На следующей станции

     В небольшом купе было накурено. На верхней полке располагался мужчина лет тридцати; он лежал на животе, подпирая левой рукой свою рыжую голову, и внимательно всматривался в каждое дерево или строение, какое можно было увидеть через окно поезда с довольно-таки неудобного угла.
     Вот вечно улыбающейся женщине с уставшим, но светлым лицом, которая сидела прямо под ним, было видно несравнимо больше. Взгляд её был устремлён за горизонт, а возможно и дальше. От созерцания внешнего мира её отвлекали лишь две вещи: либо приходилось поправлять белую накидку с голубыми полосками, покрывающую голову и плечи, либо ей вдруг становился интересным предмет той или иной короткой беседы соседей по купе.
     Напротив женщины сидел галантно одетый мужчина с тонкими усиками и кудрявыми волосами средней длинны. Он размеренно курил трубку, каждый раз выпуская струю табачного дыма вверх, в сторону приоткрытого окна. Но дым не всегда вытягивался потоком воздуха наружу, и в очередной раз попал прямо в лицо молодому мужчине. Он отвернулся, помахал возле головы правой рукой и, наконец, сказал:
     - Пётр, когда же вы перестанете травить здесь воздух? Он ведь не только ваш – а общий!
     - Ничего, потерпите! – ответил человек с трубкой. – К тому же, я скоро сойду.
     Мужчина поджал губы и покачал головой. Пётр понял, что тому явно не понравился его ответ, и поэтому решил немного рассказать о себе:
     - Знаете, Александр, поначалу табак мне тоже совершенно не нравился. Но прошло время, поменялось и моё отношение к нему. Теперь, как видите, полюбилось это дело. Кто знает, может быть, сами начнёте баловаться?
     - Это вряд ли! - ответил рыжеволосый и отвернулся к стене; ему жутко захотелось вздремнуть, поскольку от напряжения начали болеть глаза.
     Окинув всех взглядом, Пётр убедился, что больше никто не собирается возмущаться его вредной привычкой, и принялся дальше наслаждаться своим табаком, надеясь, что до его станции никто его не потревожит.
     Вдруг к нему и его соседу по левую руку, до этого постоянно о чём-то размышлявшему, обратился старик с седой бородой, такими же усами и залысиной на голове. Он сидел возле дверей купе, рядом с пожилой женщиной.
     - Мне кажется, если вы сделаете губами вот так, - он показал странные движения, как будто имитируя рыбу, - тогда получится занятная вещь.
     - Вы что, предлагаете эксперимент? – явно оживившись, с любопытством спросил его сосед Петра. Отличительной чертой этого человека были чёрные короткие волосы, слегка взъерошенные на некотором расстоянии от ровного пробора посередине головы.
     - Именно! Николаем ведь вас зовут?
     После утвердительного ответа кивком головы, заговорил, слегка прищуривая глаза, Пётр:
     - И что же получится?
     - А вы сделайте, - улыбнулся старик, - только для этого наберите в лёгкие как можно больше дыма.
     Несколько неудачных попыток – и через минуту Пётра уже невозможно было оторвать от запуска колец из дыма. Облокотившись на небольшой столик, он радовался, как ребёнок, у которого удалось-таки не утопить очередную игрушечную лодку.
     Над ним и Николаем была вторая полка, - если смотреть на всех со стороны входа, то справа, - на ней лежал странный немец. В руках он держал листы с группами параллельных линий; почти все они уже были исписаны непонятными каракулями. До этого он всё время не подавал признаков жизни, разве что иногда резко взмахивал рукой, или неожиданно поворачивал своё каменное и целеустремлённое лицо куда-то в сторону, да ещё время от времени бубнил себе что-то под нос.
     Он повернулся, понаблюдал какое-то время за кольцами дыма, и вновь погрузился в себя. Казалось, даже это происшествие было способно его на что-нибудь вдохновить. И вдохновило.
     Через минуту в дверь постучался проводник; ему открыли. Это был живой, в постоянном движении старик. Если на него смотреть расфокусированным взглядом, не присматриваясь к деталям внешности, его можно было бы спутать с обычным студентом. Он заглянул внутрь, обращаясь к старику с густой растительностью на лице и залысиной на голове:
     - Приготовьтесь: следующая остановка – ваша.
     Проводник исчез, а старик, взяв в левую руку старомодный чемоданчик, свободной же начал пожимать всем руки на прощание.
     - Знаете, а Земля ведь круглая! – сказал он многозначительно, но как бы и с недоверием, словно опасаясь реакции окружающих на его слова. Вообще, по всему его виду можно было заключить, что в поездах он чувствует себя неуютно, но при этом каждую минуту что-нибудь разглядывая с детским любопытством.
     Женщина посмотрела на него, улыбнулась и тихо сказала:
     - А ведь действительно без разницы: круглая она или нет.
Старик посмотрел на неё и чему-то ухмыльнулся.
     - Это же всем известно! – ответил Николай на слова старика. Тот искренне рассмеялся и сквозь его седую растительность послышалось:
     - У вас отличное чувство юмора! Прощайте!
     - У вас тоже! – только успел ответить Николай, и старик исчез в проходе.
     Через минуту, спустившись, место старика занял немец.
     - Здесь будет намного удобней, - сказал он, как будто обращаясь ко всем, но и ни к кому конкретно, и вновь на долгое время исчез в своих листах и закорючках, прыгающих с линии на линию. И хотя он ничего не пояснил и даже не пытался, его все хорошо поняли.
     Слегка сотрясаясь, поезд выехал на берег моря. С первого же мгновения Пётр прилип к окну; он даже забыл про свой табак, и трубка его совсем погасла, но что глаза: его глаза горели!
     Вновь постучал проводник; Пётр оторвался от окна, поднялся и направился к перегородке.  Открыв её, он едва ли не вскрикнул «И без вас знаю!», будто проводник находился где-то далеко, но сразу же спохватился, пытаясь смягчить свою резкость, и слегка приглушённо сказал: «Долго ждал, вы уж простите!».
     - Ничего, - вздохнул проводник, - такова моя работа.
     - Ну что, господа, рад был знакомству, но теперь – мне пора!
     Пожав руку немцу, поклонившись пожилой женщине, он широкими шагами помчался к выходу.
     - Наконец-то, - вдохнул свежий воздух полной грудью, сказал с облегчением Александр, примериваясь взглядом к опустевшему месту у окна, на которое даже ухом не повёл Николай. Александр давно хотел спуститься, но теперь желание потеряло свою силу, и смотрел он вниз, только, так сказать, по инерции.
     Вдруг перегородка отодвинулась; пассажиры переглянулись с немым укором, ведь кто-то забыл закрыть дверцу изнутри.
     - Здравствуйте! – скромно сказал вошедший; он был художником, что можно было определить по зажатому в руках блокноту для эскизов и торчащему из кармана рубашки карандаша. Он был в расцвете сил, и сразу же устремился взглядом к месту окна.
     Как раз за мгновение до этого со своего места поднялся немец с каракулями на листах, и Николай слегка отодвинулся  в сторонку, чтобы пропустить его к окну. Но конфликту не суждено было начаться, потому что тонко всё подметившая женщина быстро встала и указала новоприбывшему на своё место.
     Через несколько секунд все трое – женщина, художник и немец – были на новых местах.
     Художник, не отвлекаясь на новые знакомства, сразу принялся рисовать. На него все смотрели украдкой: короткие волосы, зализанные назад, небольшой кустик усов под носом, белая рубашка и брюки с лямками, лихорадочно бегающие от пейзажа до блокнота глаза, – всё вызывало неподдельный интерес.
     А немец всё бормотал: «Успею? Или нет? Трагедия!».
     К вечеру небо затянулось тучами, а когда наступила ночь, по стеклу уже монотонно барабанил небольшой дождь. Все давно спали, кроме Николая, который уже был наверху. Он старался не моргать, чтобы увидеть каждую вспышку молнии, озарявшую чёрное небо. Слепой белый свет проникал в вагон, освещая лица спящих пассажиров.
     Николая восхищала эта грозная стихия, и он невольно вспоминал сербские молнии.
     Наступило утро, но ночь вернулась – проводник подсадил к местному сообществу чёрного мужчину с такой же книгой в руках. Немец был слегка удивлён его появлением, но не долго. Николая он тоже не смутил; спокойно к его появлению отнеслись и остальные. Только художник слегка съёжился и проскрипел зубами, украдкой осматривая его с ног до головы.
     Когда поезд рассекал густые леса, явился проводник и обратился к немцу.
     - Простите, что? Моя станция?
     - Именно! Поспешите!
     Немец приложил руку к уху и переспросил:
     - Двадцать чётвёртый? Точно двадцать четвёртый?
     - Это всё стук колёс, - послышалось с верхней левой полки объяснение для проводника. – Бедняга оглох от этой дороги. Странно, что мы все ещё не потеряли слух.
     Проводник взял под руку немца, помог ему не уронить потрёпанные листы с погнутыми углами, и вывел его из вагона. Хотя с ним за это время никому и не удалось наладить беседу, на какое-то время всем на душе стало тоскливо, как порой тосклива жизнь без музыки.
     Едва ли не каждую минуту художник мял или рвал бумаги. Мужчина с верхней полки, наблюдая за ним, заключил для себя, что у того есть талант.
     - Почему выбрасываете эскизы? – спросил он у художника.
     - Чёртов поезд! – отрывисто ответил художник; взгляд его глаз казался пустым. – Он постоянно едет, картинка меняется. Так совершенно невозможно работать: я не успеваю делать наброски!
     - Вы лучше отдохните, попросите у проводника чаю, - обратилась женщина к художнику. - Он делает отличный чай. А когда сойдёте, тогда и возьмётесь за свои рисунки.
     - Пожалуй, вы правы, - ответил он и последовал рекомендации.
     Когда на столе стояло пять кружек с индийским чаем, вновь появился проводник:
     - Извините, что беспокою, но в соседнем вагоне стало слишком тесно. Не будете ли вы так любезны, чтобы принять к себе одного мужчину?
     Никто не хотел возражать, и через минуту проводник привёл невысокого лысого мужчину, на его смешном носу держались очки в круглой оправе, одет он был в простую белую накидку. Вдохнув ароматный воздух, чуть ли не втягивая с ним и свои чёрные с сединою усы, он со всеми поздоровался:
     - Здравствуйте!
     Кто-то ответил, кто-то просто кивнул.
     - Честно говоря, не знал, что бывают такие ситуации. Надеюсь, не побеспокоил вас.
     - Пустяки! – сказал мужчина средних лет с верхней полки. – Присаживайтесь! Можете взять мой чай: я его не заказывал; а то вижу, как вы посмотрели на стаканы с чаем.
     - Благодарю! – ответил новоприбывший и сел рядом с женщиной, слегка отодвинув её в угол, ближе к дверце. – Это запах моей родины.
     Выпив свой чай, художник вернулся к своим эскизам, продолжая злиться и мять бумагу. Его сосед с взъерошенными волосами постоянно что-то считал в уме. Сидевший напротив художника человек, в котором легко можно было узнать пастора, не отрывался от чтения своей книги. Женщина и индиец нашли общий язык и тихо о чём-то беседовали.
     - Пропустите меня, - обратился пастор к последнему, - я залезу наверх, чтобы никому не причинять неудобств. Да и до моей станции ещё далеко.
     - Это мне ехать дальше всего, - сказал Александр, пытаясь завязать беседу. По всей видимости, ему хотелось поговорить о чём-нибудь серьёзном.
     - Как раз после меня, не так ли? - поддержал его Николай.
     - Да, мы, можно сказать, земляки.
     - А что это у вас светится в кармане? – спросил пастор, когда удобно разместился наверху и бросил случайный взгляд на Александра..
     - Это? – он посмотрел на карманы брюк, вытащил странный прямоугольный предмет, покрутил его в руках, и вновь спрятал. – Да так, сущая безделушка.
     - Покажите ещё раз! Покажите! – потребовал Николай.
     - Да здесь нечем хвастаться, - удивился он.
     - Я требую!.. Нет, просто: пожалуйста, дайте взглянуть!
     - Хорошо, держите.
     Рассматривая неизвестный для себя предмет, Николай всё время восклицал:
     - Великолепно! Удивительно! Немыслимо!
     Вновь появился проводник и, обращаясь к художнику, негромко сказал:
     - Скоро ваша станция, будьте любезны приготовиться заранее.
     - Хорошо, - буркнул художник, даже не подняв голову.
     Через минуту вновь появился проводник, с ним снова был пассажир – вернее пассажирка. Одетая в тонкую, но плотную одежду как будто переливающегося цвета, она предстала перед всеми жительницей далёкого будущего. Тонкая, с красивыми чертами лица и умными голубыми глазами, она сразу понравилась Александру, у которого внезапно начала чесаться его рыжая голова, поскольку он не знал, куда деть свои руки.
     - Николай, подвиньтесь, уступите место даме!
     Она приветливо улыбнулась ему и села как раз напротив другой женщины. Уложенные в элегантную причёску волосы казались уставшими, а в левом уголке её рта будто затаилась улыбка.
     - Чем дальше едем, тем нас всё больше, – прозвучали мысли вслух с той же верхней полки. – Поезд тяжелеет, в вагонах всё теснее; вам не кажется?
     Но ему никто не ответил.
     Какое-то время Николай не находил себе места. Сначала всем показалось, что его смущает присутствие красивой женщины, но вот он сказал:
     - Чувствую, мне нужно выйти раньше.
     - Но ещё не пришло ваше время, - прозвучал голос пастора сверху; он помнил недавнюю беседу, и знал, - впрочем, как и все вокруг, - что Николаю ещё ехать и ехать.
     - Возможно, вы правы. Но мне подсказывает сердце, что так будет правильней.
     Пожелав всем счастливого пути, бросив последний взгляд на карман Александра, из которого торчало странное устройство, он вышел из вагона.
     - В купе, из которого меня сюда привели, - заметил индиец, - сидел такой же, вернее очень похожий человек, разве что у него было намного больше морщин. Тоже всё время о чём-то думал, такие же глаза с искрой, хотя и более глубокие, и записывал в свой блокнот что-то, всё толковал нам о какой-то относительности. Одному даже язык показал, а тот обиделся, чуть до драки не дошло.
     Проходивший мимо купе проводник объявлял:
     - Двадцатый век! Дамы и господа! Двадцатый век!
     Художник вздрогнул, подорвался.
     - Как двадцатый? Мне же нужно было выйти в девятнадцатом!
     - Я вас предупреждал, - ответил проводник, - не моя вина, что вы всё прозевали.
     Художник схватившись за голову, начал шумно собирать вещи.
     - Вы хорошо рисуете. Как вас зовут, разрешите узнать напоследок?
     - Адольф, - ответил он женщине и выбежал из вагона.
     - Да, бывает и такое, - сказала девушка и заняла место у окна. Опёршись обеими руками на столик, она добавила. – Одни выходят раньше своей эпохи, приносят в мир что-то новое, а другие – позже… От этого сами несчастливы, и другим приносят несчастья.
     - Да, Николаю в двадцать втором нужно было, - произнёс задумчиво индиец.
     На несколько минут в купе воцарилось молчание.
     - А вы заметили? – повернулся на бок Александр.
     - Что именно? – спросил старик с круглыми очками.
     - Есть большие станции, есть поменьше, но именно с круглыми датами – девятнадцатый и двадцатый век – отмечены блестящими арками. Будто в цифрах есть что-то особенно, пусть ничего в это время и не происходило.
     - Да, странная тяга к красивым числам… - сказал кто-то и сразу умолк.
     - Возвращаясь к нашей теме, хочу спросить: вы видели, с какой ненавистью он смотрел на поезд? – спросил Александр, подразумевая художника.
     - Ничего особенного я не заметил, - ответил пастор; индиец согласился с ним.
     - А я утверждаю, что он, - будь у него возможность, - непременно бы сломал этот поезд. И его ненависть была не в выражении лица, а в других – более тонких чертах, даже в том, как он двигался. Впрочем, не стоит забивать голову.
     - Вы правы, - подтвердила девушка; на её комбинезоне блеснул золотой значок со щитом и копьём Марса на фоне красной декаграммы, по всей видимости, это была особая награда. – Мне в двадцать пятом выходить. За поезд переживать не следует.
     За окном пошёл снег, быстро покрывая открытые пространства белым покрывалом.
     - Рядом горы? – спросил пастор.
     - Просто холодный год, - ответил индиец.
     Поезд несколько раз встряхнуло. Если в первый раз встряска напугала некоторых пассажиров, то во второй уже показалась убаюкивающей.
     К проводнику подошёл полный мужчина в классическом, не лишённом вкуса, костюме.
     - Вы видели, кто отсюда вышел?
     - Конечно, видел, - сразу поняв возмущение пассажира, ответил проводник. - Но я же простой исполнитель, хотя некоторые здешние могли бы назвать меня богом поезда! Все люди хоть и разные, но в моих глазах равные: ни для кого я не делаю никаких исключений.
     Мимо них, улыбнувшись и поблагодарив проводника «ещё раз за всё хорошее», к выходу прошёл индиец.
     - Как это понимать: «ещё раз»? – спросил полный мужчина.
     - А, может, он уже не в первый раз ездит этим поездом? – с загадкой в голосе вопросом на вопрос ответил проводник.
     Его собеседник сделал недовольную гримасу и вошёл в уже знакомое нам купе. Там к  выходу готовилась пожилая женщина, на что-то наставляя чёрного пастора. Все пассажиры внимательно её слушали.
     - Простите, что прерываю, но мне бы куда-нибудь упасть, да чтобы поудобней.
     Женщина указала на своё бывшее место, и мужчина сразу принялся за своё дело.
     - Хорош поезд! – вдруг сказал он. – Как инженер заявляю. Но странное дело – с каждой станцией его, кажется, совершенствует, он набирает скорость, но никуда быстрее так и не добирается.
     - Таков уж этот поезд! – ответила ему девушка, мечтательно уставившись на небо. – Наш путь – время, и никакая скорость ничего здесь не изменит. Хотя, конечно, изменить можно всё, но весь смысл именно в таком порядке, да и без поезда не было б так весело.
     Много было таких вагонов, не сосчитать интересных бесед, и всегда кто-нибудь выходил на следующей станции.