Саша Смогул

30 января 1977 г.
Полтора года встречал этого жильца с последнего этажа то в лифте, то во дворе: с виду вполне интеллигентный, иногда с гитарой в чехле, перегаром разит постоянно. А тут приехал Гриша Остёр: «Как, ты с бардом Сашей Смогулом не знаком?» – поднялся на 15-й этаж и спустился вместе с ним. 
Гриша скоро уехал, зато Саша засиделся до утра. И теперь приходит каждый день – на завтрак, на обед и на ужин (циклично, потому как три дня пьёт и ничего не ест, а с бодуна на него нападает жор). За две недели услышал от Саши Смогула, что про него сняли кино «Семь шагов за горизонт», а сам он сделал сценарий фильма «Двое» (я знаю, что сценарий для Богина писал Юрий Чулюкин), что воевал во Вьетнаме, где потерял обе ноги  и потому не работает (от предложения продемонстрировать протезы я кое-как уклонился), что Высоцкий зовёт его петь дуэтом...
Поскольку, как всякий врун, Смогул постоянно путается, получить из потока слов какую-то реальную информацию всё же можно: учился в суворовском училище, год или два сидел,  на лесоповале повредил ноги, был женат на немке,  а теперь на иждивении жены-портнихи Люды Мурадовой, обшивающей актёрскую тусню. Зарабатывает квартирными концертами, за которые обычно платят не деньгами, а выпивкой.  Песни поёт на собственные стихи, которые глазами читать просто невозможно, а коронный его цикл – «отъезжантский» – перекрой советских песен,  вроде: «С чего начинается Родина? – с подачи заявки в ОВИР», или «Вы слыхали, как поют жиды, вечные изгнанники России?» – с трогательной строчкой: «вот они расселись по вещам»...
Боюсь, что мне вскоре опять придётся менять квартиру.

6 марта 1977 г.
Застал у Смогула его частого гостя – поэта-песенника Сашу Дмоховского, большого друга Виардо и водителя его крутого «Роллс-Ройса», подаренного Володе Ваном Клиберном. Он автор шлягеров «Лён, мой лён» и «Брошено в пургу сердце на снегу», которые ещё недавно распевала вся попса – от Мулермана и Мондрус до Гнатюка и Магомаева. Помнится, даже Евтушенко высмеял Дмоха:
               «Вся бездумщина, вся цыганщина,
               весь набор про «сэрдца на снэгах» –
               это липкая тараканщина
               с микрофоном в лапках-руках».
(Дмоховский только посмеялся – смертельно обиделась Лариса Тараканова.)
Сегодня там был удачный день, что и отмечали. Людкину суку Мальвину в лифте осеменил какой-то паршивый пёс, и родившиеся шесть выб..дков поразили своим уродством. Сообщать в собачье общество про грех породистой пуделихи просто нельзя – тотчас выгонят. Уже собрались топить, как приехавший Дмох сложил весь пищащий приплод в телевизорную коробку и все вместе поехали на Птичий рынок. Вокруг королевского «Роллс-Ройса» мгновенно собралась толпа – за первого щенка продавцы с ходу получили 50 рублей, за второго им дали 100, а покупатели всё наседали, тянули деньги через головы друг друга, набавляли цену... Последний щен ушёл за 250, и когда уже тронулись с «Птички» – несколько человек бежали за машиной, пытаясь выведать, когда будет очередной щенячий завоз…

23 апреля 1977 г.
Подхожу к дому – навстречу Смогул: «Привет, старичок! У меня сегодня почти что день рождения (вообще-то в октябре, в День лицея). Немедленно поднимайся к нам, все друзья из кадетки уже за столом. Я тоже сейчас, только хлеба куплю, и обратно...»
Через полчаса звонок в дверь – на пороге жена Смогула: «У тебя Сашеньки нет?..»
Поиск начали с булочной – кассирша сказала: «Тощий такой, в тёмных очках и кепке с бубочкой?  Заходили, да, трое их было. Хлеб купили и ушли».
Прикинули варианты: пивная на Трифоновской, Рижский гастроном, бар в бывшем кинотеатре «Горн»... Идём на Трифоновскую, издалека видим – стоят: у Санечки на носу оправа без стёкол, огромный фингал залил оба глаза, подмышкой торчит фрагмент батона без горбушек, а рядом – два алкаша передают друг другу бутылку водки и закусывают, отщипывая хлеб. Смогул долго всматривается в жену, наконец  узнаёт: «Людочка, познакомься, это мои новые друзья, и мы вместе идём к нам!..».  Она взвилась: «Урод, тебя дома друзья ждут!», и алкаши её поддержали: «Саша, друзья и жена – святое дело!». Они провожают нас до подъезда, долго целуются,  прощаясь навеки...
Когда вечером поднимаюсь на последний этаж, Смогул спит в коридоре, открыв  глаза и раскинув руки, как расстрелянный партизан в кювете, выставив из штанин бледные ноги с голубыми лодыжками.

17 октября 1977 г.
Смогул принёс смешного беспородного щенка, но у меня на всех собак аллергия. Тогда у Санечки возник вариант: «Дмоховские сейчас опять разводятся, им нежности как раз недостаёт!» В дождь и темень, поймали машину, поехали  на Грановского. Саша пребывал в хандре: открыл нам дверь и снова лёг на тахту,  под огромной афишей Магомаева с автографом: «Дмоху – от Муслима». Мрачно  сказал: «Надо бы ещё один шлягер написать, а то «Синий лён» уже ни хрена  не приносит...» Щенок забрался к нему под плед и сладостно засопел. Смогул  достал купленную у таксиста бутылку водки, а поскольку мы пить отказались, уговорил её один, вытащил из-за шкафа гитару... За полночь, после репетиции  в «Современнике», пришла Светка и, заземляясь, закатила мужу скандал. Мы со Смогулом под шумок сбежали, но едва миновали два лестничных марша,  Светка крикнула вслед: «Эй, щенка своего заберите!..»
Теперь псина спит под  моим столом, а я глотаю супрастин.

13 января 1978 г.
Старый Новый год в хорошей компании (в доме Смогула-Мурадовой , где самые любимые персонажи – приятели с фамилиями Тургенев и Виардо). Заодно отмечали проводы Тургенева  в длительную загранкомандировку: за скандальный роман с Мирей Матье наказав нарушителя дипломатической этики двухлетней ссылкой в театральную кассу «Интуриста»  (где Володя отлично себя зарекомендовал, доставая нам билеты  на Таганку и в «Современник»), решили, наконец, что он исправился, и простили. Молодая жена Тургенева пребывала в сильном напряжении, поскольку за столом мололи чёрт-те что, для ушек девочки из дипломатической семьи совсем непристойное, а когда Смогул взял гитару, она и вовсе с кухни ушла.

27 мая 1978 г.
Бурная попойка у Смогула. Вчера там случилось ЧП – напившись, спохватились, что давно не видели Генку Школьникова: Смогул набрал его телефон в райком ВЛКСМ и сказал секретарше, что шефа срочно вызывают на Старую площадь. И кинул трубку. Шутка всех позабавила, однако упустили из виду, что Генка туда взаправду ездит каждую неделю, но в ЦК в такой форме на ковёр не вызывают. С переляку Школьников поехал, куда его послала секретарша, и битый час ходил  из кабинета в кабинет, пока допёр, что это розыгрыш. И безошибочно вычислил – чей. Приехал злой, набил Смогулу физию, после чего сели запивать инцидент коньяком.
Сегодня на 15-м пила та же компания, а напротив меня сидел бородатый мужик с невероятно мощным торсом.  И я от ужаса чуть стакан не проглотил, когда он  вдруг приподнялся на руках, опустился под стол и – поехал!  Оказалось, что это знаменитый художник Юра Киселёв, который в детстве потерял обе ноги, катаясь  на «колбасе» «Аннушки», и с середины 50-х ведёт борьбу за права инвалидов в СССР. Жизнь, про которую я не знаю совсем ничего.

16 октября 1978 г.
День рождения Саши Смогула: любимая «кадетка», много водки и гитара.
Был Юра Киселёв – рассказал, что лёд тронулся: весь год шли переговоры с т.н. «Хельсинкской группой» по защите прав человека, куда вольётся и его Фонд по борьбе за права инвалидов, а это уже совсем иной уровень (Сахаров, Пономарёв  и проч.). Единственное «НО» – при этом они вступают на такую дорогу, откуда выход даже не в психушку – прямиком на зону.

5 мая  1979 г.
Чуть свет позвонил Смогул:
     – Старичок, ты всех художников знаешь. А Франса Снайдерса видел?
Честно признался, что груды мяса никогда не вожделяли, но да – одну картину – с дохлым гусём и варёным омаром, кисти фламандца XVII-го века, – точно видел в «цветаевском» ГМИИ.
     – Так вот, именно её и продают! Поехали, будешь экспертом!..
Впереди была свободная суббота, отделаться от Смогула никакой возможности не светило. Потащились на Арбат, где в огромной коммуналке на полу пустой комнаты было расстелено полотно метра два на три. Такое же, как в Пушкинском. Правда, вида совсем не товарного (обкрошилось изрядно), но сам холст очевидно старый. Хозяин – лысый, с бегающими глазами, сказал, что купил картину в комке на Арбате в середине 50-х за 70 тысяч, и была она в золотой раме, а в настоящем виде он готов отдать за пять косых (можно и за неновые «Жигули»). Тут Санечка спросил разрешения позвонить по телефону, вышел на полчаса, а вернувшись сказал, что берёт. С рассрочкой на месяц, о чём и написал расписку...
Поймав такси, куда рулон с трудом влез по диагонали, поехали на Сретенку, в мастерскую реставратора Блоха. Он сразу сказал, что копия неплоха, судя по холсту – «восемнашка», и за штуку готов привести её в товарный вид: натянуть на подрамник (плотнику – ещё 300), почистить и пройтись по холсту рукой мастера, потом покрыть кракелюрным лаком и состарить. При нас обложил расстеленный  на полу холст уксусным компрессом, и мы уехали домой.
Господи, ну почему я не умею сказать «НЕТ»?

2 августа 1979 г.
Подходя к дому, застал на углу у Марьинского мосторга колоритную картинку: милиционер остановил «Запорожец» Юры Киселёва, свернувшего под «кирпич», и лишился дара речи: ни одного стекла, ни одной фары, ни тем паче габаритных огней. А Юра, распахнув ржавую дверь, кричал на всю улицу:  «Эй ты, ментяра, забери меня! И составь акт: пусть мне стёкла поставят, фары сделают!.. Не можешь? Ну и пошёл на хер!..». Милиционер уже был сам не рад, что связался со скандальным инвалидом – умолял его уехать хоть куда...
Вечером Киселёв на своей тележке заехал ко мне – предложил заработать: надо привести в порядок памятник Евпаторийскому десанту в Саках.  Оказалось, когда  его делали в 70-м – привезли отлитые фрагменты и свалили на берегу – забыли о привязке к местности, и лишь на стадии готовности обнаружили, что смонтировали его не той стороной:  матросы не выходили из моря на дорогу, а уходили в волны.  За десять лет памятник одряхлел, и кое-как нашли деньги, чтобы забетонировать площадку заново. Конечно, 40 тыс. руб. на пятерых – хорошие деньги, но из меня разнорабочий никакой  А Смогул согласился – посадил его во дворе в Киселёвский тарантас и помахал вслед обоим.

3 сентября 1979 г.
Смогул вернулся из Коктебеля: после того, как две недели калымил под Саками, а потом поехали к Юре Киселёву в его Киселёвку, где вокруг дома на горе, как обычно, стояли лагерем хиппи. Денег Смогул не привёз (сказал, что их бригаду кинули), но возвратился загорелым и возмужавшим. А у Юры начались большие неприятности – местные власти спохватились, что имеют дело с натуральным самостроем, и, науськанные борцами с лохматыми «цветами жизни», решили   снести киселёвскую коммуну. Может, это и случайность, только почему-то все неприятности начались у Киселёва сразу после того, как он в прошлом году связался с борцами  за права человека.

23 сентября 1979 г.
Наконец завершилась начавшаяся в мае эпопея с картиной Снайдерса. Бред начался сразу же. Через два дня Смогул позвонил в жутком раздрае:  оказалось, копиист мешал красочный слой вместе с лаком, и попытка его смыть окончилась тем, что Снайдерс... потёк. Реставратор взялся восстановить полотно, но уже за   три штуки, и для этого ему нужен качественный слайд с раскладкой по цвету. За который (сделанный в музее с оригинала) мой друг-фотограф взял 500 рублей.
В августе я участвовал в приёмке сделанной работы. Снайдерс смотрелся как новенький, но состарен был добротно. Оставалось это подтвердить.
Осенний ветер дул нам в спины, и что такое «парусить», мы со Смогулом узнали в реале – от Сретенки до Волхонки пронеслись по бульварам за треть часа, а на Пушке у Пампуша мент перекрыл движение по Тверской, поскольку в подземный переход мы со Снайдерсом не прошли.
Из ГМИИ (где мы так же встали у низкой боковой двери) к нам вышел ехидный эксперт-очкарик и, шмыгая носом, сказал, что за два куска сделает заключение, будто это копия середины ХIХ века, но лишь после того, как аромат нашатыря чуть выветрится. Договорились оставить картину за колоннадой. Потому Смогулу две недели пришлось ходить в музей как на работу – охраняющим картину ментам требовалось платить по десятке в сутки, а менялись они каждый день.
В день расплаты Смогул обнаружил, что стоимость его полотна перевалила за десять кусков. Как раз жене заплатили за выгодный заказ пять тысяч, которые  ушли по Смогуловой расписке, а Блох сказал, что ему три косых без надобности, но копия Снайдерса ему столь удалась, что готов оставить её у себя даром. Так и поступили. Ну, да – гешефт дело рисковое...
Подозреваю, что теперь, оказываясь в ГМИИ и проходя мимо Снайдерса, – мне всегда будет мерещиться, будто от картины до сих пор несёт нашатырём.

16 марта 1980 г.
Всё время, что хожу к Смогулу, периодически вижу у него милого Колю Ш. – умного, холёного и хорошо одетого, часто водящего сюда дорогих девиц, всегда разных. Собрать о нём информацию не составило труда: будто бы микробиолог, сделал хорошую карьеру, два года работал в Тунисе, но вдруг подал заявление на выезд и всё пошло прахом – отовсюду уволен, потерял семью и уже несколько лет  на чемоданах – проел машину и дачу, мыкается по чужим углам, числится пожарным в Театре Моссовета, а летом зарабатывает шабашкой – плотничает, печки и камины мастерит (руками с безукоризненным маникюром – самое оно). Театральные друзья рассказывают: два раза в неделю дежурит – надевает каску, пожарную робу и за кулисами травит политические анекдоты. Действительно, на классического «отъезжанта» не похож – они рэнглеровские джинсовые костюмы  из «Берёзки» каждую неделю не меняют, но это  мои придирки: Смогулова жена любые стильные одёжки достаёт, пол-Москвы одевает в «фирмУ».
Что не нравится – Колина отличная осведомлённость: знает всех, кто бывает у   меня в гостях, подначивает: отчего бы тебе не привести своих друзей к нам, не объединить компании? А теперь вдруг стал являться ко мне домой – две недели назад в три часа ночи постучался на ночлег (у Смогула-де спать негде), но я дал  ему «пятёрку» на такси и выпроводил на мороз, а вчера выгнать не получилось – попросился посидеть на кухне до утра, пока метро не откроется, и я сжалился.  После чего Коля безошибочно утянул с полок десяток самиздатских книжек и до рассвета читал Амальрика и Галича. Уходя сказал, что у меня плохой ксерокс – серый фон лезет, а у него есть роскошный копир – двусторонний и без счётчика, так что обращайся, любой листаж откатаем за ночь. Ну-ну.

9 июля 1980 г.
Вторую неделю по вечерам отбиваюсь от Смогула – его жена отбыла на курорт, и оставшийся без надзора Санечка вошёл в пике – гужуется ночи напролёт, при этом явно провернув удачную сделку: деньги у него сыпятся из всех карманов.
Когда Смогул выпимши, он одолевает всех классическим русским вопросом: ты меня уважаешь? Не настолько, чтобы вытирать его пьяные слёзы и сопли.

17 июля 1980 г.
Смогуловская жена Людмила вернулась с юга, обнаружила стеклянного от водки супруга и пропажу оставленных в секретере денег (на авто копила, говорит, две с половиной тысячи было), и третий день колошматит Санечку всем, что под руку подвернётся, преимущественно сковородником. Смогул сначала пробовал врать – сказал, что все деньги в долг раздал (и мне тоже, не то пятьсот, не то тысячу), но Людмила учинила очную ставку и за враньё добавила мужу отдельно...
В общем, бард Саша Смогул в нашем доме больше не живёт.

1 августа 1980 г.
Юра Поляков привёз мне из Венгрии трубку (и всех членов своего комсомольского бюро отоварил такими же, с одного конвейера, – не иначе, их там на табачную фабрику водили). Даря, не сдержался – отчитал за цирк с гробом Серебряковой: «Не оправдали доверия, морды, – ничего серьёзного доверить нельзя!» 
А ещё – передал привет...  от Коли Ш.: они в поездке славно скорешились – туда и обратно в одном купе, всю дорогу пили, и в Будапеште Коля от Юрчика ни на шаг не отходил...
Я сначала  собственным ушам не поверил: невыездной наш Коля Ш. – в стае с Тяжельниковым и комитетчиками? – да быть не может! Но ведь факт: может. Сразу поднялся к смогуловской Люде, там и Светка Дмоховская сидела. Спросил у них, давно ли Ш. видели? – В мае, говорят, заходил попрощаться – на Валдай с шабашниками на всё лето уехал, печки класть. – А не мог он в это время в Венгрии оказаться? – Если бы оказался, хохочут, так уже давным-давно по Вене бы гулял – там же граница совсем прозрачная!..   

4 августа 1980 г.
Когда первая оторопь прошла, окружение Смогула всё же решило разобраться с Колей Ш. Сразу вспомнили, что появился он вскоре после эмиграции во Францию прежнего Людмилиного мужа и приходил постоянно. Всегда первым приносил самые жгучие новости, обо всём судил безоглядно смело, не выбирая выражений,  легко доставал любую запрещённую литературу,  имел доступ к  надёжному и качественному ксероксу – много раз тиражировал нужные книжки.
Однако если он и впрямь такую кучу народа засветил, почему тогда никого не забирали? Но за что было сажать?  За анекдоты про кремлёвских геронтофилов – полстраны  изолировать нужно. За ксерокопии АРДИСовского Набокова или за сборничек  матерных частушек – ещё смешнее, ведь не листовки НТСовские, с призывом к свержению  советского  строя.  Правда, здесь ещё часто бывал Юра Киселёв, но после изоляции Сахарова  органам не до защиты прав инвалидов...
И весь этот длинный и нудный разговор упёрся в одно – если Коля действительно чекист, пасший нашего комсомольского пиита Полякова в Венгрии, то зачем было ему передавать привет мне, известному болтуну?  А у меня нет иного объяснения,  кроме того, что Ш. таким образом со всеми нами попрощался – либо вся Смогуловская компания стала ИМ не интересна, либо Колю просто перебросили на другой, более серьёзный участок.

9 марта 1981 г.
В ночь с 4-го на 5-е марта в Коктебеле разгромили Киселёвку. Дом, который Юра построил своими руками, с учётом всех удобств для житья и работы инвалида, перестал существовать. Как рассказали соседи, накануне их обходили странные люди в штатском – просили продать им керосин. А в три часа ночи Юрина студия вспыхнула сразу с нескольких сторон. При этом, когда приехали пожарные, они  первым делом раскатали крышу и взялись разбивать стены и фундамент баграми и кувалдами. То есть уже понятно, что второй раз отстроиться возле мыса Хамелеон Киселёву не дадут. И даже то, что ООН объявила 1981-й годом инвалидов, Юре не поможет...

17 марта 1981 г.
На Таганке сбились с ног – ищут Смогула. Санечка выступил в своём амплуа: заявился в театр, рассказал, как Высоцкий умирал чуть ли не у него  на руках, а перед смертью завещал ему высоко нести знамя авторской песни и проч.  Короче, нёс обычную свою лабуду. Поразительно, но ему поверили (после смерти ВВ Таганка до сих пор в коме, а «друзья» Высоцкого плодятся, как кролики), даже устроили Смогула в театр рабочим сцены, но он сразу пошёл требовать аванс, и его в тот же день уволили. Еще месяц–два Санечка торчал за кулисами, назанимал у всех денег и... пропал. Теперь артисты, светлые души, всерьёз обеспокоились: уж не случилось ли с ним чего? Единственное, что мог сказать  Вене Борисовичу, – посоветовал забыть и о Смогуле, и о своих деньгах.
Озадаченный Смеховым, подумал: вдруг с нашим бардом и взаправду что-то случилось. Сел на телефон и через полчаса получил полную информацию: у Смогула всё тип-топ – живёт в своей комнатке на Чистых прудах, увешал стены портретами Высоцкого, таскает к себе доверчивых на слёзные байки пацанов, а те его поят, за воспоминания про Володю под гитарные переборы.

15 октября 1999 г.
Встретил Нику после курсов и поехали в ЦДЛ, посидели в нижнем буфете, где меня всегда одолевает приступ ностальгии  (ко всему там между столиков тенью бродил Саша Смогул, пьяный настолько, что меня вообще не заметил). Потом погуляли по Патрикам к Маяку – до Пушки (...)

4 июля 2005 г.
Галина Погожева в Центре "Русское зарубежье"...
...Сто лет не был на поэтических читках. Когда друзья зазывали послушать стихи поэта Н., – уверяли, что очень интересный и перспективный (в 30 с лишним лет – ?). Хватило меня ровно на пять минут – ушёл, едва дослушав первое стихотворение...
...А Саша Смогул всё такой же: получает в Германии пенсию, как сын потерпевших от оккупантов, на неё и живёт, катаясь туда-сюда. Удивительный человек!

11 октября 2010 г.
Вечер Бахыта Кенжеева в ночном клубе "Марсель" на Краснопролетарской. Меня ресторанная обстановка к слушанью стихов не очень располагает, к тому же за столиком оказался с Аней Гедымин и Сашей Смогулом, насевшим  на меня с претензией, что до сих пор не подарил ему книжку (пришлось отдать экземпляр, который принёс вовсе не ему). Когда стало вконец тоскливо, сбежал и Аню с собой утащил (не хотелось в этот вечер оставаться одному, к тому же девушку давно не фотографировал).

1 января 2015 г.
В Новогоднюю ночь умер Саша Смогул.
Старый год не отпускает – продолжает собирать свою дань.  Вчера Саша проводил его, выпил за Новый и тихо лёг спать,  а в 2015-м уже не проснулся...
Теперь будут у наших друзей третьи поминки в новогоднюю ночь – в ряд за Юрой Гусинским  и  Дениской Новиковым.
Я знал его как Сашу Симона (Мурадов он по фамилии жены,  а Смогул – псевдоним, взятый в 1965-м из симпатии к СМОГу), несколько лет  мы соседствовали в одном доме напротив Марьинского мосторга и вскоре собирались отметить 40-летие знакомства, однако наши желания  вечно не совпадают с нашими возможностями.
Саша был ярким человеком: врун, болтун и хохотун – это про него. И стихи, которые  он сочинял на ходу  (именно  сочинял – п и с а т ь   их  не умел)  и пел под свою гитару – это Смогул,  которого знали многие.  В день, когда мы познакомились и Саша пришёл  в мой дом уже подшофе и с гитарой,  он спел эту песенку – до сих пор, через четыре десятка лет помню:

                * * *
                За стенкой хрюкал поросёнок – должно быть, хвостиком вилял,
                и этим хрюканьем, спросонок, меня чертовский умилял.

                Я жил в деревне – полный смысла,  что наконец обрёл себя:
                рыдал над словом "коромысло"  и ликовал над отрубя...

                По вечерам, надравшись пьяным,  верша засолкой огурцов,
                я разъяснял односельчанам   законы дедов и отцов.

                Но одного не разумею:   как?  из чего?  с которых сил
                из местечкового еврея   махровый вырос русофил?

19 июня 2017 г.
Днём отправился на Савёловский рынок за картриджем для принтера. Поглядывая на сулящую близкий дождик тучу, сел на улице Образцова в полупустой 84-й автобус, прошёл к задней двери. И тут меня вдруг окликнул... Саша Смогул – как живой, сидел через два ряда в своей клетчатой курточке и кепочке с бубочкой, поблескивая очёчками на сизом носу:
     – Старичок, какая встреча! А я как раз к тебе в гости хочу – выпьем, как раньше, песенки попоём!..
Хотел сказать Санечке, что в гости звать его не стану – он же умер в новогоднюю ночь на 2015-й, и я сам в ближайшее время к нему не собираюсь. Но тут автобус как раз остановился, и я вышел. Ущипнул себя – не сплю.
ЗЫ:
на обратном пути зайдя в церковь, поставил свечечку за упокой души Саши Симона, то бишь Мурадова-Смогула, который хоть и был еврей-нехристь, однако православный крест на груди вытатуировал.

21 ноября 2017 г.
«Хальт!», «Хенде хох!» и «Гитлер, капут!» – эти слова в моей стране всегда будут понятны без перевода.
Вспомнил фотографию: немецкий солдат щиплет курицу на фоне смоленской избы – из семейного альбома барда Саши Симона-Смогула, который двадцать последних лет прожил между Москвой и Гамбургом, где получал весьма приличную пенсию. Солдат был тестем Саши, а пенсия – от немецких властей – как еврею, пострадавшему от Второй мировой. (...)

22 сентября 2018 г.
Наконец собрался с духом: сделал в Википедии страницу Саши Смогула (Симона-Мурадова).  Собственно, ещё не готовую справку, а только её черновик. Поскольку все, кто дружил и общался со Смогулом, знают, что был он врун, болтун и хохотун, и половину своей бурной жизни Саша просто придумал. Теперь нужно, чтобы всё его близкое окружение проверило и дополнило эту инфу: вспомнили, известно ли  хоть что-то достоверное о его родителях, про его немецкую жену и сына, живущих в Германии, вообще всё, что может быть важно. Увы, Мурадова совсем ничего не помнит, даже фамилию Сашиной матери, а третья жена Клавдия как раз уехала в Германию по приглашению  первой... Боюсь, как бы биография Смогула вообще не затрещала по шву.


ФОТО:  Саша Смогул и Евг. Рейн в Центре русского зарубежья / Москва, 4 июля 2005 г.
© Georgi Yelin
https://fotki.yandex.ru/users/merihlyund-yelin/

-----