срез откровения. вечность не имеет ничего

звенящей пустотой, в дрожи образов памятных очертаний, мы рисуем улыбки - и ими прокляты. забываем о слезах, что не успели высохнуть. мнимо счастливы и в этом наш удел. прекрасны.

ведь кто мы в толпе серых мыслей? ромашки сентября или яркие розы лета? мягкие под тяжестью обуви, неприметные, давно истоптанные в дорожной пыли - или прокалывающие тонкую кожу лёгким прикосновением, обманчиво-красивые, выращенные в цветнике? цветочные, красивые - больные. в ублюдочно-лживых словах ищем поддержку. и не находим ничего - даже не иронично.

"больные".

лучше описания не найти. быть не может. "больные".

антидепрессанты запьём бокалом вина, выкурим сигарету, смотря на ночь, утонем в слабой улыбке и обильном свете луны, грея босые стопы о холодный подоконник. потому что что-то неправильное начинается в мелочах, на половине шага и другой дороге "в никуда".

кто "мы"? я - и кто-то другой. знаете, улыбчивый, интересный, обжигающий. кто-то, кому всё равно, что там думают люди - свобода ценнее. у этого человека залиты спиртом букеты, смятая одежда в углу балкона и записи губной помадой на стекле. этот человек свободен - и красив. он нажимает на курок, едва поднеся к виску револьвер. стреляет холостыми - нет. даже выстрела не слышно. он улыбается - и полный магазин падает на стол. механизм заел, не выстрелил, он смотрит прямо в глаза и улыбается. больной. давно уже и как-то незаметно. секундно.

у него мои глаза - и лихорадочные малахитовые искры тонут в сером полотне. ему пятнадцать - и я ужасная мать. в чём-то он весь в отца - и это сильная сторона. его обошла стороной моя молчаливая нерешительность. молчание. вот только он готов нажать на курок - потому что отцу, как и всегда, плевать. он никогда не изменял - увольте, "но ведь лишь ты создана для меня". вот только и сын был пустой обязанностью - отправленный в двенадцать в пансион, он ни дня не был любим. ни мной, ни его отцом. он был пустой обязательностью, но живот приходилось защищать руками, и нянечки менялись каждый полгода. он был пустой обязательностью - но до двенадцати имел иллюзию счастливой семьи и любви. перед глазами других - точно.

в четырнадцать он вернулся из пансиона - и остался в старой квартире своего отца. мог делать что угодно и дома - но предпочёл скрыться за металлической толщей входной двери и единолично сменёнными замками. он вырос слишком быстро - слишком красивый и больной. рядом с диваном обувная коробка и рассыпанные фотографии - семейные. наши. даже у кого-то подобного есть такая вот иллюзия счастья. мило? может.
на них его отец - молодой и успешный, в надтреснутой маске добропорядочности и мягкой уступчивости, и я - студентка ещё, улыбчиво-радостная. и милый концепт "сладкой парочки". на них свадьба, беременность, его детство. на них всё - и ничего. вот только он хранит фотографии у себя - в обувной коробке, наверняка глубоко в шкафу. он не ребёнок - понимает, никому такого поддельного счастья не надо. не ребёнок - вот только единственный хранит эти фотографии, и плачет совсем по-детски.

он может плакать, вдруг опустив голову и закрыв ладонями лицо - как сейчас. потому что у его немногочисленных друзей есть любящие родители. у него - никого. и никто не знает. он может - вот только это настолько непривычно, потому что впервые. его плечи дрожат под тонкой светлой рубашкой, капли застывают на влажных волосах. он беззащитен.

ему пятнадцать - и я ужасная мать. не могу прикоснуться к нему даже под прожигающий взгляд мужа - он стоит в дверном проёме, взлохмачено-недовольный, вырванный с рабочих будней (на самом деле с запертого изнутри кабинета в одиннадцать ночи субботы). он неожиданно почти отец, когда срывается вдруг в другой конец города, путаясь в ключах и ядовито выплёвывая ругательства сквозь сжатые зубы. неожиданно и почти - впервые. он уходит "прогуляться", вырвав из петель входную дверь парой ударов (чёртов ублюдок абсолютно точно прячет под одеждой тело аполлона) - почти тактично, если бы не звонил к знакомому психиатру ещё на выходе. а теперь прожигает взглядом - и ему абсолютно точно не жаль. потому что даже в этом приезде - иллюзия "идеальных родителей", модель которых рассыпалась на первых же секундах жизни сына, не начавшись.