Эра Тьмы

Случись катастрофа в индийском Бхопале годом позже - и помимо Чернобыля, наш лексикон бы пополнился ещё одним топонимом, ставшим именем нарицательным, но, в отличии от первого, применительно это имя было бы не к радиационному, а к химическому поражению территории размером с небольшую европейскую страну. А взорвись реактор на чернобыльской атомной электростанции годом раньше - и будущий «золотой миллиард» со своими сателлитами не обратили бы никакого внимания на десятки тысяч облучённых славян, равно как незадолго до того не заметили десятков тысяч индусов, отравленных метилизоционатом с завода «Юнион Карбид».
Грань между Эрой Тьмы и временами, наконец-то пришедшими на смену ей, тонка - то ли несколько месяцев, то ли недель, то ли вовсе дней, в течении которых всё сложнее и сложнее становилось играть роль карикатурного шерифа, не взволнованного проблемами индейцев.

Выйти из Эры Тьмы, родившись там - не в укор и не в ущерб себе. Все мы - оттуда. А ущербны те, кому во тьме остаться захотелось.
Тьма. Сумрак. Нулевая видимость, закрытые от тщетности чего-либо глаза, занавешенные границы - государственные ли, дозволенного ли, осязаемого ли. Занавесы железные, занавесы бамбуковые, тряпочные маркизеты и пластиковые жалюзи - кто во что горазд.
Шенгенское соглашение пока ещё не подписано. Между Соединёнными Штатами Америки и Канадой пока ещё нет полноценной торговли, а между Штатами и Ватиканом - полноценных дипломатических отношений.
Имперцы Великобритании пока ещё корчат из себя легатов, воюя с аргентинцами за необитаемые острова у побережья Антарктиды, ездя на машинах без ремней безопасности и летая на самолёте сквозь дым извергающегося индонезийского вулкана - чтоб потом кое-как дотянуть до аэропорта и посадить там самолёт с горящими двигателями и повреждённой обшивкой. В нескольких советских школах тем временем ученики собирают игрушки для детей бастующих английских шахтёров. Роман-антиутопия Джорджа Оруэлла хоть и не был пророческим, но процентов десять оттуда сбылось-таки.
Западная Германия пока ещё эксплуатирует последние деревянные вышки для радиовещания, а в развлекательном журнале печатает дневники Гитлера, позже разоблачённые как фальшивку: никаких дневников фюрер не вёл.
Светловолосые нидерландские школьницы в модных узких чёрных брюках, только-только придуманных смелым роттердамским дизайнером и рекомендованных в качестве школьной формы, возвращаются домой с занятий и не подозревают, что их страна вот уже триста тридцать лет как воюет с далёкими островами Силли. На островах льётся кровь, при невыясненных обстоятельствах падает и разбивается вертолёт «Сикорский S-61» с двумя десятками человек на борту.
Грузовое судно «Хайян Си» пока ещё регулярно берёт на борт тонны токсичных отходов и отправляется из филадельфийского порта в страны третьего мира на разгрузку. Капитан пока ещё не знает, что очередной рейс обернётся полуторагодовыми скитаниями по морям в поисках каких-нибудь нищих и отсталых стран, согласных утилизировать у себя смертоносный груз.
Компьютерные вирусы уже появились, но типичный оператор ЭВМ пока ещё знает о них и о борьбе с ними не больше, чем, к примеру, типичный напыщенный медик «галантного» XVIII века знал об онкологиях. Был вот когда-то давно человек - и не становилось его, от чего бы он мог за считанные месяцы зачахнуть и помереть - никто не догадывался, точно так же и компьютер мог быть - да и сплыть, по никому не понятной причине никогда больше не запускаясь, «Наверное, его информацией перенагрузили и где-то диодную сборку по нагрузке пробило!» Информацию пока ещё хранят на пятидюймовых дискетах из гибкой чёрной синтетики, за пару лет хранения превращающейся в нечто липкое, аморфное и расползающееся на лохмотья - с закономерной гибелью всех данных на ней. Уже изобретены, но пока ещё не популярны лазерные диски - далеко не каждый шлягер на компакт-диск записан, песни Битлов, к слову, выйдут на дисках лишь через несколько лет.
Большинство музыкантов, собирающихся покорять хит-парады, пока ещё не считают нужным использовать синтезатор. А у тех, кто всё-таки использует, чувствуется какой-то потаённый страх перед ним и какая-то робость в касаниях его клавиш, не боялись синтезатора в те годы лишь те, кто играл пост-панк. По какому-то странному совпадению синтезаторный звук у диско-коллективов стал намного бодрее и смелее после... аварии на Чернобыльской АЭС, всю музыку в стиле евродиско можно смело поделить на «до» и «после».
Телевизионные игровые приставки пока ещё производились такими мутными компаниями, как «Мэттел Электроникс», «Атари», «Магнавокс» и «Колеко»: их инженерная мысль в своём полёте так и не поднялась выше картриджей с лабиринтами стальных перемычек вместо электронных компонентов, игры, как правило, портировались с аркадных автоматов, стоящих в холлах торговых центров и кинотеатров, спрос на них был очень низок и круг их любителей был очень узок - разработчик из «Атари» или «Колеко», какой-нибудь Кларкс или Донохью, носящий соломенную шляпу и ездящий на старом универсале «Меркурий Колони Парк» с широкими фанерными молдингами на дверях, как будто бы нарочно делал игру как можно заунывнее и мрачнее, подбирая пару-тройку самых грязных оттенков на палитре из двенадцати или шестнадцати доступных цветов и сооружая из огромных пикселей что-нибудь понесуразнее. Тьма уходящей эры, перед тем, как рассеяться, поглощала в себе тонны не проданных картриджей для приставок «Атари», вывозимых на грузовиках в пустыню то ли штата Невады, то ли Аризоны, то ли Нью-Мексико: под покровом ночи картриджи закапывались в укромном месте, известном лишь совету директоров и пяти запуганным до полусмерти водителям. А винили в тогдашнем кризисе игровой индустрии кого угодно и что угодно, кроме самих себя и своего скудоумия.
Само телевидение пока ещё кажется чем-то непоколебимым и могущественным, а мог ли хоть кто-нибудь из телезрителей американского Чикаго представить себе, как однажды на полторы минуты, показавшиеся вечностью, с экранов исчезнет картинка привычной телепередачи и вместо неё появится странное видео с человеком в маске!.. И ведь так и не нашли того, кто сигналы двух чикагских каналов на полторы минуты перехватил.
А концептуалиста, раньше других разглядевшего всю мерзость классицизма и облившего серной кислотой картину Рембрандта «Даная» в Эрмитаже, пока ещё считают психически больным, причём обследовать его у профессионального психиатра нужным не сочли.
Эра Тьмы.

* * *

В детстве, ещё не разбираясь во всех тонкостях смены эр и эпох, Черепан Мечиславович всё же прочувствовал, что грядут глобальные перемены во всём, и уже в третьей четверти первого класса отказался от многих своих детских предубеждений.
В частности, старшие ребята со двора учили Черепана, что нельзя ни на кого доносить взрослым. Даже на лохов распоследних нельзя - не по-пацански это. Но стоило ему прийти с улицы домой, как его тут же посещали мысли, что стукачество постыдно лишь среди правильных пацанов и лишь на взаимоотношения между ними распространяются различные дворовые табу и западло, всякая же шваль - вроде отличников, примерных или гиперопекаемых - вне закона и поступать с ними можно как угодно, без оглядки на «это гадко», «это низко», «это подло» или «так только полный отморозок поступит». Особенно юный Мечиславович ненавидел тех, кто учился на одни пятёрки, посещал музыкальную школу и ни разу не был в видеосалоне, где крутили американские кинобоевики. Одной девчонке из класса, надменно проигнорировавшей открытие того видеосалона, учащейся на отлично, не состригающей свою совершено архаичную косу, отросшую едва ли не до пояса, и уже вскоре после поступления в школу умеющей наглаживать и крахмалить кружевные воротники на своей школьной форме, он кулаком разбил нос на большой перемене.
«Девочек бить нельзя!» - убеждения, дошедшие из мрачной глубины десятилетий и веков, гнойными занозами сидели в головах родившихся у Полярного круга детей точно так же, как и за океаном, в солнечных калифорниях и силиконовых долинах, взрослых кенов ольсенов из «IBM» и биллов гейтсов из «Microsoft» долго терзали не менее гнойные сомнения в том, что кому-то понадобится держать персональный компьютер у себя дома и что оперативной памяти в 640 килобайт для него может быть недостаточно. «Мальчики спят одни!» - ещё с дошкольного возраста Черепан, несмотря на возражения родителей, нередко звал к себе в кровать свою собаку Лейку, наполовину лайку и наполовину бульдога, и спал в обнимку с ней. «Парни не плачут!» - классе в третьем, кажется, было пролито немало слёз из-за Лейки, попавшей под машину и чудом выжившей. «Настоящий мужчина должен!» - и?..
Чуть ли не единственным из всего класса Черепан с нетерпением ждал дня, когда его согласно графику назначали дежурным по классу. Выгоняя гулять в коридор одноклассницу, дежурящую в паре с ним, он для виду махал куцым веником, отряхивал от меловой пыли тряпку и выжидал, когда все выйдут в коридор и как можно подальше от двери разбегутся, оставив его наедине с самим собой: из портфеля одного отличника, которого всему классу вечно в пример ставили, планировалось безо всяких свидетелей вытащить железный пенал, разбить этим пеналом оконное стекло в аудитории, а потом пойти в учительскую и сказать там злющему завучу, что примерный пятёрочник ни с того ни с сего съехал с катушек, пеналом своим кидается и окна бьёт. К тому же от кого-то из одноклассников Черепан слышал, что на того ботаника дома родители орут благим матом из-за каждой случайной четвёрки и из-за каждого слова, сочтённого дерзким, они за ремень хватаются, из-за разбитого окна такие, наверное, вообще покалечат своего сына - Черепану на радость... Но планам так и не суждено было сбыться: во время всех дежурств либо в классе кто-нибудь оставался - причём не из тех друзей, которым доверять можно было, либо за дверью, никогда не закрывающейся, целые толпы школьников мельтешили.
Досада потом все оставшиеся школьные годы - расчудесные, не правда ли - преследовала. В старших классах, по переезду из родного северного городка в Москву, Мечиславовичу в новой московской школе попалась учительница истории, женщина бальзаковского возраста: по меньшей мере треть урока она жаловалась, какая у неё низкая зарплата, добавляла, что любит свой предмет на грани фанатизма и поэтому никогда не бросит преподавать, в день, когда зарплату ей выплачивали, этому уже весь урок целиком посвящался, а потом её каждый раз видели на барахолке у метро, где она скупала целый баул кофт и босоножек. И вот, в один из таких дней, случай представился: между двумя уроками истории в классной комнате, где на высоком учительском столе маняще чернела необъятная дерматиновая сумка исторички, внезапно не осталось никого, кроме Черепана, в ту же минуту он извлёк из сумки пачку денег, которую, даже не разглядывая и не пересчитывая, поспешно сунул в рюкзак одноклассника, идущего на серебряную медаль и время от времени побеждающего на общегородских олимпиадах по английскому языку.
И снова облом, несмотря на сорванный урок, на директора, грозящего вызвать милицию, на вывернутые карманы, на вытряхнутые из сумок на парты школьные принадлежности и на найденную-таки в рюкзаке будущего серебряного медалиста учительскую получку. Мало того, что историчка сразу же распознала подставу - «Алёше кто-то нагадить захотел, сам он не мог так сделать, он в шестом классе такие сочинения о рыцарях писал!..» - так ещё и все одноклассники до самого выпускного вечера шушукались на переменах о том, что «...В нашем классе крыса завелась!», а как минимум двое человек сразу же заподозрили в случившемся Черепана.
Но Черепан Мечиславович не был бы Черепаном Мечиславовичем, если бы упал духом: ненавидеть отличников, с годами иногда мутирующих в карьеристов и выскочек, Черепан продолжал и спустя годы после окончания школы - благо рабочих мест он немало сменил, а на каждом месте хотя бы кто-нибудь такой да был. И если подвести какого-нибудь мастера на все руки под монастырь впридачу с уголовной статьёй или спровоцировать несчастный случай, в ходе которого спец-краснодипломник по своей же вине инвалидом останется, Мечиславовичу ещё ни разу не удавалось, то напакостить по мелочам - запросто.
Правда, душа всё же требовало чего-то большего, чем иглы от старой швейной машинки, забитые молотком в силовой кабель, или медная стружка, засыпанная в недра сварочного генератора через воронку из газеты: материальный ущерб - лишь средство, цель же - раздавить и растоптать человечишку. Только как бы?
На очередном своём рабочем месте - стройплощадке у станции метро, постепенно становящейся двухэтажным торговым центром - Черепан Мечиславович решил выследить, когда его коллега, пятидесятилетний Поликарпович, решит что-нибудь украсть, и сразу же сдать Поликарповича охранникам: кое-кого, пойманного на воровстве, уже увольняли, не выплачивая зарплату за последний месяц, кого-то даже избивали резиновыми дубинками из-за нового многожильного кабеля, обмотанного вокруг туловища, может, и резкому на язык Поликарповичу дубинкой по хребту достанется, Черепан уже представлял себе, как позлорадствует вслух, глядя на это, только вот не приглядывалось коллеге ничего, что бы можно было с работы домой унести.   

- ...Давай уже переключим эту мутату! - в полумраке строительной бытовки молодой каменщик Степон Масон, зная, что снова будет одёрнут коллегой Поликарповичем, снова и снова тянулся к кнопке под мерцающим пятнистым прямоугольником телеэкрана - На другом канале матч повторяют, финальный, Лига УЕФА, «Реал Мадрид» со счётом два-один делает фашистов каких-то, «Байер Газенваген»...
Телевизор «Sharp» без задней крышки и с заземлённым на стену блоком питания транслировал российский сериал с незамысловатым сюжетом: оказавшись на обочине жизни, бывшая фотомодель с горя устраивается на рынок продавщицей свежемороженой рыбы, вскоре на рынок зачем-то заезжает молодой олигарх и...
- Свой телек из дома принеси сюда и смотри на нём чё хошь! - папиросным дымом изо рта пятидесятилетнего строителя дыхнуло в спину Степону - Ты один тут, что-ли, работаешь?
Ругань Поликарповича слышалась и на улице - там, где на строительных лесах, отодвинув в сторону кадушки с растворами и выпачканный в краске инструмент, восседали штукатур Тоха и разнорабочий Черепан. Первый увлечённо слушал, а второй рассказывал о сюжете не так давно вышедшей видеоигры: жил да был детектив из полиции, боролся с наркомафией, наводнившей весь Нью-Йорк новым наркотиком «Валькирия», и бандиты из мести всю семью того детектива убили, в общем - стоящая игруха, на новом компьютере Черепана пойдёт, наверное, в день зарплаты нужно на рынок за диском съездить.
- Чисто про нашу Москву игра - резюмировал Мечиславович - Меня вообще прут такие игры: вроде бы америкосы делают и про свою Америку, в каких-то из них Нью-Йорк с небоскрёбами, в каких-то Техас с каньонами и кактусами, а по самой сути так присмотришься - всё про нас! Наркота, война, гранатомёты, безысходняк полный, маньяки и психи! Ещё на «Сеге» таких игрух куча было - «Мортал Комбат Ультимэйт», где как будто в Москве на Арбате и в метро махаешься, фаталити там чисто наши, московские, типа кому-то башку шляпой отрубаешь или позвоночник выдёргиваешь, «Зеро Толеранс» ещё был, где второй эпизод как будто в Москве начинается, сначала на крыше арбатской высотки начинаешь монстров гасить, а потом оттуда от вертолёта с пулемётом вовнутрь сваливаешь и на нижние этажи спускаешься, «Разрушитель» ещё был, по фильму со Сталлоне, может помнишь? Сначала игра про будущее, а зато на последних уровнях в канализационный город спускаешься - один в один Москва, да и самый первый уровень тоже про Москву, где по разрушенной высотке лазаешь. Саймона Феникса там гасить совсем не хотелось - я с ним полностью согласен был, а вот полицай тот тупоголовый мне не нравился, в фильме одну-единственную кору отмочил, когда в полицейском участке в сортире в три раковины насрал и штрафными квитанциями за мат подтёрся, в игре так вообще тупень тупнем был. На восьмибитке ещё первая игра про Москву была, один в один промзона со строящимся третьим транспортным кольцом - «Шаттерхэнд», правда, глючная - в конце второго уровня там на лифте вверх поднимаешься и снова на этот же лифт попадаешь. Город на всю башню отморожен, уже знаю, что скоро здесь война на улицах начнётся, может, даже боевых роботов на улицы выпустят и мясо конкретное будет, не знаю только, когда именно, так бы подготовился заранее, тебя бы предупредил, других пацанов бы предупредил, не грузились бы. Только старпёров всяких вроде Поликарповича не стал бы предупреждать, пусть дохнут, если самыми умными себя считают, можно подумать - если дожил до пятидесяти, то лучше меня жизнь знает и меня учить может?! Куда он может свой богатый жизненный опыт засунуть - я ему скажу ещё, а по-хорошему бы его подставить как-нибудь, чтоб уволили без расчёта. Пусть в колхоз свой... - Черепан смачно сплюнул, и внизу, под строительными лесами, слюна вляпалась в каменистую землю тёмной кляксой - ...Валит из Москвы и там понты свои колотит! А кстати, чего это он там опять развонялся на всю бытовку?
- Стандартный его загон - Тоха пожал плечами - Родаки его в детстве мутузили за всё про всё, отбивную котлету делали из него и теперь закусило вот: что ж это за несправедливость за такая, почему это у меня детства не было, а других было, а за то, что оно у вас было, как же я теперь всех вас ненавижу!.. Ущербный, короче. Степуха с Даней и с Витьком что-то боятся его, а он чувствует слабину и все свои комплексы на них...
- ...Всех этих щенков охамевших! - басом Поликарповича всё громче и громче гудела бытовка - С раннего детства бить надо было, да некому было! Из меня эту дурь и футбол этот выколотили, вот этот вот футбольный этот мяч проклятущий ножами порезали, за что я благодарен им, для меня старались! Почерк идеальный! Пятёрки по русскому и по математике! Человеком вырос! Не то, что эти двое! Вон, за окном, на жёрдочке сидят, птицы-канарики, мудаки... - тут последовала пауза с сухим табачным кашлем - Кха... Ка... Канареечные!
- А чё это мы должны всю эту старую быдлоту уважать?! - из того, что доносилось со стороны, Мечиславович расслышал фразу о канарейках - Нам с тобой тут помимо зарплаты не доплачивают за то, чтоб мы пенсионерам факи из-за спины не показывали и в раздевалке в рукава тулупов ихних заячьих дореволюционных не харкали, согласись же! А вообще я в компьютерные игры рублюсь, кайф ловлю, знаю, что игры эти пророческие, что всё к этому идёт и что маньяки с мутантами и роботами уже скоро здесь войну начнут, но кроме моей собаки мне больше не за кого бояться...
Несколько лет назад, после того, как умерла от старости метиска сибирской лайки, Черепан Мечиславович погоревал, погоревал и завёл себе новую собаку - метиску афганской борзой: «Жизнь не кончается, чё, и в сердце не должна быть пустота, заполнять её надо!»
- ...Афганочка моя - самая чёткая порода, как я понимать начинаю! - глаза Мечиславовича блеснули - Я собаку свою и от мутантов, и от киборгов защищать готов, если надо - брошу Москву и вместе с ней на Кольский полуостров убежим, на болота или на сопки, туда за нами сами черти не полезут, если надо - хоть автомат в руки возьму, хоть УЗИ израильский, хоть огнемёт и из него буду, как в «Фоллаутах», всяких кентавров Апдайка и радскорпионов жечь, а вот если увижу, что бабку какую-нибудь жирную из плазменной пушки подстрелили и посреди помойки подыхать бросили - тупо мимо пройду, пусть орёт сколько влезет! Не, я реально: ни грамма сожаления не испытаю, если мы свалим отсюда и будем в «Новостях» сводки с фронта смотреть, как тут на окраине Москвы трансформер из робота в танк трансформируется и по ближайшей девятиэтажке шмаляет - дыдыщь! Стена насквозь прошибается, из дыры горящие трупы пенсионеров без голов и без ног летят, горящие подушечки-думочки летят, разбитые фаянсовые слоники во все стороны разлетаются, банки из-под майонеза обрезанные со всякими геранями и бегониями в них, книженции про балет или скрипачей, пластинки Марины Журавлёвой и ВИА «Добры молодцы», лекарства стрёмные всякие от мочекаменной болезни и капли ушные нижне-зажопинского химфармзавода, на пятнадцать лет просроченные, кошелёчки бисерные крохоборские с копейками в одном кармане, пятикопеечными монетами в другом кармане, десятикопеечными монетами в третьем кармане, гы-гы-гы-гы-гы!
Засмеялись и Черепан, и Тоха: первый схватился за живот, второй нечаянно столкнул локтем вниз одну из кадушек, белый известковый раствор брызнул из сломавшейся об землю тары во все стороны.
- Ещё бы дунуть после работы, у меня дома ещё в тишь да помаленьку химочки-пяточки осталось - сказал Тоха, отсмеиваясь и откашливаясь.
- Гы-гы-гы, и ещё чтобы школьные почётные грамоты их детей и внуков летели и горели! - Мечиславович, тоже отсмеявшись, заговорил чуть поспокойнее - Их вот я ни от кого защищать не буду, пусть их всех хоть загеноцидят! Правильно же? Если строили мир без компьютерных игр и без тачек вроде «Понтиака Файербёрда», который я купить мечтаю, то пусть их и перебьют, как мамонтов в мезозое, чтоб потом через тысячи лет случайно сохранившиеся скелеты из болот выуживали и в музеях на потеху публике выставляли! Второй «Фоллаут» я много раз проходил, и первый прошёл бы, если бы диск не глючил и меня из игры не выкидывало, когда я на базе в зал с чанами токсина ФЭВ спускался, «Фоллауты» меня в этом плане многому научили, например, я уже прикидываю, как в случае атаки роботов или ещё чего мы с моей афганочкой, с тобой и с остальными пацанами сами будем прорываться, а пенсионеров как живой щит используем. Да, и ещё вариант - у машин мы бы  этими, как их, ко-бро-ла... О, вспомнил, коллаборационистами были бы, роботы по ходу будут гораздо разумнее, чем во втором «Терминаторе», зато люди стопудово будут такими же бичами, как там, так же будут крыс ловить и в разбитых телевизорах жарить, ну а мы бы помогали компьютерам уничтожать всех, кто против них восстал, и себе бы потихоньку внутренние органы механизмами и микросхемами заменяли!   

- А вы знаете, что родителям нужно все долги отдавать?
Рабочий день окончился, большинство строителей шло за Поликарповичем, уже понизившим тон разговора и не кашляющим, но всё так же поучающим молодых.
- Я в селе рос, меня вот в детстве родители лозовым прутом выпорят, высекут, а я потом на речку иду с куканом, рыбы там вот столько вот на кукан наловлю, домой принесу, пожарю и родителей к столу зову! А вот вы? Вы что для своих родителей делали? Хоть какой-то долг отдали за то, что ни вам, придуркам, жизнь подарили, растили вас?
Отдельно от всех шли штукатур Тоха Гриб, разнорабочий Черепан Мечиславович, маляр Осиевский и примкнувший к ним подмастерье Санчо-Панчо.
- Жена уже задолбала! - окончаний рабочего дня не бывало без тохиных жалоб на жену - Ей всё время кажется, что я не просто курю, а дую! У меня всё цивильно было - и сиракузы, и бужика, а ей всё равно кажется, что я дунул! То полиэтиленка от пачки ей не нравится, то фольга, то на балкон я покурить выскочу, а она мне - «Ты там дунул!», пол-пачки «Винстона лайт» распотрошила, думала, я оттуда табак вытряхиваю и коноплю запихиваю, а потом сказала, что коноплёй от моей куртки воняет! Не, вы зацените паранойю! Третий месяц куда-то свою зарплату от меня прячет, в её сумке я последний раз деньги находил, когда снег валялся и мы в дублёнках ходили, за четыреста рублей кошелёк от Армани купила, дура, а сама в нём деньги не носит, я там только мелочь нашёл и какие-то визитки грузинской ресторации в южном Бутово!
Черепан молчал, вспоминая двух своих жён: со второй он уже пару лет как был в разводе, а первая, работая проводницей в поезде «Москва - Владивосток», по глупости погибла на одном из перегонов Читинской области и того ранее.
- А меня ребёнок задолбал! - поддержал штукатура подмастерье - Капельницы покупай, таблетки покупай, бинты всякие эластичные дорогущие покупай, четыре года уже - а всё без памперсов никак! Пособие на ребёнка-инвалида - сами знаете какое, из своей зарплаты на капельницы потратиться пришлось, а тесть - жлоб, каких свет не видывал! График у нас неудобный ещё - с восьми утра, был бы хотя бы с обеда - я бы дома своим соврал, что меня с работы уволили и что хожу я каждый день не на работу, а на её поиски, может, тогда бы тесть с тёщей на горло собственным песням наступили, подумали бы, что  теперь только от них жизнь ихнего внука зависит, и наличкой бы поделились? А то дома у нас как Мамай прошёл, комп у нас - «Пентиум 166», апгрейдить некуда уже, хард для него уже с производства сняли, третий «Томб Рэйдер» не пошёл, только вот у Черепана второй «Фоллаут» просить осталось, если он его ещё не дел никуда...
- Не, не потерял, до сих пор рублюсь в него иногда - Мечиславович отвлёкся от воспоминаний о жёнах - Самая чёткая версия, фаргусовская, во втором городе наркоманы и работорговцы матерятся прикольно, и когда там детей из огнемёта сжигаешь, они не просто в лужи крови падают, а обугливаются, типа патч фанатский.
Впереди возник павильон метрополитена, слева потянулся забор стройплощадки, на которой довелось трудиться, а справа, вдоль широкой протоптанной тропы, россыпью валялся строительный мусор - битые кирпичи, дырявые вёдра, рваное тряпьё, пластиковое крошево, ржавые железки. Дождавшись, когда за спиной затихнет голос Поликарповича, пошедшего в другую сторону, и пройдут мимо двое встречных прохожих, Черепан поднял с земли большой белый пластиковый флакон из-под моющего средства: он, совершенно не приметный, не интересный прохожим и поэтому спокойно пролежавший несколько часов на людной тропе, приятно гремел засунутыми в него надфилями. Тут же, рядом, нашлась и деревянная ручка от большого напильника - поначалу, пока Черепан не додумался открутить её, украденный им из мастерской инструмент ни в какую не умещался внутри флакона, зато потом, порадовавшись своей находчивости и убедившись, что никто его не видит, Мечиславович лихо бросил открученную ручку вместе с битком набитым флаконом за забор и вернулся к работе. Перед слесарным инструментом Черепан трепетал: вспоминался подростковый возраст, дискотеки вспоминались. И если в родном городе они были так себе, то соседний городок, отстроенный в позднесоветские времена неподалёку от атомной электростанции, издавна славился продвинутыми ди-джеями и бодрым музоном, в те годы, когда Черепан учился в девятом классе, там крутили отборный евродэнс, набирающий обороты популярности - Maxx, Pharao, Magic Affair... Тогда, на танцполе, под песню U96 «Je Suis Selected» Черепана впервые в жизни обнимала за талию девчонка - на пол-головы выше его, в адидасовском спортивном костюме с фирменными «лилиями» на металлических замочках «молний», с ресницами, накрашенными губной помадой, по-видимому, и с остро заточенными надфилем передними зубами: говорят, в тех краях на случай самообороны немало девчонок так зубы точило.
- Ну не через проходную же тащить! - инструмент отправился Мечиславовичу за пазуху - А вот Поликарпович оттуда ничего не взял, я пас, пас его, ну, думаю, хоть что-то же возьми оттуда, деревенщина хитрожопая, и родокам своим любимым отнеси - избу их курную евроремонтировать, и не через забор перекидывай, а мимо проходной таракань всё, чтобы я мог тебя охране заложить! Но нет же, не берёт ничего, я уже не выдержал и сам надфили эти заметил.
Спуск в московское в метро - словно добровольное падение в Ад, где глупые ангелы не причинят никакого вреда никогда, никогда, и ветер свистит атональный мотив... Для конструктивных усовершенствований, уже много раз имевших место быть со времён «Божественной комедии» Данте, адские круги когда-нибудь соединятся изношенными и списанными эскалаторами со станций Таганско-Кранопресненской линии: «У-у-у!» - эскалатор, соглашаясь, гудит стоящими на нём людьми с землистого цвета лицами.
- Поликарпович то, оказывается, отличником в детстве был! - Мечиславович, входя в вестибюль метро, огляделся назад, туда, где остались стройплощадка, пустырь с протоптанной по нему тропой, небольшой асфальтированный пятачок и стоящий на нём древний микроавтобус «Мазда Бонго», наполовину сгоревший и без колёс - Аж плеваться хочется, когда рожу его видишь!
- Мы через пару станций пересядем - подал голос Осиевский - мы с Санчо-Панчо сегодня не с вами, сегодня мы оба думаем налево сходить. Наш общий кореш, с которым мы когда-то на другой стройке работали, сейчас до бригадира поднялся, как тусим вместе - и пивасом, и шлюхами проставляется.
- Круто, чё!
- Ну да - продолжил маляр - Больше ноет Санчо, что ребёнок-инвалид достал его, а при таком ребёнке жене изменять, чтоб не спалила - как нефиг делать! Да, это он вот может хоть к дому проститутку вызвать, выйти к ней в подъезд, зайти с ней в закуток, где мусоропровод, и шпилить её там, а у ребёнка в это время опять приступ какой-нибудь случится, жена будет вокруг ребёнка носиться, памперсы ему менять и уколы делать, запурхается, как белка в колесе, со всякими компрессами и припарками, тут уже тупо не до того, чтоб отвлекаться, из квартиры куда-то выходить и интересоваться, где и с кем муж лазает. Завидую белой завистью, мне вот от моей действительно надо шифроваться и Штирлицем быть, мобилу вот купить заставила! - из кармана маляра появился огромный «Филлипс» с монохромным дисплеем и куцей антенной - Названивает постоянно, спрашивает, что да как. Думал в нём слегка микрофон поломать, чтоб мой голос похуже слышался и чтоб окружающие звуки жена вообще не смогла разобрать, если вдруг позвонит, все помехи я бы на качество связи у «Северо-Западного GSM» сваливал, типа что-то крутят, мутят и переименовываются во что-то, недавно вот «Кока-Колой» специально залил его, но он неубиваемый же!
- И не по-православному это! - добавил штукатур - Своих детей не любить и жаловаться на них, даже если инвалидом родился! Сами видите же, какая жизнь и экология какая.
- Поживи-ка ты сам с таким ребёнком да с его памперсами и капельницами бесконечными! - буркнул подмастерье.
- Инвалидность ещё ладно - помимо жён Мечиславович вспомнил и пасынка во втором своём браке - Я когда второй раз женился, у жены уже был сын. Убогий - ну и ладно. Болезненный - ладно уж, тоже кучу денег на врачей и на лекарства угробили, комп купить не мог, а как-то раз даже с пацанами пиво не попил - срочно пришлось сына жёнушкиного в поликлинику на операцию к хирургу везти, ему там сопли какие-то из носа и из горла крючком каким-то рыболовным вытаскивали, он на весь коридор воет, а над дверью кабинета табло горит - «Тихо, идёт операция!», гы-гы-гы-гы-гы!..
Ха-ха-ха-ха-ха!..
- Га-га-га-га-га!..
- Хи-хи-хи-хи-хи!.. - смех Санчо-Панчо был самым скрипучим и истеричным, обернулось аж несколько человек, стоящих на эскалаторе чуть ниже, а их угрюмые лица стали ещё темнее.
- ...Гы-гы-гы!.. Еле дождался, пока его дооперируют там, пол-коробка спичек успел об табло «Тихо, идёт операция!» зажечь и об кушетку в коридоре затушить! Чтоб знали, гады, что не надо было с нас в регистратуре деньги вымогать и до печатей в медкарте докапываться! Когда только-только начинал с ними жить - старался как мог для них, хотел как лучше, защищал их, заступался за них, всё для них делал, но пасынок мой вместо благодарности лишь выбешивал меня, в основном этим своим... Как бы это назвать?.. Терпильством, наверное. Об него ноги вытирают - а он терпит и утирается. Врачиха наорала на него перед операцией - а он терпит, ну ты чё творишь-то - так и хочется сказать ему, ты в конце-концов пацан или как?! В школе каждая училка, нищая бюджетница, б... - Мечиславович часто матерился, говоря о школьных учителях - ...С ним как будто с мусором обращаются - а он ещё и в любимчики набивается к ней, на одноклассников ей стучит! Тёща моя, злая свинья, тёща моя коростовая попереломала внуку всех его роботов-трансформеров - а внук ей такой: «Ой, бабушка, ай, бабушка любимая, я для тебя учиться буду лучше, для тебя ни с кем дружить не буду, тебя даже сломаю всё остальное, что ты в моей комнате найти не успела!» Меня то уголовником, то наркошей, то синяком обзывал, чтоб на свою бабенцию-барбуленцию впечатление произвести, молодец, чё, возьми с полки пирожок! Пацаны, ну вы же давно уже знаете меня - я и не употребляю-то ничего, и даже ни одной судимости не имею! А мою афганскую борзую, мою шикарную афганскую борзую как он ненавидел, усыпить хотел, матом орал на неё, плошки с её кормом пинал на кухне! Ни сердца, ни совести, ни понятий пацанских, в зоне такие только петухами становятся!
Эскалатор отъезжал во тьму.

Можно смело надеяться на то, что Алигьери Данте, описывая в своей знаменитой поэме прогулку по загробному миру, не думал ни о количестве метров над или под уровнем моря, ни о направленных движениях книзу или кверху, ни о трёхмерной пространственности на протяжении всего своего пути в сопровождении римского поэта Вергилия.
Московское метро - чем не Ад из тех строк? Линий примерно столько же, сколько и кругов, одна линия, пересекающаяся со всеми остальными - кольцевая, вагонов в подъезжающем составе примерно столько же, сколько и смертных грехов: лжецы и насильники, скупердяи и расточители, сладострастники и чревоугодники, каины и голиафы, иуды и бруты одним сплошным живым потоком низвергаются в его геенну, ложь тут - прежде всего себе самому, насилие - прежде всего над самим собой, чревоугодие - терпким майонезом «Провансаль» и горьким белым грибом из Лосиноостровского лесопарка, сладострастие - видеокассетой с фильмом «Иван Васильевич меняет профессию», гнев - в удовольствие. Между станциями Беговая и Пролетарская, там, где громкоговорителями произносятся уже такие названия, как Барракудная или Китай-голод, от всех стоящих на эскалаторе пассажиров старше пятидесяти лет нестерпимо несёт нафталином, формалином, гнилыми зубами, помоями или чесноком. И что бы в прокуренном и обшарпанном вестибюле ни сыграл на хрюкающей тирольской гармошке-концертине одноглазый и безногий бомж с деревянными зубами - зазвучат мотивы реквиемов. Прохладным дыханием смерти и тлена обдают из чёрных вентиляционных шахт позеленевшие от злых двуокисей лопасти огромных скрипучих бронзовых пропеллеров.
Не хватает ли здесь таких станций, как Стигийские Болота зловонные, где казнятся гневливые? И неоновых надписей «Lassiare omne speranza» - раз уж римскими колоннами некоторые станции украсили - над всеми движущимися вниз эскалаторами?
«Выхода нет» - истёршейся красной краской, похожей на кровь, здесь написано на стеклянных дверях. В плафонах светильников, выплывающих навстречу из глубин Таганско-Краснопресненской подземки, свет натриевой дуговой лампы преломляет отражение лица пассажира в демоническую гримасу. Время идёт по-другому, единицы его измерения - другие: что же здесь могло прийти на смену эре Тьмы, если вообще приходило?
На последней остановке метропоезда сожаление одно остаётся - что отвыкнуть не успеваешь от солнечного света, обесценивающегося с каждым километром тоннеля. Что осветит он, если на поверхность подняться? Пустынную улицу с рядом блочных пяти- или девятиэтажек, под окнами которых на совершенно безобразных верёвочных сушилках трепыхаются чьи-то неопрятные простыни, протёртые до дыр полосатые полотенца, съеденные молью оренбургские пуховые шали и клетчатая рубашка - точь-в-точь такая же, как у серийного убийцы Андрея Чикатило на фотографиях, до сих пор печатающихся в «жёлтой прессе»?..
Но кто же пробудит желание приезжать на метро в такой район, заходить в подъезд такого дома и возвращаться после рабочего дня в такую квартиру?
- О, заждалась уже нас, красавица ж ты моя! - деревянная входная дверь, обитая драной дерматиновой обивкой и висящая на одной петле из трёх, со скрежетом открывалась вовнутрь однокомнатной квартиры, по мере открытия наклонялась наискось и царапала своим краем пол. По одну сторону двери рассыпался в ласковых словах соскучившийся по своей собаке Черепан Мечиславович и молча стоял его коллега Тоха Гриб, с другой стороны прыгала по всему захламленному коридору и радостно гавкала длинношёрстная и узкомордая метиска афганской борзой и питбуля, а сама дверь сгребала, словно ковш бульдозера, обёртки от дешёвых шоколадных конфет, обрезок двужильного кабеля, трубку от старого дискового телефона, комнатный тапок с полностью отклеившейся подошвой, оторванный капюшон от куртки-«аляски», пустую бутылку из-под «Спрайта» и свежие собачьи фекалии, размазывающиеся по полу.

* * *

- ...Сиськи силиконовые, тёлки потные, суки мокрые и хочущие! - Черепана Мечиславовича, откупорившего очередную пивную бутылку и хрустящего солёными беконовыми сухариками из пакетика, пробило на разговоры о сексе.
Пить пиво в подъезде двенадцатиэтажной кирпичной «пластины» брежневского периода начали более полутора часов назад: подошли Черепан с Тохой, собака - полуафганка, взятая ими с собой, сидела тут же, её поводок, поначалу надетый на изгиб лестничных перил, уже давно упал на ступеньки, с ногами на подоконник залез коренастый Ярик, когда-то познакомившийся с Черепаном на автомобильной стоянке, рядом с Яриком сидел толстый студент какого-то автодорожного ВУЗ’а Костян, приходящийся Ярику дальним родственником, а поодаль, у стены встали двое тохиных друзей детства - хладокомбинатовский грузчик Михась и токарь Ромка по кличке Джузеппе. За окнами подъезда темнело.
- Во там ляжки были, моя видеокассета «ЭмСиЭм Дэнс Клуб», клип «Electronic Pleasure», группа N-Trance, они там вдвоём рядом с горящей машиной танцуют, а у меня стояк до спазма! - Мечиславович не стеснялся эмоций и восклицаний, а некая припозднившаяся темноволосая сорокалетняя женщина в долгополом полупальто и с пакетом продуктов поспешно поднялась по лестнице мимо весёлой компании и растворилась во мраке подъезда с горящими лишь на семи из двенадцати этажей лампочками.
- Вот бы я вдул им! - ещё одна женщина, чуть помоложе и в джинсах со стразами, но толстая и неумело накрашенная, прошла вверх по лестнице чуть медленнее и брезгливо поморщилась.
- Жопы, ляжки, дойки, бомбы, буфера! - ещё брезгливее поморщился мужчина средних лет, прошедший по лестнице вниз.
- Лохи чой-то морщатся, наверное, свои жизни и свой секс просрали когда-то и теперь нам завидуют! - Черепан и пятеро его сотоварищей чокнулись пивными бутылками, собака вильнула тонким изогнутым хвостом - А вот...
Снизу показалась фигура ещё одного обитателя двенадцатиэтажки: девушка, предположительно двадцатилетняя, ну, быть может, на год-два постарше, идущая совсем медленно и глядящая не вперёд, а куда-то под ноги. Среднего роста, не целлюлитная, но и не анорексичка - жировые складки на боках прощупать можно, если постараться, не плоская, но и не Памела Андерсон - грудь далеко не самого большого размера. Тёмно-русые волосы слишком длинные - сантиметров на двадцать ниже плеч, такие архаичные гривы, по мнению Мечиславовича, лишь за 101-м километром от Московской Кольцевой продолжали отращивать, но никак не в столице. Приезжая, стало быть? Поводов для размышлений добавил и белый пластиковый ободок в волосах - прямо как у школьниц, а критический минимум косметики, едва-едва заметные в ушах дешёвые металлические серьги, чёрная плиссированная юбка чуть выше колен, безразмерный свитер из ангоры, белые гольфы и мужские кроссовки - тоже не истошный писк молодёжной моды, вместо модных журналов эта девушка явно зачитывалась чем-то иным, «Лишь бы только не книженциями Свидетелей Иеговы или сайентологов!» - пронеслось у Черепана в голове. Типаж, называемый не иначе как «серая мышка» и не замечаемый в повседневности, внезапно чем-то привлёк и кого-то напомнил.
- Присоединяйся к нам! - Мечиславович, забравшись на подоконник к Ярику и Костяну, положил на лестничные перила ноги, преградив ими девушке дальнейший путь на верхний этаж - Только домой сначала зайди, вынеси огурцов там, чипсов или шоколадок каких-нибудь, а то у нас тут закусон уже заканчивается, да, и стаканы возьми.
- ...
- И стесняться не надо. Ты красивая.
- А... Можно... Я сейчас пройду?..
В её голосе чувствовалась какая-то робость и неуверенность - как в аналоговых синтезаторах, звучащих у диско-групп до чернобыльской аварии. Даже какая-то мелодичность чувствовалась - в отличии от низких, хриплых и прокуренных голосов большинства девиц, попадавшихся Мечиславовичу ранее, точняк - синтезатор на триодах! Или...
- Ты на Джилл Валентайн из третьего «Резидент Эвила» похожа. Точнее, будешь похожа, если подстричь тебя.
- Не знаю... Не играла... Только диск видела...
- Если бы это мой подъезд был, я бы тебя в гости позвал, у меня дома пиво попили бы, в комп зарубились бы, на моём компе «Резидент Эвил» есть.
- Я... Нравлюсь вам?..
- Да - Черепан Мечиславович поставил пивную бутылку на подоконник и заговорил поэмоциональнее - Ты мне сразу понравилась! Реально. Я прямо сейчас начистоту скажу, тут, положа руку на сердце, честно и в глаза, при всех пацанах, с которыми я пиво пью и которые уважают меня: ты мне реально нравишься, я с тобой хочу трахаться...
- Придурок! - с силой, непонятно откуда взявшейся, девушка схватила за ногу и скинула с подоконника на пол Черепана, вслед за которым упали Костян, две бутылки и пакет сухариков. Метиска афганской борзой подпрыгнула и тяфкнула, грузчик Михась поперхнулся, токарь Ромка испуганно дёрнулся, а виновница всего этого, видя, что путь наверх освободился, и словно преднамеренно обув кроссовки вместо туфель на шпильках, антилопой ускакала по лестнице к себе домой.

Но спустя двадцать минут произошло неожиданное: едва на лестничной клетке стихли маты Костяна, витиеватые тирады Ярика о «филфаковских целках» и жалобы Черепана на «...что ж за облом за такой, реально мне понравилась, а всё пиво разлила и все сухарики-бабарыши рассыпала!», как девушка вновь появилась в подъезде. С бутылкой рябиновой настойки, упаковкой пластиковых стаканчиков, пластиковым корытцем с папоротниковым салатом и искренними извинениями.