Однажды в новогоднее утро

– Ведите себя хорошо, дети, – давала последние наставления мама, но мы с Алёнкой не слушали – уже показалось окно дома на переулке Стрелочном. Как обычно, я загадал, что первым в нём появится лицо улыбающегося деда Захара с любимой трубкой во рту. А сестрёнка была уверена в том, что бабушка Тая, едва заслышав шум нашего автомобиля, выглянет узнать, кто подъехал.
– Я выиграла, выиграла! – засмеялась Алёнка, сняла пуховые рукавички, которые тут же повисли на резинках, и захлопала в ладоши. – Ты меня будешь возить на санках.
В окошке показалась бабушка с косынкой на голове. Она махала нам и поправляла очки.
Я притворно вздохнул, признавая поражение. Хотя, на самом деле, мне нравилось бежать по улице, тянуть за собой санки и на широком расчищенном месте напротив какого-нибудь дома, делать резкий разворот и веселиться от вида сестрёнки, сердито машущей кулачком из сугроба.
Едва дождавшись, пока остановится машина, мы побежали к калитке и стали вращать колесо, пытаясь отпереть. Но дверь не поддавалась.
– Подождите отца. Вот, опять на вертушку закрылись, – пожаловалась мама, и мы стали дожидаться, пока папа не поднимется на скамейку, лишь краешек которой высовывался из наметённой снежной горы и, дотянувшись рукой, не отопрёт изнутри деревянную щеколду.
– Можно! – скомандовал он сверху и мы, прокрутив колесо, ввалились во двор.
– Иду-иду, – послышался голос, и мы увидели, как светло-желтое пятно горевшей лампадки, покачиваясь, приблизилось к стеклянному окну входной двери.
Пока бабушка возилась с замком, мы, передавая друг другу голик, по очереди обмели от снега обувь.
– Что ж вы за полночь приехали, не могли пораньше? Дитятки, поди, уже носом куряют? – укоризничала она. – Проходите скорее да шустрее затворяйтесь, мороз знатный у нас нынче сподобился.
Мы с Алёнкой, считая ступени, первыми двинулись наверх. Зная дорогу, отворили сначала сенки, а потом, на ощупь, отыскали ручку дверей и вошли в избу.
– Соколики мои ненаглядные, сто лет и три года вас не видел, – послышался голос из кухни.
– Деда, да мы же на твой день рождения приезжали, в ноябре, забыл уже?
– Да лукавствует он, разжалобить вас хочет. Всё помнит. Еды не надо – дай на собственную судьбину погоремычиться. Идите ко мне, детоньки, обнимемся.
Мы с Алёнкой переглянулись: баба Тая ворчит, дедуля веселит – здорово в деревне!
Бабушка подхватила нас и расцеловала. Кряхтя, подошёл дед и, вынув трубку изо рта, снял шапки и взъерошил нам волосы. Как же мы соскучились по избе, по вкусному запаху дыма, по Мурке, которая уже была тут как тут и крутилась вокруг ног.
Папа с мамой спешили. Потоптались в прихожей, обняли бабушку, поздоровались с дедом, поздравили с наступающим Новым годом и, раскрыв дверь, скрылись в морозных клубах. Бабушка пошла их проводить и запереться. Было слышно, как завелась машина и, бибикнув на прощание, они поехали в аэропорт.
– Ну, счастливого пути, – закрыла дверь на засов баба Тая и, обернувшись к иконе, перекрестилась.
– Опять будем вместе встречать Новый год? Куда родители в этот раз намылились? Как там, в Таиланду? – спрашивал дед, пока бабушка снимала с нас одежду.
– В Таиланд, деда, где пальмы, слоны и жара.
– Отчего же вас с собой не взяли? – он подмигнул нам.
– А мы отпросились, мы к вам хотели, – Алёнка раскраснелась, – а подарки будут?
– Ох, кулёма, моя, конечно, будут. Дед Мороз непременно оставит их под ёлочкой. Только для этого нужно, чтобы…
– … чтобы весь год вели себя хорошо! – сестра подняла руку.
– Правду молвишь, солнышко.
Бабушка поправила очки и погладила нас по голове.
– Раздеваемся скорее и пойдёмте чаю с дорожки хлебнём, пампушки со сметанкой и вареньем уже заждались. Так и просятся, чтобы их отпробовали.
Алёнка прыснула в кулак. Но я сдержался – не маленький, десятый год всё-таки пошёл.
Мы сняли одежду и стали дожидаться, пока бабушка развесит сушиться на вешалке наши шубы, свою пуховую шаль и доху.
– Присаживайтесь на сундук, леди и джентльмены, – скомандовал тем временем дед, – разуваться будем. Самое место валенкам – над печкой.
– А за ёлкой пойдём? – спросила Алёнка.
– Непременно, дитятко. Как же, Новый год и без ёлки? Вот только выдастся бесснежье, возьмём ножовку, да направим свои стопы до Бухтояровой пади, где и выберем самую пушистую пихточку. А пока – пить чай.
Переобувшись в тапочки и прицепившись сзади к бабушкиной кофте, мы паровозиком почух-чухали на кухню.
– Занимаем места согласно купленным билетам, – остановилась бабушка возле печки. Мы сполоснули ладошки в рукомойнике, и пошли к столу. Я, как обычно, сел возле окна, Алёнка рядом. Дед расположился на любимом кресле, напротив поддувала, переместив ближе «приступочку» – так он называл маленькую табуретку. Мы стали дожидаться бабушку, которая гремела тарелками у печки, и рассказывали о школе, друзьях, отметках за четверть.
Не знаю, как Алёнка, но я с трудом сдерживался, чтобы не спросить о главном, как вдруг дед произнёс заветные слова:
– Ладно, не буду томить нашу честную компанию – история на сегодняшний вечер у меня имеется. Припомнилось кое-что из юности. Если, конечно, остались в вас силы чаёвничать допоздна.
– Ура! – закричал я и в восторге стал махать ложкой. Алёнка схватила свою и тоже принялась размахивать ей, как флагом. Мы посмотрели на бабушку.
– Вижу вас насквозь – хотите, чтобы я примкнула к безумному отряду почитателей Мюнхгаузена? Местного деревенского разлива?
Она прищурилась, строго посмотрела на деда, но было видно, что это понарошку.
– Ладно, уговорили, заговорщики, – бабушка сделала движение в воздухе деревянной ложкой, – но, чур, чтобы всё съели!
И мы согласно закивали головами.

2

– Вы не можете и представить, Алёнушка и братец Иванушка, какая история приключилась со мной в Новый год. Лет этак сорок тому назад.
– Я не Иванушка, а Алёша.
– Вот и зря, надо было надоумить ваших родителей. Ну, да ладно, что теперь переживать о былом, вовремя несделанном.
Дед погладил прыгнувшую на колени Мурку.
– Лежу, значится, я в кровати, последнюю дрёму провожаю восвояси, и душа у меня радуется. Наступило первое января, отворяя ворота Новому году. В предвкушении праздника решаю ещё немного поваляться, потомиться на пуховой перине.
– Да уж, ты у меня тот ещё лежебока, – бабушка Тая улыбнулась, а дедушка согласно крякнул, – хоть малость, но дай понежиться в постели. Ох, времена были, – вздохнула она.
– В комнату с кухни уже проникли вкуснейшие ароматы, потому знал, что долго выдержать не смогу. Слабость у меня на Таину стряпню ещё с молодости. Встал с кровати, оделся и направился прочь из опочивальни.
Иду я на кухню, по своему обыкновению, подготавливаю трубку к самой вкусной, первой порции ароматного табачку, и вдруг, остолбеваю.
Дед Захар сделал паузу.
– Потому, как вижу: моё любимое блюдо – рождественский хворост готовит… кошка!
– Ух, ты, здорово! – вырвалось у меня.
– Огромная такая, в человеческий рост. Стоит она, значит, в фартуке, на задних лапах, а передними так споро управляется с готовкой, что на загляденье. И трусит так, трусит сахарную пудру над блюдом. Хвост, как сабля вверх направленная, пушится, кончик время от времени дергается в такт движениям. И такая хмарь стоит в помещении – воздух настолько плотный, что видно его дребезжание. Полупрозрачный кисельный воздух.
Наверное, лицо у меня был настолько глупым и растерянным, что псевдохозяйка не выдержала.
– Чего замер на пороге, Захар, проходи – угощать тебя буду хворостом.
– А где, Тая? – казалось, будто не шевелил губами, а звуки шли изнутри. Но пальцы правой руки, несмотря на жидкое марево, сложились нужным образом, и уже потянулись было вверх, да так и замерли, не дойдя до лба. Получилось только составить крестное знамение. Но не осенить себя.
Дед Захар задумался.
– Помнишь, Тая, как учила меня правильно…
– … креститься? Беспорядочному маханию бесы радуются…
– … говорила ты, и только в момент собственного бессилия осознал, что недостаточно прилежен был в учении.
– Страхи какие рассказываешь, дед, – недовольно пробурчала бабушка и подлила себе из чайника воды. – Не напужались, внучата?
Мы одновременно помотали головами.
– Ладно, глагольствуй дальше.
Нам было понятно, что история захватила и бабушку, и ей не терпелось услышать продолжение.
«Где, Тая?» – не спросил, а скорее, промычал я в страхе.
– Спит. Пускай отдохнёт.
 «Почему…»
– … ты должен верить мне? А почему бы и нет, – улыбнулась она и, клянусь! улыбка была такая странная… человеческая.
«Но как такое возможно, кошка и вдруг…»
– И не думай так громко – не обычное я животное, а подобие Деда Мороза. Даже, скорее Снегурочки. Да не стой, как памятник, заходи уже.
Но, думаю, вид у меня был такой монолитно-каменный... нетронусьсместный,  что она сняла передник, повесила его на заслонку дымохода, отставила в сторону тарелку с сахарной пудрой и грациозно приблизилась ко мне. Затем взяла под локоток, потянула и мы, словно влюблённая пара, пошли в сторону кухонного стола.
– Принеси мне кисет, Лёшенька, видимо, оставил его в прихожей, на сундуке. Нужно обкурить свои воспоминания, чтобы без искажений донести до вас события того странного новогоднего утра.
Никогда так быстро я не бегал – настолько интересно, хоть и немного страшно было услышать, чем закончится байка.
– Я не мог поднять глаза и впрямую рассмотреть спутницу – был в ступоре, – продолжил дед, набил махорки в трубку и, чиркнув спичкой о коробок, запалил.
Помню только, что путь от печи до кухонного стола, который в обычный день составлял шесть-семь шагов, мы преодолевали изрядно долго. Я чувствовал мягкий бархат шерсти на локте, жёсткие подушечки кончиков лапы. Её полосатый окрас походил на Муркин, которая жила с нами. Но, конечно, это была не она. Удивительно, но от шерсти источался такой молочный аромат, домашний, что я немного успокоился. Кошка остановилась и повернулась  – моё лицо оказалось на одном уровне с мордой. Огромные ярко-оранжевые глаза с чёрными дисками зрачков по центру, требовали открыться:
– Ответь мне, Захар, хорошо ли ты вёл себя весь год, муррр?
Прошло уже лет двадцать с того временя, когда мне задавали подобный вопрос. И ни в одной, даже самой необычной фантазии я не мог представить утреннего разговора с гигантской кошкой! Что печёт на твоей кухне рождественский хворост. А жена в это время спит. «Отдыхает».
Я заворожено смотрел на её и не знал, что ответить. Она снова улыбнулась, и эта улыбка потащила в стороны густые усы. Показались кончики белых острых зубов.
– Мурр?
– Вёл себя хорошо, – повторил я и, видимо, ответ её устроил.
Она второй лапой коснулась моей щеки и запанибратски похлопала по ней.
– Я и не сомневалась, Захар.
– Запанибарски? – не поняла Алёнка. – Это как?
– Видела, как я выбиваю остатки сгоревшего табака в трубке о валенок? Примерно так. Запанибратски.
Сестра понимающе кивнула. Дед выпустил облако дыма, почесал окладистую бороду и продолжил. Было видно, что его самого захватила история.
– Мы вновь повернулись к столу, и пошли в том направлении.
– Значит, говоришь, вёл себя хорошо, – повторила кошка. – Выходит, ты достоин вознаграждения. Знаешь, Захарушка, по правде говоря, ты везунчик.
Я кивнул, ожидая пояснения, и глянул вниз – мы синхронно переставляли конечности. И по тому, как одна половица сменяла другую, понимал, что идём довольно ходко. Посмотрел вперёд – стол всё так же был недалеко. Из-за марева невозможно было понять, приближаемся ли к нему или маршируем, как солдаты на месте. Вроде бы вот он, совсем рядом, только протяни руку и коснёшься голубой клеёнки, ан – нет.
– Совершенно неопределённым образом, пальцем в небо, мой нынешний выбор пал на тебя.
Кошка воздела правую лапу вверх и ткнула в направлении белёного потолка избы.
– Кстати, меня зовут Мурёна. Совершенно неприлично с моей стороны было не представиться сразу. Так вот, раз в год мне разрешается одному человеку исполнить его заветное желание. Естественно, при наличии соответствующего поведения. Этакое волшебство для взрослых. Правильное и нужное волшебство. А то «привязали» Деда Мороза со Снегуркой к детям, а родители в стороне остаются из года в год. Как будто в них напрочь отсутствует даже самая малая толика того, что называю: «хочу – как по волшебству».
Мы какое-то время шли молча. Ваш дед, а тогда ещё черноволосый парень, пытался понять: взаправду ли происходит этот утренний променад под ручку с созданием из семейства кошачьих? Или снится? Ещё волновался о здоровье жены, прихворнувшей накануне первого января и отправившейся спать в другую комнату.
– Зачем тебе «ЗиС»? – выпустив коготки, провела по моей руке и оставила на коже белёсые полосы. Тем самым сняв вопрос о реальности собственной персоны. – Холодильник – это всё, на что способна твоя фантазия? С вертикальной ручкой?
Я кивнул. Не знаю, как там у них, в волшебном мире обстоят дела, а у нас нужно было годами ждать в очереди, чтобы получить чудесный агрегат.
– Что ж, – остановилась она и внимательно посмотрела на меня, – да будет так!
Хлопнула перед моим лицом лапами и … растворилась. Я остался в одиночестве. Хотя, вру. В углу, противоположном тому, где висела икона, в лучах восходящего солнца купался белоснежный холодильник.
Вот такая история приключилась со мной, дорогие мои.

3

– Ну, дед, ты превзошел сам себя. Не знаю, что теперь мне делать: то ли ревновать тебя к кошке? То ли списать всё на бурную фантазию?
Бабушка, неодобрительно качая головой, направилась в залу расстилать кровать.
– Подожди, Захар, ты же хвалился, что тебе вручили холодильник за победу в социалистическом соревновании, как лучшему трактористу колхоза «Путь к Ильичу»? – донеслось из спальни и в проёме кухонной двери появилось лицо бабушки.
– А что я должен был сказать, Тая: за хорошее поведение мне вручил подарок Дед Мороз для взрослых? Мурёна?
Дед хитро сощурился:
– А может, мне и взаправду привезли утром «ЗиС», пока ты спала? Кто знает.
– Действительно, кто знает, – повторила бабушка и направилась в спальню. И уже оттуда добавила:
– Одно я знаю точно – сегодня сказочник спит в пристройке. Надеюсь, свежий воздух наставит его на путь истинный. Безо всяких там Мурён и кошачьих объятий на Пикадиллиях.
– Баба, а что такое «Пикадили»? – побежала Алёнка в спальню.
А дед всё посмеивался. Всё ему было нипочём.
– Деда, а Мурёна взаправдишная была? – спросил я, но не понял ответа.
Он приложил палец к губам, кивнул и, сделав удивлённое лицо, пожал плечами.
– Спокойной ночи, Лёшик, – пожелал мне и стал подниматься с места. Я же поплёлся в спальню. И на пороге с надеждой обернулся. Однако возле печи было пусто.
 Я дошёл до кровати, разделся и лёг. Бабушка сразу накрыла одеялом и чмокнула в щёку меня, а потом Алёнку.
– Приятных сновидений, ребятишки.
 Однако я был уверен в том, что долго не смогу уснуть. Хоть и слипались веки. Только я закрыл глаза, как сразу увидел её – большую кошку в бело-серую полоску. Она стояла на задних лапах возле печки и сыпала из сита на хворост сахарную пудру – та кружилась над блюдом и припорашивала золотистую соломку. И только когда на печенье выросли небольшие сугробы, Мурёна отставила в сторону деревянную сеялку. Потом мягко, по-кошачьи, ступила на хворост, и тот захрустел под ней, словно снег в морозную погоду. Она сделала шаг, другой. Затем оглянулась и махнула лапой, приглашая прогуляться. Я радостно закивал в ответ.