Спасение души

     Друг Генка.               
 Ходить в гости – самое приятное занятие. Особенно в детстве. Тебя ведут в незнакомый двор. Издали ты видишь дом с теми же глазами-окнами, как  у дома твоего. Такие же бордового цвета наличники оттеняют их на фоне стен. Только цветом дома разные. Этот серый. Интересно, там песочница  тоже под бордовым деревянным мухомором? Ну, да!
 - А можно я останусь поиграть во дворе? – Спрашиваю я.
 - Я познакомлю её с нашими детьми. Меня Света зовут,  - берёт меня за руку девочка в выцветшем коротеньком платьице и атласными лентами в аккуратно заплетённых косах.
 - Кто тебе косы плетёт?
 - Мама. Вон она идёт с бидоном.
 Стараясь оставаться в тени, двор пересекает женщина. Медленно, словно экономя силы, перебирая рукой штакетник невысокого забора.
 - Она у меня слабая. Болеет. Ну не так, как все – заболеют, потом выздоравливают. Она не поправляется. Такая у неё болезнь.
 - А что у неё болит?
 - Ничего не болит. Я всегда у неё спрашиваю, а она говорит, что не болит и по голове меня тихонько гладит. Вот так. Мы с ней вдвоём живём.
  А вон видишь, на мухоморе мальчишка сидит? Это Генка. Он тоже вдвоём
с мамой живёт. И его мама о нас заботится. Ну, это когда человек делает что-то хорошее и ничего не требует взамен.
  Генка очень надёжный, он свою маму может защитить. А меня почему-то обижает. Вон, рядом мальчик. Он меня защищает. Его  тоже Генкой зовут, но себя он защитить не может. Поэтому они всё время вдвоём.
  У этого второго Генки и папа, и мама есть. Два деда и две бабушки. А защищаться его никто не научил. Его мама пользуется только французскими духами и под руку с папой ходит в театр или в кино.
  А Генка в это время у нас дома или у друга-тёзки. У него, этого друга хоть и слабый характер, но добрый. Он делает для меня игрушки, картошку чистить научился, чтобы мне по хозяйству помогать. И цветы дома и под окнами мы вдвоём поливаем. Он не позволяет поднимать мне тяжести, даже портфель. Он почему-то чувствует, что мне этого делать нельзя. Ну, ладно, давай играть…   
                Удивительные и печальные события.
     Это второго сентября было. Уже звонок прозвенел на урок, а наша учительница всё слушала маму второго Генки. Ну, ту, которая во  французских  духах.
 - Вы только Гену Морских не оставляйте на второй год. Он, конечно, звёзд с неба не хватает, но мой Гена мечтает стать лётчиком, а без Морских ну, какой из  него лётчик. Ему характер нужно воспитывать. Понимаете?  Уверяю вас, они оба вам понравятся…
   Так Гена Морских и Гена Сперанский стали моими одноклассниками. В гости в их двор я с тех пор не ходила, а потому сразу справилась о Свете.
 - В детском доме Света. У неё мама умерла, от того, что постепенно падало давление. Когда нижнее тридцать девять, человек начинает уходить…
 Художников-сюрреалистов любила, картины диковинные рисовала с ракушками, в которых какие-то твари живут, а в скорлупе яйца – плодожорка яблоневая, а корова пытается копытом огонь высечь из камня…
   Гена Морских стал главным в классе. Его побаивались, но любили. Он смелый и честный был, и мы становились на него похожими. Старались, по крайней мере.
   А Гена Сперанский просто сидел с ним за одной партой. Тихо. Помогал ему зарабатывать твёрдые тройки.
   У Гены Морских тоже мама умерла. Это когда он уже служил в Афганистане. Так бывает. Когда сердце матери чувствует, что сын рядом со смертью ходит.   
   Он в плен попал там, а сердце это как-то почувствовало… Два сердца. Вторым было сердце Светы, больное с рождения. Она проводила его в Афганистан. 
                Письма к Свете. 
    …Я буду писать тебе в мыслях. Как полагается. Начиная: дорогая Света. Мне кажется, что ты далеко от меня будешь чувствовать каждое моё слово. Именно чувствовать – слышать так далеко невозможно.
  Я вижу людей другой веры. Вернее, не людей, а врагов. Нет, тварей, потерявших человеческий облик… И как бы ни был их Аллах акбар, он не в состоянии им его вернуть.
  Я задумался о нашем боге. Нет, веры в него я не ощущаю. Я просто вспомнил здесь фразу «отдал богу душу». Так просто! Не убивая никого ради веры, не впав в безумие фанатизма, отдаёшь во спасение душу, когда умирает тело.
  Я вижу множество гибнущих молодых ребят и прошу его, нашего бога: прими их души. И убиваю других, не имеющих души, за каждого потерянного в бою. Я не вижу другого смысла в этой войне…
   Дорогая Света. Прости, не писал тебе долго. Так случилось. Я попал  К НИМ. Надолго. Счета дням не вёл – условия не те. Но мысль оставалась четкой и твердой: надо уйти. Нет, не пытаться уйти, а уйти. Мозг удерживал мысль о том, что обстоятельства всегда складываются в пользу достижения цели.         
   И главное не упустить этого момента. Я ведь должен идти к тебе. Не будь у меня тебя, Света, смысла в этом не было бы никакого. Я смотрю на своё обожжённое чужим солнцем тело в шрамах, клеймах и коростах и думаю: ничего, главное, когда-нибудь к нему прикоснутся твои пальцы…
   Дорогая Света. Хочу рассказать тебе сон. Будто ночь. Рядом  со мной кто-то движется в белом. Но вижу я это только краем глаза. Поворачиваю голову и ровно на столько же назад уходит видение. Я вдруг понимаю, что оно высится надо мной, хочу посмотреть насколько, поднимаю голову и вижу призрачную руку, протянутую ко мне. И понимаю – это рука мамы. А, что выше руки – не видно. Настолько высоко. Света, ты сходи  к моей маме. Как она? Сходи.
   Есть такое понятие  - горячая точка. Так вот, Света. Точка горячей быть не может. Горячим может быть кусок пространства. От палящего чужого солнца или коврового обстрела, который тебя либо накроет, либо прикроет.
  Меня прикрыл. И я ушёл. Я не был героем, Света. Не защищал, не завоёвывал во благо, но не мог позволить себе  отдать, или отказаться от  того, кто у меня есть.
   Дорогая Света. Я вдруг почувствовал, что цель, к которой я шёл, потеряла смысл. Поясню. Войну, даже если она закончится, нельзя оставить где-то позади в прошлом. В равной мере, как и занять в жизни прежнюю нишу.
   Ты,спасавшая меня все эти годы, не раз побывавшего на волоске от смерти, будешь нести вместе со мной заплечный груз войны, ни в чём передо мной  не провинившись.
  Я не могу ощутить в своей руке ладошки будущего сына, но знаю, чаще и чаще она будет сжимать хмельной стакан. Я представляю, Света, твои глаза, в которых некий заслон, не позволяющий мне глянуть в твою душу.
  Она, душа твоя, принять уже не сможет той сути, которая живёт теперь во мне.
  Прости, не стану тебя больше мучить. Рвёт в клочья воздух над головой вертушка. Ей только сесть и принять на борт груз.   
                Летайте самолётами «Аэрофлота».
 - Гена, ты помнишь Свету? Ну, ту, которую от Морских защищал. Мы с папой встретили её в театре. Она:
 - Постою с вами рядом – вдохну французский аромат.
Я вынула из сумочки и подарила свои любимые «Пятая авеню». Она хороша. Только гнёт какой-то несёт в себе. Ты в курсе, где Морских? Жаль, не задержала её расспрсить.  Представляю, каким показался бы ты ей в лётной форме.
 Я как-то нашла у тебя в комнате небольшой холст. По-моему, он принадлежит кисти мамы Светы. Есть в теме этого холста какая-то клиника.
 Жаль, что кусок нашей жизни сравняли с землёй вместе со старым домом. Хотя - наверное всё так, как и должно было быть. Да и что бы мы сказали своим бывшим соседям? Летайте самолётами…