След на земле Кн. 2, ч. 3, гл. 56. Партийно-полити

Глава 56. Партийно-политическая работа
(сокращенная версия романа)

1
       Шёл январь 1945 года. Зарывшись в землю на восточном берегу Вислы, одной из крупных рек западной Европы, 774 стрелковый полк под командованием полковника Пугачева ожидал большого наступления. Да и пора уж. Начиная с августа 1944 года, когда был освобожден литовский город Вилкавишкис, полк практически боевых действий не вёл. Тридцать дней ушло только на марши к новым местам дислокации. Столько же на строительство оборонительных укреплений, траншей, блиндажей, дотов и дзотов. Остальное время на подготовку людей к боевым действиям и отработку приемов наступательного боя и форсирования водных преград. Но продолжительное стояние на одном месте, а точнее сидение в грязных окопах, траншеях и блиндажах утомляло всех.
       Активно готовились к большому наступлению на Висле и полковые политработники. Для боевого настроя людей и поддержания в них преданности Родине и своему народу они уходили в подразделения с раннего утра и проводили там почти все свое время. Конечно, они получали инструкции и информационные материалы от вышестоящего командования и готовились к занятиям, но основная работа велась среди бойцов и командиров в подразделениях. Важно было ни на минуту допускать равнодушия или послабления, а то и умиротворения из-за того, что война катилась к концу.
       Пример дезертирства показал, насколько эта работа была важна. «Где недоработал ты, - говорил начальник политотдела дивизии, - там за тебя сработает враг». Поэтому урок с беглецами ни для кого не прошёл даром. Всем политработникам и командирам досталось «на орехи» по мере возрастания званий и должностей, но больше всех досталось комсоргу полка, старшему лейтенанту Никишину. Почти все беглецы были комсомольского возраста, хотя и не были в рядах союзной молодежи, а значит, к ним должно было быть повышенное внимание со стороны воспитателей, к коим и относились политработники.
       Теперь Егор уяснил для себя твердо: нужно постоянно быть в гуще бойцов и командиров, постоянно вникать в их отношение к службе и неустанно влиять на морально-волевые качества. Он продолжал искать и пробовать различные методы воздействия и воспитания у бойцов высоких патриотических качеств и боевого духа. В преддверии большого наступления важно было подготовить бойцов к самоотверженности и исключить малейшее проявление трусости или сомнения в успехе. Он убедился, что монотонное чтение лекций и семинаров для больших аудиторий воспринимается бойцами уныло, обыденно, и, наоборот, беседы с мелкими группами из трёх-четырех человек, а ещё лучше индивидуальные беседы задевают сознание и душевные струны гораздо сильнее.
       Он как-то завел разговор о чувстве мести у бойцов. Хорошее или плохое это чувство на войне? Война ведь многим нанесла урон, и большинство потеряли на этой войне своих близких. Егор стал спрашивать конкретно каждого из пяти человек собравшихся на перекур: «за что тот мстит фашистам?»
       Вроде бы всем было понятно за что мстить, но когда вопрос задается тебе лично, то из глубины души возникают именно твои впечатления и кошмары.
       Крупный здоровяк, внешне спокойный и добродушный, украинец Гаповда, когда Егор задал ему этот вопрос, преобразился и напрягся. От его благодушия следа не осталось. 
       - Да, як же за що? Они же, изверги, усю мою семью сгубили, - он побагровел и сжал кулаки. – Да я их, гадов…, на куски рвать буду. Скорее бы уже в бой.
       - А у тебя, рядовой Берилко, тоже семья погибла? -  спросил Егор соседа Гаповды. – У тебя тоже личные счеты?
       - Своей семьёй я ещё не обзавелся, товарищ старший лейтенант, но счет к этим сволочам имею. Я буду мстить за тех ребятишек и их матерей, которых мы видели под Минском, за тех сваленных в колодец земляков, которых мы доставали, когда проходили по Беларуси, за сожженные села и города. Как же после этого с ними обращаться? Целовать что ли? Пусть мой автомат их пулями расцелует.
       Молодой боец Замшин, высокий и стройный, на этот вопрос показал на свою изуродованную шрамами половину лица.
       - Я был первым красавцем у себя в городе, а они сделали меня уродом, от которого все бабы уже шарахаются. По их милости уже третий год гнию в окопах вместо того, чтобы заниматься любимым делом и любимыми женщинами. Дурацкий вопрос вы задали, товарищ старший лейтенант. Душу тревожите. У меня руки до этих гадов чешутся.
       - Вопрос не дурацкий, а вполне резонный, Замшин. Мне с вами завтра тоже в бой идти и я хочу знать, готовы ли вы сражаться, хочу быть уверен, что вы не струсите и не сбежите с поля боя, как недавние дезертиры, - жестко сказал Егор, задетый словами бойца. А про себя подумал, что раз сейчас так реагируют, значит и в бою злее будут.
       - Сравнили тоже, - злился и Замшин. – Мы, хлопцы бывалые, а те зеленые.
       - В бою все равны. И успех боя будет зависеть от того, как мы вместе будем идти в атаку. Дружно и смело, значит, сломим врага, а если с оглядкой и колебанием, то…
       - Да какое колебание? Увижу кто колебается, сам тогда за....
       Егору показалось,  что, стоявший рядом солдат Лопушков, слушает беседу отстранено, безучастно.
       - Что ты скажешь, Лопушков? За что ты будешь мстить немцам?
       Тот пожал плечами и скромно улыбнулся.
       - Я, товарищ старший лейтенант из Сибири родом. Отец перед войной помер. Братьев у меня нет. Мать и сестры в колхозе работают. Из всей семьи я один воюю. Сам попросился. Ранений тоже не получил.
       - Выходит, тебе не за что фашистам мстить? – спросил словоохотливый сержант Муха.
       - Выходит. Но на меня можете положиться, - словно спохватился молодой солдат, что его слова воспримут как трусость. – Я сам попросился на войну. Добровольцем.  И своих товарищей не подведу. Дезертиром не стану.
       - А почему ты пошел добровольцем? – задал вопрос Егор. – Что заставило тебя принять такое решение?
       Лопушков на какой-то момент замолчал, обдумывая вопрос.
       - Совесть. Совесть заставила меня принять такое решение. В табеле по стрельбе у меня были одни пятерки, а я коров пасу. Стыдно было. Меня все общество на фронт провожало. Наказ дали, чтобы я без Победы домой не возвращался. Хотя я за все время службы ещё толком и не был в бою. Но клянусь, что не подведу. Не струшу. Вот увидите.
       - Я верю тебе, Лопушков, - сказал Егор. – Но предстоит трудная битва здесь, на Висле. Зато если мы прорвем эту оборону, то дальше они побегут без остановки. Есть такая пословица: «Если за гриву не удержался, то за хвост и вовсе не удержишься». Так вот фашисты сейчас с трудом держатся за хвост своей удачи. Нам только поднажать и они вовсе её потеряют.
       - Да, мы им тут все ребра пересчитаем, товарищ старший лейтенант, - встрял в разговор рядовой Дерун. – Я на той неделе возвращался из госпиталя и видел, сколько танков подтянули к передовой. Видимо, не видимо. Нам никто не простит, если мы немцев здесь не одолеем.
       - А я прикинул, что если на этой неделе начнем наступление, то к концу января до Берлина доберемся, - поделился своими расчетами сержант Муха. – А к 8 марта уже и дома будем. Я своей бабе обещал, что добуду ей на 23 февраля Победу, а на 8 марта подарю себя вернувшегося. Не могу же я её обманывать. Поторопили бы вы, товарищ старший лейтенант, наших командиров, что наверху. Пора бы уже начинать. А то засиделись, как перезрелые бабы в девках.
       - Ладно, потороплю, - поддержал шутку сержанта Егор.
       Вернувшись вечером в свой блиндаж, и не застав своих собратьев по ППР Егор обрадовался. Он засел за конспект завтрашних занятий. Ему понравился метод дискуссии с бойцами, и считал его перспективным в поднятии боевого настроя. Он ещё раз перечитал конспект, в котором акцент делал на героические примеры однополчан: младшего лейтенанта Гуся, сержанта Мухи, рядовых Хлыстова и Пирожкова. Он поправил концовку, которая теперь звучала так: «Не посрамим героев нашего полка. Приумножим их боевую славу. Дадим пример нашим потомкам, как нужно любить и защищать свою Родину от врагов разных мастей».  Так ему нравилось больше. Мысленно перенесся в завтрашний день, в то, как будет рассказывать о подвигах однополчан, о которых слышал или был свидетелем. Потом вдруг вспомнил бои за Пятиизбянку на берегу Дона, драку с фрицами у хутора Кривая Музга, как сам ходил в разведку в тыл к немцам за речку Тиберда, как чудом спасся от расстрела.
       В землянку шумно вошли агитатор капитан Олейников и парторг капитан Ратушный. Впрочем, шум в основном исходил от последнего. Парторг был в хорошем расположении духа  и от того словоохотлив.
       - Ну как прошел день, капитан? – он всегда называл своих соратников-соседей по званию.
       - Нормально. Был сегодня у артиллеристов. Четырежды, в каждой батарее прочитал лекцию о руководящей роли партии в Великой Отечественной войне. Слушали внимательно, и, думаю, остались довольны, - с неким равнодушием или усталостью ответил Олейников.
       - Молодец. Какие работы Ленина – Сталина использовал в этой лекции?
       Агитатор иронично улыбнулся, но так, чтобы не заметил парторг.
       - «Детская болезнь левизны в коммунизме».
       - И всё?
       - Почему всё? Ещё «Шаг вперед – два шага назад», - продолжал врать агитатор, - работу Ленина «О кооперации», и эту… «Империализм и эмпириокритицизм».
       - Молодец, капитан. А ты, комсомол, чем занимался?
       - Я весь день потратил на беседы с бойцами.
       - И на какую тему?
       - На разные темы. По ситуации. И сводку Совинформбюро довел, и статьи из газет о героических буднях, и…, кстати, живой разговор получился при вопросе: за что они мстят фашистам? Бойцы проявили завидный патриотизм, ненависть к врагу  и готовность быстрее идти в бой, - снова зажегся азартом Егор.
       - Какие работы Ленина – Сталина использовал в этих беседах?
       «Идиот, - подумал про себя Егор. – Ну, какие работы Ленина – Сталина можно использовать в коротких беседах с бойцами перед предстоящим сражением?»  Но ответил, чтобы парторг отстал.
       - Я приводил выдержки из работы Сталина «О национальном вопросе». Ведь в нашем полку люди разных национальностей, а им нужно решать общую задачу.
       - Правильно сделал, - одобрил Ратушный. – А еще, какие работы были использованы в беседах?
       - Еще рассказал о работе Сталина «Головокружение от успехов».
       - Это о той, что была напечатана в «Правде» еще в 1930 году?
       - Так точно. В полку большинство бойцов из колхозников. Им эта тема понятна и вопросов задают много, соврал Егор, беря пример с агитатора.
       Парторг Ратушный похмурел. Веселое выражение лица стерлось.
       - Завтра пойдешь в роты и будешь читать лекцию о роли партии большевиков в Великой Отечественной войне, - начальственным тоном приказал он.
       - Но с этой же лекцией выступает наш уважаемый агитатор. Зачем же мне у него хлеб отбивать, - попытался пошутить Егор.
       - Хм, верно. Ну, тогда выступишь с лекцией о преимуществах социалистического строя над капиталистическим.
       - А может мне, все-таки продолжить беседы на тему: «За что мы мстим фашистам?» У меня и конспект подготовлен, и бойцы на неё живо реагируют. Перед предстоящим наступлением она более актуальна и поднимает в солдатах боевой дух, - возразил комсорг.
       - Делай, как я тебе сказал, - грубо осадил его Ратушный. – Эту тему нам рекомендовали в политотделе дивизии, а самодеятельностью заниматься нечего.
       Сидящий за спиной парторга капитан Олейников иронично улыбнулся и стал подавать Егору знаки, чтобы тот не спорил. Дескать, бесполезно. Но Егор не хотел сдаваться.
       - Разрешите вопрос, товарищ капитан, - начал он уставным образом.
       - Валяй, - разрешил парторг.
       - Мне не понятно, с какой стати ты, капитан, нами командуешь? У нас есть общий папа. Это командир полка полковник Пугачев. У нас, полковых политработников, есть общая мама. Это замполит полка майор Горностаев. Именно он дает нам установку, как вести политмассовую работу в подразделениях, утверждает наши планы работы и занятий. Вот в дивизии, когда рекомендовали лекцию о преимуществах социализма над капитализмом говорили, что она необходима для мирных жителей освобожденной Польши. Для них она актуальна. Для наших солдат она сейчас ни к чему. Те из них, кто постарше, успели пожить и при капитализме, и при социализме, поэтому слушают её без интереса и восторга. Видимо, сопоставляя эти периоды жизни, не очень-то рады преимуществам.
       Капитан Ратушный стал багроветь от такой отповеди юнца. Он-то на десять лет старше этого комсорга. И должностью старше, и званием. Не в его правилах терпеть возражения от сопляков.
       - Во-первых, я парторг полка. Главный представитель нашей партии большевиков. И я никому не позволю отходить от линии партии в полку. Даже твоей маме, майору Горностаеву. И, во-вторых…, - Ратушный неожиданно сменил тональность на более мягкую. – Ты у нас комсорг полка, а комсомол, как известно, является первым помощником партии и приводным ремнем для несоюзной молодежи. Поэтому ты будешь делать то, что велит тебе партия, то бишь я. И, в-третьих…, я смотрю, ты стал «кардыбачиться», старший лейтенант. Что, метишь на мое место? Не выйдет, понял? И, в-четвертых…, по твоему высказыванию, я понял, что ты сам не согласен с преимуществами социалистического строя над капиталистическим. Не так ли?
       - Не так. Я-то, как раз согласен. Я при капитализме не жил. Меня тогда на свете не было. Я верю всему, что мне говорят лекторы. Я имел в виду пожилых колхозников, которые рассказывали, что в первые три года жутко голодали, а у многих из них умерло немало родственников и соседей, - Егор чувствовал, что разговор может иметь для него неприятности.
       - То были происки врагов, и они за это наказаны, - буркнул парторг и вышел из землянки, набивая табаком трубку. Разговор оборвался, но напряжение от него осталось.
       - Зря ты с ним связался, - пожурил Егора капитан Олейников. – Это же Ратушный. Он тебе этого не простит. Будь готов.
       - А что я такого обидного сказал?
       - Ну, об умерших с голода колхозниках не следовало говорить. Он в своем Аркадакском районе был одним из первых председателей колхоза. И от его правления умерли с голоду почти сорок процентов населения деревни. Ему об этом не хотелось бы вспоминать. Понятно, что он теперь ненавидит тех, кто хоть косвенно напоминает ему об этом. Берегись, комсомол.
       - Но ведь это неправильно, в канун крупного наступления пичкать бойцов лекциями, которые в данный момент бесполезны. Затрагивая эту тему, патриотизм не поднимешь. Сейчас нужно обострить ненависть к врагу, а не дискутировать, что лучше.
       В землянку вбежал ординарец Вася.
       - Хотите хохму? Разведчики приволокли с того берега Вислы бабу в немецкой форме, в звании оберлейтенанта.
       - Ну и что с того? – спросил Егор, не понимая смысла хохмы.
       - Как, что? На том берегу против нас стоят бабские батальоны. Чуете?
       Егор почуял. Это же благодатный материал для беседы с бойцами. Самолюбие наших воинов не должно позволить проиграть битву бабам.
       - А ты не врешь, Вася? – усмехнулся Олейников.
       - Сходите в штаб, сами убедитесь. Красивая стерва.

2
       - Товарищ майор, старший лейтенант Никишин по вашему приказанию прибыл, - доложил Егор замполиту полка, гадая за чем тот его вызвал с самого утра.
       Майор Горностаев предложил Егору сесть и задумчиво посмотрел на комсорга, словно гадая с чего начать разговор.
       - Вчера поздно вечером у меня был капитан Ратушный. Говорил, что ты Никишин игнорируешь его замечания. Вот уже вторую неделю обсуждаешь в подразделениях одну и ту же неактуальную перед наступлением лекцию о преимуществах социалистического строя над капиталистическим. Он предлагал тебе проводить беседы на тему мести врагу, развивать у бойцов ненависть к фашистам, но тебе он оказывается «не указ». Как ты это объяснишь?
       - Товарищ майор, прошу вас на эту тему пригласить для беседы капитана Олейникова. Он был свидетелем нашего разговора. Именно капитан Ратушный принуждал меня к лекциям о преимуществах социалистического строя. Я же отстаивал свою точку зрения, что в данный момент перед предстоящим наступлением эта тема не актуальна. Можете узнать у бойцов третьей роты, с которыми я уже работал по теме: «За что мы мстим врагу?» У меня и конспект по этой теме готов. Но парторг, настаивал именно на своей теме, требуя от меня, как комсорга, подчинения ему. Не могу понять, зачем ему понадобилось так бессовестно врать?
       - Хорошо, я это выясню. Вы свободны.
       Егор был в шоке. Такого оговора он никак не ожидал. Встретив капитана Олейникова, с возмущением и обидой поведал ему о подлости Ратушного.
       - А я тебя предупреждал. Раз пошел против парторга, жди неприятностей. Это ещё пока цветочки. Думаю, будут и ягодки.
       - Но зачем было переворачивать наш спор с ног на голову? Он же свои слова выдал за мои, а мои за свои, - сетовал Егор.
       - У Ратушного куриные мозги. Он бы плел интриги по-искуснее, если бы соображал. Но в данном случае лепит то, что первым приходит в голову. Он слышал в дивизии, что рекомендовали на территории Польши разъяснять местному населению о преимуществах социализма, вот это в его башке и засело. Теперь он везде эту тему и сует, к делу и не к делу. А тут, услышав от тебя, что перед наступлением важнее разбудить ненависть к врагу и поднять боевой дух, сообразил, что выгодно выдать эту тему о мести за свою, показать себя думающим, - улыбаясь, разъяснял агитатор.
       - Но ведь это не честно.
       - Не возмущайся. Возьми себя в руки. Забудь. Не лезь перед ним на рожон. То, что ты считаешь подлым, для него это нормально. Он человек поклёпов и клеветы.
       Вечером майор Горностаев снова вызвал к себе Егора.
       - Я проверил твои слова по жалобе парторга. Ты оказался прав. У бойцов от твоей беседы самые положительные отзывы. Считаю, что сейчас эта тематика должна стать важной в работе всех политработников. Завтра я соберу всех на совещание, и ты расскажешь о своей методике воспитания ненависти к врагу и поднятии боевого духа. У меня всё.
       Егор повеселел.
       - А разрешите ещё один вопрос, раз я уже у вас? Хотел посоветоваться.
       - Слушаю.
       - В полку сейчас добрая половина бойцов комсомольского возраста, но в комсомоле состоит только четвертая часть. Еще не все хотят состоять в нашей организации, хотя колеблющихся довольно много. Нужны какие-то другие формы воздействия. Завтра мы принимаем в комсомол 74 человека. Хотелось бы придать этому моменту вручения комсомольских билетов и значков больше торжественности. Было бы неплохо провести это мероприятие перед полковым знаменем, как при приеме в члены нашей партии.
       - А что, это хорошая идея. Пойдем к командиру полка и попросим у него разрешения взять знамя для этого мероприятия. Думаю, он не откажет.
       В блиндаже командира полка был образцовый порядок. Чувствовалась женская рука. У дальней глухой стенки стояла настоящая широкая кровать, застеленная настоящим пуховым стеганым одеялом, с настоящими перовыми подушками. За столом фабричной работы у крохотного оконца стоял полковник Пугачев в расстегнутой гимнастерке без ремня. Егор никогда не видел командира полка в таком виде. Он напомнил ему арестанта на гауптвахте. У маленького сто лика напротив, сидела Марина и колдовала у радиоприемника, пытаясь настроить его на нужную ей волну. Она по-прежнему была красива, и Егор с трудом отвел глаза от её профиля.
       - Слушаю вас, товарищи офицеры, - полковник стал приводить себя в порядок.
       - Старший лейтенант просит у вас разрешения взять полковое знамя для торжественности мероприятия по приему бойцов полка в комсомол с вручением комсомольских билетов и значков. Я считаю, идею комсорга полезной и одобряю, - доложил замполит.
       - Почему бы нет. Только нам нужно будет с этим мероприятием поторопиться. Завтра во второй половине дня будем выдвигаться на исходные позиции…, - полковник хотел ещё что-то сказать, но осекся, видимо посчитав, что не стоит всего говорить при комсорге. Егору от обиды кровь ударила в голову. Выходило, что он не достоин доверия, хотя и так было понятно, что если завтра выдвигаются на исходные позиции, то значит уже ночью или послезавтра на рассвете начнется это долгожданное наступление.
       С утра была дана команда политработникам всех подразделений, подготовить молодых воинов к торжественному вручению комсомольских билетов и значков у штабной землянки. В одиннадцать часов наружу было вынесено полковое знамя и закреплено на подставке на лобном месте. Перед ним в две шеренги были построены молодые комсомольцы. Духовой оркестр заиграл туш. Майор Горностаев открыл митинг. Он говорил об особой роли молодых воинов в этой продолжительной кровавой войне, которая подходила к концу и положить ей конец были призваны именно они. Он выразил надежду, что в предстоящем бою они проявят доблесть и отвагу, оправдают высокое звание комсомольцев. Потом выступал комсорг Никишин, напомнив о героях-комсомольцах полка, являвшихся для товарищей примером мужества, и тоже выразил надежду, что молодые комсомольцы пополнят ряды героев полка, приблизят общую Победу над фашистской Германией.
       Молодые комсомольцы выходили к знамени, где им вручались, как высокие награды комсомольские билеты и давали клятву, что будут достойно нести честь комсомольца и самоотверженно сражаться с врагом. Первый из комсомольцев, давших такую клятву, рядовой Берилко из Белорусии преклонил перед знаменем колено и поцеловал край полотна.
       Этот жест разом подхватили остальные комсомольцы и каждый, кто получал комсомольский билет со значком, давали клятву и коленопреклонно целовали знамя полка. Оркестр каждого приветствовал бравурными аккордами. Мероприятие затянулось чуть дольше намеченного срока. Пора было закругляться, но….
       Торжественность момента тронула многих присутствовавших на церемонии товарищей и наставников молодых комсомольцев. Из их рядов тоже стали выходить воины, даже пожилого возраста, давать клятву на верность Родине и бесстрашно биться с врагом. Одним из них был сержант Муха, который даже проронил слезу со словами: «Клянусь не посрамить тебя, боевое знамя. Пронесем тебя с Победой по самому фашистскому логову, Берлину. Отольются, фашистской сволочи, слезы наших матерей, детей и стариков».
       В рядах собравшихся грянуло раскатистое «Ур-ра-а-а». К полковой землянке подходило все больше и больше народа. Из своей землянки появились командир полка и начальник штаба. Узнав по какой причине возник боевой клич, приказал всех построить перед знаменем. Потом в присутствии всех тоже поцеловал знамя и поклялся перед солдатами и офицерами выполнить поставленную перед полком боевую задачу, прорвать эту усиленную оборону противника на Висле и в этом же месяце ступить на территорию врага.
       Следом за командиром полка клятвы стали давать и другие офицеры полкового командования.
       - А где у нас начальник связи капитан Ногтев? – спросил у стоявших рядом офицеров замполит. – Что-то я его не вижу.
       Стараясь услужить старшему по должности и званию, капитан Ратушный опрометью кинулся искать своего земляка. Он знал его с детства, поскольку жили в одной деревне. Какое-то предчувствие толкнуло Егора через минуту последовать за ним к землянке полкового связиста. Ему тоже хотелось, чтобы каждый офицер поклялся перед знаменем на верность Родине и странно, что начальник связи отсутствовал на таком мероприятии.

3
       Егор застал в землянке начальника связи полка двух вцепившихся друг в друга офицеров, готовых порвать соперника. Они наносили друг другу ожесточенные удары и были на волосок, чтобы не схватиться за пистолеты, висящие на ремнях.
       - На выход шагом марш! – громко скомандовал Егор. Когда-то, в монастыре,  эта команда привела людей в норму.
       И на этот раз команда подействовала на обоих дерущихся. Они расцепились, пытаясь отдышаться.
       - Будешь свидетелем, - взвизгнул парторг и выбежал из землянки с кровоточащей губой.
       Капитан Ногтев с порванным воротом гимнастерки рухнул на скамейку, и, обхватив голову руками, в голос заплакал. Егор заметил, что капитан был немного пьян.
       - В чем дело, капитан? - строго спросил его Егор.
       - Б…дь! Я тут на фронте проливаю кровь за Родину, за народ, а оказывается, за этих паршивых комуняк. Они там, в тылу, в моей деревне уморили голодом моего отца. Да, где же справедливость?
       - Успокойтесь. Расскажите толком что произошло.
       - Ну, слушай, комсомол, - капитан Ногтев поднял на Егора покрасневшие мутные глаза. – В колхоз мою семью вогнали насильно в декабре 1929 года. Под угрозой разорения и ареста. Наш первый председатель колхоза, которого ты имеешь возможность ежедневно лицезреть, эта пакостная тварь Ратушный в1932 году, выслуживаясь перед начальством, ради сраной похвалы в свой адрес и продвижения во власти, вывез из колхоза весь хлеб в государственные закрома. Он обрек на вымирание десятки семей колхозников, которые год ломали спины на полях. А до этого мой отец в августе этого года за то, что выгреб из сеялки после посевной озимых две горсти зерна, был посажен на восемь лет. Моя мать и трое детей,  двое братьев и сестра зимой в начале тридцать третьего года умерли от голода. Я чудом выжил. Меня забрала тетка. Отец вернулся из лагеря в 1940, отсидев от звонка до звонка. Я к тому времени учился в военном училище. Удивляюсь, что меня приняли в него. Так вот, когда отец вернулся, председателем колхоза был уже брат этого упыря, младший Ратушный. Федька к тому времени все-таки выслужился до секретаря райкома партии. Неграмотный, но как-то пробился наверх. Хотя и брат его был немногим умнее. Так вот этот второй Ратушный в прошлом году заподозрил отца в краже колхозных арбузов. Как же, он же уже сидел за воровство. И хотя доказательств никаких не имел, но все-таки посадил отца в колхозный амбар под арест. Продержал его в нем пятеро суток без воды и еды. Представляете, пять суток, - Ногтев показал растопыренную кисть руки. – Кто может столько прожить без пищи и воды? Он, сука, уморил моего отца. А я тут воюю, чтобы им жилось хорошо. Этим комунякам-убийцам. Я убил не одну сотню фашистов, а нужно было только пару Ратушных пристрелить, чтобы людям жить стало легче.
       - Успокойся, капитан. Вытри сопли и не говори больше никому подобных слов. Не одному тебе от них хреново. Нужно сначала закончить войну и уничтожить фашизм. На сегодняшний день он наш главный враг. А с липовыми коммунистами, приспособленцами мы после победы разберемся. Ты меня понял?
       - Понял, комсомол. Понял, - махнул рукой Ногтев, показывая свое безразличие.
       - Давай теперь иди к штабу полка. Там весь личный состав клянется на верность Родине перед знаменем. Ты тоже должен дать клятву.
       - Зачем мне нужна такая Родина если всю мою семью загубили под корень не фашисты, а свои русские подлецы-комуняки? Уходи комсорг. Вижу, человек ты не плохой, но сейчас лучше уходи. Я очень жалею, что не пристрелил этого бывшего секретаря райкома. Все равно ведь придется отвечать по большому счету. Так хоть не зря было бы. Уходи комсорг. Ненавижу вас, коммунистов.
       Через час после того как торжественное мероприятие закончилось Егора вызвал к себе уполномоченный особого отдела полка старший лейтенант Задумин. Он понял, почему его вызывает контрразведчик. Уходя от начальника связи полка капитана Ногтева, он видел, как в его землянку направились караульные. Значит, арестовали капитана.
       - Ну, рассказывай, комсорг, что тебе известно о стычке парторга капитана Ратушного и капитана Ногтева?
       - Когда я вошел, я увидел их обнимающимися. Подумал, что целуются. Они же земляки. Я им скомандовал: «Отставить, на выход шагом марш!» Подействовало. Они расцепились. Тогда по их виду я понял, что они не целовались, а дрались. Капитан Ногтев был пьян и плакал. Должно быть ему здорово досталось. Ведь наш парторг по комплекции здоровее. Ну, и после этого капитан Ратушный выбежал из землянки. Всё.
       - Точно все? Капитан Ратушный утверждает, что ты видел, как он, парторг, пытался вырвать из рук у Ногтева пистолет, из которого тот собирался его убить, - прищурившись, посмотрел контрразведчик в глаза Егора.
       - Не было этого. Даю тебе честное партийное слово. Ратушный тебе соврал. Ему вообще верить нельзя. Он всегда врет, особенно, если человек, против которого он говорит, ему неприятен. Причем зло врет, чтобы опорочить. Что он еще рассказал о Ногтеве?
       - Говорил, что знает Ногтева с детских лет. Что его семья всегда была против Советской власти. Что отец нашего начальника связи был посажен в тюрьму за воровство колхозного зерна, - Задумин закурил, продолжая наблюдать за реакцией Егора.
       - А он не сказал, что в это время он, Ратушный, был председателем этого колхоза и своим руководством лишил колхозников зерна, отчего почти пол-деревни вымерло от голода, в том числе и семья капитана Ногтева? Потом, уйдя на повышение секретарем райкома партии, посадил в председательское кресло своего младшего брата, а тот в свою очередь из личной неприязни обвинил вышедшего из тюрьмы отца Ногтева в воровстве, посадил под арест и пять суток не кормил и не поил человека, из-за чего тот умер.
       - Нет, этого Ратушный мне не говорил. А ты-то, откуда знаешь?
       - Неважно. Главное, что знаю. Но это не сложно проверить, если вам кажется все это неправдой.
       - Почему же? Я вполне допускаю, что подобное могло быть. В нашей практике и похлеще бывали истории, - спокойно говорил Задумин. – Но бывшие ошибки Ратушного не дают основания для ненависти здесь на фронте, где каждый Советский человек должен защищать своего товарища, чтобы одолеть общего врага.
       - Это так, конечно. Но я говорю о том, что капитан Ратушный не проявляет подобных качеств, а иногда провоцирует людей на лишние эмоции. А главное он лжет, оговаривает и пишет кляузы даже на вышестоящих командиров. Он может обвинить любого в том, чего тот не делал, и приписать ему враждебность  Советской власти. Он почти в каждом порядочном человеке видит врага, если тот с ним в чем-то не согласен. Не удивлюсь, если и на меня он напишет клевету с обвинениями в измене.
       - Ну, и правильно, что не удивляешься. Он уже тебя обвинил. И если бы не помощник начальника политотдела по комсомольской работе дивизии майор Захаров, который вступился за тебя перед начальником политотдела и моим руководством, то сидеть бы тебе, комсорг, сейчас в кутузке или, ещё хуже, покоиться на дне воронки от снаряда. С подозреваемыми в измене Родине у нас не очень-то чикаются. Время не то. Подозреваемого сейчас легче расстрелять или посадить, чем следить за ним и ждать, когда он проявит себя с вредной стороны, - контрразведчик, щурясь от дыма папиросы, хитро улыбнулся.
       Егору эта улыбка не понравилась, но он слышал, что Задумин мужик не подлый.
       - А с Ногтевым теперь что будет? – спросил он.
       - Ничего хорошего. Да он и сам  в чем-то виноват. Он давно уже на крючке у нашей спецслужбы. Нет к нему доверия. Ему теперь вряд ли кто поможет. Надоел он всем, если честно. Один геморрой от него. Не первый раз на него доклады поступают о неблагонадежности. Даже про то, что он ярый враг Советской власти. А некоторые утверждают, что он настоящий герой. Не знаешь, кому и верить. Он ведь с марта по август 1943 года был на оккупированной немцами территории. Чем он там занимался, одному Богу известно. Он, конечно, утверждает, что партизанил, даже руководил партизанским отрядом, но его отряд ни в каких официальных документах не значится. Он утверждает, что за боевые заслуги был награжден орденом боевого «Красного Знамени», а тогдашний уполномоченный контрразведки 685 полка майор Шапиро в оставленных своему приемнику документах настораживает о неблагонадежности и просит установить постоянное наблюдение за ним. Вот и вынуждены изолировать этого Ногтева, чтобы не рисковать. Но все решения принимаются на верху, а мне приходится эти решения исполнять. Как говорит мое начальство: «лучше перебдеть, чем не добдеть».
       - Странная логика, товарищ старший лейтенант, - задумчиво произнес Егор. - Получается любой человек для вас «проблема», которая напрягает. Неужели, трудно проверить то, о чем говорит сам человек. Неужели трудно проверить действительно ли он партизанил. Не один же он был в отряде. Люди в той местности, бойцы из его окружения могут все это подтвердить.
       - Хм, не так все просто, комсорг. Сейчас продолжается война. Есть мы, кто воюет с фашизмом, есть наш враг, который ведет изощренную борьбу против нас, а есть и те, кто «и вашим, и нашим». Вот и попробуй найти истину в том, кто и что говорит. Если по горячим следам разобраться не удалось, то потом это будет возможно только после войны и то, с поправкой на время и потерю очевидцев. Сейчас можно верить только документам. Кстати о документах. Немцы, засылая к нам своих агентов, готовят такие документы, что комар носа не подточит.
       На этом допрос Егора закончился. Он возвращался к себе в землянку в удрученном состоянии. Он размышлял над словами «особиста». Выходило, что человек, для наших политических и партийных органов нужен только тогда, когда должен отбивать атаки противника и ковать победу ценой своей жизни. В остальном, он «тьфу», соринка, не заслуживающая времени и напряжения усилий. Его могут уничтожить даже без всякой причины, чтобы не создавал проблем. Вспомнил слова, что и сам мог оказаться на месте Ногтева. Представил себя на минуту арестованным, со связанными за спиной руками. Содрогнулся. «Ох, и сука же этот Ратушный. И как его земля носит? Хоть бы его убило при форсировании Вислы при прорыве немецкой обороны. Да ведь, такую сволочь, даже пули избегают. Да и он за чужими спинами спрячется».
       Ночью с капитана Ногтева сорвали погоны и награды, надели на него наручники и увезли в неизвестном направлении. О дальнейшей судьбе капитана Ногтева Егор узнает много лет спустя. Но об этом потом.
       Сегодняшний день заканчивался перемещением на боевые позиции у самой Вислы. Завтра предстояло форсировать её, эту свинцовую, холодную стихию. Кому-то предстоит уйти на дно, кому-то преодолеть и погибнуть уже на том берегу. Кто-то пойдет дальше освобождать польские города и села, приближаясь к фашистскому логову. Хорошо, что мы не знаем того, что нас ждет впереди. «Чему быть – того не миновать».

(полную версию романа можно прочитать в книге)