Соло на бэк-вокале. Глава 18

 Октябрь.


Господи, я опять живу…! Вернее, до сих пор живу, о чем уже начинал забывать…

 Но красные огни на твоем пути все явнее. Для тебя нет места в ее жизни. Ты все еще рвешься вперед, и она мила с тобой, но барьер бли…

«Зачем ты это придумываешь? - спросила она, - Можно подумать, что ты несчастен. Ты сам сочиняешь себе трудности и накручиваешь философию вокруг этого. У тебя работа и положение, ты взрослый человек, а на уме только "молочные бедра" и "трогательные ямочки". Твой талант живет, только пока рядом с тобой никого нет, разве ты не понимаешь?»

Но ведь я пишу все как есть. И трава уже не лежит волнами, и мы давно не грелись просто так на солнце, а только все мечемся, мечемся... И мне действительно тяжело и больно, и я действительно схожу с ума от этих глаз и блеска лайкры, и…

«Да. Господи, да, я же постоянно чувствую, как тебя несет по жизни. Ты со своей страстью одинок, и мир не перестроится ради тебя. Лучше иди сюда. Вот так. Так лучше. Вот. Хорошо…»
                ( Л.К.)




                *        *        *


- Мне только знаете, конец не понравился.

- Да? почему?

- Сусальный.

- А тебе бы все драмы лепить!

- Нет, не потому что драмы. У вас там тоже драмы хватает, если уж на то пошло. Я, в общем-то, знала, что у вас будет счастливый конец. Ну, у вас ведь пунктик на счет хеппи ендов. Я это еще в больнице уяснила. Не нужно, чтобы они так встречались.

- Почему?

- Прямолинейно как-то, по-асадовски, душераздирающе
.
- Не будь ханжой… Ну, и что Асадов, чем плохо? Сиротская песня… Можно сказать, Таня Буланова нашей литературы! Че ты смеешься?

- Вы как че-нибудь ляпнете! – она продолжала смеяться.

- А что? Между прочим, половина фольклора, и международного, в том числе, вышла из плачей и из сиротских песен.

 - Все молчу… Сиротская так сиротская.  Но весь ваш роман был не сиротской песней, а даже вовсе наоборот… э-э-э… гимном созидающей любви. И такой финал… бабский

- Сама ты бабский…

- Нет-нет, не обижайтесь, просится что-то другое…, знаете…, хрену в ней не хватает…

- Че?

-  И потом, если ваши герои встретятся, у романа не будет продолжения. Это во-первых. Во-вторых, замужней женщине совсем не интересно думать о других. А в третьих, когда она будет учить? Если у нее кругом - одна личная жизнь?

- Ну, я с тобой в корне не согласна. Во-первых, какому счастью может научить несчастливая женщина? Во-вторых,… я уже структурирую как ты…, одинокая женщина не может быть счастлива… Нет-нет-нет, я имею в виду нормальное… человеческое… семейное… счастье. Ты можешь, что хочешь говорить, но одинокая женщина - учитель программирует девочек на одиночество. Она все равно подает пример, и не зависимо от того, хороший пример, или плохой – она демонстрирует вариант судьбы. Настоящая героиня должна быть замужней женщиной.

ЛЛ приглашающе махнула рукой:

- Пойдемте курить? Вам плащик взять?... Да, есть над чем подумать, - сказала она на балконе.

- Ты о чем?

- О счастье, о семейном… Давайте все-такие без костылей и гипсов.

- Ну, да, да, согласна... Перебор… Можно отказаться от этого без ущерба… Только тогда не понятно, где он все это время пропадал.

- А че? пусть будет разведчик? Специалист по невыполнимым миссиям, он часто иронизирует по этому поводу, можно пару текстов добавить.

- А  разведчиком - так не театрально совсем!

- Ну, да, да, тоже…
 
- Блин, Ленка, ты мне весь финал испортила!

- Ну, простите меня, я не хотела. Щас придумаем что-нибудь. А может, он там где-нибудь женился?

- Слушай, сколько можно?

- Ну, да, да, не пойдет…

- Может, он алкоголик?
 
- И она не знала?

- Ну, может, подшитый… был…

- Герой! Значит, женщина - должна замужем, а герою - все можно!

- Ну, да-да, но остается тогда только разведчик…

- Подождите, а он же у вас там инженер? Может, он где-то по профессии работает, че-нибудь там, за границей какой-нибудь засекреченный объект… Там, что-нибудь секретная, инновационная хренана, экспериментальный проект по какой-нибудь навигационной системе.

- А как его туда…

- Ну, у него же тоже кризис, развод, попытка начать новую жизнь, почему нет…?

- Ну, да, да хорошо. Предположим он, там… действительно, попал куда-нибудь раненый, а в госпитале познакомился с…

- …Ну, с каким-нибудь ученым, который там что-нибудь испытывал в горах и попал под обстрел…

- Ну, да неплохо. Что он там только испытывал, на приграничных территориях?
 Вопрос…

- Может быть, это такой способ внедрения…, блин, все равно на разведчика выходим…

- Ну, значит, на разведчика, но это не мешает ему работать тем, чем хотел в юности… красиво получается… И что, он у нас в отпуск что ли явился?

- Ну, пусть будет отпуск.

- А у них бывают?

- Ну, наверное…


                *       *       *


У нее было окно между третьим и пятым уроками, и она запланировала забежать в парикмахерскую, и даже договорилась с Татьяной, и уже даже чуть-чуть опаздывала, на ходу застегивая пальто, и не особо глядя по сторонам. Как вдруг остановилась, как вкопанная, посреди школьного двора. Он сидел на скамейке, самой ближней ко входу в школу, и читал какую-то книжку. Такого карманного формата. Поднял на нее глаза и так и остался.

Ситуация была глупая. Сначала она подумала, что вот сейчас нужно сделать вид, как ни в чем ни бывало, и пойти по своим делам, например … э-э-э… к Татьяне в парикмахерскую. Потом она подумала, что предыдущая мысль грешит дешевой позой, и надо подойти и поздороваться… Потом вспомнила, что они в ссоре… Вспомнила из-за чего…И прошла весь круг по новой. В третьем круге появилось воспоминание о том, что он, вообще-то, умер…, как бы…, и она его как бы похоронила... И ее затопило такое невыносимое счастье, от того, что он жив, и даже здоров, и даже здесь - в двух шагах,  что она метнулась в его сторону с неприличной для учителя скоростью. И чуть не сшибла его с ног, на которые он едва успел подняться.

- Ты меня задушишь, - сказал он, не особенно, впрочем, сопротивляясь жарким выражениям чувств. Она его то обливала слезами, то осыпала нелестными эпитетами, то лестными, то целовала, то стучала в грудь кулаками, то обнимала. То снова плакала, то снова целовала. Одним словом, женщины такие импульсивные!

Через некоторое время он предложил:

- Пойдем куда-нибудь посидим? А то тут на нас пялится пол-школы.

ЛЛ наконец, осознала себя, их обоих, во времени и месте, глянула на часы, и потянула его прочь:

- Тут есть стекляшка, пирожные, кофе,все такое - как ты любишь.

Два последних урока она провела, как во сне. С трудом собирая мысли и слова. Она давала ему ключи, объяснила, как пройти, он не пошел, сказал что подождет, и теперь она боялась, что он исчезнет, куда-нибудь, не знаю, куда.

 Поэтому после звонка она мучительно замедлялась, чтобы не выпадать, вернее не вылетать из школьного ритма. Медленно и значительно выйти из класса, потом достойно - из учительской, потом спуститься, а не слететь с лестниц, и метнуться к стекляшке. Чтобы обнаружить его  сидящим все за тем же столиком и спокойно читающим книжку. Он увидел ее в окно и махнул рукой. Позвал официантку, и когда она присела к столику, глянул на нее из под очков, вернее, поверх очков и, улыбнувшись,  сказал:

- С Днем Рождения!

Официантка внесла торт, не хилый такой тортик, весь в свечках и все они горели.

- Ты знал!

- Всегда… - он улыбался и разглядывал ее с таким лицом, как будто она не изменилась за последние двадцать лет… Она чмокнула его в подставленную щеку:

- Можно задувать?

- Желание загадала?

И она перепугано начала шарить по закоулкам памяти.

- Вы сказали торт, когда жена придет, а кофе когда? – внезапно выручила официантка.

Она успокоилась и кивнула. Он включил камеру, и она задула свечи.



                *         *         *



 В парикмахерскую она все-таки сходила. Через неделю. Потому что они снова женились.  У него были какие-то волшебные бумаги, которые давали право без очереди.

 На фоне свадьбы Викуси с Ваней они выглядели, конечно, довольно э-э-э древними. А может, ей просто так казалось. Глафира, по крайней мере, сказала, что ей нравится. У нее был очень светлый костюм, строгий такой, почти английский: узкая юбка,  пиджак с хорошей линией плеча и мягким красивым глубоким вырезом и манишка цвета шампанского. Так продавщица сказала: цвета шампанского. С золотыми туфлями получилось то, что надо. Не то чтобы свадебное. Но и не без того. И по возрасту и торжественно. А ему, собственно, и переодеваться особенно  не пришлось. Он всегда органично смотрелся в костюмах. Привычка. Дресс код. Только галстук сменил.


Потом они впятером поужинали в «Амадеусе» - это ресторан на корабле прямо около Петропавловки. Выбор был продиктован главным образом живописным видом. Но и ужин не разочаровал.

 У Глафиры было красивое темно-синее платье все блестящее, как в звездах. И свои прекрасные почти белые волосы она подняла высоко на затылок. От этого ее  царственная осанка стала еще более очевидна.

 В отсутствие других знакомых жениху мужчин, роль свидетеля вынужденно исполнил сын ЛЛ, а фотографа – его девушка. От  профессионального фотографа отказались, ну, все-таки не свадебный же альбом клеить. В течение вечера все по очереди становились к объективу, и фотосессия в итоге получилась интересной и разноплановой.

А через неделю она провожала его в порту.

 
- Когда-нибудь наступят времена, когда мне не нужно будет тебя провожать? – спросила она.

Он обнял ее, как плюшевого медведя:

- Мне кажется, что я с тобой и не расставался… Нет вру… Это мне только сейчас так кажется… Через полгодика тебе можно будет выехать ко мне… Поедешь?

- Как скажешь… Только давай уже  после экзаменов…

- …Училка…

- Дети… Не могу же я их бросить… ЕГЭ…

- Как скажешь… Пиши мне так же, как раньше.

- Почему так?

Он засмеялся:

- Мне нравится за тобой подсматривать.

- Дурак, - она тоже засмеялась, и поцеловала его в доступную щеку.

- Ты там такая умная…

- А здесь – дура-дурой, - и она снова засмеялась.

Он расправил ей челочку, внимательно осмотрел все лицо:

- Здесь это часто неуместно…

Она покивала:

- Береги себя… Я без тебя вообще жить не могу… не живу…

- И ты себя…

Она покивала. И сделала попытку освободиться из объятий... Не вышло… Она засмеялась, а через минуту сделала еще одну... Снова не вышло… Так они и стояли, как большое четвероногое чудище, сросшиеся, как сиамские близнецы. Уроды? Или высшее существо?


     *         *         *



Конечно, художник должен отражать жизнь, но тут такой вопрос. Он должен отражать правду жизни? А если он видит жизнь красивее? Это ведь не только наш с вами вопрос.

Литература задается  им во все времена.. Эпохи отвечают по разному.

 Сентиментализм всюду видит буколическую идилию – Ми-ми-ми! И пастУшки у них и пастушкИ -  нежные создания, сексом не занимаются, а держатся за ручку в тени дубрав, которые не шепчут о сладострастии, а только об уважение в друг другу. И никакие комары, и, уж тем более, слепни не кусают их обнаженных и прекрасных белых тел. А барашков и козочек своих они рОстят чисто из любви к искусству. А режут на мясо их совсем в другой эпохе. Наверное, проклятые реалисты! Критические реалисты!

Потому что  соц. реалисты тоже ведь не какают. Как и просветители. Не какают, не писают, и не едят мясо убиенных животных. Не курят, не пьют, а только строят  светлое завтра. А в перерывах обличают этот мир, его язвы, его косность, и порочность.

А постмодернисты не обличают даже. А сидят в куче г…вна и мажутся. И остальных мажут, которые в зоне доступа. Тоже, на минуточку, позиция. А еще бывают романтики, которые, как Байрон, говорят, что весь мир г…вно – один я - в белом. Романтизм в развитии пришел к ми-ми-ми-шным романсам и выродился в сентиментализм, но с национальными особенностями, например, сиротской песни. Нынешняя литература уходит от реальности разными способами. Но сам этот факт - свидетельство того, что петь ей о реальности нечего.

Почему-то автор не хочет обличать. Хоть  и не уклоняется от сложностей. Автор хочет видеть вокруг счастливых людей, умных, красивых и счастливых. Счастливых красивым и умным счастьем. Вы скажете, что это невозможно. И значит вы – взрослый! И значит - вы не эксперт! В нашем вопросе у вас нет права голоса. Потому что вы поете голосом эпохи…  А эпоха – это малюсенький кусочек Вечности. Просто такусенький. И голос у нее такусенький. Стоит ли вторить? А  вы свой уже забыли…

А мы здесь говорим о том, как должно быть. Как по НАСТОЯЩЕМУ должно быть! Дети – еще не забыли свой голос, просто даже еще не вспомнили. Устами младенца истина говорит, потому что они еще не вписались в ваши понятия, живут не по понятиям! Живут – по-божески. Не живут еще, а ищут, как жить!

Если вы считаете, что Карден, Эпл и БМВ  им положено уважать, не важно, по каким причинам, то пусть будет выслушана и другая сторона. Пусть они знают, что живут в великой стране, которой есть чем гордиться, у которой  блестящие перспективы, и рядом с ними есть взрослые, которые живут  в великой стране и гордятся. И строят прекрасную жизнь, и не  только строят - любят, страдают, бывают счастливы и несчастны. И мир не огранчивается двором, районом, городом или краем. И жизнь можно изменить. И нужно менять!

Ну, а у вас во всех остальных форматах – полные права. Если это вас утешит. На голос, на мнение, на диктатуру. Вот там и выступайте! А в вопросах любви – вы – отдыхаете!

С точки зрения правды жизни, счастливого конца быть не может! В этой истории – нет.

 И тут как раз и следует вспомнить стихотворение Беранже, фрагмент которого так любят цититровать учителя литературы. Они всегда цитируют только одну строфу. Но там есть и продолжение:

Господа! Если к правде святой
Мир дороги найти не сумеет —
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!

По безумным блуждая дорогам,
Нам безумец открыл Новый Свет;
Нам безумец дал Новый завет
Ибо этот безумец был богом.


Если б завтра земли нашей путь
Осветить наше солнце забыло —
Завтра ж целый бы мир осветила
Мысль безумца какого-нибудь!
                Беранже.




               
                *          *          *




 ЛЛ перевернула последний лист, и уставилась в окно.  Ей нравился Глафирин финал. Теперь нравился. За окном стояла прекрасная золотая осень. Трепетали листочками ослепительно желтые березки. Она вздохнула и потянулась.

 Грустно! Все равно получилось грустно.

 Ее  сестра говорит, что любовь – это вещь бессмысленная с точки зрения преодоления жизни. И смысл ее в правила этого мира не вписывается! Смысл ее лежит ЗА пределами этого мира, вне его.  И только поэтому она выживает, живет и властвует, чего уж там! Покажите мне хоть одного человека, не испытавшего любви, не пострадавшего от нее, не бывшего счастливым этим чувством,  не хранящим воспоминание об этом, или хотя бы не лелеющем мечту  пережить ее…

 Ей, как дураку – закон не писан! Она властвует, не «потому что», а «вопреки»! Она как засланный казачок! Лазутчик из высших миров!

Наш герой сам не знает, что его прет в нищей училке. Наша героиня тоже не знает, почему любит спесивого засранца! И посторонним людям не понять, как такое вообще могло произойти.


В это время в телефон со звоном медной копеечки упало сообщение в «вотс ап».

«Здравствуйте, Лена»

«Здравствуйте…» - ответила она, номер был не знакомый, но обращение как-то располагало…

«Вы так давно ничего не пишете, так привык уже читать ваши тексты, что даже как-то заскучал и забеспокоился. У вас все в порядке?»

«Спасибо, конечно, очень тронута вашим вниманием. Но, с кем имею честь? Мы знакомы?»

«Вы мне писали»

«Я? Вам? Я вообще не пишу писем лет… эдак двадцать»

«А мне писали…»

«Мне бы не хотелось быть бестактной, но или вы искренне заблуждаетесь, или принимаете меня за кого-то другого…»

 «Вот ровно то же самое я собирался сказать вам, когда наша переписка только начиналась»

«Аха… Значит, вы все-таки настаиваете, что переписка имела место»

«Ну, да, да… И даже до недавнего прошлого у меня были вещественные доказательства…»

 «К примеру...»

«Ну, так, мелочи, автографы, записки, снежинки, листики»




                *       *       *


 

 В тот момент, когда она поняла, что пишет совсем не тому мужчине, она пришла в замешательство, и перевернула кучу всякой инфы  в интернете. В результате своих изысканий она обнаружила тексты своего героя собранные на одном ресурсе, в хронологическом порядке, и несколько дней оттуда не выбиралась. Пока не объелась, не устала, и не пресытилась.


 Через несколько дней она вернулась в соцсеть. Откуда получала записки,… как она думала. И обнаружила вещь, которая просто вынесла ей мозг. Сначала… А позже привела к какому-то стабильному угрюмому безразличию. Оказалось, что тексты, которые приходили ей в новостях соцсети, выкладывались систематически, без выбора, в хронологическом порядке, ровно в таком, в каком были написаны пятнадцать  лет назад.

 
 Что это значит? Спросите вы? Это значит, что никаких писем не было… Как она думала… Этот роман, ну, тот, который она получала по почте, просто какой-то энтузиаст выкладывал… Аккуратно и регулярно. Надо же чем-то заполнять аккаунт. Этот энтузиаст, может, и не думал  ни о какой ЛЛ. Просто она так хотела, чтобы было так. Поверила, обольстилась, соблазнилась. Вот тогда-то она и Глафиру подсадила на эти тексты…



               
                *       *       *



«Интересно…»
 
«Вы мне посылали их по почте…»

Она не ответила.

«И я их вам не очень вежливо вернул. О чем искренне сожалею. И даже начал сожалеть буквально на следующий день…»

«На следующий день, простите, после чего?»

«После вашего ответа…»

«Угу… Значит, и ответ был? Я начинаю подозревать себя во второй жизни… у меня будет время все обдумать… Но вам-то что нужно?»

«Я хотел извиниться. Я очень виноват. Простите… просто вы замолчали. Везде. На всех площадках. А я недооценил степени своей привязанности  к вам, к вашим текстам… Не отмалчивайтесь. Поговорите со мной»

«…Да я не отмалчиваюсь… Я думаю…»

«Обычно вы думаете значительно быстрее»

«Ну, знаете, тема такая… не проработанная…»



     *       *       *



- Не вижу ничего странного в том, что кто-то,… кое-кто,  пописывает в интернете, ну, а какая филологиня не пописывает? Верно? – говорила ей Глафира в трубку тоном опытного психотерапевта.

- Да…

- И уж тем более нет  ничего странного в том, что кто-то ее почитывает…


 ЛЛ лежала в постели с ледяной грелкой на голове, обложенная валидолом, валокордином и валерианой и только кивала в трубку.
 
- И даже в переписке с читателем нет ничего странного… Но почему тебя не насторожило, что ответы не совпадают?

- С чем?

- С вопросами.

- Совпадают.

- Да?

- Ну, как… Можно интерпретировать… Понимаете, если бы вы сами писали, то поняли бы, о чем я, что если кто-то заходит, заходил, -  охота посмотреть кто!  И если читал то, что читал. Я еще довольно долго держалась, не велась…


ЛЛ даже села в постели и отодвинула от себя грелку:


- А вчера искала эпиграф к одной там вещи и наткнулась на старые тексты этого автора.  И у меня  вдруг случилось короткое замыкание.  У него эти вещи лежат в том же порядке, в каком мне приходят письма.
 
Одно из двух, или я сошла с ума и нахожу смыслы, которых нет. Или я живу роман, который герой пережил  15 лет назад, и которого тоже нет. И я принимаю за письма тексты, которые кто-то тупо выкладывает подряд. А я эти тексты помню, я их читала, тогда пятнадцать лет назад, а сейчас читаю, как в 3D. А тогда я от него вообще с ума сошла.
 
А тут  эти тексты, верите - ни сна, ни покоя. Как больная, ну, мы с вами познакомились – я уже больная была… на всю голову. Если бы я была чокнутая, то это бы проявлялось как то в реале, ну там, заговариваюсь. Или еще что.


 Или каким-то жутким образом я общаюсь с человеком, живущим пятнадцать лет назад, ну, жившим, потому что когда я набираю этого человека по телефону, отвечает какой-то бешеный чинуша. Я подумала, что может это не он, может, номер уже у кого-то другого, в другой раз специально звоню и спрашиваю по имени… Глафира, это возможно?

- С точки зрения Эвклида – нет, но, видишь ли, есть ведь еще и Лобачевский, и торсионные поля.

- Глафира Андреевна, я убью вас с вашими псевдонаучными шутками! - и ЛЛ бросила трубку.

               

                *        *        *



«Ну, знаете, тема такая… не проработанная…»

«Давайте вместе проработаем, у меня большой опыт…»

«Это не лучшее, что можно было сказать женщине…»

«Простите, не так сказал. Просто профессия обязывает прорабатывать множество всяких тем… Я, можно сказать, специалист по невыполнимым миссиям…»


У ЛЛ екнуло где-то в области диафрагмы… Она не ответила.


«Ну, так над чем вы думаете теперь?»

«Ну, я думаю, что, во-первых, у вас не тот размер рубашки… А во-вторых очень осведомленный начальник службы безопасности. Просто чересчур осведомленный для того, чтобы продолжать общаться с вами, как ни в чем не бывало…»

«Ну, про размер рубашки я наврал…»

«…Зачем?»

«Хотел ввести вас в заблуждение»

«Понятно…»

«А по поводу осведомленности начальника охраны, он мой очень старый друг. Прямо о-очень старый, еще студенческий… И кому как не старому другу поручать такие деликатные вещи»

«Офигенно деликатные!.. Да и вообще, можно было просто отрезать в письме, да и все… Я же нормальная женщина… А вы мне такой еще повод изгадили!»

«Простите…»

Она не ответила.

«…у меня есть оправдания…  Только не молчите, пожалуйста»

Она засела над запиской надолго. И потом выдала целое письмо:

«Да я не молчу…Я…, как бы это сказать, пытаюсь предугадать, что можно сказать в оправдание, чтобы это подействовало,… во-первых. А во-вторых, что могло произойти такого, что бы отменило ваши предыдущие решения… Я ведь ошиблась не только в размере рубашки. И раз уж у нас с вами разговор, то и вы меня простите, за назойливость, и за э-э-э… гиперактивность, я осознала это уже позже, значительно…, в чем и как я ошиблась. Дело ведь не только в размере рубашки…  У моего адресата был уникальный набор качеств, которые не исчерпываются размером рубашки и пристрастиями в расцветке…, к сожалению»

«К чьему сожалению?»

«К моему, конечно, не к вашему же… Хотя. Может быть, и к вашему… Просто есть вещи, которые не поддаются замене… не знаю даже как сказать, да не заморачивайтесь…»
 
 «Я, примерно, понял…Но мне кажется, у меня есть шанс… Вы не ошиблись во мне…»

Она долго думала. не хотела отвечать. Потом все же написала:

«Блин, я начинаю сердиться… что непонятного?»

«Нет, вы не ошиблись, и если вы дадите мне время, я вам все объясню»

«А до сих пор я не давала вам сказать, затыкала рот и перебивала на каждом шагу!»

«Вы так узнаваемо вспыльчивы!»

«Неужели?!»

«Да, и это «неужели» я боялся, что никогда уже не услышу…»

- Вот урод! - она снова не ответила, но получила следующую реплику:

«Еще из ругательств вы любите «урод» и «гад»

- Ненавижу!

«Дальше обычно следует «Ненавижу тебя!»

- …

«Или самонадеянный индюк!»

- Вот сволочь!
 
«Или сволочь!»

Она походила по комнате взад-вперед, потом все же набрала:

«Это то, что я подумала?»

«Да, это именно то…»

«Ты знаешь, что ты сволочь!?»

«Да, прости…»

«Сволочь! Самонадеянный индюк!»

«Да, но у меня есть объяснение!»

«Сволочь! Ненавижу тебя!»

«Ну, прости, прости!»

«Ненавижу тебя! Ненавижу! Гад! Урод! Убью! Попадись мне только на глаза!» - и она выключилась из сети.

Следующее сообщение пришло по СМС:

«Ну, прости, прости! Не выключайся! Я все объясню!»

«Интересно, как это вообще можно объяснить?!» -  ответила она по смс.


«Прости, хотелось отомстить за шубу, за твой отъезд, за твои мерзкие записки… не знаю, за все!»

«Сволочь! Ненавижу! Ты знал, ты все это время знал, что я не ошиблась! Знал, и отмалчивался. Гад, какой же ты гад! Ненавижу!»

«Ну, прости, прости…»

«Так, а что изменилось-то? Отомстил?! Насладился победой! Ну, так и наслаждался бы дальше!»

«Не могу!»

«Да неужели! вот столько времени мог, а тут вдруг на смог. С чего бы?»

«Уже давно не могу, просто ты же не отвечаешь… Ну, и боюсь, да… Ты ж бешеная дура!»

«Вот бешеная! Вот ровно такая! И твое счастье, что я не могу тебе надавать по морде! А то бы убила! С и-зо-щрен-ной жестокостью!»

«Можешь…»

«Что можешь?»

«Можешь убить, надавать по морде, и с изощренной жестокостью… даже защищаться не буду…»

«В каком смысле?»

«В прямом. Выгляни в окно…»

Она подошла к окну. Он стоял под окнами, и набирал в телефоне.

«Ненавижу тебя!» - написала она.

Он получил записку, и набрал ответ:

«Можно я войду?»

«Нет!»

«Тогда ты спустись»

Она подумала. Но все равно набрала:

«Нет»

«Тогда я поднимусь сам… Какой у тебя номер у домофона?»

«2016»

Она открыла ему раньше, чем открылись двери лифта. Он дипломатично остановился у дверей.

- Привет, Лена.

- Привет, Ваня - она отступила в глубину коридора. Он вошел, закрыл двери и тут они осторожно обнялись...




Октябрь.



«Целый день осыпаются с кленов силуэты багровых сердец…»
 
Эта фраза гипнотизировала меня еще в детстве. Как девочка послушная и вежливая, я принимала на веру слова взрослого человека, поющего с высокой, грубо говоря, трибуны. С другой стороны как хорошая ученица, изучавшая «природоведение» - теперешнюю «окружайку», я совершенно точно знала, что с клена не может падать лист, силуэтом похожий на сердце, ну, потому что это же - липовый лист? А у клена же лист – пятипалый? При том, что он еще и багровым не может быть… Ну, потому что липы ведь желтые? Это кленовый лист может быть багровым, но он не похож на сердце.

Но сейчас я вижу в этой компиляции отчаянное желание приспособить это состояние природы к состоянию души. И то, что речи влюбленных обрываются и скворец улетает, и эти сердца! - просто обязаны быть багровыми! Это тогда еще и «валентинок» не было, и  сердечки считались буржуазной пошлостью.

 Но за этим, как я могу сейчас, по-взрослому смело сказать, лексически неудачным образом столько правды чувства! Ведь правда: и обрывается все,  и исчезает, и улетают, и надвигаются снега и молчаливая белая кома. И это какая-то  климактерическая истерия... Все еще красивая, как никогда красивая осень, яркая, жгуче желтая, обжигающе желтая! - вешается на всех подряд, кружит, трясет цыганскими юбками,  околдо-вы-ва-ет,  есть в этом даже что-то разнузданное.

Но работает же! Все ходят, как дурные: листочки, веночки, черные пальто, для контраста - на черном лучше смотрятся  эти самые листочки и веночки. И, наоборот, в этом золотом пейзаже, органично можно выглядеть только в черном. В Питере очень любят черные пальто. У каждой женщины в Питере есть маленькое черное пальто. Специально для октября. Для кленов, для  багровых сердец.

Это объяснимо, в октябре женщины теряют самостоятельную ценность, они становятся элементом пейзажа, в каком-то смысле даже вообще аксессуаром. Намеком на женское начало питерской Осени. Потому что в это время в городе – только одна женщина. Если женщина в октябре в Питере не в черном, то она, скорее всего, не местная. Я в этом смысле очень одобряю питерских женщин – в этом столько такта, меры и вкуса.

Но в это время не только клены. Сначала липы желтеют аж до лимонного цвета. И березы, наконец, достигают безупречной желтизны. Но липы городские штучки. А березы-то, они не только в городе. В это время даже поездка в электричке превращается в вернисаж, на котором выставили одни березы. Тут  с елками, тут в поле, тут с легкой примесью осины, там… с кленом, случайно заблудившимся среди девочек.

Кленов в лесу мало. Они вообще-то парни – заезжие. Иноземные. Правда, если где прижился один – размножаются с космической скоростью. Особенно вдоль железнодорожной полосы. По любому, лучше чем черемуха! Они хоть растут вверх, а не заплетают всю землю. И потом, осенью от них столько света! такая отрада для глаз, для сердца.

 Для меня многие годы листья, которые «пожухнуть еще не успели»,…и… « мягки и свежи лежат, как ковер» были поэтическим штампом из школьного учебника, пока я не увидела питерские клены осенью.  «Лесная», «Политехническая», «пл. Мужества» – там осенью просто с ума можно сойти! Там одни клены, и это гектары ослепительного желтого ковра, именно такого как в стихе, не жухлого, мягкого и свежего.  А запах!  И, еще этот резной лист! За него все время цепляется глаз:  обводит, провожает эти плавные линии, все эти завитки, все изгибы, возвращается  к длинной ножке.

 Какие длинные ножки у кленовых листьев! Пока не увидела – не понимала, как можно сплести венок из листьев? Как? - смотрела я в детстве на ножку березового листика – три сантиметра… Как? Совсем другое дело кленовый лист – пятнадцать – двадцать сантиметров - их и  вазу можно поставить! Полноценный букет!

 Букет, букет, потому что они же все еще и разные совсем по  цвету, по раскраске! Особенно на Политехнической, там какие-то вообще нереальные клены! У них листья так причудливо  раскрашены. Все цвета радуги! Это если ты венок плетешь, важно чтобы ножки длинные и цвет примерно один,  а если букет делаешь, то там как с цветами - совсем  другое важно. Но когда начинаешь выбирать САМЫЕ красивые, то через какое-то время обнаруживаешь, что букет – серо-бурый, приходится срочно разбавлять желтыми.

 В идеале лист вообще должен быть один. Ну, тот политехнический… Я помню, везла домой лист, сокрушивший мое сердце художника, вот реально - не могла наглядеться. Он весь был - просто пурпурный, с золотым обрезом, а прожилки оставались зеленые, и чем дальше от  центральной жилы, тем больше зеленый переходил в желтый, и пальчики все уже были в желтых жилках,  а ладошка в нежно-зеленых, но там еще и самый центр листа был по-летнему зеленый. А все произведение выглядело как пособие по физиологии листа: то есть видны были все до одной жилочки. Даже самые тоненькие. Но как был решен цвет! До сих пор как-то не по себе.

 И я его испортила, представляете! Кто-то надоумил, мол, если прогладить – то он и не скрутится и цвет сохранит. И на стенку можно будет приколоть. Вашу маму! Я прогладила. И он совершенно поблек! Просто все потерял! нет, схема осталась, и можно было объяснить, как это было. Но вот это чудо, свежести, и жизни, и влажности, и прохлады, и  яркости, и блеска…  Мила меня поймет, она знает, как это - одним мазком испортить все. Блин, я чуть не умерла! С тех пор я не глажу листья. Хотя они действительно не скручиваются, и если лист желтый – то ему ничего, он даже ярче чуть-чуть становится.
 
А в этом году еще и снег выпал ранний, правда, уже стаял весь, и я наделала чудесных фоток  еще с листьями, но уже в снегу… Красиво… Хотя не типично… Эх, если бы тогда были фотоаппараты под рукой, когда я тот лист домой везла. Че ж я никак не могу успокоиться с этим листом! Да их иначе не сохранить никак, если не гладить, они все посворачиваются, и ни тебе букета, ни тебе венка.

 Я сама в дом листья уже и не ношу, и венков не плету.  Ну, вот только один, последний раз. Потому что больше уже не будет...




Потому что ноябрь. А ноябрь – это уже не осень, это уже такие подступы к зиме. И осень истерит на исходе, и люди готовятся: заклеивают окна, делают прививки от гриппа, переобуваются в зимнюю резину, покупают теплые куртки, перчатки, платки. Все ежатся от предчувствия и холода.

 Питер – не Сибирь, не Урал, там зима пришла – как отрезала – всем надеть шубы, я проверю! В Питере теперь будут долгие и нудные переговоры снега с дождем, как всегда, с переменным успехом, наезды и уступки с обеих сторон, декларации о намерениях, заявления для прессы, дипломатия, инфлюэнция и грипп  - вот он весь в этом Питер, даже в погоде!
 
Но ниче-ниче, крепитесь, скоро начнут елки ставить!