Глава 6

 Прошел почти месяц, с тех пор, как юный странник впервые перешел границу королевства Тагал. Фабрицио сдержал свое слово и до сих пор там оставался, сделавшись фаворитом и вторым доверенным лицом Этельберты после Майи. Королева щедро наградила его за то решение, хотя деньги юноша не принимал, говоря, что презирает их - они хранились в специальном ларце у казначея. Прочие придворные, конечно же, понимали причину такого расположения Этельберты к страннику, но не имели ничего против, позволяя своей правительнице поступать так, как она сочтет нужным.
 Иными словами, можно было сказать, что теперь жизнь обоих влюбленных вполне наладилась, однако они и не могли представить того, что будет их ждать в скором времени.

 Близился день первой годовщины вступления Этельберты на престол. Разумеется, по такому случаю полагалось устроить грандиозное торжество, гораздо более яркое и продолжительное, нежели все предыдущие. Однако, вместе с подготовкой к нему, королева успевала устраивать и мелкие праздники, отмечая то очередной день рождения кого-то из своих приближенных, то самостоятельно придуманное событие.
 Вообще, надо отметить, что Этельберта все-таки отчасти послушалась совета Майи и перестала тратить слишком много денег и сил на пиры и балы, что позволило хотя бы немного улучшить работоспособность крестьян и ремесленников, которые наконец перестали несколько дней подряд отходить после гуляний. Но годовщина ее коронации могла снова вернуть все на круги своя, еще более страшные.
 Старые девы и немногочисленные "святоши" королевства уже давно шушукались между собой о том, что грядет. Но большинство населения не обращало на них внимания: те, кто боготворил Этельберту, были уверены в том, что она самая лучшая правительница на свете. И в какой-то степени они были правы: королева не вела войн, не взымала бессмысленные налоги - деньги на праздники ей все давали добровольно, - не устраивала, подобно своей матери, систему слежки и шпионажа. Одним словом, месяцы ее правления казались беспечным и сладким сном, когда все двигалось само по себе, а дни сменяли друг друга, точно партнеры в танце.
 За несколько дней до заветной даты Этельберта как всегда устроила небольшой праздник, где продемонстрировала, что, помимо танцев, может еще петь и играть на арфе, после чего вновь закружилась в паре с неизменным Фабрицио. Теперь юноша уже привык к подобному и перестал стесняться, однако его удивило то, что после окончания танца Этельберта увела его в угол комнаты и там, приблизив свое лицо к нему, прошептала:
 - Сейчас мы с тобой пойдем туда, где ты еще не был, я покажу тебе самую запретную комнату моего дворца.
 Ее голос звучал завораживающе, а глаза горели от нетерпения. Фабрицио принял приглашение и ответил:
 - С вами я пойду куда угодно.
 Улыбнувшись, Этельберта коснулась кончиком пальца своих губ, а затем прижала его к губам юноши. Через мгновение она вновь упорхнула в зал, чтобы объявить об окончании мероприятия.
 
 * * *

 Когда гости разошлись, молодая королева с хитрой улыбкой взяла Фабрицио за руку и повела его по коридору первого этажа, недалеко от тронного зала. Остановившись возле небольшой двери из черного дерева, буквально вделанной в стену, она сказала:
 - Вот, это и есть главный вход туда, второй находится в потайной части тронного зала.
 Открыв дверь старинным изогнутым ключом, Этельберта поманила за собой юношу. Войдя внутрь, Фабрицио не сразу поверил, что все еще находится во дворце: по своему мрачному и скудному виду эта комната больше напоминала монашескую келью, где царили лишь темные цвета. Даже пламя свечей здесь казалось зеленовато-холодным и внушало тревогу.
 - Нравится? - насмешливым тоном спросила Этельберта. - Не знаешь, что это за место? Это кабинет моей матери, он остался в том же виде, каким был при ней. Вон там на стене висит ее любимый портрет.
 Посмотрев в указанную сторону, Фабрицио увидел еще одно изображение Ираиды, не сильно отличающееся от портрета в общей зале: такое же лишенное и тени улыбки лицо, такие же пронзительные недобрые глаза.
 - Да, она не менялась с годами, и в тридцать лет, и в пятьдесят была такой же, только волосы к старости окончательно потеряли цвет. - пояснила королева. - Уверена, мамочка до сих пор не может простить мне восхождения на трон, даже будучи на Том свете...
 Несмотря на то, что образ Ираиды не вызывал у Фабрицио нежных чувств, он не одобрил такие насмешливые слова ее дочери. Но возражать Этельберте не стал.
 - Госпожа, а зачем мы сейчас здесь? - тихо спросил он.
 - Не догадываешься? - губы королевы вновь коварно растянулись. - Совсем-совсем? Ничего, сейчас поймешь.

 С этими словами она подошла совсем близко к юноше и нежно провела рукой по его лицу. Поддавшись какому-то неясному порыву, Фабрицио припал своими губами к ее и с трудом от них оторвался спустя секунд двадцать.
 - Я знала, что ты сможешь. - торжествующе прошептала Этельберта. - Давай же прямо здесь устроим урок моей чопорной матушке, проучим ее ханжество показное раз и навсегда! Сейчас!
 Неуверенно касаясь рукой пышных волос королевы, Фабрицио с усилием проговорил, но очень мягко:
 - Я не знаю, что делать.
 - Ты уже это делаешь. - успокоила его Этельберта.

 * * *

 Не прошло и часа, как они оба с криками радости и какого-то почти детского восторга прыгали и бегали по мрачному кабинету, смеясь и кружась в безумном вальсе.
 - Да, мама, вот так мы тебе отомстили, да! - кричала Этельберта, глядя на потрет покойной королевы. - Смотри же, мы счастливо предавались любви в твоем священном месте, куда ты никому не позволяла заходить. Так что же ты ждешь? Давай же, приди и прогони нас, вытолкай прочь своей тростью! Что, не получается? Ах, да, я совсем забыла, ты же теперь мертва, лежишь в мраморной гробнице, а твоя трость давно обратилась в пыль... Что скажешь? Разве я не права? Впрочем, ты и сказать-то теперь ничего не можешь, старая карга! Можешь лишь смотреть на нас с картин и кусать локти с досады, больше ничего! Ха-ха-ха!
 Дико смеясь, Этельберта принялась откровенно издеваться перед портретом матери: показывать ей язык, нос и другие неприличные жесты. А затем, схватив за руки Фабрицио, она подвела его к окну, откуда можно было увидеть дальнюю часть сада, где находился последней приют Ираиды.
 - Видишь, я специально разместила ее гроб там, недалеко от любимой комнаты дворца... Пускай же теперь она видит, что я собираюсь сделать с ее святыней!
 Еще громче расхохотавшись, Этельберта принялась немилосердно крушить скудную мебель кабинета и стоящие там на полках книги. Многие вещи она просто начала выкидывать в окно, предварительно изорвав или разбив их, а на стенах жирно написала чернилами: "Здесь была Этель". Немногочисленные украшения своей матери, хранящие в черной шкатулке, она тоже растоптала и выбросила, вскричав при этом:
 - Так что, ты до сих пор молча терпишь мои бесчинства? Давай же, приходи и пристыди меня, как ты всегда любила! Не можешь? Вернись из мира мертвых сюда, не позже чем послезавтра, и преподай мне последний урок! Явись в тронный зал после ужина, и не опаздывай! Слышишь! Приди, я буду тебя ждать! Ха-ха-ха-ха!

 Последний хохот обезумевшей от вседозволенности королевы напугал Фабрицио, подойдя к окну, он поспешно закрыл его со словами:
 - Не стоит все-таки так шутить с умершими, особенно с такими как ваша мать.
 Но Этельберту было уже не остановить.
 - А что, что она мне теперь сделает? Я уже год почти сижу на троне и правлю как хочу, без ее указки. Она мертва, ее нет больше здесь. И поэтому клянусь, если вдруг каким-то образом моя мать услышит мои слова и внемлит им, я сделаю так, как она скажет. Но этого никогда не случится, понимаешь? Ни-ког-да!
 Внезапно окно с грохотом открылось, и оттуда повеяло холодом. Королева умолкла, но, подойдя ближе, ничего не заметила и решила, что это просто был резкий порыв ветра. Закрыв его как следует, они с Фабрицио покинули оскверненный кабинет Ираиды, не увидев, что через всю ее надгробную скульптуру прошла глубокая трещина...