Повести Тёмный фаворит и Особый случай

Александр Прилепский

«ТЁМНЫЙ ФАВОРИТ»

ОСОБЫЙ СЛУЧАЙ


 


исторические детективы


 
УДК
ББК




Прилепский А.Ф., «Тёмный фаворит», Особый случай.
Исторические детективы - М.: ООО «Аналитик», 2016. ; 401 с.

Московские бега всегда притягивали к себе не только спортсменов, коннозаводчиков и любителей лошадей. Частным сыщикам Алексею Лавровскому и Сергею Малинину нередко приходится встречать респектабельных господ, готовых за большие деньги на любые преступления.
Продолжение исторических детективов «БЕГА», «ПОСЛЕДНЕЕ ДЕЛО «ВАЛЕТОВ» и «ГАЛОПОМ К СТОЛБУ».

ISBN    978-5-905675-82-9




© Прилепский А.Ф., 2016
 
Содержание

« ТЁМНЫЙ ФАВОРИТ»
Глава 1  Бдительный приёмщик ........... .................5
Глава 2  Где искать «доброжелателя»?.................15
Глава 3  Отец русской графологии........................24
Глава 4  О чём пишут газеты.................................31
Глава 5  Чувырло братское....................................47
Глава 6  Седой барин..............................................51
Глава 7  Петербургский сыщик.............................60
Глава 8  Крупное пари и «тёмные глаза».............67
Глава 9  Своим отказывать нельзя........................78
Глава 10 Три возраста в одной постели................88
Глава 11 «Чёрная банда»........................................94
Глава 12 Пустые хлопоты....................................106
Глава 13 Министерские дрязги............................124
Глава 14 Гусар всегда гусар.................................131
Глава 15 Прерванный спектакль.........................142
Глава 16 Не о чем нам разговаривать!................147
Глава 17 Хозяин столицы доволен......................155
Глава 18 Большой Московский...........................162
Глава 19 Бег и перебежка.....................................170
Глава 20 Клин клином вышибают.......................180
ОТ АВТОРА (вместо эпилога)............................191

ОСОБЫЙ СЛУЧАЙ
Глава  1 Билеты Дюнкеля.....................................203
Глава  2 Начальник и помощник.........................215
Глава  3 Веяние времени......................................224
Глава  4 У «Яра»...................................................237
Глава  5 Глава  6 Деньги от вице-президента...................266
Глава  7 Вы, что творите?!...................................286
Глава  8 Остроумное решение.............................296
Глава 9 Фридрих имя распространённое............310
Глава 10 «Золотая жатва»....................................325
Глава 11 Понаехали тут........................................335
Глава 12 «Блинник» - благотворитель................341
Глава 13 «Дядя Фриц» и его шайка.....................350
Глава 14 Финансовый гений................................362
Глава 15 «Гамбургские блины»...........................371
Глава 16 CARDIAC ARREST..............................381
Глава 17 Закрытие сезона....................................389
ОТ АВТОРА (вместо эпилога)............................398
















«ТЁМНЫЙ ФАВОРИТ»

 

Глава 1
БДИТЕЛЬНЫЙ ПРИЁМЩИК
В пятницу 29 июля 1883 года приёмщик 2-го отделения Московской городской почты Новиков сортируя утреннюю выемку, обратил внимание на полтора десятка «открытых писем», доставленных письмоносцем из почтовых ящиков на Грачёвке. Они были адресованы разным лицам, написаны тремя разными почерками, но по содержанию не отличались.
Милостивый государь!
Известно ли Вам, что Большой Императорский приз в минувшее воскресенье был «выигран» рибопьеровским Витязем исключительно благодаря сговору наездников и владельцев лошадей?
Какой позор для Московского бегового общества, носящего почётное наименование «Императорского»!
Прочитав подобное, Новиков возмутился. Был он заядлый лошадник и игрок. В прошлое воскресенье сам поставил в тотализаторе на Витязя трёшницу и получил десять с полтиной. Поэтому Витязя искренне считал лошадью замечательной. Нечего всякое гнусное враньё адресатам доставлять, решил он. Покопавшись в инструкциях и приказах, нашёл циркуляр Почтового департамента МВД десятилетней давности, разъясняющий «Временные постановления по почтовой части».  Отыскал в нём соответствующий параграф: «Содержание открытого письма не должно содержать в себе чего-либо противного законам, общественному порядку, нравственности и приличиям. Не удовлетворяющие этому требованию письма не отправляются по назначению».
Он доложил о неприличных письмах главному  приёмщику титулярному советнику Воробьёву, который служил недавно и прислушивался к мнению более опытных подчинённых. Воробьёв отправил открытки вместе с соответствующим рапортом управляющему городской почтой коллежскому асессору  Вильчину. Тот всю жизнь придерживался правила «как бы чего не вышло», и поэтому незамедлительно переправил их вышестоящему начальнику - московскому почт-директору действительному статскому советнику Подгорецкому, а тот, с нарочным, послал их в канцелярию генерал-губернатора... Ближе к вечеру анонимные «открытые письма», вместе с кипой рапортов и отношений, пройдя через руки десяти-двенадцати чиновников различного ранга, легли на стол самого Долгорукова. Хозяин столицы, ознакомившись с ними, вздохнул и вызвал одного из своих доверенных людей - Голикова:
- Опять в беговом обществе, президентом которого я имею несчастье состоять, скандал. Вы, голубчик, разберитесь с этим. Выясните, кто и с какими целями воду мутит. Только имейте в виду, дело это весьма деликатное. Ведь среди обыгранных Витязем лошадей одна принадлежит герцогу Лейхтенбергскому, а другая - министру Императорского двора Воронцову-Дашкову... В воскресенье, с утречка пораньше, жду вас с докладом.

Как и любой редактор, Алексей Лавровский от вызова в цензурный комитет ничего хорошего не ждал. Тем более что причина ему была известна.
Еженедельный спортивный журнал «Беговые и скаковые известия» пользовался у москвичей спросом. Его охотно покупали коннозаводчики и спортсмены, наездники и жокеи, игроки и просто любители лошадей. За пять месяцев, минувших после выхода в свет первого номера, у журнала появилось много друзей. Но и недоброжелателей хватало. Одним не нравится, что пропагандируется всё новое - двухколёсные «американки», старт «с хода», общая дорожка, по которой можно будет запускать по восемь рысаков одновременно. Другие осуждали редакторов за «отсутствие патриотизма». Ещё бы! В споре о мастерстве русских и американских наездников они отдали предпочтение последним.
А какая-то госпожа Г.Г-на, читающая только заголовки, избрала «Известия» мишенью для своих насмешек. «Будильник», «Зритель» и другие
юмористические журналы её творения печатать отказывались. Тогда, лишь слегка переиначив стиль, она стала посылать их в Московский цензурный комитет.
Как-то, вгорячах, Алексей хотел было выяснить, что это за «Г.Г-на» такая и  потолковать с ней по-свойски. Но редактор «Московского листка»  Пастухов отсоветовал:
- Пренебреги. Нечего тебе связываться с полусумасшедшей старухой, которая в ретирадное место с глобусом ходит.
- С глобусом? - изумился Алексей. - Зачем?
- А из желания весь мир обосрать, - засмеялся Пастухов. - Она и в молодости на всю Москву склочным нравом славилась, а к старости, сказывают, совсем умом скорбная  стала. Везде крамола ей видится. Глафиру Грындину с Пятницкой все редактора знают, да не трогают. К тому же, примета такая имеется: у того, на кого она кляуз не пишет, дела плохо идут...
На днях свои люди предупредили Лавровского, что на имя председателя цензурного комитета статского советника Фёдорова поступил донос по поводу заметки «Продажный приз». Не могут, дескать, призы Императорского Московского общества любителей конского бега быть продажными. Следовательно, редактора либо дилетанты, незнающие о чём пишут, либо злонамеренные клеветники.
Конечно, доказать председателю цензурного комитета, что ничего крамольного в заголовке нет, нетрудно. «Продажными» официально называются призы победители которых сразу же продаются с аукциона. В любом беговом и скаковом обществе они разыгрываются по несколько раз за сезон. Заводчики и спортсмены это одобряют. Им предоставляется возможность купить не «кота в мешке», а лошадь увиденную в езде собственными глазами. Да и публика очень любит гандикапы. Увлекательное зрелище. Ведь чем дороже оценивает владелец свою лошадь, записанную на «Продажный приз», тем длиннее ей назначается дистанция. Каждые двести рублей, добавленные к первоначальной стоимости установленной условиями приза, увеличивают её на десять саженей.
Фёдоров далеко не глуп. Разумеется, поймёт, что письмо написано изнывающей от безделья склочницей. Плохо другое. У Лавровского с постоянным цензором сложились доверительные отношения. И тот заранее визируя большие статьи, дозволял печатать хронику, отчёты о бегах и скачках без предварительного просмотра. А это грубое нарушение законодательства о печати. За него могут редактора и к суду привлечь. Да и цензору от начальства нагоняй грозит. Был бы сейчас в Москве Пастухов, приятельствующий с Фёдоровым, он бы замял скандал. Но Пастухов недавно уехал на ярмарку в Нижний Новгород, где издавал приносящую большую прибыль сезонную газету «Нижегородская почта».
Алексей взглянул на часы. Пора ехать. Сел в пролётку и распорядился:
- На Воздвиженку, Семён. В цензурный комитет.
Семён Гирин, в недавнем прошлом простой извозчик, а сейчас кучер, репортёр и заведующий конторой «Известий», слегка шевельнул вожжами и гнедой Чудак с места пошёл полной рысью.

На Тверской, возле генерал-губернаторского дома, Алексей увидел вице-президента бегового общества Колюбакина. Тот, бурно жестикулируя, обсуждал что-то с немолодым блондином богатырского сложения с холёными усами.
- Останови, Семён. Вдруг, да и поможет чем Александр Васильевич? У него связи большие.
Колюбакин встрече очень обрадовался:
- Не поверите, но мы только что вас вспоминали.  Содействие ваше необходимо. Незамедлительно требуется разыскать мерзавцев, клевещущих на наше общество.
Ну вот, грустно подумал Алексей, мало мне своих забот. По опыту он знал - отказаться не удастся.
- Не взыщите, Александр Васильевич, но мы с Малининым частным сыском больше не занимаемся. По журналу хлопот полон рот. Вот сейчас в цензурный комитет еду. Кляузу на нас написали.
Выслушав рассказ Алексея, Колюбакин чертыхнулся:
- И откуда только такие стервы берутся! Но, надеюсь, всё обойдётся благополучно.
- Не уверен. Председатель цензурного комитета, почему-то нас с Сергеем невзлюбил. Опасаюсь, направит дело в суд. А это в лучшем случае штраф, в худшем - временное приостановление издания.
- Недоразумение с цензурой я берусь уладить, - приятным сочным баритоном сказал молчавший до сих пор блондин.
- Да ведь я забыл вас познакомить, - спохватился Колюбакин. - Это редактор нашего бегового журнала Алексей Васильевич Лавровский, а это...
- Андрей Климентьевич Голиков, - представился блондин.
- Чиновник особых поручений при генерал-губернаторе, - добавил Колюбакин.
- Наслышан о вас, - улыбнулся Лавровский, пожимая руку Голикову. - Рад нашему знакомству.
Его слова не были данью вежливости. Голиков, действительно, личность в Москве весьма известная.
... Более четверти века служил он в секретном отделении канцелярии генерал-губернатора, где ему поручали самые щекотливые дела.  Так, лет пять тому назад, разоблачил он злоупотребления в губернском тюремном замке. Голикова пытались подкупить, но он решительно отказался от взятки. Смотритель замка и его помощник угодили под суд.
Недавно Долгоруков назначил Голикова чиновником особых поручений и ревизором врачебно-полицейского комитета, осуществляющего контроль за домами терпимости и проститутками. После первых же его проверок десяток публичных домов, где нарушали установленные правила, был закрыт. А нескольким чиновникам врачебно-полицейского управления и участковым приставам, прикормленным хозяевами борделей, пришлось расстаться со своими «доходными местами».
Но прославился Голиков не только служебной деятельностью. Он был одним из лучших московских гитаристов. Притом одинаково восхитительно играл как на шестиструнной, так и на семиструнной гитарах.
Малинин, сам не плохой гитарист, с восторгом рассказывал, что реши Андрей Климентьевич избрать карьеру виртуоза-концертанта, то его выступления собирали бы публики не меньше чем концерты пианиста Николая Рубинштейна и скрипача Василия Безекинского.
- Талант! - восхищался Сергей. - Концертами мог бы тысячи зарабатывать. Но он от выступлений напрочь отказывается. Играет только на вечерах у друзей и, иногда, на раутах у Долгорукова. И платных уроков не даёт, хоть желающих не счесть. А заметит в ком искру божию, то бесплатно с ним занимается...
- С цензурой я договорюсь, - продолжал Голиков. - Но услуга за услугу. Не откажите нам с Александром Васильевичем в помощи.
- Да зачем я вам нужен? - спросил Лавровский. - Вы, как я слышал, и сами сыщик первостатейный.
- Не стану скромничать - определённые способности имею. Только я специалист по финансовым и служебным злоупотреблениям, а по лошадиной части профан. Дело же, которое мне поручил его сиятельство, связано с бегами. Некто неизвестный нам отправил письма без подписи пятнадцати почтенным членам бегового общества. Правда почтовые служащие проявили похвальное рвение и перехватили их. Ещё одно, более развернутое письмо получил господин Колюбакин. Во всех этих письмах идёт речь о розыгрыше Большого Императорского приза. Аноним обвиняет графа Рибопьера в подкупе наездников.
- Что?! - возмутился Алексей. - Утверждать подобное может или полный идиот или подлец.
- Александр Васильевич то же так полагает. Я склонен вам верить. Но его сиятельству нужны доказательства, - последнее слово Голиков произнёс по слогам. - Надеюсь, не откажитесь помочь мне их найти?
- Само собой.
- Ну, тогда поехали в цензурный комитет. А по дороге ознакомьтесь вот с этим, - Голиков достал из небольшого сафьянового портфеля конверт. - Весьма любопытное письмецо.

Глава 2
ГДЕ ИСКАТЬ «ДОБРОЖЕЛАТЕЛЯ»?
Сколько же подлецов вокруг, думал Лавровский, читая письмо.  Правильные слова произносит, к национальной гордости и справедливости взывают. А сами врут нагло и беспардонно.
Милостивый государь
Александр Васильевич!
Будучи истинным патриотом своего Отечества, я восхищаюсь творением незабвенного графа Орлова-Чесменского - чистопородными орловскими рысаками. И как больно видеть, что на бегах, бывших всегда уделом настоящих спортсменов, восторжествовал тлетворный дух купли-продажи. Я имею в виду сговоры, подкупы и другие недостойные деяния ставшие повседневными.
В минувшее воскресенье 24 июля был продан Большой Императорский приз. Почётный приз, который в разное время выигрывали ознобишинский Кролик, кожинский Потешный и хреновской Бедуин, достался, на сей раз, Витязю. Единственное «достоинство» этого жеребца мешаной породы в том, что он принадлежит неимоверно богатому графу Рибопьеру. Клевреты этого петербургского хлыща отставной гвардейский поручик  Карл Петион и наездник Василий Ефремов подкупили всех соперников. Так наездники Пётр Полянский, ехавший на Зиме, и Александр Чебурок, ехавший на Индюке, получили от них по сто рублей. А Григорию Баранову за то, что он придержит непобедимого Турка, дали двести рублей.
Сговор состоялся вечером 20 июля на даче Рибопьера в Зыковском переулке Петровского парка. Какой позор для Московского бегового общества носящего почётное наименование «Императорского»!
И вообще, дача эта притон, которым полиции давно бы следовало заинтересоваться. Заманивают порядочных женщин и, опоив сиреневым крюшоном, бесчестят. Почтенных людей в карты обыгрывают.
Кроме того не следует забывать, что Петион личность крайне подозрительная. Из гвардии он был изгнан по политическим мотивам, как  потомок известного французского смутьяна жирондиста Жерома Петиона де Вильнёв, голосовавшего за смерть французского короля Людовика XVI .
На Вас, Александр Васильевич, как на вице-президента бегового общества, уповают все честные спортсмены.
                Доброжелатель
- Ох, уж эти «доброжелатели», - брезгливо поморщился Лавровский.  - Наша редакция тоже иногда письма с такими подписями получает. Мы их даже не читаем.
- Зря, - осуждающе покачал головой Голиков. - Далеко не каждый имеет смелость открыто выступить против беззаконий творимых сильными мира сего. Поэтому анонимные письма, зачастую, содержат очень ценные сведения.
- А ещё чаще полнейшее враньё. Как в этом письме.
- Но согласитесь, письмо написано человеком, знающим бега. Я, как уже говорил, не лошадник. Поэтому вчера вечером полистал кое-какие книги, журналы спортивные. Оказывается Кролик, Потешный и Бедуин, в самом деле, когда-то выиграли Большой Императорский приз. Жеребец Витязь, действительно, не чистопородный орловец, а мешаной, так называемой «визапуровой» породы. Его отец Натурщик и мать Воструха несут в себе голландскую кровь.
- А разве это плохо?
- Понятия не имею. Ведь как я вчера вычитал, маститые заводчики до сих пор спорят, прав или не прав был ученик графа Орлова Василий Иванович Шишкин, когда в конце 20-х годов решил скрестить чистокровных орловцев Хреновского завода с голландскими кобылами.
- Несомненно прав! В то время кровь малорослых восточных жеребцов стала в наших рысаках преобладать над кровью крупных голландских и датских предков. Мельчать начали орловцы, да и резвость улучшаться перестала. Вот и пошёл Шишкин на такой смелый шаг, как вторичное прилитие голландской крови. Именно этому нынешний русский рысак обязан капитальностью форм и размашистостью движений. Вы посмотрите, какой громадный мах переда у потомков Визапура 3-го! Залюбуешься!
- Витязь, насколько я понимаю, потомок этого самого Визапура?
- Да. И по мужской и по женской линии.
- Вот видите, прав аноним, когда называет Витязя жеребцом мешаной породы. А это вполне достаточное основание, чтобы внимательно отнестись и к его утверждению о сговоре. Не секрет, там, где крутятся хорошие деньги, редко обходится без жульничества. Колюбакину не удалось доказать мне, что приз был разыгран честно. Может вы сумеете?
- Попробую. Андрей Климентьевич, вы бы Андрея Первозванного хотели получить?
- Странный вопрос. Укажите мне хоть одного человека, который не хотел бы.
Орден Святого Апостола Андрея Первозванного, высшая награда Российской империи, заветная мечта любого чиновника или офицера. Широкая голубая лента через правое плечо с золотым крестом возле бедра, восьми лучевая серебряная звезда с девизом «За веру и верность» на левой стороне груди красноречиво говорят окружающим, что этот человек достиг вершин служебного положения и имеет особые заслуги перед Отечеством, отмеченные лично императором. Правда, не все получают орден за собственные заслуги. Великие князья награждаются им при рождении.
- Ну, а если бы вам предложили: «Возьми деньги. Откажись от ордена в пользу другого»?
- Честно? Послал бы, куда подальше на чины не взирая.
- Это правильно... Так вот, для бегового наездника Большой Императорский приз то же самое, что для служилого человека высший орден. С одной только разницей - его не дают, а сами берут. Да не каждому он в руки дается. Вот, Саша Чебурок, с малых лет на дрожках и «американках». Ездок, как говорится, от бога. И хороший материал на конюшне Миндовского, где он служит, всегда имеется. Более сорока самых престижных призов на московских бегах Саша взял, а Большой Императорский - ни разу. Помню, в 79-м году, когда ехал он на Любезном, никто не сомневался - его приз. Первым фаворитом считался. Да не повезло. Выпал ему жребий по ближней дорожке бежать. Публика кричит, любимца своего приветствует. Особо соборный певчий Лавров усердствовал.
- Это тот, который спился и сейчас где-то на Хитровке обретается?
- Он самый. От его баса-октавы люстры дрожали. Вот Лавров спьяну и рявкнул: «Многие лета, жеребцу сему, многие лета»!
- Помню я эту историю, - улыбнулся Голиков. - Мне тогда Владимир Андреевич поручил регенту хора внушение сделать из-за непристойного поведения духовного лица в общественном месте.
- А Любезный жеребец нервный. Испугался он криков и, когда перед галереями проходил, заскакал. Чебурок, хоть и с трудом, но на правильную рысь его поставил. Однако время потерял. На три с половиной секунды малютинский Полканчик его обошёл... Чебурок добрейший человек, мухи не обидит. А после проигрыша целый день по Москве носился, певчего искал, чтобы измордовать. Мне этот пропойца, говорит, всю карьеру поломал. Как, дескать, я на покой уйду без  Большого Императорского? Как вы, полагаете, могли такого человека подкупить?
- Пожалуй, вы правы. Его сиятельство, между прочим, о Чебуроке тоже самого наилучшего мнения... А другие наездники? Мог  ли польститься на деньги Полянский? Сто рублей сумма не малая.
- А это смотря для кого. Полянскому, согласно договора с владельцем Зимы, причитаются десять процентов призовых. За второе место он получил более ста  десяти рублей, а за первое ему полагалось бы почти двести пятьдесят...
- Вот так, значит... А Баранов? Ему, как пишет аноним, дали две сотни.
- Ели бы сговор, действительно, имел место, то Баранову, не дали бы ни копейки.
- Почему?
- Турок, на котором он ехал, хорош только на длинных дистанциях. Когда надо бежать пять-шесть кругов, ему равных нет. А дистанция Большого Императорского средняя - всего четыре с половиной версты, то есть три круга.
Семён Гирин многозначительно кашлянул. Потом ещё раз.
- Ты хотел что-то сказать, Семён? - спросил Лавровский. И пояснил Голикову. - Это мой лучший репортёр, он же заведующий конторой редакции.
- Да, Алексей Васильевич. Враки, что двадцатого числа на даче Рибопьера сговор был. Ведь это Ильин день! Илья Федин именины, как всегда, в «Яре» отмечал. Все наездники у него собрались - и Чебурок, и Полянский с Барановым.
- А ты откуда знаешь? - поинтересовался Алексей.
- Да я там сам был. До утра, считай, просидели.
Некоторое время Голиков молчал. Видимо до этого версия о сговоре у него сомнения не вызывала. Но столь быстро сдаваться он не привык:
- Допустим, вы правы. Но тогда чем вызвано, что приз разыгран значительно тише, чем в предыдущие годы? Я посмотрел старые беговые календари: результаты у Наветчика, Размаха и  Полкана были значительно лучше. Например, Полкан прошёл дистанцию за семь минут тридцать шесть с половиной секунд, то есть на пятнадцать секунд резвее Витязя.
- Вы секунды сравниваете, а погоду, при которой они показаны, не учитываете, - возразил Лавровский. - А она в прошлое воскресенье была прескверная. Прошёл ливень, дорожка стала грязной и очень тяжёлой. Вот вам и  причина «тихих» секунд. Кстати, в 79-м году, из-за дождя и сильного ветра, резвость при розыгрыше Большого Императорского была ещё хуже - восемь минут полторы секунды. Полканчик тогда выиграл. Однако никому и в голову не взбрело обвинять его владельца Малютина в подкупе наездников.
- Убедили. Правда, теперь я совсем не представляю, где искать автора писем. Да и что побудило его к клевете понять не могу.   
- А у меня кое-какие предположения имеются. Искать мерзавца надо в окружении графа Георгия Рибопьера. Посудите сами. Адрес дачи указан правильно - Зыковский переулок Петровского парка. А ведь в «Адресной книге Москвы» его пока нет. Дачу-то он только в конце апреля приобрёл. Да и о Карлуше Петионе «доброжелатель» хорошо осведомлен: и о предке его знает, и о напитке любимом... А причины, могут быть какие угодно - зависть, месть, корысть...
Действительно, завистников у графа Рибопьера хватало. Ещё бы! Аристократ, богач, красавец и силач... К тому же жутко везучий. Всего четыре года как занялся он  рысистым и скаковым спортом. Однако добился уже таких успехов к которым другие долгие десятилетия стремятся. Первая же приобретенная им лошадь - серая Слава - «привезла» своему хозяину три приза. В том числе такие престижные, как «Приз Главного управления государственного коннозаводства» и «Долгоруковский».  Потом появился Витязь. В возрасте четырёх и пяти лет он бежал девять раз и в шести заездах приходил к призовому столбу первым. Нынешний летний сезон жеребец начал с победы в Большом Императорском...
Знатоки считали, что скоро на всю Россию прославится и скаковая конюшня графа: материал на ней классный, а тренером служит англичанин Митчель, услуги которого далеко не каждому по карману.
- Зависть это понятно, - согласился Голиков. - А вот месть? Кто и за что может мстить Рибопьеру?
- Георгий убеждённый холостяк. И в то же время большой «ходок» по женской части. Кстати Карлуша Петион в этом своему патрону ничуть не уступает, - объяснил Лавровский. - Что же касается корыстных причин, то они имеются много у кого. Цены на молодняк завода Петрово-Соловово, где родился Витязь, всегда были низкими. Теперь же, наверняка, подскочат вдвое, втрое. А барышникам оно надо? Да и игроки могли руку приложить...
За разговором не заметили, как подъехали к Московскому цензурному комитету.
- Семён, пока мы у начальства будем, потолкуй-ка с Митричем, - распорядился Лавровский. - Разведай, не пишут ли чего по интересующему нас вопросу.
Швейцар цензурного комитета Митрич был известен тем, что ежедневно, от первой до последней страницы читал все московские газеты. Особое внимание при этом обращал он на происшествия, уголовную хронику и слухи.

Глава 3
ОТЕЦ РУССКОЙ ГРАФОЛОГИИ
Такую важную особу, как чиновник особых поручений при генерал-губернаторе, томить ожиданием не положено. Тем более если он твой добрый приятель. Поэтому Фёдоров, хотя в кабинете находился посетитель, сразу принял Голикова.
- Подожди, Коля, - попросил он худенького, невысокого роста морщинистого старика в старомодном потёртом сюртуке. - Сейчас узнаю с чем Андрей Климентьевич пожаловал, да и поедем в «Славянский базар» завтракать.
- Лучше к Егорову, -  негромким тенорком предложил старик. - Таких блинов, как у него - в Питере днём с огнём не сыщешь.
Внимательно выслушав Голикова, председатель цензурного комитета махнул рукой:
- Ладно. Из уважения к вам, возьму грех на душу. Историю с выходом в свет журнала без разрешения цензора предадим забвению. А господину Лавровскому, тем не менее, следует сделать устное внушение. Заголовок «Продажный приз»  звучит весьма двусмысленно и может вызвать нехороший смех у читателей. Рекомендую впредь быть более осмотрительным. Вот гранки вашего завтрашнего номера. Я сам их прочитал, замечаний нет. Можете печатать журнал. Но не вздумайте самовольно хоть единую строчку добавить. Тогда и заступничество глубокоуважаемого мною господина Голикова не поможет.
Поблагодарив за понимание, Лавровский и Голиков стали прощаться. Но Фёдоров, слывший меломаном, остановил их:
- Андрей Климентьевич, вы сегодня вечером у Лопатина будете? Мечтаю ещё раз послушать ваши фантазии на шумановский  «Варум». В прошлую субботу вы играли их просто божественно! А может, чем  новеньким нас порадуете?
- Нет, Вениамин Яковлевич, - вздохнул Голиков. - Давно ничего не сочинял. Не до музыки. У его сиятельства для меня вечно находятся срочные дела. Не знаю даже, попаду ли сегодня к Лопатину. Нам с господином Лавровским, к завтрашнему утру, надо разыскать неких анонимов, рассылающих по городу возмутительные письма.
- Найти анонимов? - хитро прищурился Фёдоров. - Тогда вам без содействия опытного почерковеда не обойтись.
- Графология? - пренебрежительно поморщился Голиков. - По-моему, это такое же шарлатанство, как астрология и хиромантия.
Старик осуждающе покачал головой. А Лавровский возмутился:
- Ошибаетесь, сударь! Графология это наука. Полиция многих стран использует её в своих расследованиях. Изучение почерка позволяет судить о характере писавшего, его внешности, возрасте... Только у нас хороших графологов мало. На всю Россию двое. Да и те в Петербурге.
- Это вы о ком? - спросил  Фёдоров.
- Об Ахшарумове и Буринском.
- Буринского знаю. Он в журнале «Всемирная иллюстрация» служит. А про Ахшарумова в первый раз слышу, - Фёдоров незаметно подмигнул старику. - Это кто же такой будет?
- Да, вы, что?! Первейшего российского писателя не знаете?! - искренне изумился Лавровский. - Его уже лет двадцать все журналы печатают - «Отечественные записки», «Вестник Европы», «Нива»... С него, можно сказать, русский уголовный роман начался.
- И хорошо пишет? - продолжал допытываться Фёдоров.
- Замечательно. Вы почитайте его «Во что бы то ни стало». Не пожалеете!  Сюжет захватывает, изложение живое. Намного сильнее, чем «Петербургские трущобы» Крестовского.
Фёдоров рассмеялся и шутливо толкнул старика в бок:
- А ты, Коля, мне всё утро в жилетку плакался. Забыли, дескать, тебя читатели, всё уже в прошлом... Нет, Коля, помнят они тебя и любят... Господа! Позвольте представить вам моего давнего друга, замечательного романиста и графолога Николая Дмитриевича Ахшарумова.

О графологии Ахшарумов  мог говорить часами:
- Ещё Аристотель писал: «Как нет людей одинаково говорящих, так и нет людей одинаково пишущих». Изучая и сравнивая отдельные элементы письма - штрихи, буквы, слова, строки, нажим, наклон и многое другое - можно узнать о человеке практически всё: какого он пола и возраста, как выглядит, к чему склонен... Одну из первых графологических экспертиз, будет вам известно, провел римский историк Светоний.  В наши дни большой вклад в развитие графологии внёс французский аббат Мишон. Советую вам почитать его книгу «Тайны почерка».
- Честно признаюсь, предпочел бы почитать кого-нибудь из наших соотечественников, - сказал Алексей. - Не могут иностранцы понять особенности русского характера.
- Я давно работаю над такой книгой. Надеюсь, через несколько лет она обязательно увидит свет. Назову я её «Графология или учение об индивидуальности письма». Мы с помощником собрали бесценную коллекцию образцов почерков, сейчас занимаемся систематизацией.
Фёдоров то и дело поглядывал на напольные часы. Когда они пробили  полдень, не выдержал:
- Коля, нам пора ехать.
- Эх. Веня... Совсем не меняет тебя время. Как и в годы молодые для тебя  блины с тешей куда важнее пищи духовной.
- Насчёт блинов, Коля, ты первый предложил, - засмеялся Фёдоров.
- Ладно... Господа, давайте ваши письма и присаживайтесь поближе.
Все четверо склонились над письмом, адресованным Колюбакину. Алексей достал записную книжку.
- Какой интересный почерк... А это что такое? Понятно... Итак, приступим. Ровные, в основном, буквы говорят о молодости пишущего. Ему, ни в коем случае, не больше тридцати лет от роду... Очень мелкий, бледный почерк характерен для женщин, притом малокровных и хилых... О субтильности телосложения, кроме этого, говорят и знаки препинания - тонкие и мелкие... В конце строк три-четыре буквы опускаются немного вниз. Следовательно, автор среднего роста. Она брюнетка, так как строки приподнятые. А у блондинок они, как правило, ровные...
- Прошу отметить, что письмо написано под диктовку, - сказал Фёдоров.
- Веня, значит, ты тоже увидел некоторые странности в расположении...
- Коля, я далёк от графологии. Сужу по стилю и слогу. Не может так писать молодая женщина... Скорее всего, диктовал человек пожилой, где-то под шестьдесят. Он, скорее всего, или адвокат или литератор, пишущий для мелких газетёнок.
- Полностью с тобой согласен. С внешностью более-менее разобрались. Теперь о характере...  Строчная буква «н» написана как «п» и недостаточно вытянута.  Буква «е», следующая за ней, намного выше и закрывает её. Это указывает на развращенность и лживость натуры. Такие люди склонны злоупотреблять доверием окружающих и постоянно ищут мотивы для самооправдания. Вижу, по крайней мере, десяток подтверждений сказанному. Например, строчные «и» очень похожи на «л»...  Наклон букв в разные стороны говорит о капризности, а штыкообразность некоторых букв - о чрезмерной склонности к любовным утехам... А теперь займёмся открытыми письмами... Вполне очевидно, что вот эти пять, написаны той же самой брюнеткой... Две открытки писала молоденькая, лет шестнадцати-семнадцати, блондинка. Эдакая аппетитная пышечка, болтушка и хохотушка... А остальные принадлежат руке ещё одной блондинки - женщине бальзаковского возраста, высокой, сухопарой, очень близорукой. Она немка. Кстати, вот ещё что: смело можно утверждать, что все три женщины были под шафе.
- Коля, а о национальности ты каким образом узнал? - удивился Фёдоров.
- Всё просто, Веня, - улыбнулся Ахшарумов. - Только немка способна так исковеркать русский язык: «Милостифий касударь!»... Вот, пожалуй, и всё. Надеюсь эти, хоть и весьма неполные портреты помогут в вашем поиске. Только имейте в виду, ошибки при экспертизе не исключены. Недаром же знаменитый французский почерковед Крепье Жамен предупреждает нас: «Заключение графологии следует оценивать осторожно, пока не выработается точный научный метод исследования».
- Очень признательны вам, Николай Дмитриевич, - поблагодарил Голиков. - Не сомневаюсь, теперь мы обязательно найдём писавших письма.
Лавровский этой уверенности не разделял. Когда Ахшарумов говорил о молодой субтильной брюнетке, Алексею показалось, что он знает где её искать. Видел он несколько раз Петиона в обществе похожей особы: в Петровском парке, на бегах и у «Яра». Но при чём здесь блондинки? Карлуша, по его собственным словам, к женщинам этой масти склонности не имеет. Да и Рибопьер брюнеток предпочитает.

Глава 4
О ЧЁМ ПИШУТ ГАЗЕТЫ
По сияющему виду Семёна не трудно было догадаться - ему удалось узнать от швейцара нечто интересное.
- Кто пишет? Никита? - спросил Лавровский, имея в виду известного публициста Гилярова-Платонова, издающего газету «Современные известия»
В ней Никита Петрович постоянно кого-нибудь и за что-нибудь «пробирал»: коварный Альбион за его происки в Средней Азии; ассенизаторов, грохотом своих бочек, мешающих спать горожанам; папу римского за его антироссийские высказывания; фабрикантов сбрасывающих отходы в Москву-реку и Яузу; участковых приставов и околоточных надзирателей занимающихся поборами... Москвичи «Современные известия» охотно читали. Ведь их хлебом не корми, только дай посудачить о сильных мира сего. Весьма подходящее издание, чтобы ославить Рибопьера и Петиона.
- Не...
- Тогда «кислощейная газета» или «профессорская».
«Кислощейной газетой» москвичи прозвали «Русский курьер», издающийся фабрикантом искусственных минеральных вод и шипучих вин Ланиным, а «профессорской» - «Русские ведомости», среди авторов и читателей которых было много профессоров, учителей, адвокатов и прочей интеллигентной публики. Обе эти газеты неоднократно заявляли, что являются принципиальными противниками азартных игр, способствующих обнищанию народонаселения, распространению пьянства и разврата, росту преступности. Громкий скандал на бегах для них тема благодатная.
- Опять не угадали, Алексей Васильевич. «Новости дня»!
Ежедневная газета «Новости дня» появилась недавно - два месяца назад. Первыми признали её «своей» игроки. Конечно не все, а только те, кто картам и бильярду предпочитает тотализатор. Дело в том, что в каждом номере имеется отдел «Конская охота». В нём печатаются отчёты о бегах и скачках, прогнозы, слухи, сплетни... Одним словом, всё, что имеет хоть какое-то отношение к явной и тайной жизни московских ипподромов. «Наш читатель это любит, - наставлял немногочисленных сотрудников редактор-издатель Абрам Липскеров. - Особо, ежели о любом событии рассказывать игриво и беззаботно». Именно в таком духе и была написана заметка «Бега в Москве 31 июля».
По городу бродят смутные слухи о каком-то неблаговидном событии, будто бы имевшем место в прошлое воскресенье при розыгрыше одного из самых почётных призов. Победил, дескать, жеребец, которому ещё рано состязаться с лучшими ипподромными бойцами. Первый фаворит проиграл ему семь с половиной секунд, а второй сделал проскачку. Кстати, выдача в тотализаторе оказалась неожиданно мизерной - три с полтиной. Поговаривают о каких-то письмах, полученных пятнадцатью почтенными членами бегового общества и вице-президентом Колюбакином. Соответствует ли всё это действительности, судить не берёмся.
Но никакие слухи и сплетни не помешают истинным любителем рысистых бегов в воскресенье 31 июля насладиться розыгрышем Большого Московского приза. Последний срок записи на него истекает сегодня в полдень. Пока записано девять лошадей. По мнению наших почтенных экспертов, наибольшие шансы на победу имеют серая кобыла Зима (едет П.Полянский) и вороной жеребец Лихач (едет Ф.Кузнецов). Правда выдача за них в тотализаторе предвидится не завидная - вряд ли, больше чем полтора - два рубля в беге, а в перебежке и того меньше. Те кто любят рискнуть, могут поставить на белого Витязя (едет В.Ефремов). Если он окажется у призового столба первым, то на рубль можно будет получить не меньше красненькой. Но как говорят умные люди, водку лучше закусывать маленькими белыми грибами чем большими чёрными тараканами.
- Что скажете? - Алексей вопросительно посмотрел на чиновника особых поручений.
- Несомненно, автор этой статейки связан с теми кого мы ищём. Иначе откуда ему известно о письмах пятнадцати членам бегового общества? Ведь они до адресатов не дошли.
- Поехали в редакцию «Новостей дня», - предложил Алексей.
- Езжайте один. Вам, как коллеге, легче будет разговорить Липскерова, а моё присутствие может только помешать доверительной беседе. К тому же мне надо заглянуть на службу.  Сегодня обер-полицмейстер заседание комитета проводит. А потом хочу по борделям прогуляться.
- Для пользы дела или удовольствия ради? - спросил Алексей, в очередной раз забывший о том, что собственный язык его главный враг.
Голиков не обиделся. Видимо уже привык к шуткам окружающих по поводу его службы:
- В интересах розыска лиц писавших письма.
Лавровский понял ход его мыслей. Письма, под диктовку пожилого мужчины, писали три женщины - бальзаковского возраста, молодая и совсем юная. Все под шафе. Между девятью вечера и семью утра, время выемки почты, письма были опущены в один из почтовых ящиков на Грачёвке. Местность эта известна на всю Москву обилием публичных домов.
- Так вы думаете, аноним нанял для переписки писем проституток?
- А почему бы и нет? Многие любят совмещать приятное с полезным.
- Любопытная версия. Только бесполезная. На Грачёвке около сотни борделей. Чтобы все обойти, недели не хватит.
- А я и не собираюсь все обходить... Алексей Васильевич, вы можете перечислить в каких московских призовых конюшнях имеются рысаки голицынского завода, а в каких тулиновские, охотниковские, кожинские?
- Разумеется. Иначе какой из меня редактор спортивного журнала?
- А надзиратели врачебно-полицейского комитета тоже не зря жалование получают. Любой из них, в списки не заглядывая, доложит вам в каких домах терпимости имеются негритянки, француженки, немки, датчанки, польки.
- Негритянка, как я слышал, на всю Москву одна. А вот немок много.
- Действительно, немок много. По состоянию на 1 июля сто десять. Но ведь нас с вами интересуют не все немки, а только бальзаковского возраста, высокие, сухопарые и очень близорукие... Думаю, найдём мы её.
Встретиться договорились часов в восемь в редакции Лавровского...
- Игроки? - спросил Семён у Лавровского, когда они остались одни.
- Скорее всего, друг мой, - кивнул Алексей. - Статейка появилась именно в «Новостях дня», а не в «Современных известиях или «Русском курьере», тиражи которых вчетверо больше. Очень похоже, что автору не столько Рибопьера с Петионом ославить хочется, сколько убедить играющих не ставить в воскресенье на Витязя.
- На их месте я бы ещё заметочку в «Листке» попробовал тиснуть. Его беговая публика очень любит.
- Правильно мыслишь. Придётся мне туда зайти. А ты, друг мой, покатайся по городу. В «Перепутье» загляни, в бильярдную «Мира», «Молдавию», буфет на Брестском вокзале. Потолкуй с букмекерами. Только осторожно.
- Само собой. Я, как вы учили, тихомолком разнюхаю.

До редакции «Московского листка» идти долго не пришлось. Недавно она перебралась с Софийской набережной на Воздвиженку. Пастухов снял целый этаж в доме купца Алексеева в Ваганьковском переулке. Здесь вполне хватило места и для многокомнатной квартиры Николая Ивановича и для редакции.
... В последнее время дела «Листка» пошли в гору. Особенно после того, как Пастухов придумал рубрику «Советы и ответы». Коротеньких, в три - пять строчек, заметочек, как огня боялись фабриканты, допекающие рабочих незаконными штрафами; хозяева магазинов и лавок, торгующие залежалым товаром; трактирщики, кормящие посетителей всякой дрянью; полицейские, занимающиеся поборами... На всю Первопрестольную опозорит! Притом назовёт не по фамилии, а по приметам или известному всем прозвищу. Так, что и к суду его не привлечёшь. Нравится простому народу и содержание «Листка» и бумага на которой он печатается. Пастухов стал использовать только те её сорта, которые годятся на самокрутки. Сделал он и ещё один умный ход. У главного соперника - «Русских ведомостей» - подписная плата с доставкой по Москве на год девять рублей, а у «Листка» - на рубль меньше. Вот и растут от номера к номеру тиражи, а от желающих дать объявления, как говорится, отбоя нет...
Фёдор Иванов, замещавший уехавшего на Нижегородскую ярмарку Пастухова, встретил Лавровского приветливо. Они были приятелями, нередко покучивали у «Яра», в «Стрельне» и «Золотом якоре».
...Покутить Иванов любил. Иногда даже чересчур. Но только после того, как лично, от первой до последней строчки, прочитает весь номер. Сперва корректуру, потом оттиски полос. Обязательно дождётся когда отпечатают первый экземпляр тиража, чтобы ещё раз убедиться в отсутствии «ляпов». Однажды это спасло «Листок» от больших неприятностей.
На первой полосе шла правительственная телеграмма: «Высочайший двор отбыл в Гатчину». При печати в матрице запала буква «д». Нетрудно представить, что ожидало редактора-издателя не заметь этого Иванов...
- Устал я, Лёша, без Николая Ивановича, - посетовал Иванов. - Как назло ничего интересного в городе не происходит. В последних пяти номерах ни одного «гвоздя».
- Ничего, я тебя на днях порадую, - пообещал Лавровский. - Интересный материал наклёвывается... А как мой протеже?
Протеже Лавровского был Серёжка Емельянцев. которого за пьянство выгнали из «Русских ведомостей». Он клялся и божился, что бросит пить. Алексею стало его жалко и он упросил Пастухова взять Серёжку в «Листок».
- Да, вроде, ничего. Он у меня отвечает за пожары и спортивный отдел. Перо у него, между прочим, бойкое. Да ты сам почитай, - Иванов протянул Алексею оттиск третьей полосы.
Лавровский бегло посмотрел статьи и заметки под рубрикой «Бега и скачки». Одна из них - «По мнению знаменитости» - сразу привлекла его внимание. В ней рассказывалось, что по приглашению Главного управления государственного коннозаводства в Россию приехал известный американский тренер Чарльз Марвин. Предполагается, что он возглавит Хреновскую школу наездников. В минувшее воскресенье, будучи проездом в Москве, американец посетил бега и пришёл в восторг от наших орловских рысаков Лихача, Индюка и Зимы. Особое впечатление произвёл на него пятилетний гнедой Прасол завода графа Воронцова-Дашкова. По авторитетному мнению мировой знаменитости именно он, вне конкуренции, выиграет Большой Московский приз.
- Федя, у тебя в запасе про бега, что-нибудь найдётся?
- Разумеется.
- Тогда сними «По мнению». Сплошное враньё.
- Как это враньё? - возмутился Иванов.
- А вот так! Марвин поехал не в государственный Хреновской, а в Новотомниковский завод Воронцова-Дашкова, где три недели будет учить заводских наездников новым методам заездки молодняка. В воскресенье на бегах он не был. Мы с Сергеем ещё в четверг самолично проводили его на Рязанский вокзал. Никто ему из наших рысаков не понравился. А таких лошадей как Прасол, по его мнению, известному заводчику и министру на своей призовой конюшне даже держать неприлично... Впрочем с этим я не согласен. Прасол жеребец хороший. Как ни как сын Петеля, внук самого Петушка. Силёнок, правда у него пока маловато, чтобы с Витязем и Зимой тягаться. Но через пару лет... Короче говоря, подвёл нас с тобой Серёжка.
- Вот так значит? - Иванов красным карандашом перечеркнул «мнение мировой знаменитости». - Только Емельянцев здесь ни при чём. Сам я виноват...
... Оказалось, ночью сидел Иванов с большой компанией в «Мавритании». Кто-то познакомил его с пожилым, очень представительного вида мужчиной, назвавшимся петербургским приятелем  Пастухова. Он то и предложил дать заметку о Марвине: 
- Неудобно получается, что ваша газета молчит о приезде такой выдающейся личности, как Марвин. Николай Иванович это не одобрит...
- Заметка у него уже была готова? - спросил Алексей.
- Нет. Он её при мне сочинил.
Перебрав кипу бумаг на столе, Иванов нашёл ресторанный счёт. На его обороте мелким каллиграфическим почерком без единого исправления была написана заметка «По мнению знаменитости».
- Как он выглядит, помнишь?
- Помню. Правда смутно. Лет шестидесяти. Высокий. Толстый - пудов семь весит, не меньше. Волосы, кажется, русые... На мизинце перстень с большим чёрным камнем... Зовут не то Алексеем Андреевичем, не то Андреем Алексеевичем...
- Федя, этот человек, скорее всего, причастен к очень тёмной истории. Если где его встретишь или что новое узнаешь - дай знать. А заметочку эту, я с твоего позволения, заберу.

В крохотной редакции «Новостей дня» на углу Тверской и Газетного переулка не оказалось никого кроме кассира Елены Евсеевны, симпатичной барышни лет двадцати с небольшим.
- За гонораром, наверное? - спросила она. Алексею действительно причиталось с газеты рублей двадцать - тридцать. - Огорчу вас. Касса совсем пустая. В наличии всего пятьдесят семь копеек.
- Значит такая уж у меня планида, - развел руками Лавровский.
- А я вам вот что посоветую. Попросите у Абрама Яковлевича записку к Аронтрихеру. Возьмёте себе пальто, сюртук модный.
Лавровский уже слышал, что хозяин магазина готового платья на Петровке Аронтрихер расплачивается с Липскеровым за объявления своим товаром - одеждой из скверного линючего лодзинского сукна.
- Господь с вами, Лена! Ходить в сюртуке от какого-то Аронтрихера?! Вот осмелюсь когда-нибудь пригласить вас в оперетку Лентовского. Так разве приятно вам будет видеть рядом с собой кавалера, одетого как огородное пугало?
- Не знаю - не знаю, - улыбнулась барышня. - У Лентовского я никогда не была. А очень хотелось бы.
Алексею эта барышня давно нравилась. При виде её всегда вспоминался ему «жестокий» романс, который замечательно, с надрывом, пел цыган Михай Фэгэраш:
А в глазах её карих
Сумасшедшинки пляшут.
И нет краше их
Во всём свете, нет краше!
Но от Сергея Малинина  слышал он, что Елена Евсеевна девица строгих правил и любые попытки поухаживать решительно отвергает. Есть у неё, мол, жених - солидный молодой человек, служащий на железной дороге. Про оперетку, подумал Алексей, похоже на намёк. Рискну! Попытка не пытка.
- В таком случае, разрешите вас пригласить. Куда прикажете заехать за вами в воскресенье к пяти часам?
- Сюда. Мы с матушкой в этом доме квартиру снимаем... Подождите, Алексей Васильевич, подождите... Я кое-что вспомнила...
Ну вот, мелькнуло в голове у Лавровского, сейчас найдёт десять причин для отказа.
Барышня взяла газету:
- Всё верно. В воскресенье в театре «Сатира и мораль» премьера. Дают «Прекрасную Елену». Играют Серафима Бельская и «король опереточных теноров» Саша Давыдов. Все билеты распроданы и барышники заламывают баснословные цены.
- «Прекрасная Елена»? - деланно удивился Лавровский. - Бывают же такие совпадения. Не иначе, знак свыше. А о билетах не беспокойтесь. Не сомневаюсь, Миша найдёт для нас с вами  парочку хороших мест. Хотя бы в директорской ложе.
- А кто такой Миша?
- Михаил Валентинович Лентовский. Мы с ним друзья... И заранее предупреждаю: если мы с вами вздумаем отказаться от ужина с ним - он смертельно обидится.
Барышня мечтательно улыбнулась:
- Подруги рассказывали, в буфете сада «Эрмитаж» какие-то необыкновенно вкусные пирожные.
- Они совершенно правы!  Таких восхитительных профитролей и эклеров, Леночка, я даже в Париже не едал. А какой крюшон готовит буфетчик Будаков! Берёт отборную спелую землянику и малину, заливает ямайским ромом...
Алексею часто не хватало умения вести с женщинами непринужденные беседы. Но сегодня его «понесло». Но тут настенные часы пробили четыре. И он вспомнил, что привело его в «Новое время».
- А я ведь к вам, Елена Евсеевна, по делу. Подскажите, кто писал сегодняшний беговой прогноз?
- Сейчас, - она принялась листать толстый журнал в котором ведётся учёт гонораров, выписанных авторам. - Ой, совсем забыла! Не записан он здесь.
- Почему?
- Это не наш сотрудник, а какой-то давний петербургский приятель Соколихи. Она сказала, он человек состоятельный и в наших копеечных гонорарах не нуждается.
... Соколихой, за глаза, все называли Александру Ивановну Соколову - пятидесятилетнюю даму со следами былой красоты на лице. В «Новостях дня» была она фактическим редактором. Липскеров особой грамотностью не отличался, поэтому всю литературную часть издания передоверил ей, оставив за собой только финансовые вопросы. Соколиха раздавала задания сотрудникам и авторам, правила материалы, делала макет номера. При этом умудрялась сама писать заметки и обзоры, рецензии и фельетоны. Даже романы.
У Лавровского отношения с ней не сложились. Однажды, сидя в компании знакомых литераторов, он довольно зло высмеял уголовные романы, автор которых скрывался под звучным псевдонимом «Синее Домино»:
- У неё громилы и домушники изъясняются исключительно на смеси французского с нижегородским. А половина проституток не иначе как в Смольном институте благородных девиц училась. Что-то мне на Хитровке и Грачёвке такая публика не встречается. Ни по тем притонам, видать, я хожу. Может адреса подскажет?
Все дружно рассмеялись. А Александра Ивановна обиженно поджала губы. Позже Пастухов сказал ему, что она и есть это самое «Синее  Домино»...
    Соколиха, конечно, могла бы рассказать многое об этом петербургском госте. Только ведь она со мной и разговаривать не станет, подумал Алексей. Когда встречаемся в типографии Левенсона, где печатаются «Известия» и «Новости», делает вид будто не замечает.
- Отродясь не встречал в наших редакциях человека не нуждающегося в деньгах. Как такие люди хоть выглядят? Лена, вы его сами видели?
- Видела, - барышня наморщила лоб, вспоминая.- Красивый мужчина, не смотря на возраст. Высокий, полный. Пышная русая шевелюра, без единого седого волоса. Чёрный сюртук по последней парижской моде сшит.  Важный такой! В петлице какая-то красная розетка, а на мизинце перстень с большим чёрным камнем.
- А как зовут?
- Соколиха называла его Алексеем Андреевичем. Нет, нет... Андреем Алексеевичем. Или всё-таки Алексеем? Не помню.
Ещё раз взяв с девушки обещание, что она будет ждать его завтра в пять часов, Лавровский, не без сожаления, покинул «Новости дня». Честно говоря, сейчас его мысли больше занимала красивая барышня, а не анонимные письма, газетные статейки и какой-то важный седой толстяк с розеткой ордена Почётного легиона в петлице.



Глава 5
ЧУВЫРЛО БРАТСКОЕ
Когда Лавровский подошёл к своей редакции из неё несся возмущенный голос Малинина:
- Ты кому баки забиваешь, мазурик?! Кому бороду шьёшь?!
Раздался звук увесистой оплеухи. Ещё одной. А потом из дверей, словно пробка из шампанского, вылетел смазливый чернявый парень в короткой поддёвке тонкого чёрного сукна и лаковых сапогах. Вслед за ним плисовый картуз. Чернявый поднял его, потёр ухо и, оглянувшись, прошипел:
- Ничего, я на тебя управу найду.
Жалоба мировому или приставу на мордобой в редакции нам совсем ни к чему, подумал Алексей. Слишком большие траты время и нервов. Попробую всё уладить.
- За что он вас, молодой человек? Вообще-то Сергей Сергеевич человек выдержанный...
- А твоё какое дело, чувырло братское? Пошёл на...
- Да ты, гляжу, наглец! - возмутился Алексей. - Придётся тебя вежливости поучить.
Но чернявый ловко увернулся и кинулся бежать. На углу Рахмановского переулка и Петровки вскочил в извозчицкую пролётку.  Как говорят, привычка - вторая натура. Поэтому Лавровский непроизвольно запомнил номер извозчика - 1100-й...
- Ты, что это разбушевался, друг мой? - спросил Алексей, войдя в редакцию. - Нам сейчас только полицейских протоколов и не хватает.
- Не будет никаких протоколов, Лёша, - заверил его Малинин. - Не побежит он жаловаться. Это мошенник. Сижу я, прикидываю, что на восьмую полосу поставить, «дырка» у нас там строчек на тридцать образовалась. И вдруг приходит этот тип, в сотрудники наниматься...
... Прекрасно понимая, что лошадников интересуют не только столичные  новости «Беговые и скаковые известия» обзавелись постоянными корреспондентами в Туле, Рязани, Тамбове, Ельце и других городах. А вот с ипподромов Полтавы, Таганрога и Харькова сведения поступали нерегулярно и с большим опозданием. В прошлом номере журнала Лавровский и Малинин дали объявление о том, что ищут в этих городах людей способных писать о бегах и скачках, пообещали неплохие гонорары, оплату почтовых и телеграфных расходов. Почти за неделю никто на объявление не откликнулся. А сегодня пришёл тот самый чернявый парень.
- Условия меня вполне  устраивают, - заявил он. - Разумеется нужен аванс.
- Для начала, неплохо бы посмотреть, как вы пишите, - сказал Малинин.
- Само собой. Кто кота в мешке покупает? Прихватил я статеечку одну, - он достал из кармана лист исписанный мелким каллиграфическим подчерком. - Вот, извольте.
- «Заметки провинциального наездника», - прочитал Малинин и обрадовался. - Так вы наездник?!  Это просто замечательно! Меня Сергеем зовут.
- А я Кушныр Григорий Григорьевич, - с чувством собственной значимости, важно сказал чернявый. - Да вы обо мне должно быть наслышаны. Я весной в Полтаве все призы взял.
О Грише Кушныре, считавшимся одним из лучших наездников на ипподромах юга и юго-запада России, Малинин не только слышал. Они были приятели. В декабре прошлого года Гриша пригласил их с Лавровским на крестины своего первенца Ефрема. Ведро горилки выпили они тогда под сало и солёные нежинские огурчики. Знал Сергей и то, что для Кушныра мука смертная браться за перо. На предложение писать в журнал наездник, смеясь, ответил:
- Да вы, шо з ума - розума зишли? Який из минэ писорчук?...
- Ну и яки будут пропозиции? - насмешливо спросил у чернявого Малинин.
- Чего? - не понял тот.
- Шо же ты, хлопец, ридну мову забув? Какие ваши предложения, спрашиваю?
- Двадцать пять рублей аванса, десять на расходы. И чтобы меня без правки печатали. А то написал я как-то отчёт в «Киевский листок», так его там переиначили, так всё переврали... Мне даже людям в глаза смотреть совестно было.
- Так у тебя и совесть имеется? Так, что же она тебе не подсказала, что врать нехорошо?
- Это вы о чём?
- А вот о чём! - Малинин отвесил ему оплеуху. - Ты кому баки забиваешь, мазурик?! Кому бороду шьёшь?!...
- Недолговечна слава, Лёша, - вздохнул Малинин. - Всего полгода, как от сыска мы отошли. А московские мазурики уже  забыли нас. Обидно, право.
- Спешу тебя обрадовать, - засмеялся Лавровский. - У нас с тобой появилась блестящая возможность напомнить им о себе.  К тому же это не мазурик, а «жорж». И скорее всего не московский, а петербургский.
Он подробно рассказал другу обо всём, начиная со встречи с Колюбакиным. Умолчал только о том, что завтра идёт с барышней в театр. Как-то не принято было у них хвастаться своими амурными делами.
- Не одобряешь, что я во всё это ввязался?
- Господь с тобой, Лёша! Ты ведь знаешь как я отношусь ко всякой сволочи, которая возле бегов крутится и ради денег на любую подлость пойти готова. Мне другое не нравится. Больно уж безнадежное дело. Отыскать этих прохвостов одно и то же, что иголку в стогу сена найти.
- А вот в этом, друг мой, ты заблуждаешься. Похоже один из них только что к нам сам приходил. Дай мне статейку, которую этот самозванец принёс.
«Заметки провинциального наездника» были написаны тем же самым мелким каллиграфическим подчерком, что и «По мнению знаменитости». Читателя ненавязчиво подводили к мысли: в воскресенье надо ставить не на Витязя, совершенно случайно выигравшего Большой Императорский приз, а на Зиму.
- Да, поторопился я этого прохвоста из редакции вышибить, - вздохнул Малинин.
- Никуда он от нас не денется, - успокоил его Лавровский. - Я номер извозчика запомнил. А вот с восьмой полосой, друг мой, дело плохо. Номер Фёдоровым уже подписан, мы ни единой строчки добавить не можем.
- Но, что же делать, Лёша? Полоса смотрится отвратительно.
- Дай-ка гляну... Ничего страшного. Разобьём текст на шпоны, переверстаем, поставим какую-нибудь виньетку покрупнее...

Глава 6
СЕДОЙ БАРИН
Извозчики, стоящие на площади у Брестского вокзала, Семёну Гирину обрадовались. Уважали они его. Ещё бы! Совсем недавно был таким же как они сами. А теперь на тысячном рысаке раскатывает, конторой в спортивном журнале заведует, репортёрствует, к уважаемым людям вхож. А не зазнался! Всегда лошадку подскажет на которую поставить одно и то же, что деньги в солидный банк положить. В случае чего и заступиться может. Весной помог он им избавиться от совсем зарвавшегося Быка. Тот, сговорившись с околоточным надзирателем и помощником начальника пассажирской станции, вздумал обложить извозчиков податью. Об этой неприглядной для полиции и железнодорожного начальства истории Гирин написал в пастуховский листок. Всего пять строчек появились в «Советах и ответах». Но и этого вполне хватило, чтобы помощника быстренько перевели, не то в Можайск, не то в Дорогобуж, а старого околоточного турнули из полиции. Новый набил Быку морду и строго-настрого запретил появляться на своей земле.
- Не обижают больше нашего брата? - спросил Семён у Нефёда Круглова, которого все местные извозчики признавали за старшего.
- Не... Новый околоточный мужик справедливый. Берёт, само собой, но по совести.
- Ну, чего у вас новенького?
Через несколько минут Гирин уже знал все новости. Вчера у купца провожавшего жену на смоленский поезд стырили лопатошник, а в нем было без малого полторы тысячи. Пассажиры жалуются, что в вокзальном буфете сёмга с душком, а смирновская сивухой отдаёт. В бильярдной «Мира» появился новый букмекер, какой-то Лёва из Бердичева.
- Это кто ему в таком хлебном месте обосноваться позволил? - поинтересовался Гирин.
- А он не сам по себе, - пояснил Нефёд. - От Михал Абрамыча работает.
... Букмекер Мишка Кацман, числящийся аптекарским учеником, за последние месяцы сильно приподнялся. Ходили слухи, что каждую неделю отстёгивает он по пятьдесят рублей кому-то из полицейского начальства. Вот и разрешили ему, дескать, посадить своих людей в вокзальном буфете, гостинице «Мир», портерной Пузатого, а околоточному приказали недозволенную игру не замечать.
Но Гирин догадывался, в чём тут дело. Сам слышал, как Малинин, в ответ на благодарности Кацмана за спасение от гнева всемогущего барышника Ильюшина, сказал:
- Мне, Миша, от тебя ничего не надо. А вот один мой хороший знакомый тобой очень интересуется. Ты уж постарайся быть ему полезным, в накладе не останешься. Зовут его Константином Гавриловичем.
Среди знакомых Малинина был только один Константин Гаврилович - начальник управления Московской сыскной полиции Муравьёв...
- Эх, умеют же люди устраиваться, - завистливо вздохнул круглолицый и румяный молодой извозчик. - Сиди весь день в трактире, да чаи гоняй. Одна забота - выигранные деньги со своих пристяжных собирать. Не жизнь, а малина.
- Молчи, дура некованая, -  беззлобно осадил его Нефёд. - Ты бы, Петька, на месте Михал Абрамыча враз прогорел. За помощниками, всеми этими Лёвами и Зямами, глаз да глаз нужен. Без знакомых знающих, опять же, не обойдёшься. И побегать приходится. Видел я сегодня, как он в буфет примчался. Весь в мыле! А потом в «Мир» побежал, в портерную...
Гирин насторожился:
- Никак случилось что?
- Видать, сведения верные получил, что кочергинская Зима Большой Московский приз всенепременно возьмёт. Сам посуди. С утра у всех букмекеров на неё рубль к четырём принимали, а сейчас... Кеша! Ты хотел, кажись, Зиму сыграть?
Коренастый угрюмый бородач проворчал:
- Хотел, да раздумал. Велик навар: за рупь - получить рупь двадцать.
- Сколько?! - изумился Гирин. - Неужели пять к шести Зима идёт?
Кеша молча кивнул.
- А Витязь? - продолжал расспрашивать Гирин.
- С утра был два к трём, а сейчас один к десяти. Это, видать, после того как  Михал Абрамыч газету почитал, - бородачь достал из кармана синего халата мятый номер «Новостей дня» и по слогам стал читать. - «Те кто любят рискнуть могут поставить на белого Витязя... Если он окажется у призового столба первым, то на рубль можно будет  получить не меньше красненькой. Но как говорят умные люди, водку лучше закусывать маленькими белыми грибами чем большими чёрными тараканами»... Это вы, неграмотные, газеты на самокрутки переводите. А жиды их кажное утро читают, чтобы русский люд ловчее дурить было.
Конечно, газеты сила большая. Но почему-то Семёну не верилось, что именно после бегового прогноза напечатанного в одной из них Кацман столь сильно изменил ставки. Нефёд Круглов окончательно убедил его в этом:
- Тебя, Кеша, послушать, так во всём евреи виноваты. Они и царя-батюшку убили, и цены на сено подняли, и холеру разносят. Анфиска-пирожница тебе не даёт, так и это их козни.
Извозчики дружно рассмеялись. Разбитная рыжая Анфиса, торгующая пирогами на площади, не отказывала никому из них. А вот Кешу она почему-то к себе не подпускала.
- Не в газете тут дело, - продолжал Нефёд. - Сказывают к Михал Абрамычу из «Перепутья» прибегал этот ... ну косматый такой, очкастый. Пошептались они о чем-то и Кацман, даже чай не допил, кинулся своим пристяжным указания давать.
Семён понял, что речь идёт о букмекере из трактира «Перепутье» вечном студенте Алексее Балясине, больше известном играющей публике как Лёха Курносый.

Трактир «Перепутье», как и всегда в разгар бегового и скакового сезонов, был переполнен: наездники, жокеи, конюхи, «жучки», игроки... Половой Кузьма сокрушённо развел руками:
- Вы уж извините, Семён Петрович, занят ваш постоянный столик-с. Скаковые гуляют-с.
- А кто? - поинтересовался Гирин.
- Ильенковские-с, - сказал половой, имея в виду служащих призовой конюшни известных харьковских коннозаводчиков, братьев Ильенко. - Ихняя кобыла-с вчера Большой трёхлетний приз взяла. Вот они и празднуют-с. Да вы не извольте беспокоиться. Я вам сей момент местечко найду. Вам любая компания всегда рада.
- Не надо. Я на минутку. Курносый здесь?
- Нет-с. Он попозже будет.
- С чего это ему в такой день на месте не сидится?
Половой замялся, отвёл глаза в сторону.
- Ты, Кузьма, не темни. Знаешь, за нами с Алексеем Васильевичем никогда не пропадёт.
Оглянувшись по сторонам и убедившись, что их не подслушивают, Кузьма зашептал:
- Сведения наиважнейшие Курносый разведал. Вот и побежал торговать ими. Дело, значить, было так...
... После утренней проездки заглянул в трактир наездник Полянский. Как обычно, сидел один. Неторопливо пил чай с монпансье. Потом к его столу подошёл какой-то седой барин. Раньше в «Перепутье» он никогда не появлялся. Не спрашивая разрешения присел и, что-то тихо сказал. Полянский сразу обрадовался, заулыбался. Разговаривали они минут пять. Потом барин протянул Полянскому конверт.
Когда наездник ушёл, незнакомец подозвал Кузьму. Заказав самого лучшего коньяка и лимонада, поинтересовался:
- Подскажи, любезный, у кого здесь на завтрашние бега поставить можно?
- У Курносого. Другие букмекеры ещё не пришли-с.
- А ты случайно не знаешь из какого расчёта он ставки на Зиму принимает?
- Знаю-с. Один к пяти.
- Недурственно, весьма недурственно. Сделай, братец, одолжение, пригласи его сюда.
Курносый долго ждать себя не заставил:
- Чем могу быть полезен, сударь?
Барин достал из туго набитого бумажника сторублёвку:
- На Зиму.
- Сколько поставить хотите?
- Что за странный вопрос? Разумеется, все.
Букмекер не смог скрыть растерянности.
- Впрочем, чего уж мелочиться, - барин снова достал бумажник. - Ставлю двести рублей.
Лёха Курносый, когда трезвый, соображает быстро. Если игрок, после того как посекретничал с наездником ставит  на его лошадь целых две сотни, значит в выигрыше не сомневается. Не на того напал, подумал Лёха, ищи других дураков.
- Я, сударь, человек честный, вам это любой подтвердит. Врать не стану, не располагаю такими средствами, чтобы ставку вашу взять. Больше чем красненькую принять не могу. Но подскажу солидных букмекеров, которые по крупному играют. Вот в «Мавритании»...
- Избавьте меня от своих советов, любезный, - поморщился барин. И негромко добавил. - Что за времена наступили? Крутится вокруг бегов всякая рвань безденежная. Ужас!
Допив коньяк пополам с лимонадом незнакомец ушёл...
- А у Лёхи глаза сразу загорелись, - рассказывал половой. - На этом дельце, говорит, легко хорошие деньги заработать можно. Пообещал мне пятёрку за молчание, а сам к Михал Абрамычу помчался. Потом собирался и к Сергею Савельевичу в «Мавританию», к Кузнецову на Башиловку, к Актёру...
Кузьма перечислил десяток крупных букмекеров.
- Понятно. А с чего ты этого господина седым барином прозвал? - Гирин достал записную книжку.
- Он не старый ещё, лет за сорок. Усы и брови чёрные как смоль, а голова совсем седая. А то, что барин это по повадкам видно. Сразу чувствуется, привык распоряжаться. И одет богато. Сюртук чёрный тонкого сукна. В галстуке золотая булавка с брильянтом. А в петлице георгиевская ленточка. Не иначе, как генерал. 
Потратив ещё несколько минут на расспросы Гирин выяснил, что роста незнакомец среднего, телосложения плотного, глаза у него голубые.
- О нашем разговоре никому ни слова, - предупредил Гирин и протянул Кузьме рубль. -  Держи. А от Курносого, чует моё сердце, ты ничего не получишь.
У входа в трактир Семён встретил Курносого. От того уже за версту разило водкой.
- Хотел я, Лёха, Зиму сыграть.
- Сколько угодно. Десять к одиннадцати.
- Да ты, что? - притворно изумился Семён. - Ведь ещё утром на неё один к четырём, а то и к пяти ставили.
- Так то утром, - Курносый пошатнулся и схватился за стену. - А сейчас Зима первый фаворит. Темнили её наездники, будь они не ладны. Но шила в мешке не утаишь. Слава богу не перевелись ещё на Руси такие умные люди, как Алексей Балясин.

Глава 7
ПЕТЕРБУРГСКИЙ СЫЩИК
Гирин знал, что Кузьме, давнему «агенту» Лавровского, можно верить. Он никогда ещё не подводил. Но, что-то в его рассказе настораживало. Не сходятся концы с концами.
Не секрет, многие наездники делятся сведениями с играющими. Одни из-за показного уважения, которое оказывают им. Другие падки на дармовое угощение. А кое-кто не прочь и лишнюю красненькую отхватить. Но Пётр Полянский не из таких. Льстивые похвалы ему ни к чему. И без них знает, что по мастерству и удачливости сравнялся с лучшими русскими ездоками. За последние пять лет только на столичных ипподромах выиграл он семнадцать больших призов. В прошлом году за искусную езду получил похвальный лист Московского бегового общества. К халявной водке равнодушен. Непьющий он. Ну разве, в праздник или с устатку примет одну-две рюмки. А что касается денег, так он их и честным путём зарабатывает побольше многих других.
Да и не верилось Семёну, что Зима может взять Бльшой Московский приз. В прошлое воскресенье видел в каком состоянии пришла она к призовому столбу. Вся в мыле. Старый наездник Герасев, с которым после бегов сидели у «Яра», только головой сокрушённо качал:
- Погубят лошадь. Она зимой в Питере каждое воскресенье бежала. Да ещё как! Резвейшей кобылой сезона была... Ей после этого роздых надо бы дать, а Кочергин её в Щигры отправил.
Хозяин Зимы Иван Кочергин был действительным членом созданного недавно в его родных Щиграх общества охотников конского бега.  Не смог он отказать себе в удовольствии похвалиться перед земляками одной из самых красивых и резвых кобыл страны. Из Щигров Зиму повезли в Курск, потом в Орёл, Елец, Тулу... Призы, аплодисменты публики и восторженные отзывы местных газет грели душу владельца. Но к началу летнего сезона в Москве лошадь, как говорят спортсмены, сильно «привяла».
Чего зря гадать, решил Гирин, спрошу лучше самого Петьку. Всё равно собирался к нему. Ведь он обещал для Чудака какую-то особенную копытную мазь, приготовленную из чёрных и красных земляных улиток, свиного и говяжьего сала, льняного масла, мёда, смолы, серы и ещё бог знает из чего...

Общественная конюшня Полянского находилась на Петербургском шоссе, на заднем дворе огромной дачи Сахновского.
Наездник только, что закончил работать молодую вороную кобылу. Едва он сошёл с дрожек, как конюхи кинулись распрягать лошадь. Полянский деловито распоряжался:
- Попону накиньте и ведите в денник... Сперва воды дайте, только всего несколько глотков, а потом уж сбрую снимайте...
- Да знаем мы, всё знаем. Ноги флюидом сами растирать будете?
- Сам... Здравствуй Семён! Давненько не заглядывал.
- Такая уж жизнь пошла, Петя. Кручусь как белка в колесе. А это кто же такая будет? Не видел я её у тебя раньше.
- Улыбка. От  Атласного и Защиты. Из Лопандина привели, с завода князя Голицына.
- Кочергин купил?
- Нет. Князь самолично распорядился, чтобы её мне в аренду отдали. Больно уж хорошо, говорит, мои кобылы у Петьки Полянского бегут... Я её по новому к призу готовлю. Ведь я недавно с американцем Марвином познакомился. Пригласили меня на обед в его честь данный...
- Наслышаны. Водки, сказывают, море разливанное выпили, не считая моэтов и шартрезов разных.
- Кто пил, а кто и о деле толковал. Преумнейший мужик этот американец!
- А ты разве по-ихнему понимаешь?
- Да откуда мне! Зато Фёдор Николаевич Измайлов, который заводом великого князя Дмитрия Константиновича заведует, по-английски без запинки чешет. Вот он и пересказывал мне, что американец говорил... Надумал я систему Марвина попробовать.
- На Улыбке?
- На ней. Ох и хороша кобыла! Со временем резвее Зимы будет, все призы мы с ней заберём.
- А как сейчас Зима?
Полянский сразу помрачнел:
- Не в порядке она. Просил я Кочергина, чтобы её с Большого Московского сняли. Да разве он послушает? А вот останусь «за флагом»,так меня ещё и виноватым сделает.
- Не в порядке? А все считают, что Зима приз вне конкуренции возьмёт. Одну её у букмекеров играют. Мишка Кацман на тебя ставки пять к шести принимает, а Курносый, вообще, десять к одиннадцати.
- Это они «Новостей дня» начитались. А там вечно всякую хрень пишут.
- Нет, Петя. Слухи ходят, будто утром в «Перепутье» ты сам об этом одному крупному игроку сказал. А он тебе тут же конверт с деньгами.
- Какой ещё игрок?!  Какой конверт?! - побагровел наездник. - Ты, Сёмка, думай, что несёшь! Я отродясь такими делами не занимался!
- Не кипятись, Петя. Знаком тебе такой человек? - Гирин достал записную книжку и стал читать. - Лет сорока, среднего роста, плотного телосложения, глаза голубые. Волосы седые, усы и борода чёрные. Одет в дорогой чёрный сюртук. В галстуке золотая булавка с брильянтом, в петлице георгиевская ленточка.
Полянский рассмеялся:
- Вот нынче публика беговая пошла! Следят за нашим братом наездником, похлеще чем старики за молодыми жёнами. Это не игрок... Обокрали меня зимой в Питере... Часы увели, папиросницу, бумажник. Часы очень жалко. Золотые, швейцарской работы, да и память. Их мне Миндовский подарил, когда я зимний трёхлетний приз на его Индюке выиграл. Заявил сразу в полицию, да толка мало. А сегодня сижу в «Перепутье»,  чай пью. Подходит какой-то важный седой господин...
...Незнакомец назвался полковником Волковым из петербургской сыскной полиции:
- Заезжал к вам на конюшню, да не застал. Подсказали мне, что вы в «Перепутье» чай пьёте. Хочу вас порадовать, господин Полянский. При обыске в квартире одного известного питерского блатер-каина найдены похищенные у вас вещи.
- И часы?! - обрадовался наездник.
- И часы.
- А как я могу получить их обратно? В Питер надо самому ехать?
- Это совсем не обязательно. Однако вам надо заполнить опросный лист; написать гарантийное обязательство об оплате почтовых расходов по пересылке вещей; взять в участке по месту постоянного проживания справку, подтверждающую вашу личность. Эти документы, вместе с прошением на имя начальника сыскной части Санкт-Петербургской полиции действительного статского советника Путилина, необходимо отправить заказным письмом. Ох, уж эти министерские крючкотворы! Навыдумывают, а полиция и потерпевшие выполняй... Держите. Здесь бланки всех требующихся документов, - он вручил Полянскому большой конверт.
Отрекомендовавшись страстным лошадником, полковник поинтересовался его шансами на победу в Большом Московском призе. Полянский не стал лукавить - победит Ефремов на Витязе.
- А он сразу после этого разговора хотел поставить у Курносого двести рублей, - усмехнулся Гирин. - Только не на Витязя, а на твою Зиму.
- Тогда ничего понять не могу, - развел руками Полянский.
- А чего тут понимать? Мошенник это, - Гирин перешёл на шёпот. - По большому секрету признаюсь тебе, мы с Алексеем Васильевичем сейчас ловим его по указанию самого генерал-губернатора. Но об этом никому.
- Понятное дело.
- Мне нужны бумаги, которые он тебе дал.
- Пошли в наездницкую, они у меня там. Заодно и мазь для твоего Чудака возьмёшь. Помни, мазать ею  копыта надобно каждый день. Когда кончится я ещё приготовлю.

- Побывал я потом у Сергея Савельевича в «Мавритании». К Кузнецову на Башиловку заглянул, к Актёру, который теперь в «Эльдорадо», вместо покойного цыгана Михая, крутится, - рассказывал Гирин. - Никто за Зиму больше двугривенного на рубль не обещает. Всех Курносый оповестить успел, с каждого денег взял.
- Много? - поинтересовался Малинин.
- По-разному. С кого четвертную, а с кого и полсотни.
- Вот бедолага. Дорого ему эти деньги обойдутся, - посочувствовал Лавровский. - Ну, да бог с ним... С интересным хороводом, друзья мои, мы столкнулись. Толстяк с розеткой, вхожий в петербургские литературные круги. Седой барин, явно имеющий какое-то отношение к полиции. Ещё черняный этот... Но о нём ничего определённого мы пока не знаем.
- Ошибаешься, Лёша, - не согласился Малинин. - Ему в Забайкалье бывать доводилось, или на каторге, или в ссылке.
- С чего это ты взял?
- Напомни, как он тебя обозвал.
- Чувырлом братским.
- На Нерчинской каторге и других местах Забайкалья это ругательство принято. Живёт там бурятский народ, который каторжники перекрестили в братский. А чувырло, как тебе наверное известно, урод. Вот и получилось - чувырло братское.
- Спасибо за разъяснение. А этому наглецу я при первой же встрече доходчиво объясню, кто из нас урод бурятский.
Вошёл молодой человек с окладистой, как у императора Александра  III, бородой. Это был хозяин типографии Левенсон.
- Алексей Васильевич, у меня к вам большая просьба. Вы уж постарайтесь сегодня журнал в печать пораньше сдать... «Новости дня» завтрашний тираж почти наполовину увеличили, а у нас, как на грех, вторая машина сломалась.
Волей-неволей пришлось на время забыть о мошенниках и заняться очередным номером.

Глава 8
КРУПНОЕ ПАРИ И «ТЁМНЫЕ ГЛАЗА»
Пастухов любил поучать сотрудников: «Ценные сведения можно добывать не только по городу носясь, как метеор. Они самотёком в редакцию пойдут, если людей заинтересуешь». Лавровский эту науку усвоил. Поэтому на гонорары не скупился, хорошим чаем гостей угощал. а для курящих всегда держал запас дорогих папирос, благо табачный фабрикант Габай его исправно пополнял. Нередко случалось расплачиваться с постоянными «агентами» услугами. Одному «надёжную лошадку» подскажет, за другого замолвит слово перед беговой администрацией, третьему поможет уладить мелкие недоразумения с полицией. Андрею Макушкину, служащему лакеем в Московском купеческом клубе, Лавровский помог отстоять честь...
... На молодую жену лакея, снимавшего комнату на Ордынке, положил глаз сосед, старый богатейший купец. Прохода ей не давал, подарки сулил. А когда понял, что улестить не удаётся, обратился за содействием к Макушкину:
- Не убудет от неё. А я отблагодарю. Деньжат подброшу и полезен буду. Слышал, намедни, что с квартиры вас гнать хотят за долги. Да и клубный эконом Николай Агафоныч тобой, что-то не доволен. Как бы тебе без места не остаться.
Что делать? К приставу идти или к мировому? Так купцу, десятками тысяч ворочающему и, к тому же, церковному старосте, веры будет больше, чем простому тверскому мужику, живущему в Москве без года неделю. Макушкин поплакался на свою горькую судьбину Лавровскому. Алексей пообещал, что-нибудь придумать. В тот же вечер отправился он на Хитровку.
На следующий день любвеобильного купца возле собственного амбара встретили два крепких молодца, самого уголовного вида. Основательно намяли ему бока и пообещали в следующий раз охолостить. Один из них осуждающе покачал головой:
- Тебе, старый козёл, о душе пора думать, а не по бабам бегать... Подскажу, по доброте душевной - эта краля самому Болдохе приглянулась. Понял?
-П-понял, - отвечал, обмочившийся купец.
О Серёжке Антонове, по кличке Болдоха, в Москве слышали. На его счету были грабежи, убийства, несколько побегов с каторги...
С тех пор лакей каждую субботу исправно сообщал Лавровскому о всех мало-мальски интересных происшествиях в купеческом клубе. В первую очередь связанных с лошадьми. 
- Садись с нами, чай пить, Андрюша, - предложил Алексей. - У вас в клубе, поди, такого нет. Настоящий «Лянсин букета китайских роз».
- Благодарствую, только не могу... Мы с Матрёной в солодовниковский пассаж идём за обновками. На минутку забежал. Спор в клубе вчерась интересный приключился. Может вам сгодится на что.
... Оказалось, что вчера вечером заспорили купец Грачёв и какой-то моряк о том, кто выиграет Большой Московский приз. Моряк на чём свет стоит ругал Зиму, Лихача, Индюка и других записанных на приз лошадей.
- Выиграет Витязь, - заявил он.
Действительный член бегового общества Грачёв, хорошо разбиравшийся в лошадях и даже держащий собственных рысаков, резонно возразил:
- Рибопьеровский Витязь, спору нет, хорош. Визапурова кровь в нём течёт, она и дает резвость. Но и Лихач шансы неплохие имеет. Да и Зимы опасаться следует.
- Какой Лихач?! Не смешите меня, сударь. А таких кобыл, как Зима вообще с ипподрома поганой метлой гнать надо.
- Да вы, гляжу, большой знаток, - усмехнулся купец. - Позвольте полюбопытствовать, только порассуждать любите или играть изволите?
- Тотализатор, принципиально, не признаю...
- Ну вот, так я и знал.
- Но если угодно, могу предложить вам пари.
Ходили упорные слухи, что начало своему многомиллионному состоянию Митрофан Семёнович Грачёв положил в Монте-Карло. Тогда, дескать, и обет дал когда-нибудь построить в Москве дом, как две капли воды похожий на «Козино де Монако», где ему фортуна улыбнулась. Правда это или вымысел бог весть. Зато все знали о пристрастии Грачёва к игре. Притом играл он всегда по крупному и счастливо. Отказаться от пари такой человек не мог.
- Согласен. Только учтите, я не лавочник какой-нибудь, чтобы трёшницу на кон ставить. Тысяча рублей вас устроит?
- Тысяча? - изумлённо изогнул брови моряк. - Шутить изволите?
Купец с притворным сочувствием вздохнул:
- Понимаю, понимаю... Маленькое жалование, большая семья...
- Не утруждайте себя подсчетом чужих детей и денег!  Десять тысяч. И готов дать вам фору! Победит Витязь - я выиграл. Придут к призовому столбу первыми Зима, Лихач, Индюк или какая другая лошадь - деньги ваши. Такие условия вам подойдут?
- Вполне. По рукам!
- Подождите. Имеется одно маленькое «но». Такой наличности при мне сейчас нет. Если не возражаете, я напишу вексель на ваше имя и передам тому, кого мы изберём третейским судьёй.
- Пустое, - махнул рукой Грачёв. - Время позднее, где сейчас вексельный бланк найдёшь? Поверю вам и так. Надеюсь и моё честное купеческое слово вас устроит.
На том и ударили по рукам...
Лавровский и Малинин переглянулись.
- Этот моряк из ваших постоянных гостей? - спросил Алексей.
- Не... Его на прошлый вторничный обед Каншин привёл, - отвечал Макушкин. - Я журнал, где приглашенных записывают, смотрел. Фамилия его Котович, зовут Александром Александровичем. Он отставной флотский лейтенант... Побегу я, Алексей Васильевич? Матрёна, поди, заждалась уже.
- Беги, Андрюша, - улыбнулся Лавровский. - Место у нас здесь бойкое, как бы не увели твою раскрасавицу... А за сведения с меня причитается...
Вернулся Семён, ходивший в типографию:
- Всё в порядке. Печатают уже. Часов в восемь можно будет раздавать журнал газетчикам. Пока время есть, пойду, разведаю насчёт извозчика, на котором прохвост чернявый сбёг. 1100-й... Знакомый, кажись, номер, а вспомнить не могу.
- Заодно меня в адресный стол подвезёшь, - поднялся Малинин. - Поинтересуюсь местом проживания столь богатого моряка.
Лавровский взглянул на часы:
- Какой адресный стол? Там присутственное время уже закончилось.
Малинин рассмеялся:
- Как ушёл ты, Лёша, из «Листка», так сразу всем,  кроме лошадей, интересоваться перестал. В адресном столе приказом обер-полицмейстера недавно введены круглосуточные дежурства. А в сыскном по ночам теперь дежурят по два агента и кто-нибудь из начальства.
- Совсем запамятовал, - смутился Лавровский. - От Сашкиных милостей мирным обывателям одни неприятности.
По амнистии, объявленной Александром III по случаю коронации, на свободу вышли тысячи уголовников. И это срезу сказалось на росте преступности в стране. Не стала исключением и Москва. Но писать об этом в газетах и журналах не дозволялось.
Еженедельник «Газета А.Гатцука» 9 июля в разделе «Вести» осмелился напечатать такую заметку:
 «После оживления коронации, московская жизнь опять вошла в свои повседневные рамки. Прекратилась поливка улиц, начались починка мостовых и обыкновенный летний ремонт и стройка зданий. Кражи, грабежи, убийства и другие преступления после коронации, в виду массы выпущенных из тюрем преступников, страшно усилились».
За что через неделю и был наказан, воспрещением розничной продажи издания.
- Ты и в сыскное загляни, - посоветовал Алексей. - Вдруг Степанова на месте застанешь. Глядишь и найдётся в его знаменитой картотеке, что-нибудь про толстяка с розеткой или седого барина. Больно уж по повадкам они матёрых «жоржей» напоминают... И вообще, друзья мои, можете не торопиться. Мне всё равно придётся в редакции сидеть, Голикова ждать. В случае чего, тираж я сам газетчикам раздам.

Следующим посетителем оказался молодой полицейский офицер с большой корзиной - младший помощник пристава 2-го участка Пресненской части Баяновский. После того, как довелось вместе ловить «червонных валетов» Алексей сдружился с ним и перешёл на «ты».
- С чем пожаловал, Паша?
- С просьбой. Отутюжь скаковых.
- А чем они тебе не угодили?
- За служащими своими совсем не следят. А сторож Захар Казаков прямо на ипподроме водкой торгует. Травит, стервец, людей. Я сегодня обыск на скачках проводил. Шестьдесят бутылок изъял. По этикеткам смирновская и шустовская, а на самом деле самопляс преотвратный. Составили протокол. Но опасаюсь, будут просить меня порвать его. Сам знаешь, какие у скаковых заступники. А когда в журнале уже пропечатано, какой им прок на меня давить?
Алексей на минуту задумался:
- Пропечатать нужно. Тем более Захарка этот наглец, каких свет не видывал. Меня на утреннюю проездку не пустил. Где ваш членский билет, спрашивает? Где-где, отвечаю, да недосуг был мне его обменять... Но завтрашний номер уже печатается, а ждать неделю... Мы вот как сделаем.
Он принялся, что-то торопливо писать, время от времени задавая полицейскому вопросы:
- Во сколько обыск проводили? Кто из старших членов общества присутствовал? Замечательно... Где бутылки спрятаны были? Протокол сторож подписал? Отказался? Очень хорошо...
Вскоре заметка была готова:
- Отправь её с нарочным в «Московский листок». Пусть, вместе с моей запиской, передадут Фёдору Константиновичу Иванову. Он всё как надо сделает.
- Спасибо, Лёша, - поднялся Баяновский. - А заметку я лично отвезу.
- Да не торопись ты! Время достаточно. Федя раньше двенадцати номер в печать не сдаёт. Давай, чайку попьём.
- Лучше пива. Я две дюжины свежего «Трёхгорного» прихватил и лещей вяленых...

Сноровисто чистя рыбу, Баяновский рассказывал новости:
- Вчера приказ обер-полицмейстера получили: усиленные ночные дежурства продолжаются до особого распоряжения. Хороша рыбка, икряная... Начальник полицейского резерва Грессер, говорят, в Варшаву переводится с повышением. Да тут удивляться нечему. У него старший брат петербургский градоначальник, у императора на виду... Такие лещи, Лёша, в Москве-реке не водятся, только в Оке... Ребятам из 1-го участка Мясницкой части подфартило. Правление Волжско-Камского банка хорошую награду объявило за поимку кассира, укравшего сто тысяч. А они его на днях поймали... Второго чистить?.. А вот мне не повезло. Взяли мы в трактире Осипова одного типа. У него, кроме настоящего, три «тёмных глаза» оказалось. По качеству, похоже, паспорта работы самого Богомаза. Стал я его крутить...
О Богомазе Лавровский слышал. Московский преступный мир очень ценил паспорта и виды на жительство изготовленные им. От настоящих не отличишь!  Кроме того промышлял он переделкой банковских билетов. Зимой кассир банкирской конторы Волкова, что на Петровке, ничего не заподозрив, разменял десятитысячный билет Московского купеческого банка изготовленный из сторублёвого. Подделка обнаружилась, только при сдаче билета в Государственный банк. Полиция давно искала Богомаза. Но до сих пор о нём толком ничего не знали. 
- И вдруг приходят в участок Николас из сыскного и какой-то важный петербургский чин, - продолжал Баяновский. - Велели незамедлительно отпустить.
- Почему?
- Николас сказал, что это секретный агент, выполняющий важное государственное задание. Ещё и пригрозил мне. Если, дескать, на вас поступит жалоба за применение недозволенных способов дознания, то головы не сносить.
- А ты применял?
- Был такой грех. Пообещал в «чижовку» посадить к золоторотцам, которых мы на облаве в Грузинах нахватали. Приврал, правда, что все они содомиты. Хорошо хоть Виктор Иосифович заступился.
- А это кто такой?
- Да тот питерский, который с Николасом приходил. Сразу видно, из больших начальников. Представительно смотрится. Одет в цивильное, но в петлице георгиевская ленточка.
Алексей, от радости чуть не подпрыгнул:
- Голова седая, а брови и усы чёрные?
- Верно. Ты с ним знаком?
- К сожалению, нет. Но просто мечтаю об этом. Ты, Паша, если, что узнаешь о нём, дай мне знать. Не исключено, поймаем мы дичь познатнее чем Богомаз. А как выглядел тот, кого тебе отпустить пришлось?
- Ничего примечательного. Маленький, плюгавенький, блондин. На вид ему лет двадцать пять - тридцать. Одет в чёрную пиджачную пару. По настоящему паспорту он виленский мещанин Рабутовский, а по фальшивым рижский купец Крамер, смоленский крестьянин Подлесный и витебский цеховой Ничипорович. Да, чуть не забыл: на мизинце перстень с большим черным камнем... Хорошо все-таки «Трёхгорное»! Никакая «Бавария» с ним не сравнится...

Глава 9
СВОИМ ОТКАЗЫВАТЬ НЕЛЬЗЯ
- Сергей Сергеевич! Наше вам с кисточкой, - распахнул объятья навстречу Малинину маленький, вихрастый, вечно улыбающийся полицейский надзиратель Соколов.
- Здравствуй, Саня. А где Степанов?
- Отдыхает Василий Васильевич. Считай всю неделю он из управления не выбирался, здесь и ночевал. Сегодня дежурим мы с Лёшкой Рабиновичем, а из начальства «сам». Он сейчас в отлучке, но вот-вот должен вернуться.
Досадно, подумал Малинин. Значит не удастся воспользоваться знаменитой картотекой Степанова в которой имеются сведения о нескольких тысячах представителей преступного мира - грабителях, ворах, скупщиках краденого, фальшивомонетчиках... Раздел «мошенники» состоит из двухсот с лишним карточек.
- Саня, какие-нибудь питерские «жоржи» сейчас в Москве гастролируют?
Соколов задумался:
- Недавно киевские пожаловали, пасём их. На прошлой неделе шайку варшавских взяли. Одесские были, харьковские, бакинские. Даже из Германии один прохиндей приехал. А вот питерских не припомню. Может они из какого другого города? Как выглядят-то?
Малинин описал ему толстяка с розеткой, седого барина, чернявого.
- Нет, Сергей Сергеевич, не знаю таких. Хотя чернявый этот мне кого-то напоминает. Скажите, а у него родимого пятна слева и чуть пониже пупка случайно нет?
- Саня, я с ним в бане не парился.
В комнату стремительно вошёл высокий, широкоплечий мужчина, с небольшими, лихо закрученными усами и волосами цвета «перец с солью». Это и был «сам» - начальник управления сыскной полиции полковник Муравьёв.
Соколов поспешно вскочил со стула:
- Ваше высокоблагородие! За время вашего отсутствия...
- Сиди, Соколов, сиди. Сам знаю, что никаких происшествий, слава богу, нет. Однако предстоящая ночь хлопотной будет. Примета такая имеется.
- Какая примета? - удивился Малинин, знавший, что полковник не суеверен.
- А твой приезд, - рассмеялся Муравьёв. - Ты как появишься, обязательно, что-нибудь случится. Скорее всего с погонями и перестрелками... Шучу, Серёжа, шучу... Хорошо, что заглянул. Посоветоваться надо. Пошли ко мне в кабинет. Соколов! Сообрази нам чайку погорячее.

- Объясни мне, Серёжа, что происходит? Все букмекеры словно с ума посходили. В случае выигрыша Витязя обещают выплатить десять рублей на рубль. Но среди лошадей записанных на Большой Московский приз он лучший. А первым фаворитом, почему-то, все считают Зиму, вторым - Лихача.
Вопрос полковника Сергея не удивил.
...Сыщики нередко испытывают нехватку средств на агентурную работу. Вообще-то, в соответствии с высочайше утверждённым 5 мая 1881 года «Штатом Московской городской полиции» в распоряжение обер-полицмейстера на экстренные полицейские розыски выделяется двадцать тысяч рублей в год. Но немалая их часть тратится на содержание фотографического ателье, дела, бесспорно, полезного, но очень уж дорогостоящего.  Недёшево обходится и организация наружного наблюдения, ведь филеры штатным расписанием не предусмотрены. Да и получить деньги, даже если они имеется в кассе, непросто. Сначала требуется обосновать необходимость запрашиваемых сумм начальнику счётного отделения канцелярии обер-полицмейстера, потом согласовать вопрос с управляющим канцелярией.
- Какие вам ещё деньги? - каждый раз возмущаются чиновники и начинают поучать. - Любой содержатель меблированных комнат вам всё, что знает расскажет, если пообещаете глаза закрыть на нарушения действующих правил о прописке. А трактирщики? Намекните только, что не возражаете против незаконной торговли водкой в их заведениях, так они вам мать родную с потрохами сдадут.
Трудно объяснить им, что важными сведениями зачастую располагают не только те, у кого «рыло в пушку», но и законопослушные обыватели, которые «за спасибо» сотрудничать с сыщиками не станут. Но ещё труднее получить разрешение обер-полицмейстера. Учитывая, что с занимающим эту должность генералом Козловым отношения у Муравьёва не сложились, хлопоты чаще всего оказываются пустыми. В таких условиях поневоле задумаешься об источниках финансирования не зависящих от прихоти начальства.
Малинин знал, что минувшей зимой Муравьёв взял под свою «опеку» некоторых букмекеров. Конечно, это «сделка с совестью», но он не осуждал за неё Константина Гавриловича. Одно дело закрывать глаза на грабежи , кражи, скупку краденного и совсем другое - на такое мелкое правонарушение, как недозволенная игра. Тем более, что искоренить её полиция всё равно не в силах...
- Похоже для букмекеров завтрашний день окажется чёрным. В Москве объявилась шайка петербургских мошенников. Чтобы убедить публику не играть Витязя они используют все возможности: рассылают анонимные письма о сговоре, размещают в газетах соответствующие прогнозы. А букмекерам сегодня утром ловко подсунули «вернейшие сведения».
- Понятно. А ты, со своим приятелем, их ищешь. Расскажи, что разведать удалось. Может и я чем смогу помочь.
Выслушав рассказ Малинина, полковник выругался и принялся расхаживать по кабинету. Это был верный признак того, что он сильно озадачен.
- Вот и верь после этого людям... Того, кто назвался полковником Волковым, я хорошо знаю. Это мой сослуживец по Кавказу Виктор Дубецкий. А о втором, которого вы метко окрестили «толстяком с розеткой», наслышан. Бывший редактор «Петербургского листка» Зарудный. Зовут не то Алексеем Андреевичем, не то Андреем Алексеевичем. Оба они действительно связаны с петербургской полицией.
- А кем служат?
- Кем могут служить лица, которые когда-то по суду были лишены всех особенных личных и по состоянию принадлежащих прав и сосланы в Сибирь? Даже после отбытия наказания, только внештатными агентами... Признаюсь, Серёжа, в очень щекотливом положении оказался я сейчас.
... Московские и петербургские сыщики частенько оказывали друг другу услуги. При том не всегда законные. Поэтому Муравьёв ничуть не удивился когда в начале июля на квартиру к нему явился Дубецкий и передал записку от помощника начальника сыскной части петербургской полиции Виноградова с просьбой «проявить гостеприимство и не слишком рьяно искать подателя сего письма и его собрата по несчастью».
- Что случилось, Виктор? - спросил он.
- Вышли мы с Зарудным на контрабандистов, которые через петербургскую и рижскую таможни галантереи разной парижской на сотни тысяч беспошлинно ввозят. А жена главного подозреваемого подала судебному следователю жалобу. Бред полнейший! Будто мы её шантажируем, восемь тысяч требуем, угрожая разоблачить её любовные шашни. Следователь, в целях недопущения противодействия предварительному следствию, распорядился нас взять под арест. Прокурор его поддержал. Сам знаешь, как нас эти чистоплюи любят... Вот мы и надумали переждать у вас в Москве, пока недоразумение выяснится.
Дрязги между судебными следователями, прокурорским надзором и сыщиками дело привычное. Отказывать в помощи своим в таких ситуациях непринято.
- Только учти, Виктор, по своим паспортам вам проживать нельзя, а сдавать на прописку фальшивые не советую - в миг спалитесь.
- Не беспокойся, Костя. У Зарудного в Москве с десяток подруг молодости найдётся. У какой-нибудь и поселимся. Если возникнут осложнения с наружной полицией из-за нарушений правил прописки к тебе за содействием можно будет обратиться?
- Что за вопрос?! Не будет меня на месте, подойдёшь к моему помощнику Николасу. Только одно условие: сидите тихо, ни во, что не ввязывайтесь. А то я знаю тебя! Обещаешь?
- Слово офицера.
Несколько дней спустя в канцелярию московского обер-полицмейстера поступила бумага из столицы. Прокурор Петербургского окружного суда Бом настоятельно просил принять меры к розыску и задержанию подозреваемых в совершении ряда преступлений Дубецкого и Зарудного, которые, по имеющимся сведениям, находятся в Москве. Генерал Козлов, со своей резолюцией «Весьма срочно. Принять меры к поимке», переслал запрос Муравьёву. А тот, не откладывая дела в долгий ящик, лично продиктовал канцеляристу ответ: «В связи с получением вашего запроса Московским управлением сыскной полиции незамедлительно были проведены необходимые оперативно-розыскные мероприятия. В их ходе удалось установить, что разыскиваемые лица находились в Москве проездом, предположительно в Нижний Новгород»...
- Не понимаю, Константин Гаврилович, в чём щекотливость вашего положения? - пожал плечами Малинин. - Брать их надо, пока они ничего более серьёзного не натворили и вас под монастырь не подвели.
- Я обещал не трогать их. А слово сыщика среди своих не менее офицерского или купеческого  ценится. Поэтому нужны неопровержимые доказательства, что они первые нарушили уговор. А, что мы имеем? Считай, ничего. Вдруг Полянский на очной ставке не признает Виктора? Похож, скажет, да не он.
- При такой-то запоминающейся внешности?
- Согласен, внешность у Дубецкого примечательная. Но не исключительная. У начальника Казанского губернского жандармского управления тоже голова седая, а усы черные. Он их басмой регулярно красит. Считает, это на женский пол неотразимо действует... Ну, что ещё мы питерским гостям предъявить можем?
- Заключение графолога, что анонимные письма диктовал пожилой, лет шестидесяти, литератор, пишущий для газет. Несомненно это Зарудный.
- Похоже, но отнюдь не несомненно... Я могу назвать тебе несколько десятков пожилых литераторов, сотрудничающих в газетах.
- А статьи Зарудного в которых он убеждает в полном отсутствии шансов на победу у Витязя? У нас свидетель имеется, как Зарудный писал одну из них.
- Писал. Думаю он это и отрицать не станет. Авторы многих прогнозов ошибаются, однако за это их преступниками не объявляют. Помнится совсем недавно кто-то в «Беговых и скаковых известиях» предсказывал победу в долгоруковском призе Дафне, а пришла колюбакинская Чаровница.
Сергей смутился. Это был его прогноз.
- Дубецкого и Зарудного мы пока трогать не станем, - продолжал Муравьёв. - Тем более мне всё равно неизвестно где они остановились. Чернявого возьмём в оборот. Во-первых, он явно из их хоровода, а во-вторых, кое-что на него у нас уже имеется.
- Вы о том, что он выдавал себя за Кушныра?
- Нет, Сергей, я совсем о другом. Приходила вчера ко мне госпожа... Впрочем, её фамилию тебе знать совсем не обязательно. Назовем её, очень богатой вдовушкой из Ярославля. Женщина она молодая, пылкая. Но по понятным причинам в родном городе себя блюсти должна. Вот и наведывается раз в месяц в Москву, останавливается всегда в «Славянском базаре». Познакомилась она позавчера на Кузнецком мосту с одним молодым человеком, привела его к себе в номер. А утром не нашла ни любовника, ни драгоценностей. Между прочим, среди них имелась одна очень приметная вещица, работы Болина - золотая брошь в виде жука-оленя с крупным сапфиром и тремя бриллиантами... Обворовавший купчиху молодец, как ты наверное уже догадался, очень похож на чернявого самозванца, которому ты по шее накостылял... Не буду вдаваться в лишние подробности, взяли мы его след. Наши за ним уже поехали.
- А не упустят?
- Смолин ещё никого не упускал.
О старом московском сыщике Смолине ходили легенды. Дескать, для него не секрет не только, что и где было, но и когда, в каком месте случится. В преступном мире пользовался он уважением. Малинин сам слышал от карманника Ювелира такой отзыв: «Андрей Михайлович всё знает, да молчать умеет. А прикажет начальство, так любого из нас готовенького представит. Только обижаться тут нечего. Служба у него такая».



Глава 10
ТРИ ВОЗРАСТА В ОДНОЙ ПОСТЕЛИ
Гирин вернулся скоро.
- Нашел я этого 1100-го, - доложил он. - Оказался моим давним приятелем Степаном Волобуевым. Раньше-то у него другой номер был - 1273-й. Так он подмазал кого надо в городской управе и получил новый, покрасивее.
Лавровский знал об этой неизвестно с чего возникшей у извозчиков моде на номера с несколькими нолями или одинаковыми цифрами. Искренне удивлялся: зачем платить деньги, чтобы городовым и околоточным тебя легче запоминать было?
- Узнал что полезное?
- А то! Чернявого Степан на Каланчёвскую улицу отвёз, в гостиницу Толмачёва. Ладно, пойду в типографию. За печатниками глаз да глаз нужен. Не проследишь, так они в каждую пачку по несколько журналов не доложат.

В девятом часу пришёл Голиков. Притом не один, а с юной пухленькой блондиночкой. По чересчур яркому платью с большим вырезом, обилию пудры и помады на лице нетрудно было догадаться, чем она зарабатывает на жизнь.
- Подожди в приёмной, Катюша, - распорядился чиновник. - А нам с господином редактором посекретничать надо.
Войдя в кабинет, он плотно прикрыл дверь и устало развалился в кресле:
- А ведь дело сделано, Алексей Васильевич. Нашёл я женщин которые письма писали.
... Предположение Голикова, что высоких, сухопарых и близоруких немок на Грачёвке мало, подтвердилось.
- Под это описание, ваше высокоблагородие, одна госпожа Мерц Клара Леопольдовна подходит, которая заведение в Печатниковом переулке содержит, - уверенно заявил надзиратель врачебно-полицейского комитета.
Содержательница борделя вначале отнекивалась, уверяла, что к ней гости ходят не для написания писем, а для куда более приятных занятий. Предложила Голикову самому убедиться какие у неё славные девушки на любой самый взыскательный вкус.
- Почему бы и не посмотреть, - согласился он.
Из-за раннего времени гостей ещё не было и Андрею Климентьевичу представилась возможность лицезреть всех двенадцать обитательниц весёлого дома. Его внимание сразу привлекли Эмилия, брюнетка лет двадцати шести, среднего роста, субтильного телосложения и молоденькая светловолосая толстушка Катя.  Заметив это хозяйка велела девицам идти в «Турецкую гостиную».
- Вам там очень понравится, - щебетала она. - Широкая тахта, мягкие ковры, зеркала... С двумя это особый шик... А какое шампанское вы предпочитаете? У нас есть настоящее клико и моэт...
- Подождите, госпожа Мерц, - остановил её чиновник. - По-русски вы говорите замечательно, посмотрим как пишите. Извольте представить все  документы предусмотренные, утверждёнными министерством внутренних дел «Правилами для содержательниц домов терпимости» - свидетельство на право открытия и содержания заведения, ваш экземпляр правил, список проживающих.
Одного взгляда на список женщин проживающих в публичном доме было достаточно, чтобы понять - он написан той же рукой, что и восемь анонимных «открытых писем».
- Госпожа Мерц, - суровым голосом заявил Голиков. - В представленном вами списке перечислены десять женщин, а их, как я сам вижу, двенадцать. Это грубейшее нарушение правил. Я обязан закрыть ваше заведение. Кроме того, у меня имеется подозрение, что по крайней мере, одна из ваших девиц моложе шестнадцати лет. Если это подтвердится, вы будете привлечены к суду за растление малолетних.
- Не губите, Андрей Климентьевич, я всё расскажу, - взмолилась Мерц.
Оказалось, в четверг вечером заглянул в гости её давний, ещё по Петербургу, знакомый Алексей Андреевич Зарудный - высокий плотный мужчина лет шестидесяти с красной розеткой в петлице модного черного сюртука. Попросил прислать ему трёх девиц, только обязательно грамотных. Когда выяснилось, что таких в наличии только две, Эмилия и Катя, он рассмеялся: «Ничего, Кларочка, и ты сгодишься. Тем более юность, молодость и зрелость в одной постели - это так пикантно». После первой порции любовных утех Зарудный сказав, что пора и делами заняться, велел принести бумагу и чернила.
В такой обстановке и появились на свет письма о том, что Большой Императорский приз выигран рибопьеровским Витязем благодаря сговору наездников и владельцев лошадей. Кларе Леопольдовне пришлось писать больше всех, так как неутомимый Алексей Андреевич то и дело отвлекался на забавы с Катей или Эмилией. А то и двумя сразу.
- Добиться от всех троих показаний оказалось не трудно, - рассказывал Голиков. - А вот оформить их в письменном виде...
- Боялись писать?
- Нет, охотно согласились. Какая содержательница борделя или проститутка откажет в содействии представителю такого учреждения, как врачебно-полицейский комитет? Но их показания пришлось несколько раз переписывать, чтобы не стыдно было его сиятельству представить.
- Да почерки у них вроде не плохие, разборчивые.
- Причем здесь почерк? Таких откровенных непристойностей мне ещё читать не доводилось! Куда до них Баркову или  Лермонтову с его «Уланшей», не говоря уже о разных Мопассанах... Ну а вы чем-нибудь порадуете?
- Конечно. Вы узнали кто писал, а мы -  зачем это понадобилось.
Выслушав рассказ Лавровского Голиков покачал головой:
- Какой размах! Письма, газеты, мистификации... Пари моряка с Грачёвым тоже их рук дело?
- Скорее всего. Кстати, зачем вы эту девчонку привезли? Неудобно как-то, в редакцию люди разные заходят, а тут...
- Это вам подарок от Клары Леопольдовны. Если понравилась, можете воспользоваться... Шучу, конечно, хотя и неудачно. А если серьёзно, то неплохо было бы нам представить завтра Владимиру Андреевичу не только бумаги, но и виновника всей этой истории. Катя может указать где живёт Зарудный, гостила у него. Она в Москве недавно, названий улиц не знает, но на зрительную память не жалуется.
- А не проще в адресный стол обратиться?
- Уже пробовал, по их сведениям в Москве Зарудного нет.
- Понятно. Поедем с Катюшей по Москве кататься?
- Именно это я и хотел предложить. Только сперва в сыскное. Надеюсь Муравьёв нам сотрудников выделит. Ведь врываться в чужой дом без представителей полиции, как ни крути, произвол и самоуправство.
Предупредив Семёна, что едет в сыскное, Алексей стал собираться. Вместо надоевшего за день сюртука одел пиджак из «чёртовой кожи», вместо цилиндра - картуз с лаковым козырьком. Проверил на месте ли портсигар и спички. На всякий случай положил в карман стальной кастет с острыми шипами.
У входа в типографию им встретилась полная круглолицая немолодая дама. Это была Соколиха, приехавшая сдавать в печать завтрашний номер «Новостей дня».
- Добрый вечер, Александра Ивановна,- дружелюбно улыбнулся Лавровский.
Окинув их троицу изучающим взглядом, Соколова холодно кивнула и молча прошла мимо. Но вид дымящей габаевской папиросой Кати, видимо произвёл на неё сильное впечатление.
- Вот молодёжь пошла, - донеслось до Алексея её ворчанье. - В редакцию проституток водят, по улицам с ними разгуливают. Совсем, ни стыда ни совести.

Глава 11
«ЧЁРНАЯ БАНДА»
- Допустим, возьмём мы чернявого, - рассуждал Малинин, разливая по стаканам горячий крепкий чай. - А вдруг он нас на питерских не выведет?
- А куда он денется? - Муравьёв развернул кулёк с румяными пирогами. - Это мне из дома принесли. Твои любимые с грибами и капустой... Нальём ему, как богатому - сразу заговорит.
Сергей не одобрял склонность полковника к рукоприкладству на допросах. И не считал нужным скрывать это:
- Помнится, прошлым летом Пашка Шалунок так ничего и не сказал. Хотя вы его так измордовали, что в больницу мальчишку увезли.
- Чистоплюй, ты все-таки, Серёжа. Нашел кого жалеть. Этот малолетний мерзавец недавно бежал из рукавишниковского приюта и сейчас с шайкой себе подобных дачников в Люблино и на Самаровой горе грабит. Уездная полиция их поймать не может. Видимо нам придётся заниматься... А пример не удачный. Шалунок боялся Самсона. Все знали, заподозри этот зверь, что кто-то из подельников плёсом бьёт, сразу заквасит. А Виктор Дубецкий, хоть и жёсткий человек, но на мокруху никогда не пойдёт. Он барин, аристократ...
- Но может не будем пренебрегать и другим путём? Дубецкий и Зарудный обязательно придут к букмекерам, ставить на Витязя.
- Присмотреть за всеми букмекерами у нас сотрудников не хватит. Да и поздно уже. Крупные ставки, как я знаю, ещё днём сделаны. Через подставных, разумеется. Только у Мишки Кацмана тысячу рублей поставили, у Актёра - пятьсот, у Кузнецова и Хромого - по триста.
- Однако и хват этот Дубецкий! Интересно, имеется что-нибудь на него в картотеке Степанова?
- Имеется. Он, когда отговаривал меня от столь категоричного ответа петербургскому прокурору, целый меморандум представил. Да мне, признаюсь, ознакомиться с ним некогда было. Полюбопытствуй, если желание есть. - Муравьёв достал из несгораемого шкафа папку. - А я вздремну малость, третьи сутки поспать не удаётся.

Листая папку, Сергей убедился, что напрасно Муравьёв пренебрёг мнением подчинённого.
Рапорт Степанова был написан убедительно.
Согласно сведениям, полученным агентурным путём, прибывшие в Москву агенты сыскной части Санкт-Петербургской полиции  Дубецкий Виктор Иосифович и Зарудный Алексей Андреевич являются предводителями преступного сообщества занимающегося шантажом и мошенничеством. Свою шайку они именуют «Чёрной бандой».
Дубецкий наделён природным даром заставлять людей «плясать под свою дудку». Особое внимание он уделяет юнцам из хороших семей и богатым женщинам. Заманив их в свои сети, вовлекает в сомнительные дела, а потом заставляет платить за своё молчание. При отсутствии вины умеет так запутать и запугать почти любого, что тому легче заплатить, чем доказывать свою невиновность.
Дубецкий и Зарудный имеют большие связи в полиции, а последний, кроме того, в газетах и журналах. В случаях сопротивления они всегда используют их. Не останавливаются и перед физической расправой - нанесением побоев.
В декабре прошлого года агент Глухой сообщил мне о разговоре имевшем место на мельнице Цапли. Шулер Расплюев, недавно вернувшийся из Петербурга, с восторгом говорил, что у тамошних мошенников есть чему поучиться. Особо понравилась ему слудующая проделка.
Чиновник комитета министров, кандидат математических наук Корвин-Крюковский пригласил к себе на пульку преферанса нескольких хороших знакомых, среди которых были Кот и Поляк. Во время игры Поляк вдруг схватил хозяина за руку, заявил будто карты краплёные и стал кричать,что вся компания шулеры, сговорившиеся его обыграть. Осмотрели карты. Выяснилось, что они действительно краплёные. Корвин-Крюковский растерялся, начал упрашивать о прекращении скандала и даже стал на колени. Но Поляк настаивал на вызове полиции. Тогда Кот предложил окончить дело миром - пусть хозяин заплатит пять тысяч рублей. Тот согласился, дал тысячу наличными и расписку в четыре тысячи.
Через несколько дней Корвин-Крюковский узнал, что стал жертвой мошенников, заранее сговорившихся подменить карты, и отказался платить. Он подал заявление в сыскную полицию, но получил отказ. Вскоре к нему пришли Дубецкий с Зарудным и пригрозили большими неприятностями. Они показали ему статью «Вот какая арифметика», в которой рассказывалось о некоторых неблаговидных поступках Корвина, использующего служебное положение для обогащения. Пригрозили, что в случае отказа статья будет размещена во всех петербургских газетах. Корвин-Крюковский заплатил.
В мае сего года, мне довелось общаться с чиновником для поручений сыскной части Санкт-Петербургской полиции  Игнатьевым, командированным в Москву для участия в обеспечении порядка во время коронационных торжеств. От него я узнал, что Кот это отставной флотский лейтенант Котович, а Поляк - агроном Рабутовский. Оба они шулеры и давние участники шайки Дубецкого и Зарудного.
От Игнатьева мне стали известны подробности ещё одного преступления Дубецкого и Зарудного, по которому в настоящее время судебным следователям по особо важным делам Санкт-Петербургского окружного суда Петровским ведётся предварительное следствие.
Крестьянин Читинской губернии Грязнов вступил в любовную связь с 1-й гильдии купчихой Ивановой. По совету Дубецкого он завлёк её на квартиру поручика Корнилова. Когда дама осталась «без корсета» в спальню вошли Дубецкий и дворянин Похитонов. Они стали требовать с неё деньги, угрожая в случае несогласия сообщить о её развратном поведении мужу. Но это не подействовало. Тогда Дубецкий пригрозил ей полицией и «жёлтым билетом». Купчиха отдала серьги и брильянты, написала расписку на три тысячи рублей. Однако вырвавшись из ловушки, незамедлительно заявила об учинённым над ней насилии участковому приставу. Зарудный, пользуясь своими связями в полиции дело замял, а Ивановой пообещал опубликовать во всех петербургских газетах заметку «Мессалина с Васильевского острова». На купчиху не подействовало и это. Она обратилась в прокурорский надзор, после чего и начато было предварительное следствие.
На основании вышеизложенного полагал бы необходимым Дубецкого и Зарудного арестовать и этапировать в Санкт-Петербург.
Кроме рапорта в папке имелись справки на некоторых участников шайки. Бурная жизнь была у этих людей!
Виктор Дубецкий воевал на Кавказе, потом служил чиновником особых поручений при бессарабском губернаторе и судебным следователем. За злоупотребления угодил под суд, по приговору которого его лишили дворянства и отправили в ссылку. Но это совсем не сказалось на его положении в обществе. Дубецкий состоит во всех престижных петербургских клубах, принят в лучших домах. Страстный игрок. За вечер ему случается выигрывать и проигрывать десятки тысяч рублей.
Алексей Зарудный был кирасиром, чиновником особых поручений при тамбовском губернаторе, редактором-издателем газеты «Петербургский листок».  В литературных кругах его считают «одним из основателей грязной, порнографической, шантажной прессы». Судился за участие в подделке духовного завещания богатого харьковского помещика Андреева. Согласно приговора суда ему воспрещено проживание в столичных городах. Однако он сумел каким-то образом приписаться к петербургскому мещанскому обществу и теперь находится в Петербурге на законных основаниях.
Владимир Грязнов с юных лет привык жить за счёт женщин. Вначале состоял на содержании у старухи-золотопромышленницы, потом у богатой степной помещицы. Первую ограбили и зарезали во время поездки на прииски, а у второй украли драгоценности и ценные бумаги на семьдесят тысяч рублей. В обоих случаях Грязнов находился под следствием, но был «оставлен в подозрении».
Ещё раз просмотрев бумаги, Сергей обратил внимание на  такое любопытное обстоятельство. Дубецкий никогда не расстаётся с чёрными чётками, а Зарудный и Грязнов носят серебряные перстни с чёрными камнями.

В кабинет заглянул Смолин - невысокого роста, плечистый, бритый старик в поношенном старомодном сюртуке и картузе с лаковым козырьком. Больше всего он походил на камердинера из барского дома средней руки, чем на грозу московского преступного мира.
- Спит? - тихо спросил он.
Муравьёв тут же приподнял голову:
- Привезли?
- Упустили мы его, Константин Гаврилович, - вздохнул старый сыщик.
Полковник вскочил с дивана, как кипятком ошпаренный:
- Сыщики, мать вашу так! Докладывай, как это случилось.
- Оказывается ещё вчера вечером Чукин с квартиры сбёг. Он частенько по ночам где-то шлялся, поэтому хозяйка и не удивилась когда утром к завтраку не вышел. Подождите, говорит, вот-вот вернётся. А когда мы его комнату осмотрели, сразу поняли - ждать нечего. Все его вещи исчезли, один старый чемодан остался... И вот ещё, Константин Гаврилович, никакой он не Чукин. Я в участок заходил, так пристав Носков сказал, что по поддельному паспорту он проживал.
- А какого чёрта Носков его сразу не арестовал, если видел, что документы фальшивые?! Распустилась наружная полиция, мать её так!
- Его попросили об этом.
- Кто?! Кто мог просить о подобном беззаконии?!
- Разрешите доложить с глазу на глаз.
- Пустое. Сергей свой человек. Докладывай.
Смолин пожал плечами, тебе, мол, виднее:
- Николас попросил. Сказал, по вашему указанию.
- Он один к нему приходил? - спросил Муравьёв.
- Нет. Вместе с каким-то господином весьма примечательной наружности: голова седая, а усы и брови как смоль.
Муравьёв сразу как-то сник:
- Иди, Андрей Михайлович, отдыхать.

Муравьёв снова принялся расхаживать по кабинету:
- Николаса я не виню. Услужливый дурак хуже врага. Он тупо выполнял моё распоряжение оказывать содействие Дубецкому в случае недоразумений с наружной полицией. Но сам-то Виктор какой мерзавец! Ему гостеприимство оказали, а он что творит? ... И где нам теперь искать этого Чукина?
- А он вовсе и не Чукин, - сказал Малинин. - Грязнов его фамилия.
- Откуда ты это взял?
- Из бумаг, подготовленных для вас Степановым. Напрасно вы с ними не ознакомились.
Муравьёв открыл папку и начал, сперва бегло, а потом всё внимательнее читать. При этом он мрачнел на глазах.
- Ваше высокоблагородие! Чиновник секретного отделения канцелярии обер-полицмейстера Сбруев просит принять его по неотложному делу, - доложил Соколов.
- Проси Павла Алексеевича. Сергей, ты пока не уезжай.
- Куда я денусь, когда погонь и перестрелок обещанных вашей приметой, ещё не было, - пошутил Малинин.
Но Муравьёв даже не улыбнулся.

В коридоре Малинину встретился невзрачный пожилой шатен в вицмундире министерства внутренних дел.
- Добрай вечер, Павел Алексеевич.
- Здравствуйте, Сергей. Как ваши успехи? Идёт журнал?
- Слава богу. Две тысячи экземпляров с прошлого номера стали печатать. А как вы?
- Что я? Все одно и то  же: запросы, отношения, рапорта, справки... Ничего интересного.
Вся Москва зачитывалась воскресными фельетонами в «Современных известиях», подписанными каким-то Берендеем. Автор, судя по всему, имел доступ к многим тайнам сильных мира сего. Он не давал спуска самодурам-купцам, зарвавшимся и заворовавшимся чиновникам и даже духовенству. Но мало кто знал, что под псевдонимом «Берендей» скрывается скромный титулярный советник Сбруев.
- Сергей Сергеевич, вспомнил я на кого ваш чернявый похож, - сказал Соколов. - Скорее всего это Чукин, который купчиху обокрал.
- Верно. Только он не Чукин, а Грязнов. Приехал к нам из Петербурга, где давно обирал женщин, прельстившихся его смазливой внешностью. Предполагаю, что ярославская миллионщица не первая его жертва в Москве. Припомни, были похожие случаи за последнее время?
Сыщик наморщил лоб, потом просиял:
- Была одна история! Только потерпевшая в полицию заявлять не стала. Мне Марковна говорила...
О чем говорила известная московская сводня Матрёна Марковна Соколов рассказать не успел.
Из кабинета вышел Сбруев.
- Сергей, полковник приглашает вас к себе, -  сказал он. - Чуть не забыл. Передайте Алексею Васильевичу, я в восторге от его статьи о хреновском Бедуине. Так поэтично написано! Скажите, что ему себя в стихах попробовать надо.
- Да он давно стихи пишет, - улыбнулся Малинин. - Только втихомолку ото всех.

Муравьёв был мрачнее тучи.
- Сегодня, проездом в Крым, в Москву мой грозный однофамилец заглянул, - сказал он.
- Вы о прокуроре Петербургской судебной палаты? - спросил Малинин.
- О нём. Провизитировал он обер-полицмейстера и нажаловался, что я формально отнёсся к просьбе прокурора Петербургского окружного суда о розыске  Дубецкого и Зарудного. А наш Козлов рад без памяти, ему бы только мне напакостить. Велел провести проверку. Выяснилось, что ответ подписан мной в день получения запроса. Завтра утром Козлов поедет докладывать генерал-губернатору. Похоже, станет требовать моей отставки.
В подобные неприятные минуты Малинину всегда вспоминалось любимое  присловье старого полицейского Аристарха Карасёва, действующее на людей, как правило, ободряюще:
- Ничего. Бог не выдаст, а свинью мы и сами съедим. Просто вы должны доложить Долгорукову о задержании петербургских мошенников до прихода Козлова.
В считанные минуты набросали план ближайших действий. Вызвать на службу всех проживающих поблизости сотрудников. Послать сторожа за Николасом, снимающим дачу в Кусково. Пусть расскажет о своих встречах с Дубецким. Соколова отправить в Сокольники, к сводне Матрёне Марковне, вдруг она слышала от своих клиенток о смазливом молодом человеке, падком на чужие драгоценности. Запросить адресный стол о месте проживания отставного флотского лейтенанта Котовича. Найти извозчика номер 1100. Расспросить букмекеров об игроках, сделавших крупные ставки на Витязя...
В это время из коридора донёсся приятный, сочный  баритон:
- Вот ты и попала в сыскное, Катюша. Страшно, поди?
Ему отвечал озорной девичий голосок:
- Не! С такими кавалерами чего мне бояться?
У Муравьёва нервно дёрнулась щека:
- Кажется, голос Чистякова. Самое подходящее время для баб нашёл. Ну сейчас ему я дам жару!
Он выскочил в коридор:
- Какого, мать твою... Добрый вечер, Андрей Климентьевич. Чем обязан?
- Нам необходимо ваше содействие при задержании некого господина Зарудного, рассылающего по Москве возмутительные письма, - сказал Голиков.
- И одного из его подельников, проживающего в гостинице Толмачёва, - добавил Лавровский.

Глава 12
ПУСТЫЕ ХЛОПОТЫ
Дело нашлось для каждого. Малинин и Смолин отправились на Каланчёвскую улицу,  брать чернявого. Рабинович помчался в адресный стол, выяснить имеются ли там сведения о нахождении в Москве агронома Рабутовского и лейтенанта Котовича. Голиков вызвался съездить в купеческий клуб, где у него много знакомых.
- Попробуйте. Вдруг и подскажут, что интересное об этом моряке Котовиче, - согласился Муравьёв. - Но нутром чую - главный наш козырь эта девчонка.
Он долго расспрашивал Катю о том, где находится дом, в который возил её толстяк с розеткой. Но из сбивчивых ответов девицы понять ничего не смогли.
- Через две речки переехать надо. Одна большая, а другая маленькая... Потом, церковь справа стоять будет. Красивая! У нас в Подольске таких нету... Не, не справа, а слева...
- Нечего зря время тратить, - не выдержал Муравьёв. - Пусть лучше дорогу указывает. Соколов! Поедешь с ней. Возьмёшь мой экипаж. Кого бы тебе в помощь дать?
- Меня, - предложил Лавровский.
- Хорошо, - кивнул полковник. - Только настоятельно прошу излишне не геройствовать. Когда убедитесь, что Зарудный или Дубецкий в доме, пошлите кучера в ближайший участок за подмогой.

Колесили по Москве долго. Вначале Катя сказала, что найти дорогу сумеет только от цирка Соломонского. Поэтому пришлось ехать на Цветной бульвар. Потом изрядно поплутали, пока выехали на Петровку. Здесь девица сразу признала солодовниковский пассаж:
- Прямо, прямо... А вот и площадь с театрами.
Но на Театральной площади снова призадумалась.
- Куда теперь-то? - спросил кучер. - На Лубянку ехать или к Воскресенской площади сворачивать?
- Не знаю. Только там ещё мост большой будет.
- Ты, видать, в прошлый раз здесь заснула, - предположил Лавровский. - До любого моста отсюда ехать и ехать.
- Не спала я, - хихикнула Катя. - Только этот Алексей Андреевич такой проказник. Губки, говорит, у тебя, Катерина, больно уж хороши, побалуй меня ими. Пригнул, значить, мне голову и ...
В незамысловатых выражениях она поведала, чем именно занималась от Театральной площади до ближайшего моста.
- Тьфу! Срамота какая, - осуждающе покачал головой полицейский кучер.
Соколов рассмеялся:
- Тёмный ты человек, Кузьмич! Сейчас такие забавы в моде. Правда, Катюша?
- Ага, - согласилась девица. - Это многие любят. А вот ещё приходит к нам каждую субботу один миллионщик с Таганки. Он совсем старенький, считай ничего уже и не может. Так он всегда двух девушек приглашает и велит, чтобы мы его розгами пороли. Только после этого у него и ...
- Брешешь, - возмутился Кузьмич. - Какой человек в здравом уме платить будет за то, чтобы его секли?
Соколов поддержал Катю:
- Не врёт она, Кузьмич. Мне Василий Васильевич рассказывал, по-учёному это мазохизмом называется.
- Не знаю как по-учёному, а по-русски это разврат и распутство прозывается.
- Да разве это разврат? - пустилась в рассуждения словоохотливая  обитательница весёлого дома. - Вот бывает у нас Владимир Петрович, который в университете профессором служит. Так он всегда сначала...
- О профессоре, Катюша, ты нам потом расскажешь, - остановил её Лавровский. - А сейчас лучше по сторонам смотри...
Москворецкий мост Катя узнала сразу:
- Мы через него ехали! Вон и вторая речка.
- Не речка, а водоотводный канал,  - поправил Лавровский. - Это Чугунный мост, а дальше Пятницкая улица начинается. Смотри, сейчас слева церковь Святой Праскевы Пятницы будет. О ней ты говорила?
- Не... Та вроде другая... Вспомнила! Всё вспомнила! После каланчи второй переулок налево...
Миновали Пятницкий полицейский дом с пожарной каланчёй, церковь  Святой Троицы на углу Пятницкой и Вишняковского переулка. Никитский переулок.
- Сюда поворачивать надо, - деловито распорядилась Катя. - Третий дом справа.
- Большой Болвановский переулок, - сказал кучер. - Поворачивать что-ли?
- Нет, - решил Лавровский, на ходу спрыгивая с пролётки. - Езжайте дальше. Подождите меня на следующем перекрёстке. А я пойду разведаю.
Соколов, рука которого пользуясь темнотой успела пробраться под юбку девицы, возражать не стал. Больно уж не хотелось ему отрываться от гладкой упругой ляжки.
- Только вы там поосторожнее, - попросил он.
Алексей подошёл к воротам третьего дома справа. Увидел на заборе какую-то табличку. Чиркнув спичкой, прочитал, что этот дом свободный от постоя и принадлежит потомственной почётной гражданке Глафире Григорьевне Грындиной.
Интересный сюжет получается, невольно вспомнилось ему любимое присловье следователя Быковского. Любопытно, что общего у этой полусумасшедшей старухи с матёрыми мошенниками из Петербурга.
- Ты чего тут шляешься? - раздался позади него громовой голос. - Поджигать пришёл или воровать?
- Нечего, кум, лясы точить! Хватай его!
Кто-то ударил Лавровского в ухо, навалился на плечи. Такого обращения Алексей не любил. Сами виноваты, мелькнула в голове мысль.

Управляющий гостиницы Толмачёва Смолина знал давно и побаивался его.
- Давненько не заглядывали к нам, Андрей Михайлович, - залебезил он. - Если какая помощь от меня требуется, всегда рад. Только обождите малость - гостью одну почтенную провожу.
И тут же устремился навстречу молодой миниатюрной брюнетке в модной шляпке с вуалеткой и платье с турнюром:
- Извозчика наняли самого наилучшего, Софья Михайловна. Чемоданы ваши уже в пролётке. Билет, как вы приказывали, взяли в первый класс.
- Спасибо, Пармён, - приятным грудным голосом сказала женщина. - Умеешь ты услужить. Буду в следующий раз в Первопрестольной -  непременно у вас снова остановлюсь. Да, чуть не забыла - у тебя же сегодня день ангела. Вот возьми.
- Премного благодарен, - расцвёл управляющий, принимая красненькую.
Швейцар и коридорный, которым досталось от щедрот гостьи по рублёвке, кинулись провожать её до экипажа.
- Это кто же такая будет? - поинтересовался Смолин.
- Софья Михайловна Дерберг, жена богатейшего харьковского помещика.
Малинин удивился. Старого холостяка коннозаводчика Фёдора Дерберга он знал давно.  От общих знакомых слышал, что месяца два тому назад женился Фёдор на молоденькой красивой барышне. А эта особа, бесспорно красивая, но далеко не молоденькая - за тридцать.
- Дерберг, Дерберг, - наморщил лоб Смолин. - Нет, не помню. Хотя голос её и обличье мне явно знакомы. Ну, да бог с ней. Нас, Пармён, интересует один из ваших жильцов. Грязнов его фамилия.
- Нет у нас такого.
- А Чукин у вас живёт?
- И Чукина нет.
- Странно. У нас сведения надёжные.
- Да как он выглядит-то, Андрей Михайлович?
- Брюнет лет двадцати пяти, - начал описывать внешность разыскиваемого Смолин. - Среднего роста. Эдакий красавчик, из тех кто стареющим барынькам нравятся. Ходит в короткой чёрной поддёвке.
- На мизинце серебряный перстень с большим чёрным камнем, - уточнил Малинин.
- Так это господин Базаркин из 23-го номера, - узнал сразу управляющий.
- Он сейчас у себя? - спросил Смолин.
- Да кто его знает? Он у нас уже две недели живёт. а ночевал всего раза три-четыре. Надо у прислуги узнать.
Расспросили вернувшихся с улицы швейцара и коридорного.
- У себя, -  сказал швейцар. - Он сегодня ближе к вечеру явился.
- Бутылку молдавского вина и фруктов подать велели-с, добавил коридорный. - Даму они ждали-с.
- Пришла? - поинтересовался Смолин. - Да ты, любезный, не темни. По твоей хитрой роже видно, что всё знаешь.
- Пришла-с. Часа за два до отъезда к нему в нумер Софья Михайловна заглянули-с. Бутылку клико с собой принесла и коньяка самого дорогущего.
Смолин и Малинин переглянулись. Они поняли, что жука-оленя скорее всего упустили.
- Сергей Сергеевич, иди в 23-й номер, - распорядился Смолин. - Дай бог если Грязнов ещё жив-здоров. А я попробую дамочку эту догнать. Вспомнил я кто это такая. Давненько мы с ней не виделись, вот и не признал сразу... Пармён, билет вы ей до Харькова взяли?
- Нет, до Серпухова.
Смолин выскочил на улицу. Слышно было, как он крикнул кучеру:
- Гони на Курский вокзал!

- Что же вы, ироды, на прохожих как псы цепные кидаетесь? - отчитывал Лавровский ночного сторожа и дворника.
Сторож, которого Лавровский бросил через себя, в ответ только жалобно охал и потирал спину. А дворник, хлюпая разбитым носом, пытался оправдываться:
- Ошибочка вышла, сударь. Околоточный надысь говорил нам, будто лихие люди на Москве появились. Поджигают, дескать, по ночам дома и грабят. Вот мы и проявили рвение.
- Пить на дежурстве надо поменьше. Вот сволоку вас сейчас в участок и попрошу пристава Чигирина, чтобы взыскал по всей строгости. А то взяли моду, не спросив имя - звания, сразу в ухо.
- Вы уж извиняйте нас сударь, - сказал дворник. - А в участок может не надо? Мы и так уже пострадали.
- Ладно, пользуйтесь моей добротой... А ведь я, любезный, в ваш дом по делу шёл. Алексей Андреевич здесь квартирует?
- Съехал он сегодня от нас.
- Экая досада! А куда?
- Чего не знаю, того не знаю. А о вас сударь, указание имеется. Хозяйка велела: ежели кто господина Зарудного спрашивать станет - сразу к ней вести. Пойдёмте, провожу вас.
Подобного поворота Лавровский не ожидал. Но отступать, не вызвав подозрения, было не возможно. Да и любопытно взглянуть на кляузницу, замучившую своими доносами всех московских редакторов.
Кабинет Грындиной находился на втором этаже старого купеческого дома. За огромным столом заваленным газетами, журналами и книгами сидела высокая костлявая старуха, закутанная в клетчатый плед.
- А я вас сразу узнала, - сказала она противным скрипучим голосом. - Именно так Алексис  и описал вас. Только бороды нет. Полагаю, её вам пришлось сбрить в целях конспирации? Вы ведь Георгий Порфирьевич?
- Он самый, - кивнул головой Алексей. - Глафира  Григорьевна мне необходимо срочно встретиться с господином Зарудным. Где он сейчас?
- Не знаю. Крамольникам стало известно место пребывания Алексиса. Он сообщил мне, что переезжает на одну из конспиративных квартир. А где она находится, разумеется, не сказал. Но может быть об этом говорится в письме? Алексис оставил для вас пакет, - Грындина извлекла из-под груды газет и журналов конверт.
На нем мелким каллиграфическим подчерком было написано:
Инспектору секретной полиции МВД
подполковнику Отдельного корпуса жандармов
его высокоблагородию   Г.П.Судейкину
Так вот за кого приняла меня старуха, понял Лавровский - за самого Георгия Порфирьевича Судейкина, грозу народовольцев.
- Благодарю вас, сударыня... Вам доводилось в последние дни встречаться с господином Дубецким?
- Нет, я впервые слышу эту фамилию.
- Припомните получше. У него очень примечательная внешность - голова седая, а брови и усы чёрные.
- А! Вы о своём помощнике полковнике Волкове. Он заходил в гости к Алексису неделю назад.
- Где проживает знаете?
- Нет.
- Досадно, весьма досадно, но ничего не поделаешь. Позвольте откланяться.
- Подождите пожалуйста. У меня к вам деликатный разговор.
- Весь внимание.
- Во-первых, я одолжила Алексису пять тысяч на неотложные агентурные расходы. Он обещал, что вы принесёте деньги.
Ну и хват, этот Зарудный, не без восхищения подумал Лавровский, похоже и эту обобрал.
- К сожалению, сударыня, таких сумм при мне нет, но при первой же возможности...
- Ничего, ничего... Мне не к спеху. Во-вторых, я хочу предложить вам своё сотрудничество.
- Вы? А чем, собственно говоря, вы можете быть полезны секретной полиции?
- Как это чем?! - от возмущения голос старухи стал визгливым. - Никто лучше меня не знает московских газет и журналов. Вы просто не представляете сколько во всех редакциях злонамеренных элементов, которые явно или тайно ведут противоправительственную пропаганду.
- Ну, наверное все-таки не во всех. Вряд ли  можно обвинить в этих грехах «Московские ведомости», - возразил Лавровский.
- Ха, ха, ха... Вы плохо знаете Михаила Никифоровича Каткова. Это на словах он патриот и верный слуга престола, а на деле... Вот, читайте.
Грындина протянула ему газету.
- «Новый университетский устав», - прочел Алексей заголовок.
- А теперь прочитайте заголовок на следующей странице.
- «Холерная эпидемия». Ну и что?
- Как это что?! Получается что новый университетский устав разрабатываемый правительством уподобляется холерной эпидемии! А в прошлом номере Катков «отличился» ещё больше. На одной полосе он поставил статьи «Русский народный дух» и «Меры против лесокрадства». Какое кощунство!
Зря её полусумасшедшей считают, подумал Лавровский. Какая там «полу», просто сумасшедшая. Но вслух сказал совсем другое:
- Интересно, весьма интересно. Но следует учесть, что  «Московские ведомости» газета политическая, а где политика там всё возможно... А, что крамольного можно найти в таком безобидном издании, как «Беговые и скаковые известия»?
- Да, что угодно! И в каждом номере. На этой неделе мне пришлось послать два письма - в Московский цензурный комитет и духовную цензуру.
- Куда? - искренне изумился Алексей. - В духовную цензуру?
- Да, да... Представляете эти, так называемые редакторы, Лавровский и Малинин напечатали заметку «Кардинал покрыл Мадам-Анго». А это не что иное, как оскорбление религии!
- Вздор. При чём здесь религия? Речь идёт о скаковых лошадях. Притом даже не российских, а французских.
- Эх, Георгий Порфирьевич, - сокрушённо покачала головой старуха. - Даже такой проницательный человек, как вы, не видит насколько изощренно все эти, так называемые писатели и журналисты ведут подкоп под устои государства, религии, семьи...
- Вот что, почтенная Глафира Григорьевна, - остановил её Лавровский. - Всё рассказанное вами, действительно, представляет интерес...
- Можно я буду доносить об этом вам лично?
- Можно, - великодушно разрешил Алексей. - Пишите о чём угодно. А вот Лавровского и Малинина попрошу вас забыть раз и навсегда.
- Я всё поняла. Очевидно они выполняют ваше секретное задание... Не угодно ли чаю?
- К сожалению, неотложные дела.
Чаёвничать в обществе особы, которую давно заждались в Преображенской больнице для душевнобольных, не было никакого желания...
У ворот его ждал Соколов:
- Куда вы запропастились, Алексей Васильевич? Я уж беспокоиться начал.
- К старухе Грындиной  в гости заглянул. Зарудного у неё нет.
- А где он?
- Сейчас узнаем.
Конечно, перехватывать, а тем более вскрывать письма адресованные одному из руководителей российской политической полиции дело опасное. Но сами виноваты. Нечего связываться с мошенниками и сумасшедшими. Алексей решительно вскрыл конверт. Никакого письма там не оказалось, только старый трактирный счёт.
- Пустые хлопоты... Поехали, Саня, в сыскное.
Лавровский надолго умолк.
- О чем задумались, Алексей Васильевич? - прервал затянувшееся молчание Соколов.
- О жизни, Саня. О том, как она на игру похожа. Скажи, с тобой так бывало? Утром твёрдо решил поставить на лошадь, не сомневаешься, что она первой придёт. А приехал на бега, посмотрел проездку, с приятелем посоветовался и ставишь совсем на другую.
- Бывало. И сколько раз,- засмеялся неунывающий сыщик.  - Вот в прошлое воскресенье, поставил не так как собирался и проигрался вдрызг.
- Вот и я так. Хотел же сразу искать мошенников среди знакомых Рибопьера. А потом пообщался с графологом, побегал по редакциям и напрочь об этом забыл...  И что мы имеем в результате? День прошёл, а воз, как говорил дедушка Крылов, и ныне там... Ладно, сейчас отвезём Катю на Грачёвку, заедем в сыскное и отправляюсь я Карлушу Петиона искать.

Окинув взглядом номер - полураздетого чернявого, лежащего на кровати; вывернутые карманы его брюк и поддёвки; раскрытый чемодан и раскиданные по комнате вещи; бутылки и недопитые стаканы на столе - Малинин сразу понял, что здесь произошло.
- Картина вполне очевидная, - сказал он. - Опоили и обобрали.
- Вот беда-то! - всплеснул руками управляющий. - На моей памяти, в нашей гостинице никогда такого не случалось. А я ведь здесь без малого пятнадцать лет служу.
- Не рассказывайте мне сказки, Пармён Петрович. Когда я в 79-м году пришёл в полицию, то первым делом, которым мне пришлось заниматься была смерть артельщика Опёнкина. Помнится, ваш коридорный Сашка Сечёный тогда чистосердечно признался, что попотчевал его «малинкой». Пошлите лучше в участок и за врачом.
Сергей склонился над чернявым. Нет сомнения, это он сегодня приходил в редакцию. Осмотрев комнату, нашёл под одним из стаканов свернутый пополам лист писчей бумаги. Развернув его, прочитал:
Милый Вова!
Ты молодец против овец, а против молодца сам овца. При твоей работе пить на халяву чревато. Передавай от меня привет Витьке-следователю. И вообще, сявки вы, а не «чёрная банда».                Соня
Скоро вернулся сильно расстроенный Смолин:
- Ох и ловкая бестия! Не на Курский вокзал она поехала, а на Николаевский. Там сменила извозчика... Короче говоря, упустил я её. Да ты, Сергей Сергеевич, хоть понял с кем нас судьба свела?
- С какой-то Соней, - Сергей подал ему найденную записку.
- Не с какой-то, а с самой Сонькой Золотой Ручкой, которую вся российская полиция третий год ловит. Эх, досадно, что не признал я её сразу...
Управляющий стал упрашивать сыщика не сообщать о случившимся в участок, не составлять протокол.
- Я отблагодарю, - сказал он, доставая несколько двадцатипяти- рублёвок.
- Нет, Пармён. Придётся этому делу законный ход давать. Больно уж начальство им интересуется... Да где доктор-то? Не дай бог помрёт мазурик, так с меня тогда Муравьёв шкуру спустит.
Наконец приехал врач Мещанского полицейского дома Микульский. Осмотрев чернявого, успокоил сыщика:
- Повезло этому молодчику. В коньяк подмешали не какой-нибудь веротрин или хлоралгидрат, от передозировки коих люди как мухи мрут, а старую добрую «малинку».
Понюхав стакан добавил:
- Правда для надёжности к опию и разным травам ещё настой сигарных окурков добавили... Ничего, выживет. Только раньше завтрашнего вечера в себя не придёт.
- Адам Иванович, бога ради, сделайте что-нибудь, - взмолился Смолин. - Нам необходимо его как можно быстрее допросить.
- Ладно, попробую. Желудок ему промою. Но в любом случае, раньше чем часа через три он не очухается.

В этот вечер удача отвернулась и от остальных участников розыска.
Рабиновичу в адресном столе сообщили: агроном Рабутовский и отставной лейтенант Котович, проживавшие несколько дней в «Большой Московской гостинице», в пятницу съехали в связи с возвращением в Петербург.
Голиков в купеческом клубе нашёл несколько знакомых Котовича. Но все они не знали, где он остановился.
- Он дачу в Царицыно снимает, - сказал один.
- Не в Царицыно, а в Кусково, - уточнил другой.
- Где живёт понятия не имею. А вот то, что его сейчас в Москве нет знаю точно, - уверенно заявил третий. - Лейтенант с Каншиным ещё в пятницу на рыбную ловлю уехали. Куда-то под Новый Иерусалим. А может быть под Можайск. Но в воскресенье обещали вернуться...

Глава 13
МИНИСТЕРСКИЕ ДРЯЗГИ
Единственным из сыщиков кому в этот вечер удалось узнать хоть что-то, оказался сам Муравьёв. Вызванный с дачи Николас был невозмутим:
- Я выполнял ваше указание Константин Гаврилович: оказывать Дубецкому содействие в случаях каких-либо осложнений с наружной полицией.
- Выполнял! - ярился Муравьёв. - Свою голову на плечах иметь надо! Одно дело, попросить не поднимать щум из-за того, что человек несколько дней без прописки живёт и, совсем другое, приказать отпустить задержанного с тремя фальшивыми паспортами. Это преступление!
Николас равнодушно пожал плечами:
- Вы сами учили меня, что настоящему сыщику нередко приходится идти на нарушение закона.
- Научил на свою голову! Из-за проделок этого прохвоста мы можем потерять три-четыре тысячи.
- Каким образом? - сразу встрепенулся жадный до денег Николас.
- Виктор распустил слухи, что Большой Московский приз выиграют Зима или Лихачь, а сам сделал у наших с тобой букмекеров очень крупные ставки на рибопьеровского Витязя. Но это, Митя, не главное. Если до утра мы не задержим Дубецкого, меня турнут в отставку.
- Ох! - вырвалось у Николаса, прекрасно понимавшего, что любой новый начальник сыскной полиции в помощниках его не оставит. - Беда.
- Охами делу не поможешь. Искать надо Виктора. Где ты встречался с ним?
- Оба раза он сам приезжал в управление.
- Следовательно, где он квартирует ты не знаешь.
- Не знаю. Но предполагаю. В прошлый раз Дубецкий пригласил меня отужинать в «Эрмитаже». Засиделись до полуночи. Потом я пошёл на Грачёвку, где у меня была назначена встреча с агентом, а Виктор Иосифович взял извозчика. Я слышал, как он велел ему ехать в Петровский парк.
- Это ничего не значит. Может он к «Яру» отправился или в «Мавританию».
- Вряд ли. Перед уходом из ресторана Дубецкий спросил мятного ликёра. Сказал, что он на него лучше любого снотворного действует.
- Не рюмку, поди, заказал, а графинчик? - усмехнулся Муварьёв.
- Да. А вы как догадались?
- Не изменяет старым привычкам Виктор. Он эту зелёную гадость ещё на Кавказе каждую ночь перед сном стаканами пил... Значит, действительно остановился он у кого-то на даче в Петровском парке... Сколько у нас людей в наличии, Митя?
- Трое.
- Бери всех и отправляйтесь в парк. Расспросите ночных сторожей, дворников, дежурных городовых...
- Очень народа мало, Константин Гаврилович. До утра не управимся.
- Я тебе в помощь ещё Соколова со Смолиным дам. Они вот-вот вернуться должны.
- Всё равно у нас слишком мало сил чтобы проверить все дачи в Петровском парке.
-  Без тебя знаю! Но это наш последний шанс найти Дубецкого. Даже если мы поймаем Зарудного, но упустим Виктора, придётся мне в отставку отправляться, а тебе, Митя, другое место службы подыскивать.

В кабинет вошёл Голиков.
- Ничего, - сказал он, перехватив вопрошающий взгляд Муравьёва. - Никто ничего существенного о лейтенанте Котовиче не знает... Ну и служба у вас, Константин Гаврилович! Всего день побыл в шкуре сыщика и понял почём фунт лиха. Устал как собака.
- Вы бы ехали домой, - предложил Муравьёв. - Поручение князя вы выполнили. Завтра с утра можете ему доложить, что клеветнические письма написаны под диктовку Зарудного, с целью сорвать хороший куш у букмекеров и в тотализаторе.
- Плохо вы нашего Владимира Андреевича знаете, - устало улыбнулся Голиков. - Ему бодрого рапорта мало. Изволь представить неопровержимые доказательства. А ещё лучше самих виновников, чтобы он, самолично с ними побеседовав, мог решать - казнить или миловать... Да и не по-товарищески это будет. Я господина Лавровского и его коллегу в сию историю втравил. А теперь им до утра по Москве носиться, а я спать пойду? Нет, так дела не делаются. Лучше я, если позволите, у вас в кабинете малость вздремну.
- Ради бога. Устраивайтесь на диване.
Но вздремнуть Голикову не пришлось. Вернулся Малинин.
- А где Смолин? - насторожилмя Муравьёв. - Неужели примета оказалось верной и не обошлось без погонь и перестрелок?
- Погоня была, а от перестрелки бог пока миловал, - успокоил Сергей. - Смолин в Мещанском полицейском доме. Ждёт, когда задержанный нами Грязнов очухается от «малинки» и начнёт давать показания.
Малинин обстоятельно доложил о случившимся.
- Жаль, что вы упустили Соньку Золотую Ручку. Тем более, как я догадываюсь, вместе с жуком-оленем. Но Грязнов улов хороший. Не сомневаюсь Смолин сумеет развязать ему язык... Сергей, а у меня для тебя новое поручение. Имеются сведения, что Дубецкий остановился у кого-то из знакомых в Петровском парке. Поэтому мы решили проверить все дачи.
- Зачем же все? - сказал вошедший в кабинет Лавровский. - Скорее всего он на даче графа Рибопьера. Мы с Сергеем сейчас быстренько скатаемся туда.
- Пожалуй и я с вами, - сказал Голиков, поднимаясь с дивана. - Похоже поездка обещает быть интересной. Помнится, ещё утром вы говорили, что искать мерзавца надо в окружении графа Георгия Рибопьера... Поехали господа, время дорого.
- Подождите, Андрей Климентьевич, - остановил его Лавровский. - Дайте хоть о предыдущей поездке рассказать.
- Действительно, - смутился Голиков. - Ну, указала моя протеже дом, где остановился Зарудный?
- Указала. Зарудный несколько недель жил в Большом Болванском переулке в доме известной склочницы Глафиры Грындиной. Но сегодня с утра пораньше убыл в неизвестном направлении.
- Экая досада, - как от зубной боли поморщился Муравьёв. - Положительно, не везёт нам сегодня.
- Правда он оставил у Грындиной весьма любопытное письмо, - Алексей достал пакет. - Посмотрите, Константин Гаврилович. Думаю это блеф.
- Такими вещами блефовать чревато, - задумчиво сказал Муравьёв, прочитав кому именно адресовано письмо. - Сергей, будь добр, передай мне свечу.
Муравьёв подержал старый трактирный счёт над пламенем и на нём проступили строчки, написанные мелким каллиграфическим почерком.
Уважаемый Георгий Порфирьевич!
Взвесив все «за» и «против» мы с Виктором решили отказаться от вашего весьма заманчивого предложения. Нет, мы всей душой за сотрудничество с секретной полицией. Но интриговать против такой влиятельной особы как граф Т. увольте! Поэтому, от греха подальше, уезжаем в Париж. Аванс, разумеется, оставляем себе. В обмен гарантируем наше полное молчание.
Алексей Зарудный
P.S. Пять тысяч, которые будет требовать с вас Глафира Грындина, ни в коем случае не отдавайте. Это мой скромный гонорар за то, что в течение трёх недель вынужден был слушать бред, называемый ею критическими статьями.
- Мать твою так! - в сердцах выругался Муравьёв. - Только вляпаться в министерские дрязги мне сейчас и не хватает. Попрошу всех об этом письме никому ни слова.  Завтра доложу генерал-губернатору, пусть он решает как с ним поступить. А сейчас мы сделаем так: Алексей Васильевич с Андреем Климентьевичем поедут на дачу Рибопьера, а ты, Сергей, давай-ка в Мещанский полицейский дом. Смолин кому угодно язык развяжет, но записать как надо не сумеет. С богом, господа! Экипаж нужен?
- Нет, - сказал Алексей. - Нас Семён уже который час у подъезда ждёт.

- В Петровский парк, Семён. На дачу к Георгию Ивановичу, - распорядился Алексей, садясь в пролётку. Потом спросил. - Андрей Климентьевич, просветите меня. О каких министерских дрязгах говорил Муравьёв? Конечно, если это не государственная тайна.
- Да я и сам толком не знаю, - ответил Голиков. - Ходят упорные слухи, что директор Департамента полиции Плеве хочет свалить министра внутренних дел графа Толстого. Инспектор секретной полиции Судейкин, которому подчинены охранные отделения и жандармские управления Петербурга, Москвы, Харькова и Одессы, помогает ему в этом. На следующей неделе Толстой собирается быть в Москве. Видимо Судейкин решил подготовить ему «сюрприз». Только агенты подобранные им оказались трусоваты.
- Да, в бомбисты не каждый годится, - сказал Алексей.
- А при чем здесь бомбисты? - усмехнулся Голиков. - Шантаж  зачастую пострашнее бомб, револьверов и кинжалов. Дубецкий и Зарудный, как я понял, большие специалисты именно по этой части. Впрочем, ну её к чёрту, эту политику! Расскажите лучше, что-нибудь о бегах.
- Да вы же ими, вроде, никогда не интересовались?
- С вами, Алексей Васильевич, пообщаешься так и лошадником станешь, и игроком. Непременно завтра...
- Сегодня, - поправил его Алексей. - Уже без четверти два.
- Непременно сегодня на бега поеду.
- На Зиму поставить хотите? - хитро прищурился Лавровский.
- Нет, сударь мой, на Витязя. Тем более, как я понимаю, благодаря стараниям наших петербургских гостей выдача за него будет хорошая.

Глава 14
ГУСАР ВСЕГДА ГУСАР
Не смотря на поздний час дача графа Рибопьера была ярко освещена. Из раскрытых окон неслись смех, переборы гитары и приятный сочный баритон:
Летя на тройке, полупьяный
Я буду вспоминать о вас
И по щеке моей румяной
Слеза скатится с пьяных глаз.
- Господи, ну кто же так играет?! - поморщился Голиков. - У трактирных музыкантов, наверное, учился.
- Никак Георгий Иванович приехал? - спросил Лавровский дворника, сидящего на скамейке возле ворот.
- Никак нет. Их сиятельство в Пете6рбурге. Сегодня днём обещали быть.
- А что за праздник?
- Карл Александрович гостей принимает.
- Это хорошо. Мы как раз к нему.
- Иван! - позвал дворник. - К барину гости.
Тут же появился расторопный лакей:
- Как прикажите о вас доложить? Ох, Алексей Васильевич, извините бога ради, не признал вас сразу. Да вы проходите без доклада, Карл Александрович вам всегда рад!
- Нет, Ваня. Вызови-ка лучше ты его сюда. Скажи, что срочная телеграмма из Петербурга.
- Понятно-с. Сюрприз хотите сделать?
- Угадал, любезный.
Через несколько минут появился одетый по последней парижской моде высокий превосходно сложенный шатен с тонкими благородными чертами лица. Это и был Карл Петион.
- Где тут посыльный? - спросил он.
- Здесь я, барин, - вышел из тени деревьев Лавровский. - Пожалуйте на водку.
Петион рассмеялся:
- Не можешь ты, Лёшка, без розыгрышей! Замечательно, что приехал. У меня, как раз, очень интересная компания собралась. Старые питерские приятели. Между прочим, один из них твой коллега - редактор, хоть и  бывший. Сейчас крюшон будем готовить.
- Диву даюсь, Карлуша: когда ты только спишь? - улыбнулся Лавровский. - Всегда в делах и хлопотах.
- И не говори, Алексей!  Кручусь, как белка в колесе. С утра на собрании Пресненского отделения Дамского попечительства о бедных был - сама княгиня Щербатова очень настоятельно приглашала. Потом в правление  скакового общества поехал - оно мне должность стартёра предложило. Трёх именинников провизитировал. Ведь вчера день ангела у Пармёнов, Максимов и Валентинов был... Обедал у Малютина. Не поверишь, но сумел я уговорить его уступить нам с Георгием двух трёхлеток от Ворожея... А вечером одну хорошую знакомую в театр Лентовского сопровождал - там «Корневильские колокола» давали...
... Ещё совсем недавно Петион был гусаром.
Служба в лейб-гвардии Его Величества гусарском полку престижна. Квартирует он не в какой-нибудь глухой провинции, а в Царском Селе. Его шефом, по традиции, является сам император. Млеют сердца дам и девиц при виде красавцев в красных с золотыми шнурами венгерках и синих, в обтяжку, чикчирах. Весело живут царскосельские гусары. Не случайно в шутливой песне «Журавель», в которой по куплету о всех гвардейских и многих армейских полках, поётся:
Лейб-гусары пьют одно
Лишь шампанское вино.
Но далеко не каждому такая служба по карману. Жалования не хватит даже на парадную, служебную и повседневную формы, да весьма солидные взносы в полковое офицерское собрание. По традиции, каждый новичок обязан оплатить стоимость серебряного столового прибора. А кроме того, надо купить хорошую строевую лошадь, притом обязательно белой или серой масти. Конечно, можно получить и казённую. Но это считается дурным тоном.
У поручика Петиона, потомка французских эмигрантов, бежавших в конце XVIII века от якобинского террора в Россию, ничего кроме жалования не было. Не досталось ему от родителей какого-либо движимого и недвижимого имущества. Рассчитывал он на наследство от дальней родственницы по материнской линии. Но та, сказав, что гусар непременно всё промотает, завещала богатое имение в Калужской губернии и два доходных дома в Москве другому троюродному племяннику, благообразному молодому человеку служащему в Святейшем Синоде.
Выбор у Карла был невелик - перевод в армейскую кавалерию и служба в какой-нибудь Тмутаракани или отставка. Он предпочёл последнее. Тем более, товарищ по эскадрону граф Рибопьер предложил весьма достойное занятие - место управляющего его московскими призовыми рысистой и скаковой конюшнями. В Москве Петион, как говорится, пришёлся ко двору.
Мало кто, решительно не имея никаких средств, принят в свете на равных. Петион оказался исключением из правил. Как метеор носился он по Москве. Балы и театры, Английский клуб и Артистический кружок, бега и скачки... Ежедневно, если не вечером, то ночью или под утро, появлялся он у «Яра». И везде был желанный гость и душа компании. Его любили за весёлый нрав, умение вовремя сказать комплимент, готовность оказать мелкие услуги...
- Алексей, что же ты до сих пор не познакомил нас со своим товарищем?
Узнав, что перед ним чиновник особых поручений при московском генерал-губернаторе, приехавший по служебной надобности, Петион стал официален:
- В таком случае прошу во флигель, в мой кабинет. Там мы не будем мешать людям веселиться.
Стены небольшого, со вкусом обставленного, кабинета были увешаны картинами, гравюрами, литографиями и фотографическими портретами знаменитых скакунов. Рысаков Петион не любил и не понимал, настоящая его страсть -  английские чистокровки. Увлечение это настолько сильное, что не смотря на бурную светскую жизнь, находил он время для составления генеалогических таблиц, в которых решил разбить всех верховых лошадей России по маточным гнёздам. Дай бог ему удачи, подумал Алексей, хорошее подспорье получится для наших коннозаводчиков, стремящихся отвести скакунов не хуже английских и французских.
- Ты только посмотри - какая восхитительная пастель! - Петион указал на небольшую картину над  письменным столом. - Работа самого Николая Сверчкова. Не поверишь, но мы с Георгием её на Сухаревке нашли. Сейчас пытаюсь выяснить, что за кобыла изображена. Судя по формам с завода Мосолова... Впрочем, вы ведь по делу?
- И весьма неприятному, - Голиков достал из портфеля письма. - Это поступило в адрес вице-президента бегового общества, а вот эти были посланы по почте пятнадцати уважаемым беговым спортсменам и коннозаводчикам. Его сиятельство поручил мне разобраться и доложить ему.
Прочитав, Петион побледнел и прикусил нижнюю губу. Алексей знал, это верный признак ярости. Вспомнил, как несколько лет назад они искали рибопьеровских рысаков, украденных харьковскими цыганами. Именно так выглядел Карлуша, когда выяснилось, что помощник изюмского исправника пособник конокрадов. Побледнел, прикусил губу, а потом схватил хлыст и начал охаживать им продажного полицейского. Даже на присутствие судебного следователя и прокурора не посмотрел!
Наконец Петион обрёл дар речи:
- Каков мерзавец! И хоть бы единое слово правды, сплошное враньё.
- И даже про женщин? - хитро прищурился Алексей, хорошо знавший о его давней гусарской привычке всегда совмещать служение Вакху и Венере. Как-то Петион признался, что его возбуждают только женщины под шафе. По словам гусара, они в постели ведут себя естественнее, без всякого жеманства и притворства.
- Даже! Мы с Георгием договорились баб в нашу холостяцкую обитель не водить.  Я из-за этого с одним своим приятелем чуть не разругался. Племянник его завел роман с замужней дамой. Та у себя принимать его не может, а в гостиницу идти стесняется. Вот Алексей Андреевич и попросил приютить любовников на несколько  часиков. А я отказал.
- Алексей Андреевич? - встрепенулся Голиков. - Не Зарудный часом?
- Да, Зарудный. Мы с ним с Петербурга приятельствуем. Наш брат кавалерист, в молодости в кирасирском великой княгини Марии Николавны полку служил. Достойный человек.
- Вы полагаете? - Голиков достал из портфеля несколько густо исписанных листов бумаги. - Полюбопытствуйте.
Это были собственноручные показания содержательницы публичного дома Клары Мерц и двух её девиц о том, что они «вечером 28 июля 1883 года  под диктовку господина Зарудного А.А., написали шестнадцать анонимных писем, порочащих честь и достоинство графа Рибопьера и управлшяющего его конюшней Петиона».
Прочитав показания Петион развел руками:
- Какая грязь... И из-за такой мелочи...
Потом стремительно вскочил из-за стола:
- Да я этого подлеца к барьеру! Немедленно!
- Успокойся, Карлуша, - остановил его Лавровский. - Недостойны такие мерзавцы вызова. Да и была тебе охота из-за всякого прохвоста под суд идти?
- Ну, так морду ему набью!
- Тогда заодно измордуй уж и Дубецкого, Котовича, Рабутовского. Все они одна шайка.
- Вы ещё Грязнова забыли, - уточнил Голиков. - Это, Карл Александрович, тот самый тип, которого вам племянником Зарудного представляли. Но заняться рукоприкладством в отношении его вам, увы, не удастся. Он уже арестован.
Петион растерялся:
- Ничего не понимаю, господа... Ладно, Зарудный. В конце-концов, все журналисты продажные писаки и прохиндеи. Пардон, Алексей. К тебе и Сергею это не относится. Вы, наверное, единственное исключение из правила... Но при чем здесь Виктор Дубецкий? Боевой офицер, «Георгия» имеет, человек широкой натуры. Когда я в молодости в карты продулся, он мне безо всяких векселей и расписок пять тысяч одолжил... А Сашка Котович? В гвардейском флотском экипаже служил, в кругосветку ходил... Да и Рабутовский...
- Притом, Карл Александрович, - резко прервал его Голиков, - что все лица о которых вы даёте столь лестные отзывы составляют шайку шантажистов и мошенников. Видимо для запугивания жертв они называют её «Чёрной бандой». В Петербурге уже ведётся предварительное следствие, отдано распоряжение об их аресте.
- А грязью, Карлуша, они тебя облили не из-за мелкой обиды или природной своей подлости. Им это потребовалось, чтобы сегодня хороший куш на Витязе взять и в Париж смотаться.
- Какой куш, Алексей? - удивился Петион. - За Витязя в тотализаторе больше чем полтора рубля не дадут.
- Глубоко ошибаешься, друг мой. Букмекеры вчера принимали на него ставки один к десяти. Газеты Витязю поражение пророчат. Почитай-ка.
Лавровский достал вчерашний номер «Новостей дня».
- Да я этому Липскерову на бегах при всех по его наглой жидовской роже...
- Не горячись, Карлуша. При чём тут Абрам? Прогноз писал твой приятель Зарудный. Он хотел ещё «Московский листок» и мой журнал использовать, да не удалось, - Алексей протянул Петиону статьи «По мнению знаменитости» и «Заметки провинциального наездника», которым благодаря ему не суждено было дойти до читателя. - Узнаешь руку?
- Узнаю.
- Так кто к тебе сегодня в гости пожаловал? - спросил Лавровский.
- Зарудный, Сашка Котович, Рабутовский. С ними Серёжа Губонин приехал.
- Жирного карася они поймали, - цокнул языком Алексей.
Сергей Губонин был сыном одного из самых богатых людей России, железнодорожного магната и промышленника Петра Ионовича Губонина.
- А Дубецкий тоже у вас? - поинтересовался Голиков.
- Да. Ведь он у меня уже третью неделю живёт.
Лавровский и Голиков переглянулись.
- Все в сборе. Надо их брать, - предложил Алексей.
- Да, самое время, - согласился Голиков, - пока они Губонина, как липку не ободрали. Карл Александрович, пошлите кого-нибудь за полицией.
- Зачем? - пожал плечами Лавровский. - Мы и сами управимся.
- Но у меня с собой нет даже револьвера, - возразил Голиков.
- Андрей Климентьевич, неужели на вас такое сильное впечатление произвело их грозное название? Подумаешь, «Чёрная банда»! Я, когда на Волге бурлацкую лямку тянул, на настоящих бандитов насмотрелся. Да и на Хитровке с Грачёвкой видел их не раз. Вот это, действительно, звери, настоящие волки. А Зарудный и его подельники так себе, больше на шакалов похожи... О револьвере же не извольте беспокоиться. У Карла Александровича этого добра много. Он большой охотник до оружия. Правда, Карлуша?
- Правда, - Петион выдвинул ящик письменного стола. - Могу предложить двенадцатизарядный «Лефоше», офицерский «Смит-Вессон»... Если предпочитаете короткоствольные, рекомендую «Веблей» №2 ...   

Глава 15
ПРЕРВАННЫЙ СПЕКТАКЛЬ
В гостиной рибопьеровской дачи скандал был в полном разгаре.
- Шулер! Мошенник! - визгливо кричал маленький, плюгавый блондин цепко ухватив за руку молодого здоровяка с каким-то наивно-детским выражением лица. - Ты подменил колоду!
- Позвольте, господа, но это недоразумение, - смущённо оправдывался здоровяк. - Какой же я шулер, когда проиграл вам без малого десять тысяч?
- Вот после этого ты и подменил карты! - визжал плюгавый. - Понял, что по-честному ничего не добьёшься и начал жульничать!
- Алексей Андреевич! Объясните хоть вы господину Рабутовскому, что мне мошенничать никакого резона нет. Вы ведь меня давно знаете.
Высокий полный старик, с красной розеткой ордена Почётного легиона в петлице модного чёрного сюртука, сокрушённо покачал головой:
- Нехорошая какая-то история приключилась, Сергей Петрович. С одной стороны, я не имею причин сомневаться в вашей порядочности. А с другой... Мы привезли с собой двенадцать колод. Откуда же взялась вдруг тринадцатая?
- Откуда, откуда, - засмеялся важного вида мужчина с седой головой и черными как смоль усами и бровями. - Из рукава... А четырнадцатая, догадываюсь, у этого молодчика в кармане сюртука.
- Ложь! - крикнул здоровяк, отбросив плюгавого в сторону. - Извольте убедиться сами!
Он стал выкладывать на стол содержимое карманов. В одном из них оказалась колода карт. Здоровяк побледнел:
- Ничего не понимаю... Откуда она взялась? Не знаю... 
- Господа! Все видели как он меня ударил?! - кричал плюгавый. - Я этого так не оставлю! Не позволю сыну какого-то разбогатевшего хама безнаказанно бить по лицу потомственного шляхтича!
Седой увидел вошедших.
- Карл Александрович, - обратился он к Петиону. - Приношу свои глубочайшие извинения за то, что доставляем вам неприятные хлопоты. Но без полиции, к сожалению, не обойтись. Этот молодой человек был уличён нами в шулерстве, после чего нанёс оскорбление действием господину Рабутовскому. А самое неприятное, он расплатился фальшивыми деньгами. Как специалист прислуживший по ведомству МВД много лет, берусь утверждать, что эта и вот эта сторублёвки поддельные.
- Как фа...фальшивые? - голос здоровяка задрожал. - Сегодня утром я получил их в кассе нашего товарищества.
- Охотно верю, - кивнул седой. - До меня давно доходили слухи, что некоторые московские толстосумы не брезгуют связями с фальшивомонетчиками. Видимо ваш батюшка, почтенный Пётр Ионович Губонин. из их числа... Пошлите кого-нибудь в участок, Карл Александрович.
- Довольно, господа! - стукнул кулаком по столу, молчавший до сих пор коренастый смуглолицый брюнет. - Слушаю я вас и диву даюсь. Одни святые здесь собрались, праведники безгрешные. А, насколько я знаю, кое-кто из вас под судом был. Не так ли, Алексей Андреевич?
Толстяк с розеткой смутился:
- Пострадал из-за собственной глупости и самонадеянности в молодости.
- Вот и этот молодой человек глупость сделал, - продолжал брюнет. - С кем не бывает? А вы сразу полицию звать? Зачем ему жизнь портить? Думаю, можно и по-хорошему договориться.
- Добренький вы очень, лейтенант, - поморщился седой. - Впрочем, моё дело маленькое. Я с вами не играл и не меня по мордасам господин Губонин потчевал. Решайте сами.
Он демонстративно отошёл в сторону. Сев на диван, взял гитару и негромко стал напевать:
Меж высоких хлебов затерялося
Небогатое наше село.
Горе-горькое по свету шлялося 
И на нас, невзначай, набрело
- Никаких мировых! - снова завизжал Рабутовский. - Этот холоп ударил меня, шляхтича...
- Да уймись ты в конце-концов! - резко оборвал его лейтенант. - Заплатит тебе Сергей Петрович за оскорбление действием. Сколько тебе надо? Три тысячи? Пять?
- Вы не сомневайтесь, я заплачу сколько надо, - заверил Губонин.
- Только учтите, недонесение о распространении фальшивых кредитных билетов стоит подороже побитой физиономии нашего пана, -  небрежно бросил седой и снова стал перебирать струны гитары:
По диким степям Забайкалья,
Где золото pоют в гоpах,
Бpодяга сyдьбy пpоклиная,
Тащился с сyмой на плечах.
На нем рубашонка худая,
         И множество разных заплат,
          Шапчонка на нем арестанта
          И серый тюремный халат...
Лавровский зааплодировал:
- Браво, господа, браво! Да у вас состав не хуже чем в театре Бренко подобрался. Советую вам пьесу господина Гоголя «Игроки» поставить. Заверяю, публика будет в восторге. Но это когда-нибудь в будущем. А сейчас верните Сергею Петровичу выигранные обманным путём деньги и следуйте за мной.
- По какому праву? - в голосе седого звучал металл. - И, вообще, кто вы такой, милостивый государь?
Алексей вспомнил, как лихо осаживает в таких случаях наглецов Малинин:
- Я-то? Ротмистр Брусникин, помощник начальника Московского губернского жандармского управления. Ещё вопросы есть?
Вопросов не было.
Голиков решил подыграть Лавровскому:
- В соответствии с инструкцией следует надеть на всех задержанных наручники.
- Ладно уж. Обойдёмся без этого, - смилостивился мнимый жандарм. - Всё-таки не какие-нибудь «Иваны, родства не помнящие», а люди из приличного общества. Не стоит их позорить. Но в случае попытки к бегству буду стрелять без предупреждения... Карл Александрович, одолжите нам экипаж, а то в моём все не поместятся.
- Сейчас распоряжусь. Да и сам с вами поеду на всякий случай.
Голиков тронул за плечо седого:
- Виктор Иосифович, можно вас на минутку?
- Конечно, - в глазах Дубецкого блеснули искорки надежды.
- Если вас приговорят к ссылке в Сибирь, похлопочите, чтобы отправили в Томскую губернию.
- А почему, собственно говоря? - удивился Дубецкий.
- Там сейчас отбывает наказание Фёдор Кувшинников, очень талантливый гитарист. Возьмите у него несколько уроков. А то у вас задатки к игре на гитаре имеются, но школы, увы, никакой.

Глава 16
НЕ О ЧЕМ НАМ РАЗГОВАРИВАТЬ!
Муравьёв несколько раз перечитал показания Грязнова:
- Да здесь не только о краже жука-оленя, но и вся афёра с Витязем! Молодцы! Как вам удалось его разговорить?
- Грязнов, как пришёл в себя, стал просить водочки или пивка. Голова, мол, трещит, мочи нет, дайте выпить, а то помру. Велел я косушку смирновской принести, капустки квашенной, огурчиков солёных, пару пива холодного. Всё твоё, говорю, ежели откровенным с нами будешь. А не хочешь, так подыхай, - доложил Смолин. - Вот и запела птичка.
- Грамотно, - одобрил Муравьёв. - Как говорится, дёшево и сердито. Иди домой, Андрей Михайлович, отдыхай, а то загоняли мы тебя, старика, за последние дни.
- Я не в обиде. Служба ведь у нас с вами такая.
Глядя Смолину вслед, Муравьёв вздохнул:
- А ведь ему уже глубоко за семьдесят. Помрёт, не дай бог, старик, а заменить его некем. Такие таланты редко встречаются... А ты, Сергей, похоже осуждаешь Андрея Михайловича за подобные методы дознания?
Малинин задумался. За последние четыре года ему пришлось повидать много преступников. И уголовных, и политических. Все они воровали, грабили, мошенничали не утруждая себя душевными переживаниями. Даже жизнь для многих из них копейка. Разумеется не собственная, а чужая. Заслуживают ли они, чтобы сыщики в борьбе с ними строго соблюдали букву закона непродуманного, неповоротливого и неоправданно мягкого? А ведь ещё совсем недавно подобные мысли в голову даже не закрадывались. Когда ещё совсем зелёным, после окончание курса Императорского Московского университета, пришёл на службу в полицию твердо верил - закон есть закон.
- Пожалуй, нет, - как-то неуверенно сказал Малинин. А потом твердо добавил. - Не осуждаю. С такими как этот Грязнов и ваш Дубецкий миндальничать нельзя. Иначе они над нами же смеяться станут.
- Взрослеешь, Сергей, - улыбнулся Муравьёв. - Пора тебе в сыскное возвращаться. Мне толковый помощник нужен.
Сергей молчал. Честно говоря, он уже понял, что редакторство -  это не его стихия. Часами корпеть над макетом очередного номера - уныло. Бегать по экипажным и шорным заведениям, выклянчивая платные объявления для журнала, - противно. Деланно улыбаться, выслушивая нотации цензоров, - унизительно. А в перерывах между этими малоприятными занятиями приходится ещё и воду в ступе толочь - вести с авторами долгие, до хрипоты, споры по поводу каждого слова, вычеркнутого из их статей... Вот сыск - совсем другое дело! Конечно, служить с такими типами как пьяница и бездельник Чистяков, продажная шкура Ватошник, корыстолюбивый Николас приятного мало. Но ведь не только из них управление состоит. Есть ещё умница Вася Степанов, сыщик от бога Саня Соколов, обещавший со временем стать ему достойным конкурентом, отчаянный храбрец Лёша Рабинович...
Ответа Муравьёв так и не дождался:
- Ладно, вернёмся к этому разговору в другой раз. Разумеется, если меня сегодня в отставку не турнут.
Опасения были вполне обоснованны. Час назад Николас телеграфировал из 2-го участка Пресненской части: «Проверено 48 дач и домов, номера Стёпкина и Захарова. Седой не обнаружен». Неутешительные сведения  поступили и из Петровско-Разумовского участка от Соколова.
Начало светать. Муравьёв расхаживал по кабинету и рассуждал:
- Подвёл меня Виктор. Не ожидал я такого... Мы ведь в молодости друзьями были, в одной палатке спали, из одного котелка кашу ели. Меняет время людей... Да ладно, ничего страшного. Поеду в своё имение под Тверью. Оно, Серёжа, мне пока только убытки приносит, но если с умом взяться за хозяйство... Нет, вздор! Какой из меня помещик?! Ничего другого, как ловить жульё разное, я не умею...
Малинин, чтобы хоть как-то отвлечь его от грустных мыслей, спросил:
- А, что это за черные чётки, с которыми Дубецкий никогда не расстаётся? Драгоценные?
- Нет, из простого обсидиана. Армяне называют этот камень «сатани ехунк», коготь сатаны.
- Камень зла?
- Господь с тобой. Если обсидиан к ранам прикладывать они быстрее заживают. На себе проверил. Но главное в другом. Говорят «сатани ехунк» даёт силы достойно переносить самые трудные жизненные ситуации, с холодным сердцем принимать важные решения и без страха менять свою жизнь... Когда наш батальон стоял в Карабахе ухлёстывал я за одной восточной красавицей. Ох, и хороша девка была!  Только она мне от ворот поворот дала. Влюбилась в Витьку и подарила ему на память эти самые чётки, принадлежавшие её роду триста лет. С тех пор он с ними и не расстаётся. Говорит, они ему удачу приносят. Поэтому, как я из бумаг Степанова понял, и весь свой хоровод серебряными кольцами с обсидианом обеспечил.
- Чёрный камень лучше смотрится в золоте.
- Нельзя. «Сатани ехунк» золото не любит, вместо пользы вред причинить может.
- Вот уж не думал, что вы суеверны.
- На войне, Сергей, многие суеверными становятся. Помню, прислали в наш батальон подпоручика Курбатова. Его из гвардии за вольнодумство... Тихо!
С улицы послышался шум. Сергей тут же подскочил к окну:
- Ого! Два экипажа сразу подъехали. Это Алексей вернулся. С ним Карлуша Петион и целая толпа народа. Думаю, рановато вам, Константин Гаврилович, об отставке думать.

Увидев, что приехали не в жандармское управление, а в сыскное, начальник которого его давний приятель, Дубецкий приободрился. В канцелярии он наотрез отказался отвечать на любые вопросы:
- Разговаривать буду только с полковником Муравьёвым!
В комнату вошел Муравьёв:
- Слушаю тебя, Виктор.
- Костя, прежде всего, призови к порядку этого башибузука. Сперва он грозился нас перестрелять, а потом руку мне чуть не сломал.
- Это ты о ком?
- О ротмистре Брусникине, - Дубецкий указал на Алексея.
Малинин поспешно отвернулся, его душил хохот. А Константин Гаврилович оставался серьёзен, только глаза смеялись.
- Как же я могу приказывать столь важному лицу, как ротмистр Брусникин. Он подчиняется не мне, а самому... Догадываешься о ком я? Вот и хорошо... Алексей Васильевич, чем вы обидели нашего петербургского гостя?
- Да я сигару раскуривать стал, целый день не курил, - объяснил Лавровский. - А он воспользовался этим и хотел на полном ходу из пролётки выскочить. Вот я его и приобнял слегка.
- Понятно, - кивнул Муравьёв. - Виктор, считай, что тебе здорово повезло. В позапрошлом году Ла..э.. ротмистр Брусникин известного варнака Лёвку Солдата так приобнял, что у того сотрясение в мозгах приключилось.
- Извольте объяснить, полковник, на каком основании нас задержали? - потребовал Зарудный.
- Вас и Дубецкого на основании запроса прокурора Санкт-Петербургского окружного суда. Рабутовского за использование поддельных паспортов. А Котовича...
- Мы у него в кармане целую пачку фальшивых сторублёвок нашли, - подсказал Голиков.
- Вот видите, всё совершенно законно.
- Костя, нам надо поговорить наедине, - попросил Дубецкий.
- Не о чем нам больше разговаривать, Виктор.
- Но ты обещал...
- А ты дал слово офицера! Мне прекрасно известно, чем занималась ваша шайка, пардон, «Чёрная банда» в Москве. Всё мы знаем: как проститутки с Грачёвки анонимные письма писали под диктовку Зарудного, как он свои беговые «прогнозы» сочинял, как ты, Виктор, букмекеров на арапа взял... Вопрос о времени вашего этапирования в Петербург будет решать обер-полицмейстер. Единственное, что могу для вас сделать, это поместить не в пересылку, а в тюрьму при Тверском полицейском доме. Там условия получше.
- Спасибо и на этом, благодетель, - зло сверкнул глазами Дубецкий. - Позволь, в память старой дружбы, дать один совет. Если к тебе в руки случайно попадёт письмо опрометчиво написанное Зарудным...
- Оно уже у меня.
- Так сожги его. Иначе наживёшь большие неприятности.
- Не стану тебя обнадёживать. Я пока не решил, что с ним делать. Дежурный! Уведи этих мазуриков с глаз моих долой.
- Как вы смеете называть так кавалеров орденов? - возмутился Зарудный. - Мы с Виктором Иосифовичем будем жа...
Муравьёв вспылил:
- Ты, сволочь, себя с Виктором не сравнивай! Он, свой «Георгий» не на паркете получил. В бою!               
- Я награждён указом президента Французской республики за...
Алексей поспешил прийти на помощь Муравьеву:
- Да знаем мы кому и за что иностранные ордена жалуют. Например, известного прохиндея Абрама Варшавского наградили  орденом Почётного легиона за подножку нашим механическим заводам. В газетах так и пропечатано было: «За оказание содействия французской промышленности в получении заказов на оборудование для российских железных дорог». А вас, думаю, не президент, а трефовый король наградил...
Когда задержанных увели, Муравьёв предложил:
- Такую удачу и обмыть не грех. У меня в запасе отменный коньяк имеется. Мне его в прошлом году из Франции прислали. Приберёг его для подходящего случая.
- Президент республики, поди, прислал? - пошутил Лавровский.
- Нет, префект парижской полиции за помощь в розыске известного анархиста, грабящего банки.
- Расскажете? - по неизгладимой репортёрской привычке спросил Лавровский.
- В другой раз, Алексей Васильевич. А сейчас выпьем по рюмочке, да обсудим, что и как генерал-губернатору докладывать.   

Глава 17
ХОЗЯИН СТОЛИЦЫ ДОВОЛЕН
Долгорукову нравились доклады Голикова. Другие чиновники особых поручений, зачастую, пускались в многословные рассуждения, главной целью которых было показать свою исполнительность, талантливость и незаменимость. А этот всегда был предельно краток и обстоятелен, любое своё утверждение подкреплял документами.
- Выяснили, голубчик, кто на бегах воду мутит?
- Да, Владимир Андреевич. Прибывшая из Петербурга шайка мошенников, именующая себя «Чёрной бандой».
- Вот так у нас всегда. В Первопрестольную жульё со всей матушки России слетается, а спрос с меня. Плохо, дескать, за москвичами смотрю... С какой целью распускались слухи о сговоре при розыгрыше Большого Императорского приза?
- Деньги. Преступники рассчитывали сорвать очень солидный куш на сегодняшних бегах. Только у букмекеров за выигрыш Витязя они получат около тридцати тысяч рублей. Хорошая выдача ожидается и в тотализаторе, где они собирались сделать крупные ставки.
- Однако, какие деньги на бегах крутятся! Может и нам с вами как-нибудь сыграть? А то живем на одно жалование.
Голиков улыбнулся, показывая, что понял и оценил шутку генерал-губернатора:
- Мне, пожалуй, можно, а вам, ваше сиятельство, невместно.
- Не скажите, голубчик. Когда открыли тотализатор на Царскосельском скаковом ипподроме, знаете, кто первый билет купил?
- Не знаю, я не лошадник.
- Нынешняя наша императрица Мария Фёдоровна. Но это так, к слову... Расскажите всё подробнее.
- Владимир Андреевич, разрешите присутствовать при докладе лицам заслуги которых в проведённом розыске значительнее моих.
- Это вы о ком?
- О начальнике сыскной полиции Муравьёве и редакторах-издателях спортивного журнала Лавровском и Малинине.
- Лавровский и Малинин? Как же, помню. Прошлым летом помогли мне одного важного хамобеса на место поставить... А на Муравьёва постоянно обер-полицмейстер жалуется. Своевольничать начал, беззакония творит.
- Ваше сиятельство, общаясь с полковником Муравьёвым, я этого не заметил. Напротив, у меня сложилось твёрдое мнение, что человек на своём месте.
- Хорошо, - позвонив в колокольчик, Долгоруков вызвал адъютанта. - Там начальник сыскного и двое молодых людей ожидают. Пригласи их.

Выслушав подробный доклад, Долгоруков благожелательно кивнул:
- Замечательно... Я доволен вами. Но у меня имеются несколько вопросов. Вы полностью исключаете возможность какого-либо сговора при розыгрыше Большого Императорского приза?
- Полностью, - уверенно заявил Лавровский. - Такие призы не продаются. Витязь выиграл честно.
- И берётесь утверждать, что сегодня он выиграет вновь?
Умудрённый жизнью, старый наездник Семён Герасев наверное ответил бы: «Это как бег сложится». Но Алексей, даже не задумываясь, сказал:
- Обязательно выиграет. Витязь жеребец исключительной силы и резвости.
- Это хорошо, - кутаясь в шёлковый халат, Долгоруков прохаживался по своему огромному кабинету. - Просто замечательно...  А то пошли бы слухи, у нас мол, по сходной цене Императорские призы продаются, всё беговое общество продажное... В конце концов, договорились бы до того, что самого московского генерал-губернатора купить можно. Вы меня успокоили...  Константин Гаврилович, я всё-таки не понял, зачем вы ввели в заблуждение прокурора Петербургского окружного суда, сообщив, что разыскиваемых преступников в Москве нет?
- Чтобы воспрепятствовать возможной утечке сведений о розыске, - не моргнув глазом соврал Муравьёв. - Несколько чиновников канцелярии обер-полицмейстера недавно переведены к нам из Петербурга. Не исключено, они могут быть в приятельских отношениях с кем-нибудь из «Чёрной банды».
- Разумно, - одобрил Долгоруков. - Предосторожность лишней никогда не бывает.
Настроение у него было замечательное. Очень устал он в последнее время. Вымотали коронационные торжества, проходившие в Москве в мае. Да и возраст начинал брать своё. Хотелось отдохнуть, съездить в Биарриц, Ниццу... И вот вчера пришла долгожданная телеграмма: император разрешил ему трёхмесячный отпуск с пребыванием за границей.
Понятно, перед отпуском всего не переделаешь. Много нерешённых вопросов оставлял Долгоруков московскому губернатору Перфильеву, назначенному временно исполняющим его обязанности. Например, Перфильеву следовало сообщить городскому голове профессору Чичерину, что император настаивает на его отставке и убедить не противиться монаршей воле; совместно со штабом Московского военного округа подыскать места для расквартирования нескольких полков, переведённых из Привисленского края; провести ревизию земских учреждений Калужской и Тульской губерний;  подготовить ответ в МВД по поводу имеющих место нарушений правил проживания евреев вне черты оседлости...  Но личные дела, желательно, привести в порядок. А именно такими считал Владимир Андреевич дела бегового и скакового обществ, презедентом которых являлся много лет. И вот одно, весьма щекотливое, дельце улажено.
Долгоруков лукаво подмигнул Голикову:
- Андрей Климентьевич, а не поставить ли и нам с вами на Витязя?
- Почему бы и нет? - в тон ему ответил чиновник особых поручений. - Если уж Её Императорское Величество тотализатора не чуждается, то и нам не грех... Только у меня сейчас, увы, финансовый кризис.
- Это сущие мелочи. Я велю выписать вам внеочередные наградные... И вам Константин Гаврилович, тоже. А из-за отношений с обер-полицмейстером Козловым не переживайте. Сегодня же сделаю ему соответствующее внушение. Ишь, взял моду: тот ему нехорош, этот плох, так и норовит везде своих петербургских протеже поставить... А чем бы поощрить вас, господа частные сыщики?
Малинин хотел было гордо заявить, что ничего им не надо; в эту историю ввязались они не из-за наград, а спасая доброе имя друзей. Но промолчал. Жизнь уже немного пообломала его. А Лавровский лучезарно улыбнулся:
- Владимир Андреевич, лучшей наградой для нас будет, если вы подпишетесь на наш журнал.
- Подпишусь, - пообещал Долгоруков. - Можете даже напечатать об этом в ближайшем номере.
Алексей сиял. Когда читатели узнают, что «Беговые и скаковые известия» выписывает сам генерал-губернатор, количество подписчиков значительно возрастёт. Любят у нас подражать начальству.
- И вот ещё что, - голос Долгорукова стал строг. - О перехваченном вами письме забудьте. Нечего в игры лезть, где не только вы, но и я пешка. Я передам его министру внутренних дел графу Толстому. Пусть Дмитрий Андреевич сам со своими подчинёнными разбирается.
В кабинет, без стука, вошёл маленький, кругленький, с огромными усами человек. Это был Григорий Вельтищев, личный камердинер генерал-губернатора и его самое доверенное лицо:
- Ваше сиятельство, пора завтракать.
- Подожди, Григорий, - недовольно поморщился Долгоруков. - Посетителей полна приёмная.
- И знать ничего не хочу. Доктор велел, чтобы вы кушали ровно в десять. Извольте в столовую. А посетителей никаких нет. Я им велел попозже прийти. Один генерал Козлов не послушался.
- Козлов? - недобро улыбнулся Долгоруков. - Зови. Вот задам ему жара, а потом завтракать буду... И ещё, Григорий, нельзя ли мне сегодня кофию? Больно уж надоел мне этот чай с травами.
- Сегодня можно, - великодушно разрешил Вельтищев. - Доктор сказал, что один-два раза в неделю кофий вам не повредит.

Глава 18
БОЛЬШОЙ МОСКОВСКИЙ
Столько публики на бегах не собиралось давно. Июль в нынешнем году был прохладным и дождливым. А вот в последний день месяца природа словно решила вернуть долги москвичам: с утра ярко светило солнце, в небе ни облачка. Мало кто в такую погоду усидит дома. Сказалось и то, что скачек сегодня не было, поэтому все игроки устремились на беговой ипподром. Но главное всё-таки в другом: разыгрывался Большой Московский приз, считающийся одним из самых престижных призов не только в Москве, но и в Российской империи.
... К этому соревнованию допускались жеребцы и кобылы не моложе пяти лет всех рысистых пород, рождённые не только в России, но и за рубежом. Бежать им предстояло три круга - четыре с половиной версты. При этом была установлена довольно жёсткая «норма бега» - восемь минут. Если секунды оказывались «тише», то результат не засчитывался. Через час устраивалась перебежка на ту же дистанцию. Рысак пришедший в ней первым - признавался победителем.
Когда утверждались условия приза, сторонники нового сумели добиться разрешения ехать в произвольных экипажах, то есть, как в четырёхколёсных русских дрожках, так и в двухколёсных «американках» или, как их еще иногда называли «сулках». Правда преимущества более лёгких, по сравнению с дрожками, «американок» сводилось на нет дополнительным пудом уравнительного веса. Едущие на дрожках имели право на «поддужную» - могли пустить впереди себя лошадь, идущую галопом, а наездникам «американок» разрешалось пользоваться хлыстом.
Стоимость Большого Московского приза была больше чем у Императорских призов. Владелец лошади пришедшей первой получал 4500 рублей и золотую медаль. Заводчик, в заводе которого родился победитель, так же награждался медалью. Не забыли и о наезднике - ему полагались золотые часы.
Выиграть Большой Московский приз рысак мог только один раз за свою беговую карьеру - победители предыдущих лет к розыгрышу приза не допускались...
Уже к одиннадцати часам ложи, трибуны и партер были полны. Коннозаводчики и спортсмены, съехавшиеся из многих губерний, вели деловые разговоры: обсуждали будущие продажи и покупки, смены наездников, шансы производителей. Нередко тут же заключались крупные сделки. Остальная публика развлекалась: любовалась проездкой рысаков, пила чай и закусывала за отдельными столиками, сплетничала, флиртовала.
Ближе к двенадцати приехал Долгоруков. Для беговой администрации это стало полнейшей неожиданностью. В последние годы Владимир Андреевич посещал бега только в дни розыгрыша приза учреждённого обществом в его честь, да ещё когда сопровождал особ августейшей фамилии или очень знатных иностранцев, гостивших в Первопрестольной.
- Ваше сиятельство, что же вы нас не известили?! - басил вице-президент общества Колюбакин, лобызаясь с хозяином столицы. - Мы бы подготовились, как следует.
- Вы, Александр Васильевич, и без подготовки всегда можете достойно принять хоть меня, хоть коронованных особ.
- Большой Московский приз сами будете вручать?
- За этим и приехал. Хочу сказать членам общества несколько слов.
- По поводу этих писем пакостных?
- Да. Признаюсь, слушок о том, что у нас Императорскими призами торгуют, меня сильно задел.
- А меня-то! Две ночи заснуть не мог. Но, слава богу, всё выяснилось. Меня господин Голиков с утра порадовал... Пойдёмте в беседку, Владимир Андреевич, в большом зале уже столы накрыты.
- Повременим малость. Вот вручим приз, тогда и выпьем по бокалу шампанского. А я пока в своей ложе посижу, свежим воздухом подышу. До чего же хорош воздух на Ходынке! Благодать...
Генерал-губернаторской ложи на московских бегах не было. Но Александр II, в знак особого расположения, разрешил Владимиру Андреевичу пользоваться Императорской ложей, предназначенной только для членов августейшей фамилии. Александр III это распоряжение ещё официально не подтвердил, но и протестов из министерства двора пока не поступало.
Желание президента общества закон. Колюбакин велел оповестить действительных членов и почётных гостей, что фуршет будет после розыгрыша Большого Московского приза.

- Не сносить нам голов, Лёша, если Витязь проиграет, - Малинин шутливо толкнул приятеля в бок и указал взглядом на Императорскую ложу. - Лично приехал проверить. Больно уж ты категоричен был: «Обязательно выиграет!».
- Обязательно, друг мой. Ты ведь сам видел, как Витязя сегодня на бега вели. Жеребец в исключительном порядке.
- Так-то оно так. Да ездок мне не очень нравится. Далеко пока Ефремову до таких наездников как Чебурок и Полянский.
- Да, опыта у Васьки пока маловато... Но ничего, не боги горшки обжигают.
- К тому же поглядел я сейчас на проездке на Турка и залюбовался.
- Какой Турок, Сергей? - возмутился Лавровский. - Он хорош только на длинные дистанции. Вот если ехать семь с половиной вёрст...
- Не скажи!  В позапрошлом году в трёхверстовом Колюбакинском призе он вторым пришёл.
- А ты вспомни, как бег складывался? Две лошади, запамятовал кто именно, проскачку сделали. Любезный захромал. Вот и вышел Турок на второе место.
- Путаешь ты, Лёша. Любезный тогда вообще не бежал.
- Как это не бежал? Мы, друг мой, тогда на нём четвертную проиграли.
- О чём спор, судари мои?
К ним подошёл старый наездник Герасев. Вообще-то устав бегового общества запрещал наездникам находиться в местах отведённых для публики. Но все уставы и положения, как известно, пишутся для того, чтобы их нарушали.
- Да вот прикидываем, кто Большой Московский возьмёт, - сказал Лавровский. - Думаю Витязь. А вы как полагаете, Семён Терентьевич?
Увидев, что к их разговору внимательно прислушиваются несколько игроков, Терентьев, зевнув, лениво ответил:
- Это уж как бег сложится... У всех шансы имеются.
Потом понизил голос до шёпота:
- Васька Ефремов, как узнал про слухи,  будто Большой Императорский приз они с Рибопьером купили, так прямо и заявил: «Уж я им языки-то укорочу. Мой приз будет. Всех «за флагом» брошу». И ведь бросит! Сила у Витязя немереная. Главное, чтобы жеребца не сорвал... А Зима не в порядке. Петька с утра с хозяином переругался до матерного лая. Снимайте, говорит, кобылу с приза, нечего её зря гробить. А Кочергин уперся: «Поедешь и никаких разговоров!» Ох, будет скандал... Побегу я, судари мои. В пятом заезде мой Сашка Сорокин на Стрельце едет. Надо проверить, всё ли сделал, как я приказывал. Смело на него ставьте, не ошибётесь...
К Герасеву, угодливо улыбаясь, подскочил известный всем бегам «жучок» Кузя, из недоучившихся семинаристов:
- Семён Терентьевич, как вы полагаете, Индюк сегодня придёт?
- Обязательно придёт, - на ходу ответил наездник. Полуобернувшись добавил. - А вот каким не знаю.
Алексей попросил друга:
- Сходи в кассу, а я хоть покурю. Не поверишь, но это вторая сигара со вчерашнего утра.
- Лёша, у нас денег ни копейки.
- Заблуждаешься, друг мой, - Лавровский достал три новенькие двадцатипятирублёвки и пояснил. - Колюбакин расщедрился, сказал, что это в знак благодарности от администрации бегового общества.
- Значит, играем Витязя? - уточнил Малинин.
- Его. Ставь все.
    
Возле касс тотализатора Малинин встретил давнего доброго приятеля, судебного следователя по особо важным делам Московского окружного суда Быковского.
- Придётся, батенька, мне вас с Алексеем Васильевичем к Тестову вести или в «Славянский базар», - сказал следователь, крепко пожимаю Сергею руку.
- Не возражаю, Василий Романович. Хотя и не знаю чем заслужили.
- В деревню я собрался, давно мечтаю на рыбалку сходить, по грибы... А вчера вечером вызывает меня прокурор судебной палаты и поручает незамедлительно начать предварительное следствие по фактам пособничества чинов сыскной полиции шайке шантажистов и мошенников, именующих себя «Чёрной бандой». Вот и отдохнул, думаю. Мои домашние тоже в расстроенных чувствах... Однако, сегодня с утра новые указания получил: прекратить дело в связи с отсутствием события преступления. Навёл справки и выяснил кому обязан, кто Дубецкого с Зарудным изловил. Одного только не понял: каким образом эта история с бегами связана?  В другие вы с приятелем ведь не ввязываетесь.
- Сейчас поймёте, - улыбнулся Малинин. - Кого в основном играют в первом заезде?
- Исключительно Зиму. Немного Лихача и Индюка.
- А Витязя?
- Как это ни странно, в крайней кассе на него не взяли ни одного билета, в соседней - только три.
- Ничего странного, Василий Романович. Так «Чёрная банда» и задумала. Благодаря им, явный первый фаворит превратился в «тёмную лошадку».
Глаза Быковского азартно блеснули:
- Любопытный сюжет получается, весьма любопытный. «Тёмный фаворит», значит... Следовательно надо...
- Вот именно.  Заодно и за нас поставьте, - Малинин достал три двадцатипятирублёвки. - А то играющие нас с Алексеем последнее время отслеживать стали. Считают, что раз редакторы спортивного журнала, так всех победителей заранее знаем.

Глава 19
БЕГ И ПЕРЕБЕЖКА
Часто зазвонил колокол, призывая наездников подавать лошадей на старт.
На Большой Московский приз было записано девять рысаков. Запускали их по три, по числу имеющихся на летнем ипподроме дорожек.
- Посмотрим, кто у нас первыми едет, - Алексей заглянул в афишку. - Турок, Индюк и Гордый.
- Хорош, всё-таки, Турок, - залюбовался Сергей крупным караковым жеребцом. - Убедил ты меня, что не его это дистанция, не может он выиграть... А, всё равно, так и тянет поставить на него!
- И меня тоже, - сознался Алексей. - На него и на Индюка.
Ударил колокол. Бег начался.
- Плохо приняли. У Индюка первая четверть без двадцати, - сказал Лавровский, имея в виду, что первую четверть версты Индюк пробежал за сорок секунд. - У остальных и того тише. Так они и в восемь минут не уложатся...
Он слегка ошибся. Индюк прошёл дистанцию за 7 минут 54 секунды. Турок и Гордый отстали от него на секунду. Публика игравшая Индюка была разочарована его «тихими секундами», но бодрилась.
- Ничего страшного, Елена Петровна, - объяснял стройной черноглазой шатенке мужчина средних лет в вицмундире телеграфного ведомства. - Просто Сашка Чебурок решил приберечь силы Индюка для перебежки. Не сомневаюсь, глядя на него, остальные наездники не поедут резвее... Так, что выигрыш у нас, можно сказать, в кармане!
- Не забыли, что если выиграете, обещали сводить меня к Леонтовскому? - кокетливо улыбнулась ему спутница.
Модно одетый, сравнительно молодой, но уже изрядно потасканный господин, не сводящий с барышни масляного взгляда, захихикал противным тенорком:
- Обещать можно, зная, что выполнять не придётся. Не выиграет ваш Индюк.
- Почему это Лев Михайлович?  - неприязненно посмотрел на него чиновник.
- Образованный вы вроде человек, Викентий Викентьевич, а газет не читаете, - потасканный достал из кармана вчерашний номер «Новостей дня». - Здесь черным по белому напечатано: шансы на победу имеют только Зима и Лихачь. На счёт последнего сомневаюсь, он показался мне сегодня «привядшим»... А вот Зима! Это непобедимая кобыла! Кстати, будет вам известно, Чебурок никогда не бережёт силы для перебежки. У него совсем другая тактика езды: на бегу бросить всех «за флагом».
Мордастый толстяк, судя по наружности и одежде, из охотнорядских торговцев, хохотнул:
- Ну и кавалеры у вас, Леночка! Образованные, газетки почитывают... А у самих после первого заезда останутся вошь в кармане, да блоха на аркане.
- Почему это? - возмутился чиновник.
- Извольте объяснить ваше нелепое утверждение, - поддержал его потасканный.
- Чего объяснять-то? Мне по секрету конюх из воронцовской конюшни шепнул, Прасол бег выиграет. Вот я на него и зарядил пару красненьких. При больших деньгах сегодня буду. А я, Леночка, натура широкая.
Склонившись к уху барышни охотноряденц принялся, что-то нашёптывать.
- Ой, да что вы такое говорите, Мокий Титыч?! - порозовела она. - Нет, нет... Я девушка порядочная...
- Все вы порядочные, - недовольно проворчал охотнорядец. - А стоит только крякнуть, да денежкой брякнуть...

Снова ударил колокол. На беговой круг выехали Прасол, Козырь и Мраморный.
Бегом второй тройки все настоящие любители были разочарованы. Прасол пробежавший первую версту без десяти, то есть за минуту и пятьдесят секунд, ещё резвее начал второй круг, но не выдержал такого пейса и заскакал. Поставить его на рысь наездник Фёдор Семёнов не сумел.
- Проскачка! - радостно засмеялся Викентий Викентьевич. - Вот вам и весь ваш Прасол! Проскачка!
Козырь и Мраморный закончили бег тише восьми минут...

На беговой круг выехали запряженные в «американки», последние три участника приза.  Все, как на подбор, были хороши! Зима, как и большинство лошадей родившихся в заводе светлейшего князя Голицына, отличалась красотой. Газеты и журналы её иначе, как «серая красавица» и не именовали. Вороной Лихач, завода герцога Лейхтенбергского, производил впечатление своей мощью. Белый Витязь сочетал в себе и то и другое.
Непревзойдённый знаток лошадей Сахновский, как всегда стоящий в окружении преклонявшейся перед ним беговой молодёжи, восторженно сказал:
- Вот вам наглядное подтверждение гениальности Василия Ивановича Шишкина, решившегося на второе прилитие голландской крови орловцам.  Какие формы, какая стать! Думаю, беговая карьера Витязя будет блестящей.
- Несомненно, - поддержал его рязанский коннозаводчик Николай  Родзевич. - Если он, в прошлое воскресенье по грязи был резвее восьми минут, то сейчас покажет настоящий класс. Может рекорд Полкана побить.
- Последнее сомнительно, - возразил ветеринарный врач Владимир Оболенский. - К такой езде Витязь пока не готов.
- Чего зря гадать? - остановил спор Сахновский. - Сейчас всё увидим.
Судье на старте долго не удавалось запустить лошадей. То Витязь, ещё за две-три сажени от столба к которому должен был подъехать шагом, перешёл на рысь. То Лихач рванулся вперёд, не дождавшись когда стартёр даст отмашку флагом. То Зима закинулась - неожиданно бросилась в сторону решётки отделяющей внешнюю дорожку от партера.
Из ложи вице-президента раздался командирский бас Колюбакина:
- Наездники! Ещё один фальстарт и я сниму всех с бега!
Старт был дан с четвёртой попытки. Не пробежав и четверти версты Зима перешла на галоп. Видно было как «судья за сбоями» взмахивая рукой считает скачки. После одиннадцатого взмаха поднялся невообразимый шум и гам.
- Проскачка! Сговорились! Мошенники! - кричала разочарованная в своих надеждах играющая публика.
Потасканный господин выхватил из кармана пачку билетов взятых на Зиму и швырнул их на беговой круг:
- Чёрт безрукий, а не наездник этот  Полянский! И Зима хороша! Поганой метлой таких кобыл с ипподрома гнать надо!
- Вот и верьте после этого прогнозам своих «Новостей дня», - злорадно усмехнулся мужчина в вицмундире телеграфного ведомства.
- А вы-то с чего радуетесь? - окрысился на него потасканный господин. - На секундомер бы посмотрели. Первая четверть без пятнадцати, вторая без тринадцати...  Знаете где при таком пейсе ваш Индюк останется?
- Известно где, - хохотнул охотнорядец. - Только при барышне такое слово сказать зазорно... Ладно, пара целковых у меня осталась. Пойду в буфет, приму водочки.
- Угостите, Мокий Титыч, - попросил потасканный. - После такого разочарования мне просто необходимо успокоить нервы.
- Ладно, уж, Лёва, пошли, - согласился охотнорядец. - Ты ведь всё равно не отвяжешься. 
Телеграфный чиновник задумчиво посмотрел им вслед. Потом сказал спутнице, что у него назначена наиважнейшая встреча, но он обязательно вернётся и рысцой устремился к буфету.

Место старта Витязя, бежавшего по внутренней, самой короткой дорожке, было отнесено на двадцать саженей назад. Но уже к концу первой версты он нагнал Лихача. Три версты они шли голова в голову. Фёдор Кузнецов то и дело посылал Лихача. Вначале вожжами, потом взялся за хлыст. Вороной жеребец послушно прибавлял ходу. Однако оторваться от соперника ему не удалось.
Когда вышли на финишную прямую, Василий  Ефремов слегка приподнял хлыст. Он даже не ударил, а лишь коснулся им крупа белого красавца. Но и этого оказалось достаточно. Витязь, сделав бросок, вырвался вперёд и первым подошёл к призовому столбу.      
Настоящие любители, даже проигравшие, умеют оценить красивый бег. Витязю аплодировал весь ипподром.   
Пора позаботиться об отчете в следующий номер, подумал Лавровский. Достав записную книжку и карандаш, принялся торопливо писать:
Бег с резвостью 7 минут 41 секунда выиграл белый Витязь (ехал В.Ефремов). Вторым, на три четверти секунды тише, у призового столба был вороной Лихач (ехал Ф.Кузнецов). Зима и Прасол сделали проскачку. А остальные лошади остались «за флагом», при этом две из них даже не уложились в восемь минут. Поэтому на перебежку были допущены только Витязь и Лихач.   
Выдача в тотализаторе оказалась даже больше, чем обещал прогноз Зарудного в «Новостях дня». Не десять, а пятнадцать рублей на рублёвый билет.
- Будем считать, это наш гонорар за «Чёрную банду», - тихо сказал Лавровский другу. - Давай билеты, схожу в кассу. Заодно и на второй заезд поставлю. В нём городские одиночки бегут. Полагаю, сушкинский Коварный выиграет.

Ровно через час, как и предусмотрено условиями розыгрыша Большого Московского приза, состоялась перебежка. Первым у призового столба снова был Витязь. На этот раз четыре с половиной версты он пробежал за 7 минут 47 секунд. Лихач проиграл ему почти семь секунд.
На площадке перед беговой беседкой сразу стало многолюдно. Конюхи подвели уже  распряженного Витязя.  В сопровождении всей беговой администрации появились молодой человек среднего роста в лейб-гусарском мундире и пожилой толстый мужчина в сюртуке и цилиндре. Это были виновники торжества - граф Рибопьер и тамбовский коннозаводчик Петрово-Соловово.
Долгоруков, по давней традиции, вначале дал понюхать золотые медали жеребцу, и только потом вручил их спортсмену и коннозаводчику. А с наездником Василием Ефремовым хозяин столицы облобызался, словно на Пасху.
- Заслужил, братец. Вот твои золотые часы. Такие не у каждого генерала имеются. Дорогие, говорят.
- Сто рублей стоят, - подсказал казначей и секретарь общества Приезжев.
- Однако и заставил ты меня сегодня поволноваться, - продолжал генерал-губернатор. - Целых три версты голова в голову шёл. Раньше следовало бросок сделать.
- Зачем? - удивился Ефремов. - Нечего лошадей без нужды дёргать. Их, ваше сиятельство, жалеть надо.
Вице-президент пригласил всех к столам, накрытым в большом зале.

Подняв бокал с шампанским, Долгоруков сказал:
- Можно ли не любить города и губернии, которые государь император твоему попечению доверил? Знаю, есть и такие губернаторы, только о них и говорить противно. Вспомнят их когда-нибудь потомки, да только не добрым словом... А я нашу Москву люблю! Дорого мне всё, что с ней связано. В том числе и рысистая потеха. Ведь отсюда она, благодаря графу Орлову, по всей России пошла... Вы знаете, как я отношусь к беговому обществу: опекаю, в обиду не даю. Когда Городская дума с вас аренду  за землю требовать вздумала, так на неё прикрикнул, что и в суд обращаться раздумали... Поэтому прочитав письма кляузные расстроился, хоть и вида не подал. Неужели, думаю, и в среду наших истинных спортсменов гнусный дух купли-продажи добрался? Мои доверенные люди провели розыск, во всём разобрались. Оказалось, всё это проделка приезжих мошенников, которых петербургская полиция давно поймать не могла. А мы поймали! Ну, да это к делу не относится, я о другом хочу сказать. Посмотрел я сегодня на розыгрыш Большого Московского, полюбовался бегом Витязя, Лихача...
Он запнулся, видимо пытаясь вспомнить имена других лошадей. Потом махнул рукой и закончил:
- Короче, пусть все знают, у нас призы не продаются! За Московское беговое общество!
Минут пять пообщавшись с Колюбакиным и виновниками торжества, генерал-губернатор откланялся. После отъезда большого начальства, в зале стало весело и шумно.
К Лавровскому и Малинину подошёл граф Рибопьер:
- Карлуша рассказал мне, в какую неприятность чуть не угодил. Обери эти мерзавцы молодого Губонина в моём доме, нехорошие слухи пошли бы. Опять я ваш должник!
- Какие счеты между нами, Георгий? - улыбнулся Малинин. - Помнится однажды под Харьковым...
- Предаваться воспоминаниям, Серёжа, будем вечером у «Яра». Надо как следует обмыть победу Витязя, чтобы удача не отвернулась.
- Охотно, - согласился Малинин. - А чего ждать вечера? Два последних заезда большого интереса не представляют.
- Поехали прямо сейчас! - поддержал его Петион. - Я таким крюшоном вас угощу! А то ночью сделать помешали.
Лавровский замялся:
- Видите ли друзья мои... Дело в том, что... Одним словом...
- Всё понятно! - рассмеялся Рибопьер. - Очевидно здесь замешана дама.
- Барышня. И очень симпатичная, - мечтательно улыбнулся Алексей.
- Тогда удачи тебе!

Глава 20
КЛИН КЛИНОМ ВЫШИБАЮТ
К прогуливавшемуся по партеру Лавровскому подошёл беговой служитель:
- Вас приглашают в ложу бельэтажа.
- Кто приглашает?
- Господин Липскеров.
Держать на бегах ложу удовольствие дорогое. Но престижно. Поэтому редактор-издатель «Новостей дня», хотя и вынужден был пока считать каждую копейку, на подобные расходы не скупился. Верил, они обязательно окупятся.
Липскеров сидел в окружении своего многочисленного семейства и ближайших сотрудников. Среди них Алексей увидел Соколиху и, его сердце учащённо забилось, милую барышню Елену Евсеевну.
- Садись с нами, Алексей, - предложил Липскеров. - Перекуси. Вот салат картофельный, пирожки, водочка.
- Благодарствую, Абрам. Но я только что из-за стола. Впрочем от чая не откажусь.
- Ты в членской был?
- Ага.
- О чём его сиятельство говорил?
Лавровский пересказал тост генерал-губернатора.
- Про меня он не вспоминал?
Чувствовалось, Липскеров опасается, что вчерашняя статья могла вызвать неудовольствие начальства.
- Нет. А вот Колюбакин на тебя зол.
- Ничего, я свою оплошность исправлю. В завтрашнем номере такой «гвоздь» даём, что и Александр Васильевич сердиться перестанет, и его сиятельство похвалит.
Начался четвёртый заезд. Внимание всех было приковано к беговому кругу. Воспользовавшись этим, Алексей подошёл к Елене Евсеевне и тихо сказал:
- Леночка, к пяти часам вы не успеете вернуться домой. Поедемте в «Эрмитаж» прямо с бегов.
- Нет, - ответила она. - Никуда я с вами не поеду.
- Не поедете? - переспросил он, решив, что ослышался.
- Не поеду.
- Но почему?
- Я думала, вы порядочный человек, а вы... вы... Водите к себе в редакцию проституток с Грачёвки, по городу с ними раскатываете.
- Послушайте, Лена...
- И слушать не хочу!
- Не будьте столь жестоки. Репортёру, а тем более частному сыщику, приходится общаться с разными людьми...
- Хорошо. Когда-нибудь, в другой раз, я может быть и соглашусь выслушать ваши объяснения. Но сегодня я на вас очень сердита.
Резко развернувшись, Лавровский вышел из ложи. На лестнице его догнала Соколиха:
- Подождите, Алексей Васильевич. Наверное вы подумали, что это я рассказала Лене...
- А кто же ещё?! Больше некому.
- Какой вы ещё наивный, хоть и считаетесь одним из лучших московских репортёров. Впрочем все влюблённые слепы... Лена совсем не такая как вам кажется. Она, мягко говоря, любит крутить хвостом. Её жених был в отлучке, вот она и надумала приятно провести вечер с вами. А сегодня утром он неожиданно вернулся. Благовидный повод для отказа женщина всегда найти сумеет.
- А откуда она узнала про проститутку с Грачёвки?
- Из статьи, которая будет напечатана завтра в «Новостях дня». Наш новый репортёр разведал все подробности розыска и задержания «Чёрной банды».
- Это кто же у вас такой ловкий выискался? - удивился Лавровский.
- Влас Дорошевич, - сказала Соколиха. И с гордостью добавила. - Мой сын.

К пятому, последнему в этот день, заезду бега заметно опустели. Публика больше не осаждала буфеты и кассы тотализатора. Возле одной из них в одиночестве стояла давешняя барышня, приехавшая на ипподром с чиновником телеграфного ведомства. Вертя в руках рубль она то делала шаг к кассе, то останавливалась.
Понятно, подумал Алексей, последний рублишка. И сыграть хочется, и боится, что пешком домой возвращаться придётся. А её кавалеры, судя по всему, разбежались.
К барышне подошёл «жучок» Кузя:
- Могу подсказать надёжную лошадку. Беспроигрышную.
- Подскажите, - наивно, сказала она.
- За просто так? Не получится. Четвёртая часть выигрыша моя. Здесь так принято.
- Хорошо.
- Ставьте на 3-й нумер.
Под 3-м номером в пятом заезде бежал Енот, самая слабая лошадь в этой компании. Прийти первым он просто не мог.
- Поставить на Енота, одно и то же, что деньги в банк положить, - продолжал дурить голову барышне Кузя.
- Енот? Какое странное имя для лошади, - улыбнулась она. - Бегут Стрелец, Опричник и вдруг Енот.
- А вы на имя не смотрите. Опричник на второй версте встанет. Стрелец мог бы выиграть, да Сашка Сорокин не поедет. Ему за это четвертную дали. Жулик он, это на бегах всем известно.
Таких разговоров Алексей не любил. Одно дело, просто дурить публику и, совсем другое, рассказывать враки про порядочных людей. Он решительно шагнул к «жучку»:
- Так, говоришь, Сорокину денег дали?
- Дали, само собой, дали.
- А тебе?
- А мне-то за что?
- Зато! - Алексей в полсилы ударил его в ухо. - Чтобы в следующий раз думал, что говоришь.
На помощь Кузе бросился толстомордый и толстогубый здоровяк:
- Ты чего моего приятеля забижаешь?! Да я тебя щас...
Лавровский узнал Быка, который когда-то служил на городской бойне, потом букмекерствовал, пытался подмять под себя гостиницу «Мир», а в конце концов, докатился до того, что стал помощником «жучка».
- А кто это тебя, бычья рожа, на бега пропустил? - рявкнул Алексей. И зловеще пообещал. - Вот сейчас кликну билетёров, так они тебя, чтобы свой недогляд загладить, так отутюжат, мало не покажется.
Бык залебезил:
- Извиняйте, Лексей Василич, не признал вас... Пошли, Кузя, пошли. Видать, это его краля...
 - Поставьте на 1-й номер, на Стрельца, - посоветовал Алексей барышне. - Много не дадут, но на извозчика и чашку кофе с пирожным хватит.

Стрелец, бежавший по внутренней, самой короткой дорожке, хорошо принял старт и к концу первой версты достал соперников. А потом Сорокин тряхнул вожжами и дико взвизгнул:
- И-и-эх, милай! Выноси! Но!... Но!...
Хороший бросок, оценил Алексей, резвый.
Опричник и Енот остались далеко позади, но Сорокин снова и снова посылал жеребца вожжами и голосом:
- И-и-эх, милай! Выноси!
Алексей улыбнулся. Такое впечатление, словно едет не беговой наездник, а конокрад за которым гонятся деревенские мужики с топорами и вилами... Вспомнились слова старого наездника Семёна Герасева: «В нашем деле без куража нельзя. Иначе не признает тебя публика».
К призовому столбу Стрелец пришёл первым, опередив Опричника на пять-шесть запряжек. Енот остался «за флагом».

Он устало облокотился на фигурную решётку, отделяющую партер от бегового круга. Перебирал в мыслях всё случившиеся за последние два дня. Удалось выпутаться из неприятностей с цензурой. Похоже, избавился от новых кляуз полусумасшедшей старухи Грындиной. «Чёрную банду» поймали. Выиграли с Сергеем сегодня неплохо... А на душе, всё равно пасмурно. Неотвязно звучит в голове голос цыгана Михая Фэгераша, с надрывом поющий:
А в глазах её карих
Сумасшедшинки пляшут
Напиться, что ли? Нет, завтра с утра надо готовить следующий номер. Какая работа с похмелья?
И нет краше их
Во всём свете нет краше...
Размышления прервал приятный женский голос:
- Можно вас на минутку?
Перед ним стояла барышня, которой он посоветовал сыграть Стрельца.
- Я три рубля выиграла. Вот, семьдесят пять копеек, возьмите.
- Зачем?
- Говорят, здесь принято за совет отдавать четверть выигрыша.
Алексей искренне рассмеялся:
- Милая барышня, неужели я похож на «жучка»?
- Не знаю... Я не знаю, кто такие «жучки». Ведь я первый раз на бегах.
- Понравилось?
- Если честно, то нет. Лошади, правда, очень хорошие, красивые... А люди... Меня Викентий Викентьевич пригласил, мы с ним вместе в телеграфной конторе служим. Пригласил, а сам куда-то исчез. Разве так можно? А приятели его просто ужас! Этот Лёва меня глазами всё время раздевал. А Мокий Титыч настоящий хам, такие неприличные предложения делал...
Лавровскому стало обидно за беговых:
- На бегах, как и везде, люди разные. Что скрывать, много такой рвани, как Кузя и Бык, которые на ваш последний рубль покушались. Немало и респектабельных господ, готовых из-за больших денег на любые преступления... Но достойных людей, поверьте, здесь всё-таки больше.
- Ой, как вы красиво говорите! Вы, наверное, актёр или адвокат?
- Нет. Раньше репортёрствовал, а сейчас издаю свой спортивный журнал. Позвольте представиться, Алексей Лавровский.
- А я Елена Митрофанова... Скажите, Алексей, вы совсем не испугались того  губастого громилу?
- Быка?! - снова рассмеялся Лавровский. - Бог с вами, Лена! Я на Волге лямку с бурлаками тянул, крючником в Нижнем Новгороде был. А когда репортёром в «Московском листке» служил, на Хитровке водку с беглыми каторжниками пил...
- Ой, как интересно! Скажите...
К ним подошёл служитель бегового общества:
- Алексей Васильевич, ипподром закрывается, пожалуйте на выход. А то смотритель бега или господин Приезжев увидят после закрытия посторонних, вам-то ничего не скажут, а с меня взыщут.
- Уходим, братец, уже уходим.
А она очень даже не дурна, думал Алексей. Стройная, черноглазая, и зовут тоже Лена... Попытка не пытка. Рискну!
- Леночка, я совершенно случайно услышал, что вы хотите побывать в «Эрмитаже» Лентовского.
- Да, но...
- Тогда разрешите вас пригласить. Обещаю волшебный вечер.

Вечер выдался, действительно, восхитительный.
Лентовский, обнявшись с Алексеем, распорядился:
- Проводите господина Лавровского с дамой в мою ложу.
В ложе они оказались рядом с такими знаменитостями, как драматург Островский и адвокат Плевако. «Король опереточных теноров» Саша Давыдов пел божественно:
Три богини спорить стали
На горе в вечерний час
Кто из трёх? - они сказали
Всех прекраснее из нас
Эво-...э, богини эти, чтобы юношу
Пленить,
Эво-...э, богини эти, как ведь могут
Насмешить!
Разумеется, Лентовский не отпустил их без ужина.
- Алексей! Ты наживёшь во мне смертельного врага, если лишишь нас общества столь очаровательной девушки, - голосом актёра-трагика заявил он. И смеясь добавил. - И в своей спутнице тоже! Ведь у нас сегодня премьера не только на сцене, но и на кухне. Повар обещал приготовить какие-то немыслимо вкусные земляничные пирожные...
Новая знакомая оказалась весёлой, остроумной и обворожительной. К концу ужина Алексей был без ума от неё, напрочь позабыв о барышне из «Новостей дня». Не даром говорят, клин клином вышибают...

- Куда вас отвезти? - спросил Алексей, когда в третьем часу ночи они вышли из «Эрмитажа». Он взял руку девушки и стал нежно её гладить.
- Не знаю, - сказала она, не отнимая руки. - Такого сказочного вечера в моей жизни не было никогда... Не хочется, чтобы он заканчивался...
Алексей не знал как поступить. В «Лоскутную» или в «Славянский базар» ночью не пустят. Везти её в какие-нибудь дешёвые номера? Пошло. Пригласить в свою убогую комнату в «Чернышах»?  Глупее ничего не придумаешь.
Наверное, он всё-таки нашёл бы выход из затруднительного положения. Но в это время подъехала пролётка. Из неё на ходу соскочил Семён Гирин:
- Беда! Сергея Сергеевича заарестовали!
 

ОТ АВТОРА
(вместо эпилога)
О том, что стало причиной ареста Малинина вы узнаете, прочитав повесть «Особый случай». А сейчас, по сложившейся и понравившейся читателям традиции, немного о судьбах некоторых героев «Тёмного фаворита».
Белый жеребец Витязь сделал блестящую беговую карьеру. На его счету десятки побед на столичных и провинциальных ипподромах. Так только зимой 1885 года на Семёновском ипподроме в Петербурге он выиграл три приза, в том числе такой престижный, как «Приз Её Императорского Величества  Государыни Марии Фёдоровны».
В этом сезоне ездил на нём молодой, почти не известный публике наездник Александр Сорокин. Пройдут годы и это имя узнают все любители рысистых бегов. Александр Николаевич станет родоначальником знаменитой династии наездников. Один из его сыновей, тоже Александр, первым в нашей стране «разменяет две минуты». В 1953 году на Одесском ипподроме жеребец Жест, под его управлением, установит рекорд - пробежит 1600 метров за 1 минуту 59,6 секунд. Этот рекорд держался более двадцати лет.
Сам я впервые попал на бега в конце 60-х годов прошлого века, когда Сорокин уже не выступал. Но люди, видевшие езду этого мастера-наездника, рассказывали, что это было незабываемое зрелище! Ехал он всегда с места до места, обязательно с криком и визгом. По их словам «сорокинский посыл голосом» неповторим.
Но, вернёмся к Витязю, точнее к его владельцу графу Георгию Ивановичу Рибопьеру.
Имя этого достойного человека, к сожалению, почти забыто. Обошли его вниманием историки и писатели. Правда. В.А.Гиляровский в книге «Друзья и встречи» посвятил ему несколько абзацев. Но в них далеко не всё соответствует действительности. Так Владимир Алексеевич пишет, что род Рибопьеров пошёл от личного парикмахера Екатерины II, которую он не только причёсывал. За это, дескать, и в графы пожалован... Нет, не парикмахером был первый граф Рибопьер, а боевым офицером. Он имел чин бригадира русской армии, служил под командой Суворова, погиб при штурме Измаила.
В конце XIX - начале XX века слава рысистого и скакового заводов Рибопьера гремела на всю Россию. Они дали немало рекордистов и победителей самых престижных призов. В них родились дербисты Плутарх, Герой-Дня, Эдеш... Но Георгий Иванович интересовался не только конным спортом, но и атлетикой. Он стоял у истоков олимпийского движения в России, был одним из основателей Петербургского атлетического общества, щедро спонсировал проведение соревнований. Только благодаря его финансовой поддержке смогло состояться первое зарубежное турне Ивана Поддубного.
Разные Поляковы и Варшавские участвовали в благотворительной деятельности в обмен на ордена, чины, потомственное дворянство. Короче говоря, «баш на баш». Если желаемого не удавалось добиться в России, они «благотворительствовали» в другой стране. Так, Лазарь Поляков получил баронский титул... от персидского шаха.
Рибопьер жертвовал десятки тысяч рублей на развитие российского спорта бескорыстно. Свои чины он получал на общих основаниях, служа в лейб-гусарском полку. В отставку вышел подполковником. Согласитесь, для аристократа со связями, да ещё и миллионера, очень скромное звание. Были у него и ордена. Все их он заслужил на  русско-турецкой войне.  Особо дорожил граф «клюквой» - орденом Святой Анны 4-й степени, которой младшие офицеры награждались за личную храбрость.
Немало классных рысаков и скакунов перебывало у Рибопьера. Но Витязь для него на всю жизнь остался самым любимым. Ведь именно с этим белым жеребцом был связан его первый большой успех в конной охоте. Над письменным столом в кабинете петербургского дома Георгия Ивановича висел портрет Витязя, кисти знаменитого художника-анималиста Николая Сверчкова...
Порой одно неудачное выступление ставит точку в карьере лошади. Судьба Зимы сложилась иначе.
Иван Кочергин был взбешён проигрышем своей серой красавицы. Разумеется, винил он в этом не себя, а наездника. С конюшни Полянского Зиму он забрал. Но пока раздумывал кому её передать прошло лето, бега на всех российских ипподромах закончились... К началу зимнего бегового сезона кобыла успела хорошо отдохнуть от непомерных нагрузок предыдущих лет. К тому же попала она в очень хорошие руки: к Андрею Чернову, одному из потомков легендарного наездника Семёна Чёрного-Дрезденского. В январе-феврале 1884 года Зима блестяще бежала на Семёновском ипподроме, где выиграла три крупнейших приза, в том числе Императорский...
Сколько людей - столько и мнений. Часть беговой публики, принялась осуждать не Кочергина, а Полянского:
- Не так, Петька, кобылу работал. Раздёргал её.
- А вы чего хотели? Он десять процентов призовых имел. Вот и советовал хозяину ни одного приза не пропускать.
- Да разве это ездок?! Кроме Зимы у него отродясь резвачей не было.
Подобные разговоры смолкли только после того, как в руках Полянского резво побежала вороная голицынская Улыбка, которая по первой же езде взяла «Приз памяти графа Орлова-Чесменского».
Теперь, те же самые люди, восторженно цокали языками:
- Да... Полянский это наездник. Золотые руки...
В этом отношении за сто тридцать лет ничего не изменилось. Любят у нас поливать грязью вчерашних любимцев, а потом снова восторгаться ими. И не только к бегам это относится...
Как и предполагал Малинин, 31 июля оказалось чёрным днём для букмекеров. Многие понесли большие убытки. Кроме Мишки Кацмана и тех, кто работал от него. Когда к ним приходили подставные, через которых Дубецкий и Зарудный сделали крупные ставки, их уже ждали сыщики. Они брали «счастливчиков» под белы руки и везли в сыскное. После разговора с Муравьёвым все предпочитали забыть о выигрыше. Радовались, что хоть не задержали, как пособников мошенников...
Купца Грачёва приятели стали было убеждать, что деньги по проигранному пари можно не платить.
- Ведь этот моряк мошенником оказался!
Грачёв презрительно поморщился:
- Да хоть хлыстом или содомитом. К нашему с ним спору это отношения не имеет. Какое ещё жульничество, когда Витязь благодаря своей силе, да золотым рукам Васьки Ефремова выиграл?!
Он добился встречи с арестованным Котовичем и выяснил, кому из его близких передать причитающиеся деньги.
Для Митрофана Грачёва честное купеческое слово было законом. Позднее выполнил он и давний обед - построить дом, как две капли воды похожий на «Казино де Монако». Дом этот сохранился до наших дней. Находится он на севере Москвы в парке «Грачёвка»...
Пожалуй, пора перенестись из Москвы в северную столицу.
В апреле 1884 года в Санкт-Петербургском окружном суде слушалось дело группы лиц по обвинению в профессиональном шантаже, мошенничестве и ряде других преступлений. На скамье подсудимых оказались Дубецкий, Зарудный, Корнилов, Грязнов, Котович и Рабутовский. Все они были признаны виновными и приговорены кто к ссылке, а кто и к тюремному заключению.
Бульварная пресса сразу окрестила этот процесс «Делом о «Чёрной банде». «Судебная газета» и другие солидные издания писали, что столь грозного названия Дубецкий, Зарудный и их подельники не заслуживают. Однако признавали уникальность процесса. Ведь в юридической практике Российской империи до тех пор не было случаев, когда судили за шантаж. «Чёрная банда» создала прецедент.
Ходило много слухов о связях Дубецкого и Зарудного в высшем обществе, редакциях газет и журналов, сыскной полиции. Поговаривали и  об их тесном сотрудничестве с секретной полицией. Вполне возможно. Департамент полиции МВД Российской империи, как и спецслужбы других государств, шантажа не чурался.
Косвенно подтверждают связи «Чёрной банды» с секретной полицией и кое-какие документы сохранившиеся в архивах.
В мае 1887 года на имя Главного начальника Собственной Его Императорского Величества охраны генерал-адъютанта П.А.Черевина поступило из Берлина письмо от Дубецкого, который отсидев три года в тюрьме, уехал за границу. Оно слишком длинное, чтобы приводить его полностью. Ограничимся выдержками:
Священной жизни монарха угрожает опасность... Я послал об этом два заявления в Департамент полиции, но никакого ответа не получил... Я вошёл в круг крамольников, я могу стать во главе их, для того, чтобы раскрыть их адский замысел... Я был на заседании этих негодяев. Постановлено непременно лишить жизни Государя. В Москве только ему не угрожает опасность. А повсюду не следует останавливаться ни на один день. Не дай бог остановиться в Харькове, туда послано два негодяя, это мне подлинно известно. Не получив соизволения на то, что я имею право заниматься этим делом, я не сблизился ещё с ними совсем. Но раз я получу свободу действий, то один сделаю больше, чем все агенты русской полиции...
Как отреагировал Черевнин на это письмо неизвестно...
С Петербургом связана жизнь ещё одного героя этой повести. Я имею в виду отца русской графологии, писателя Николая Дмитриевича Ахшарумова. Это был величайший труженик и человек увлечённый. Много сил и времени потратил он, чтобы собрать уникальную коллекцию образцов почерков. систематизировать её. сделать обобщения. В 1894 году книга «Графология или учение об индивидуальности письма» вышла в свет. К сожалению до этого дня Николай Дмитриевич не дожил...
Владимир Андреевич Долгоруков был человек умудрённый жизнью, с молодости в высших сферах общался. Он прекрасно знал, немало у нас губернаторов и даже генерал-губернаторов не любящих города и губернии доверенные их попечению. Но вряд ли предполагал, что именно такой придёт ему на смену.
В феврале 1891 года Долгорукова отправили в отставку. А в Москву прислали брата царя Сергея Александровича.
Сегодня модно писать обо всех, без исключения, представителях дома Романовых с восторгом и придыханием. Все они, дескать, патриоты и государственники, меценаты и благотворители, кристальной честности люди. А вот современники к многим из них относились совсем иначе.
Художник Василий Верещагин изобразил великого князя Николая Николаевича Старшего, принимающего парад гвардии. На заднем плане замерли ряды солдат в разноцветных мундирах. Но присмотревшись, видишь, что это не солдаты, а ... винные бутылки. Когда-то эта картина хранилась в запасниках Третьяковской галереи, где сейчас не знаю.
Был и такой случай. Великий князь Константин Николаевич, генерал-адмирал российского ф лота, при людях грубо отчитал героя русско-турецкой войны, флотского офицера Николая Баранова. Не понравилось ему статья моряка напечатанная в «Морском сборнике», вот и устроил разнос! Баранов, отличавшийся смелостью и острым языком, отвечал: «На великих князей и кокоток не обижаются».
Но вернёмся к Сергею Александровичу. Москвичей он не любил и не уважал. Примеров тому великое множество.
В августе 1891 года вся Москва собралась на скаковом ипподроме, где разыгрывались главные призы сезона. Ждали генерал-губернатора, который твёрдо пообещал приехать и велел без него не начинать. Ждали три с половиной часа. Появился он только тогда когда начало темнеть. Публика встретила его свистом.
Впрочем, это цветочки. В мае 1896 года во время коронации Николая II, из-за нераспорядительности московских властей произошла Ходынская катастрофа. По официальным данным погибло 1389 человек, более 1300 получили ранения. У царя в это время какая-никакая совесть видимо ещё была. Он раздумывал, а прилично ли ехать вечером на бал? Сергей Александрович разрешил его сомнения: конечно ехать; чернь сама виновата, что подавила друг друга; нечего её жалеть.
Москвичи, да и жители всех губерний входящих в Московское генерал-губернаторство, отвечали Сергею Александровичу взаимностью. Вначале кто-то придумал анекдот: «Москва до сих пор стояла на семи холмах, а теперь должна стоять на одном бугре». Буграми тогда называли гомосексуалистов. Потом пошли гулять по стране стихи ярославского поэта Николая Трефилова об императоре Александре III и его брате:
Матку-правду говоря, гатчинский
затворник
Очень плох в роли царя, но зато не ёрник.
Хоть умом и не горазд, но не азиатец -
Не великий педераст, как Серёжа - братец.
Охотно верю, что так величали великого князя не только и не столько за его нетрадиционную сексуальную ориентацию. Мудрёное иностранное слово наши предки слегка переиначили, сделали более удобным для произношения и стали называть им всех тех, кого добром не помянешь.
Признаюсь, когда я узнал, что после  Ходынки Сергей Александрович не только не понёс никакого наказания, но был назначен командующим войсками Московского военного округа, само по себе, вырвалось:
- Вот пидорасы!
Не смог найти более подходящего слова.
Первым делом новый  генерал-губернатор стал перетряхивать долгоруковские кадры. Но многие и сами не захотели служить под его руководством. Чиновник особых поручений Голиков подал рапорт о переводе в тюремное ведомство...
Шло время. Лавровский и Малинин частенько отвлекались от своего издания на частные расследования, так или иначе связанные с миром бегов и скачек. При этом наживали тайных и явных врагов, навлекали неудовольствие сильных мира сего, порой рисковали жизнью.
- Опять вы, ребята, к чёрту на рога лезете, - ворчал старый полицейский Аристарх Карасёв, нередко помогавший им. - Но раз уже влезли, делать нечего. Ладно, бог не  выдаст...
- А свинью мы и сами съедим, - заканчивал Алексей его любимое присловье...
Об одном из приключений частных сыщиков наш следующий рассказ.


























ОСОБЫЙ СЛУЧАЙ

 

Глава 1
БИЛЕТЫ ДЮНКЕЛЯ
Весь июль начальник Московского охранного отделения подполковник Скандраков, приходя на службу, спрашивал своего помощника ротмистра Бердяева:
- Появились?
- Нет, - изо дня в день отвечал тот. - Банки и банкирские конторы молчат. Сыскное тоже. В суточных рапортах участковых приставов ничего примечательного.
Скандраков был страстным ружейным охотником. Поэтому в конце месяца, плюнув на все дела, укатил на несколько дней в Тверскую губернию, пострелять бекасов. А когда в воскресенье 31 июля вернулся, помощник доложил ему:
- Вчера в Москве, наконец-то, появились фальшивые двадцатипятирублёвки работы Дюнкеля.
- Слава богу, - перекрестился Скандраков. - Долго мы их ждали.
Вообще-то борьба с фальшивомонетчиками в круг  обязанностей российской секретной полиции не входит. У неё других задач предостаточно: террористов ловить, противоправительственную пропаганду пресекать... Но государственные кредитные билеты работы Карла Дюнкеля - особый случай. Началась эта история ещё в мае в Берлине...
... Кафе «Империал», что на Ровенталштрассе, часто посещал, щёгольски одетый блондин средних лет. Судя по самому дорогому коньяку, который он всегда заказывал к кофе, и щедрым чаевым в расходах он не стеснялся. Однажды блондин расплатился русским государственным кредитным билетом двадцатипятирублёвого достоинства. Кёльнер охотно взял его, рассчитывая неплохо заработать при обмене рублей на марки. Но когда на следующий день принёс билет в отделение «Беренберг банка» случилось неприятное происшествие. Кассир долго рассматривал купюру, потом пошёл советоваться к старшему кассиру, помощнику управляющего. В конце - концов, клиенту заявили:
- У нас возникли сомнения в подлинности этого билета. К сожалению, принять его не можем. Советуем обратиться в рейхсбанк, служащие которого разбираются в таких делах лучше нас.
Кёльнер подумал, что такой солидный человек как блондин мошенником быть не может, скорее всего, кто-то ему самому всучил подделку. Он решил деликатно предупредить его при первой же встрече.
Блондин пришёл в кафе в тот же вечер. Расплачиваясь, он снова протянул русскую двадцатипятирублёвку. Тут уж кёльнер не выдержал:
- Извините сударь, но нет ли у вас других денег? Такой же билет, полученный от вас вчера, в банке обменять на марки отказались. Говорят, он фальшивый.
- Быть такого не может, - недовольно поморщился посетитель и достал кошелёк туго набитый золотыми и серебряными монетами. - Сколько с меня? Получите... А где та кредитка?
- Вот она.
- Очень хорошо. Я её у вас покупаю.
Оба они не заметили, что их разговор привлёк внимание ещё одного посетителя. По стечению обстоятельств тот оказался инспектором криминальной полиции.
Берлинские сыщики работать умели. К утру, они уже знали, что блондина зовут Карл Дюнкель, по профессии он гравер, до недавнего времени жил бедно, а с начала мая вдруг стал шиковать. Выяснилось, что произошла эта метаморфоза после того как у Дюнкеля завелись какие-то общие дела с приехавшим из России, уроженцем Ревеля, Артуром Виндриком.
Полиция организовала плотное наружное наблюдение за Дюнкелем и Виндриком, которое показало, что оба они частенько расплачиваются русскими кредитками. Подозреваемых задержали. При обыске у каждого из них нашли по несколько тысяч рублей новенькими двадцатипятирублёвыми билетами. Эксперты рейхсбанка дали заключение: все предъявленные билеты фальшивые, но изготовлены с большой тщательностью. Визуально отличить их от настоящих весьма затруднительно. Для этого необходимо использование специальных оптических приборов, например «Верификатора Скамони».
Вскоре были найдены гравировальные доски, сделанные Дюнкелем. А потом сыщики вышли и на гамбургскую типографию, в которой печатались фальшивки. Её хозяин признался, что по заказу Виндрика изготовил пять тысяч русских двадцатипятирублёвок.
Берлинская прокуратура быстро провела предварительное следствие. Впрочем ей, как и полицейским, не удалось получить ответ на вопрос: где в настоящее время находятся более ста пятнадцати тысяч рублей?
- Право, не знаю, - усмехался на допросах Виндрик. - Деньги хранились в платяном шкафу. Может их моль скушала?
О поимке шайки фальшивомонетчиков много писали германские и русские газеты. Но репортёры уголовной хроники не знали об одной любопытной подробности. Виндрик водил дружбу с берлинскими социалистами. Сидя с ними по вечерам в пивной, он любил порассуждать о  путях развития мирового и русского революционного движения. Согласно донесениям осведомителей, Виндрик причислял себя к сторонникам цивилизованных форм борьбы - просвещение пролетариата, создания профессиональных союзов. Однако говоря о России, всегда заявлял:
- А в этой варварской стране допустимы любые формы и методы: пропаганда, террор, заговор, вооружённое восстание.
За несколько дней до ареста немецкие социалисты потребовали, чтобы Виндрик отчитался о том, куда была потрачена выданная ему тысяча марок. В ответ он загадочно улыбнулся:
- Не волнуйтесь, камрады. Всё до последнего пфеннига вложено в серьёзное дело. По соображениям конспирации подробно рассказывать не буду, но смею вас заверить, что когда-нибудь ваши имена будут золотыми буквами вписаны в летопись русской революции. Благодаря вам и мне, московские товарищи получат типографию, где смогут печатать свою газету тиражами в десять-пятнадцать тысяч экземпляров. Да ещё и на бомбы останется.
Германская полиция, в отличии от английской и швейцарской, издавна сотрудничала с русскими коллегами. Поэтому полученные агентурным путём сведения, вместе с подробным описанием поддельных кредитных билетов, были направлены в Петербург. Правда ни одной кредитки не прислали. Все они, в соответствии с требованиями устава уголовного судопроизводства, были приобщены к делу, как вещественные доказательства. Немецкие чиновники законники известные, нарушать устав, тем более из-за каких-то русских, они не собирались.
Министра внутренних дел графа Толстого депеша из Берлина встревожила не на шутку. Александр III при каждом докладе настойчиво спрашивает:
- Когда же, наконец, вы уничтожите «летучую типографию» этих злодеев? Переезжая из города в город, она разносит заразу по всей стране!
Не трудно представить гнев императора, если появится ещё и новая московская типография, способная увеличить тиражи противоправительственной газетёнки и крамольных брошюрок раз в десять!
В северную столицу срочно вызвали Скандракова и начальника Московского губернского жандармского управления генерал-майора Середу.
- Приложите все усилия для поимки злоумышленников, - приказал министр. - И имейте в виду, что если до 15 августа «московские товарищи», о которых говорил Виндрик, не будут найдены или, не приведи господь, появится ещё одна подпольная типография, то не избежать вам новых назначений. Недавно, как раз, освободились должности начальников жандармских управлений в Енисейской и Тобольской губерниях.
Все знали, граф Толстой слов на ветер не бросает.
Перед возвращением в Москву, Скандраков встретился с инспектором секретной полиции Судейкиным. Когда-то они вместе служили в Киеве, с тех пор и дружили.
- Не знаю, что и делать, Георгий, - вздохнул Скандраков. - Больно уж мало времени дал министр на розыск. Может, одолжишь парочку хороших сотрудников.
- Не обижайся, но людьми помочь тебе не смогу. У меня сейчас все силы брошены на разработку одного очень перспективного типа. Если выгорит, одним махом остатки «Народной воли» прихлопну, - сказал Судейкин. Потом хитро улыбнулся. - А вот совет дам. Ты, Саша, агентурным расследованием особо не увлекайся. Найдёшь хоть малейшую зацепку, сразу передавай дело в жандармское управление. Пусть оно обыски проводит, аресты, формальное дознание открывает. Тогда, в случае неудачи, не с тебя, а с Середы спрос будет.
Но найти зацепку оказалось не просто.
У Скандракова имелось три секретных сотрудника освещавших молодёжную среду. Двое из них об Артуре Виндрике ничего не знали. А третий, приват-доцент кафедры  полицейского права юридического факультета Императорского Московского университета Субботин, который несколько лет назад был одним из самых активных участников тайных студенческих кружков, его сразу вспомнил:
- Мы с ним однокурсниками были. Эрудированный молодой человек. «Капитал» Карла Маркса хорошо знал. В споре мог цитатами из Энгельса и Прудона щегольнуть... Только он политикой никогда не интересовался.
- Зачем же он тогда всю эту заумь читал? - удивился Скандраков.
- А чтобы на барышень впечатление производить! Свободомыслящих эмансипированных девиц, Александр Спиридонович, деньгами и костюмами от модного портного не прельстишь. К ним иной подход нужен. Благодаря Марксу, Артур много курсисток в постель уложил. Потом пошёл смутный слух, что он с них денежки тянет, будто бы на организацию побега самого Чернышевского. После этого все мы Виндрика стали сторониться... Не верится мне, что этот тип может быть связан с «Народной волей», «Чёрным переделом» или какой-нибудь другой революционной организацией. Таких, как он высокие материи не привлекают. Женщины, кутежи, да ещё лошади - вот и все его интересы. 
- Лошади? - переспросил Скандраков, сам бывший заядлым лошадником.
- Да, лошади. Помню Виндрик всегда на лекциях беговые и скаковые афишки размечал. На этой почве он даже сдружился с одним шалопаем с нашего курса. Правда, потом они разругались.
- Как фамилия этого шалопая?
Субботин наморщил лоб, вспоминая:
- Запамятовал... Я с ним никогда близко не общался, ведь от студенческих дел он всегда стоял в стороне... Вспомнил! Смородин его фамилия... Нет, кажется, Грушин.
В 1879 году, после окончания университета, Виндрик устроился на службу старшим письмоводителем в «Товарищество мануфактур Н. Н. Коншина в Серпухове». Серпуховской исправник дал о нём самый положительный отзыв: «Видимо, будучи от природы человеком стеснительным и замкнутым в обществе г-н Виндрик появлялся редко. Свободное время проводил на рыбной ловле и в лесу, собирая грибы. Дружбу водил только с главным инженером «Товарищества» Ценкером Андреем Иосифовичем, да ещё с семейством отставного поручика Митрофанова, в доме которого квартировал. Все вышеперечисленные лица известны мне, как благонамеренные и в политике никогда замешаны не были».
В охранном отделении не очень-то доверяли отзывам уездных исправников. Помнили историю, как бежавший с каторги бомбист несколько месяцев проживал в Можайске под видом «тихого богобоязненного человека, каждый день ходящего в церковь и неукоснительно соблюдающего посты и постные дни». Скандраков послал агента в Серпухов. Вернувшись, тот доложил:
- Вполне благонамеренный человек. Порочащих связей не имеет.
Только не на рыбалку он ходил, а на ... е... э... - агент замялся, видимо подбирая подходящее слово.
- Говори яснее.
- Он, выше высокоблагородие, большой ходок по женской части. Всех подряд тараканил - купчих, фабричных, крестьянок. Ни одной не пропускал.
- А что стало причиной его увольнения, выяснил?
- Так точно. Состояние здоровья. Врачи настоятельно рекомендовали ему лечение водами в Баден-Бадене или Карлсбаде.
Вот и осталась в результате одна единственная ниточка - фальшивые деньги.   
Сведующие люди посоветовали Скандракову съездить на Живодёрку. На этой улице, со столь не благозвучным названием, в небольшом уютном доме окружённом тенистым садом проживал бывший пристав Пресненской части, коллежский советник в отставке Калинин.
- Второго такого знатока по части всего, что в той или иной мере связано с подделкой денег, во всей России нет, - уверяли они. - Михаил Иванович, обязательно, хороший совет даст.
Калинин, выслушав начальника охранного отделения, задумался:
- Большинство подделок, честно говоря, дрянь. Хорошие встречаются редко. Но с ними спалиться легко. Поэтому не станет умный человек их в серьёзное дело вкладывать. Он их продаст.
- Не выгодно, -  возразил Скандраков. - Я узнавал: в Москве за фальшивую четвертную больше красненькой не дадут. А в провинции цены и того меньше.
- Тоже верно... Тогда распихает.
- Каким образом?
- Вы, когда у казначея жалование получаете, деньги проверяете? - хитро прищурился Калинин.
- Разумеется, пересчитываю.
- А на предмет наличия водяных знаков, проверяете?
- Как-то даже в голову не приходило.
- И все так. Поэтому на месте преступников нашёл бы я казначея какого-нибудь казённого учреждения, приказчика солидной торговой фирмы, расплачивающейся с продавцами наличными или кассира в банке.
Много полезных советов дал старый сыщик.  Составляя план оперативно-розыскных мероприятий, Скандраков все их использовал. 
Но шёл день за днём, неделя за неделей, а результатов не было. Конечно, за месяц московская полиция не раз ловила распространителей поддельных кредитных билетов. Так несколько дней назад в трактире Бакастова на Мясницкой  при попытке разменять фальшивую двадцатипятирублёвку был задержан раввин города Глухова Арон Глейзер. Но его кредитка оказалась без водяных знаков. Пойманный на Ярославском вокзале саратовский бондарь Григорий Позникин привёз в Москву восемь ещё более убогих поддельных двадцатипятирублёвок. При проверке выяснилось, что напечатаны они не на специальной, а на обычной почтовой бумаге. Совершенно ясно, не их имели в виду эксперты рейхсбанка. Напротив, в своём заключении, они отметили, что поддельные билеты изготовлены с большой тщательностью и визуально отличить их от настоящих весьма затруднительно. 
И вот, наконец, появились билеты Карла Дюнкеля...
- Не томите душу, Николай Сергеевич, - потребовал Скандраков. - Рассказывайте про нашу первую ласточку.
Бердяев довольно улыбнулся:
- Ласточек, как вы выразились, у нас две. И обе прелюбопытные.

Глава 2
НАЧАЛЬНИК И ПОМОЩНИК
- У меня с управляющим Московской конторы Государственного банка Палтовым договорённость: если появятся интересующие нас кредитки, сообщать не в участок, а сразу мне, - начал докладывать ротмистр. - Вот в пятницу, часов в десять, и примчался от него посыльный. Приехал я в контору, а там уже форменный скандал - клиент бушует...
... Разбушевавшимся клиентом оказался человек влиятельный - елецкий помещик и коннозаводчик. член Совета  Главного управления государственного коннозаводства, шталмейстер императорского двора Стахович. Он решил приобрести облигации 4-х процентного Государственного займа. Привёз пятнадцать тысяч рублей кредитками различного достоинства. Кассир проверил деньги на верификаторе и предложил пройти ему в кабинет управляющего.
- Не досуг мне, - небрежно отмахнулся Стахович. - На заседание комиссии бегового общества спешу.
Кассир, который раньше служил в военном казначействе в Туркестане и деликатному обращению с клиентами обучен не был,  возьми и ляпни:
- В таком случае, до прибытия полиции, придётся вас задержать силой.
- Что?! - побагровел коннозаводчик. - Извольте объяснить свои слова.
- А чего тут объяснять?  Поддельные ваши деньги. Сотенные и пятидесятирублёвые настоящие. Красненькие тоже. А вот эти восемьдесят двадцатипятирублёвок того-с.
Стахович сразу взорвался:
- Наглец! Мальчишка! Ты кому это говоришь?! Я тебе не шаромыжник какой-нибудь, а шталмейстер Двора Его Императорского Величества... Да меня вся Россия знает! Нет, я подобного хамства спускать не намерен... Немедленно вызвать сюда полицию и судебного следователя!
На шум прибежал управляющий. Досталось и ему на орехи. Только Бердяеву, который не раз встречался с заводчиком на бегах, удалось его успокоить:
- Поверьте, Александр Александрович, никто ни в чём предосудительным вас не подозревает. Но вполне очевидно, что вы стали жертвой преступников. Вспомните, каким образом попали к вам эти двадцатипятирублёвки.
Стахович задумался:
- Задали вы мне задачу, ротмистр... Сумма сия у меня с зимы собиралась. Часть из имения прислали; что-то, как  призовые, с бегов в Ельце и Курске привезли. Александр Васильевич Колюбакин долг недавно вернул. Кажется двадцатипятирублёвками... Нет, я не пушкинский скупой рыцарь, чтобы помнить, как ко мне каждая бумажка попала.
- И всё-таки попытайтесь, - настаивал Бердяев. - Кредитки-то совсем новенькие, поневоле на них внимание обратишь.
Стахович долго молчал. Потом грохнул кулаком по столу:
-А ведь вы правы, ротмистр! Обратил я на них внимание. Эти злополучные две тысячи рублей получил я в начале июля в Московском учётном банке. Мне их барышник Брюс-Лисицин из Гамбурга перевёл. Он неплохо продал там полубрата моего Тигра.
Рысаки Стаховича пользовались спросом не только в России, но и в Европе. После того как его жеребцы Тигр и Телеграф выиграли самые престижные призы на ипподромах Берлина, Гамбурга и Вены, иностранные покупатели зачастили в Пальну Елецкого уезда, где находился знаменитый завод. Но Александр Александрович, будучи человеком практичным, решил, что значительно выгоднее самому отправлять лошадей на продажу в Германию и Австрию. Расчёты при этом велись через Московский учётный банк, созданный группой обрусевших немцев для обслуживания внешнеторговых операций и пользующийся доброй славой среди клиентов...
- Чтобы преждевременно не спугнуть преступников я убедил Стаховича пока воздержаться от подачи жалобы прокурору окружного суда, - продолжал доклад Бердяев. - Организовал наблюдение за одним из директоров Московского учётного банка.
- За кем именно?
- За Францем Иосифовичем Ценкером.
- Это не родственник ли Андрея Ценкера, с которым приятельствовал Виндрик, когда служил в Серпухове?
- Родной брат. 
- Замечательно! Порадовали вы меня... А кассир? Без его участия провернуть афёру с подменой настоящих денег на фальшивые невозможно.
Бердяев сразу помрачнел:
- В том, что кассир Сергей Митрофанов связан с преступниками, сомневаться не приходится. Он племянник серпуховского домовладельца, у которого Артур Виндрик снимал комнату.
- Вот так?! Немедленно арестовать кассира. Пусть жандармское управление начинает формальное дознание.
- Упустили мы его. На службу Митрофанов в субботу не пришёл. В меблированных комнатах  Скворцова, где он проживает, его нет.
- У друзей и родственников искали?
- Круг его знакомых сейчас устанавливается. А из родственников у него в Москве только одна двоюродная сестра Елена Петровна Митрофанова. Она служит телеграфисткой на станции номер 21 при вокзале Московско-Рязанской железной дороге. Проживает в доме мещанки Нечаевой на Краснопрудной улице. Мы следим за ней.
- Понятно... Экая досада, что кассир скрылся... Николай Сергеевич, помнится, вы говорили о двух ласточках. Может со второй вам повезло больше?
- Вчера ближе к вечеру в банкирскую контору Юнкера пришёл купец Тимофеев, оптовый торговец типографской бумагой. Он по субботам всегда недельную выручку в банк кладёт. Среди принесённых им денег оказались четыре двадцатипятирублёвки работы Дюнкеля. Купец утверждает, что получил их в среду от редактора-издателя журнала «Беговые и скаковые известия» Малинина. Полагаю, мы взяли реальный след тех, кто занимается постановкой новой подпольной типографии. Я приказал Медникову отслеживать каждый шаг Малинина и его компаньона Лавровского.
- Пустое, - поморщился Скандраков.  - Я хорошо знаю этих людей. В позапрошлом году они, жизнью рискуя, задержали небезызвестного Колю Американца. А нынешней зимой помогли разоблачить пятёрку Адвоката... Разве станут они с революционерами якшаться? Вам следовало, лично встретиться с Лавровским и Малининым и откровенно поговорить с ними. А всех филеров целесообразно было бы направить на розыск упущенного кассира Митрофанова.
Бердяев начальника не уважал, считал его в политическом сыске человеком случайным, выдвинувшимся исключительно благодаря протекции директора Департамента  полиции. Да, Скандраков храбрец, при задержаниях за чужие спины не прячется. Умеет и наружное наблюдение правильно поставить, сам любит инструктировать филеров, отправляющихся на дежурства. Но чересчур уж он простоват и прямолинеен. Зачем, спрашивается, зимой грубо выставил за дверь Абрама Варшавского, когда тот пришёл похлопотать за нескольких служащих Московско-Брестской железной дороги, высылаемых из Москвы? Вполне можно было и с влиятельным человеком отношения не испортить, и новыми секретными сотрудниками обзавестись... Что поделаешь, агентурная работа не его стихия! Единственное на что способен Скандраков, так это угрожать арестованным суровым наказанием или предлагать деньги. Ну, разве, так можно? С объектом вербовки надо вести себя как с женщиной, которую соблазняешь...
Обычно Бердяев сдерживался. Но сегодня, видимо после бессонной ночи, его понесло:
- Не склонен разделять ваше столь категоричное мнение, господин подполковник. Во-первых, заслуги этих господ в борьбе с крамолой не столь велики, как вы уверяете. Коля Американец обманул революционеров: деньги взял, ничего не сделал, да ещё и издевательское письмо прислал. У народовольцев была причина для мести ему. История с пятёркой Адвоката вообще тёмная. Похоже частные сыщики вышли на Гераклитова и его сообщников совершенно случайно, когда искали малютинского жеребца. Во-вторых, Лавровский и Малинин лица подозрительные. Один, в шестнадцать лет убежал из дома, был бурлаком, крючником, конюхом. Вообще-то, это называется «хождением в народ с целью противоправительственной пропаганды». Другой учился в Московском университете, известном рассаднике революционной заразы. А в-третьих, Александр Спиридонович, никогда не следует забывать, что враги порой оказывают нам услуги с целью втереться в доверие или даже проникнуть в наши ряды! О Клеточникове, помните?
... При упоминании Николая Васильевича Клеточникова любой жандарм приходил в ярость. Ещё бы! В марте 1879 года этого скромного, тихого человека, имеющего почерк изумительной красоты, приняли на службу в Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Ему доверяли переписывать самые секретные бумаги: списки лиц, за которыми установлено наблюдение; планы готовящихся облав; сводки агентурных сведений. Начальство Клеточниковым было довольно. Он постоянно получал премии, повышения в должности. Его даже наградили орденом Святого Станислава 3-й степени. Когда Третье отделение упразднили, многие чиновники были уволены. Но такому ценному сотруднику нашлось место и в Департаменте полиции. И только в конце января 1881 года выяснилось, что он агент исполнительного комитета «Народной воли»...
Вот мерзавец, подумал Скандраков. Правда, эпитет этот адресовал он не Клеточникову, а собственному помощнику. Спит и видит, как бы моё место занять. В случае неудачи, непременно, доложит в Петербург, что начальник Московского охранного отделения по непонятным причинам всемерно мешал розыску преступников. Притом не в Департамент полиции сообщит, а выше. Связи у него имеются: раньше в охране загородных императорских дворцов служил, сам император, тогда ещё наследник престола, у него двух детей крестил.
В слух же Скандраков сказал совсем другое:
- Впрочем, у нас сейчас не так много версий, чтобы отвергать эту. Одобряю принятое вами решение. Наблюдение за Малининым и Лавровским что-нибудь дало?
- Вчера вечером мы не смогли их найти. Но имеется предположение, что сегодня они должны быть на ипподроме.
Скандраков усмехнулся. Предположение... Да вся спортивная Москва знает, что Лавровский и Малинин ни одного бегового дня не пропускают. На скачки ещё могут послать вместо себя репортёра, а на бегах всегда сами.
- Хорошо, Николай Сергеевич. Незамедлительно сообщайте мне обо всём, что на ваш взгляд заслуживает внимания.
- А где вас искать?
- Как это где?! Разумеется на бегах. Ведь сегодня Большой Московский приз разыгрывается, лучшие рысаки бегут.
Помощник ушёл, а начальник, взглянув на часы и поняв, что у него в запасе ещё целый час, стал просматривать почту, скопившуюся за время его отсутствия.
Ничего интересного. Ответ командира Черниговского драгунского полка на запрос об отставном унтер-офицере, подавшем прошение о зачислении в филеры. Всё понятно, хороший служака, только запойный. Нам такие сотрудники без надобности... Анонимный донос на купеческого сына Сёмина. «Читает лондонские газеты, пьёт не русскую водку, а ихний дорогущий джин. Исходя из вышеизложенного, имею подозрения, что он является англиским шпионом». Бред полнейший. Не следовало письмо даже регистрировать... А вот это уже интереснее. Ректор Императорского Московского университета наконец-то соблаговолил прислать, запрошенные у него две недели назад список выпускников юридического факультета за 1879 год и личное дело Виндрика.
Скандраков просмотрел список и присвистнул. Никаких Смородиных или Грушиных, о которых говорил приват-доцент, в списке не оказалось. Зато под 17-м номером в нём значился Малинин Сергей Сергеевич.      
 
Глава 3
ВЕЯНИЕ ВРЕМЕНИ
На летних бегах в распоряжении Скандракова была ложа бельэтажа. Конечно, даже при солидном жаловании, он не мог позволить себе подобную роскошь. Но миллионщик Фёдор Терещенко, с которым у него во время службы в Киеве сложились добрые отношения, как-то сказал:
- В Москве я редко бываю, а ложу на весь сезон абонирую. Чего ей зря пустовать? Пользуйтесь на здоровье.
Очень любил Скандраков сидеть в удобном плетёном кресле, потягивать холодный лимонад и любоваться бегом лошадей. Но сегодня его то и дело отвлекали от этого приятного занятия.
Вначале пришёл начальник Московского губернского жандармского управления генерал-майор Середа.
- Ну, кого в первом заезде сыграли? - поинтересовался он.
- Разумеется, Витязя.
- И я его. Хорош жеребец! И по формам и по ходу. Залюбуешься... Впрочем, я побеспокоил вас по другому поводу. Две недели у нас с вами остались, Александр Спиридонович, всего две недели... Я, признаюсь, велел уже чемоданы паковать. Надеюсь мне, как старшему по званию, предложат Тобольск. Бывал я там. Не плохой городишко, хоть и у чёрта на куличках. А вам в Енисейской губернии раздолье будет. Вы ведь охотник.
Скандраков улыбнулся:
- Мы с вами, Николай Акимовичь, ещё в Москве поживём. Мои сотрудники вышли на след преступников. Сейчас ведём наружное наблюдение за четырьмя подозреваемыми, а пятый объявлен в розыск.
Он пересказал всё, что узнал от Бердяева.
- Молодцы, право слово, молодцы, - похвалил генерал. - Редактора Малинина, конечно, следовало бы задержать. Но вы представляете какой шум может подняться? Насколько мне известно, ему и его приятелю благоволит сам начальник императорской охраны генерал Черевин.
- И не только. К генерал-губернатору они вхожи. Несколько раз выполняли его личные поручения. А начальник сыскной полиции Муравьёв хочет протащить Малинина в помощники, считает его своим лучшим учеником...
Потом в ложу почти вбежал ротмистр Бердяев. Радостно улыбаясь, достал три двадцатипятирублёвки:
-  Вот ещё билеты работы Дюнкеля!
Скандраков похлопал себя по карманам:
- Экая досада, верификатор я в кабинете оставил. Нет, взял...
- Да не утруждайте себя, Александр Спиридонович, - остановил его ротмистр. - Я за последние сутки наловчился эти подделки на глаз отличать. У них одна розетка их которых составлена надпись «Государственный кредитный билет» несколько светлее других. Извольте убедиться сами.
Скандраков и Середа пригляделись. Действительно, одна из розеток в букве «Г» была немного светлее остальных.
- Ну и глаз у вас, ротмистр! - восхитился генерал. - А теперь рассказывайте, где вы их раздобыли?
- Не буду врать, ваше превосходительство, мне просто повезло. Прогуливаюсь я по партеру, вижу Маленький стоит...
- Что ещё за маленький? - удивился Середа.
- У нас издавна принято давать клички объектам наружного наблюдения по самым характерным чертам внешности, - объяснил Бердяев. - Малинин проходит в донесениях филеров как Маленький, а Лавровский - Большой.
- А банкир? - спросил Середа. - А телеграфистка? Какие клички вы им дали?
- Хромой и Курносая.
- Забавно, право слово, забавно... Но я вас перебил. Продолжайте, ротмистр.
- Смотрю, Маленький о чём-то шепчется с Быковским.
- С Василием Романовичем? Судебным следователем?
- Так точно, ваше превосходительство. Потом Маленький передал ему три двадцатипятирублёвых кредитки. Быковский пошёл к кассам тотализатора, добавил к двадцатипятирублёвкам пять красненьких и всё поставил на Витязя. Хорошо, что у меня с собой сотенная была. Я взял в той же кассе пять рублёвых билетов и попросил кассира дать мне сдачу бумажками покрупнее... Вот таким образом у меня и оказались эти подделки.
Середа барабанил пальцами по плетёному столу, обдумывая сообщение. Для начала формального дознания, приравненного законодательством к предварительному следствию, после которого дело передается в суд фактов не достаточно, вряд ли удастся получить разрешение прокурора судебной палаты. Но, слава богу, имеется высочайшее утверждённое «Положение о мерах сохранения государственного порядка и  общественного спокойствия». В губерниях, где введена, так называемая «усиленная охрана», оно дает право начальникам жандармских управлений на срок до двух недель задерживать для проверки заподозренных в причастности к государственным преступлениям, производить обыски, выемки вещественных доказательств и корреспонденции. И, что особенно важно, никакого согласования с прокурорским надзором для всего этого не требуется.
- Александр Спиридонович, пишите на моё имя отношение, что на основании сведений полученных агентурным путём, просите провести проверку политической благонадёжности, подозреваемого в финансировании подпольной типографии Малинина...
- И Лавровского, - подсказал Бердяев.
Генерал удивлённо посмотрел на него:
- Насколько я понял у вас ничего существенного на него пока нет?
- Так точно, ваше превосходительство. Но я могу подготовить парочку соответствующих донесений агентов внутреннего наблюдения.
Середа брезгливо поморщился:
- Вы эти штучки, ротмистр, бросьте. Вот когда раздобудете конкретные факты, тогда и будем решать, как с Лавровским поступить... Александр Спиридонович, я забегу засвидетельствовать своё почтение генерал-губернатору, посмотрю Большой Московский и сразу в управление. Как освободитесь, подготовьте отношение и посылайте его мне. Вести проверку я поручу подполковнику Гагману.
Обиженный Бердяев, посмотрев вслед генералу, в сердцах плюнул:
- Чистоплюй! Белоручка! А сам азов наружного наблюдения не знает.
- Ничего, - примирительно сказал Скандраков. - Просто он  всю жизнь по военно-судебному ведомству служил. В Отдельный корпус жандармов переведён только в прошлом году.
Настроение у него заметно улучшилось. Предложив начать проверку, генерал уже взял на себя часть ответственности...
На беговой круг выехали Витязь, Лихач и Зима.
- Хороши! Особенно, Витязь, - восхитился Скандраков. - Вы только посмотрите, Николай Сергеевич, какое в нём сочетание мощи и изящества!
Но Бердяеву было не до рысаков. В партере он заметил филера, приставленного на сегодня к объекту «Курносая». Потом увидел молодую стройную шатенку. По описаниям он признал в ней телеграфистку Елену Митрофанову, двоюродную сестру исчезнувшего кассира Московского учётного банка. Она стояла в обществе мужчины средних лет в вицмундире телеграфного ведомства; модно одетого, сравнительно молодого, но уже изрядно потасканного господина и мордастого толстяка, судя по наружности и одежде, из охотнорядских торговцев. А кто это рядом с ними? Так... господин Лавровский, собственной персоной... Вот и Малинин подошёл... В случайности ротмистр Бердяев не верил. Тем более сам нередко назначал встречи агентам на бегах или скачках.
- Отвлекитесь на минутку, Александр Спиридонович. Хочу предложить вашему вниманию нечто более интересное чем Витязь. Трое подозреваемых в одном месте.
Скандраков взглянул и помрачнел. Похоже помощник оказался прав.

Вечером начальник Московского губернского жандармского управления генерал-майор Середа подписал поручение о проведении проверки политической благонадёжности Малинина и утвердил постановление о его задержании. Вручая документы подполковнику Гагману, сказал:
- Тщательнейшим образом изучите сведения собранные этими господами из охранного. Я. право слово, не очень им доверяю, Николай Густавович. Особенно Бердяеву. Представляете, он в открытую заявил мне, что может изготовить любые донесения от агентов, дающие повод для задержание второго подозреваемого.
Гагман служил в Отдельном корпусе жандармов тридцать лет. Удивить его чем-либо было трудно:
- Зря вы так, Николай Акимович. Ротмистр Бердяев весьма способный молодой человек. Можно сказать, талант. А что касается его методов сыска, так это веяние времени. Как пишет один из кумиров современной молодёжи Карл Маркс «Бытиё определяет сознание». Кстати, господа революционеры с нами тоже не в белых перчатках воюют. Несколько лет назад заподозрили они одного бедолагу в том, что он мой агент. Даже разбираться не стали, просто взяли и облили его серной кислотой.
- Я слышал об этой ужасной истории. Так этот несчастный, действительно, не был вашим секретным сотрудником?
- До того, как его изуродовали, мне не удалось получить от него никаких полезных сведений. Зато потом он заговорил, понял с какими нелюдями связался... Впрочем, чутьё подсказывает мне, что сейчас мы столкнулись не с революционерами, а с уголовниками.
- Почему вы так считаете?
- Больно уж мудрёная схема: изготовить поддельные деньги в Германии, переправить их в Россию, организовать обмен на настоящие... Слишком много времени на всё это требуется... Я лично знаком со многими авторитетными народовольцами и чёрнопередельцами, знаю их методы. Когда возникает потребность в средствах, они начинают доить богатеньких либералов. Даже Иван Сергеевич Тургенев, гордость нашей литературы, их подкармливал. А в последнее время, входят у них в моду экспроприации, а попросту говоря - обыкновенные грабежи. Помните ограбление Херсонского казначейства? Больше чем полтора миллиона рублей они тогда взяли. Попались же чисто случайно... Извините, ваше превосходительство, разболтался я сегодня.
- Какая помощь вам потребуется от меня, Николай Густавович?
- Прошу выделить в моё распоряжение двух унтеров.
- Может быть больше, и кого-нибудь из офицеров резерва?
- Это ни к чему.
- Где хотите обосноваться на время проверки?
- В охранном. У них, в Гнездниковском, условия по сравнению с нашими роскошные! У каждого отдельный кабинет. Даже несколько камер имеется для временного содержания задержанных. А вот от нескольких, заранее утвержденных вами, бланков  постановлений  о проведении задержаний и обысков не откажусь. Я собираюсь основательно потрудиться сегодня ночью, не хотелось бы вас беспокоить.
- Но ведь это не положено, - начал было генерал. А потом махнул рукой. - Ладно. Надеюсь, вы меня под монастырь не подведёте.

Приезжий, впервые оказавшийся поздним вечером в Гнездниковском переулке, невольно обращал внимание на невзрачное двухэтажное здание зеленоватого цвета с несколькими ярко освещенными окнами. Вот, дескать, чудаки, весь чиновный люд из присутственных мест в шесть часов разбегается, а тут до ночи сидят, да ещё в выходной день. Переставал удивляться, только узнав, что в этом доме находится «Отделение по охранению порядка и общественной безопасности города Москвы» или, как попросту именовали его москвичи, «охранка».
Действительно, хоть в будни хоть в праздники работа в «охранке» заканчивалась поздно. Только ближе к полуночи возвращались после дежурства агенты. Обычно их встречал только чиновник заведующий наружным наблюдением. Но сегодня собрались все начальство - сам Скандраков, его помощник ротмистр Бердяев, да ещё и подполковник Гагман из жандармского управления пожаловал.
Огромная комната, с большим дубовым столом посередине, была полна филеров. Каждый из них по очереди докладывал данные наблюдений и подавал записку, где всё рассказанное отмечено по часам и минутам, с пометкой об израсходованных по служебным надобностям деньгах.
- Маленький, после того как вышел из членской беседки, вместе с компанией беговых спортсменов поехал к «Яру». Там они заняли «Пушкинскую комнату», за цыганами послали. Из разговора кучеров удалось выяснить, что господа будут в ресторации до закрытия, а потом собираются в трактир «Молдавия» чай пить, - рапортовал старший агент Евстратий Медников, коренастый, с густыми бровями и небольшими усами подковкой. - Кроме того моя группа вела наблюдение за Усатым. В настоящее время он тоже сидит в одном из кабинетов «Яра» вместе с беговыми наездниками, отмечающими выигрыш Большого Московского приза Василием Ефремовым. Я оставил возле «Яра» двух наших.
- Усатый? - удивлённо поднял брови Скандраков. - Это кто ещё такой?
Бердяев, торопливо пояснил:
- Заведующий конторой редакции «Беговых и скаковых известий» Гирин Семён, бывший извозчик. Это самый доверенный человек Малинина и Лавровского. На всякий случай я распорядился установить слежку и за ним.
- А, что с Большим? - спросил Скандраков. - Кто вёл наблюдение за ним?
- За ним я присматривал, - выступил вперёд старший агент Василий Тюрин, маленький сухонький старичок с бритым, как у актёра, лицом. - Он много с кем общался. В рапорте всё расписано, как полагается. Но позвольте ваше высокоблагородие, обратить ваше внимание на самое существенное. После четвертого заезда, возле касс тотализатора, он встретился с Курносой. При этом дал в ухо известному «жучку» Кузе, который лез к барышне со своими советами. Большой и Курносая перекинулись парой слов. О чём - подслушать не удалось. После пятого заезда Курносая сама подошла к Большому. Разговаривали долго. До меня доносились отдельные слова: большие деньги, любые преступления, беглые каторжники... Потом Усатый отвёз их в «Эрмитаж» Лентовского. Заметили у Большого толстую пачку двадцатипятирублёвок. В театре наблюдаемые сидели в директорской ложе. Сейчас они ужинают в отдельном кабинете «Эрмитажа» вместе с господином Лентовским, литератором Островским, адвокатом Плевако и ещё семью неизвестными мне лицами. Возле входа в сад «Эрмитаж», под видом извозчика, мороженщика и цветочницы, дежурят наши сотрудники.
- Замечательно, - довольно потёр руки Гагман и похвалил филеров. - Молодцы, славно сработали. Только вы уж, братцы, простите меня, но поспать сегодня ночью вам не придётся. Надеюсь, ваш начальник на сверхурочные не поскупится. Много чего до утра сделать надо. Для начала, господина Малинина заарестовать. Этим я займусь сам...
- Может быть следует задержать и Лавровского? - предложил Бердяев. - Чутьё подсказывает, что мы найдём у него фальшивые кредитки. Вряд ли он все их за вечер прокутил.
Скандраков поддержал помощника:
- Правильно! И телеграфистку Митрофанову надо брать незамедлительно. Напомню вам, Николай Густавович, что эта барышня двоюродная сестра, сбежавшего кассира Московского учётного банка. Кроме того, мы с ротмистром, собрали о ней кое-какие сведения. Выяснилось, она ведёт замкнутый образ жизни: в гости не ходит, в театрах бывает редко, всё больше дома сидит и читает. И вдруг такая скромная барышня едет на бега и там встречается с одним из подозреваемых. Случайность? В это плохо верится. Да и разговор их весьма примечателен: деньги, преступления, каторжники.
Гагман внимательно слушал их, кивая головой, а потом заявил:
- С арестом спешить не станем. Отправляйте всех имеющихся в наличии филеров к «Эрмитажу». Пусть отслеживают каждый шаг этой парочки. Мне очень любопытно, что они предпримут, когда неожиданно от своего человека  узнают об аресте сообщника. У вас имеются надёжные агенты в «Яре»?
- Так точно, - сказал Бердяев. - Есть один проверенный осведомитель. Находится на связи лично со мной.
- Тогда поедем вместе. По дороге я вам объясню, что сделать следует.

Глава 4
У «ЯРА»
Апельсин, так называли владельца «Яра» купца Федора Аксёнова за круглое красное лицо, встретил графа Рибопьера и его компанию в саду, возле входа в ресторан:
- Пожалуйте в «Пушкинскую комнату». На неё сегодня много желающих было: золотопромышленники из Сибири, варшавский банкир Блиох. сумские гусары... Только я всем отказал! Для вас приберёг. Знал-с, что вы обязательно  обмывать Большой Московский приедете.
Он провёл гостей в богато обставленный кабинет с бюстом Пушкина. Лепной карниз расписан сценами из произведений поэта. Стены украшены чёрными мраморными досками с высеченными золотыми буквами пушкинскими строфами. В том числе и такой:
Долго ль мне в тоске голодной
Пост невольный соблюдать
И телятиной холодной
Трюфли «Яра» вспоминать?
Это и была знаменитая «Пушкинская комната» - самый престижный отдельный кабинет всех загородных ресторанов.
... Вся Москва знает «Яр». Но если спросишь почему он так называется, то вразумительный ответ получишь далеко не от каждого. Малинин улыбнулся, вспомнив как проводил подобный опрос, потребовавшийся для одного из фельетонов Алексея.
- «Яр»? Очень красиво звучит, - сказал молодой чиновник из губернского казначейства - Высокий крутой берег... Романтично.
- Во хватил-то! - расхохотался сынок известного таганского миллионщика. - Яр, по-русски говоря, это огонь, пыл, самый жар... Мы же в эту ресторацию и ездим, чтобы жару задать! Вот её поэтому так и именуют.
И только один из десяти опрошенных, газетный репортёр, ответил правильно:
- Любят у нас переиначивать иностранные имена и фамилии на русский лад. Так и французского кулинара Транкля Ярда, приехавшего к нам лет шестьдесят назад, стали именовать Иваном Ивановичем Яром. Хитрый француз сразу понял, что новая фамилия замечательно подойдёт для названия его заведения. Вот так и появился вначале трактир «Яр» на углу Петровки и Кузнецкого моста, а потом и ресторан в Перовском парке.
Не ведомо многим и то, что в «Пушкинской комнате» Александр Сергеевич отродясь не бывал. А стихи его посвящены старому «Яру» на Петровке, славящемуся когда-то своей кухней. Просто Апельсину, в борьбе за посетителей со своим вечным соперником, хозяином «Стрельны» Натрускиным, пришлось немного слукавить...
За столом Малинин оказался рядом со старым коннозаводчиком Стаховичем. В беговом обществе многие этого человека недолюбливали, считали заносчивым и высокомерным. Да к тому же ещё и скупцом. А Малинину он нравился. Заносчив? Правильно делает, когда невеждам в лицо говорит, что  ни черта они в лошадях не смыслят. Высокомерен только со скороспелыми богачами, возомнившими себя хозяевами жизни. Зато с наездниками, в отличии от других членов общества, за руку здоровается. Да, он, действительно, скуповат, в особенности в мелочах и на себя. Но умеет быть щедрым, когда дело касается серьёзных вопросов. Несколько лет назад сгорела дотла деревня возле имения Стаховича, так он бесплатно отпустил крестьянам лес на постройку изб.
Стахович всегда славился как превосходный рассказчик. А сегодня он был просто в ударе. Наверное,  от того, что за столом сидели несколько офицеров лейб-гвардии гусарского полка, в котором в молодости служил и он сам. Все просто покатывались от хохота, когда почтенный коннозаводчик в лицах, на разные голоса передавал обстоятельства написания юнкером Лермонтовым непристойной поэмы «Гошпиталь».
Николай Хрущёв, приятель и ближайший сосед Стаховича по имению всегда любил подшутить над ним. Вытерев, выступившие от смеха слёзы, он принялся, что-то считать на пальцах. А потом заявил:
- Саша, чего-то я не понимаю. По моим подсчётам, во время описываемых событий тебе полагалось под стул пешком ходить, а не на ножки, стан и грудь молодой полячки заглядываться.
Снова дружный взрыв хохота. Старый гусар, уличённый в лёгком фантазировании, обиженно фыркнул:
- Слушать надо ушами, Коля, а не ...  Я и не говорил, что, в конце концов, она мне досталась. Эту занятную историю я от нашего эскадронного слышал.
Апельсин, имеющий правило лично обслуживать самых почётных гостей, поспешил замять неловкую ситуацию:
- Александр Александрович, что же вы совсем не кушаете? Вот извольте отведать матлот из стерлядки. Я велел приготовить его не с красным вином, а, как вы любите, с кальвадосом.
Стахович улыбнулся:
- Давненько я к тебе, Федя, не заглядывал, а ты вкусы мои не забыл. Приятно слышать.
- Имеется причина, чтобы помнить, Александр Александрович.
... Когда-то Апельсин служил официантом в «Яре». Однажды не угодил он чем-то двум «саврасам без узды» - так издавна называли в Москве с жиру бесящихся купеческих сынков. Те принялись его колотить. Вообще-то побои для трактирной и ресторанной прислуги дело привычное. И даже выгодное - обидчикам, чтобы замять скандал приходится раскошелиться. Но «саврасы» разошлись чересчур: один выхватил засапожный нож, второй вооружился горлышком разбитой «шампанки». Могло и до смертоубийства дойти, не окажись рядом юный гусарский корнет Саша Стахович. Ох, и крепко поучил он этих молодчиков! А их папаши потом на коленях ползали, умоляли:
- Ваше благородие, не сообщайте по начальству о наших балбесах. Сколько запросите - столько и дадим.
Корнет от денег решительно отказался, а Апельсину досталось пятьсот рублей. Они-то и положили начало капиталу, на который он и выкупил потом у наследников Ивана Ивановича Яра ресторан...
- А матлот, Федя, действительно хорош... И бифштексы с трюфелями весьма не дурны.
- Зря нахваливаете, Александр Александрович. Сам знаю, моим бифштексам далеко до тех, которые Иван Иванович готовил. Да не записал он рецепта... И супа «А ля Лортуа» теперь у нас нет. А ведь знатоки говорили, что этот суп из телячьей головы нисколько не уступал настоящему черепаховому... И секрет приготовления паровых лещей утерян...
- Ты, Федя, зря переживаешь. К тебе публика не за разносолами разными валом валит. Завтракает она в «Славянском базаре», обедает у Тестова, блинами перекусить к Ершову отправляется. А к тебе люди едут повеселиться, вина хорошего выпить, цыган послушать... Кстати, что-то я их не слышу?
- У нас сегодня русский хор Анны Захаровны поёт, потом венгерский.
- Экая досада!
- Но для вас расстараюсь. Будут цыгане. Сейчас пошлю за Соколовым.

Цыган долго ждать не пришлось.
Хор Соколова много лет был в Москве, что называется нарасхват. Пел он в Английском и Купеческом клубах, в домах знати и именитого купечества, на народных гуляниях. Но основной доход всё-таки давали выступления у «Яра». Сегодня выдался первый свободный вечер с начала мая. Хотели было отдохнуть, но Апельсину не откажешь, чего доброго обидится и не подпишет контракт на следующий год. Желающих петь в самом модном московском ресторане предостаточно, как в Первопрестольной, так и в Питере.
Граф Рибопьер был большим любителем старых таборных песен. Одной из них цыгане и начали:
Ой, да невечерняя, невечерняя нитэ заря
Ой, заря, ой, да зорька,
Зорька виткак спотухала, спотухала...
Потом появились новые гости. Поздравить виновника торжества приехала вся беговая администрация с вице-президентом Колюбакиным во главе. Зная, что Колюбакин, хоть и стеснён в средствах, но отличается широкой натурой, Соколов шепнул своим:
- Давайте величальную. Только пусть водки нальют, а не шампанского, его Александр Васильевич на дух не переносит.
Солистка хора Маша запела:
За дружеской беседою,
Где пир идёт горой,
Заветам дедов следуя,
Мы песню пропоем.
И в этой песне слышится
Нам отклик жизни всей
И сразу легче дышится,
И сердцу веселей!
Хор дружно подхватил припев:
Хор наш поет припев старинный!
И вино течёт рекой,
К нам приехал наш любимый
Александр Васильич дорогой!
В руках цыганки появился серебряный поднос, на котором стоял хрустальный бокал водки:
Так выпьем же за Сашу,
За Сашу дорогого.
Свет ещё не видывал
Хорошего такого.
Саша, Саша, Саша,
Саша, Саша, Саша,
Саша, Саша, Саша,
Саша, пей до дна!
И цыгане, и гости дружно поддержали певицу:
Пей до дна!
Пей до дна!
Пей до дна!
Колюбакин неторопливо выпил бокал. Белым батистовым платком промокнул пышные усы и расцеловал Машу.
- Ох, хорошо... Никакая закуска не нужна, - сказал он и бросил на поднос пачку двадцатипятирублёвок.
Веселье продолжалось.
- Карлуша, ты ведь собирался нас угостить каким-то необычным крюшоном? - напомнил Малинин Петиону.
- Непременно, - улыбнулся тот и стал объяснять Апельсину, что ему потребуется для приготовления напитка.
- А для вас, что спеть, Александр Александрович? - спросил Соколов Стаховича.
- «Цыганскую венгерку».
- Да не для меня эта песня, - замялся цыган. - Вот двоюродный мой брат Ваня Васильев, царство ему небесное, замечательно её пел. А у меня так не получится.
- А ты попробуй, - настаивал Стахович.
- Ладно, - Соколов сел, перебрал струны гитары. Начал он тихо, почти шёпотом:
Две гитары зазвенев,
Жалобно завыли...
С детства памятный напев,
Старый друг  мой -  ты ли?
С каждым словом голос его становился всё громче и громче, переходил в крик:
Что за дело? Ты моя!
Разве любит он, как я?
Нет - уж это дудки!
Доля злая ты моя,
Глупы эти шутки!
Нам с тобой, моя душа,
Жизнью жить одною.
Жизнь вдвоём так хороша,
Порознь - горе злое!
Соколов уже не сидел повесив голову, а плясал жонглируя гитарой, мелькавшей в его руках с быстротой молнии. Вслед за ним пустился в пляс и весь хор:
Чибиряк, чибиряк, чибиряшечка,
С голубыми ты глазами, моя пташечка!
И снова зарыдала гитара, снова перешёл на шёпот Соколов:
Пусть больнее и больней,
Завывают звуки,
 Чтобы сердце поскорей
Лопнуло от муки...
Стахович украдкой смахнул слезу.
- Порадовал, потешил душу... А говорил ещё - не получится, - сказал он. Достал из бумажника сторублёвку. - Спасибо, Федя.
Хрущёв, как обычно, решил подтрунить над приятелем:
- Что это с тобой случилось. Саша? Такая немыслимая щедрость. Не иначе, как сам деньги печатать стал?
- Ничего ты, Коля, не понимаешь, - ответил Стахович. - Хорошая песня цены не имеет... А о фальшивых деньгах, господа, расскажу вам презабавную историю. Не поверите, но не далее, как в пятницу меня чуть не арестовали за распространение поддельных кредитных билетов. О подробностях умолчу, всё-таки дал честное слово всё хранить в тайне. Скажу только, что в Москве в большом количестве появились фальшивые двадцатипятирублёвки. Ротмистр, занимающийся розыском объяснил мне, как отличить их от настоящих. У поддельных одна розетка, из которых составлена надпись «Государственный кредитный билет», несколько светлее остальных.
- Дожили, - пробасил Колюбакин, успевший под «Цыганскую венгерку» принять несколько бокалов, разумеется, не шампанского. - Такого почтенного человека как Александр Александрович, чёрт те в чём заподозрить... Эдак и меня скоро атаманом шайки фальшивомонетчиков объявят. Соколов! Посмотри, я тебе, случайно, не поддельные деньги дал?
Цыган поднёс ближе к свету одну двадцатипятирублёвку, вторую, третью:
- Не знаю, только на всех бумажках одна розеточка в букве «Г» посветлее других будет.
Вся компания, не исключая и Колюбакина, встретила его слова хохотом.
В это время к Малинину подошёл прилизанный молодой человек  в чёрном фраке и белом жилете - распорядитель. Склонившись к самому уху Сергея, он прошептал:
- Сергей Сергеевич, вас дама спрашивает-с.
- Какая дама?
- Молодая, красивая. Одета богато, под вуалью.
- А где она?
- В беседке вас ожидает-с.

Заинтригованный Малинин вышел в сад, отделяющий ресторан от Петербургского шоссе. Интересно, кто бы это мог быть?
По дорожке неторопливо прохаживался местный участковый пристав Ленковский.
- Добрый вечер, Аркадий Петрович, - поприветствовал его Сергей.
Но тот в ответ только холодно кивнул и как-то странно посмотрел на него.
В одной беседке никого не было. Значит таинственная незнакомка в другой. Но в другой, к немалому удивлению и разочарованию Сергея, вместо дамы под вуалью оказались старый усатый жандарм и мужчина лет тридцати, одетый весьма легкомысленно - в светлый пиджачной паре и соломенной шляпе - канотье.
- Господин Малинин? - спросил жандарм.
- Да.
- В таком случае...
- Вы бы представились для начала.
- Отдельного корпуса жандармов подполковник Гагман. У меня на руках постановление о вашем задержании. Следуйте за мной.
- А с какой стати я вам верить должен? Мундир, какой угодно достать можно. И жандармский, и гусарский.
Ничего противозаконного Малинин за собой не знал. Поэтому первое, что пришло ему в голову - это ряженные. За последние годы они с Лавровским много соли на хвост насыпали, как уголовникам, так и политическим. Похоже, кто-то из них решил свести счёты.
Сергей никогда не расставался с револьвером. Правда сейчас с ним был не надёжный, много раз проверенный в деле «Наган», а маленький, удобный для ношения пятизарядный «Марлин». Ничего, тоже оружие неплохое. Рука сама по себе потянулась к карману.
- Только без глупостей! - прикрикнул жандарм. И громко позвал. - Аркадий Петрович!
Тут же появился Ленковский:
- Слушаю, господин подполковник.
- Подтвердите этому недоверчивому молодому человеку, что мы не самозванцы... А теперь сопроводите его до моего экипажа. Только револьвер вначале заберите. Он у него в жилетном кармане.
Действительно, жандармы, подумал Малинин, тогда причина в письме инспектору секретной полиции, которое случайно перехвалит Лёшка.
Пристав увёл Сергея. Жандарм покачал головой:
- Норовистый. Такого склонить к откровенности не просто... Ладно, поеду его допрашивать. Вы со мной?
- Нет. Дождусь своего осведа. Хочу убедиться, что он сделал всё как надо, - ответил мужчина в канотье...
Через четверть часа в беседку заглянул прилизанный распорядитель:
- Всё исполнено-с, Николай Сергеевич.
- Петя, ты же знаешь, меня всегда интересуют подробности.
- Уже усвоил-с. Зашёл я в угловой кабинет, где беговые наездники сегодня гуляют. Семеро их, да ещё бывший извозчик Семён Гирин. Отозвал я его в сторонку и говорю, что Сергея Сергеевича сейчас в саду жандармы заарестовали. У Семёна аж глаза на лоб полезли. Это, говорит, путаница какая-то, форменное недоразумение вышло. Тут я, как вы и приказывали, про фальшивые деньги и сказал. Самолично, мол, слышал, как жандармский подполковник обвинил Сергея Сергеевича в распространении поддельных государственных кредитных билетов. Семён матернулся, с места сорвался и помчался куда-то. Даже уху на шампанском не доел.
- Уху на шампанском?  Богато живут беговые.
- Не всегда-с. Это сегодня их Васька Ефремов угощает. Сказывает, ему граф Рибопьер не пять процентов, а половину всех призовых за Большой Московский отстегнул. А это более двух тысяч.
- Ну я тебе столько дать не могу, но за август получишь вдвое больше обычного.
- Благодарствую. Только я ещё не всё рассказал. Когда в «Пушкинской комнате» был, разговор о фальшивых деньгах подслушал.
Выслушав подробный рассказ осведомителя о пачке двадцатипятирублёвок, подаренных Колюбакиным цыганскому хору, мужчина в канотье поморщился:
- Только такой важной особы, как вице-президент бегового общества мне в этой тёмной истории и не хватало... Может они просто решили  подшутить над Колюбакиным?
- Чего не знаю, того не знаю, только сегодня Колюбакин шикует, а ещё в июне без денег сидел - у одного займёт, у другого перезаймёт.
- Сведения надёжные?
- От наших гостей слышал. Фамилии их у меня в записной книжечке имеются.
- Тогда у меня для тебя, Петя, ещё одно поручение. Пусть Фёдор Соколов подойдёт в беседку.
- Предлог бы, какой придумать-с.
- А не надо ничего придумывать. Скажи ему тихонько, что ротмистр Бердяев из охранного приглашает его для конфиденциальной беседы.
- Какой беседы, Николай Сергеевич? Коф... немден...
Бердяев рассмеялся:
- Скажи просто, для секретной беседы о которой никто кроме нас с ним знать не должен.

Схватив картуз, Семён Гирин выбежал из ресторанного кабинета. Какая уж тут уха на шампанском, когда в беду попал человек, который помог ему в люди выбиться. Это поклёп кто-то на Сергея Сергеевича возвёл. Выручать его надо!  А как? К Алексею Васильевичу поеду, решил Семён, он-то обязательно, что-нибудь придумает.
Где искать Лавровского Гирин знал. После бегов сам отвёз его  и красивую черноглазую барышню в сад «Эрмитаж». Скорее всего они ещё там - пока оперетку посмотрят, да поужинают... Эх, жаль Чудака вечером на конюшню поставил. Теперь придётся искать извозчика. Их ночью у «Яра» много, только все заняты - своих постоянных денежных клиентов поджидают.
Ему повезло. Первым в ряду лихачей оказался Ванька Горячев, с которым когда-то вместе стояли на «бирже» у Брестского вокзала.
- Семён! Да ты, гляжу, настоящим барином стал - спинжак, часы с цепочкой, бороду сбрил... Садись, домчу на резвом.
- Гони на Божедомку, к Лентовскому!
У переезда через Алексеевскую ветку, соединяющую Московско-Брестскую и Московско-Курскую железные дороги, остановились, пропуская товарный поезд. Горячев обернулся и тихо сказал:
- Семён, а ведь за тобой следят!
- Чего?
- Следят, говорю.
- Да кому я нужен?
- Тебе виднее. Только вон та пролётка за нами от самого «Яра» увязалась. Порожняком едет. Извозчик нумер одна тысяча пятнадцатый.
- Ты его знаешь?
- Не... Он сегодня на нашей «бирже» впервой объявился. Подошли мы к нему. Прописаться, говорим, следует, то бишь ведро обчеству поставить.
- Поставил?
- Держи карман шире. Городовому он мигнул, так тот сразу нас пуганул. Чего, дескать, к человеку привязались?
- Понятно. Не простой, кажись, малый, а из какой-то «хитрой конюшни»... Попробуем уйти от него?
- Попробовал уже. Не отстаёт, зараза. Рысачёк у него хороший, порезвее моего Арнаута будет. Но, милай! Но!
Когда подъехали к повороту с Тверской-Ямской в Оружейный переулок, Семён обернулся:
- Кажись, отстал!
- Этот отстал. Зато на Тверской заставе другой нам на хвост сел, - сказал Горячев. - Извозчик нумер одна тысяча двенадцать.
Так, в сопровождении «хвоста», они и подъехали к «Эрмитажу». Возле входа в сад Гирин увидел Лавровского. На ходу соскочив с пролётки, подбежал к нему:
- Беда! Сергея Сергеевича заарестовали!

Глава 5
ДОПРОС
Протокол № 1
1883г., августа 1 дня, в г. Москве, я, Отдельного корпуса жандармов подполковник Гагман, на основании положения о Государственной охране расспросил в качестве подозреваемого нижепоименованного, который показал:
Зовут меня Малинин Сергей Сергеевич.
От роду мне 28 лет, вероисповедания православного.
Происхождение и народность: из купеческого сословия, русский.
Звание: кандидат прав.
Задав ещё несколько вопросов - о месте рождения и постоянного проживания, роде занятий, средствах к существованию, экономическом положении ближайших родственников, бывал ли за границей и с какими целями, привлекался ли ранее к уголовной или административной ответственности - жандарм отодвинул бланк протокола в сторону:
- Ох, до чего же я не люблю эти формальности! Сам всё о допрашиваемом знаю, но приходится спрашивать, время попусту терять. А человек-то волнуется, переживает. Ему бы поскорее узнать в чём именно его подозревают, а я допытываюсь в каком году, каком месяце он был оштрафован мировым судьёй за нарушение общественного спокойствия в ночное время... Кстати, чайком не желаете погреться? Несуразное нынешнее лето: только начало августа, а ночи уже холодные.
Малинин невольно улыбнулся. Эту манеру ведения допроса он прекрасно знал: расположить  человека к себе, заставить его расслабиться, а потом неожиданным вопросом загнать в угол.
- От чая не откажусь. А насчёт всяких волнений и переживаний заблуждаетесь, господин подполковник. Задержали меня, как я понял из ваших слов, по 21-й статье «Положения о мерах сохранения государственного порядка и общественного спокойствия», которая дозволяет в местностях, где введена усиленная охрана «делать распоряжения о предварительном задержании, не долее однако двух недель, всех лиц, вызывающих основательное подозрение в совершении государственных преступлений или  в прикосновенности к ним, а ровно в принадлежности к противоправным сообществам». Никаких преступлений я не совершал, в противозаконных сообществах отродясь не состоял. Так чего же мне бояться?
- С вами приятно разговаривать. Сразу чувствуется юрист. И памяти вашей позавидовать можно: слово в слово «Положение» цитируете.
- Благодарю за комплимент, господин подполковник.
- Давайте без чинов. Можете называть меня просто Николаем Густавовичем. А вот и чай принесли...
Малинин ждал, когда Гагман заговорит о перехваченном письме. Он ещё не решил как отвечать. Всё отрицать? Или посоветовать обратиться за разъяснениями по этому поводу к генерал-губернатору? Но подполковник спросил совсем о другом:
- Вы кассира Московского учётного банка Митрофанова знаете?
- Впервые о таком слышу, - искренне ответил Сергей.
- А директора этого банка Ценкера Франца Иосифовича?
- Ценкера? А это тот которого недавно избрали казначеем Московского скакового общества! Видел несколько раз на скачках, но лично не знаком.
-  С Виндриком Артуром Артуровичем вы, разумеется, тоже не знакомы?
Интересно поставлен вопрос, подумал Сергей. В нём ответ подсказывается - «разумеется». Зачем ему потребовалось? Хочет уличить в неискренности? А не дождёшься!
- Не угадали, Николай Густавович. С Артуром Виндриком мы в университете учились. Одно время даже приятельствовали, на бега вместе ходили. Правда потом разругались. Даже до драки дело дошло.
- Причина ссоры?
Воспоминания были Малинину неприятны...

... Незадолго до окончания курса университета Сергей увлёкся красивой зеленоглазой курсисткой. Точнее, влюбился без памяти. Даже стишки пробовал сочинять, хотя ни до ни после этого случая рифмоплётством не грешил. Роман развивался  успешно, дело дошло уже до первых поцелуев. Но неожиданно курсистка резко охладела к нему. Скоро обнаружилась и причина.
Как-то Виндрик, бывший большим ловеласом, принялся поучать приятеля:
- К каждой женщине, Серёжа, свой подход нужен. Белошвейку или цветочницу лучше всего пригласить в дорогую кондитерскую, сад Тиволи или Сакса, можно и на гулянье в Сокольники. Эти особы падки на дармовое угощение и развлечения... Замужней даме из приличного общества при каждой встрече надо говорить о своей безумной любви, о том, что непременно застрелишься если она откажет во взаимности... Изнывающей от скуки купчихе и говорить ничего не надо. Только смотри страстным взглядом, а, как выдастся благоприятный момент, тащи её в укромный уголок и задирай юбки...
- А с интеллигентными барышнями, как быть?
- О, с этой публикой требуется богатая фантазия! На одних, Серёжа, впечатление производит наше бескорыстное служение науке, на других - стремление «сеять разумное, доброе, вечное», - рассмеялся Артур. - На днях мне, чтобы добиться благосклонности некой нашей общей знакомой, пришлось целый уголовный роман сочинить. Представился я эмиссаром революционной партии «Народная месть».
- Что-то я о такой не слышал.
- Я тоже. Но какое это имеет значение? Зато, как романтично звучит! Рассказал я ей, под величайшим секретом, что мне поручено искать в наших рядах предателей и вершить над ними расправу, про «Лоскутную» намекнул.
В эти дни вся Москва судачила о происшествии в гостинице «Лоскутная». В одном из её номеров нашли труп мужчины с несколькими ножевыми ранами в груди. Вместо лица у него было кровавое месиво. Возле убитого валялась чугунная гиря, а на его груди лежала записка: «Изменник, шпион, Николай Васильевич Рейнштейн осуждён и казнён нами, социалистами - революционерами. Смерть иудам - предателям!».
Артур, улыбаясь, продолжал:
- До сих пор, говорю, по ночам спать не могу, предсмертные вопли этого подонка слышу. Вот зеленоглазая дурочка и расчувствовалась - до утра меня от бессонницы лечила.
Среди их общих знакомых была только одна девушка с неповторимыми зелёными глазами. Великого труда стоило Малинину сдержаться, не броситься в драку.
- Между прочим, у меня на неё планы имеются, - продолжил Артур. - Она не только хороша в постели, но и богата. Надеюсь, не откажет «Народной мести» в финансовой поддержке.
Тут уж Сергей не выдержал:
- Это не порядочно! Просто подло!
- Удивляюсь, Серёжа, откуда в тебе эта старомодность? Иногда ты рассуждаешь совсем как мой покойный отец. Он важную должность занимал в городском управлении Ревеля - был начальником торговой полиции. Каждый день несли ему подарки, деньги предлагали. А он не брал! Всё время твердил, что среди представителей славного рода Виндриков, триста лет служащих в ревельском магистрате, никогда не было взяточников. Вот и оставил нас с матерью нищими... Спасибо дяде Фрицу. Он не дал нам пропасть: выкупил все векселя отца, платит за мою учёбу в университете, заранее подыскал мне хорошее место. Вот человек достойный подражания! Настоящий талант, из ничего умеет деньги делать. Я так рад, что он недавно перебрался из Нарвы в Москву.
Неожиданно Артур перескочил на другую тему:
- Как у тебя сейчас с деньгами?
- Сам знаешь, что плохо. Тебе долг до сих пор вернуть не могу.
- Да, да, я помню: срок истекает завтра. Но я готов подождать. Разумеется, за определённую услугу. Ты по-прежнему вхож на морозовскую конюшню?
Малинину, после того как отец разорился и спился, приходилось зарабатывать на жизнь репетиторством. Три года назад в числе его учеников оказался сын владельца общественной конюшни Василия Морозова. Скоро студент стал своим человеком. К нему, как к родному привязался не только Морозов-младший, которому Сергей помог подготовиться к поступлению в прогимназию, но и Морозов-старший, большой любитель поговорить, вспомнить былое. А вспомнить этому человеку было что: двадцать лет на бегах, только в Москве и Петербурге выиграл сорок самых престижных призов, в том числе три Императорских; на провинциальных ипподромах побед не счесть; знаком со всеми видными коннозаводчиками и спортсменами. Сергей, как зачарованный, мог слушать его часами.
- Вхож, - нехотя ответил Малинин. - А что?
- Договорись, чтобы он в следующее воскресенье попридержал Дуная.
В следующее воскресенье на бегах разыгрывался Большой зимний приз. Дунай считался первым фаворитом.
- Нет, Морозов такими вещами не занимается. Он всегда честно едет.
- Честно, - хохотнул Виндрик. - На бегах честные давно повывелись. Предложи денег. Дядя Фриц готов хорошо заплатить. Нам по красненькой перепадёт.
- Нет, я сказал, нет.
- Какой гордый! Деньги ему уже не нужны... Ничего, у меня найдется, чем тебя заинтересовать. Ты ведь по зелёноглазой вздыхаешь? Не спорь, я это давно вижу. А хочешь её попробовать? Могу устроить. Понимаешь, она обещалась быть у меня сегодня вечером. Приходи часам к одиннадцати. Я её к этому времени подпою, как следует, и делай с ней, что хочешь.
- Вот, что я тебе скажу, Артур, - голос Малинина дрожал от ярости. - Долг я завтра обязательно верну. А сейчас получи проценты.
Он ударил Виндрика по красивому, самодовольному лицу, потом ещё раз...  Однокурсники еле растащили недавних приятелей...

... Но рассказывать Гагману всё это Малинин не стал.
- Причина ссоры? - повторил жандарм.
- Не сошлись во взглядах, - усмехнулся Сергей.
- Желательно уточнение. Взгляды господина Виндрика на многие предметы отличаются широтой. Так говоря о борьбе с существующим порядком, он не раз заявлял, что в такой варварской стране как Россия, допустимо всё - социалистическая пропаганда, заговор, террор, вооруженное восстание. В чём именно вы расходитесь с ним?
- Не торопитесь, Николай Густавович. Вы ведь не дали мне закончить предыдущий ответ. Прошу записать в протокол дословно: «Разошлись во взглядах на женщин и рысистые бега, к которым Виндрик относился меркантильно и цинично». Полагаю, что после этого ваш следующий вопрос неуместен.
Гагман добродушно рассмеялся:
- Сразу чувствуется, вы у Плевако помощником служили! Его школа. Помню, на одном процессе Фёдор Никифорович крепко сцепился с прокурором. Представляете из двадцати вопросов обвинения своему подзащитному, половину отверг как провокационные... Однако продолжим. Когда вы последний раз виделись с Виндриком?
- После окончания университета я с ним не встречался.
- Даже в Татьянин день?
Малинин задумался:
- В этом году его в «Эрмитаже» не было. А в прошлом? Был, точно был. Но я с ним не разговаривал.
- Известно ли вам, что в мае Артур Виндрик арестован германской полицией за  участие в изготовлении и распространении поддельных русских государственных кредитных билетов?
- Да, читал об этом в газетах. Честно говоря, совсем не удивился.
- Почему?
- Для него в жизни главное деньги. Ради них он на всё пойдёт.
Гагман записал ответы в протокол:
- Убедительно вы, Сергей Сергеевич, говорите. Малейшего сомнения в искренности не возникает. Может напрасно моё начальство распорядилось вас задержать? Ничего, мы это мигом поправим, сие в нашей власти... Сейчас домой пойдёте или вас обратно к «Яру» доставить?
Малинин невольно улыбнулся. Ещё одна старая как мир уловка. Когда в сыскном служил сам к ней частенько прибегал.
- Только ещё один вопрос, Сергей Сергеевич. Каким образом поддельные кредитные билеты, изготовленные по заказу Виндрика, оказались у вас?
- Что?! - искренне изумился Сергей. - Какие ещё билеты?
- Известно какие - двадцатипятирублёвые, - Гагман раскрыл кожаную папку и принялся перебирать бумаги. - Вот показания купца Тимофеева, задержанного 30 июля сего года при попытке сдать в банкирскую контору Юнкера четыре фальшивые двадцатипятирублёвки. Он уверяет, что тремя днями ранее получил их от вас, как плату за типографскую бумагу. Послушайте-ка: «Взяв счёт, господин Малинин сказал мне, что в последний раз производит предварительную оплату, так как я всегда опаздываю с поставкой бумаги. После чего он открыл несгораемый шкаф и достал четыре двадцатипятирублёвки. Все бумажки были новёхонькие, поэтому я их и запомнил». В несгораемом шкафу, как я понимаю, хранится редакционная касса?
- Да.
- Кто из сотрудников редакции её ведёт: вы, Лавровский или заведующий конторой Гирин?
- Я.
- В таком случае потрудитесь ответить от кого и за что именно были получены семь новых государственных кредитных билета двадцатипятирублёвого достоинства?
- Почему семь? Ведь Тимофеев говорит о четырёх?
- А ещё три вчера на бегах вы передали господину Быковскому. Вот рапорт агента наружного наблюдения, а вот акт, составленный по поводу изъятия этих билетов из кассы тотализатора. Они, как и следовало ожидать, оказались тоже фальшивыми. Запираться бесполезно. Как юрист вы должны знать, что чистосердечное признание является смягчающим обстоятельством.
Сергей молчал. Не мог же он признаться жандарму, что эти деньги получил от Лавровского! Сто рублей Алексей принёс неделю назад, сказав, что Колюбакин попросил разместить в пяти-шести ближайших номерах журнала объявления об аукционе молодняка в его заводе. А семьдесят пять рублей передал вчера, как вознаграждение, полученное от Колюбакина за разоблачение клеветников. 
В кабинет заглянул жандармский унтер-офицер:
- Ваше благородие, подполковник Скандраков настоятельно приглашает вас к себе.
- Иду. А ты пригляди за арестованным.

Глава 6
ДЕНЬГИ ОТ ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТА
- Семён, а тебе всё это часом с пьяных глаз не померещилось? - спросил Лавровский, выслушав взволнованный рассказ Гирина. - В голове просто не укладывается - жандармы, фальшивомонетчики, слежка... Выпил-то ты, судя по виду, преизрядно.
- Обижаете, Алексей Васильевич. Врать не стану, много выпил. Только как Петька-распорядитель мне по секрету шепнул, что Сергея Сергеевича заарестовали, так с меня весь хмель как рукой сняло. А «хвост» я и сам не заметил. За то спасибо Ваньке Горячеву сказать надо.
- Извини, Семён, это я от расстройства, - Алексей грустно посмотрел на черноглазую барышню, деликатно отошедшую в сторону. Сказочный вечер был безнадёжно испорчен.
Сразу вспомнилось, как помрачнел генерал-губернатор, когда доложили они ему о письме афериста Зарудного к инспектору секретной полиции. Даже голос его строгим стал: «О перехваченном вами письме забудьте. Нечего в игры лезть, где не только вы, но и я пешка». Мы-то забыли, зло подумал Алексей, да они сами напомнили. Ладно, бог не выдаст, а свиней мы ещё и не таких с хреном едали.
Минутная растерянность прошла. Он уже хорошо знал, что делать дальше:
- Леночка, сейчас Семён проводит вас до дома. К глубочайшему сожалению не имею возможности выполнить эту приятную миссию лично.
Господи, какие несуразные, казённые слова, подумал Алексей, словно передовую статью пишу. И тихо добавил:
- Поверь, так не хочется с тобой расставаться, а надо.
- Случилось, что-то серьёзное, Лёша? - встревожено спросила девушка.
- Со мной ничего. А вот мой лучший друг угодил в неприятную историю. Надо выручать. Но сегодня вечером мы с тобой обязательно встретимся. Не возражаете, если я загляну к вам в гости?
- Ой! Я утром в Серпухов уезжаю. Старшая сестра замуж выходит... Вернусь только через неделю.
- Ну тогда я к вам в следующий понедельник зайду.
- Заходите, обязательно заходите.
- Семён, не забудь записать адрес, - сказал Алексей. - Так какой извозчик, говоришь, у вас на «хвосте» висел?
- Вон тот. Номер одна тысяча двенадцатый. От самой Тверской заставы не отстаёт.
Лавровский решительным шагом подошёл к пролётке филера. Сел и не торгуясь приказал:
- Гони, братец.
- Куда вась-сиясь?
- А куда арестованного у «Яра» доставили? В охранное или жандармское?
- В ох..., - вырвалось у извозчика. Но он тут же спохватился. - Какого-такого рестованного, вась-сиясь? Знать ничего не знаю.
Лавровский рассмеялся:
- Ну не знаешь, так и не надо. Гони в Гнездниковский переулок, в охранное отделение.

- В чём дело, господа? - раздражённым тоном спросил Гагман. - Мне пришлось прервать допрос Малинина на самом интересном месте.
- Вскрылись новые обстоятельства, - сказал Скандраков. - Ротмистр Бердяев сейчас изложит.
- Вечером в «Яр» приехал поздравить графа Рибопьера с победой в Большом Московском призе вице-президент бегового общества Колюбакин. Цыгане спели в его честь величальную, Колюбакин расчувствовался и бросил на поднос пачку денег.
Бердяев сделал паузу.
- Николай Сергеевич, не люблю я этих мелодраматических штучек. Вы не актёр, а мы не зрители, - поморщился Гагман. - Неужели деньги оказались поддельными?
- Так точно, господин подполковник. Двадцать новеньких двадцатипятирублёвок и у всех одна розетка, из которых составлена надпись «Государственный кредитный билет», несколько светлее остальных. Вот показания цыгана Фёдора Соколова, что все билеты с нижеперечисленными номерами подарил его хору Колюбакин. Деньги мною изъяты.
Гагман рисовал на листе бумаги какие-то кружки и стрелки. Ох уж эти мне розыскники, думал он, найдут новый жареный факт и радуются, словно дети малые. И даже не задумываются, что он опровергает многое из добытого ими ранее. Он достал из папки рапорт Бердяева о первом случае выявления в Москве билетов Дюнкеля, прочитал вслух:
- «Пытаясь объяснить, каким образом к нему попали две тысячи рублей поддельными кредитными билетами двадцатипятирублёвого достоинства Стахович А.А. рассказал, что принесённые им в Государственный банк пятнадцать тысяч собирались у него с зимы: часть была прислана из имения; часть получена как призовые, с бегов в Ельце и Курске; вице-президент бегового общества недавно долг вернул. Потом он вспомнил о двух тысячах, полученных в Московском учётном банке...» Николай Сергеевич, вы допустили серьёзную ошибку, не уточнив сумму долга Колюбакина. Если речь идёт о двух тысячах, то ваша версия о причастности к преступлению сотрудников банка оказалась пустой тратой сил и времени.
Бердяев понимал справедливость упрёка, но сознаваться в промахе не хотелось:
- Не могу с этим согласиться, господин подполковник. Знакомство кассира Митрофанова с Лавровским, а, следовательно, и с главным подозреваемым Малининым, очевидно.
- Отнюдь! Пока нам достоверно известно только о знакомстве Лавровского с двоюродной сестрой кассира.
Скандраков поспешил на выручку своему помощнику:
- А дружба Виндрика с родным братом директора банка? На мой взгляд, это очень интересная ниточка.
В голосе старого жандарма послышался металл:
- Господа офицеры, за проведение дознания отвечаю я, мне и решать, какие действия в данный момент более уместны. Банковскую версию оставим про запас. А сейчас займёмся другой.  Во всех трёх случаях фальшивые деньги оказались на руках у людей, так или иначе связанных с бегами. Перечисляю их в порядке выявления: коннозаводчик и спортсмен Стахович, редактор-издатель журнала «Беговые и скаковые известия» Малинин, вице-президент бегового общества Колюбакин. Сам по себе напрашивается вывод, что к бегам имеет непосредственное отношение и человек, который «распихивает» подделки. Впрочем, может и не «распихивает», а просто тратит их в своё удовольствие. Вы со мной согласны?
Начальник охранного отделения и его помощник нехотя кивнули, возразить им было нечего.
- Сегодня я высказал начальнику управления предположение, что мы имеем дело не с политикой, а с уголовщиной, - продолжал Гагман. - Теперь же я в этом не сомневаюсь. Убей бог, но не могу я представить генерала Колюбакина и шталмейстера Стаховича, занимающихся  постановкой подпольной типографии. А вот то, что они могли пойти на преступление в корыстных целях допускаю.
- Господь с вами, Николай Густавович! - возмутился Скандраков. - Такие почтенные люди!
- К сожалению, Александр Спиридонович, мне доводилось видеть и куда более важных особ, забывших про честь и совесть из-за денег. Про Николая Константиновича, полагаю, вы слышали?
... В апреле 1874 года в Петербурге в Мраморном дворце, где жили председатель Государственного совета, генерал-адмирал российского флота великий князь Константин Николаевич и его жена Александра Иосифовна случилась кража. Кто-то похитил три крупных бриллианта с оклада их семейной реликвии - иконы, которой император Николай I  благословил брак высочайшей четы. Вызвали полицию, подняли на ноги жандармов. Через несколько дней драгоценные камни были найдены в одном петербургском ломбарде. Как выявилось в ходе дознания, украл их старший сын потерпевших великий князь Николай Константинович. Ему срочно потребовались деньги на подарки американской танцовщице.
Судьбу высочайшего вора решал семейный совет Романовых. Шума поднимать не стали. Николая, лишив всех чинов, званий и наград, сослали в Ташкент, под гласный надзор полиции. Объявили, что он душевнобольной и нуждается в лечении. Но слухи об истинной причине все-таки просочились. Разумеется, офицеры секретной полиции их слышали ...
Взглянув на настенные часы, Гагман поднялся:
- Заболтались мы с вами что-то. Пойду допрос продолжать.

- Полтинник с вас, вась-сиясь, - сказал филер-извозчик, когда они подъехали к невзрачному двухэтажному дому зеленоватого цвета в Малом Гнездниковском переулке.
- Удовлетвори мо ё любопытство, любезный. Ты выручку себе оставляешь или после смены начальству сдаёшь? - поинтересовался Лавровский.
Агент наружного наблюдения, хоть и понял, что его раскрыли, исправно продолжал играть роль обычного извозчика:
- Не разумею я, о чём это вы, барин? Какое ещё начальство, я от себя работаю. Прибавили бы лучше гривенничек, а то корма-то нынешним летом вздорожали, к овсу не подступишься.
- Ну и актёр! - рассмеялся Алексей. Мелочи в карманах не оказалось. - Сдачу с четвертной найдёшь?
- Найду.
- Тогда держи, - он протянул филеру новенькую двадцатипятирублёвку. - Твоя доля рубль.
- Благодарствую.
- Как думаешь, Александр Спиридонович сейчас на месте?
- Так точно. Они с ротмистром Бердяевым сегодня до утра на службе.
Несмотря на ночное время, дверь в охранное отделение была не заперта. Алексей оказался в большой прихожей с низким потолком. Несколько маленьких дверей в пустые сейчас крохотные приёмные. В дальнем углу старинная витая лестница. Рядом с ней узкий тёмный коридорчик.
- Чем могу вам помочь, сударь? - спросил невзрачный молодой человек в штатском.
- Мне нужен начальник.
- Начальство сейчас нет на службе, будет только утром. Но я готов внимательно вас выслушать.
Общаться с мелким канцелярским служителем в планы Алексея не входило, ему нужен был только Скандраков, которого он знал уже два года.
- Досадно. Хотел я с Александром Спиридоновичем интересными сведениями о распространении поддельных кредиток поделиться, да видно не судьба. До свидания.
- Подождите, - невзрачный нажал кнопку. Где-то звякнул колокольчик. И тут же из тёмного коридорчика появился дюжий полицейский надзиратель.   
- Подмените меня. Я должен доложить начальнику о посетителе. Как вас представить?
- Никак. Просто скажите, что мы встречались с ним в казино на Поварской. Он поймёт.
- Разве в Москве есть казино? - удивился канцелярист.
- Когда-то было, - улыбнулся Лавровский.
... Летом 1881 года они с Сергеем ловили небезызвестного Колю Американца, хотевшего прибрать к рукам беговой тотализатор. Скандраков, подозревавший этого матёрого преступника в связях с революционерами, предполагал, что он прячется у авантюристки, открывшей в своей квартире незаконное казино. Вот он и предложил частным сыщикам проверить свою догадку. Со стрельбой получилась эта проверка, но Колю они тогда взяли...
Надо же, подумал Алексей, глядя вслед канцеляристу, не пошёл, а почти побежал. Дело-то похоже очень серьёзное. Может быть письмо тут не причём?

Вначале Скандраков в причастность Лавровского и Малинина к афёре с  поддельными кредитными билетами просто не поверил. Сам он их знал мало, после поимки Коли Американца общаться не доводилось. Но от приятелей - судебного следователя Быковского и начальника сыскной полиции Муравьёва - не раз слышал хорошие отзывы.
- Таких ребят, Саша, и у меня в сыскном и у тебя в охранном мало, - сказал как-то Муравьёв. - Светлые головы имеются, отчаянных достаточно. А вот не продажных найти трудно... Нет, они не бессребреники, своей выгоды при случае не упустят. Только совестью торговать не станут. Деньгами да чинами их не купишь...
Наружное наблюдение за Лавровским и Малининым начальник охранного отделения одобрил уступив настояниям своего помощника. Да, честно говоря, ещё из-за того, что в тот момент рад был ухватиться за любую соломинку. Через две недели надо предоставить петербургскому начальству преступников, у него же ни одной зацепки. А в Енисейскую губернию отправляться не хочется.
Увидев на бегах Лавровского и Малинина рядом с двоюродной сестрой исчезнувшего кассира Скандраков впервые усомнился в их непричастности. А после того, как филеры доложили, что Лавровский долго разговаривал с этой барышней о каких-то больших деньгах, любых преступлениях и беглых каторжниках, он больше не сомневался - эти весьма не простые ребята связаны с Виндриком.
Скандраков по достоинству оценил предложение Гагмана спровоцировать Лавровского. Интересно посмотреть, как поведёт он себя, неожиданно узнав об аресте друга. Вдруг, да и допустит неосторожный шаг, который позволит выявить его сообщников?  С нетерпением ожидал сообщений от агентов наружного наблюдения. Приход дежурного его обрадовал.
- Вернулись агенты? - спросил он.
- Нет, господин подполковник. Пришёл прилично одетый молодой человек. Говорит, что располагает важными сведениями о распространении поддельных кредитных билетов.  Со мной разговаривать он не желает. Настаивает на встрече с вами лично.
- Он представился?
- Нет. Попросил передать, что встречался с вами в казино на Поварской. Вы, мол, поймёте.
Скандраков понял всё, кроме самого главного. Какого чёрта Лавровского принесло сюда? По логике вещей, узнав об аресте Малинина, он должен был кинуться  предупреждать сообщников или перепрятывать деньги. Вполне объяснимы были бы  попытка скрыться из Москвы или запой. Нервы ведь не железные! Но ехать сразу в охранное отделение?!  От такого непредсказуемого молодчика можно ожидать чего угодно.
- Проведите его ко мне, - распорядился Скандраков. На всякий случай выдвинул ящик стола, где лежал револьвер.

Невзрачный молодой человек вернулся, буквально через пару минут:
- Начальник отделения вас ждёт.
Поднявшись по витой лестнице, они миновали длинный широкий коридор и большую комнату с несколькими письменными столами. Дежурный предупредительно открыл дверь перед Лавровским:
- Прошу вас.
По неизгладимой репортёрской привычке - запоминать несколько штрихов, чтобы потом коротко, но ярко описать место происшествия - Алексей окинул взглядом кабинет: просторный, далеко не у каждого начальника даже более высокого ранга такой имеется; меблирован со вкусом, не по казённому; на стенах недурные портреты императора и какого-то усатого генерала с пышной шевелюрой и высоким лбом.
Из-за стола Скандраков не встал, когда револьвер под рукой чувствуешь себя уверенней. Но приветствовал вошедшего самым радушным тоном:
- Здравствуйте, Алексей Васильевич! Очень рад вас видеть.
- Даже без конвоя? - усмехнулся Алексей.
- Вызвать конвой дело не хитрое: звякнул колокольчиком  сразу прибегут... А я, действительно, рад, что вы сами пришли. Значит можно рассчитывать на откровенный разговор.
- Можно, - согласился Лавровский. - Только при условии взаимной откровенности.
- Разумеется.
- Тогда ответьте, этим делом вам велел заняться инспектор секретной полиции?
- Берите выше. Сам министр.
- Лукавите, Александр Спиридонович. Министр нам признателен должен быть, что его про происки интриганов предупредили.
Скандраков насторожился:
- Каких интриганов?
- А вот об этом, не обессудьте, распространяться не стану. Владимир Андреевич с меня слово взял.
- Ничего не понимаю. Какой ещё Владимир Андреевич?
- Известно какой. Долгоруков, генерал-губернатор московский.
Блефует, решил, Скандраков.
- Вы прекрасно знаете, что проверить ваши слова у меня сейчас нет возможности. Владимир Андреевич вчера вечером убыл в трёхмесячный отпуск.
Ох, нехорошо других впутывать, подумал Лавровский, но делать нечего - вместе в эту скверную историю с письмом вляпались, вместе и выкручиваться:
- Тогда поинтересуйтесь у чиновника особых поручений Голикова или начальника сыскной полиции Муравьёва.
Скандраков знал, что этого нагловатого репортёра опекает Аристарх Карасёв, состоящий при Долгорукове для деликатных поручений. Вспомнилось, как летом позапрошлого года допекли его Лавровский с приятелем сующие нос куда не следует и здорово мешавшие вести розыск по делу бегового наездника Терентьева. Отправил он тогда в канцелярию генерал-губернатора отношение с предложением в административном порядке выслать этих частных сыщиков из Москвы. А Долгоруков отказал, наложив резолюцию: «Оставить без внимания, ввиду секретных обстоятельств».
Быстро всё взвесив, Скандраков пришёл к выводу: не врёт Лавровский, видимо опять имеют место эти пресловутые «обстоятельства».
- Алексей Васильевич, скажу честно, меня не интересует, какое тайное задание Владимира Андреевича вы выполняли. Своих забот предостаточно. Министр приказал мне в кратчайший срок отыскать злоумышленников, которые привезли в Москву сто пятнадцать тысяч рублей. Фальшивых, конечно. 
- А мы-то какое отношение к этому имеем? Не думаете же вы, что Малинин...
- Не хочется так думать, а приходится. Господин Малинин уличён в распространении поддельных государственных кредитных билетов.
- Быть не может!
- Как утверждают философы, в этой жизни ничего невозможного нет. Вы купца Тимофеева знаете?
- Да, мы покупаем у него типографскую бумагу.
- 27 июля господин Малинин расплатился с ним поддельными кредитными билетами. Интересно, где он их взял?
- Наивный вопрос, - пожал плечами Алексей. - В редакционной кассе.
- А в неё они как попали?
- С ходу не отвечу. Но скорее всего как плата за объявления.
- В июле много объявлений было?
- Не очень: от экипажной фабрики Арбатского, шорного заведения Цимермана, коноторговца Ильюшина... Да ещё Колюбакин попросил напечатать объявления об аукционе молодняка в своём заводе.
- Какие именно суммы были от них получены помните?
- От Колюбакина получил сто рублей, а от других... Не помню! Разве в голове всё удержишь? Надо посмотреть приходно-расходную книгу. В ней все поступления указываются.
- Сегодня и посмотрим. Подполковник Гагман, который ведёт дознание, подписал постановление о проведении обыска в вашей редакции.
Алексей пожал плечами:
- Проводите. Ничего предосудительного у нас не храниться.
Скандраков был в некоторой растерянности. Фамилия вице-президента бегового общества уже в третий раз мелькала в случаях появления поддельных кредиток. В случайности и совпадения  он давно не верил. Но и представить столь почтенного человека опустившегося до связи с такими сомнительными типами, как Виндрик не мог. 
Он закурил папиросу с золотым ободком. Подвинул коробку Лавровскому:
- Угощайтесь.
«Императорские», прочитал название Алексей. Самый модный в этом году сорт. Петербургские табачные фабриканты братья Шапшал приурочили его выпуск к коронационным торжествам.
- Благодарю.
Вообще-то он предпочитал сигары. Но сейчас портсигар был пуст - последнюю выкурил по дороге в охранное.
- Не дурной табак, не хуже габаевского.
- Лучше. Габаевский слегка кислит, - сказал Скандраков и неожиданно сменил тему разговора. - Как ваш журнал идёт? Даёт прибыль?
- До пастуховского «Московского листка» нам пока далеко, но грех жаловаться.
- Всё-таки хорошо иметь своё дело. Нам, служилому люду, как Светлого воскресенья приходится ждать двадцатого числа, когда жалование выплачивают. А у вас деньги всегда под рукой. Потребовалось - взял из кассы.
- Заблуждаетесь. Если мы из кассы на свои расходы постоянно брать станем, то в один, далеко не прекрасный день, следующий номер выпустить не сможем. Мы с Сергеем сразу договорились: прибыль в конце года считать будем, а до тех пор из неё ни копейки на себя не тратить.
- Вот так?  Тогда удовлетворите моё любопытство. Где Сергей Сергеевич взял семьдесят пять рублей, которые вчера поставил на Витязя?
- Вы хотите сказать, что они тоже...
- Совершенно верно. И документики соответствующие имеются. Один подтверждает, что три двадцатипятирублёвки фальшивые, а другой - факт передачи их вашим приятелем господину Быковскому.
- Чудеса какие-то... Эти двадцатипятирублёвки я сам дал Сергею на бегах.
- Помнится, нечто похожее мне сообщали, - Скандраков перебрал донесения филеров. - Ага, вот оно... «В 11 часов 45 минут Большой передал, что-то Маленькому. Что именно я рассмотреть не смог, так как находился далековато от них и за спиной...». Значит, правду говорите.
- А мне, Александр Спиридонович, врать никакого резона нет. Мы с Сергеем ничего противозаконного отродясь не совершали.
- Ой, ли? - насмешливо посмотрел на него начальник охранного отделения. - Насколько я знаю, многие ваши действия во время частного сыска законными не назовёшь. Даже мои подчинённые на подобное не решаются.
- Ну и зря, - буркнул Лавровский. - Когда надо вывести на чистую воду явных мерзавцев нечего с ними церемониться.
- Отчасти согласен с вами. Однако сие к нашему нынешнему делу не относится. Скажите лучше, где вы взяли эти три двадцатипятирублёвки?
- Утром получил от Колюбакина.
- За что?
- За секретные услуги. Впрочем, какой там секрет, когда в сегодняшнем номере «Новостей дня» всё в подробностях расписано будет. Мы помогли изловить шайку аферистов в корыстных целях распускавших слухи о сговоре при розыгрыше Большого Императорского приза.
Четвёртый случай, подумал Скандраков, всё сходится, а Лавровский и Малинин похоже, не причём.
- Алексей Васильевич, вы как к Колюбакину относитесь?
Алексей улыбнулся. Почему-то вдруг вспомнил, как однажды Колюбакин своим зычным командирским басом распорядился вывести их с Сергеем из беговой беседки. Согласно устава, мол, членам-любителям здесь делать нечего. На все бега опозорил. Ничего, потом помирились.
- К Александру Васильевичу? Да как и все. Уважаю его, можно сказать, люблю. Он, конечно, немного самодур и бурбон. Но, что вы хотите от человека всю жизнь прослужившего по армейской кавалерии? Зато отходчив, помочь всегда рад. Для бегового общества сделал больше, чем все прежние вице-президенты вместе взятые. При этом ни копейки не присвоил.
- Я и сам такого мнения. Однако от фактов никуда не денешься. А они говорят, что Колюбакин каким-то образом связан с фальшивомонетчиками. За последнюю неделю в Москве выявлено четыре случая появления поддельных двадцатипятирублёвок. И ко всем, в той или иной степени, причастен Александр Васильевич. Сами посудите. Сто рублей вы получили от него за объявления и семьдесят пять за аферистов. Они оказались фальшивыми. Пятьсот рублей Александр Васильевич подарил цыганскому хору. Как выяснилось, тоже фальшивые. У Стаховича на руках оказалось две тысячи поддельными двадцатипятирублёвками. Он не берётся утверждать, от кого именно получил их. Но не исключено, что от Колюбакина, вернувшего ему долг.
Лавровского услышанное ошарашило. Но не в его правилах было быстро отказываться от людей, которым веришь:
- Подождите, Александр Спиридонович. Вначале во всём надо хорошенько разобраться.
- Конечно. Только для нас это весьма затруднительно. Признаюсь, внутренней агентуры в беговом обществе охранное отделение не имеет.
- Готов оказать всяческое содействие. Думаю и Сергей не откажется.
- Замечательно. Тогда сейчас пойдём к Гагману...
В кабинет без стука вошёл ротмистр Бердяев:
- Александр Спиридонович, нами выявлен пятый случай появления билетов Дюнкеля.  Вот донесение агента и рапорт заведующего наружным наблюдением.

Глава 7
ВЫ, ЧТО ТВОРИТЕ?!
Бердяев злорадно улыбался, видя как начальник охранного отделения по мере прочтения поданных ему бумаг мрачнеет на глазах.
- А я, было, вам поверил, господин Лавровский, - сказал Скандраков, тоном не предвещающим ничего хорошего. - Извольте, немедленно объяснить каким образом к вам попал государственный кредитный билет двадцатипятирублёвого достоинства номер БЛ 529635. В противном случае нам придётся задержать вас за распространение поддельных денег.
Однако на Лавровского суровый тон и угроза впечатления не произвели. Ишь ты, как разошелся, подумал он, ничего, сейчас я тебя срежу.
- Александр Спиридонович, вы серьёзно полагаете, что я запоминаю номера всех кредиток, которые трачу?
- Речь идёт о двадцатипятирублёвке, которой вы расплатились с извозчиком, привезшим вас сюда, - подсказал Бердяев.
Алексей рассмеялся:
- Я так и понял... Господа, вы, очевидно, получили обо мне недостоверные сведения. Среди пациентов Преображенской больницы для душевно больных я отродясь не значился.
- При  чем здесь больница? - раздражённо бросил Бердяев.
- При том, что только скорбный умом стал бы расплачиваться с филером поддельными деньгами.
- С чего вы взяли, что извозчик наш сотрудник? - насторожился Скандраков.
- А с того! Один ваш агент, под видом извозчика, пас моего заведующего конторой Семёна Гирина от «Яра» до Тверской заставы, другой - от заставы до Божедомки. Плохо сработали - оба засветились.
Скандраков и Бердяев переглянулись.
А Лавровский продолжал:
- Не секрет, что пишет в донесении ваш извозчик номер одна тысяча двенадцатый?
- Послушайте, если любопытно, - Скандраков взял донесение. - «В 2 часа 15 минут пополуночи возле сада «Эрмитаж» в мою пролётку сел Большой и велел отвезти его в Малый Гнездниковский переулок. За поездку с него причиталось пятьдесят копеек. Спросив найдётся ли у меня сдача, он дал новенькую двадцатипятирублёвку. Билет номер БЛ 529635 сразу показался мне подозрительным, так как одна розетка из которых составлена надпись «Государственный кредитный билет» светлее других...»
- Достаточно, - небрежно махнул рукой Лавровский. - Всё и так понятно. С памятью у вашего агента совсем плохо. Забыл ведь написать, что я спросил у него, куда доставили арестованного у «Яра», а он случайно проговорился... Но ничего, этот недостаток с лихвой искупает зоркость. Это надо же, в темноте разглядеть, что одна розетка светлее!  Филин да и только!
Начальник охранного отделения, бросив яростный взгляд на своего помощника, прошипел:
- Ротмист, вы, что себе позволяете? Да за такие...
- Уверяю вас, никаких провокаций с моей стороны. Кредитка получена от господина Лавровского. Между прочим, он упорно не желает признаваться, как она у него оказалась.
- Не передёргивайте, господин Бердяев, - Алексей потянулся к коробке «Императорских». - Вы позволите, Александр Спиридонович? Благодарствую... А табак, действительно, получше габаевского... Так вот, ничего я скрывать не намерен. Эту двадцатипятирублёвку получил в тотализаторе, выиграл на Витязе.
- Экий вы невезучий, - в голосе Бердяева слышалась нескрываемая ирония. - Целую неделю к вам фальшивые деньги так и липнут.
- Так я не виноват. Планида у меня, видать, такая.
- А вот я тоже поставил на Витязя. Однако...
- Прекратите, господа, - прервал их пикировку Скандраков. - Алексей Васильевич, надеюсь, вы ещё не весь выигрыш потратили?
- Не успел. Вам подробный отчёт дать? Извольте. Мы с Сергеем поставили на Витязя семьдесят пять рублей. На рубль давали по пятнадцать. Следовательно получили...получили... тысячу сто двадцать пять рублей. Сергею его долю передать не успел. Во втором заезде городские одиночки бежали. Зарядили мы две сотни на сушкинского Коварного. А он, шельмец, своё имя оправдал, заскакал со старта. Больше я играть не стал. Так... В «Эрмитаже» тоже немного потратился. Серафима Беленькая и Саша Давыдов божественно пели! Вот я и послал ей корзину цветов, а ему корзинку земляники. Саша её больше любых роз и хризантем ценит.
- Где это вы в начале августа землянику достали? - усмехнулся Бердяев.
- Буфетчик Лентовского за хорошие деньги вам не только землянику в августе найдёт, но и прошлогодний снег в июле... Про извозчика вы уже слышали... Таким образом рублей восемьсот осталось. А вы занять у меня хотите?
- Алексей Васильевич, мне сейчас не до шуток, - страдальчески поморщился Скандраков. - Эти деньги необходимо проверить на предмет подлинности.
- Держите, -  Лавровский вытащил из кармана сюртука пачку двадцатипятирублёвок.
- На первый взгляд фальшивки.  У всех одна розетка несколько светлее других, - сказал Скандраков. - Но для надёжности проверим более основательно.
Он достал из ящика стола продолговатый бархатный футляр. В нём лежали лупа в бронзовой оправе и металлическая линейка с прорезями, на которой нанесены какие-то деления. Это и был «Верификатор Скамони» - прибор помогающий определить подлинность кредитных билетов и различных ценных бумаг.
С помощью верификатора начальник охранного отделения долго изучал одну кредитку, вторую, третью... Потом отложил лупу в сторону и потёр уставшие глаза:
- Поддельные. Все отличия от настоящих, о которых нам сообщили немцы, на лицо... Николай Сергеевич, помнится, вы вчера тоже на Витязя поставили?
- Да, пятёрку. В той же кассе, что и господин Лавровский. Получил семьдесят пять рублей. И тоже двадцатипятирублёвками.
- Давайте их сюда... Так... Расстояние между линиями гильошированной сетки несколько  меньше положенного, в букве «б» крохотное тёмное пятнышко... Одна розетка, само собой, светлее остальных... Поддельные. Ну и какие выводы, судари мои, вы из этого делаете?
- Теперь вполне очевидно, что преступники «распихивают» поддельные кредитные билеты через кассира тотализатора. Остроумное решение. Азарт, вечная спешка: получить выигрыш, успеть снова поставить и не пропустить начало следующего заезда... В таких условиях деньги проверять некогда, - сказал Бердяев.
- А Сергей ни в чём не виноват, - добавил Лавровский. - Я, разумеется, тоже.
- С этим согласен полностью. Признаюсь, задержание уважаемого Сергея Сергеевича было нашей ошибкой. А вот насчёт кассира..., - Скандраков достал из несгораемого шкафа внушительную пачку двадцатипятирублёвок, бегло осмотрел их. - Вы в какой кассе ставили?
- В 13-ой, - сообщил Бердяев. - В моём рапорте это отмечено.
- А я в 7-й  поставил сотню. Получил полторы тысячи. Как и вы фальшивыми. Следовательно, мы можем говорить не о кассире, а о кассирах. По крайней мере двое из них связаны с преступниками... Ладно, пойду к Гагману, надо решать вопрос об освобождении Малинина... Ротмистр, агент наружного наблюдения... забыл его фамилию..., тот которого мы на наш извозчицкий двор определили, по вашей рекомендации принят?
- Так точно, господин подполковник. Балагура его фамилия.
- Тогда лично объясните этой образине, что на нашей службе любое враньё, даже малейшее, чревато последствиями. Пятёрка штрафа с него. А на следующий раз - вон из отделения. Алексей Васильевич, надеюсь, вы не забыли о своём обещании оказать мне  всяческое содействие в розыске?
- Я за слова всегда отвечаю.
- Тогда дождитесь меня. Посоветоваться надо.

Выяснилось, что Гагман, ещё час назад закончив допрос, поехал на обыски. Досадно, подумал Скандраков, смысла теперь в них никакого, а почву для ненужных слухов дать могут.
С первого этажа донёсся шум.
- Начальника отделения сейчас нет. Приходи утром, - убеждал кого-то дежурный.
- Молод ты, мил человек, чтобы мне врать, - рокотал густой бас. - Нет, говоришь, а в кабинете свет горит. Мыши его зажгли или домовой? Доложи подполковнику: Аристарх Матвеевич его по наиважнейшему делу спрашивает, по поручению самого его сиятельства.
- Какого сиятельства? В Москве князей много!
- Да, сразу видно, у нас ты без году неделю служишь. В Первопрестольной князей как грязи, какой-то даже на Хитровке обретается. А вот само его сиятельство только одно - Владимир Андреевич Долгоруков.
Карасёв пожаловал, догадался Скандраков.
- Дежурный! Немедленно пропустить.
По поскрипывающей лестнице поднялся высокий, косая сажень в плечах, старик в форме околоточного надзирателя. Десяток медалей и крестов, украшающих его темно-зеленый полукафтан, внушительно позвякивали при каждом шаге.
- Вы, что, ваше высокоблагородие, творите?! - даже не поздоровавшись пробасил он. - За какие  такие грехи моих ребят заарестовали?!
- Погодите, Аристарх Матвеевич...
- Нечего тут годить! Его сиятельство в отпуск уезжаючи, меня предупредил. Смотри, мол, Аристарх, чтобы охранка наших частных сыщиков не тронула, они моё наисекретнейшее поручение исполняли и за это страдать не должны. Сегодня же Владимиру Андреевичу телеграмму дам...
Вот это напор, невольно восхитился Скандраков, мне бы таких заступников перед министром.
- Аристарх Матвеевич, успокойтесь, ради бога. Малинин был задержан по недоразумению. Всё выяснилось. Вернётся с обыска офицер ведущий дознание, и мы сразу решим вопрос о его освобождении. А Лавровского никто арестовывать и не собирался. Он сам примчался сюда друга выручать.
- Лёшка такой, - довольно улыбнулся Карасёв. - Своих в беде не бросит.
- Есть у кого учиться. В наше время далеко не каждый решится среди ночи поехать похлопотать даже за ближайшего родственника, а уж орать на штаб-офицера Отдельного корпуса жандармов тем более.
Карасёв немного смутился:
- Да какая там ночь - шестой час уже. Я в это время всегда на ногах, хлопот много и по службе, и по хозяйству... А за крик не обижайтесь - голос у меня такой громкий...
- Не обижаюсь, Аристарх Матвеевич, совсем не обижаюсь.
- Вот спасибо... А ведь у меня к вам ещё одно дельце имеется.
- Какое?
- Вы Мишку Калинина, бывшего пристава Пресненской части, знаете?
- Имею удовольствие. Недавно даже советовался с ним.
- Знаю... Так вот, хоть Мишка и коллежский советник, особа VI класса, а я по должности околоточного только в XIV состою, приятельствуем мы с ним, в гости друг к другу ходим. Заглянул я вчера вечером к нему на Живодёрку, коньячка хорошего выпили, молодость вспомнили. Ну и завелись малость, пива захотели. Калинин  не богато живёт, на пенсию, даже полковничью, не пошикуешь. Вот я и достал четвертную, пошли дескать, кухарку в портерную. Он билет взял, а потом рассматривать его в лупу стал. Подозрительный, говорит, поэтому отнеси его завтра в охранное подполковнику Скандракову, он, дескать, сейчас такими бумажками очень даже интересуется. С чего вдруг, спрашиваю, когда фальшивомонетчиками всегда сыскная полиция занималась? Видать здесь особый случай, отвечает, с государственными преступлениями связанный. Вот я и принёс.
Скандраков внимательно осмотрел двадцатипятирублёвку. Так и есть - Дюнкелем изготовлена.
- Где вы её взяли, Аристарх Матвеевич?
- На бегах выиграл. Да только не я, а ...- Карасёв замялся, видимо решая, говорить или нет. - Вопрос тут не простой, важной особы касается...
- Тогда я и выпытывать у вас ничего не стану. Со всеми случаями появления поддельных кредитных билетов занимается сейчас ваш протеже.
- Лёшка?
- Он самый. Ему и расскажите деликатные подробности.
- Ох, стервец! Так и лезет к чёрту на рога, - добродушно проворчал Карасёв. - Ладно, бог не выдаст... А чего это вы, Александр Спиридонович, на меня как на грудастую девку уставились? Так глазами и поедаете.
- Награды ваши разглядываю. Я думал, у вас, как и у всех, только коронационная медаль, да ещё «За безупречную службу в полиции». А тут целый иконостас. Притом какой! Залюбуешься.
В этом он был полностью прав. Мало кто в московской полиции мог похвастаться медалями «За усмирение Венгрии и Трансильвании», «За защиту Севастополя», «За покорение Чечни и Дагестана», «За усмирение польского мятежа». А уж солдатским «Георгием» тем более.
Карасёв с гордостью улыбнулся:
- Я ведь без малого двадцать пять лет в армейской пехоте прослужил. Всё время в охотниках. Там и заслужил.
- Что же вы их никогда не одеваете?
- Да я и мундир-то редко ношу. Его сиятельство разрешил мне в статском ходить. При моей службе это сподручнее.

Глава 8
ОСТРОУМНОЕ РЕШЕНИЕ
Алексей сладко потянулся. Окинул взглядом кабинет. Н-да... Долго придётся наводить порядок после обыска. Когда они со Скандраковым под утро приехали в редакцию, унтера Гагмана уже успели перевернуть всё вверх дном. Хорошо хоть у Сергея дома обыск сделать не успели, а то перепугали бы его сестру.
- Как спалось, друг мой? - спросил он Малинина, ночевавшего в приёмной.
- Не очень. Всё-таки стулья для спанья приспособлены мало. Но на топчане в камере было бы хуже.
- Да, удружил нам твой Артур Виндрик. Мало того, что едва к дяде не угодили, так ещё и без копейки денег остались.  Обидно - целая пачка финажек была и все липовые. Мне филер одну разменял на настоящие, так пришлось ему вернуть. Деньги, говорит, казённые, мне за них перед начальством отчитываться. Отдал, жалко парня стало. Ему ведь за нас и так влетело. А который теперь час?
- Без четверти одиннадцать.
- Ничего себе! Давай чайку попьём, да и за дело приниматься надо. Хочу для начала к Приезжеву заглянуть. Ведь именно ему, как казначею и секретарю, тотализатор подчиняется. Разведаю осторожно о кассирах: что за люди, кто рекомендовал и всё такое прочее. А ты займись номером. Он почти готов, только двух первых полос не хватает. Оставь мне для отчёта о вчерашних бегах место строк на сто.
- Нет, Лёша. Номер обождёт. Займусь я лучше дядей Фрицем.
- А это, что за гусь?
- Кумир Виндрика. По его словам, это талант, умеющий из ничего деньги делать. Думается он причастен к этой истории. Сам Артур мелковат для подобных афёр.
- Фамилию знаешь? - сразу заинтересовался Лавровский. - Адрес?
- Конечно, не знаю. Но кое-что мне всё-таки известно.  В конце 78-го или начале 79-го года этот самый Фриц перебрался из Нарвы в Москву. Помог Артуру устроиться на хорошее место на коншинских мануфактурах. Почему-то он очень не хотел, чтобы соловцовский Дунай выиграл Большой зимний приз.
- Не густо.
- Честно говоря, совсем не густо. Но нам не привыкать.

Лавровский отправился на Лубянку, где в одном из доходных домов снимал квартиру казначей и секретарь бегового общества Приезжев. По воскресеньям Павел Павлович задерживается на ипподроме допоздна. Уходит только после того как набело, без единой помарки, перепишет протокол розыгрыша призов, примет отчёты смотрителя бега, заведующего тотализатором и старшего кассира, отвечающего за продажу входных билетов, а деньги, причитающиеся обществу, пересчитает, оприходует и запрёт в несгораемый шкаф.  Поэтому в понедельник у него всегда неприсутственный день.
Как повести разговор? О настоящей причине своего интереса к служащим тотализатора говорить не хотелось. Нет, в порядочности Приезжева, Алексей не сомневался. Но помнил о его энергичном, до суетливости, характере. Бросится, чего доброго, помогать и навредит ненароком.
Приезжев гостю обрадовался:
- Алексей Васильевич, а я ведь вас только, что вспоминал. Посоветоваться хочу.
- Весь внимание.
- В последнее время финансовые дела общества, слава богу, пошли лучше. И на призы добавили, и на хозяйственные расходы хватает... Даже на объявления в газетах две тысячи потратили. А ведь это деньги на ветер! Подсчитал я, от объявлений посетителей больше не стало. Да оно и понятно. Тому, кто рысаков любит напоминать не надо: такого-то числа, во столько-то часов состоится розыгрыш таких-то призов... Он это и сам знает и без наших объявлений смотреть придёт. Вот если бы так пропечатать, чтобы человека, на бегах отродясь не бывавшего, ноги сами на Ходынку понесли.
Алексей догадался, к чему клонит собеседник. В европейских и американских газетах уже давно практикуется «паблисити» - реклама в тексте. Обходится она заказчику значительно дороже, чем обычные объявления. Зато и прока от неё побольше. Невольно улыбнулся, вспомнив, как сам впервые услышал про это хитрое  иностранное изобретение.

... Три года назад довелось им с Сергеем побывать в Париже. На Венсенском ипподроме познакомились с редактором небольшой, даже по московским меркам, газеты. С первого взгляда чувствовалось, это весьма обеспеченный человек: одет всегда по последней моде, перстень с крупным бриллиантом, массивный золотой портсигар, свой выезд, просторная квартира в Сен-Жерменском предместье. Подружились. Как-то сидя в его кабинете за бутылкой бордо, Алексей посетовал, что в отличии от зарубежных коллег большинство московских журналистов живёт небогато, как говорится, с хлеба на квас перебивается.
- Вы сами виноваты, мой юный русский друг. Удивляюсь, почему вы до сих пор не используете «паблисити»?
- Видимо, эта европейская новинка до нас ещё не дошла.
- Ничего себе новинка! - улыбнулся француз.  Раскрыл толстую записную книжку с золотым обрезом. - Вот послушайте, «Нынешняя засуха благоприятно повлияла на качество минеральных вод. Особенно хороши в этом сезоне воды Форжа, издавна пользующиеся всеобщей любовью. Недавно лейб-медик Бувар, познания, опыт и  правдивость которого гарантирует справедливость его выводов, весьма высоко отозвался об этих водах и посоветовал Его Величеству пить их в качестве оздоравливающего средства. Весь двор последовал примеру короля». Как вы думаете, когда это написано?
- Наверное, лет пятнадцать-двадцать назад, когда у вас правил Наполеон III. Только не пойму, почему его королём называют? Он же императором был.
Француз рассмеялся:
- Какой Наполеон! Это было напечатано в «Газет» в 1631 году, во времена кардинала Ришелье и Луи XIII. Притом помещено не в разделе «Объявления», а в колонке «Светская хроника». И можете не сомневаться, после этого весь Париж устремился на форжские воды, а редактор «Газет» Теофраст Ренодо сорвал хороший куш с владельцев курорта...  Вот, что такое настоящее «паблисити», мой юный русский друг...

- Полностью с вами согласен, Павел Павлович, - кивнул Лавровский. - От обычных объявлений проку мало. Беговые отчёты и прогнозы читают только охотники и игроки. А к остальной публике другой подход нужен. Много о чём написать можно. Например, до чего же хорош воздух на Ходынке, никакие Сокольники или Нескучный сад не сравнятся. А пирожки в беговых буфетах?! Просто объедение, пальчики оближешь. Особенно если перед этим принять рюмашку-другую «Призовой особой».
- «Призовая»? Никогда о такой водке не слышал. Это шустовская или смирновская?
- Нет такой водки пока, Павел Павлович. Но с фабрикантами договориться можно, чтобы выпустили новый сорт... А чем плоха заметка о том, что приказчик Тютькин, впервые посетивший бега, поставил последний рубль, а когда «его лошадка» пришла первой, получил без малого полтораста?
- Алексей Васильевич, вы угадываете мои мысли, - расцвёл улыбкой Приезжев. - Возьмётесь написать и разместить в газетах десяток таких статеек?
- Со временем трудновато. Издание журнала дело хлопотное. Но есть у меня на примете парочка надёжных ребят в «Московском листке» и «Новостях дня». Думаю, они не откажутся, если гонораром не обидите.
- О чём речь?! Заплачу, сколько скажите.
- Значит договорились. Начать же нашу компанию следует с большой интересной статьи о тотализаторе. Показать, как он работает. Что греха таить, многие до сих пор считают, что тотализатор сплошной обман. Вот эту статью я, пожалуй, взялся бы и сам написать. Но признаюсь, работу тотализатора представляю лишь в самых общих чертах.
- Так я охотно познакомлю вас со всеми подробностями! Спрашивайте.
- Павел Павлович, только вы, бога ради на меня за самые нелепые вопросы не обижайтесь. Представьте, перед вами не редактор спортивного журнала и действительный член бегового общества, а рядовой читатель. На бегах я отродясь не бывал, о «Беговых известиях» не слыхивал... Пару лет назад читал в «Современке» хвельетон стихотворный «Кому на бегах жить хорошо». Ох, и здорово тогда Никита этих жуликов разделал, под орех!
«Современкой» москвичи называли газету «Современные известия», которую издавал известный публицист Никита Петрович Гиляров-Платонов. Москвичи любили её за фельетоны, то в прозе, то в стихах. В них доставалось всем - Городской думе, полиции, купцам и фабрикантам, железнодорожному начальству. Летом позапрошлого года удостоил редактор своим вниманием и беговое общество. Напечатал подражание некрасовской поэме «Кому на Руси жить хорошо?» Суть новой «поэмы» сводилась к тому, что нынешний тотализатор на московских бегах - сплошной обман и живут припеваючи, благодаря нему, только вице-президент Колюбакин и его ближайшие помощники.
- И за дело разделал! А то, говорят, ихние кассиры ставки ставят после заездов, когда победители уже известны.
- Ох, и выдумщик вы, Алексей Васильевич!
-  Какой ишо Лексей Василич? Спутали вы, видать, меня с кем-то, сударь. Мы Пафнутий Псоевич. На Таганке нас всякий знает. Мы вениками торгуем.
- Хорошо, хорошо, - рассмеялся Приезжев. - Отвечаю вам уважаемый Пафнутий...э... Псоевич. Вас ввели в заблуждение. Сделать ставку после окончания заезда кассир не имеет ни какой возможности. Как только дан старт, он закрывает ведомость в которой записываются номера всех проданных билетов.
- Куды закрывает? В шкап?
- Не в шкаф. Просто после номера последнего билета взятого на каждую лошадь, участвующую в заезде он ставит прочерк и свою подпись. А через минуту- полторы приходит служащий расчётной части тотализатора и забирает у него ведомость.
- Вот так, значить? Видать, соврали мне... А всё равно боязно. Поставлю я красненькую или четвертную, а ваш кассир возьмёт да и сбежит с моими денежками. Нынешние кассиры всё жулики, про это и в газетах пишут.
- Подобное невозможно. Прежде, чем принять на службу кассира, мы наводим о нём справки. В случае неблагоприятных отзывов, даже самых незначительных, кандидат получает отказ. Эта практика себя оправдала. Тотализатор мы открыли в 1877 году. За шесть лет у нас не было случаев каких-либо злоупотреблений со стороны кассиров. Все они люди проверенные.
- Ага, так я вам на слово и поверил! Вон в 13-й кассе кассир, который выигрыши выдаёт. Рожа-то у него чисто разбойничья. Встрень такого ночью в глухом переулке, так со страху обделаешься.
Лавровский совершенно не помнил, как выглядит кассир из 13-й кассы. Да это и не имело никакого значения. Важно было то, что именно в ней получил Алексей свой выигрыш за Витязя. Получил фальшивыми двадцатипятирублёвками.
Приезжев снова рассмеялся:
- Заврались вы, Пафнутий Псоевич! Откуда про кассира знать можете? Вы ведь на бегах не бывали?
- А сусед мой ходил. Вот он этого разбойника и запреметил.
- Ох, и трусливый, видать, ваш сосед, если благообразного, на немецкого пастора похожего, Парамонова испугался... Так вот о Парамонове... Это человек исключительной честности. Некоторые его даже блаженным считают. Сами посудите. В прошлом году миллионщик Миша Хлудов, по пьяному делу, на бегах бумажник обронил. В нём какие-то документы и, без малого, три тысячи рублей. Парамонов нашёл, по бумагам установил чья это потеря и отнёс хозяину. Мне, говорит, чужого не надо, счастья от него не будет.
- Да, видать наврал мой сусед... А вот, что вы мне скажите про кассира из 7-й кассы?
В этой кассе в воскресенье получил фальшивые двадцатипятирублёвки подполковник Скандраков.
- Из 7-й? - задумался на минуту Приезжев. - Кто у нас там на продаже билетов не припомню право, а на выдаче Череданов, он раньше в полиции служил.
- Знаю, - кивнул Лавровский. Александра Череданова в кассиры он рекомендовал сам. В этом человеке он не сомневался. - А в 1-й кассе?
Эта касса находилась рядом с Императорской ложей. Скорее всего именно в ней получил Долгоруков поддельную двадцатипятирублёвку, подаренную им перед отъездом в отпуск Аристарху Карасёву.
- Учитывая, что в этой кассе обслуживаются самые почётные наши гости, иногда даже генерал-губернатор и великие князья, кассиров я лично подобрал. Обоих знаю по двадцать лет. Они под моим началом когда-то ещё в контрольной палате служили.
Алексей был обескуражен. Его версия о том, что на бегах обосновалась шайка мошенников - кассиров трещала по швам.
- Чем ещё вам наш тотализатор не по нраву, Псой Пафнутьевич?
- Пафнутий, - поправил Алексей. - Да чёрт с ним, этим сомневающимся Псоевичем! Не знаю, Павел Павлович, чего бы ещё, покаверзнее, спросить!
- Так я вам, Алексей Васильевич, сам подскажу. До недавних пор справедливые нарекания публики вызывала медленная работа тотализатора. Нередко к началу следующего заезда мы ещё не начинали выплату выигрышей за предыдущий.
- Верно! Я сам из-за этого сколько раз матерился! А когда на ермаковского Воеводу поставить не смог, просто в ярости был. Достоверно знаю, жеребец выиграет вне конкуренции,  а в кармане ни копейки, хотя за кочетковского Дивного мне рублей семьдесят причитается! Обидно.
- Обратили внимание, что в нынешнем сезоне такого не случалось?
- Да. Правда, не задумывался, как вам это удалось.
- Мы внесли некоторые изменения в порядок работы тотализатора. Прежде, после каждого заезда кассиры сдавали в расчётную часть ведомости и все собранные деньги. Проведение необходимых расчётов много времени не требует: вычел из полученной суммы десять процентов, причитающихся беговому обществу, а оставшиеся делишь на количество выигравших билетов... А вот рассчитать наличные, разложить и разнести их по кассам, в соответствии с суммами предстоящих выплат, быстро не получалось. Как ни как, а на летних бегах тридцать касс... Теперь же в расчетную часть поступают только ведомости. А деньги кассиры, продающие билеты, после каждого заезда передают своим напарникам, выплачивающим выигрыши. Наличные в расчётную часть поступают только после окончания бегового дня. Предвижу ваш вопрос: а не может ли кассир по выплатам подворовывать? Дескать, сколько мне кассир по продажам передал - всё здесь, с него и спрашивайте. Отвечаю: это полностью исключено. Оба кассира сидят в одной будке, целый день друг и друга на виду. Да и ответственность у них общая. При обнаружении недостачи с обоих взыщем и обоих уволим.
Лавровский быстро оценил новшество. Весьма остроумное решение - никаких дополнительных затрат, а результат очевидный. Но возможны ведь и накладки.
- Павел Павлович, игроки люди непредсказуемые. Сам сколько раз видел: в одной кассе фаворита, как говорится, «разбили», пятую строчку в ведомости кассир заполняет, а в другой на него ни одного билета не взяли... Допустим в 13-й кассе в первом заезде было продано пятьсот рублёвых билетов, в том числе шестьдесят на Витязя. За него дали по пятнадцать рублей. Следовательно надо выплатить девятьсот рублей. А у кассира в наличии на четыре сотни меньше. Что ему делать? Бежать занимать в тех кассах, где Витязя не играли?
Приезжев довольно улыбнулся:
- Этот вопрос решается просто. Заведующий расчётной частью быстро  просматривает ведомости и докладывает заведующему тотализатором, сколько денег не хватает в той или иной кассе для выплаты выигрышей. Как правило, таких касс набирается три-четыре, не больше. После чего заведующий тотализатором лично относит туда недостающую наличность из запасных сумм.
- А запас этот откуда берётся?
- Из залоговых сумм, которые вносят кассиры при приёме на службу.
- И кто же до этого додумался. Вы, наверное?
- Нет. Подобная мысль меня не посетила. Заслуга полностью принадлежит нашему новому заведующему тотализатором Фёдору Ивановичу. Вы с ним знакомы?
- Нет.
- Непременно сведу вас с ним. Это золотая голова!
В кабинет заглянул Лукич - камердинер, курьер и управляющий Приезжева в одном лице:
- Анна Михайловна пожаловали.
- Проси, проси... Алексей Васильевич, прошу меня извинить, но тут такое деликатное, можно сказать интимное дело. Заезжайте завтра с утра в канцелярию и продолжим наш разговор. Там и Фёдор Иванович будет. Он расскажет вам о своих новых задумках: о двойном и тройном ординаре; разделение касс по разрядам, в зависимости от сумм принимаемых ставок...
- Договорились.
В прихожей Алексей увидел Анну Михайловну, одну из самых известных московских свах. Поспешность, с которой Приезжев прервал разговор, стала сразу понятной. Очевидно, старый холостяк решил, что пора ему семьёй обзаводиться.

Глава 9
ФРИДРИХ ИМЯ РАСПРОСТРАНЁННОЕ
Малинин понимал, найти «дядю Фрица» не просто. Хорошо если это брат отца или матери Артура. Но ведь он мог называть так какого-нибудь дальнего родственника, свойственника, приятеля отца... Да кого угодно! Скажи ещё вчера кто-нибудь Сергею, что он за помощью в охранку пойдёт - не поверил бы. Но делать нечего - пришлось.
- Александр Спиридонович, вы личное дело Виндрика из университета затребовали?
- Ещё месяц назад, а прислали только позавчера. Но в нем ничего интересного.
- Копия метрического свидетельства имеется?
- Да, - Скандраков перебрал бумаги. - Вот она. А что вас интересует?
- Вероисповедание Виндрика, девичья фамилия его матери и фамилии восприемников при крещении.
- Вероисповедания он евангелически-лютеранского. Девичья фамилия матери Шварцкопф. Она из дворян Лифляндской губернии. Крёстный отец - отставной лейтенант флота Карл Мюллер, крёстная мать - жена ревельского купца Марта Бауэр.
Четыре фамилии это уже кое-что. Теперь можно идти в адресный стол.
Но тут Малинин вспомнил, что ему, как частному лицу, согласно действующим расценкам, придётся заплатить по две копейки за каждую справку. В кармане у него оставался последний двугривенный. А вдруг этих Фрицев найдётся штук двадцать? Позора тогда не оберёшься.
- Александр Спиридонович, поскольку я выполняю поручение вашего ведомства, хотелось бы пользоваться соответствующими благами.
- Разумеется. Сколько вам надо на расходы?
- Я не про деньги. Напишите запрос в адресный стол, чтобы мне незамедлительно сообщили сведения обо всех Фридрихах Виндриках, Мюллерах, Шварцкопфах и Бауэрах, проживающих в Москве.
- С удовольствием. Только зачем они вам?
- Подозреваю, один из них сообщник Артура.

Помощник начальника адресного стола титулярный советник Иванов встретил Малинина приветливо - сыщиков он уважал, а Сергей, как-никак когда-то служил в сыскном.
- С чем пожаловали?
- Меня интересуют все Фридрихи, носящие вот эти фамилии, -  Малинин протянул ему запрос, подписанный Скандраковым.
- Меньше чем часа за полтора не управимся. Виндриков в Москве раз - два и обчёлся. Шварцкопфов тоже не густо. А вот Бауэр и Мюллер первые по распространённости немецкие фамилии. Ничего удивительного: крестьян и мельников в Германии всегда много было, - сказал Иванов и, позвонив в колокольчик, вызвал служителя. - Чайку нам велите подать. А алфавитчикам «Б», «В», «М» и «Ш-Щ» передайте, что я приказал отложить все прочие дела и заняться этим сверхсрочным запросом. И предупредите их, чтобы тщательно просматривали всю букву. Всю!
- Когда служитель ушёл, Иванов объяснил Сергею:
- Как и везде у нас не ангелы служат. Временами, кто по неопытности, а кто и по лени, подвешивают адресные листки на дуги не в строго алфавитном порядке всех последующих букв фамилии, имени и отчества, а просто по первой букве фамилии.
- Понятно. Из-за этого листок какого-нибудь Брыкина может оказаться после Брякина, где его искать никто не догадается.
- Верно. У нас из-за этого как-то такая скандальёза приключилась! Ещё до Долгорукова, при прежнем генерал-губернаторе...
За чаем и разговором время бежало незаметно. Обсудили достоинства и недостатки двух систем учёта - принятой в России дуговой листовой и популярной в Германии вертикальной картотечной. Пришли к общему мнению, что в обоих случаях нельзя экономить на бумаге - как для листков, так и для карточек лучше всего брать трёхслойный картон, использующийся для изготовления визиток... Часа через два служитель принёс семь адресных листков. Фридрихов Виндриков в Москве не нашлось, имелись один Шварцкопф, два Бауэра и четыре Мюллера.
Малинин просмотрел листки и не смог скрыть своего разочарования. Среди семи Фрицев не оказалось ни одного перебравшегося в Москву из Нарвы.
- Видимо у моего Фрица другая фамилия, - вздохнул Сергей и без особой надежды спросил. - А можно подобрать  листки на всех Фрицев, переехавших из Нарвы в Москву в 1878 - начале 1879 года?
- Теоретически возможно, а вот практически. Отдельного учёта по народностям или хотя бы вероисповеданиям мы не ведём. Следовательно придётся просмотреть все без исключения адресные листки. А вы знаете сколько на сегодняшний день проживает в Москве людей?
- Тысяч семьсот.
- Ваши сведения устарели - более семисот пятидесяти тысяч. Представляете, сколько времени требуется на просмотр такого количества листков?
- Догадываюсь, - вздохнул Малинин. - Как говорит один мой приятель, служивший в Туркестане: «Пока привезут противоядие из Багдада - укушенный змеёй умрёт».
- Могу дать вам совет. Ваш Фридрих лютеранин?
- Скорее всего.
- Попробуйте потолковать с пасторами или председателями приходских советов. Они о своих прихожанах много знают.

По сведениям однодневной переписи проведённой в январе 1882 года большинство москвичей православные. Иноверцы, так официально именуют людей исповедующих другие религии, составляют только 9 процентов от населения Первопрестольной. Первое место среди них занимают протестанты. Их более 17 тысяч человек. В городе имеются один евангелически-реформаторский и два евангелически-лютеранских храма.
Сперва Сергей встретился с известным врачом Фе, председателем приходского совета евангелическо-лютеранской церкви Святого Михаила, что на Вознесенской улице. О настоящей причине своего интереса к некому Фрицу говорить, разумеется, не стал. Воспользовался тем, что до сих пор числится в списках помощников присяжных поверенных округа Московской судебной палаты:
- Фёдор Фёдорович, по одному наследственному делу мне нужно найти человека, который до 1878 года жил в Нарве. Зовут его Фридрихом, а вот фамилию, увы, не знаю.
- Сложную задачу вы мне дали, молодой человек. У нас почти восемь тысяч прихожан. Разве мыслимо запомнить, кто из них где раньше жил? А Фридрих имя распространённое. Меня, между прочим, по-настоящему тоже Фридрихом зовут, как и моего покойного отца... Посоветоваться бы вам с  Иваном Карловичем Прове - он много лет в Нарве провёл, когда был директором-распорядителем Кренгольмской мануфактуры. Только Прове сейчас в отъезде.
Ничего не дал и визит  в  лютеранский храм святых апостолов Петра и Павла в Космо-Дамианском переулке. Младший пастор Павел Эверт о Фрице из Нарвы никогда не слышал.
- Единственное, чем могу помочь вам, это сделать соответствующее объявление перед воскресной проповедью.
Сергей отказался, сославшись на конфиденциальность дела.
Заглянул он, на всякий случай, даже в евангелическо-реформаторский храм в Трёхсвятительском переулке, хотя знал - представителей этой конфессии среди уроженцев Ревеля и Нарвы мало. Опять безрезультатно.
Где теперь искать «дядю Фрица» Малинин не знал. И вдруг его словно осенило. Вот уж, действительно, дурная голова ногам работу даёт, подумал он, сразу следовало о Курносом вспомнить.

Купеческий сын Алексей Балясин, по прозвищу Лёха Курносый, был мелким букмекером, вечно ошивавшемся в трактире «Перепутье» или возле бегов. На летний и зимний ипподромы его уже давно не пускали, как лицо неоднократно уличённое в недозволенной игре.
... Когда-то Курносый, вместе с Малининым и Виндриком учился в университете. Был он жуткий враль и пьяница. К тому же, выпив, любил поскандалить. Сергей его сторонился. А вот Виндрик привечал и постоянно использовал для выполнения своих мелких поручений: сбегать в портерную за пивом, отнести записку барышне, разведать в «Перепутье», какая лошадь имеет больше шансов на победу.
- Нам, умным людям, без помощников не обойтись, - назидательно говорил Виндрик Сергею. - Я не чистоплюй, но о своей репутации думать должен. А таким, как Курносый, всё равно терять нечего.
На третьем курсе Лёха оказался замешен в тёмную историю, за которую, как позднее узнал Малинин, вполне мог угодить на каторгу. Из университета его исключили. Но он, как и прежде, постоянно крутился возле Виндрика.
Однажды Курносому крепко досталось от Семёна Герасева.
- За что вы его, Семён Терентьевич? - спросил Малинин, буквально вырвав бывшего студента из рук рассвирепевшего наездника. - Так ведь и убить можете.
- Да это чудо лохматое конюха моего подкупить хотело, - ответил Герасев. - Пятьдесят целковых сулил ему, чтобы моему Перцу ведро воды перед бегом дал. А потом мне ещё угрожать вздумал. Ежели, дескать, жеребца не придержишь, то дело будешь иметь ... с самим... Тьфу, чёрт! Запамятовал. В общем, с немчурой какой-то. Только не на пугливого напал...
Сейчас у Курносого большие неприятности. Мошенники ловко подсунули ему «наивернейшие сведения», что Большой Московский приз выиграет Зима. Он тут же выгодно продал их нескольким букмекерам. А выиграл Витязь. Значит в «Перепутье» Лёху искать бесполезно. Прячется где-нибудь. На Башиловке, где он снимает угол в доме кузнеца Стародубова, отсиживаться, ему резона нет. Там его искать станут в первую очередь. У кого-нибудь из знакомых? Те из них, кто связан с бегами приюта ему не дадут - букмекеров побоятся. Может быть у бывших однокурсников? Правильно! Скорее всего, он сейчас у Пашке Капустина. Этот добродушный увалень искренне считает, что Лёха в своей судьбе ничуть не виноват - он жертва нашего социального строя. Капустин несколько раз пытался пристроить Лёху на службу, иногда деньгами ему помогает.
Малинин отправился в управление Московско-Курской железной дороги, где Капустин служил юрисконсультом.
- Лёха Курносый у тебя прячется? - в лоб спросил он Капустина.
Тот замялся.
- Паша, если он у тебя, то ты здорово рискуешь. Наш беспутный однокурсник ввёл в большие траты людей, которые за красненькую на куски порвать могут.
- Серёжа, неужели и ты в числе его гонителей!? Это неблагородно! Всё-таки, мы вместе учились, сидели на одной скамье и наш долг...
- Паша, не утомляй меня. Я заранее знаю, что ты хочешь сказать: «Наш долг помогать товарищу, который в силу неблагоприятных обстоятельств попал в трудное положение». Остаюсь при своём мнении: не обстоятельства виноваты, а лень, распущенность и желание на грош пятаков купить. Но пришёл я, чтобы помочь Лёхе. Похоже, сейчас этого никто кроме меня сделать не сможет.
- Тогда пошли ко мне на квартиру. Балясин там.
- Паша у тебя водка или коньяк имеются?
- Только пара бутылок красного. Но если ты хочешь чего-нибудь покрепче, то мы вначале зайдём в магазин...
Малинин рассмеялся:
- Нет, Паша. Мне сейчас не до пития. Но если бы у тебя имелись крепкие напитки, то разговаривать с Курносым было бы уже бессмысленно.
Капустин жил в просторной служебной квартире в соседнем с управлением доме. Курносый сидел в кабинете хозяина и грустно смотрел на две пустые бутылки.
- Ты, Сергей, просто ясновидящий, - вздохнул Капустин. - Алексей, я привёл человека, который сможет тебе помочь. Вы потолкуйте, а я пойду, распоряжусь, что бы нам перекусить приготовили.
- Много ставок на Витязя принял? - спросил Малинин Лёху.
- Бог миловал. Загулял я в субботу, делами не занимался.
- Уже лучше. А сколько денег от Мишки Кацмана, Сергея Савельевича, Кузнецова и Актёра получил?
- Сто пятьдесят рублей.
- Не пропил их ещё?
- Все целы.
- Совсем хорошо. Завтра вернёшь их и живи себе спокойно дальше.
- Не выйдет, Сергей. Они убытки понесённые возместить потребуют, а это несколько тысяч. Пропащий я человек. Надо из Москвы бежать, да боюсь на улицу выйти. Поймают, так сразу убьют.
- Не убьют. И тысяч с тебя никто требовать не станет. Эти вопросы я решу. А взамен...
- Что годно проси!
- Договорились. Расскажи всё, что знаешь о дяде Фрице.
- Каком Фрице?
- Не прикидывайся. О дяде Артура.
Курносый побледнел:
- Не знаю я никакого дяди.
- Ну, как хочешь. Выпутывайся тогда сам. Мишка Кацман тебя может и пожалеет: всего долга сразу не потребует, будешь на него всю оставшуюся жизнь работать. А вот Сергей Савельевич и ... Впрочем, меня это больше не касается, - Малинин встал. - Счастливо оставаться.
- Подожди, Сергей. Всё расскажу. Только зря ты с Фридрихом связываешься. Это страшный человек.
- Нечего меня стращать. Рассказывай лучше.

- Ты ведь не знаешь почему меня из университета турнули, - начал Курносый.
- Ошибаешься, - усмехнулся Малинин. - Когда в сыскном служил, не поленился справки навести. Тебя привлекали к предварительному следствию по 1040-й статье. Освободили за недоказанностью, но «оставили в подозрении». Как это тебя вляпаться угораздило? Статья-то, прямо скажем, экзотическая.
Действительно, даже московские старожилы не могли припомнить случаев предварительных следствий и судебных разбирательств по обвинению в совершении преступлений предусмотренных статьёй 1040 «Уложения о наказаниях уголовных и исправительных». Ведь в ней шла речь... о продаже в рабство. Наказание предусматривалось строгое: «Кто продаст в рабство или под другим предлогом передаст азиатам или другим иноплеменникам какое-либо состоящее в подданстве России или пользующееся покровительством российских законов лицо, тот за сие подвергается: лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы в крепостях на время от восьми до десяти лет».
- Это всё Артур, - вздохнул Курносый. - Он, зараза.
В 1876 году Виндрик предложил Лёхе выгодное дельце:
- Дашь в нескольких газетах объявления, что нужны горничные для службы в приличных домах, залог не требуется. Агент фирмы по найму домашней прислуги встречается с желающими раз в неделю возле Сокольнического круга. Этим агентом, как догадываешься, будешь ты. Ничего трудного тут нет. Твоя задача выбрать из пришедших красивых блондинок не старше двадцати лет.
- Вот я и выбирал. Каждой выдавал задаток по пять рублей, а они мне свой вид на жительство оставляли. Потом, когда их штук десять собиралось, вёз по железной дороге в Петербург. На Балтийском вокзале передавал другому агенту нашей фирмы... Эх, хорошая жизнь была! За каждую по трёшнице получал, да ещё и каждый божий день бесплатно клубничкой пользовался. Дорога и прочие накладные расходы, разумеется, фирма оплачивала... А потом меня взяли. Оказалось девок этих через  Ревельский и Балтийский порты везли в Бразилию и Аргентину. Только не в приличные дома, а в публичные. Там наши землячки большим спросом пользуются.
Малинин помнил, что в тоненьком следственном деле всех этих подробностей не было. Видимо кто-то здорово подчистил его.
- Полтора месяца в Пречистенской части просидел, - продолжал Курносый. - А потом отпустили. Артур сказал, что это его дядя Фриц помог, дал кому следует на лапу. Теперь, дескать, отрабатывай, долг платежом красен.
- И как отрабатывал?
- Всё больше по лошадиной части. Конюха найти, который рысачку перед бегом ведро воды даст или сахарком с секретом угостит. С наездником договориться, а если непокладистым окажется, людишек подыскать, которые его измордуют.
- Помнится, Семён Герасев тебя самого измордовал.
- Бывало и такое. Но, в целом, неплохо жилось. А в 79-м году Артур, перед отъездом в Серпухов, мне отставку дал. Ты, говорит, Алексей стал чересчур заметной личностью в Москве, теперь с тобой дело иметь опасно. Вот тебе от дяди Фрица пятьдесят рублей и забудь всё, что было.
- А ты сам-то видел когда-нибудь этого дядю?
- Несколько раз. Невзрачный такой, сутулый, в очках.
- Ну и, что же в нём страшного?
Курносый помолчал.
- Лёха не томи душу, а то сейчас уйду.
- Что страшного, спрашиваешь? Был у меня приятель Колька Неустроев. Он репортёром в «Современных известиях» служил. Рассказал я ему всё. Давай, предлагаю, подоим немца. Напиши статейку хорошую, а чтобы не печатать продадим её ему.
- Продали?
- Держи карман шире. Колька пошёл к Фрицу. Вам, дескать, наверное, будет очень неприятно, если этот фельетон свет увидит, вы в приличном обществе вращаетесь и, следовательно, не захотите, чтобы там узнали о вашей причастности к торговле живым товаром, мошенничестве на бегах. Да, улыбается немец, мне этого очень не хочется. Поторговались. Дал немец задаток. Остальную сумму к завтрашнему утру собрать обещал. А ночью Кольку зарезали.
- Фриц по-прежнему в Москве живёт?
- Да, только адреса не знаю.
- Экая досада!
- Тебе адрес узнать нетрудно будет. Спроси у Приезжева или Колюбакина.
- А они тут при чём?
- Так этот Фриц сейчас на бегах тотализатором заведует.
Малинин был немного знаком с заведующим тотализатором. Фёдором Ивановичем Ляйхенфаустом. Невольно вспомнились слова предсказателя приходского совета Фёдора Фёдоровича Фе: «Меня, между прочим, по-настоящему, тоже Фридрихом зовут...»
Не зря я сегодня весь день по Москве мотался, удовлетворённо подумал Малинин, чувствую не зря.

Глава 10
«ЗОЛОТАЯ ЖАТВА»
Вот и разгадка, каким образом поддельные четвертные в кассы попадают, думал Лавровский, идя по Лубянке. Кому из кассиров взбредёт в голову проверять деньги, полученные от непосредственного начальника - заведующего тотализатором. Да и некогда им. Ведь у окошек касс уже очереди выстроились. Все жаждут побыстрее выигрыш получить, чтобы снова поставить... От Приезжева о немце ничего путного узнать не удастся. Павел Павлович сейчас от заведующего в восторге. Ничего удивительного! Пришёл новый человек и одним махом решил давний наболевший вопрос. Наверное, что-нибудь заслуживающее внимания, мог бы рассказать Пейч, известный своей осторожностью. Но он, после того как зимой под напором «либералов» отказался от должности старшего члена, совсем отошёл от дел общества. Бывая теперь на ипподроме, он даже в членскую беседку демонстративно не заходит... Надо к кассиру Череданову заглянуть. Саша мужик наблюдательный, может чего необычного в своём начальнике и приметил.
... Репортёрство свело Алексея с разными интересными людьми. Был среди них и Александр Череданов. Говорили, что этот человек легко мог сделать блестящую карьеру по финансовой или торговой части: золотая голова, исключительная память, трёхзначные числа в голове умножает; да и образование соответствующее получил - с отличием закончил Александровское коммерческое училище. Но губила его одна страсть. Любил он резать правду-матку начальству в глаза.
Когда-то служил Череданов в счётном отделении канцелярии казанского полицмейстера. Выгнали после того как написал докладную в которой убедительно доказал - количество дров, закупаемых для отопления служебных квартир полицейского начальства завышено в пять раз. Не пришёлся он ко двору и в солидном, на первый взгляд, торговом доме, наладившим поставку в Москву «настоящих хереса, мадеры и малаги» из Ярославля. Недолго прослужил он и на Никольской мануфактуре в Орехово-Зуево. Тимофея Морозова чуть удар не хватил, когда молодой помощник управляющего, докладывающий на заседании правления о текущих делах, заявил: «Снижение расценок и бездумное повышение штрафов ведут не к улучшению работы, а к росту недовольства фабричных. Это может кончиться взрывом!»
В прошлом году Алексей пристроил оставшегося в очередной раз без места Череданова в беговой тотализатор. Правда, взял с него слово скандалов там не устраивать...
Алексей помнил, что в это время Череданов частенько сидит в бильярдной трактира Саврасенкова на Тверском бульваре.

С полудня до двух часов ночи в бильярдной Саврасенкова всегда было полно народа: чиновники и актёры, купцы и студенты, профессиональные игроки и любители. Игра велась «на интерес», по крупному. Причём публика принимала в ней самое непосредственное участие - держала ставки на игроков. А они этим нередко пользовались и «спускали» - заранее сговариваясь между собой, через подставных, обирали простаков. Вот и сейчас, похоже, происходило подобное. Огромный маркер по прозвищу Голиаф играл с невысоким коренастым стариком, восточной наружности. Со всех сторон слышалось:
- Куда этому татарину супротив нашего богатыря? Держу на Голиафа три рубля!
- Отвечаю...
- На Голиафа красненькую. Кто отвечает?
- Нашёл дураков! Вот ежели моя пятёрка против твоей десятки, тогда и рискнуть можно...
- На Голиафа четвертную...
Лавровский нашёл среди публики Череданова - невысокого блондина с насмешливыми голубыми глазами.
- Саня, у меня к тебе дело.
- Подожди чуток. Лёша... Эй. кто тут на Голиафа четвертную ставил? Ты, что ли Иван Петрович?
- Мы, - важно ответил пожилой бородач, похожий на купца средней руки.
- Отвечаю.
Алексей шёпотом спросил Череданова:
- Никак игра на спуск идёт?
- Не угадал. Лёша. Всё по-честному, - рассмеялся тот. И тихо добавил. - Этот старик первейший казанский игрок Садык Садретдинов. В Москве его никто не знает. Сейчас он нашего непобедимого Голиафа отделает, похлеще, чем библейский Давид.
Маркер был игроком сильным. Но против казанского гастролёра оказался слабоват. Забрав выигрыш, Череданов предложил:
- Пошли, Лёша, водку пить. Угощаю.
- Я к тебе по делу, - напомнил Лавровский.
- Тогда тем более: в Москве, как сам знаешь, без рюмки ничего не делается.

Похрустывая малосольным огурчиком, Лавровский спросил:
 - Саня, ты за своим начальством ничего подозрительного не замечал?
- Ты о ком? - Череданов снова наполнил рюмки. - А теперь давай под мозги жаренные. Хорошо их здесь готовят.
- Не хуже чем у Тестова, - согласился  Алексей. - Я о Фёдоре Ивановиче.
- Да какой он, к чёртовой матери, Фёдор?! Немец-перец-колбаса... Фридрих-Иоганн Ляйхенфауст.
- Презабавная фамилия, это «кулак мертвеца» получается.
- Тёмный он человек, Лёша. С двойным дном. С одной стороны, вроде, правильный немец: к службе относится добросовестно, интересы общества блюдёт, новинки разные предлагает... А вот с другой...
Череданов потянулся к графинчику, но Алексей остановил его:
- Не гони лошадей, Саня. Выпить всегда успеем. Так, что с другой?
- Во всём у этого Фрица свой интерес. От надёжных людей знаю, ему все платят: механик с которым контракт на ремонт тотализаторских машинок заключили; хозяин типографии, где билеты печатают... Да и знакомые у него больно уж подозрительные. Когда он к нам весной пришёл, знаешь кого на место заведующего расчётной частью сватал?
- Не знаю.
- Арона Гольдфарба.
- Впервые о таком слышу.
- Да ты, что?! О Золотом не слышал?!  А ещё репортёр, называется.
- Вот так бы сразу и сказал. Гольдфарбов разных на Москве много, а Арон Золотой один. Первый блатер-каин на Хитровке. Все фартовые ему рыжавьё и сверкальцы несут.
- Несли, - усмехнулся Череданов. - Он ещё в мае в Германию укатил.
- А ты откуда знаешь? - насторожился Алексей.
- Так мы с Гольдфарбом давние знакомые. Он частенько сюда захаживал. Большой любитель шары погонять... Так вот, уговорил уже было Фриц Приезжева взять на службу Золотого. Только тут генерал Колюбакин воспротивился. Дескать, пока я вице-президент, никаких гольдфарбов на бегах не будет.
- Расстроился, поли, Золотой?
- Очень. Он выпивает редко, а тут, как приехал в бильярдную, сразу бутылку коньяка спросил. Вслед за ним немец примчался. Я, ненароком, их разговор подслушал. Они, сволочи, по-немецки говорили. Думали, я не понимаю.
Череданов снова взялся за графинчик:
- Давай, Лёша, по рюмочке под вестфальскую ветчинку. Немцев, каюсь, не люблю, а вот её просто обожаю... Экая вкуснятина... Так на чём я остановился?
- Фриц в бильярдную приехал, а ты их разговор подслушал.
- Ага... Золотой в ярости... Этот таракан усатый, говорит, нам такую партию поломал, надо на него моих ребят навести, а Фриц его успокаивает. Здесь, мол, я и один управлюсь, а для тебя, Арончик, в Германии важное дело имеется, на нашу молодёжь я не очень надеюсь.
- Интересно бы знать какое дело. Только они об этом, наверное, не говорили?
- Само собой. Не такие они дурни, чтобы в бильярдной свои афёры обсуждать. Только я всё равно узнал.
- Каким образом?
- Ты последний номер «Газеты Гатцука» читал?
- Мне, Саня, в субботу не до газет было.
- Тогда полюбопытствуй, - Череданов достал из кармана смятую газету. - На пятнадцатой странице напечатана преинтереснейшая заметочка.
В заметке, о которой говорил Череданов, шла речь о весьма распространённом мошенничестве - надувательстве доверчивых обывателей с помощью, так называемых «иностранных правительственных лотерей»:
На днях какой-то А. Гольдфарб, «правительственный коллектор в Гамбурге», разослал по России в огромном количестве экземпляров приглашение к участию в брауншвейгской денежной лотереи 1883 года, названной им «золотой жатвой в Гамбурге». На двух страницах «с разрешения правительства, под контролем правительства» и т.п. повторяется 18 раз и везде подчёркнуты. Воззвание начинается так: « Часто люди в погоне за прибылью рискуют громадными капиталами на предприятия даже сомнительные. Это даёт мне право обратиться к вам, милостивые государи, с предложением» и так далее. Оканчивается воззвание следующими словами: «Отказываться с незначительной затратою приобрести громадные капиталы, значит действовать в ущерб самому себе и, поэтому, вы, конечно, вышлите деньги для чего и прилагается бланк». Из приложенного плана «золотой жатвы» видно, что всех билетов 100 000, разделённых на 6 классов, и каждый билет стоит от 8 рублей 40 копеек до 12 рублей 60 копеек, причём главный выигрыш составляет 450 000 марок и сказано, что «брауншвейгское правительство ручается за точную уплату выигрыша».
- Да уж, - покачал головой Лавровский. - Классический пример наглого надувательства. А написано, между прочим, не ахти. Сразу чувствуется в университетах этот Арончик не обучался, да и в гимназиях тоже. Пошлите ваши деньги неведомо чьему коллектору в вольном городе Гамбурге, а выигрыш будете спрашивать с правительства герцогства Брауншвейгского... Как говорится, в огороде бузина, а в Киеве дядька... Но ведь всё равно найдутся дураки, которые поведутся.
- На это и рассчитано. Однако, согласись, с размахом работают прохиндеи. Подсчитал я, если они сумеют распродать хотя бы половину билетов, то получат больше полумиллиона рублей.
- Верно, - кивнул Алексей. - А скажи-ка, друг мой, зачем ты эту газету хранишь? В то, что решил в «золотой жатве» поучаствовать, всё равно не поверю.
Глаза Череданова зло сверкнули:
- Хочу я, Лёша, газету эту в морду многоуважаемому Фёдору Ивановичу бросить. Ведь он, подлец, нас совестит. Меня на днях стыдил, что мелочишку, которую удачливые игроки от щедрот своих оставляют, принимаю. Ваську Ветрова, игрока на гривенник обсчитавшего, под увольнение подвёл. А сам чем занимается?
- От этого, Саня, придётся воздержаться.
- Почему? Надеюсь, узнают о причине скандала вице-президент с казначеем, так не только меня со службы турнут, но и немчуру лицемерную.
- Думается мне, Фёдор Иванович этот причастен к гораздо более серьёзным преступлениям, чем организация незаконной лотереи. Поднимешь шум раньше времени и вспугнёшь его.

После разговора с Чередановым Алексей больше не сомневался в виновности заведующего тотализатором.
Деньги в кассы, где предстоят большие выплаты, приносил всегда лично он. Притом, нередко, новенькими двадцатипятирублёвками.
Фёдор Иванович, Фридрих-Иоганн... Не исключено, что это и есть тот самый «дядя Фриц», обладающий, по словам Артура Виндрика,  талантом из ничего деньги делать. И подельника своего - Арона Гольдфарба он не случайно весной в Гамбург отправил. «Золотую жатву» вполне можно было организовать в Бремене, Дрездене, Мюнхене. В законодательствах многих вольных городов, герцогств и королевств входящих в состав Германской империи имелись лазейки для проведения жульнических лотерей. Но именно в Гамбурге печатались в то время поддельные государственные билеты двадцатипятирублёвого достоинства. Видимо «дядя Фриц», не очень доверяющий «молодёжи», послал опытного мошенника присмотреть за изготовлением  фальшивок и их транспортировкой в Россию.
Алексей припомнил, что слышал об Ароне Золотом. Скупкой краденого занимается лет пять. Берёт не любой хабар, а только золото, драгоценные камни, да ещё старинные картины и оружие. На него, говорят, работает десятка полтора мелких московских и подмосковных блатер-каинов. Содержит на Хитровке ночлежку, а недавно, вроде бы, приобрел целый дом. Вот, собственно, и всё.
Честно говоря, даже настоящую фамилию Золотого Лавровский услышал сегодня впервые.
Делать нечего, придётся идти на Хитровку. Там, наверняка, окажутся люди неплохо знающие Арона Гольдфарба. А может быть и не его одного.

Глава 11
ПОНАЕХАЛИ ТУТ
На Хитровке три трактира. В одном собираются нищие и рабочий люд, пришедший в Москву на заработки. В другом - разная мелкая шпанка. В третьем, метко прозванным «Каторгой», публика серьёзная: марвихеры, домушники и громилы, блатер-каины. Да ещё «коты», приводящие для солидных посетителей своих «марух».
Гвалт в просторном трактирном зале стоял невообразимый: смех и брань, стук посуды, пиликанье гармоник. И, конечно, песни. Русскому человеку без них застолье не в радость. Пожилой плечистый брюнет, с коротко остриженными волосами, откинувшись на спинку стула, затянул красивым баритоном:
Ой, кабы Волга-матушка,
Да воспять побежала,
Кабы можно, братцы,
Начать жизнь сначала...
Но его тут же заглушили  песенники, весело грянувшие:
Вот попутал Дуню бес
Забрести подальше в лес.
Хорошо-с, хорошо-с!
Это очень хорошо-с!
Ванька вслед за ней пошёл,
На лужке её нашёл.
Хорошо-с, хорошо-с.
Это очень хорошо-с!
За столом возле буфета в одиночестве сидел мужчина лет тридцати с расчёсанной на две стороны русой бородой. Из-под модной тёмной визитки сбегала по жилету толстая золотая цепь с десятком брелоков. На мизинце посверкивал перстень с крупным брильянтом. Это был хозяин «Каторги» Иван Кулаков.
Кулаков встретил Лавровского, как дорогого гостя. В позапрошлом году Алексей «упёк» в Сибирь его обидчика домушника Сеньку Картузника. С тех пор они и приятельствовали, нередко оказывали друг другу разные услуги.
Узнав, что Алексей интересуется Золотым, трактирщик обрадовался:
- Давно его пора в газетах пропечатать. А то, понимаешь, понаехали тут со своими порядками.
- Кто понаехал? Откуда?
- Отовсюду! Арошка из Бердичева. Дружок его, Федя Счетовод, не то из Ревеля, не то из Нарвы. А теперь ещё и Адька Бешеный из самой Германии притащился.
Кулаков увлёк Лавровского в свою каморку за буфетом, достал бутылку смирновской.
- Это ни к чему, - остановил его Алексей. - Дел у меня на сегодня много.
- Тогда мадерцы. Ты, Алексей Васильевич, знаю, её уважаешь, - Кулаков достал из шкафчика пузатую бутылку настоящей, а не «ярославского производства», мадеры. - Так вот, про Золотого.  Получилось у нас с ним совсем как у зайца.
- У какого зайца?
- Да из сказки. Помнишь: «Была у лисицы избушка ледяная, а у зайца - лубяная. Пришла весна...».
- Теперь понял. Кто лиса, догадываюсь. А заяц?
- Покойный Марк Афанасьевич, да и я тоже.
... Прежнего хозяина «Каторги» Марка Афанасьевича Лавровский хорошо помнил. Много лет без ведома этого человека на Хитровке ничего не делалось. У фартовых он был в большом почёте. К нему, как к отцу родному, шли беглые каторжники. Знали, он и укроет, и на «работу» поставит...
- Славный был человек, царство ему небесное, - перекрестился Кулаков. - Только добрый чересчур... Незадолго, перед тем как совсем от дел отойти, дозволил он Арону в доме Буниной пару квартир под ночлежку снять. Я отговаривал, да он меня и слушать не стал. Приезжим, мол, тоже пить-есть надо...
... Довольно скоро скромный, вечно улыбающийся, Арон приподнялся. Завёл бойкую торговлю водкой. Открыл ещё несколько ночлежек в доходных домах Ромейко и Румянцева. Если раньше его жильцами были в основном нищие, то теперь среди них появились воры и скупщики краденого. Потом и сам стал скупать у деловых ребят, что поценнее. При этом соперникам его поразительно «не везло». Один блатер-каин  свалился в подвал и сломал шею, у другого полиция нашла шубу «украденную у любовницы самого обер-полицмейстера», а третий вдруг взял, да и повесился.
Марку Афанасьевичу Золотой оказывал всяческое почтение. Исправно приносил не только оговоренный «оброк», но и подарки «от себя» - дорогие сигары до которых тот был большой охотник, китайский чай лучших сортов... А когда старик умер. Арон во всеуслышание заявил:
- Второго такого хозяина нам не найти. Поэтому, ребятушки, давайте каждый сам по себе жить. Платить больше никому ничего не стану. Хватит и того, что участковый пристав и кое-кто в канцелярии обер-полицмейстера от меня кормятся...
- Ненасытный этот Арон. Так и норовит всё вокруг захапать, - рассказывал Кулаков. - Зашёл зимой ко мне. Продай трактир, предлагает, а цену смешную называет. Летом, дескать, ты за него и столько не получишь: комиссия по народному здравию и трактирная депутация твоё заведение  прикрыть собираются. Врёшь, отвечаю, у меня в городской думе свои люди имеются, они бы меня уже давно предупредили. Тогда он меня стращать стал. Только я не из пугливых.
- Чего тебе бояться? - усмехнулся Лавровский. - Видел я, Иван Петрович, сегодня кто у тебя за «семикаторжным» водку пьёт - Балдоха, Зеленщик, Беспалый.
«Семикаторжным» называли большой стол в дальнем углу зала, возле запасного выхода и считался он самым почётным местом в трактире. Кто удостаивался чести сидеть за ним ясно из названия.
Кулаков приложил палец к губам:
- Только об этом ни-ни... Они неделю назад приехали.
- Наслышан уже. Из Нерчинска сбежали. Я, Ваня, всё знаю, да молчать умею.
- За это, Лёша, я тебя и уважаю. Так вот, эти ребята меня в обиду не дадут. Да и с Золотым у них свои давние счёты.
- Где сейчас Золотой знаешь?
- Нет, он ещё в мае уехал куда-то. Оставил вместо себя Адьку Бешеного.
- А это, что за фрукт?
- Немец. Германский подданный Адольф Краузе. По документам коммерсант, а по роже и нраву настоящий разбойник. Мои схватились с ним недавно. Двум Адькиным холуям крепко бока намяли.
- Иван Петрович, ты ещё какого-то Федю Счетовода упоминал.
- Верно. Имеется такой. Кличут Фёдором Ивановичем, а фамилию, не взыщи, не знаю. Видел я его несколько раз. Маленький, щупленький в очках. Сюртук чёрный всегда до самого верха застёгнут, рубашка беленькая. На попа немецкого похож. Он у Золотого бухгалтерию ведёт. Только мне покойный Марк Афанасьевич сказывал, что главный-то у них не Арон, а этот самый Федя, который поумнее любого профессора будет.
- Федя часто на Хитровке бывает?
- Раньше почти не появлялся. А с мая, как уехал Золотой, каждое воскресенье заглядывает. Хоть на полчаса, а с утра пораньше в их контору наведается. Видать не больно он Адьке доверяет.
- А где у них контора?
- В ночлежке Бардадыма.
- Это в доме Ромейко на первом этаже?
- Верно.
Об этой ночлежке Лавровский слышал. Редактор «Московского листка» Пастухов рассказывал, что имеются в ней подземные тайники. в которые не то, что полиция, сам чёрт не полезет... Не в недоверии подельнику, похоже, тут дело, совсем в другом.
- Пропечатаешь их в газетах?
- Непременно, - Алексей на мгновенье задумался и спросил. - А скажи-ка мне, Иван Петрович, шайка эта много чего к рукам прибрала?
- Ох, много... Недавно Золотой на подставное лицо хороший дом купил, тысяч сорок с него получать будет.
- Имей в виду, дом этот скоро бесхозным остаться может. Ты тогда уж не теряйся.
Кулаков понимающе кивнул, благодарствую, мол, за предупреждение. А песенники, в это время, грянули частушки:
Пьём мы водку, пьём мы ром,
Завтра по миру пойдём.
Вы подайте Христа ради,
А то сами заберём!

Глава 12
«БЛИННИК» - БЛАГОТВОРИТЕЛЬ
Помощник начальника адресного стола Иванов уже собирался домой, когда в кабинет влетел Малинин. Взглянув на него, старый чиновник улыбнулся:
- Судя по всему, молодой человек, не напрасно вам сегодня по городу побегать пришлось.
- Верно. А как вы догадались, Семён Сергеевич?
- По вашему виду: чувствуется, устали как собака, а сияете словно новенький пятиалтынный... Чем могу помочь?
- Меня интересует Ляйхенфауст Фридрих-Иоганн.
- Ну это совсем не трудно. В отличие от Мюллеров и Бауэров, людей с такой редчайшей фамилией, как «кулак мертвеца», в Москве раз-два и обчёлся.
Он оказался прав. По сведениям на 31 июля 1883 года в городе их оказалось всего двое: почётный потомственный гражданин города Нарва Фридрих - Иоганн Ляйхенфауст, проживающий в Москве с декабря 1878 года, и его жена Грета, в девичестве Шварцкопф, дочь дворянина Лифляндской губернии.
Малинин заглянул в записную книжку: «Анна Виндрик, мать Артура, девичья фамилия Шварцкопф, из дворян Лифляндской губернии».  Всё сходится, подумал он, вот я этого «дядю Фрица» и нашёл.
- Кстати, господин Ляйхенфауст весьма известный благотворитель, - сказал Иванов. ещё раз просматривая адресный листок. - Он состоит членом «Общества поощрения трудолюбия в Москве» и, созданного в прошлом году, «Общества попечения о неимущих детях в Москве». Причём в последнем, без жалования, исправляет должность бухгалтера.
Услышанному Малинин не удивился. Ему нередко доводилось встречаться с тем, что возле благотворительных организации крутятся разные тёмные личности. Привлекает их возможность обзавестись там полезными связями. Взять хотя бы «Общество попечения о неимущих детях в Москве», которое, как гласит его устав «имеет целью призрение сирот и детей бедных родителей всех сословий для религиозно-нравственного воспитания и обучения их рукоделию и ремёслам». Работы бухгалтеру в нём, как говорится, кот наплакал: ведь все денежные средства общества не превышают пока и пяти тысяч рублей. Зато председателем распорядительного комитета состоит один из лучших присяжных поверенных Духовской, а почётным президентом сам московский генерал-губернатор Долгоруков.
Вот и тронь этого бухгалтера. Жалобами высокому начальству замучает и по судам затаскает. Между прочим, Духовской когда-то защищал магистерскую диссертацию как раз по теме «Понятие клеветы, как преступления против частных лиц».
Пойду в сыскное, решил Малинин, вдруг да найдётся у Васи Степанова, что-нибудь интересное по этому «благотворителю», например о его причастности к убийству репортёра. Заодно и чайку попью.

Регистратора стола приключений Василия Степанова он встретил у входа в управление сыскной полиции.
- К обер-полицмейстеру срочно вызывали. Ведь я сегодня за старшего остался, - объяснил Степанов. - Думаю, долго не задержит. Да ты проходи ко мне, располагайся. Там, как раз твой приятель чай пьёт.
- Лавровский?
- Он самый. Забежал посоветоваться. Только я помочь не смог. Нет в моей картотеке ничего о вашем немце. На Золотого много чего имеется, Адька Бешеный пару раз упоминается. А о Ляйхенфаусте ничего, - Степанов сокрушенно развел руками. - В каких-либо предосудительных деяниях или связях не замечен.
Сергей понятия не имел, какое отношение к их делу имеет скупщик краденного Золотой и какой-то Бешеный, о котором слышал вообще впервые. Но вот упоминание о Ляйхенфаусте его порадовало. Значит не только он сам, но и Алексей вышел на этого Фридриха-Иоганна. Следовательно ошибки быть не может: нашли они «дядю Фрица», умеющего деньги из ничего делать.
- А в деле об убийстве репортёра Неустроева он тоже не упоминается?
Степанов наморщил лоб, припоминая:
- А! Николай Неустроев, репортёр «Современки», которого в марте 82-го года в меблированных комнатах «Англии» зарезали... Так и не раскрыли мы это убийство. Висяк, как говорится. Им, кажется, Саня Соколов занимался. Спроси у него. Он сегодня как раз, дежурит.
Из кабинета Степанова доносился храп. Оказалось, Лавровский, уронив голову на стол, спит.
- Сморило человека, - шёпотом объяснил полицейский надзиратель Соколов. - Ночка-то, как я слышал, у вас хлопотная выдалась?
- Не то слово, Саня. Сам не ожидал, что в роли государственного преступника окажусь, а Алексею меня выручать придётся... Ладно, всё в прошлом. 
- Чайку? - предложил Соколов. -  Василию Васильевичу купец Расторгуев какой-то новый сорт подарил. Не китайский, а с острова Цейлона. «Лелексондора» называется.
- Не откажусь.
Сделав несколько небольших глотков, Малинин оценил:
- Очень ароматный... И терпкий, как я люблю...
- Только крепковат. Расторгуев предупреждал, что заварки вдвое меньше надо брать. А Василий Васильевич не послушал, от души насыпал.
- А мне нравится! Люблю покрепче... А скажи-ка, Саня, ты убийство в «Англии» помнишь?
- Это когда Кольку Неустроева зарезали? Помню, - вздохнул Соколов. - Тогда обер-полицмейстером ещё Янковский был. Ох, и досталось мне от него. Не заступись наш полковник, турнули бы меня со службы...
... Утром в одном из номеров меблированных комнат «Англии» нашли труп козловского мещанина Николая Неустроева, служившего репортёром в газете «Современные известия». В комнате всё было перевернуто вверх дном, что наводило на мысль - работали грабители. Только чем поживиться у человека вечно сидящего без денег? Скорее всего, искали какие-нибудь важные бумаги хранившиеся у газетчика. Швейцар и коридорный рассказали, что вечером к Неустроеву заходили двое прилично одетых господ, подробно описали их внешность.
Несколько дней спустя Соколов, выслеживающий в это время известного карманника Митьку Питерского, в филипповской кондитерской случайно увидел одного из них - высокого блондина лет тридцати, с военной выправкой, холодными серыми глазами, моноклем и небольшим шрамом на левой щеке, выглядывающим из-под пышных усов. Сыщик, решив, что такая внешность встречается не часто и ошибки быть не должно, задержал его. Швейцар и коридорный подтвердили: это один из тех, кто вечером приходил к Неустроеву. Соколов ожидал награды, а вышло совсем наоборот.
- Кто дал тебе право задерживать иностранного подданного?! - кричал и топал ногами обер-полицмейстер. - Только такой безмозглый дурак. как ты мог заподозрить столь почтенного человека в убийстве и грабеже!
- Не говорил я о грабеже, - оправдывался Соколов. - Немец этот, скорее всего, бумаги какие-то искал.
- Какие бумаги репортёришки бульварной газеты могут заинтересовать дипломата великой державы?! Отпустить! Принести извинения и немедленно отпустить!
Задержанный оказался правителем дел германского консульства Карлом Краузе...
- Интересный сюжет получается, как говорит один мой друг, - раздался голос Лавровского. - Да не шепчитесь вы, я давно не сплю. А нет ли у этого Каина брата Авеля? Тьфу, совсем зарапортовался. Саня, не знаешь, кем приходится этому Карлу восходящая звезда московского уголовного мира Адька Бешеный, в миру Адольф Краузе?
- Тоже мне, звезда, - фыркнул Соколов. - Портяночник.
- Не скажи, Саня. Серьёзные люди на Хитровке считают иначе.
Соколов знал, Лавровскому часто удаётся раздобыть на Хитровке и в других московских трущобах такие ценные сведения, которыми сыскное не располагает:
- Да? Тогда я мигом в адресный стол сбегаю, подниму листок Карла. На Адьку-то карточка имеется...
- Подожди, Саня, - остановил его Малинин. - Ты помнишь, как описывали швейцар и коридорный того, кто вместе с Краузе был вечером у Неустроева?
- Само собой.
- Маленький, сутулый, в очках. Правильно?
- Ну, вы и хват, Сергей Сергеевич! Всё разведали. Непременно надо вам в сыскное возвращаться. От судьбы не уйдёшь, а вам видать на роду написано самого Ивана Дмитриевича Путилина превзойти.
От такого комплимента Малинин засмущался:
- До первейшего российского сыщика всем нам далеко... Но кое-что интересное я сегодня, действительно, выяснил, например, что сутулого этого зовут...
- Ляйхенфауст Фридрих-Иоганн, - закончил за него Лавровский. - Правильно нынче утром, друг мой, сказал ты, что во всей этой афере с фальшивыми финажками главный «дядя Фриц», а не его беспутный племянник...

Часа два-три обсуждали они собранные сведения, сравнивали их, спорили, гоняли Соколова в адресный стол и на полицейский телеграф, просили Степанова ещё разочек порыться в его знаменитой картотеке. Выпили при этом чашек по десять чая.
- Всё, - сказал Лавровский, вытирая вспотевший лоб. - Мы свою часть дела сделали. Теперь пусть охранка поработает.
- Правильно, - поддержал его Малинин. - Их забота дядю Фрица отправить к дяде на поруки.
В переводе с «картавого» на русский «отправить к дяде на поруки» означало «посадить в тюрьму».
- Серёжа, - поморщился Степанов. - Неужели по-русски сказать нельзя? Далась вам эта «феня».
- Не скажите, Василий Васильевич, - Лавровскому, как и всегда, после трудного, но удачно завершившегося дня, хотелось побалагурить. - Блатной музыке в некоторой поэтичности не откажешь. Совершить побег - звучит как-то скучно, по казённому. А вот «уйти кукушку слушать» - совсем другое дело. И образности в «фене» много. Возьмем,  к примеру, военных. Их на «картавом» кличут «масалками». Довелось мне недавно по делам журнала в штабе Московского военного округа побывать. Посмотрел я на тамошних полковников и генералов: у одного голова трясётся, у другого брюхо, как у бабы на девятом месяце, у третьего рожа красная и с утра пораньше перегаром за версту разит... Какие к чёртовой матери, это военные? «Масалки» настоящие. Или взять начальника железнодорожной станции. По «фене» - «паша». Метко! Ведь любой из них себя с подчиненными и пассажирами держит как паша турецкий...  Ох, заболтался я, что-то... Пошли, друг мой, в охранное отделение. Надо Скандракова порадовать. Нашли, мол, вчерашние подозреваемые настоящего главного московского блинника и всю его хевру.
- Поздно уже, - возразил Малинин. - По домам, наверное, все давно разъехались, спят.
- А пусть найдут и разбудят! Нечего им было нас вчера ночью тревожить. Тебе-то, только выспаться не дали, а вот мне..., - Лавровский замолчал, мечтательно улыбаясь. Потом, уже серьёзным голосом сказал. - Ты, друг мой, охранку и жандармов зря недооцениваешь. У них возможности поболее наших. Могут и сами на блинопёков выйти и дров наломать. А у меня мыслишка одна появилась, как «дядю Фрица» с поличным прихватить.

Глава 13
«ДЯДЯ ФРИЦ»  И ЕГО ШАЙКА
Лавровский и Малинин ошибались. В охранном отделении ещё не спали. Секретная полиция давно следила за группой молодёжи занимающейся распространением нелегальной литературы. После того, как внутренняя агентура сообщила, что на собраниях стал обсуждаться вопрос о необходимости какой-нибудь громкой акцией заявить  царским сатрапам: «Революционная Москва жива!», решено было организацию эту ликвидировать.
Весь день шли аресты, обыски, допросы. Поздним вечером Скандраков и начальник Московского губернского жандармского управления Середа сели составлять донесение в Петербург.
1 августа сего года арестованы, по подозрению в преступной деятельности, проживающие в Москве: состоящая под гласным надзором полиции дворянка Надежда Горинович; запасной бомбардир, бывший студент Московского технического училища Сергей Сотников; студенты Московского университета Осип Минор, Михаил Лаврусевич и Иосиф Рубинок, вольнослушатель Петровской академии Никифор Баранов и ученица Московской консерватории Антонина Анцута.
Обыском, проведённым в тот же день, у всех арестованных лиц, за исключением Минора, обнаружены печатные и гектографированные издания, рукописи и заметки, свидетельствующие о существовании в Москве кружка преследующего противоправительственные цели. Так у Баранова найдены ручной типографский станок, 6 фунтов шрифта, несколько номеров газеты «Народная воля», программа её исполнительного комитета, воззвание центрального кружка Санкт-Петербургского университета, брошюра «О богатстве и бедности». У Сотникова обнаружены револьвер и рецепты для составления полиграфической массы и химических чернил.
Обвиняемые на допросах виновными себя не признали, дав весьма уклончивые показания. За исключением Сотникова и Баранова, удостоверивших принадлежность им найденных при обыске предметов.
На основании данных, добытых дознанием, является возможным предположение о существовании сношений обвиняемых с содержащимися в Московской пересыльной тюрьме политическими арестантами при посредстве Надежды Горинович и Антонины Анцута...
- Хорошо мы сегодня поработали, Николай Акимович, - сказал Скандраков. - Опасную шайку взяли. Слава богу, ничего серьёзного натворить они не успели. А ведь могли! Очень похоже, что они побег из пересылки готовили. А Сотников настоящий психопат. Подзаведи такого соответствующим образом, так он кого угодно убивать пойдёт - хоть генерал-губернатора, хоть нас с вами. А подзавести кому было! Горинович ещё та штучка.
- Успех несомненный, - согласился Середа. - Только боюсь, Александр Спиридонович, министр его нам не зачтёт, когда потребует доклада по делу о билетах Дюнкеля. Редакторы «Беговых и скаковых известий», как мне Гагман доложил, оказались не виноваты. А, что с кассиром?
- Ближе к вечеру получили письмо от уездного исправника Афанасьева. Полюбопытствуйте.
Милостивый государь,
Александр Спиридонович!
Честь имею сообщить, что 1883 года, июля 30 дня, около 8 часов утра возле запасных путей станции «Царицыно» Московско-Курской железной дороги сотский Рябов и десятский Кашин обнаружили бесчувственное тело молодого мужчины, одетого только в исподнее. Найденный в обывательской подводе был доставлен ими в Черногряжскую земскую больницу, где три часа спустя пришёл в себя. О случившимся был уведомлен полицейский урядник Хвостов, который незамедлительно прибыл в больницу, провёл первичный опрос потерпевшего и сообщил о данном происшествии приставу 5-го стана губернскому секретарю Милославину.
Июля 31 дня пристав прибыл в Царицыно и расспросил найденного молодого человека в качестве потерпевшего. При сём установлено, что зовут его Митрофановым Владимиром Петровичем, и он служит кассиром в Московском учётном банке.
Ввиду того, что июля 30 дня нами было получено ваше письмо о розыске вышеупомянутого лица Отделением по охранению порядка и общественной безопасности г. Москвы, мною было принято следующее решение:
1. Митрофанова временно задержать.
2. Учитывая его болезненное состояние воздержаться от этапирования в губернский тюремный замок и оставить в Черногряжской земской больнице.
3. Поручить полицейскому уряднику Хвостову организовать постоянное наблюдение за задержанным, используя для сего силы сотских и десятских, а так же больничного персонала, известного нам своей благонамеренностью.
4. Направить вашему высокоблагородию все нижеперечисленные документы на 17 листах, а именно...
- О. господи, - вздохнул Середа. - Подобрался же кадр у Афанасьева в уездном полицейском управлении. Красиво всегда излагают. Только семь потов сойдёт, пока до сути доберёшься. Александр Спиридонович, перескажите лучше своими словами.
- Вечером в пятницу Митрофанов провожал приятеля, уезжающего в Харьков. На Курском вокзале познакомился с красивой молодой брюнеткой. Она пригласила его к себе на дачу в Царицыно. Сели в пригородный поезд. У женщины оказалась с собой бутылка красного вина. Больше Митрофанов ничего не помнит.
- Всё ясно. Опоили и обобрали бедолагу.
- Митрофанов к распространению поддельных кредитных билетов не причастен. Мы выяснили, что кассир не имеет возможности незаметно пронести в банк крупную сумму денег.
- Может оно и к лучшему. Мы с отцом и дядей этого Митрофанова в Польше вместе служили. Достойные люди. Им было бы тяжело услышать, что он преступник... А директор банка Ценкер?
- Он операциями с наличными не занимается, отвечает только за безналичный расчёт с иностранными банками. Следовательно, тоже не причастен.
- Понятно. Положение у нас с вами, право слово, аховое. Две недели осталось.
Беседу начальства прервал дежурный:
- Господа Лавровский и Малинин просят принять их. Я объяснил, чтобы приходили в присутственное время, но они настаивают. Говорят, вы их ждёте.
- Зови, - распорядился Скандраков.
- Решили прибегнуть к помощи частных сыщиков? - пренебрежительно усмехнулся Середа. - Пустое, право слово.
- Кто знает, Николай Акимович, кто знает. Вы на бегах «тёмных лошадок» играете?
- Нет. Не имею привычки бросать деньги на ветер.
- А я, когда вдруг проиграюсь, последний рубль на «тёмную лошадку» всегда ставлю. Иногда удается отыграться. Знаете сколько я зимой на стрельцовском жеребце взял?
- Сколько?
- Без малого полторы тысячи.
Игроки, подобно рыбакам, любят прихвастнуть.

Выслушав рассказ частных сыщиков, Скандраков не удержался от радостного восклицания:
- Ага! Наша взяла! А вы ещё сомневались, Николай Акимович.
Середа задумчиво барабанил пальцами по столу:
- В такое, действительно, поверить не просто. За один день разобраться в столь сложном деле... Притом, какая интересная схема выстроилась: логичная, стройная, убедительно объясняющая всё до мелочей. Давайте ещё раз пройдёмся по все цепочке, господа. Итак, Фридрих-Иоганн Ляйхенфауст голова, мозг всего задуманного предприятия. Он отправил в Германию своего племянника Артура Виндрика. Тот, прикидываясь социалистом, через берлинских коллег познакомился с социал-демократом, талантливым гравёром Карлом Дюнкелем...
- Разве Дюнкель социалист? - задал вопрос ротмистр Бердяев, которого тоже пригласили на совещание.
- Да. И при том, весьма маститый. По сведениям заграничной агентуры Департамента полиции он член социал-демократической рабочей партии Германии с её основания, личный приятель таких небезызвестных смутьянов, как Бебель и Либкнехт... Сбили вы меня ротмистр! На чём я остановился?
- На Виндрике, - подсказал Скандраков.
- Ах, да... Через Дюнкеля Виндрик познакомился с рабочими фабрики, производящей денежную бумагу нужного сорта, сошелся с владельцем гамбургской типографии, где и разместил заказ на изготовление поддельных кредиток. Но дядя не очень доверяет своему племяннику, зная о его чрезмерном увлечении женским полом. Поэтому он отправил в Германию Арона Гольдфарба, поручив ему присмотреть за выполнением заказа. В Россию фальшивые деньги переправили с помощью правителя дел германского консульства в Москве Карла Краузе, который уже не раз выполнял самые деликатные поручения, вплоть до убийства. В дипломатическом багаже, не подлежащем таможенному досмотру, много чего везут. Когда деньги оказались в Москве, в дело вновь вступил сам Ляйхенфауст.  Служебное положение позволяет ему «распихивать» липовые двадцатипятирублёвки «в тёмную» используя кассиров тотализатора.
- А «в тёмную» ли? - засомневался Скандраков. - Может и они в шайке?
- Нет, это исключено. Я, будет вам известно, в воскресенье тоже на Витязя поставил. Выиграл шестьсот пятьдесят рублей. - Середа достал из портфеля пачку двадцатипятирублёвок. - Как и у других игроков, кому в этот день удача улыбнулась, они оказались липовыми. Получил я их в 24-й кассе, где кассиром мой а... э... одним словом, человек, которому я доверяю полностью. Между прочим, именно в этой кассе всегда, притом беспроигрышно, играет вице-президент бегового общества Колюбакин. Разумеется не сам, а через подставное лицо - бывшего управляющего своей конюшни. В воскресенье, как мне стало известно, он поставил на Витязя две сотенных.
Лавровский тут же взял на заметку, что в 24-й кассе сидит агент жандармского управления.
- О ком мы ещё забыли? - спросил генерал.
- Об Адольфе Краузе, ваше превосходительство, - подсказал Бердяев.
- Вообще-то, он, вместе со своим старшим братцем Карлом, в этой шайке самыми грязными делами занимается - припугнуть, застращать, убрать неугодных хозяину. Но вот какая именно роль отведена ему в афере с билетами Дюнкеля, мне, господа, пока не ясно.
- А как вы думаете, господин генерал, где «дядя Фриц» деньги хранит? - насмешливо поинтересовался Лавровский. - Не настоящие, разумеется.
- Деньги? Он слишком умён, чтобы держать их дома. На бегах? Нет, казначей имеет законное право в любой момент провести ревизию. Не знаю, право слово... Чёрт возьми! Неужели в консульстве? Тогда добраться до них мы с вами не сможем. А без вещественных доказательств этот хитрый немец отвергнет любое обвинение.
- Деньги у Бешеного в ночлежке Бардадыма, - уверенно сказал Лавровский.
- Каким образом вы это узнали? - живо заинтересовался Бердяев. - У вас на Хитровке свои люди?
- У хорошего репортёра, везде свои люди. Только в этом случае мои агенты непричастны. Всего-навсего небольшое умозаключение.
Алексей достал сигару, неторопливо принялся её раскуривать. Потомитесь немного, злорадно подумал он, это вам за вчерашнюю ночь.
Наконец, не выдержал даже Малинин:
- Лёша, мы ждём пояснений.
- Извольте. У заведующего тотализатором в беговой день забот предостаточно. Однако, вот уже два месяца, каждое воскресное утро «дядя Фриц» начинает с посещения ночлежки Бардадыма, где у них контора; со встречи с Адькой Бешеным, надзирающим в отсутствии Золотого за хозяйством. Что он другого времени для проверок отчётности выбрать не мог? Вывод сам по себе напрашивается: он приходит за деньгами. Берёт каждый раз столько, сколько «распихать» рассчитывает. Думаю тысяч по пять, не больше... Мы с Сергеем Сергеевичем можем предложить план, каким образом и немца взять и до блинов добраться. Конечно, если не побрезгуете советами дилетантов, как назвал нас однажды один ваш петербургский коллега.
- Излагайте, - потребовал генерал Середа. - Вы, право слово, московские трущобы получше нас всех знаете.
- И не прикидывайтесь сиротой казанской, Алексей Васильевич, - добавил Скандраков. - Дилетанты они, видите ли. Мне бы в штат парочку таких дилетантов.
- Тогда слушайте...
Из охранного они вышли глубоко за полночь. Лавровский попыхивал сигарой, потом принялся напевать:
Хорошо-с, хорошо-с,
Это очень хорошо-с!
А ведь, в самом деле, подумал он, всё сложилось наилучшим образом: с себя подозрения полностью сняли, не пришлось за чужие грехи у дяди гостить; жандармам, которые, честно говоря, большие доки по части сыска, показали, что и мы не лаптем щи хлебаем; план мой на «ура» приняли, вот доведу его до ума - с Фёдором Ивановичем самолично познакомлюсь и...
Размышления его прервал Малинин:
- Зачем ты взял деньги у жандармов?
... Когда все стали расходиться, начальник охранного отделения попросил их задержаться.
- По собственному опыту знаю, что любой розыск связан с непредвиденными расходами, - сказал он. - Сильно потратились?
Малинин хотел решительно заявить, что этот вопрос они с ним обсуждать не собираются:
- Наши расходы...
Но Лавровский не дал ему договорить:
- Наши расходы, Александр Спиридонович, оказались на этот раз весьма обременительными. На одних извозчиков у меня рублей двадцать ушло...  Потом в саврасенковой бильярдной пришлось партийку сгонять, а игрок из меня аховый... О расходах на Хитровке, по понятным причинам, рассказывать не стану... Сергей потратился ещё больше. Представляете, ему пришлось купить три бутылки самого дорогого французского коньяка, потому, что человек, располагающий интересными сведениями о «дяде Фрице» пьёт, как лошадь. Притом водку не признаёт!
Алексей врал самозабвенно. Потом вздохнул:
- Но от возмещения расходов, к сожалению, придётся отказаться: вы же потребуете письменного отчёта, представления подтверждений и расписок. А нам с Сергеем вся эта казёнщина претит.
- Так положено. Но нет правил без исключений. Обойдёмся без соблюдения формальностей, - Скандраков достал бумажник. - Сколько?
- Двести рублей.
- Извольте, - Скандраков протянул Алексею восемь двадцатипятирублёвок. - Не  беспокойтесь, настоящие, сам проверял...
- Так мы, друг мой, помогли жандармам разоблачить не какого-нибудь наивного мечтателя, жаждущего бедный народ облагодетельствовать, а шайку матёрых мошенников, - возразил Алексей. - К тому же, тех самых, из-за которых сами остались без копейки в кармане. Согласись, это особый случай.
Возражений у Сергея не нашлось.

Глав 14
ФИНИНСОВЫЙ ГЕНИЙ
С утра пораньше Алексей отправился на ипподром. Приезжев был уже в канцелярии. Вместе с пожилым тщедушным сутулым мужчиной в очках с очень толстыми стёклами, одетым в старомодный серый сюртук, он проверял приходно-расходную книгу.
- Павел Павлович, позвольте обратить ваше внимание, что номер приходного ордера от 31 июля, прописан недостаточно чётко: не сразу поймёшь, семёрка на конце или единица.
- Какие мелочи, Фёдор Иванович.
- В бухгалтерии, Павел Павлович, таких понятий как мелочи не существует. Любая неточность может привести к серьёзной ошибке. А отступление от установленных правил тем более... Сознаюсь, я до сих пор сомневаюсь в законности решения администрации, дозволяющего мне не сдавать в банк залоги, полученные от кассиров.
- Но ведь мы смогли ускорить выплату выигрышей исключительно благодаря этим деньгам.
- А вдруг кто-нибудь заподозрит, что в течение недели я их в рост отдаю?
- Так вы же не у себя их держите! Всю неделю деньги у меня в несгораемом шкафу лежат, в опечатанном конверте. Я вам его только перед бегами на руки выдаю.
- И, тем не менее, могут пойти разные слухи, порочащие...
Появление Алексея прервало их разговор.
- А вот и Алексей Васильевич! Позвольте, господа, представить вас.
Ляйхенфауст засмущался, когда Приезжев отрекомендовал его финансовым гением и талантом:
- Право, вы чересчур переоцениваете мои скромные способности. Конечно, для улучшения работы тотализатора я кое-что сделал, имеются и новые задумки...
- Вот и расскажите о них, - попросил Лавровский. - Мне для статьи надо.
- Хорошо. Вот, например, недавно знакомый механик с железной дороги подсказал мне замечательную идею: установить на тотализаторские машинки компостеры, которые будут отчеканивать на билетах не только дату их продажи и номера заездов, но и помечать их особыми условными знаками. Вы понимаете, что нам это даст?
Лавровский кивнул. Он знал, что на бегах и скачках вечно ошиваются прохиндеи, подбирающие выброшенные публикой  не выигравшие билеты. Они находят среди них наиболее подходящие для переделки и ждут соответствующего момента. Совсем недавно на скачках из-за этого скандал был.
... 28 июля выиграл 8-ю скачку араповский Лондон, выступавший под 2-м номером. Победа его для многих оказалось неожиданной. Поэтому дали за Лондона без малого пятьдесят рублей. Перебрал один ловкач свои запасы и нашёл в них один билет, взятый тоже на 2-го номера. Правда ещё 20 июля и в 4-й скачке. Взял он шильце и принялся за работу, благо нуль и четвёрку в восьмёрки переделать не сложно. Было на билете отчеканено «4 скачка 20 июля 1883г.», а стало «8 скачка 28 июля 1883г.». Пошёл в кассу. Кассир посмотрел и говорит:
- Не продавал я билета с таким номером. Вот ведомость, извольте убедиться сами.
А «счастливчик» в крик:
 - Мошенники! Выигрыш мой хотят зажулить! Полиция!
Подельники его публику подзуживают:
- Долго надувательство терпеть станем?!
А публика в этот день злая была из-за того, что во всех скачках «фавориты» не пришли, того гляди кассы громить начнёт. Прибежавший на шум казначей общества распорядился заплатить мошеннику. Правда велел билетёрам его запомнить и больше на ипподром не пускать...
- У нас случаи подобного мошенничества встречаются значительно реже чем на скачках. Но бывают! Несколько раз дело даже до суда доходило. Попробуй, докажи мировому, что кассир не виноват! На адвокатов пришлось тратиться. Как видно из отчётности, в прошлом зимнем сезоне это принесло обществу ущерб в сумме 396 рублей 75 копеек. Я же договорился о переделке машинок всего за полторы сотни. Перед каждым беговым днём будем выбирать новый условный знак и составлять об этом соответствующий протокол, подписанный мною, казначеем и представителем полиции, дежурящим на ипподроме. Тогда нам никакое жульё...
Неожиданно Ляйхенфауст замолчал. Лицо его скривилось в болезненной гримасе.
- Желудок? - участливо спросил Приезжев.
- Проклятый катар... Не удержался вчера, выпил рюмочку настоящего гамбургского шнапса с тмином. Вот теперь и мучаюсь, - Фёдор Иванович достал из янтарной коробочки белую восьмиугольную таблетку. - Пастилки «Виши». Только ими и спасаюсь.
- Езжайте домой, отлежитесь, - посоветовал Приезжев.
- Нет, мне на людях лучше. Займёшься делами, глядишь, и боль прошла... Однако продолжим. Компостеры не единственное новшество, которое я предлагаю в этом году внедрить. Вы знаете, что такое «двойной одинар»?
- Конечно, - кивнул Алексей. - Это когда игрок должен угадать первых лошадей в двух заездах подряд. На ипподромах Северо-Американских Соединённых Штатов такая системы игры уже давно существует.
- А «парный», «двойной экспресс»?
- Впервые слышу, но по смыслу слов догадываюсь. В «парном», наверное, нужно угадать двух первых лошадей в независимости от порядка прихода. А в «экспрессе», скорее всего - первого и второго призёров.
- Совершенно верно! Представляете, насколько увеличится число играющих, когда кроме «одинара» мы предложим им три новых вида пари? Кроме того мы  собираемся приобрести механическую машину, которая ускорит расчет выигрышей, увеличить количество касс...
Казалось, о будущем бегового тотализатора Фёдор Иванович может говорить вечно. Но когда часы пробили полдень, он спохватился:
- О господи! Мне ведь давно пора на заседание распорядительного комитета «Общества попечения о неимущих детях в Москве». Придётся теперь брать извозчика.
- Давайте я вас подвезу, - предложил Алексей.
- Буду премного благодарен. Только я сперва к себе забегу, бумаги нужные соберу. Буквально, на минутку. Подождёте?
- Конечно, подожду.
Глядя вслед Ляйхенфаусту, Приезжев сказал:
- Изумительной скромности человек. Наверное, обратили внимание на его сюртук? Таких уж давно не носят. Небогато живёт. А от двадцати процентной прибавки к жалованию отказался. Я, говорит, её пока не заслужил, мне перед подчинёнными совестно будет.

Они разговаривали всю дорогу до Смоленского бульвара, где в собственном доме адвоката Духовского помещался распорядительный комитет «Общества попечения о неимущих детях». Ляйхенфауст вначале рассказывал о задумках, а потом сам принялся расспрашивать Алексея:
- Слышал, когда вы в пастуховском «Листке» репортёром служили, все московские трущобы облазили. Правда?
- Было дело.
- А боялись?
- Не без этого. Помню, писал я про подземную клоаку Неглинки. Так пришлось самому прогуляться по ней от Самотёки до Трубной площади. Мрак кромешный, зловоние страшное, каменные своды слизью покрыты... Стали перебираться через большую кучу грязи. Ковырнул я её сапогом и чувствую - мягкое, что-то под ней, большое. А мой спутник, Федя - водопроводчик, объясняет: «По людям ходим. Их тут много лежит». У меня, врать не стану, мурашки по коже так и побежали.
- Жуть, какая! - глаза Ляйхенфауста за толстыми стёклами очков возбуждённо посверкивали. - А жизнью рисковать приходилось?
- Сколько раз. В «Волчатнике» как-то...
- В каком волчатнике?
- Дом один в Проточном переулке так называют. В нём такая публика проживает, по сравнению с которой хитрованцы сущие ангелы. За сыщика меня там приняли. Подходят пятеро амбалов. Чего здесь шляешься, спрашивают, чего вынюхиваешь? Для таких случаев у меня кастет имеется. Но в тот раз и он бы не помог. Хорошо знакомый «иван» мимо проходил. Вдвоём отмахались.
- Ужас... Отчаянный вы человек!
- А это мне, видать, по наследству досталось. Лихие у меня предки были. Один с Ермаком Тимофеевичем в Сибирь хаживал. Другой со Стенькой Разиным побратался, за что его на дыбу подняли и кнутом вразумляли. Благо хоть ноздри рвать не стали... Дед, его как меня Алексеем Васильевичем звали, в 1812 году из дома сбежал и к отряду Дениса Давыдова прибился. Четырнадцати лет ему тогда ещё не исполнилось... Отец о своей молодости рассказывать почему-то не любит.  Я, говорит, всю жизнь по ведомству министерства государственных имуществ служил, ничего примечательного. А у самого «Георгий» 4-й степени и медаль «За усмирение Венгрии»... Вот в них я и уродился.
- Завидую я вам, молодой человек, - тяжко вздохнул Ляйхенфауст.
- Да чему?
- Силе богатырской, здоровью, которое вам бог дал. А мне не повезло... Мои предки, как и ваши, интересно жили: в крестовых походах участвовали, ландскнехтами были, в Тридцатилетнюю войну у Валленштейна и Густава-Адольфа полками командовали. Один даже как пират прославился. Из-за него род Ляйхенфаустов лишился баронского титула и дворянских привилегий. У каждого не жизнь, а сюжет для романа Вальтер Скотта и Дюма-отца. А я... С детства сердце ни к чёрту, левая рука плохо слушается, да и вижу неважно... Вот родители и определили меня по финансовой части. Согласитесь, в юности очень трудно смириться с тем, что тебе суждено стать счетоводом.
Столько искренности было в голосе немца, что Алексею стало его жалко.
- Однако в этой области вы достигли многого, - сказал он.
- Даже, очень многого. Только, как говорит мой приятель из иудеев: «А оно мне надо?»...
Ляйхенфауст замолчал. Потом глаза его задорно сверкнули:
- А я всё равно всех перехитрил! И судьбу, и отца. Он меня отправил учиться во Франкфрутскую торговую школу. Там, говорит, не только получишь хорошие знания по коммерческому и банковскому делу, но и полезными знакомствами обзаведёшься. Вот и подружился я с сыном одного гамбургского судовладельца. Через него получил место казначея на паруснике, который за ромом в Кингстон шёл.
- Кингстон? Это где?
- На Ямайке.
- Вы в Америке были?
- Довелось. На Кубе, в Бразилии, Нью-Йорке побывал, на золотых приисках в Калифорнии... Кассиры, казначеи и бухгалтеры, как оказалось, везде нужны. Потом три года помощником управляющего фактории на Занзибаре служил... Там малярию подцепил и проклятый катар заработал. На этом мои приключения, к сожалению закончились. Пришлось возвращаться в родную сонную Нарву... Вот мы и приехали. Спасибо что подвезли... Позвольте дать вам совет. Если хотите, чтобы ваша статья получилась интересной, рекомендую посмотреть работу тотализатора, так сказать изнутри. Приходите в воскресенье на бега.
- Непременно. В воскресенье, Фёдор Иванович, мы непременно встретимся.
Алексей почувствовал, что помимо своей воли попадает под обаяние Ляйхенфауста. Опасный человек, подумал он, кого хочешь, к себе расположить умеет.

Глава 15
«ГАМБУРГСКИЕ БЛИНЫ»
Ранним воскресным утром по Солянке шли двое: тщедушный сутулый человек, в очках с толстыми стёклами, одетый в старомодный серый сюртук и молодой пышноусый блондин с большим кожаным портфелем. Они негромко разговаривали по-немецки.
- Вам давно следует приобрести свой экипаж, гер Фридрих. Ходить по улицам этого варварского города с большими деньгами опасно.
- Как  ты полагаешь, Адольф: у скромного служащего бегового общества могут быть деньги на собственный выезд? Последовать твоему совету всё равно, что заявить на себя в полицию. К тому же нет никакой опасности. Согласен, на твоей Хитровке могут ограбить белым днём. Но там я бываю редко. А на таких респектабельных улицах как Солянка прохожим ничто не угрожает. Кроме того, револьвер всегда со мной, - тщедушный похлопал себя по карману сюртука. - Правая рука, слава богу, меня пока не подводит.
- Не понимаю вашей беспечности, гер Фридрих. Неужели вы не читали в газетах, как на прошлой неделе, на этой самой Солянке хитровские огольцы ограбили повара купца Расторгуева? Набросились на него толпой человек в пятнадцать, отобрали корзину с провизией и кошелёк, а когда стал сопротивляться - пырнули ножом. В такой ситуации револьвер не поможет... Если вы опасаетесь купить собственный экипаж, то почему бы нам не завести постоянного надёжного извозчика?
- Из твоих головорезов? Никогда. Мне так интересно общаться с простыми русскими мужиками.
- Но среди них нередко встречаются грабители.
- Ты преувеличиваешь.
- Иногда мне кажется, что вы умышленно подвергаете себя риску, гер Фридрих. Скажите, зачем вы вместе с Карлом пошли в «Лондон»? Он и один прекрасно сумел бы заткнуть рот тому наглому репортёришке.
- Тебе этого не понять.
Пропустив три пролётки, Адольф остановил четвертую.
- У этого человека добродушное лицо, такой  разбойником быть не может, - по-немецки сказал он, подсаживая тщедушного в экипаж. - Вот ваш портфель, гер Фридрих.
И, уже по-русски, велел извозчику:
- Отвези господина на Ходынку.
- Семьдесят пять копеек с вас, барин.
- Полтинника хватит.
- Не... Добавить бы.
- Хорошо. Пятьдесят пять копеек.
- Маловато будет.
Гер Фридрих рассмеялся:
- Не переживай, любезный. В накладе не останешься...
Посмотрев вслед пролётке, блондин осуждающе покачал головой, развернулся и неторопливо пошёл в сторону Хитровки.
- Господин Краузе! Подождите.
Обернувшись, он увидел неизвестно откуда взявшихся двух дюжих усачей и мужчину лет тридцати, одетого весьма легкомысленно - в светлую пиджачную пару и соломенную шляпу-канотье.
- Что вам угодно, господа?
Вместо ответа усачи сноровисто скрутили ему руки и принялись обшаривать карманы.
- Это ошибка! Вы из сыскного? Так я свой! - возмущался блондин. - Спросите капитана Николаса, он подтвердит, что я его агент.
- Мы не из сыскного, голубчик, - разочаровал его человек в канотье. - Я помощник начальника охранного отделения ротмистр Бердяев.

Возле громадного здания Московского воспитательного дома стояли двое городовых: один совсем молодой, а второй средних лет - коренастый, с густыми бровями и небольшими усами подковкой. Они внимательно смотрели на проезжающих мимо них извозчиков.
- Думаю я, дядя Евстрат, что они другой дорогой могли поехать, - начал было молодой. - Может...
Но коренастый его осадил.
- Крепко запомни, Петруха, твоё дело смотреть и всё видеть. А думать тебе пока рановато.
Прошла четверть часа.
- Кажись, они, - встрепенулся молодой. - Седок в сером.
- Тогда действуем, как обусловлено.
Петруха вышел на дорогу и жестом приказал извозчику остановиться. Потом сказал:
- Старший тебя к себе требует.
Пожилой бородач в потрёпанном синем халате поспешно соскочил с козел и рысцой подбежал к коренастому.
- Чем провинился-то я, господин городовой? Еду не больно шибко, нумера на месте, пролётка исправная.
- А ты сам не догадываешься?
- Ага... Понял..., - извозчик достал из кармана несколько медяков. - Вы уж извиняйте, больше нету.
- Не прикидывайся, Дормидоша, - коренастый расстегнул кобуру.
- Какой Дормидоша? Лыковы мы. Никитой меня кличут.
- Свои байки будешь рассказывать другим. В Сибири. Петруха! Опасного злодея мы с тобой взяли. Премия нам теперь с тобой выйдет. Ты не своди с него глаз, а я пойду с седоком потолкую.
Подойдя к пролётке, он взял под козырёк:
- Городовой 3-го участка Мясницкой части Павлов. Извините, сударь, только придётся вам теперь другого извозчика искать. Вашего мы арестовали.
- За что? - искренне удивился тщедушный сутулый мужчина в очках с толстыми стёклами. - У него такое добродушное лицо.
- Внешность обманчивой бывает. Это беглый каторжник Дормидонт Забугорный. Вчера он убил извозчика Лыкова и завладел его лошадью и пролёткой... Повезло вам сударь. Он ведь запросто мог вас и того, - коренастый выразительно провёл рукой по горлу.
Тщедушный вылез из пролётки. Взглянув на карманные часы, выругался:
- Доннер веттер! И как назло, ни одного свободного извозчика.
Рядом с ним остановился щегольской экипаж, в который был запряжён красивый гнедой рысак.
- Фёдор Иванович! Что случилось?
- Алексей Васильевич! Какая удача, что я вас встретил! Припозднился немного, опаздываю на службу. Взял извозчика и вдруг полиция останавливает, говорит, что он разбойник... Подвезёте на бега?
- О чём речь, Фёдор Иванович? Давайте ваш портфель... Городовой! Что столбом стоишь?  Помоги почтенному господину, подсади его... Вот так... Поехали, Семён.
Коренастый городовой неторопливо подошёл к напарнику и перепуганному извозчику:
- Ошиблись мы, Никита Лыков, за другого тебя приняли. Езжай себе с богом... Да только не вслед за ними, а в обратную сторону. И о том, что было молчок. Понял?
- Как не понять...
Пристав 3-го участка Мясницкой части подполковник Шидловский, объезжавший вверенную его попечению территорию, заметил возле Московского воспитательного дома двух незнакомых городовых.
- Останови-ка, - велел он кучеру. - Ох, и задам я сейчас жару этим молодчикам. А то взяли моду на чужой земле баранов стричь.
- Не надо, Александр Андреевич, - сказал тот. - Молодого я не знаю, а бровастый и не городовой вовсе. Евстратий Медников это из охранки.
- Тогда поехали дальше.
В дела охранного отделения наружная полиция предпочитала нос не совать.

Семён Гирин шевельнул вожжами, и гнедой Чудак с места пошёл рысью.
- Хороший рысачок, приёмистый, - похвалил Ляйхенфауст.
- И резвый, - сказал Лавровский. - В июне он на Петербургском  шоссе, пока от Всехсвятского до «Яра» ехали, сушкинского Коварного на десять запряжек обошёл.
Вороной Коварный, принадлежащий купцу Сушкину, считался одной из самых резвых лошадей, ходящих в городских экипажах.
- Что же вы его на призы для городских одиночек никогда не записываете? - удивился Ляйхенфауст.
- Да некогда всё. По журналу дел не счесть, а тут ещё то в одну историю, то в другую против своей воли втянут... Ох и тяжёлый у вас портфель Фёдор Иванович. В нём часом не кирпичи?
- Механик изготовил опытные образцы компостеров для тотализаторских машинок. Хочу сегодня после бегов продемонстрировать их администрации общества.
- Компостеры, значит... А как насчёт «блинов»?
- Откуда вы знаете про блины? - удивленно приподнял брови Ляйхенфауст. - Ах да, это вам, наверное, Павел Павлович рассказал, что блины моя страсть. С парной икоркой, осетровым балычком, севрюжкой... На свете нет ничего вкуснее! Правда моему желудку они противопоказаны, болит потом. Но оно того стоит...  С удовольствием съел бы сейчас хотя бы дюжину. Только времени нет совершенно. Впрочем, вы подали превосходную идею. Поедем после бегов к Егорову. Таких блинов, как в его трактире, нигде больше не пекут.
Лавровский рассмеялся:
- Да я не про егоровские блины, Фёдор Иванович. Про «блины», которые в Гамбурге Карл Дюнкель и ваш племянник Артур Виндрик напекли.
Рука немца непроизвольно дёрнулась к правому карману сюртука.
- А вот это напрасно, дядя Фриц. Револьвер ваш давно у Медникова.
Ляйхенфауст неожиданно успокоился и непринуждённо откинулся на спинку сиденья.
- Полагаю, что и при наличии револьвера мне бы с вами не справиться. Но два умных человека всегда могут договориться. Чего вы хотите?
- Ничего. С меня достаточно, что нашёл того, кто на бегах липовые деньги «распихивает». Расспрашивать, Фёдор Иванович, я вас ни о чём не стану. Пусть этим жандармы занимаются. В конце концов им за это жалование платят... Нет, одна маленькая просьба всё-таки есть. Удовлетворите моё любопытство. Почему вы всегда берёте на себя самую опасную часть предприятия? Ведь вполне могли устроить в тотализатор своего подставного. С Золотым не получилось, не нравятся Колюбакину евреи, так предложили бы другого заведующего расчётной частью. В случае чего его бы и потянули к ответу за распространение поддельных кредиток. Да и с убийством репортёра Неустроева... Ведь это вы приходили к нему вместе с Карлом Краузе?
- А вы совсем не догадываетесь? - Ляйхенфауст насмешливо посмотрел на собеседника. - Начинаю разочаровываться в вашей сообразительности, молодой человек.
- Предположение у меня имеется.
- Будьте любезны, поделитесь им.
- Знал я несколько театральных режиссеров. Не довольствовались они только тем, что спектакли ставили. Им ещё на сцену в главной роли выйти было надо, аплодисменты публики сорвать.
- Не в аплодисментах причина. В театральном зале порой всего десяток зрителей, да и те дремлют. В криминальных же делах зрителей не бывает вовсе. Есть только свидетели, которых в живых оставлять нежелательно.
- Так я и думал! Потомок рыцарей, ландскнехтов и пиратов не представляет свою жизнь без риска.
- Совершенно верно. Серый цвет я люблю только в одежде. А жизнь должна быть яркой, волнующей, полной опасностей. Когда мы живым товаром торговали, я несколько раз сам на шхуне в Бразилию ходил, хотя и знал, что меня ждёт, если британцы для досмотра остановят.
Алексей поморщился:
- Торговля людьми дело мерзкое.
- Господь с вами, Алексей Васильевич! Разве это люди? Твари двуногие. Этим девкам на роду было написано быть подстилками, а где - в России, Бразилии или в какой-нибудь Бухаре - значения не имеет. И вообще, тех кто достоин называться людьми очень мало. Среди моих знакомых, например, их можно по пальцам пересчитать. Притом одной руки хватит.
- А среди моих друзей много!
- Это вам, по молодости лет, кажется. Ничего повзрослеете и помудреете... Впрочем, доспорим в другой раз, если бог даст... Угостите сигарой, Алексей Васильевич. Доктора мне их категорически запретили, но теперь, право, всё равно... Кстати, вы не забыли предупредить кучера, чтобы он нас не на бега вёз, а в сыскное?
- Не забыл, Фёдор Иванович. Только нас с вами не в сыскном ждут, а в охранном.

Глава 16
CARDIAC ARREST
Скандраков поставил на стол тяжёлый портфель и стал его выгружать:
-  Ох и тяжёлый, зараза... Что это?
- Новый компостер для тотализаторских машинок, - пояснил Ляйхенфауст. дымящий уже второй сигарой. - Александр Спиридонович, будьте так добры, велите чашку кофею подать. Без него половина удовольствия от сигары пропадает.
- Хорошо, Николай Сергеевич, распорядитесь.
Ротмистр Бердяев вышел.
- Продолжим. Ещё один компостер... Бутылка минеральной воды «Виши»... Бумаги какие-то.
- Это прошлогодняя бухгалтерская отчётность. Я брал её домой, чтобы изучить в спокойной обстановке.
Скандраков извлёк из портфеля толстый пакет с печатями  Императорского Московского общества любителей конского бега.
- А вот и то, что мы искали, - сказал он, вскрывая пакет. - Двадцатипятирублёвочки долгожданные... Много... штук двести не меньше... И у всех одна розетка из которых составлена надпись «Государственный кредитный билет» несколько светлее других... Николай Акимович, охранное отделение свою часть работы выполнило, можете забирать задержанного и начинать формальное дознание.
Начальник губернского жандармского управления Середа только сейчас убедился, что всё складывается наилучшим образом и в Тобольскую губернию отправляться не придётся.
Довольно потерев руки, сказал:
- А чего, право слово, кота за хвост тянуть? Сейчас и приступим. Пока обойдёмся без протокола. Господин Ляйхенфауст, вы хотите сделать чистосердечное признание? Или будете запираться?
- Буду, - кивнул Ляйхенфауст. - К этому пакету я не имею никакого отношения.
- Как это не имеете? - удивился Середа. - Это пакет, в котором хранится пять тысяч рублей, полученные как залоговые суммы от кассиров тотализатора.
- Ничего подобного. Тот пакет в настоящее время находится в несгораемом шкафу казначея бегового общества. А этот в мой портфель подложил господин Скандраков.
- Да каким образом? - несколько оторопел от подобной наглости Середа.
- Мне не раз доводилось встречать шулеров прячущих в рукаве меченую колоду. Пакет конечно побольше, но ловкость рук человеческих беспредельна.
- Ну это уж слишком! - возмутился начальник охранного отделения. - Печати бегового общества на него тоже я поставил?
- Нет. По вашей просьбе пакет опечатал вице-президент Колюбакин, который меня недолюбливает.
Середа задумчиво барабанил пальцами по столу:
- Не хотите говорить и не надо. Нам всё и так известно. И про вашего племянника Артура Виндрика, и про Арона Гольдфарба, по кличке Золотой. Деньги из Гамбурга в дипломатическом багаже привёз ваш сообщник Карл Краузе. За июнь и июль вы успели «распихать» через кассы тотализатора не более сорока тысяч. Следовательно, на руках у вас осталось около семидесяти пяти тысяч. Мы знаем, где они находятся.
- Да ну? - усмехнулся немец. - Может и адресок назовёте?
- Отчего не назвать? 3-й участок Мясницкой части, Свиньинский переулок, доходный дом инженер-капитана Ромейко. В ночлежке Бардадыма они хранятся. В подземном тайнике.
- Ай, да молодцы! - воскликнул Ляйхенфауст. - Не ожидал. Сознайтесь, это, наверное, господин Лавровский всё разведал? Очень способный молодой человек, можно сказать талант.
Алексей, всё время тихо сидевший в сторонке, фыркнул:
- Подумаешь, талант.
Но, честно говоря, ему приятна была оценка, полученная от матерого мошенника.
- Но знать, господа, мало, - продолжал Ляйхенфауст. - Надо туда ещё добраться.
- Ваш подельник Адольф Краузе, он же Адька Бешеный, окажется сговорчивее, - заверил его Середа.
- Сомневаюсь, ваше превосходительство, что вам удастся разговорить Адольфа. Это вам не курсисток истеричных, юнцов зелёных и недоучившихся студентов допрашивать. На них, конечно, ваш грозный вид и рык начальственный безотказно действуют. Иные наверное даже в штаны...
В конце концов, начальник жандармского управления не выдержал явного издевательства и взорвался:
- Никуда ваш Бешеный не денется! Заговорит! Измордую мерзавца.
- Не верю. Вы даже меня пальцем тронуть не осмелитесь. А германского подданного тем более.
- Так я его подлеца неделю селёдкой кормить стану, а воды давать не велю! Всё расскажет и покажет. А вы на каторгу пойдёте!
Ротмистру Бердяеву было жутко неудобно за генерала, не сумевшего сдержаться. Поэтому он спокойным, эдаким душевным голосом сказал:
- Фёдор Иванович, его превосходительство вас не запугивает. В соответствии с 571-й статьёй «Уложения о наказаниях уголовных и исправительных» вам, действительно, грозит лишение всех прав состояния и ссылка в каторжную работу в крепости на время от восьми до десяти лет. Учитывая ваше болезненное состояние, суд скорее всего заменит каторгу заключением в крепости...
- А это ещё страшнее, - вмешался в разговор Скандраков. - После двух-трёх месяцев одиночки люди с ума сходят.
Ляйхенфауст примирительно улыбнулся:
- Не гневайтесь, ваше превосходительство. Не обижайтесь, господа. Это я от страха куражусь. Понимаю, раз попался, то придётся ответ держать. Здравый смысл подсказывает, что надо во всём признаваться, тогда и суд может проявить снисхождение... Александр Спиридонович, шнапса с тмином у вас, разумеется, нет. А коньячок?
- Найдётся.
- Дайте. Вот выпью рюмочку для смелости и можете начинать допрос.
Скандраков достал из несгораемого шкафа початую бутылку мартеля и рюмку. Немец выпил и довольно улыбнулся:
- Последняя рюмка... В крепости, как я понимаю, меня коньяком поить не станут.
Лавровскому почему-то стало немного жаль этого человека.
- Один мой знакомый в Петропавловской крепости три года сидел, - сказал он. - Рассказывал, что зимой, раз в неделю, ему давали красное вино - врачи прописали.
- Красное? Кислятина, - поморщился Ляйхенфауст. - Всю жизнь не любил кислое, пресное и серое. Думаю, вы меня понимаете. Алексей Васильевич. Жизнь должна быть яркой.
- Только не от чужой крови, - возразил Лавровский.
- От чужой, от своей... Принципиальной разницы в этом нет. Главное, прожить жизнь надо так, чтобы...
Вдруг лицо Ляйхенфауста искривилось болезненной гримасой:
- Доннер веттер! Опять этот проклятый катар... Где мои пастилки «Виши»? Я только ими и спасаюсь.
Он взял со стола, изъятую при досмотре, янтарную коробочку, достал из неё две круглые розовые таблетки и быстро бросил их в рот:
- Ну, вот и всё...
Пастилки «Виши», вроде всегда белыми и восьмиугольными были, подумал Лавровский, а это розовые... Яд!
- Фёдор Иванович! - крикнул он, срываясь с места. - Не надо!
Но было уже поздно. Ляйхенфауст захрипел и уронил голову на стол...
Прибежавший полицейский врач сокрушённо развёл руками:
- Медицина здесь бессильна. Cardiac Arrest - остановка сердца.   

Долго стояло тягостное молчание. Наконец его прервал генерал Середа:
- Всех нас перехитрил. Ушёл... Ну и, что теперь, прикажите делать?
- Если Адольф Краузе не заговорит, нам остается только одно - чемоданы паковать. Вам давно место в Табольске приготовлено, а меня в Енисейской губернии заждались, - Скандраков поморщился. - Глушь несусветная... И никаких надежд на лучшее.
- Заговорит, - обнадежил его Лавровский. - Будет запираться, пригрозите, что отправите в тюрьму и посадите в одну камеру с Балдохой, Беспалым и Зеленщиком.
Жандармский генерал, ещё плохо знающий московский уголовный мир, спросил:
- А это кто такие? Право слово, впервые о них слышу.
- Первейшие «иваны», - объяснил Лавровский. - От надёжного человека знаю - у них свои давние счёты с Бешеным.
- Разве они арестованы? - удивился Скандраков.
- Нет, на свободе. Но Краузе об этом знать ни к чему.
Приведённый на допрос Адольф Краузе держал себя уверенно: он ни в чём не виновен, о поддельных кредитных билетах даже не слышал. Никаких подземный тайников в квартирах, снимаемых в доходном доме Ромейко, почтенным коммерсантом Гольдфарбом, нет.
- Я требую незамедлительно уведомить о моём беззаконном аресте консула Германской империи. Рейх не даст своего подданного в обиду.
- Хорошо, - кивнул генерал. - Сегодня неприсутственный день, а завтра я обязательно сообщу консулу. Вам же пока придётся посидеть в губернском тюремном замке.
- Надеюсь недолго, ваше превосходительство? - довольно усмехнулся немец.
- Недолго, - заверил его генерал. - Но поскольку замок сейчас переполнен, одиночную камеру вам предоставить не могу.
- О майн гот! Теснота, вонь, блохи...
- Не без этого, - ехидно улыбнулся Скандраков. - Зато соседи у вас будут замечательные. Крестьянин Сергей Антонов и отставной солдат Зисман Шпингельштейн.
- Не дадут ему скучать Балдоха с Беспалым, - добавил Лавровский. - Александр Спиридонович, вы забыли сказать ему  про Зеленщика. Он ведь тоже в той камере.
Адольф Краузе побледнел:
- Официально заявляю, что с вышеперечисленными лицами у меня давние личные неприязненные отношения. Поэтому я имею право...
Скандраков грохнул кулаком:
- Да плевать мне на твои права! Хочешь жить - говори, а не хочешь - подыхай...
И Краузе начал давать показания...
Часа через два Адька Бешеный и жандармы в сопровождении нескольких сыщиков и усиленного наряда полиции, отправились на Хитровку. Алексей с ними не поехал. Он не сомневался, теперь все пойдёт, как по маслу.

Глава 17
ЗАКРЫТИЕ СЕЗОНА
Так как в сегодняшнем предприятии подходящей роли для Малинина не нашлось, он с утра отправился на бега.
- Розыск розыском, но у нас, друг мой, и своих забот хоть отбавляй, - напутствовал его Лавровский. - Князь Вяземский вчера из Питера приехал. Потолкуй с ним, может, даст объявление об аукционе в своём заводе. Материал для отчёта о закрытии летнего сезона собери. И попробуй отыграться, а то наши финансы, как говорится, поют романсы.
... Накануне они были на скачках, где разыгрывались призы для трёхлеток. Алексей прочил победу скакунам, принадлежащим  их другу графу Рибопьеру. Сергею приглянулись лошади генерала Арапова. А к призовому столбу первым, пять раз подряд, приходил жокей в голубом с белыми рукавами камзоле и жёлтым картузе - цветах конюшни польского коннозаводчика Дорожинского. В итоге от двухсот рублей полученных в охранном отделении осталось всего двадцать...
С первой задачей Сергей справился быстро. Вяземский хорошо понимал значение рекламы.
- Аукцион я в этом году проводить раздумал.  Хлопотно очень, - сказал он. - Но охотно размещу в пяти-шести номерах ваших журналов объявления, что в Лотаревском заводе продаются превосходные двухлетки от Варвара, Задорного и Павлина. Только обязательно на первой полосе напечатайте.
Вторая задача особого труда тоже не представляла. Сергей договорился с помощником секретаря общества, что в конце бегового дня ему дадут копию протокола. Теперь можно не записывать порядок прихода лошадей и их резвость.
А вот отыграться оказалось не просто.
Малинин взглянул на афишку. В первом заезде разыгрывался «Приз Его Императорского высочества государя наследника цесаревича».
Всякий раз читая это название, он испытывал раздражение. До чего же привыкли мы пресмыкаться перед царской фамилией! Канцелярия наследника выделяет всего триста рублей, беговое общество добавляет к ним тысячу семьсот. А называется «Приз цесаревича»!
На приз было записано семь лучших рысаков, в том числе - вороной Полкан. Он и пришёл первым, пройдя шесть вёрст за 10 минут 11 секунд. При этом «побил» свой собственный рекорд двухлетней давности сразу на 8 секунд. Вся публика дружно аплодировала наезднику Егору Московкину. А вот когда игроки подошли к окошкам касс тотализатора за выигрышем, их ждало жуткое разочарование. На рублёвый билет дали ... рубль.
Приз «Главного управления Государственного коннозаводства для жеребцов и кобыл не моложе пяти лет», разыгрывавшийся во втором заезде, легко взял вороной Гордый, принадлежащий казанскому коннозаводчику Молостову. Дистанция была длинной - семь с половиной вёрст. И, тем не менее, Гордый  выглядел так, словно его только, что на старт подали. Снова бурные рукоплескания. И вновь кислые лица: выигрыш на каждый поставленный рубль составил десять копеек.
Лавровский появился ближе к часу пополудни.
- Ну как? - нетерпеливо спросил его Сергей.
- Да как тебе сказать, - вздохнул Алексей. - Дело сделано. Липовые финажки, полагаю, сейчас изымают.
- А с чего тогда у тебя вид похоронный?
- Не всё гладко прошло. Жандармы лопухнулись и я не сообразил...  В общем, ушёл Ляйхенфауст.
- Упустили?!
- Нет. Отравился он. Вначале Скандракова и Середу до истерики довёл. Потом коньяку потребовал. А после таблетку принял. И всё... Врач сказал - остановка сердца. Непростой был человек: талантливый, азартный...
- Нашел, кому сочувствовать! Для него чужая жизнь копейка.
- Своя, как оказалось, тоже. Жалко, доспорить мы с ним так и не успели... Ладно, бог ему судья.
На проездку выехали четырёхлетние кобылы, записанные на «Приз закрытия летнего сезона» - Туманная, Лава и Ворчунья.
Тёмно-серая Туманная недавно блестяще выиграла престижный «Ходынский приз».  Едет на ней известный наездник Фёдор Семёнов.
- На неё и поставим, - решил Алексей.
- Опять копеечная выдача будет, - возразил Сергей.
- Ничего. Лучше гривенник выиграть, чем рубль проиграть.

Ближайшей кассой оказалась 24-я. Стоявший перед ними в очереди старик сказал кассиру:
- Триста рублёв на первый нумер.
Голос его показался им знакомым, да и внешность тоже. Точно! Это же Матвей Попов, бывший управляющий призовой конюшней Колюбакина. Тут же вспомнились слова генерала Середы: «В 24-й кассе всегда, притом беспроигрышно, играет вице-президент Колюбакин. Разумеется не сам, а через подставное лицо - бывшего управляющего своей конюшни».
В Уставе Московского бегового общества, принятом почти пятьдесят лет назад, было записано: «Судья не может в день бега на приз держать закладов на бегущих». С тех пор Устав пересматривался не раз. Но статья эта оставалась неизменной. Когда-то она соблюдалась строго. Но с появлением тотализатора многие стали её нарушать. Не исключение и Колюбакин. А то, что играет он беспроигрышно вполне понятно. Таких знатоков лошадей как он мало. Кроме того, вице-президент зачастую, располагает сведениями недоступными простым спортсменам, а тем более публике.
Лавровский и Малинин переглянулись. Такой случай упускать нельзя.
- Двадцать рублей на первый номер, - сказал Сергей, протягивая в окошко две десятирублёвки.
Отойдя от кассы, Алексей раскрыл афишку:
- Посмотрим, кто у нас под первым номером бежит? Ага! Вороная Лава, завода князя Вяземского. Неплохая кобылка. Происхождение самое фешенебельное - от Бедуина и Лебеды.
- Зря мы на неё поставили, - засомневался Сергей. - На старте собьется. Из-за этого она и «Ходынский приз» взять не смогла.
- А если хорошо примет, её никто не достанет. И потом, - Алексей понизил голос. - Колюбакин сотни на ветер бросать не станет.
- Будем надеяться.
- Деньги-то ещё у нас, друг мой, остались?
- Два рубля.
- Замечательно. Раз средства и время позволяют. пошли в буфет. Помянем раба божьего Фёдора.

В буфете они немного задержались. Лошади уже подходили к призовому столбу. Впереди, опередив соперниц запряжек на десять, бежала изящная серая кобыла.
- Ворчунья! - изумился Алексей. - Ну, кто бы мог подумать?
Судя по свисту и крикам публики, действительно, никто.
- Пойдём в беседку, - предложил Малинин. - Послушаем, что наши «старики» по этому  поводу говорят.
Первым из «стариков», кого они встретили, оказался Стахович.
- А чему удивляться? - сказал он. - Ворчунья кобыла высокого класса. Правда до сих пор в плохих руках была. А как передали её Ивану Петрову, так она сразу и побежала.
Его поддержал старший член бегового общества Сонцов:
- Вы только посмотрите на педигри Ворчуньи. Её отец охотниковский Ветерок, правнук знаменитого Соболя 1-го. А по материнской линии она... Павел Павлович! Да остановитесь вы хоть на минутку. Постойте с нами.
Слова эти относились к энергичному до суетливости Приезжеву, который вечно куда-то торопился.
- Извините, господа, некогда. Сразу столько дел навалилось, - ответил тот. - Всегда знал, что должность заведующего тотализатором хлопотная, но не думал, что настолько.
- Позвольте, а где наш Ляйхенфауст? - удивился Стахович.
- Вы ещё не знаете? Умер Фёдор Иванович.
- Как умер? - опешил Сонцов. - Мы с ним вчера виделись. Он мне о новых своих задумках рассказывал.
- Часа полтора назад из жандармского нам сообщили. Оказывается, его племянник с социалистами в Германии спутался. Вот Фёдора Ивановича и пригласили показания дать. Переволновался, конечно. А сердце у него больное было... Большая потеря. Настоящий талант, поразительная скромность и кристальная честность в одном человеке в наше время соседствует так редко.
Почтенные коннозаводчики дружно закивали. По их мнению, найти достойную замену Фридриху-Иоганну Ляйхенфаусту будет очень трудно.

Настенные часы пробили полночь. Сергей отодвинул в сторону свой отчёт о закрытии бегового сезона:
- Не нравится мне всё это.
- Давай сюда. Подправлю, - предложил Алексей.
- Да я не об отчёте. Мошенник, работорговец, убийца...
- Последнее не доказано.
- Хорошо. Соучастник убийства, хозяин нескольких притонов на Хитровке... А в памяти людей останется добропорядочным человеком. Как же так?
- Тут, друг мой, особый случай. Везучим человеком был Фёдор Иванович. Удача от него даже после смерти не отвернулась. Многие оказались заинтересованы в молчании.
- Ты о жандармах?
Вечером Скандраков и Середа лично заходили в редакцию. Сославшись на соображения секретности, попросили историю с билетами Дюнкеля огласке не предавать. Намекнули на какие-то указания из Петербурга.
- Не только о них. В первую очередь, о нас самих.
- О нас?!
- Вот именно! Представь, напишу я о том как «дядя Фриц», под носом у беговой администрации, два месяца удачливых игроков «гамбургскими блинами» кормил. Любая газета такой фельетон с руками оторвёт, экстренный выпуск «Московского листка» обеспечен. По всему городу разговор пойдёт, какие жулики на ипподроме сидят, как они игроков обирают. Играть люди, само собой, не перестанут. Только они к букмекерам пойдут, у них, дескать, всё по-честному... Городская дума порадуется, сочинит очередную петицию генерал-губернатору о необходимости закрытия тотализатора, как рассадника преступности... Дальше продолжать?
- Не надо. Сам понимаю, что без тотализатора Московское беговое общество можно закрывать. А без него плохо придётся всему нашему рысистому коннозаводству.
- Да и нам с тобой тоже. Подсчитал я на досуге, что за пять месяцев журнал получил за объявления две с половиной тысячи рублей. Из них полторы тысячи за объявления о бегах...
Малинин принялся за отчёт.
- Пожалуй, следует дописать: «Не смотря на скоропостижную смерть заведующего, тотализатор в этот день работал без сбоев». Одобряешь?
Лавровский не ответил.
- Лёша, ты часом не спишь?
- Извини, отвлёкся.
- О чём задумался?
- Понимаешь, у меня сегодня свидание с барышней, а денег ни копейки.
- Так возьми из редакционной кассы.
- Мы же договаривались, на свои расходы до конца года оттуда не брать.
- Верно, был такой уговор. Но тут, Лёша, действительно, особый случай.

От автора
(вместо эпилога)
А теперь, как всегда, немного из будущего наших героев.
Листая русские газеты 80-х годов позапрошлого века, убеждаешься, что подделка государственных кредитных билетов была весьма распространённым преступным промыслом. Часто встречаются заметки об арестах и предании суду «блинников».
Но процесса по делу о  ввозе в Россию фальшивых денег и других преступлениях шайки Феди Счетовода не было. Сам он умер. Его племянник Артур Виндрик отбывал наказание в каторжной тюрьме по приговору берлинского суда. Арон Гольдфарб, когда запахло жаренным, даже не закончив своей «золотой жатвы», поспешил перебраться из Гамбурга за океан. Германских подданных Адольфа и Карла Краузе, без объяснения причин, выслали за пределы Российской империи. Оказалось, что судить некого.
Граф Толстой, хоть и возглавлял министерство внутренних дел, но и дел иностранных не чурался. Не одобрял он происходивших в эти годы крутых изменений во внешнеполитическом курсе нашей страны - разрыва традиционного союза с Германской империей и сближения с Французской республикой. Чувствовал видимо, что рано или поздно, втянут новые «друзья» Россию в большую европейскую войну. Разумеется, Александру III он своего мнения не высказывал. Себе дороже. Однако собственными руками углублять пропасть в отношениях с недавним союзником не собирался. Публичный скандал вокруг германских подданных, один их которых являлся сотрудником консульства в Москве, был ему не нужен. Поэтому, всю историю с билетами Дюнкеля предали забвению.
Начальник охранного отделения Скандраков и начальник губернского жандармского управления Середа остались на своих местах. В ближайшие годы каких-либо изменений в руководстве московскими подразделениями секретной полиции не произошло. Судя по всему, министр действиями своих подчиненных остался доволен.
Хозяин «Каторги» Иван Кулаков не упустил момент, когда на Хитровке после неожиданной смерти Феди Счетовода и высылки Адьки Бешеного, начался очередной передел собственности. Он скупил ряд домов между Хитровской площадью и Свиньинским переулком. Так и возникла знаменитая «Кулаковка» в которую, по словам современников, даже днём ходить опасно, отчего полиция туда и не заглядывает. В мрачных подземных коридорах и переходах «Кулаковки» мы, вместе с Алексеем Лавровским и Сергеем Малининым, ещё побываем.
Да, чуть не забыл о Ворчунье, той самой серой кобыле, из-за которой наши главные герои остались без денег. Прав оказался опытный коннозаводчик Стахович, когда сказал, что это лошадь высокого класса. В январе 1884 года в Москве Ворчунья установила новый всероссийский рекорд для кобыл четырёхлетнего возраста в беге на три версты по ледяной дорожке. А меньше чем через месяц выиграла в Петербурге престижный «Семёновский приз».
Вот, пожалуй, и всё. Спокойно можно браться за новую повесть. Но вначале следует поблагодарить людей, оказывавших мне огромную помощь в работе над этой и предыдущими книгами. Прежде всего, мою жену Наталию Прилепскую - первого читателя, критика, художественного редактора и... цензора. Когда я порой увлекался ненормативной лексикой, она заявляла: «А это я набирать не стану». И никакие уверения, что это и не мат вовсе, а просто так тогда говорили, не действовали. Большое спасибо коллегам по работе Вячеславу Харламову и  Олегу Плотникову, снабжавшим меня интересным историческим материалом, и Константину Спасскому - рецензенту строгому, но доброжелательному.

                Март - Ноябрь 2016г.