След на земле Кн. 2, ч. 3, гл. 53. Праздник

Глава 53. Праздник.
(сокращенная версия романа)

1
       Праздник, есть праздник, даже если он застает нас в пути. Главное, чтобы в этот день настроение соответствовало празднику.
       Праздник 27 годовщины Великой Октябрьской социалистической революции застал Егора в Польше. За несколько тысяч километров от дома. И чтобы создать хорошее праздничное настроение в своем полку комсорг Никишин приложил немало стараний. С раннего утра на празднично убранной лесной поляне, где базировался полк, играла музыка. Слышались песни и задорный смех. Завтрак в этот день тоже был праздничным. Впервые на завтрак давали по порции ароматного гуляша в подливке. Впервые на гарнир была подана гречневая каша. Впервые за всю свою фронтовую жизнь сегодня Егор пил какао. Потом был торжественный митинг, на который шли парадным строем. На митинге, в торжественной обстановке были зачитаны поздравления правительства и верховного командования, а также приказы о награждении отличившихся в прошедших боях. Торжественно вручались ордена и медали солдатам и офицерам. Был зачитан приказ командующего о присвоении офицерам очередных воинских званий. Упоминался в этих приказах и комсорг полка Егор Никишин. Его отыскал-таки орден «Красной Звезды» за разгром штаба немецкой дивизии в доме отдыха текстильщиков под Витебском. Не обманул, значит, тот подполковник Петров, применивший военную хитрость к офицерам, направлявшимся в другой полк. Правда, тогда он обещал представить к ордену «Красного Знамени», но в штабах видимо сами решают, кто чего достоин. Кроме того приказом командующего ему присваивалось очередное воинское звание старшего лейтенанта. Бывает же такое радостное совпадение, когда тебя отмечают в лучшую сторону несколько раз.
       Потом все приглашались на концертную площадку на праздничный концерт. Егор и тут приложил немало усилий. Для полкового оркестра ему удалось добыть помимо баяна и балалайки, трубу, гитару и барабаны. Концерт прошел с большим успехом и добавил хорошего праздничного настроения. Только теперь перед Егором возникла новая забота. По армейскому обычаю прибавка звездочек на погонах и вручаемые награды должны обмываться крепкими спиртными напитками. Где-то нужно было добыть либо водки, либо самогонки, чтобы с друзьями отметить это событие. Водку было достать сложнее, а вот самогонку можно было достать через пани Марысю. Хоть и не хотелось идти к ней на поклон, ведь сколько раз он избегал зайти к ней, но деваться было некуда. Друзья уже намекали на сабантуй, и он не мог их разочаровать.
       Капитан Олейников, которого Егор предупредил, что отправляется на хутор к пани Марысе, посоветовал уговорить её, устроить сабантуй в её домике, подальше от лишних глаз. Эта мысль Егору понравилась. Во-первых, там за столом, более удобные условия чтобы усадить всех друзей, кого он хотел пригласить. Во-вторых, пани Марыся, может кроме самогона организовать и какую-никакую гражданскую закуску, кроме консервов сухого пайка. За это он планировал рассчитаться с ней выданными ему польскими деньгами. И, в-третьих,  как и советовал Олейников, это мероприятие будет проходить вдали от солдатских глаз. Не будет завистников и пересудов, что политработники пьянствовали.
       Пани Марыся встретила Егора радушно, без упреков, что долго не навещал её. Сама поздравила Егора с главным праздником Советской России, со званием и наградой, пожелав новых успехов в жизни и ратном труде. Пожелав Победы над фашистами.
       Егор осторожно заговорил о празднестве в её домике, боясь, что придется долго уговаривать. Но этого не произошло.
       - И тебя, и твоих друзей приму с радостью, - улыбаясь, говорила хозяйка. – Стол накрою, как положено. Только скажи, к какому часу мне все приготовить?
       Когда Егор назвал время, пани Марыся, убедила его, что вполне успеет все сделать.
       Вернувшись в полк, Егор быстро отыскал праздно болтавшихся капитанов Олейникова и Белоусова, а также своего нового товарища майора Улановского. Он, правда, долго ломал голову, стоит ли приглашать на сабантуй капитана Ратушного, который стал ему очень противен, но мудрый Олейников все ему разъяснил.
       - Он мне тоже противен, Егор, и осточертел своими указаниями, но мы должны показать, что уважаем его. Он наш соратник, и если обидится, развернет свое оружие против нас. Чует мое сердце, что его от нас скоро заберут и, скорее всего с повышением, а тогда он напакостит нам ещё больше. Лучше стерпи. 
       - Ну, тогда найди его сам, а я пойду вперед пораньше, чтобы все приготовить к вашему приходу. И захвати с собой Белоусова и Улановского.
       - Идет, - согласился агитатор. – Скоро жди. Я, кажется, знаю, где околачивается Ратушный.
       Пани Марыся снова удивила Егора. На столе в горнице были расставлены тарелки и столовые приборы. На блюдах были нарезанные ветчина, сало, хлеб, соленые огурчики, квашеная капуста и моченые яблоки. А в центре стола чугунок, дымившийся вареной картошкой. Еще была обещана яичница. Из-под стола пани Марыся достала трехлитровую бутыль самогона.
       - Ну, пани Марыся, не знаю, как вас и благодарить. Надеюсь вы в этот раз от денег не откажетесь.
       Неожиданно в домик зашел мужчина в очках, шляпе и строгом черном пальто. Он что-то сказал хозяйке в пол-голоса. Лицо пани Марыси стало таким же испуганным, как и холеное лицо мужчины. Оба они тревожно уставились на Егора, соображая, что нужно сказать.
       - Что случилось? – тревога передалась и Егору.
       - В женский монастырь, что при костеле пана ксендза, ворвались ваши солдаты и ведут себя непристойно. Батюшка просит вашей помощи обуздать хулиганов.
       У Егора немного отлегло. Он ожидал более неприятного известия.
       - Пошли, - сказал он ксендзу и направился к выходу. – Показывай дорогу. 
       Монастырь находился километрах в двух от хутора, на пути к ещё одной деревне, на пригорке. В нем действительно находились пьяные солдаты 774 полка, и действительно безобразничали, хватая монахинь и зажимая их по углам. Но, по лицам самих послушниц не было видно, чтобы они страдали и взывали о помощи. Единственная, кто металась по монастырю и что-то бубнила, была настоятельница, старая бабка, на которую никто не обращал внимания. Она и подбежала к прибывшим ксендзу и офицеру, крестясь и взывая к помощи. 
Егор во весь свой командирский голос скомандовал: «Отставить безобразия, выходи строиться!»
       Солдаты, хоть и были пьяненькие, подчинились беспрекословно. Знали, что за обиду местного населения можно жестоко пострадать. В строю оказалось двадцать два человека. Егор отметил про себя, что большинство бойцов из транспортной роты и только шестеро артиллеристов.
       - Все в строю? – строго спросил Егор.
       - Кажется все, товарищ старший лейтенант, - отозвался один из сержантов.
       Из монастыря вышли ксендз и старая настоятельница. Они подтвердили, что в монастыре никого из солдат не осталось.
       - Ровняйсь! Смирно! На пра-во! Шагом марш! – командовал Никишин.
       Отведя солдат метров на пятьсот в сторону от монастыря по объездной дороге, огибающей хутор, Егор остановил строй и полюбопытствовал:
       - Ну, что скажете, монашки лучше обычных баб, или ничего особенного?
       - Да такие же, может даже больше голодные до ласки, - ответил самый неказистый из солдат.
       Егор улыбнулся. Он и сам был невелик ростом и знал, что с женщинами лучше работают другие качества, чем рост.
       - Вы хоть знаете, что вам может грозить за такой загул и порчу нравственных ценностей? Помните приказ командующего?
       - Помним….  Знаем….  Бес попутал, - послышались нестройные высказывания.
       - Договоримся так…. Вас в монастыре не было. Никого. Я вас не видел, и вы меня не видели. Идет?
       Идет, товарищ старший лейтенант.
       - Ну, тогда, советую вернуться в полк, и не искать приключений на свои… сами знаете что. Разойдись! – но все же подозвал к себе старшего сержанта и возложил ответственность на него.
       Сам же посмотрел на часы. Гости должны были уже собраться у пани Марыси. И он торопливо направился вдоль рощи к хутору.

2
       Но он ошибся. Придя в дом своей знакомой, гостей он не обнаружил. И снова забеспокоился. «Что могло так долго задержать их? Какое-то ЧП? Тогда праздник откладывается». Он собрался было идти в расположение полка, как в дом снова зашел ксендз. Он выставил на стол, в благодарность за оказанную Егором услугу еще одну бутыль самогона и хороший кусок подкопченого свиного окорока. Егор был рад такой благодарности, вот только омрачало отсутствие товарищей, которые сильно опаздывали.
       Наконец, в окошко он увидел приближающуюся группу офицеров и ощутил облегчение. Выяснилось, что много времени ушло на поиски капитана Ратушного, который успел наведаться в дивизию, решая свои личные дела. Пани Марыся, как добропорядочная и внимательная хозяйка лично встречала гостей, здороваясь за руку с каждым, говорила, куда повесить шинели, и где помыть руки перед тем, как сесть за стол. А когда все уселись отмечать праздник и предложили ей составить компанию, вежливо отказалась.
       «Пусть лучше болтают между собой свободно, а я послушаю. Пьяные языки могут сказать лишнее, а мне это пригодится», - думала пани Марыся.
       Тостов за праздничным столом было много, благо, что питья и закуски было в изобилии. Пили за славную годовщину Великого Октября, положившего начала светлой жизни. Пили за предстоящую Победу над фашизмом. Пили за Верховного главнокомандующего товарища Сталина и свое полковое командование. Пили за виновника торжества, организовавшего такой стол. Пили даже за парторга, капитана Ратушного – главного представителя партии большевиков за этим столом. Правда, Егор морщился при каждом хвалебном слове в адрес самодовольного мужлана, восседавшего царьком в центре стола, но прятал гримасы за салфеткой, которой промакивал рот. Он видел подмигивания капитана Олейникова, чтобы Егор не возмущался. Значит, он что-то задумал. Растроганный вниманием, захмелевший Ратушный тоже вызвался сказать тост.
       - Други, вы мои боевые. Я знаю, что вы меня любите. Знаю, что желаете мне служебного роста и повышения в звании. Я вас тоже люблю, благодарю и клянусь. Если я стану заместителем командира полка по политической части, каждого из вас представлю к званию Героя Советского Союза. Но, к сожалению, наша «жердь», майор Горностаев, там, наверху, - капитан показал пальцем в потолок и сопроводил направление мутнеющим взглядом, - имеет волосатую руку. Поэтому пока ещё держится на этом месте и не уступает мне, хотя я выше его и по возрасту, и по партийному стажу, и по уму. Но, уверяю вас, это скоро закончится. Мне уже намекнули в дивизии, что будут перемещения. Так выпьем за то, чтобы я поскорее стал замполитом, а вы Героями Советского Союза. Ура!
       За столом крикнули «Ура!», стукнулись стаканами, дружно выпили содержимое и закусили. Капитан Белоусов быстро наполнил стаканы заново и снова предложил выпить за нового замполита, капитана Ратушного. Тот расцвел в благодушной улыбке и лихо опустошил свой стакан.
       - Похоже, наш партийный Бог совсем осоловел, - шепнул на ухо Егору агитатор Олейников. – Может, будем закругляться? А то совсем окосеет и будет пургу нести.
       - Да пусть несет, пусть тешится. Среди нас чужих нет.
       - Есть предложение, товарищи офицеры, - встал над столом майор Улановский, - выпить за повышение всех собравшихся и в должностях и в званиях, а потом перекурить.
       Возражений не последовало. После выпитой очередной порции самогона офицеры потянулись на улицу для перекура. В комнате остался некурящий Егор. Чтобы занять себя он подошел к стене с многочисленными фотопортретами и стал разглядывать их, всматриваясь, в основном, в симпатичные женские лица. Он увидел пани Марысю в молодом возрасте и отметил, что она была довольно привлекательной. Потом увидел и знакомое лицо пани Ядвиги. Она была изображена с мужчиной в военной форме и маленьким ребенком лет шести-семи.       
       «Все-таки пани Ядвига приходится невесткой пани Марысе, а Эмма её внучка», - сделал вывод Егор.
       Вскоре к нему присоединился майор Улановский. Он тоже стал вглядываться в снимки, развешанные на стене. У той фотографии, где были изображены пани Ядвига с девочкой и молодым польским офицером, он задержался подольше, а затем расстегнул свою планшетку и вынул из неё точно такой же снимок, только меньшего размера.
       - Взгляни, Егор. По-моему, эти снимки одинаковые, если не судить по размерам, - он протянул свою карточку Никишину. – Откуда она в этом доме?
Егор взглянул и убедился, что снимки одинаковые.
       - Почему ты спрашиваешь меня? Нужно спрашивать пани Марысю. Но подозреваю, что пани Ядвига на снимке, приходится ей родственницей.
       - Ты знаешь хозяйку и я думаю, что она рассказывала тебе о своих близких. А знаешь, откуда у меня эта фотокарточка? – казалось, майор Улановский протрезвел.
       - От кого-то из твоих родственников? А ты и не знал о таком совпадении.
       - Эту фотографию я взял у своего погибшего бортмеханика Зигмунда Слончинского, которого ты помогал мне хоронить в Вилкавишкасе. Кто она ему эта пани Марыся, не мать ли?
       - Скорее всего, мать. Она рассказывала мне, что у неё был сын Зигмунд, которого, будто бы, взяли в плен в 1939 году наши войска. Она считала, что его у нас и убили.
       - Как видишь, она ошибалась. Мы вместе с ним летали на одном самолете и дрались с немцами. Пока нас не подбили над этим литовским городком. Зигмунд был не очень тяжело ранен, но в плену без лекарств и воды выжить не смог. Что будем делать? – спросил удрученный Андрей.
       - Считаю, что нужно сказать ей правду. Во-первых, она будет знать, что русские в смерти её сына не виноваты, и погиб он от рук немцев. А во-вторых, что он сражался вместе с нами за освобождение своей родной Польши и надеялся увидеть свою мать, жену и дочь.
       - Ты можешь пригласить её сюда? – спросил Улановский.
       Егор вышел в прихожую, где пани Марыся в хорошем настроении кокетничала с капитанами Белоусовым, Олейниковым и Ратушным, вернувшихся с перекура. Егор подозвал её к себе и прошел в комнату, где стоял озабоченный майор Улановский.
       - Цо хочет пан поручик?
       - С вами хочет поговорить мой друг. Он тоже поляк и хочет что-то сказать.
       Пани Марыся, без тени смущения или тревоги заговорила с майором на родном языке. Майор подвел её к фотографии на стене и поинтересовался, кто изображен на этом снимке?
       - Это мой сын Зигмунд с женой и дочкой. А почему вы спрашиваете. Вы знали моего сына? – встревожилась пани Марыся.
       - Да, я знал вашего сына, пани Марыся. Мы были с ним друзьями и вместе воевали против фашистов, - майор низко склонил голову и показал ей ту самую маленькую фотографию, которую носил с собой. – Мужайтесь, пани Марыся. Ваш сын и мой друг Зигмунд Слончинский погиб смертью храбрых 9 августа этого года в литовском городке Вилкавишкис. Там был и похоронен мною и лейтенантом Никишиным, кивнув на Егора.
       Пани Марыся какое-то время, молча, смотрела снизу вверх на майора, пытаясь в его глазах разгадать дурной замысел, клевету или шутку. Но ничего подобного, кроме скорби в глазах майора не увидела. Потом взяла из протянутой руки майора снимок и, перевернув его, прочитала несколько строк написанных её сыном на обороте. Она узнала его почерк и поняла, что майор говорит правду. Глаза пани Марыси мгновенно наполнились слезами, и она едва не упала, если бы майор и Егор не подхватили её под руки и не усадили на лавку.
       Майор Улановский достал из кармана часы Брегет и протянул их женщине.
       - Вот, что осталось у меня на память о вашем сыне. Возьмите.
       Пани Марыся посмотрела на часы, которые когда-то подарила сыну в день присвоения ему первого воинского звания. Ещё больше побледнела, но все ещё сдерживала рыдания. Она машинально вертела в руке часы, не зная, что с ними делать. Её мысли были совсем далеко в прошлом.
       - А где сейчас жена и дочь Зигмунда? – спросил майор, чтобы вывести женщину из ступора. 
       Пани Марыся вздрогнула, будто вспомнив, где она находится, и обвела комнату и присутствующих потухшим взглядом. Но осмыслила вопрос и медленно ответила.
       - Они живут в усадьбе пана Пшичика. Это недалеко отсюда. На другом конце деревни. Они не желали жить со мной под одной крышей. Вернее сноха этого не хотела. Я с первой нашей встречи ей не понравилась. Мы обе не хотели делить Зигмунда с кем-то.
       - Примите от нас искреннее соболезнование, пани Марыся, - Егор погладил женщину по плечу. – Мне жаль, что он не смог добраться до дома, чтобы увидеться с вами.
       - Тем более, что от Вилкавишкис до этих мест всего пятнадцать ночей хода, - добавил, вошедший в комнату капитан Ратушный.
       Лицо пани Марыси, вдруг, преобразилось. Слезы в глазах высохли и вся она наполнилась решимостью.
       - Зовите ваших друзей поручик, - обратилась она к Егору почти спокойно. - Давайте выпьем за упокой души моего сына Зигмунда. Пусть и на чужбине будет ему земля пухом.
       Сказав это, она встала со скамейки и вышла в сени, а когда офицеры снова уселись за стол, вернулась в комнату с новой бутылью самогона. Наполнив стаканы, все выпили. Выпила почти полный стакан и пани Марыся, но буквально через минуту поднялась и вышла из комнаты, даже не закусив. Конечно, ей хотелось побыть одной со своим горем и своими воспоминаниям.
За столом повисла тишина. Снова выпили, не чокаясь за погибших товарищей. Разговор не клеился. Даже, до этого шумный и болтливый капитан Ратушный, притих. Праздник расстроился.
       - Выйди, Егор, взгляни, что с ней, - попросил майор, сидевшего ближе всех к двери комнаты Никишина.
       Егор вышел из-за стола и приоткрыл дверь горницы. Пани Марыся стояла перед образами на коленях и молилась. Лицо её было одухотворенным. Она просила Бога пустить её многострадального сына в рай, чего он, по её мнению, очень заслуживал. Егор так же тихо прикрыл дверь, чтобы не мешать женщине, разговаривать с создателем. Сказал майору, что она молится.
       - Что будем делать? – спросил майор, обращаясь ко всем разом. – Может, пойдем?
       Все были согласны с майором. Капитан Белоусов наполнил стаканы, чтобы выпить «на посошок», но в это время в окно осторожно постучали. Почему-то все решили, что за ними пришел ординарец Вася, а ведь, просто так, он придти сюда не мог. Только в исключительном случае. Значит, в части что-то случилось неординарное. Возможно, противник решил применить какую-то провокацию, чтобы испортить праздник.
       Егор первым вышел из дома, чтобы узнать, что могло случиться в полку. На улице стояла уже густая темнота, только свет из окошек освещал крыльцо и часть двора у самого дома. Ординарца Васи нигде не было, из темноты на свет вышла женская фигура. Это была пани Ядвига. Егор удивился, зная её отношение к пани Марысе.
       - Пани Ядвига? Вы, кажется не вовремя. Пани Марыся сейчас не в том настроении, чтобы… принимать…, чтобы разговаривать.
       - Я пришла не к ней, а к вам, пан поручик, - её голос дрожал, а лицо было тревожно. – Простите, что я была резка с вами, когда вы приходили на свидание с Эммой, что прогнала вас. С того дня моя дочь совсем извелась. Она не ест, не пьет, не разговаривает. Я боюсь, что это скажется на её здоровье. Она уже на грани смерти. Я этого не могу допустить. Умоляю вас, пан поручик, сходите к ней, внушите, что вы не можете жениться на ней не по моей вине. Я бы с радостью отдала свою дочь замуж за вас. Вы мне нравитесь. Но вы же русский, советский. Вы не будете жить в Польше. Завтра или скоро вы пойдете воевать дальше, на передовую. Вы будете рисковать своей жизнью и можете погибнуть. Что тогда? Еще одной нищенкой станет больше? Мы не вынесем этого.
       - Хорошо, пани Ядвига. Как только у меня выдастся свободный вечер…
       - Не то вы говорите, пан. Умоляю вас, пойти к ней сегодня. До завтра она может не дожить, - воскликнула пани Ядвига. Она сама была на грани истерики. 
       Егор стоял в нерешительности. Ему хотелось успокоить взволнованную женщину, тем более он уже точно знал, что она является вдовой погибшего летчика Зигмунда Слончинского, воевавшего с фашистами в советских войсках, но не хотелось именно сейчас, в такой поздний час бросать друзей и тащиться по темноте к этим панам Пшичикам. Тоже темным личностям.
       - Подождите меня здесь, пани Ядвига. Я сейчас поставлю в известность своих товарищей.
       Зайдя в дом, он увидел, что его товарищи одеваются и одевают совсем пьяного капитана Ратушного, который едва держался на ногах.
       - Ну, что случилось в полку? – все дружно посмотрели на Егора.
       - В полку ничего не случилось. Это не Вася. У крыльца сейчас стоит пани Ядвига, жена, вернее вдова погибшего Зигмунда Слончинского, сноха пани Марыси. Она просит меня о помощи.
       - О какой помощи?
       - Чтобы я пошел с ней и помог решить проблему. Короче, вы идите в полк, а я схожу с ней, разберусь, что и как, а потом вернусь, - сказал Егор одеваясь. Он зашел в горницу к пани Марысе и приобняв её, поблагодарил за то, что она помогла отметить праздник. Обещал на днях навестить её.
       Выйдя от нее, он застал своих товарищей уже одетыми.
       - Мы решили, что я пойду с тобой, - сказал майор Улановский, - а капитаны проводят парторга в полк. Возможно, что его придется тащить на себе. И не возражай, Егор. Я был другом мужа этой женщины и считаю своим долгом оказать им свою помощь в трудную минуту.
       Выйдя от пани Марыси, три капитана неровной походкой направились в расположение полка, а Егор и майор Улановский в сопровождении пани Ядвиги в противоположенную сторону, к дому панов Пшичиков.

3
       Усадьба панов Пшичиков светилась огнями. Пани Ядвига, узнав от майора о гибели мужа, всю дорогу безутешно плакала. Оба тщетно пытались утешить её. Егор вообще трудно переносил женские слезы и готов был сделать невозможное, чтобы она не плакала. Он быстрее пошел вперед, чтобы не видеть и не слышать её всхлипываний. Мысленно он строил свою речь с Эммой, соглашаясь с пани Ядвигой о невозможности их брака. Но думал и о том, чтобы не допустить её замужества с глухонемым инвалидом.
       Дверь в дом панов Пшичиков  была не заперта. Егор первым решительно ворвался в прихожую и сразу же столкнулся с паном Пшичиком младшим. Тот что-то шумно промычал ему, жестикулируя руками. Вероятно, спрашивал: «какого черта ему здесь нужно?» 
       С минуту они грозно смотрели друг другу в глаза. Заросшее бородой лицо сорокалетнего инвалида, было красным от гнева, глаза метали молнии. Он перегораживал русскому офицеру путь в комнату Эммы. Дверь в её комнату была приоткрыта, и Егор увидел лежащую на кровати девушку. Он не мог задерживаться больше перед этим здоровякам, но и применить к нему силу не мог. Рука потянулась к поясу и расстегнула кобуру с наганом. Это возымело действие, и глухонемой сделал шаг в сторону. Егор же вошел в комнату Эммы и присел перед кроватью болезненного вида красавицы.
       - Почему ты так долго не приходил ко мне лубимый? – спросила, улыбнувшись, Эмма, протягивая к Егору ослабевшие руки. – Я так хотела тебя.
       Егор приблизился к лицу девушки и поцеловал её в губы. Их поцелуй затянулся, но интуиция подсказывала Егору, что оставшийся за дверями комнаты инвалид внимательно следит за ними и, возможно, сейчас предпримет какие-то действия, чтобы наказать непрошенного, наглого русского за приставание к его невесте. Нужно быть настороже.
       И действительно, почти сразу он услышал за спиной шаги и отрывистое дыхание взволнованного человека. Оторвавшись от поцелуя, он мгновенно повернулся, вытаскивая одновременно свой наган из кобуры. Но в двух шагах за собой увидел пана Пшичика старшего. В отличие от сына он был выбрит, но в остальном был таким же здоровым и крепким, как его сын-инвалид. Разве что, на вид ему было лет шестьдесят, что добавляло седины его волосам. Он был хмур и грозен.
       - Мы вас, пан поручик, кажется, в гости не приглашали, - сказал он по-русски.
       - А я, знаете, без приглашения. Только пришел не к вам, а к своей знакомой. Она больна и я решил её проведать. Надеюсь, вы не против?
       - Против! Это мой дом и я в нем хозяин. Если вам так дорога эта нищенка, забирайте её и выметайтесь из моего дома.
       - Она не вещь, которую можно просто забрать. Ей нужны условия для жизни. Я же сказал, что она больна, - возразил Егор.
       - Тогда убирайтесь сами. Вы мне не приятны.
       - Вы, кстати, тоже не располагаете к любви и уважению. Поэтому попрошу вас выйти из комнаты, где живет моя подруга, - эта просьба прозвучала, как требование, особенно при повышенном голосе и жестком выражении лица.
       Пан Пшичик опешил.
       - Это мой дом, и в нем распоряжаюсь я?
       - А не боитесь, что он может сгореть, как сгорели многие дома в вашей округе?
       - Их сожгли фашисты. Вы не имеете права поступать также, - выпалил хозяин, краснея то ли от злости, то ли от страха.
       - А почему фашисты при этом не сожгли вашего дома? Вы работали на них?
       - Нет! И какое вам до этого дело? – губы пана Пшичика побелели и тряслись.
       - А такое, что фашисты враги человечества. И те, кто работал на них или просто оказывал помощь, такие же сволочи и враги человечества. А врагов нужно уничтожать во имя счастливой жизни честных и ущемленных. Поэтому молись, сукин сын, - Егор направил на пана Пшичика свой наган.
       - Не надо! Не надо в меня стрелять. Я сказал так, потому что эта девка является невестой моего сына, а он страдает от того что вы её целуете. Представьте себя на моем месте. Как бы вы реагировали на подобные штучки? – пан Пшичик пятился к выходу из комнаты, напуганный заметно выпившим русским офицером.
       Егор, конечно, представил. Это было не сложно. Но это было бы действительно обидно, если бы невеста сына любила его. Но в данном случае Эмма не любит этого борова. Зачем же из-за этого рисковать своей жизнью? Тут же вспомнил, как он сам рисковал жизнью из-за своей Марины. Сплюнул в сердцах. «Глупый был. Мне было семнадцать. А этому мужлану около сорока и он дурак совсем. Как можно видеть, что тебя избегают, не любят и лезть на рожон?»
       Наконец, в дом вошли убитая горем пани Ядвига и майор Улановский. Пан Пшичик, увидев старшего офицера, кинулся к нему с жалобой на Егора. Он ссылался на договор заключенный с пани Ядвигой по поводу условий их проживания в этом доме, а именно, что Эмма должна стать женой его сына. Майор терпеливо слушал хозяина.
       - Договорные обязательства, оформленные между гражданами Польши во время фашистского правления, теряют всякую силу, - изрек майор прокурорским голосом, - так как эти договора заключались в неравных условиях. Вы, пан… в то время находились у фашистов в чести, под покровительством, а пани Ядвига со своей дочерью в изгоях, лишенные защиты. За время правления фашистов вы приумножили свое хозяйство и благосостояние, а пани Ядвига, муж которой сражался за свободную Польшу, обнищали совсем. Вот вы и воспользовались ситуацией, поставив перед ними кабальные условия. Это, согласитесь, несправедливо. А потому, придется все у вас реквизировать и передать нечестно нажитое бедным гражданам Польши, коими являются пани Ядвига и её  дочь.
       - Не делайте этого, пан майор, я и так согласен изменить условия договора. Я на все согласен, только не выселяйте меня на улицу, - взмолился пан Пшичик.
       - Вот это другой разговор. Несите-ка сюда эту бумагу.
       - Нам ничего от них не надо, пан майор, - грустно сказала пани Ядвига. – Мы завтра же, с утра покинем этот дом.
       - Э, нет, пани Ядвига. Я этого не допущу. Не позволю, чтобы фашистский прихвостень, который должен быть повешен на ближайшем суку, жил в хоромах и в достатке, а семья патриота, героя Польской республики погибала на улице от холода и голода.
       - Не гневайтесь, пан майор, - взмолился старый Пшичек. – Мы поляки вынуждены жить между большими государствами. Когда к нам приходят «германы» и угнетают нас, мы вынуждены подчиняться и молиться на русских освободителей. Когда к нам приходят «русы» мы ищем защиты у немцев. Такова наша участь. Вы ведь тоже поляк и должны меня понять. Если я и заигрывал с «германами», то не потому что они мне нравились.  Потому и выжил, что подстраивался и выкручивался. Но в душе я их тоже ненавидел. А, что касается пани Ядвиги и её дочери, то я аннулирую все договоренности. Я был не прав. Признаю и извиняюсь. Никуда им уходить не нужно. Пусть продолжают жить здесь, как у себя дома. Дом большой, места всем хватит. Клянусь вам, никаких притязаний к ним ни от меня, ни от моего сына не поступят.
       - Пожалуйста, пан майор, не выгоняйте их на улицу. Пощадите их, - стала просить пани Ядвига. – Я верю в порядочность пана Пшичика. Мы поживем тут, конечно, но до теплых дней. А к лету, если к тому времени война закончится и установится народная власть, то вернемся в город.
       - Хорошо, пани Ядвига. Не будем пока привлекать к ответу пособников фашистов. Но при условии, если я узнаю, что они вас чем-то обидят, то будут иметь дело со мной. А я тогда им все припомню. Вы слышите, пан Пшичик.
       - Даю слово. Клянусь, что никогда их не обижу. Но у меня все-таки будет просьба к пани Ядвиге и её дочери, чтобы они не водили в этот дом посторонних мужчин. Сами понимаете, что нам это будет неприятно, особенно моему сыну. Он ведь очень влюблен в Эмму. И все-таки считает её своей невестой, - пан Пшичик по-прежнему имел умоляющий вид.
       - Мы согласны, - поспешила заверить мужчин пани Ядвига. – Мы не гулящие. И, потом, откуда им взяться здесь посторонним мужчинам?
Она рассуждала так, уверенная что сейчас пан Пшичик даст любое обещание, а когда русские уйдут из этих мест, то запросто выгонит их с Эммой на улицу. Как ей потом сообщить офицерам, что он не сдержал слова. Лучше с ним не ссориться. Это подстегнуло хозяина дома к новым просьбам.
       - И, чтобы пана поручика тоже не было в этом доме, - добавил он.
       - Чего? Ах, ты, сволочь недобитая, - вспылил Егор, снова хватаясь за пистолет. – Уходи майор. Я сам тут с ним разберусь.
       Майор Улановский не ожидал такого поворота. Вроде разговор вошел в мирное русло согласий и вот снова вышел из берегов из-за этих дурацких условий старого лиса. Он переводил взгляд с хозяина на Егора и обратно, не зная, что предпринять. Тем временем, пан Пшичик, видя нерешительность майора и агрессивность поручика снова струхнул. Он разбирался в знаках отличия званий русских офицеров и считал, что майор должен быть законом для старшего лейтенанта. Выходило, что нет. Поручик распоряжался майором. Может потому, что майор поляк ниже русского лейтенанта?
       - Наверное, вы не так меня поняли, - снова взмолился он, прикрывая лицо руками, словно от пули можно укрыться, как от кулака. – Я не против того, чтобы пан поручик был здесь гостем, но не хотел, чтобы он так открыто ухаживал за Эммой. Все-таки она ещё невеста моего сына. Он нервничает, и я не хочу, чтобы он сорвался и напал на поручика.
       - Тогда я его сейчас пристрелю, чтобы он не нервничал и не представлял угрозу. У меня пуль хватит, - с вызовом сказал Егор.
       - Ты, пан Пшичик, очень не прав, - снова заговорил майор. – Пан поручик - освободитель Польши от немецко-фашистских захватчиков. Поэтому каждый поляк и каждая полячка должны оказывать ему уважение, а не угрожать. Внуши своему сыну, если ты дорожишь его жизнью, что пан поручик самый важный гость в вашем доме и то, что Эмма больше ему не невеста. А нет, значит, и ему, и тебе будет хуже.
       - Да, да. Я так и сделаю. Прошу еще раз меня простить, что я неправильно выразился. Пан поручик всегда будет желанным гостем в нашем доме, - лебезил хозяин.
       - Ну, что, товарищ старший лейтенант, на этом закроем тему взаимоотношений? Нам, пожалуй, пора возвращаться в полк, - примирительно сказал майор Улановский.
       - Пока… закроем. Но я лично буду контролировать выполнение обещаний этим старым лисом. И если узнаю, что он нарушил слово, то хлопну их обоих, как пособников фашистов, - безапелляционно заявил Егор.
       Прощаясь с Эммой, он шепнул ей, чтобы она ничего не боялась. Никто не заставит её выйти замуж за глухонемого. А завтра он постарается вечером придти в ту рощицу за картофельным полем. Но Эмма попросила, чтобы он пришел на свидание в костел. Егор согласился. В костел, так в костел. Ведь из костела до хутора все равно придется идти лесом. В лесу им никто не помешает целоваться и миловаться.
       Перед выходом пан Пшичик предложил офицерам выпить мировую и поставил на стол бутылку вишневой настойки. Но и Егор, и майор пить отказались: какая может быть мировая с фашистским прихвостнем.
       По дороге в полк снова заговорили о Пшичиках и женщинах.
       - Хитрый, бестия, - отметил Егор.
       - Будешь хитрым, если придется жить в оккупации, - сказал майор. – Где-то я его понимаю.
       - Представляю, что будет с женщинами, как только мы уйдем из этих мест. Снова начнет приставать к девчонке с замужеством, пугая выселением. И выселит, как пить дать.
       - И что мы можем сделать? – спросил Анджей. - Не устраивать же самосуд из-за этого. Мы не уполномочены их расстреливать, а усадьбу отдавать женщинам.
       - Знаю, что не уполномочены. Но что-то нужно придумать.
       - Есть один выход. Правда, не очень надежный, но как вариант попробовать можно. Это завтра же, не откладывая, сходить к солтусу, местному старосте, рассказать ему о героизме Зигмунда Слончинского и попросить, чтобы он взял под защиту семью героя, хотя бы на время. Пусть, хоть до весны. Может, война к тому времени закончится и в Польше будет установлена народная власть. А она не забудет своих героев. Поможет семьям погибших за свободу своей родины от фашистов.
       - Что же. Надо попробовать. Хотя и не верю этим старостам. Все они выбирались с согласия фашистов. Но выбора у нас нет, - согласился Егор.
       - Ну, а что у вас с Эммой? – поинтересовался майор.
       - Не знаю. Она, похоже, сильно влюблена в меня. Завтра назначила встречу мне в костеле, а я даже не знаю точно, где он. Женский монастырь знаю, ксендза знаю, а где костел не знаю. Что он хоть из себя представляет?
       - Та же церковь, что и в России, только с остроконечной крышей. А находится рядом с монастырем, который ты уже знаешь, - объяснил майор Улановский.
       - Понятно.
       Дальше шли молча, думая каждый о своем. Майор думал о пани Ядвиге, которая была еще достаточно молода и привлекательна, но уже осталась вдовой и влачит такое жалкое, почти нищенское существование. Егор снова думал об Эмме и жизненной несправедливости. Она ему очень нравилась, но он понимал, что не может жениться на ней. Не позволят ему жениться на иностранке. Она же, похоже, серьезно влюблена в него. И как быть?
       В полк они вернулись за полночь. И разошлись по своим землянкам. Праздник кончился. Заботы остались.

(полную версию романа можно прочитать в книге)