Баварские рассказы. 11 - Алкоголик Юрген

   Юрген был алкоголиком. И нисколечко этого не стеснялся, наоборот он гордился и при случае всегда показывал затертую справку о том, что он болен этим недугом. Документ ему выдала мэрия Лютерхаусена, а заверил ее бургомистр земли «Митэ Франкен» - Средней Франконии.


  В отличие от миллионов его собратьев на просторах бывшего СССР, жилось Юргену не плохо, скажем больше – просто очень хорошо. Признав его больным, социальные службы Баварии стали ему ежемесячно выплачивать пенсию в размере пятисот марок. Деньги он, как и любой уважающий себя алкоголик, конечно пропивал и средств на питание у него не оставалось. Мэрия попыталась доплачивать ему еще двести марок из своего тощего бюджета, но коварный Юрген только больше стал «употреблять», лишь усугубив головную боль маленького поселка.


  Местные власти пошли дальше и стали выдавать продукты, так сказать, на руки. Глупый Юрген не догадался продавать их, или менять на выпивку, как более рассудительные советские алкаши, и вынужденно питался консервами. А после случившегося с Людвигом и вообще стал столоваться в гостинице Карла, где судьба и свела его с Лешей.


  Дело в том, что раньше Лютерхаусен мог похвастаться двумя патентованными алкоголиками. Кроме Юргена в городке наличествовал еще один подобный гражданин – Людвиг. Тот был постарше, пьянчуге было под пятьдесят и жизнь потрепала его сильнее, чем тридцатипятилетнего Юргена.


   Пьющая парочка стала притчей во языцех Лютерхаусена. Если бы не они, то и поговорить местным бюргерам было бы не о чем. Они то ссорились и дрались, то мирились и лазили по Ансбахштрассе в обнимку, напоминая Леше Родину. В общем всем было не скучно и это веселье гарантированно продолжалось бы еще два года. Согласно германским законам, после того, как человека признавали больным алкоголизмом ему предстояло пройти принудительный курс лечения, то есть став официальным бухарем Юрген поехал в местное «ЛТП».


  Но какое там было лечение! Кононенко и сам с радостью отправился бы туда, да беда – не пил вовсе. На втором курсе крепко травонулся паленым спиртом «Royal», надолго избавившись от пристрастия к алкоголю, да к тому же был он гражданином другой страны.


    Заболевшего алкоголика везли на высокогорный курорт, на границе с Австрией и изолировали в шикарном пансионате. Там его кормили, как на убой, заставляли подольше спать и показывали добрые фильмы, от которых хотелось плакать. Засыпали алкаши под звуки прибоя, а просыпались под пение птиц. Лечение заключалось в профилактических беседах с бывшими пьяницами, из тех, кто «завязал», ваннах с минеральной водой, расслабляющими массажами, кислородных пенках, витаминках и прочей лабуде.


   Ни тебе серы под кожу, ни мокрой простыни, ни профилактических ударов табуреткой по почкам, от которых отечественные алкаши очень скоро выздоравливали…, или наоборот, но тоже быстро. Поэтому немецкие бухари были существами квелыми и нерадостными. Кодировку по методу Довженко, широко применяемую у нас, фрицы запретили законодательно под страхом уголовного преследования. Дескать негуманный метод. Это они еще про серу не слышали, от оной советский ханыга лез на стену и вспоминал какого цвета глаза у прабабушкиного пуделя.


    Конечно витаминки с музыкой помогали баварским алкашам слабо. Выйдя из этого санатория, они опять брались за старое, но власти теперь могли их упрятать в пятизвездочное ЛТП только через три года. Людвиг с Юргеном отбарабанили положенный срок, за время которого жители Лютерхаусена немного отдохнули от буйных сограждан, наели нехилые ряхи и жирные как хрюшки-медалисты вернулись в родные пенаты. И пошла жара. Соскучившись за «этим» делом, они так загудели, что хоть святых выноси. Людвиг даже перешел на новую стадию развития, вплотную подойдя к очень смекалистым славянским алкашам и попытался продать португальцам ящик консервов, полученных в мэрии.


    Но как неандертальцы не смогли сровняться с кроманьонцами, так и Людвиг остался в своем ареале. Забыв опохмелиться, самое главное для пьющего гражданина, он «дал дуба» на автобусной остановке, прямехонько напротив вышеозначенной мэрии.

 
    Что тут началось! Мэр сразу подал в отставку, но это ему не помогло, месяц не только баварские, но федеральные газеты писали о том, что бедному Людвигу не подали руки и бросили умирать темной франконской ночью. Юркие журналюги шустро сновали по городку и вынюхивали жареные факты. Следом в отставку отправилось руководство «Ланда», следующей ступени местной власти.


    Немолодого пьяницу хоронили, словно он был великим ученым или известным космонавтом. Приехали попиариться партийные функционеры и депутаты одиночки. Крохотный поселок лихорадило три недели, жители давали интервью, а, так как о покойном плохо говорить не принято, то постепенно Людвиг обрел терновый венок мученика и нимб святого.


   Но самые большие дивиденды приобрел Юрген. Власти подняли ему «социалку» в два раза и теперь он так жестоко «квасил», что еле переставлял копыта, когда шел в магазин за «бухлом». Новый мэр, желая оправдаться в глазах общественности стал оплачивать питание в единственном кафе городка, которое находилось у Карла.


   Теперь вечно голодный Леха, ежедневно лицезрел половозрелого бездельника Юргена, который объедался свиными котлетами с кислой капустой или рулькой под сливовым соусом на летней террасе пансиона. Кроме всего прочего, почувствовав безнаказанность тунеядец стал вести себя совершенно по-хамски. Он бранил хозяина, который лично обслуживал его, хлопал по пышному заду Гретхен, плевал на пол и безобразно ругался.


   Наевшийся травы Леша с трудом сдерживал эмоции, наблюдая за тем, как Людвиг давится мясом. Раздражение нарастало и ждало своего выхода. Как известно рано или поздно чайник закипит, и вода с шипением вырвется наружу, так и произошло.


   В тот день ребята задержались допоздна. Привезли песок и мешки нужно было аккуратно сложить в глубине двора. Сентябрьское солнце мягко ласкало землю своим ненавязчивым теплом, легкий ветерок приятно сушил вспотевшие лица, а одинокая липа тихонько покачивалась в такт порывам воздуха. Все это настраивало на минорный лад и умиротворенное настроение.


  Со стороны площадки покачиваясь выполз Юрген, он притащил с собой пол бутылки рому и основательно приложился к ней. Поковырявшись немного в тарелке, есть ему не хотелось, алкоголик решительно поднялся и шатаясь, как мишка, потопал в сторону Лехи. Не доходя нескольких шагов, он остановился и не стесняясь окружающих принялся справлять нужду прямо на свежую тротуарную плитку.


 - Тебе туалетов мало, - со злостью прошипел Леша, - это надо именно здесь делать? А они еще считают себя культурной нацией.
 - Нэ звэртай на нього уваги, - поспешил успокоить своего вспыльчивого друга Олежка, - быдло воно и в Афрыци – быдло.


  Кононенко вздохнул и отвернулся от Юргена, тем более надо было помочь Олегу поднять носилки с цементом. Алкоголик закончил свое важное занятие и яростно уставился в Лешину спину. Смысла обвинений он не понял, так как русского, естественно не знал, но уловил осуждающие нотки и злобно ощерился. Затем, дождавшись, когда Леша наклониться, дал ему крепкого пинка в тощий зад.


   Кононенко едва не шлепнулся лицом в цемент. Он моментально развернулся и не колеблясь ни секунды крепко засадил фрицу под сопатку. Юрген был одного роста с Лешей, но килограмм на тридцать больше и гораздо массивнее. Дрался он часто, но в основном с покойным Людвигом, и против киевлянина не имел ни малейшего шанса, пьяница стал мягко оседать, но Леха еще не закончил. Кононенко завершил действо ярким боковым, лишь в последний момент разжав кулак, чтобы не отправлять алкаша на прием к стоматологу. Но хватило и этого. Юрген пролетел пару метров и благополучно приземлился в кучу строительного мусора.


   Некоторое время он лежал неподвижно и лишь судорожно сглатывал, затем медленно поднялся и дергающейся походкой вышел со двора.


 - Капэць, - только и сказал Олежка, - выжэнуть нас…, як собак.
 - Плевать, - раздраженно буркнул Леша. С одной стороны, он раскаивался за то, что не смог сдержаться, с другой был безмерно рад, что смог осадить этого нахала. На летней террасе стояла пунцовая, как маков цвет Гретхен и любовно смотрела на Кононенко. Она оказалась единственным зрителем и упивалась местью, Юрген надоел ей хуже горькой редьки, а ее «русский» крепко отделал наглеца.


    Алкоголик по заду хлопал не только ее, но и некоторых мужчин и все это ему сходило с рук. Геем он не был, интересовала Юргена одна только выпивка, а руки распускал от безделья. Про таких на Руси-матушке говорят – влюблен в сорокоградусную блондинку, и ни с кем ей не изменяет. Связываться с ним никто не хотел, вспоминая покойного Людвига, и ту бучу, которая поднялась после его смерти.


 - Можэ вин побои пишов зниматы, - осторожно предположил бывший милиционер, - Юрген – кранкен, тобто хворый, а ты його побыв.
 - Так синяков же нет, - покачал головой Леша, - я его аккуратно, а то что он хворый, так это правда, причем на всю голову. Пусть радуется, что еще легко отделался. Да не переживай, никто ведь не видел, Гретхен не расскажет, все обойдется.


    Хоть и успокаивал Леха своего товарища, его душа была не на месте. Всю ночь он крутился на узкой девичьей кровати силясь заснуть, проклятый Юрген не выходил у него из головы. Под утро он задремал и в сонном мареве за ним пришла немецкая полиция с жестоко избитым алкоголиком. Голова Юргена была перемотана бинтом и сквозь ткань ярко отсвечивал кроваво-красный цветок, руки и ноги были в гипсе, а лицо представляло собой лилово-багровый синяк.


   Напрасно Кононенко доказывал полицаям, что он только два раза стукнул пьянчугу, фрицы скрутили и поволокли его в мрачное подземелье, которое Леша видел в черно-белом фильме про Зою Космодемьянскую. Загипсованный Юрген при этом бежал рядом и голосом Карла орал откуда-то издалека: - «Алекс, Оллек»!


- Алекс, Оллек, ком зи битте! – Алексей с трудом вынырнул из потного сна и обнаружил себя на смятой постели. Солнце заливало маленькую каморку ярким светом и резко очерченные тени открытых ставен делили ее напополам. Рядом сидел заспанный Олежка и тупо смотрел на настенные часы, которые показывали половину десятого. Сегодня было воскресенье, и хозяева в это время только приходили из церкви, жители Лютерхаусена были ревностными католиками и старались не пропускать обедню. Обычно после службы они отдыхали часок, а потом сидели в кафе, потягивая пиво. Чем занимались в это время их работяги-постояльцы хозяева не интересовались, узнав, что последние являются ортодоксами, то есть православными, Карл перестал тянуть из в костел.


 - Алекс, Оллек, ауфштейн.
 - Все, пора сдаваться, - сказал Леша, натягивая рубашку, - хоть бы расчет дали. – Олег хмуро поглядел на товарища и тоже стал одеваться. В коридоре их встретил восхитительный аромат сдобы, пахло печеным тестом. Ребята тут-же вспомнили Великдень, рассыпчатые пасхи под сахарной корочкой, пшеничные «млынци» с вишней и горячие «струтни» с маком.
 - Що цэ воны пэчуть, - встрепенулся Олежка, - можэ, в ных якэсь свято?
 - Нам то что? – Леша нервно сглотнул. – Сами все сожрут и кусочка не предложат.

 
    Алексей глубоко заблуждался. Их встретили, как первых космонавтов, прилетевших с далекого Плутона. Гретхен одела новый кремовый передник и подвела брови, отчего сразу стала похожа на беременного Чингачгука. Она провела ребят в кафе где их ждала огромная на пол стола пицца и две кружки резкого пива, куда заботливая горничная предусмотрительно влила по рюмке малинового ликера. Подобный «барбадос» в родном Отечестве зовется – «ерш», как называли этот странный коктейль фрицы Леша не знал, но употребляли они его повсеместно. Цедили запотевший бокал весь вечер, и в конце фильма шли домой совершенно косые.


   Непьющий Леша отодвинул малиновый «ерш» Олежке и зачарованно обозрел пиццу. Она была такой же пышной и сдобной, как и сама Гретхен. Маслины, салями и подтаявший пармезан мирно соседствовали с помидорами, перцем и брынзой.


 - Это нам? – впавший в душевное смущение Кононенко задал этот вопрос на русском. Гретхен активно закивала тройным подбородком, тут-же, как чертик из шкатулки выскочил сияющий Карл и крепко пожал ребятам руки. Затем хозяин разразился длинным спичем, в котором он благодарил своих русских гостей за то, что они живут и работают именно у него. Затем спятивший фриц еще раз пожал им руки и сказал, что они могут пить пиво сколько хотят, ведь сегодня воскресенье, а это хороший день.
 - Ни фига не понял, - покачал головой Леша, - я думал выгонят меня взашей, а они тут прям день рождения устроили.


    Пиццу кончили быстро. Соус вымакали кусочками теста и тоже съели, затем ребята блаженствовали, наслаждаясь сытостью и теплым сентябрьским днем. Леша пил пепси, Олежка пиво и «ерш». Кафе тем временем наполнялось людьми. Местные приветливо здоровались с ребятами и подносили Лехе пенный «барбадос», Кононенко степенно кивал в ответ, он начинал привыкать к славе, и отдавал коктейль товарищу.


  Олежка раскраснелся больше обычного и немного захмелел.
 - Э, друган, - Леша внимательно посмотрел на Олежку, - по-моему местные готовят в твоем лице Юргену нового собутыльника, вместо безвременно усопшего Людвига.
 - Нэ прыкалуйся, - только и сказал бывший милиционер, блаженно щурясь от сытости и легкого хмеля.


    В кафе зашел Витя Крайзер и тотчас подсел к землякам за столик.
 - Привет знаменитостям, - он приветливо улыбнулся.
 - Вить, что происходит? – Кононенко развел руками. – Фрицы у меня только что автограф не берут.


  Эмигрант с удовольствием пересказал события сегодняшнего дня. С утра пораньше Карл открыл кафе для своего единственного клиента – Юргена. Согласно договора с мэрией, хозяин пансиона был обязан три раза в день кормить этого трутня. Обычно лютерхаусенцы до обеда не работали и лишь после двенадцати открывали свои лавки.


  Подозрительно тихий Юрген долга крутился у входа, выглядывая «русских», но Леха в это время в беспокойном сне доказывал полицаям свою невиновность. Удостоверившись в отсутствии опасности, патентованный алкоголик тихонько скользнул в кафе и припал к холодному «ершу». Не будь этого малинового «барбадоса», возможно последний и вовсе не явился бы к Карлу, но похмелье штука тяжелая, а добыть алкоголя воскресным утром было негде. Украинского самогона и русской бражки из-под полы тут, увы, не продавали.


   Юрген тихонько выпил «ерш», без интереса изучил содержимое тарелки, а затем подошел к Гретхен и… попросил у нее прощения. Он, дескать, все понял и будет впредь вести себя прилично, только пускай ее русский «фройнт» больше его не трогает.


 - Так что, у вас скоро свадьба? – со смехом спросил Витька остолбеневшего Алексея. – Пригласишь?