Меня зовут Алина... Глава 26

               


- Уходи. Я тебе не верю, - я старалась говорить спокойно, но это мне удавалось нелегко.
Шел двенадцатый час ночи. Меня ждал неоконченный перевод, а под дверью стоял Витя.
- Алина, я не хочу поднимать шум. Поздно уже, открой, пожалуйста, - Голос Акиньшина звучал устало, обреченно, но не жалобно. Он не просил его жалеть, а жаждал объяснений.
Но обида на него не прошла. Витя обманул меня. С Гвоздиковой он встречался, и говорили они обо мне, с этой лицемеркой-то. – Я все сказала. Если не хочешь, привлекать к себе внимание правоохранительных органов, уходи! Прошу по-хорошему. Я спать хочу.
Кажется, подействовало. Я постояла под дверью еще полминуты и, предварительно погасив свет, встала у окна, на кухне. Уличное освещение позволяло обозреть все выходы и подходы из подъезда. Одинокая, сутулая фигура торопилась к остановке автобуса. Я провожала ее долгим взглядом, в котором, кроме осуждения присутствовала жалость. Только не подумайте, что я жалела себя. Своим отказом я косвенно признала Витю виноватым, но в чем? В обмане Гвоздиковой?  Это ничтожество изощренно отомстило мне. Орудием ее мести служил Витя. Скорее всего, Ленка не рассчитывала, на то, что перессорит меня с моими друзьями.
Продолжая набирать номер мамы, я забеспокоилась еще больше. Отключила ли она телефон намеренно, или у него сел аккумулятор, неизвестно. По-прежнему сидя у окна, я снова и снова набирала мамин номер. – Что же мне делать, Ричик?
Верный друг пожирал меня глазами и помахивал хвостом. Я пыталась разгадать, о чем он думает, но его жизнерадостная мордочка стойко скрывала от хозяйского глаза все неприятное. А ведь Ричик, вероятно, чувствовал, что дома не все в порядке. Он втихомолку облизывал мне пальцы рук, мне казалось, что лучше и быть не может. Я обняла его, прижавшись лицом к его мягким ушкам, зарылась в шелковую шерстку. Состояние, в котором я пребывала, можно было бы обозначить, как блаженство, но отсутствие известий о маме и ее подопечном не позволяло мне расслабиться. Я более не пыталась ругать Виталия, неприязнь к нему постепенно сходила на нет. Спать не хотелось, кроме того, неконченый перевод бременем висел на мне. Впервые в душе зародилось стойкое сомнение, а не слишком ли серьезно  отношусь к своему увлечению языкознанием. Тяжелое испытание, отнюдь, не закалило мой характер, как я на то надеялась. Я по-прежнему оставалась слабым, зависимым от обстоятельств человеком, не умеющим контролировать собственные эмоции. Обидела сегодня Витю, а ведь он приходил мириться. Настроила против себя Лимонову, ее неприязнь ко мне передалась Сергиенко, а, учитывая Лизкину любовь к болтовне, можно было ожидать, что о нашей размолвке узнают и остальные мои подружки. Неизбалованному общением с людьми, мнением которых дорожишь, человеку необходимо уметь уступать, принося в жертву собственные интересы.
Остаток ночи я боролось с искушением отправиться к Вите для примирения. Когда желаемое свершиться, мы более никогда не будем расставаться. Мечты о нашей совместной жизни заслонили собой все остальное. Возможно, Витя работал ради того, чтобы снять для нас с ним квартиру. Теперь я для него стану не просто другом, но и домохозяйкой. Едва дождавшись утра, я позвонила Мосягиной. «Жди. Через час буду». Вероятно, у нас разные представления о времени, обещанный час длился почти до обеда. Я за это время долгого ожидания успела погулять и накормить Ричика, чтобы скорее приблизить визит подружки, я затеяла уборку. С грехом пополам я протерла пыль с мебели, с полочек в ванной, оттерла плиту, на большее у  меня не хватило ни терпения, ни сил. Не считайте меня лентяйкой, балансировать на одном костыле, в другой руке я держала тряпку, не очень-то сподручно. В тот момент, когда из-за палящего солнца мне пришлось зашторить окна, моим вниманием завладели мамины любимцы – цветы. У окна за место под небесным светилом соревновались стройная жакаранда и сансивеерия, прозванная «тещиным языком». Рядом радовали глаз бледно-лиловые с желтой серединкой цветками аккуратная экзакула, и пышно цветущая ярко-розовыми цветами индийская азалия. Задвинутая в угол монстера  выставила напоказ нижние желтеющие листья, что-то с маминой питомицей не так. При первой возможности обращу внимание мамы на молчаливую страдалицу.
Наконец, дождалась. Лена явилась не с пустыми руками. – По пути от твоего дома до конюшни открылось кафе быстрого питания, вот я и подумала, что …
Я закончила за Лену, - Что мы с Ричиком умираем с голода. Спасибо, но я – не любитель американской гадости.
На открытом личике Мосягиной запечатлелась обида, - Я хотела, как лучше, - казалось, еще чуть-чуть, и из ее загадочных зеленых глаз ручьем польются слезы, виной тому была я.
Признав собственную неправоту, я тут же попыталась избежать дальнейших разногласий, - Лена, я попробую, только вместе с тобой.
Втроем мы быстро расправились со сплюснутыми, завернутыми в листья салата котлетами, вложенными в обсыпанные зернами кунжута булками. Довольными остались все, к моему удивлению, я тоже. – Лена, как хорошо, что ты откликнулась на мой призыв.
Я поведала подруге о невзгодах, обрушившихся на мою семью, уделив больше внимания неудачам в любви. Мосягина внимательно слушала меня, и, судя по нижесказанному, не осталась равнодушной. Монотонно теребя свои куцые косички, Лена размышляла. Ответ ее содержал рекомендации к действию, а стоило ли следовать им, решать мне, - Вам с Витей нужно больше доверять друг другу, твоя ревность провоцирует его на нечестность. Ты думаешь, Гвоздикова его не ревнует? Но Ленка хитрая, она приспособилась скрывать свои чувства, хотя бы перед любимым человеком. Витька – парень умный, даже слишком, но он – самец, а стало быть, тебе надо удержать его рождением ребенка…
- Хватит, иначе меня сейчас стошнит.
Вероятно, на лице у меня отобразилось глубокое отвращение, которое вызвало поначалу испуг, а затем возмущение у моей собеседницы, - Аля, ты что, детей не любишь? Если хочешь знать, они лучше взрослых!
- Но хуже животных, из которых не вырастают преступники. А малолетние поганцы уже умеют лгать и лицемерить. Неясно, что вырастит  из новорожденного человеческого детеныша? Да, я не оговорилась, человеком ребенок становится, когда приобретает способность отвечать за свои поступки. И не только воспитание и реакция окружающих влияют на формирование личности нового человека. Он обязан сам над собой работать.
- Но не с детского сада. Ты, ведь, не такой разумной родилась. Как все дети в юном возрасте совершала глупости, - возразила Мосягина.
- В отличие от множества хныкающих созданий, я не создавала неудобств окружающим. Лена, вопрос не обо мне. Мы с Виктором любим друг друга, и никто третий нам не нужен, - оглянувшись на четвероного приятеля, я добавила, - Кроме Ричика, конечно.
Пальцы Лены заплетали и расплетали косы, видимо, равномерные движения успокаивали Мосягину. Я не торопила ее. Окончательное решение не зависело ни от чьих мнений. Наконец, Лена созрела для того, чтобы высказать собственное, - Витя – человек ответственный, и ребенок, который у вас появиться, удержит его крепче всяких обещаний. Ты полюбишь малыша, я в том уверена. Можешь, сколько угодно ухмыляться, я знаю, о чем говорю. Глядя на ребенка, ты будешь всякий раз подмечать в нем что-то новое от своего возлюбленного.
- Витя и так любит меня.
- Так считает каждая влюбленная девушка. Даже после испытания на верность, сомнения не рассеиваются.
- Откуда у тебя такой богатый опыт? Ты случайно тайно замуж не выходила?
Нечто зловеще-ядовитое мелькнуло на личике Мосягиной. Глаза ее из зеленых стали желтыми от злости, - Выходила, за Акиньшина. У нас с ним ребенка сделать не получилось, вот тебе и советую.
Рука моя невольно еще крепче вцепилась в костыль, что не укрылось от придирчивых глаз Лены. Еще немного, и я сорвусь. Чем я тогда буду отличаться от Гвоздиковой? – Что мне теперь делать? Мосягина советовала то, что мне было и без нее известно.
После ее ухода я опять пробовала дозвониться маме. С Виталием плохо, иначе меня не держали бы в неизвестности. От отчаяния я готова была обратиться за помощью даже к недругам. Возможно, в том моя слабость, но одиночество при сложившихся обстоятельствах лишь еще больше усугубляло мою тревогу. Молчал телефон Вити. Чтобы скоротать время, я снова принялась за уборку. Пройдясь повторно влажной тряпкой по мебели, я обнаружила в одной из полочек шифоньера записанный маминой рукой на обрывке тетрадного листа телефонный номер. Вместе с кодом четыреста девяносто девять неаккуратно были записаны семь цифр, способных приоткрыть завесу тайны. Я тупо уставилась на клочок бумажки. Звонить и ли нет? Переведя взгляд на Ричика, я пыталась прочесть подсказку в его карих глазках, но они, как обычно, излучали море Добра и ласки. Эх, Ричик, Ричик, ты слишком любишь меня, чтобы относиться ко мне непредвзято. Позвоню. Когда в трубке прозвучало стандартное «алле», я растерялась. Что говорить, «здравствуйте, я ваша тетя»? Трубку бросят, вместо ответа я спросила. – Это полиция?
Залаял Ричик, и мне пришлось положить телефонную трубку на рычаг. – Замолчи! – уставившись на цифры, я пыталась разобраться. Судя по первым трем цифрам номера, триста пятьдесят семь, владельцы телефонного номера живут где-то неподалеку. Может, предпринять еще одну попытку? Ричика, чтобы он не помешал, я закрыла в маленькой комнатке. После долгих гудков, на другом конце провода откликнулись. Прозвучал знакомый голос, я опешила и … положила трубку. Не может быть! Перед тем, как предпринять еще одну попытку, я готовилась. Решимости мне не хватало. Если мои подозрения оправдаются, спасать уже надо другого человека. Отважившись, я произнесла после отзыва, - Мне Виталия Эдуардовича, пожалуйста.
В ответ прозвучало: «А кто его спрашивает?» Выдержав паузу, я промолвила, - Любовница.
На этот раз трубку швырнула невидимая собеседница. Будет у нее повод призадуматься. Взамен ожидаемой злости меня переполняло отчаяние. Было обидно за маму. Она оказалась еще более наивной, чем я думала. Лучше позволять себя любить, а не выступать в роли дарителя. Я была права, таких доверчивых, как мама, у фунтика было немало. Вот бы оповестить их всех о грозящей опасности.
Ричик залаял, и я услышала, как входная дверь открывается. Мама вернулась! Выпустив из «плена» Ричика, я поспешила ей навстречу. С опаской заглядывала ей в лицо. Боязно, страшно обидеть маму жалостью. С ее-то боевым характером, она сама готова прийти на помощь. Сейчас на лице ее застыла маска равнодушия. Опухшие глаза под веером поникших ресниц выдавали истинность ее чувств. Переживала она, еще как. Ричик, почуяв неладное, забился в угол. Первой не выдержала я, - Мама, а мы с Ричиком, вроде ничего, обходились, только без тебя скучали.
Из-под крана струилась вода, а я не отходила от мамы. Она умылась и прошла на кухню. Я включила чайник, нарезала хлеб, сыр, колбасу, - Может, омлет пожарить?
- Нет. Я не хочу есть, Аля.
- А мы еще не ужинали с Ричиком.
Напряжение вынуждало меня задумываться над каждым произносимым словом, просчитывать, куда нас уведет разговор. Мама сидела за столом, как на поминках. Ей не хотелось говорить, стало быть, за нее это должна делать я. – Мама… мама, у нас не ладиться с Виктором. Гвоздикова нас поссорила, а я по глупости,  выгнала Витю.
- Не по глупости, дочка. Повод всегда найдется. Ты ждала любви, он в чем-то не оправдал твоих ожиданий. Верить  нельзя некому. Разочарование от предательства близкого человека больно ранило, на темно русых ресницах говорящей повисла тяжелая слеза.
- Мама, как ты думаешь, если я обращусь в центр занятости, мне помогут подобрать работу?
Я сменила тему разговора для того, чтобы отвлечь мамочку от мрачных мыслей. Такой человек щедрой души, как она, имеет большую потребность заботиться о ближнем, мама живет этой заботой, всю себя отдает служению людям. Однако, расчет мой оказался ошибочным. На лице мамы обозначилась отчужденность, в уголках губ залегли жесткие складки. – Ты хорошая, Аля.
- Ты меня такой воспитала, ты самая лучшая, мамочка, положив руки на мамины плечи. Я прижалась лицом к ее каштановым волосам, и тут начался вселенский потом. Мы плакали обе, не стыдясь слез. Первой успокоилась мама, - Алечка, в жизни человека обязательно должна присутствовать любовь, не важно, будет ли это чувство к своему ближнему, к работе, к детям или родной стране. Но любить, порой забывая о себе – важнее этого ничего нет. Любовь бережет от предательства. Когда любишь, надо прощать…
Мама замолчала. Мы с ней подумали об одном и том же. Великодушие – истинное искусство, ему нужно учиться. Сможет ли мама простить фунтика, или, прощение – награда, которой достоин не всякий.
- Знаешь, что, Алечка, давай устроим…
- Праздник, - предложила я.
Мама грустно улыбнулась, - Хочешь праздника? Хорошо. Давай соберем всех твоих подружек и отпразднуем поступление в ВУЗы.
Мама  сочинила первое, что пришло ей в голову. Повод не вполне подходящий, кое-кому нечем хвалиться, но главное, главное – встреча друзей, пусть даже бывших. Я прикрыла глаза и начала мечтать, - Пусть каждая из них будет представлять профессию, которую они выбрали.
- Выдумщица ты у меня.
Слова мамы вовсе не звучали, как похвала, но мне было приятно. Итак, было решено пригласить Свету Дьяченко, Олю Смирнову. Лену Мосягину,  Машу Круглову, Инночку Латушкину, Лимонову, Виктора и Гвоздикову, хотя ее мне видеть совсем не хотелось. Думается, не надо объяснять: почему?  Я засомневалась еще и потому, что на студенческом празднике будет присутствовать Виктор, а он для Гвоздиковой, как манна небесная. Но мамочка была непреклонна, - Вам предоставляется лишний повод проверить свои чувства.
Возражений у меня не нашлось. В себе я была уверена, а Витя надежный, ответственный, заботливый, предприимчивый, правдивый, великодушный…
- Думаешь о нем?
На устах мамы запечатлелась легкая ирония. Быстро она выкинула из головы фунтика, но следующая ее фраза опровергла мои предположения, - Некому верить нельзя, а мужчинам, особенно.
Оставлю без комментариев мамино высказывание. Пусть каждая влюбленная женщина решает для себя насколько стоит ему следовать, но измерить глубину чувств без испытаний не получится. В последующие после бегства фунтика дни мы с мамой занимались подготовкой предстоящего пиршества. На мое приглашение откликнулись почти все, кроме Инны Латушкиной. Со слов ее мамы, она была в Петербурге, уточнять, с какой целью, я не стала. А может, подружка еще вернется к сроку?  Про себя посетовала, Инночка, так же, как и я, не может расстаться со своей мечтой, хотя я ее понимаю, как никто другой. Желание стать биологом и работать с животными, не покидала меня. Еще одна моя мечта воплотилась в виде пригожего, стройного парня. Глянув в глазок. Первое, что я  приметила, был букет любимых мною хризантем. Открыть или нет? Решение за меня приняла мама, ей же достались цветы. Пока я раздумывала в своей комнате, Витя, похоже, неплохо себя чувствовал в компании с мамой. Она пригласила его на кухню, хитрый расчет, а мне приходилось только догадываться, о чем они будут говорить.
- Настоящее коварство со стороны мамы, правда, Ричик? Сама утверждала: «мужчинам верить нельзя». Выходит, что мама противоречит сама себе. Приоткрыв дверь, я прислушалась. На кухне царила непринужденная атмосфера, раздавался смех, Витя был в центре внимания. Кажется, разговор шел о каком-то путешествии, голос говорящего то взлетал до самых верхних тонов, то приближался к шепоту. – А со мной не желаете поделиться своими планами на будущее? - крикнула я из своих апартаментов.
- Аля, Виктор предлагает нам в августе поехать к нему на дачу. У меня отпуск, у тебя будет время хорошенько обдумать, как жить дальше, чем метаться в поисках работы. И Ричик, конечно, поедет с нами, - спохватившись, добавила мама.
Стоило нам с Витей встретиться глазами, как мама тут же стала лишней. Витин взгляд гипнотизировал, увлекая за собой, я погружалась в незнакомое таинство, окутывающее меня своей благодатью. Я услышала, а Витя обратил внимание на то, что мама удалилась в гостиную. Выжидая, кто первый бросится другому на шею, я не ошиблась. Виктору это было сделать легче.
Зарывшись в мои волосы, Витя выныривал из них лишь ради того, чтобы покрыть мое лицо поцелуями. Поддавшись нахлынувшим на меня эмоциям, я выпустила из рук костыли, и тут же пол ушел у меня из-под ног. – Сумасшедший. Я, наверное, тонну вешу, а ты…
- А я поймал тебя, и больше не выпущу.
Я блаженствовала, не скрывая своего счастья. В детстве меня ни раз поднимали на руки, я воспринимала это, как забаву. Сейчас же мне хотелось продлить удовольствие.
- Если хочешь, отвезу тебя на дачу в июле?
- Во-первых, поставь меня на ноги. Нет, лучше, посади на стул. А ты что будешь делать в июле?
Витя присел передо мной на корточках, и положил мне голову на колени. – Работать, но в августе перед учебой непременно выберусь на дачу, - пообещал мой Айвенго.
Я не спешила давать свое согласие, и вовсе не потому, что ожидала чего-то особенного, условия проживания на Витиной даче меня мало беспокоили. Главное, чаще видится с Витей, о чем я его и оповестила. 
- Ничего не могу обещать, но в том, что я теперь буду избегать общения с Гвоздиковой, можешь быть уверена.
И тут меня дернуло спросить глупость, - Витя, а за что ты меня полюбил, ведь я вспыльчивая, не отличаюсь привлекательной внешностью, да и талантов у меня особенных нет.
Витя пожал плечами, - Разве важно, за что любишь? Я могу объяснить, почему мне не нравиться Гвоздикова.
- Любопытно.
- Она сплетница, лгунья… Давай больше не будем о ней.
Мне понравилось предложение Вити, - А родители твои не будет возражать, если мы с мамой некоторое время поживем у вас на даче?
- Конечно же, нет. Они давно желают познакомиться с моей невестой. Чего молчишь?
- Мама! - крикнула я, что есть силы, и пока мы еще были одни, я попросила, - Расскажи, пожалуйста, о своем выборе моей маме.
О таком я могла только мечтать! Сразу появились исчезнувшие цветы, мама и Ричик радовались со мной вместе. Мне захотелось поделиться своим счастьем с целым миром. Когда человек испытывает блаженство, он желает, чтобы его радость разделили все вокруг. В такие солнечные мгновения забываешь о недругах, все люди для тебя становятся братьями, и, кажется, что лучше уже быть не может. Тоже верно, потому, что согласие на свое участие в торжестве дали не все приглашенные. Об этом мне напоследок сообщил Витя. Кто именно проигнорировал желание бывших одноклассников встретиться, он не уточнял. Мне осталось лишь сомневаться: так ли крепка школьная дружба? На том мой дневник окончен.