тому же в однушке надо делать ремонт. И ему придётся хотя бы на время, но уже точно переехать сюда. Он готовил мысленно все эти объяснительные речи, хотя, видимо, в них не было надобности. Соня начинала подпускать его к  себе достаточно близко до «случайных» прикосновений.

Пару раз он вот так «случайно» оставался ночевать в квартире, надеясь на классическое шлёпанье босых ног по полу. Но Соня к нему не приходила. Она спала в  синей спальне, раскинув на кровати  своё юное тело,  облачённое  в пижаму с трогательным сиреневым горошком. А утром уже варила ему кофе, напевая под нос  «Yesterday» .

Она не спрашивала его ни о чём, словно бы знала про него всё. И он  тоже не рассказывал ей  про себя ничего. Но это томительное маревое оцепенение счастьем на двоих  захватывало его, и он уже желал  соединения, чтобы достигнуть ясности кристальной и  понятной.


ПОТИХОНЬКУ.
Потихоньку он начинал расспрашивать её о прошлом. Она отвечала односложно, словно бы читая  надписи на обёртке, в которой сидела в запакованном виде некая суть, неведомая ему.
Не приближаясь, не отдаляясь, сохраняя зыбкие границы  своей неприкосновенности, Соня, тем не менее, постепенно привыкала к нему.

Конечно, так не могло продолжаться вечно. Общение на расстоянии вытянутой руки между мужчиной и женщиной, живущими под одной крышей, практически невозможно.

Перемены – это неотъёмлемое качество жизни. Но пока внутренние перемены в отношениях с Соней  вселяли в него  приятные ожидания, внешние перемены радости ему не доставляли.
За последнюю неделю в городе был совершён один теракт и ещё один предотвращён. К счастью, в первом обошлось без жертв, хотя и были раненые. Взрывное устройство сработало слишком рано и разорвало саму смертницу на куски. О втором предотвращённом теракте пресса говорила только официальным языком спец.служб -найденное самодельное взрывное устройство, заложенное под автобусную остановку, обезвредили.

Внешний мир продолжал свою жестокую игру, и в воздухе уже собирались грозовые раскаты будущих потрясений.  Город мог перестать быть городом… Почему? Потому что, потому кончается на «у». Потому что есть люди, для которых сделать это ничего не стоит.  Это люди, так или иначе, жаждущие власти и повиновения. Сначала они сеют панику, потом начинают убивать. Это их методы.
Паника частенько рождает зрительные галлюцинации. И многим горожанам начали мерещиться бандиты. Повсюду…

- Зачем люди убивают других людей, как думаешь? - Спросила его как-то Соня.
- Ради денег и власти над людьми.
- А деньги и власть – это нечто приятное?
- Издеваешься, – улыбнулся Стас.

После сна Соня была свежа, как и утро, разворачивающееся за окном.  И он опять поймал себя на желании угодить ей. Заварил цветок китайского чая в стеклянном чайнике, достал припасённую заранее коробку конфет «фрукты в шоколаде».

- Ты не такая как все. Я никак не могу тебя разгадать.
Она улыбнулась:
- Я же тебе говорила. Мы все – нечто большее, чем нам кажется. Мы живем здесь, где люди борются за власть, за иллюзию власти. Но когда обладаешь абсолютной силой Бога, исчезает желание бороться.
Стас скривился. Разговорам о Боге он доверял меньше всего.
- Когда ты с Богом, ты сильнее всех, - упрямо продолжила Соня.
- А ты сильна?
- В чём?
- Ну, ты! Ты имеешь квартиру, работу, ты можешь путешествовать по миру. Ты??? Где же твои деньги и, соответственно, возможности?
- Я могу, - сказала она. – Я могу делать всё, но только не то, что мне лично хочется, а то, что нужно нам обоим.
- Кому вам?
- Мне и Богу.
-  Причём здесь Бог? Ты – просто женщина.
- Не просто, - сказала она, направив на него взгляд, от которого он «ощетинился». 
Зябкая атавистическая дрожь  пробежала по  его телу.
- Я знаю, ты хочешь знать про меня больше. Я тебе расскажу. Как-нибудь. Вместо сказки на ночь, - Соня улыбнулась, превращаясь в обычную девушку.

Утро-вечер-утро…Стас не мог видеть её днём. Днём она уходила давать уроки английского. Да и сам он работал.  В выходные же дни с самого  раннего утра  Соня уезжала на своём велосипеде в лес. Иногда она привозила оттуда немного трав, раскладывала  их для просушки  на лоджии.

- Ты меня присушила? – Стас пытался через шутку выведать у неё хоть что-то.
Соня молчала или переводила разговор на другую тему.

В один из вечеров ему показалось, что Соня  слегка размякла. Определённо, в ней уже было больше доверия к нему. Стас замечал это по свободе её движений, по интонации слов, по тому, какие взгляды она бросала на него. Время рутинно делало свою обычную работу по сближению двух человеческих миров, обитающих под одной крышей.

- Моя бабушка была колдуньей. В ней было столько силы, что она никак не могла умереть. Она сошла с ума, но свою силу так и не передала.
- И что?
- Ничего, - сказала Соня, помешивая чай ложечкой. – Я никакой силы от нее не получила. И рада этому. Потому что я могу быть с Богом.
Стас хотел разозлиться, потому что его раздражала  вся эта «божественная чушь». Но  злиться всерьёз на Соню у него никак не получалось.
- У тебя сегодня нормально прошли уроки?
- Нормально, - ответила Соня.
- Я тоже хочу у тебя поучиться.
- Чему? – Соня подошла к окну, отстраняясь от его болтовни и всем своим видом, давая ему понять, что она не намерена продолжать разговор.

Он включил телевизор, просто для того , чтобы кто-то третий разбавил густоту их молчания. Третьим оказался  диктор ТВ, который, напряженно водя глазами по экрану бегущих строк, рассказывал неутешительные сводки. Боевики, теракты, усиление напряжённости - и всё  это в соседней стране, до которой рукой подать. Кадры показали картинку развороченного взрывом дома. Соня замерла, глядя на экран.
- Вот так же погибли мои родители…И дом.
В её голосе не было ни злости, ни ненависти, лишь констатация факта, который произошёл так, как происходит дождь или град с неба.

Стас опять  подумал о некоем  несоответствии внешнего внутреннему. Соня должна была выглядеть по меньшей мере довольной, живя у него в сказочных условиях, но Золушкиных эмоций у неё не было. Погасла?
Она села с ним рядом. Он накрыл своей ладонью её ладонь. Она лишь бросила в ответ на него тяжёлый взгляд  пойманной рабыни. И он, убрав руку, более к Соне не притронулся.

Лишь к ночи, когда на небо набежала причудливо вязкая и холодная гроза, забросала дом потоками воды, нокаутировав жаркий день в совершенно невероятную изморозь, Тогда то Соня позволила ему укутать её  в невесомый шерстяной плед.

Гроза сбила с сетей электричество,  и они сидели при свечах. Соня доверчиво положила ему голову на плечо. И он не понимал,  что происходит с ним.  Соня казалась ему то невесомой и прохладной, то тяжелой и горячей. Он испытывал  чувство похожее на  проникновение в мир  неизвестной планеты.  И само предвосхищение и кружение  вокруг этой планеты напоминало канун некоего волшебного праздника. И само это предчувствие было гораздо важнее, чем вход туда, чем падение, в планетный мир неизвестный и необетованный.

Дождь не стихал, он заливал землю с холодной яростью прачки, пытающейся замочить всё грязное белье мира в дырявом тазу. Залить всё сверху слоем воды, чтобы не просачивалось в землю, погрузить весь город в слякоть по самые крыши.

Свеча догорела, и Стас отвел Соню, что-то сонно бормочущую,  в её спальню. Она во тьме переоделась в свою пижамку с сиреневыми горохами.
Синие портьеры казались чёрными. И все окружающие их дом дома зияли глазницами мрачных окон. Сделать конец света в городе не так уж и сложно, стоит всего лишь отключить электричество.
И всё же мир светился в темноте слабыми контурами домов. Это было удивительно ещё и потому, что никакой подсветки с неба в виде Луны не наблюдалось. Плотность туч была непреодолимой.

Соня легла под одеяло, и он прилёг  рядом  с ней, накрывшись другим одеялом. Она ничего не сказала ему, только повернулась к нему спиной. Он лежал в темноте, глядя на потолок, наметившийся бледным прямоугольником. И в мире ничего не осталось, кроме вздохов и плеска дождя, кроме  шумного дыхания воды, которое рождая воронки водоворотов, уносило его в свои неизвестные миры.



НЕ ЗАМЕТИЛ.
Он не заметил, как заснул. А может быть и заметил.
Он заходил в сон, словно в беспроглядный мрак аллеи с вековыми деревьями, смыкающими кроны где-то очень высоко у него над головой. По краям этой аллеи кустились фонари, испускающие тусклый свет, а безжизненные дома заброшенного города  отодвигались вглубь деревьев так, что  он не мог сфокусировать на них взгляд. 
Можно было сказать, что дома словно бы разбегались от прикосновения его взгляда.

И он понимал, что частью это - дома, а частью – руины, развалины. Он шёл по тёмной аллее мёртвого города  навстречу выходу к открытому пространству.  И на выходе из аллеи он замер в удивлении.
Вся эта мощная парковая густота крон осталась за спиной. Впереди во всю даль горизонта раскинулась свинцовая гладь моря, в которую с берега был врезан причал.
Причалом это место можно было назвать условно. В гавань, в которой не было ни одного корабля, выступало  бетонное плато с кусками ограды в виде колючей проволоки, намотанной на железные штыри, торчащие прямо из остова бетона.
Проволока уже успела покрыться  ржавой коркой давности, кем-то она была покусана и осталась в лохмотьях с левой стороны плато. А с правой…
У него перехватило дыхание…С правой стороны прямо с неба гнутой дугой лился поток персеид. Золотой, оранжевый, сверкающий киноварью поток как водопад вливался в темноту моря, наполняя его глубинным свечением, растворяясь в нём и выходя обратно на волю  туманной дымкой тициановых россыпей  звёзд уже с другой левой стороны неба.

Скопления этих маленьких звездных искорок потоками поднимались от моря вверх. И он знал, что если сейчас окунётся в эту воду с игольчатыми огнями, они проткнут и  переиначат его тело…

Стас проснулся. За окном была тишина бледного рассвета. И даже эту  невозможно раннюю тишину уже нарушали  чьи-то шаги, шаркали подошвами  об асфальт.
- Густонаселенный мир, - Соня улыбнулась ему открыто. – Трудно жить в густонаселенном мире. Всё шуршит, движется, шумит.
Она не удивилась тому, что он лежит рядом с ней. Они так и лежали как два младенца, закутанные каждый в своё одеяло.
- Вот мы с тобой и переспали, - улыбнулась она.
Глаза у нее ещё были слегка опухшими ото сна, с туманной поволокой. Она  поднялась с кровати.
- Куда ты, ещё рано, - сказал он, пригвожденный к кровати внезапной слабостью. - Что это было со мной?
- Что?  - Соня одарила его  улыбкой юной императрицы, у которой сегодня будет коронование. - Ты видел свой мир.
- Заброшенный город, причал с ржавой проволокой и поток звёзд... Что это? Это мой мир?
- Да. Спи. Ещё рано…

В следующее  мгновение Стас провалился в сон и в этот раз без сновидений.

Проснулся он, наверное, через час. Из кухни доносился запах свежесваренного кофе и горячего теста. Соня нажарила горку аппетитных блинчиков.
- У нас праздник?
-Да, - Соня сияла так, будто у него с ней и вправду была ночь любви.

В окно  жёсткими лучами било солнце, прошивало кухню насквозь,  проникало в  тёмный коридор.  Стас наспех закинул в себя парочку блинчиков, глотнул чаю - он опаздывал на работу.
Может быть, ему стоило сконцентрироваться на изменениях, происходящих с ним? Но он подумал об этом вскользь.

Машина уже вынесла его из двора, он встал в очередь привычной пробки, включил новости, вещающие о числе убитых и о новых разрушениях в приграничной стране, с которыми не могут справиться спецслужбы. 
После новостей  начались разговоры чайников, пытающихся разобраться в причинах конфликта и в  фантазиях на тему грядущих потрясений, готовых перекинуться с чужой страны на их собственную. Стас переключил это беспомощное птичье клокотание на диск с классикой. К чему весь этот словесный мусор споров?
Зачем плутать в лабиринтах предположений и домыслов, если источник событий – это люди, наделённые деньгами и властью. Уничтожьте серых кардиналов и война прекратится. Хотя бы на время… Пока не образуются новые кардиналы.


ВЕЧЕРОМ.
Вечером  неожиданно задул сильный ветер. Пришёл грозовым порывом  и начал хозяйничать в городе. Он утюжил и без того плоские улицы,  сметая с них вечную пыль. Трепетали деревья, хлопоча бумажными листьями, завывали сквозняками  узкие трубчатые  проулки.
Стас по пути  к дому заскочил в ближайший супермаркет. Он  накидал в тележку коробок с пирожными, упаковок сыра и ветчины. Из фруктов взял персики и виноград.
Провозя тележку мимо холодильных рядов, Стас поймал себя на мысли о том, что в магазине холодно как в морге. Мёртвые продукты на полках  покорно ждали своей полной утилизации. Так и люди, каждый в своей ячейке, на вид живые, а по сути?

На выходе из супермаркета ветер обхватил его, словно собираясь содрать кожу, и Стас был бы рад, если бы он содрал с него кожу до боли, до резкого и внятного ощущения самого себя.
Закинув продукты в багажник, Стас  не сразу поехал по направлению к дому, свернул на  дорогу, ведущую к набережной реки. Река не море, но всё же...
Оставив машину на обочине, он спустился вниз. 

К реке вёл парк из вековых дубов. Набережная  была плотно укатана в асфальт и огорожена  бетонным парапетом.  Река несла свои мутные воды в рябой сетке ветра.  Ближе к берегу она вздымалась осатанелыми волнами, налетала на волнорезы. Морской мощи в волнах не было, но рёва и возмущения хватало.
Стас стоял на ветру и глох от шума бури.  В такую погоду на набережной вряд ли кого-то можно было найти. И это внезапное одиночество, как ни странно, наполняло Стаса ликованием. Словно бы сам ветер своей властной плотностью заходил в него как в того, кто может его удержать, призывая его стать частью природной силы. И ветер, и река, и то, что за горизонтом реки и за семью морями. Словно бы  сама планета выходила на контакт с человеком, пытаясь силой вдохнуть в него не жизнь, а то, что гораздо больше жизни.

Город тонул в сером, синем, розовом попеременно, в разливах библейских сияний, в океане космических всполохов, в безграничности потустороннего.
Ветер яростно рвал в клочья закат, раскидывал по небу клубы туч. 
Стас прикрыл глаза и попытался представить, что он сам и есть источник этого ветра.
Он испускает его со всеми его яростными порывами, турбулентностью и пластами безумных силовых потоков. И эта сила пьянит его, дарит ему неземное наслаждение буревестника, жаждущего раствориться в этой бушующей вечности. Да, именно, жажда бури – это самая неутолимая  жажда. И он пьёт её жадно и с радостью дикаря, как саму жизнь, как вечность. Как синюю вечность.
- Давай, давай, ещё сильнее! Давай!
Мощный шквальный порыв взорвал его изнутри, опустошая, очищая и выдувая из него всякую лишнюю дрянь. И тут же внезапно и резко стих,  обрушил на него тишину внезапного штиля.
Волны, конечно, исчезли не сразу, они бились в угасающей амплитуде, нервно булькая, шелестя, но уже подчиняясь  новым реалиям.
 
На реку стремительно начал наползать туман. Он закрыл очертания города, плеснул в лицо Стасу сыростью. Стас очнулся. Ноги сами понесли его обратно к машине.

Соня была дома, сидела, пождав ноги, на диване, и плела что-то из бисера.  На кухне его ждал суп, горячий и острый с перцем и рисом. Кинза, чеснок и что-то ещё невообразимо пахучее, пряное будоражило ноздри..
Он достал шуршащие магазинные пакеты, выложил на стол, наглухо закрыл все окна, чтобы слышать тишину.
Соня налила ему суп в тарелку, помыла фрукты, выложила их в вазу, нарезала сыра и ветчины.
Стасу опять пришло видение того, что сыр и ветчина из пластилина, а фрукты из парафина.
Но вот суп был вкусным, живым, проникал в желудок огнём, наполнял тело приятной сытой тяжестью.
Соня зажгла низкий свет, отчего кухня стала походить на грот.
- Как дела, день удачный? – спросил он.
- Да.
- И у меня. Я сегодня укротил ветер.
- И тебе понравилось? – Соня усмехнулась  недобро.
- Не знаю.
- Так ты укротил или покорил?
- Кого?
- Ветер.
- А…Ветер? И покорил, и укротил…А что есть разница?
- Конечно. Стихия, она как женщина…
- Ну, тогда покорил!
- Я рада, что ты не только увидел свой мир, но и вышел с ним на контакт в реальности.
-  Ты о чём? О причале, который мне снился? Тут не море, а река…Там звёзды, а тут ветер. И город здесь не разрушен.
-  И город не разрушен, - повторила эхом Соня. – Это же здорово.
-  Я не знаю, как так получилось, но ветер стих мгновенно. Думаешь, я могу это повторить?  Укрощение, вернее, покорение ветра?
-  Не знаю…У каждого человека есть свой мир там…А здесь он только намечен очертаниями…Знаешь, я вижу эти миры за людьми...За каждым человеком есть удивительный мир…Когда я засыпаю, я вижу эти миры.
- Соня!
- Что?
- Я бы хотел у тебя узнать про одного  человека. Ты сможешь посмотреть его мир? -
Стас достал бумажную фотографию из кармана.
- Ого, - сказала Соня без эмоций. – Конечно, смогу. В чём вопрос?

Суп-харчо вернул Стасу сытую радость земного рая. Сытость располагает к покою и к грёзам.
Казалось, что за плотно задёрнутыми окнами дом плывёт в иные времена, в длинные таинственные дни, в сказочные ночи.  По каналу географии передавали что-то тихое, усыпляющее и умиротворяющее. Стас задремал прямо на кухонном диванчике. Перед его глазами поплыли картины домашнего уюта, большого дома с детьми. Дальше был обрыв и пелена.

 Проснулся он через час от телефонного звонка.  Телефон вибрировал, подпрыгивая на столе. На экране светилось имя Нина.
- Стасик, привет! Я буду свободна целую неделю!
Голос в трубке навевал образ горлицы, сладко воркующей в предвкушении близости.
- Хорошо. Я буду иметь в виду.
- Как твоя командировка?
- Двигается.
- Может, вырвешься?
- Не знаю. Попробую.
- Целую.
- И я тебя тоже.

Нет у Сони над ним никакой власти, нет. Нет власти…Но есть к Соне неодолимая тяга. Где же она, Соня?
Он нашёл её в спальне спящей. Соня, она и есть Соня. Спит. Пусть Соня спит.
Город тоже засыпал, и туманная ночь облекала дома в лунные драпировки.

Стасу не спалось. Он тихонько вышел из дома.  Машина мотором взрыхлила пласт тишины…
 

СТАС.
Стас снова поехал к пристани. Туман разошёлся, открывая полную Луну. Дубы собрались за спиной в чёрное фоновое облако. Асфальт вобрал в свои трещины влагу, и обрёл  графитовую сочную чистоту.  На причале покачивалась  парочка небольших экскурсионных катеров с  погашенными бортовыми огнями. Дальше простиралась  свинцовая гладь и очертания  противоположного берега с пустующими домами отдыха.
Время было глубоко за полночь. Он достал телефон из кармана куртки, набрал  знакомый номер.
- Нина, я вырвусь. Буду через час.

В тихих двориках малоэтажных домов  всегда есть дежурные любопытные глаза. Обычно они маскируются за занавесками  на окнах. Поэтому приходится  пробираться ко входу  как можно тише, не создавая лишних звуков.

Квартира у Нины оформлена в восточном стиле. Много низкого света, атласных подушек и всяких кованых  витиеватостей.
- Будешь чай? – спрашивает Нина, запахивая полы халата с китайскими розами.
- Буду.
Нина гремит посудой. Её каштановые волосы  уложены ровными кудрями, глаза во внешних уголках подведены чёрными стрелками.
Стас выпивает всего лишь несколько глотков, Нина льнёт к нему телом тёплой бархатной кошки.

 С Ниной всё привычно и заученно. В гостиной разложен широкий диван, он накрыт мохнатым «тигриным» покрывалом с блестящими кистями. На тумбочке стоит ваза с подожжёнными благовониями. Вьётся пахучий дымок, тикают настенные часы в форме дракона.  Тело Нины податливо и упруго одновременно. Его можно мять, в него можно проникать, распластывать, переворачивать, и потом уже расслаблено валяться, раскинув руки и ноги  в  мареве сандаловых агарбатти.
Стас всё же напряжён. Что изменилось в нём? Почему жаркий ритм соития двух тел  воспринимается им как  рутинная бесцельная работа?  Что не так?
Знакомый аромат жасминовых духов, прерывистое дыхание, полуприкрытые веки, влажные губы…Нина слегка постанывает… Вдвоём они словно пытаются завести неподъёмную махину  некоего мучительного процесса, ведущего к короткому мигу удовольствия. Нина старается помогать ему, прижимается в такт.  Вроде бы получается  забыть про действия и погрузиться в бессознательность процесса… «Тик-так, тик-так, тик-так…»
Наконец, приходит  быстрая и короткая разрядка. Он лежит на спине, Нина где-то рядом под рукой. Взгляд упирается в натяжной зеркальный потолок, ищет на нём изъяны, не находит, потом предпочитает вовсе отключиться от этого мира.
- Стас, у тебя очень трудное задание?
- Да.
- Бедненький, - она гладит его по плечу. 
- Мне пора. Скоро утро.
- Да. Да, конечно.

Утро? Почему не ночь? Ночь с потоком персеид, вливающихся в тело космическим огнём?
- Нина, я  всё же, наверное, останусь у тебя.  Что-то усталость навалилась. Утром рано от тебя на работу. На неделе больше заехать не получится.
- Жаль. Но, может, попробуешь?
- Может, попробую.
- У тебя тут следы на спине остались.
- Твои коготочки.
- Мои.

Спасительный сон опустил свой полог на этот мир, и к Стасу опять пришла  аллея, ведущая  к морю.

Тёмная аллея обрастала деревьями, деревья осыпались листьями, обнажались остовы домов заброшенного города. От  руин этого города не шла гнетущая тяжесть тлена, наоборот, они вписывались в общую картину как архитектурный изыск древней рамы, в центре которой разворачивалось фантасмагорическое действо – рождение звёзд.

Поток горящих сверкающих небесных камней дугой падал в море и  поднимался из него пылью частиц- зачатков звёзд.
Ржавая колючая проволока создавала лишь видимость преграды. Море выходило за рамки разрушенного мира. Что там было внизу, в его зияющей глубине, откуда поднималась звёздная пыль?

Сон прервался. Серые окна возвещали пасмурное утро. Стас подскочил с дивана, быстро оделся. Надо было спешить на работу. Нина пробормотала что-то про чай и снова провалилась в сон.
Никакого чая!


ВЕЧЕРОМ.
Вечером Соня встречала его очередным кулинарным шедевром. На этот раз  она сварила борщ.
- Мне такой мама готовила в детстве, - сказал Стас. – Она рано умерла, врачебная ошибка.
- Значит, мы друзья по несчастью?
- Да. Я рано стал самостоятельным. Зато теперь я вполне финансово независим.
- А почему у тебя нет семьи?
- Не созрел, - улыбнулся Стас. – Детишки хороши, пока бегают в штанишках. Я ещё не готов ради них пожертвовать своим благословенным одиночеством. Лучше скажи мне, ты смотрела того человека на фото?
- Да.
- И как?
- Ты знаешь, Стас, удивительное ощущение. Ты смотришь на человека и видишь за ним сказочный мир. За каждым человеком такой мир. Почему же в реальности от людей идёт  сплошная серость и даже дрянь?
- У любого цветочка есть корни.
- Так вот  получается  наоборот, что корни прекрасны, а цветы безобразны.
- И что же ты там накопала прекрасного, сказочница?
- Серебряный мир. Холод, ледяное синее солнце и мертвая вода, над которой возвышаются горные арки. Камни  - гранит, изумруд, хрусталь.
Мёртвая вода под северным сиянием.
- Мёртвая вода?
- Да, такая, знаешь, если в неё окунуть разбитое тело, она его восстановит. Я вышла на связь с этим человеком. У него холодное сердце. Но оно и не может быть горячим.
- И этот человек ощутил связь с тобой?
- Да.
- Ты так уверенно говоришь об этом.
- Знаешь, в любом человеке есть суть и маска. Суть принадлежит человеку, а маска паяцу. Маска питается  от сути, коверкает, искажает её.
- И у меня маска?
- И у тебя.
- И тебя вылечат, и меня вылечат, и всех нас вылечат, - рассмеялся Стас.
- Да, на мне тоже маска, - задумчиво отозвалась Соня. – Сутью мы все связаны внутренне, а масками только внешне.

- Тогда ещё одно фото, сможешь?
- Давай.
- Я не буду тебя тревожить этой ночью. Переночую в отеле, на пристани. Тянет меня туда. Как ты сказала, что суть важнее. Тянет теперь  моя суть меня  на набережную.
- Стас, тебе так важны эти люди на фото?
- Они важны и тебе тоже.
- Хорошо.

Стас, действительно отправился ночевать в плавучий отель. Его и вправду,  тянуло к реке, к плеску воды. В сети он прочитал про персеиды. Нужно было ждать этого метеоритного  потока в августе. А сейчас на улице было только самое начало лета, и ночное небо казалось высоким, неподвижным и холодным.
Старый дебаркадер  находился в самом конце пирса, к нему вела широкая лестница. Дальше у берега был отвесный обрыв, небольшое закругление, создающее иллюзию гавани, за которой начиналась огороженная территория промышленного порта.

Дебаркадер был отреставрирован с размахом и шиком. Внешне он напоминал корабль-дворец, да и внутри был оформлен соответствующе – лакированный орех, позолота, круглые зеркала, имитирующие шлюзы, мягкие ковры, заглушающие шаги.

Портье подмигнул ему как старому знакомому:
- Девочек желаете?
- Да. Нет. Наверное.
- Шутите?
- Да.
- И я шучу. Девочки сами по себе, мы сами по себе.
- О, да, конечно. Я вас понимаю. Проституция уголовно наказуема, - понизил голос Стас
- Вот-вот. А у нас приличный отель, - подыграл ему портье.
- Надеюсь.
Есть особая прелесть в гостиничных номерах, символизирующих театральность жизни.
Ведь здесь можно менять свои маски. Кто ты для обитателей отеля? Просто путник. И они для тебя – эпизод,  крохотный кусочек жизни со своими порядками и атрибутами.

Постельное бельё похрустывало отутюженной чистотой, но едва уловимый запах никотина, впитавшийся в поролоновую плоть матрасов и подушек, нельзя было истребить никакими дезодорантами. Стас приоткрыл окно, предусмотрительно закрытое противомоскиткой и, не снимая одежды, развалился на кровати. Свет в номере был потушен, но на потолке мерцали блики от воды, подсвеченной  внешними фонарями.

В дверь тихонько поскреблись.
- Открыто, - крикнул Стас.
Девушка в синей юбке и белой блузке держала в руках поднос с вином и бокалами. Из под белокурых локонов на него смотрели с  нагловатым вызовом  голубые глаза, обрамлённые кукольными ресницами.
- Вы ошиблись номером. Я не заказывал вино.
- Извините. Если захотите заказать, нажмёте кнопку вызова.
- У вас здесь все стюардессы такие красивые?
Девушка отчего-то густо покраснела, но справилась с собой:
- Да!
- Хорошо. Я возьму ваше вино. Вот вам деньги,- Стас достал из кармана пятитысячную купюру.
Девушка замерла в нерешительности.
- Берите и идите. Сдачи не надо. Я просто хочу побыть в одиночестве, сам с собой.
- Я свободна?
- Свободна, свободна. И лучше, если вы будете это говорить себе сами, а не надеяться на дядей с усами.

Девушка вышла из номера. Стас поднялся с кровати, закрыл дверь на защёлку, разделся, встал под струи горячего душа. После душа, завернувшись в полотенце, он развалился на кровати. Вино? Можно и выпить немного, закусить крошечной шоколадкой. И в сон, туда, на пристань. Что с ним происходит? Почему он начал сорить деньгами? Да ничего с ним не происходит. Просто снятся удивительные сны, в которых хочется разобраться.

Тёмная аллея с тусклыми фонарями снова вела его к причалу. Персеиды стекали в море совершенно беззвучно. Ржавая колючая проволока резко контрастировала с сияющим великолепием потока. Что-то было в этой проволоке до боли знакомое, очень важное, но безвозвратно позабытое. Кто стёр ему память? Кто отодвигает от него заброшенный город? Почему с каждым шагом он удаляется?  И эти звёзды, поднимающиеся в небо. Почему ему так больно смотреть на них? Нестерпимая боль тоски. Почему так сжимает сердце?

Стас проснулся в неудобной позе. Перевернулся на спину. Он готов был переживать всё что угодно, но только не эту тоску по несбывшемуся.
- Стоп. Всё хорошо. Всё очень хорошо.
Никто и ничто не сможет захватить его личность. Больше никаких причалов, набережных, снов.
В принципе ночь истлевала, начинала разгораться рассветом, и можно было не мучиться пустотой бессонницы. Пощёлкав пультом, он остановился на канале, транслирующем исторический фильм. 


ВЕЧЕРОМ.
Вечером Соня испекла яблочный пирог. Запах корицы встретил Стаса с порога.
- Чай наливать?
- Ты – хорошая хозяйка.
- Я просто люблю что-нибудь создавать.
- И я люблю.
- А что ты создаёшь?
- То же, что и ты. Жизнь, - Стас улыбнулся.
- Жизнь – это путь к смерти.
- Соня, ты решила устроить мне экзамен?  Зачем всё усложнять? Надо жить, рожать деток, строить дома, садить деревья.
- А если у меня нет жизни?
- Как нет?
- Ну, скажем, завтра меня убьют.
- Что за мрачные мысли?
- Нормальные мысли. Странно думать о жизни, когда все вокруг умирают.
- Тебя кто-то обидел?
- Нет. Всё хорошо.
- Правда?
- Правда.
- Ну как, ты посмотрела того мужчину?
- Да. Теперь я видела картинку живой воды. Золотая вода похожа на лаву. Золотое горячее озеро высоко в горах. Эти два человека - хорошая пара.
- Да уж. Очень хорошая пара, - нахмурился Стас.
- А что? Пара замечательная. Как в сказке – мёртвая и живая вода. Я в детстве думала, зачем нужна мёртвая вода, неужели нельзя сразу окунаться в живую? А теперь понимаю, что жизнь – это дух, заключённый в сосуд тела. Сначала  ремонтируем сосуд, затем туда оживляем дух.
- И ты выходила на контакт с ним, с этим человеком?
- Да.
- Это значит, что он вспомнит свою суть?
- Да.
- И если он вспомнит, то…То что? Что с ним может произойти?
- Не знаю, - искренне удивилась Соня. – Ты же вспомнил и что с того? Ветер, правда, покорил…
- Это просто случайное совпадение.
- В слове совпадение содержится слово падение.
-  А в слове случайный прячется слово чай! Соня, давай лучше о пироге, он безумно вкусный. Просто невесомый…
Соня, наконец-то, улыбнулась. 
- Тебе нравится?
- Мне всё в тебе нравится.
- Стас…- она осторожно отстранилась от него.
Вспыхнувшие румянцем щёки, выдали её смущение.
- А у тебя  самой какой мир, Соня?
-  Никаких причалов, морей, озёр и гор… У меня старинный замок. Такой высоченный замок, опоясанный с внешней стороны винтовой лестницей. Если поднимешься по ней, то  там, на самом верхнем ярусе  почувствуешь, что воздух готов принять тебя и можно парить над миром.
- Соня, ты рассказываешь сказки. Но всё равно интересно. И…часто ты паришь над миром?
- Каждую ночь.
- А что там внизу?
- Внизу жизнь. Наверху наслаждение жизнью.
- Такой жизнью можно наслаждаться?
- Да.
- На этом паскудном шарике, где все врут,  воруют и убивают друг друга?
- Земля не шарик, - это огромный материк в космическом океане.  А шарик – это просто сферическая клетка, в которой мы живём, как зверушки, в одном варианту развития жизни..
- А ты видела другие варианты?
- Да…Ты удивишься, но есть миры, где живы мои родители и твои, наверное, тоже.
- Неужели?
- Там возможны любые комбинации, там даже есть наши с тобой дети.
- От непорочного зачатия?
- От Любви. Это мальчик и девочка. Ты мог бы на них посмотреть.
- Как?
- Мог бы. Но не сейчас. Ещё не взошли персеиды.
- И, что будет, когда они взойдут? Мне ждать ещё больше месяца? Зачем мне чужие звёзды, если у меня есть моя звезда? – Стас чувствовал, что переигрывает, но желание близости лишало его всех тормозов.
Соня  сейчас была вся такая шёлковая, такая упоительно нежная, как нектарный цветок, вокруг которого он  кружил обезумевшим шмелем.
- Соня…
- Я не знаю…
Соня встала из-за стола, выключила свет на кухне, отодвинула в сторону шторы. Ветви грецкого ореха проявились в тёмном окне  древесными артериями с расходящимися капиллярами. Сразу стал слышен дремотный треск сверчков,  потом чьи-то голоса, мужские басы и женский смех.
Стас подошёл к ней со спины, заключил в круг рук её  гибкое тело, в котором жарко билось сердце, провёл кончиками пальцев по тонким прохладным плечам, от которых шёл едва уловимый аромат мяты, прикоснулся к ним губами. Она слегка вздрогнула. И он обнял её уже крепко и сильно, чуть ли не до боли. Поднял на руках и понёс в чернильную спальню.

Тёмно-синие шторы здесь трепетали от сквозняка, надувались пологими волнами. Под хлопковым халатиком у Сони было белое кружевное бельё. И он готов был разодрать его и выбросить как ненужную обёртку. Соня прикрыла ему глаза горячей ладонью, и он уже ничего не видел, только ощущал.
Проникновение. Сладость. Дрожь. Ритм. Бездна….Всё слилось в невыразимое наслаждение.
Что-то звериное, лесное, пахучее, дикое, первобытное, карнавальное, пустынное,  шквальное…
Он впадал в Соню, как река впадает в океан. Так сошедшая с ума планета падает в плоть неведомой звезды…

Ночь качала их на волнах потустороннего. Стас лежал уже рядом с Соней, положив руку ей на грудь. Он не мог понять спит он или нет. Что-то вроде дрёмы или грёз. Потолок комнаты поднимался вверх, разъезжались стены, исчезали декорации. Он стоял рядом с Соней уже одетый, и на ней белое платье…
Она ничего ему не говорила, просто взяла за руку и повела за собой. Кобальтовое небо над головой, под ногами каменная дорога, впереди старинный замок, похожий на пирамиду, обвитую по спирали тяжёлой кованой лестницей. 
Подниматься по лестнице было не очень легко. Каждый шаг давался с трудом. Чем выше, тем обороты лестницы становились всё круче и меньше. И вот Стас с Соней, наконец, поднялись на крохотный пятачок вершины.
Соня легко сделала шаг за пределы пятачка. Воздух держал её. Стас тоже сделал шаг в небеса. Ничего страшного не произошло, воздух держал их, обтекал течениями. Можно было выбирать любое и плыть.
До чего же приятно чувство невесомости. Может быть, и не совсем невесомости, потому что в тебе есть некая тяжесть, ты не крутишься  от любого неосторожного движения. Ты плывёшь в воздухе как в воде. Но это не совсем вода, потоки более бесплотные, конкретные как дороги.
Под ними внизу проплывала земля, и Стас видел город в золотом сиянии рассвета.
- Туда, - приказал он мысленно.
И улицы стали приближаться, обрастать домами белыми, персиковыми, розовыми, терракотовыми…Стас шёл по улице этого города к величественному университетскому зданию. Распахнутые двери приняли Стаса, открывая ему большой лекционный зал с доской, по которой, вкусно крошась, движимый профессорской рукой, кусочек мела выписывал таинство математических формул. Аудитория наполнялась оживлёнными учёными больше похожими на студентов. И эта забытая радость прикосновения, проникновения в тайну мироздания, это пьянящее ликование от самого вида сакральных математических символов, разбило всё многолетнее напряжение.
- Бог мой! Впереди жизнь! – подумал Стас и проснулся.

РАННЕЕ УТРО.
Он лежал один на кровати. В квартире царила полная сумрачная тишина раннего утра. Сони дома не было. Он почему-то забыл, что сегодня воскресенье, а обычно Соня с утра уезжает на велосипеде в лес. Соня…Почему Соня? София…
В теле такая приятная сила…И этот солнечный город, обещающий жизнь открытий…Наука…Кому она нужна сейчас, когда весь мир живёт в дрязгах и войнах? А  в том мире нужна…Ему нужна, как чистый воздух. Может быть, ещё не поздно? Куда же завернуло человечество?
Сейчас он встанет с постели, приготовит для Сони вкусный завтрак, сварит кофе, поджарит гренок. Главное, чтобы пахло вкусным. Она обрадуется. Она точно обрадуется…
Стас опять заснул и проснулся уже от телефонного звонка.

- Ты даже не звонишь мне. Кончается неделя. – сказал голос в трубке. – Твоя командировка проходит не в одиночестве? – голос Нины был слаб.
- Извини. Закрутился.
- Я понимаю.
- Я перезвоню, Нина. Завтра… Или сегодня вечером.
- Хорошо.

Стас подскочил с постели. Часы показывали десять утра. Сони в квартире не было. Он набрал её номер, холодея от неприятного предчувствия. Соня ответила не сразу.
- Ты где?
-  В лесу.
-  Но ведь уже поздно. Ты же обычно рано приезжаешь.
- Обычно рано, а сегодня необычно.
- Соня, приезжай. Мне надо с тобой серьёзно поговорить.
- Так уж и серьёзно? – Соня рассмеялась – Может быть, ты сам ко мне приедешь?
- А твои координаты?
- Стас! Тебе ли не знать мои координаты?
- Я не … Хорошо. Жди меня на месте и никуда не уходи.
- Я буду под большим кедром. Ему сто двадцать лет.
- Соня! Никуда не уходи!

Сколько лет Стас не был в лесу? Его ноги отвыкли от ходьбы по травяному ковру. Машину он бросил у края просёлочной дороги, пошёл по едва видимой тропинке, ориентируясь на показания маячка. Воздух казался свежим и густым. Вкусный воздух, похожий на молоко…Сердце стучало чуть громче, чем обычно. Расступались кроны деревьев, и солнце лило поток горячего жара на лицо. Потом ветви снова собирались в прохладные сырые шатры,  мягкая опавшая хвоя призывала снять обувь и насладиться прямым соединением с планетой.
Стас поймал забытое ощущение разомкнутого в бесконечность коридора. Оно пришло из забытого детства, и он скинул с себя обувь и всю свою рабочую сбрую вместе с приёмниками и передатчиками. Он содрал с себя и куртку, вывернул карманы у брюк и у рубашки, сложил это всё в могильный холмик. На нём самом ничего не осталось кроме тонкой ткани, сотканной в геометрию брюк и рубашки.
 
Он уже видел впереди силуэт Сони. И он шёл к ней медленно. Каждый шаг приближал его к ней и отдалял одновременно. Земля под ногами была тёплая и живая, точно как спина древнего исполинского слона, который держал её когда-то.
- Тебя можно поздравить с успехом, - сказала ему Соня.
- Да. Ты очень помогла.
- Я помогла? – Соня улыбнулась и закрыла ему рот рукой.- Ты молчи. Я буду говорить.
Ты видишь, какая красота.
Стас только кивнул в ответ. За кедром, под которым стояла Соня, земля обрывалась вниз, в волнистое плато. Над платом курился туман или дым необычного цвета. Розовый, красный, амарантовый, малиновый – все эти цвета были смешаны, перетёрты, в них добавлены белила и мелкие кристаллы. И вся эта прозрачная акварельная взвесь создавала удивительно чистое сияние, на фоне которого и земля, и лес были просто серыми изломанными линиями, лишёнными красоты и смысла.
- Нет! Я всё же скажу. Ты должна понять меня. Лучше я сам тебе об этом скажу. Ты сотворила чудо. Войны не будет. Вернее, её не будет в ближайшее время. Главари бандитов отстранились от своих банд.
- Тебя наградили?
- Ты - моя награда. Соня! Пойми, я не мог тебе сказать о своей службе.
- А теперь можешь?
- Не могу. Должен.
- Твоё начальство хочет предложить мне работу? Будем коллегами?
- Соня! Я…Я ещё не сдавал отчёты.
- Ты раскрыл мне государственную тайну?
- Соня, разве это так важно. Мы… Ты спасла много жизней. Мы не могли до них добраться. А  они могли убить много людей…
- Вы не могли, а я добралась? – Соня рассмеялась. – Стас! Смотри, какая дымка…Ты говоришь о смерти, но ведь её нет… Её нет, Стас. Её там нет…Посмотри на это сияние. Это сказка. Её можно впустить в этот мир.
- Соня. Я люблю тебя. Давай будем жить вместе и родим мальчика с девочкой.
- Ты это серьёзно?
- Ты говорила, что где-то, в других мирах живы твои родители и где-то есть наши дети….
- Говорила… И передо мной стоит выбор уйти туда или остаться здесь. Ты как? Со мной или без меня? Там оживёт твой город…Там ты будешь заниматься наукой, а не шпионить за людьми. Ты же видишь, этот мир похож на свалку.
- Я с тобой, но здесь. Нельзя убегать от своих корней. Ты же сама говорила, что они прекрасны.
- Этот мир-наши корни? Я думала наоборот. Корни там…
- А здесь цветы?  Такие прекрасные корни там и из них выросли такие безобразные цветы здесь?
- Наверное, бывает и так. Но мы здесь живём и мы в ответе за то место, где живём.
- Я так и знала, что ты это скажешь. Обними меня.
На Соне были надеты только спортивные шорты и майка, открывающая плечи, тронутые внутренним жаром загара. Светлые волосы, собранные в пучок, пахли нектаром, губы мёдом, глаза сияли. Тело таило в себе пряную, безумную ночь.
Мир вокруг обрёл глубину и палитру звуков от тихого шелеста листвы до деловитого жужжания лесных пчёл и тихого рокота самолёта, оставляющего белые пенки следа на небесной равнине….
Амарантовая дымка рассеялась, там внизу теперь всё казалось тёмным. Каменные волны плато оживали принимая потоки звёзд из другого мира и рождая их в этом мире…Или Стасу это только казалось, ведь по часам ещё был день. Но здесь в тени кедра, время текло не по цифровым часам, оно стало не физической величиной, а чувством…Тем самым сказочным чувством жизни, которое побеждает смерть.