Счастье не длится вечно...

Отрывок из романа "Жернова"

- Благослови тебя Господь, Петюня! – маменька Дуня провела  Петра за колок, осенила крестным знамением, а потом ещё долго стояла, смотрела, как маячила на дороге сгорбленная фигура всадника.
Пётр не оглянулся, даже не помахал на прощание рукой. Уезжал, как обрывал все связи с ней, маменькой Дуней, с товарищами, со своим прошлым. Вот его голова ещё раз мелькнула из-за кустов вдоль дороги и скрылась из глаз.
- Сохрани, спаси, Господи, - молилась женщина вслед, смахивая слезу. – Дай ему ума, Боже,  не потеряться, найти своё место в этой жизни. Дай ему здоровья и силы духа. Он же… он же…
Начал накрапывать очередной осенний дождь. Тучи нависли над землёй, не уходили, словно зацепившись  каким-то образом  за верхушки сосен в бору, и всё лили и лили из себя нескончаемым потоком мелкого, нудного водопада.
Евдокия не замечала дождя, погруженная в тяжкие мысли.
Она как никогда ярко понимала, что родной человек Петюня сегодня, вот сейчас уходит из её жизни. Уходит, чтобы никогда больше не появиться. Тот Петюня, которому она отдала всю себя без остатка, больше никогда не придёт к ней, не бросится на шею, не скажет ласково: «Маменька Дуся!».  Да и она сама, её душа теперь разрывается между своей семьёй, своими заботами и судьбой Петюни. Кому отдать предпочтение? К кому склониться в первую очередь? Кто теперь для неё милее? Не знает она, хотя уже подспудно  чувствует, что на первый план выходит  семья, муж Иван Наумович, семейные, домашние заботы. А Петюня? Да, она безумно благодарна судьбе, что был в ней этот человек. Он, именно он когда-то дал ей надежду на жизнь, вернул к жизни, удержал на краю.
Тогда, после рождения мёртвого ребёнка на печке, были мысли, даже верёвку нашла тогда, прицепила за крюк в матице под потолком в старой родительской выстуженной избе. В том месте, где в далёком-далёком детстве качали её в зыбке. Петлю сделала, набиралась смелости, собиралась с духом, свыкалась со своею кончиной. А тут совершенно неожиданно соседка бабушка Надя прибежала от Трухановых, запыхавшись, помешала. Может, сам Господь послал старушку в сиротскую хатёнку? Кто знает…
- Беги, дева, в барские покои. Требуют сей момент. Сказывала кухарка со двора, что кормилицей берут тебя к маленькому барчуку. Вот как оно. Беги, девка, беги, пока не передумали. Вроде как и жена садовника тоже разродилась дитёнком только что. Могут к её груди барчука приставить.  В людской по углам молва идёт, шепчется прислуга, что  сам барин слово замолвил за тебя, Дуня. Пока  барыня ни то,  ни сё опосля родов-то, так ты понравься ей, угоди, глянься, если что. Будешь жить припеваючи. А молока…  с тебя не убудет: крепкая ты и груди трещат, если что.
Не стала в тот раз раздумывать и сомневаться Евдокия, кинулась изо  всех ног в барские покои. Глянулась барыне. Приняли, доверили барчука маленького кормить грудью. Молока-то в ней и на самом деле было не на одного ребятёнка, чего уж… Какие те годы были… молодая, крепкая девка.
И ещё один факт в жизни Дуни Гурьяновой оставался тайной за семью печатями. О нём знала  она. И ещё один человек – барин Сергей Сергеевич Труханов. И никто больше. Хотя слухи по деревне ходили, чего уж говорить. Доходили и до неё, некоторые земляки даже высказывались открыто в глаза. Но говорить можно всякое, язык без кости. И уж тем более людская молва не знает преград или запретных тем.
Однако точно никто не знал, что и как. А если и заговаривал с ней, намекая на грех девичий с барином, то она лишь смотрела отрешённым взглядом на говорившего.   Делала вид, словно не о ней речь шла,  не слышала и не слушала тех разговоров, мимо ушей пропускала те слова. Так и остались догадки одни. И, слава Богу!
Одному Господу ведомо, что и как оно было. А что подвластно Богу, то не дано простому смертному.
…В тот день Евдокия возвращалась с охоты домой. Переправилась через Днепр, лодку оставила в укромном, одной ей известном месте, закрепила за ствол старой ветлы, что густо уронила ветви в днепровскую воду у небольшой, узкой заводи, поросшей аиром да камышами. Расправила прижатый плоскодонкой камыш, предварительно распушив его, свела в едино аир, чтобы со стороны реки лодку видно не было. Сошла на берег.  Ещё раз убедилась, что и  отсюда  не заметно: её закрывали густые заросли лозы, густо проросшие крапивой и репейником.
Три зайца, две куропатки – вот тот небогатый трофей, что добыла девушка к столу на том берегу Днепра. Силки снова расставила там же. Берданку-дробовик несла в руках, наготове, в надежде подстрелить, если повезёт, дичь по дороге в деревню. Уже такие случаи бывали у неё. А всего сильней опасалась раненого волка-одиночку. Говорили в деревне, что видели его несколько раз у поскотины. И вроде как он задрал вначале недели двух молочных коз у местного дьячка, которые были навязаны за огородом на облоге. Евдокия знала, насколько опасной может быть встреча раненого зверя с человеком.  Вот и держала ружьё наготове. 
Барин Сергей Сергеевич Труханов появился неожиданно: вышел на поляну почти одновременно с девушкой. С ружьём на плече, подпоясанный патронташем, с  пустым ягдташем, в шляпе, высоких сапогах, стройный, выглядел настоящим охотником, сошедшим с картинки, которая висит в прихожей барского дома. Девушка иногда из кухни проникала в покои господ для интереса, вот и запомнила.
Видный барин, красивый. Была в нём  что-то такое, чего не было у местных мужиков. Евдокия не раз слышала, как судачили бабы на кухне, восхищаясь хозяином. Да и она была не без глаз, видела, каким мужчиной был Сергей Сергеевич. Чего греха таить: не раз в мыслях представляла себя в его объятиях. И не диво: девичий возраст требовал своего, грезилось, мечталось, как и иным молодым людям. Чем же она хуже?
А тут вдруг такая встреча.
Она стояла с ружьём в руках, завороженная необъяснимой силой и притягательным образом барина. Сергей Сергеевич тоже застыл, с интересом разглядывая удивительной красоты девушку. Он  уже давно приметил её среди прислуги, но всё не было случая. И, вот здесь  на полянке, на берегу Днепра они интуитивно почувствовали взаимное влечение, не сговариваясь, пошли навстречу друг другу, почти синхронно сбрасывая с себя охотничью амуницию.
Это была единственная встреча. Больше они не встречались, даже не разговаривали, хотя и виделись иногда в господском доме, сталкиваясь неожиданно лицом к лицу то в одном, то в другом месте. 
Но, ни слова, ни намёка. Будто и не было той мимолётной, страстной близости между ними.
Кается ли Дуня за  свой поступок, за то движение навстречу барину? Нет! Она прекрасно понимала тогда и осознаёт сейчас, что тот душевный порыв перечеркнул её будущее, как невесты, чьей-то жены. Клеймо «порченая!» останется на ней навсегда. Его не смоешь, не сотрёшь. Ни о каком сватовстве и замужестве уже не может идти и речи. Разве что какой-нибудь вдовец с кучей детишек позарится, да и то от нужды и безысходности.
Но, то движение-порыв было по велению души и сердца, без элементов насилия и унижения, то есть, по любви. Значит, бывает и такие факты и события  в людской судьбе: мимолётные, но с истинным чувством, трепетным,  светлым, о котором не стыдно вспоминать, который приятно воскрешать в памяти. О котором не каются. А, напротив, вспоминают, как  самые прекрасные мгновения в жизни, ради которых и стоит жить. И если есть такие мгновения, значит, жизнь прошла недаром, была полна самым чистым и светлым чувством – любовью.
Она ещё чувствует, знает откуда-то, что такие счастливые случаи не могут длиться вечно, и они скоротечны, как та встреча. Ибо ощущения постоянного счастья может не выдержать сердце – оно остановится от избытка его. Вот поэтому Господь и дарит людям мгновения счастья, только мгновения. Но их, мгновений, вполне достаточно, чтобы подпитывать ими себя всю оставшуюся жизнь. Помнить, в любой миг иметь возможность воскрешать в памяти ту встречу, единственную, но какую богатую на чувства. И радоваться, истинно радоваться, отодвинув куда-то на задворки человеческого сознания все горечи, беды, которые всегда сопровождают человека по жизни. Все эти невзгоды легко преодолимы, если есть любовь. Так оно, именно так! Это прекрасно ощутила, примерила и опробовала на себе  Евдокия Гурьянова. У неё в жизни любовь была! Пусть маленький отрезок времени, всего лишь мгновение. Но любовь была! Впрочем, почему была? Она есть, она сохранилась в потаенных уголках души, в сердце. И ещё она откуда-то знала, что те люди, которые почувствовали вот эти мимолётные, но такие притягательные, милые, жизнеутверждающие чувства любви – это избранные счастливцы, люди,  помеченные Богом. Только Всевышнему под силу одарить человека неземными благами. А любовь и есть благо внеземное.
Она счастлива, безумно рада, что Господь не минул её, снизошёл в своей благодати к ней – простой деревенской девчонке.
Евдокия в очередной раз глянула на дорогу, где исчез Петя, улыбнулась мыслям.
- Эк, куда меня занесло, - и снова наладилась вспоминать.
А тут бабушка Надя…
Вот потому-то и бросилась стремглав в барские покои, мгновенно откликнулась быть кормилицей маленькому барчуку, предложила себя. А уж волновалась так, что не передать словами! Ведь в соперницах была жена панского садовника.
И снова она признательна Господу Богу, что судьба благоволила к ней: барыня доверила кормление своего ребёнка деревенской девке Евдокии Гурьяновой.
Кормилица барчука – это был новый статус Дуси.
Она потом находила в барчуке одной ей известные и жизненно необходимые ей же черты у чужого по сути ребенка. Именно это держало её, придавало силы ощущать себя полноценной, не ущербной, не обделённой радостью материнства  женщиной. 
Она благодарна Петюне и за то, что, находясь неотлучно при нём, обучилась  грамоте, была допущена до барской библиотеки, познала удивительные ощущения от чтения книг, увидела иной мир, недоступный до этого случая. Этот книжный мир перевернул  представление о жизни вообще, о её жизни в частности.  Она стала смотреть на окружающих совершенно другими глазами, взглядом не той, забитой деревенской девки, а глазами грамотной современной женщины. И если Евдокия не могла встать в один ряд, не могла поставить себя  на один уровень с барами, то уж ущербной, обделённой, оскорблённой и униженной себя не считала и не чувствовала. Она знала не только  цену себе, но и твёрдо знала своё место в жизни. И радовалась этому искренне. С чистыми и светлыми чувствами встречала каждый новый день.  Твёрдо уверовала в том, что он несёт для неё очередную прекрасную возможность ощущать себя живой, нужной, полезной не только себе лично, но и окружающим.
С отъездом Петра закрылась последняя страница прошлого,  которую она будет вспоминать.