Фомич

Долгие годы, целых двадцать шесть лет в нашем селе был директором ПСШ
 (Перелюбской  средней школы) - великий человек, Анисимов Алексей Фомич.
 В принципе начнём с того, что он сам создал, и построил весь оазис школьного городка.
Конечно, здания школ строили  строители, но под его строго-директорским надзором.
Но надворные постройки достраивали все, учителя,  старшеклассники,
да и сам директор никогда не чурался физического труда, по возможности.
Мастерская, сад, огород, стадион, это всё их рук творения.
 И буквально на голом месте, возник, не боюсь повториться школьный оазис в нашем заволжском селе. До строительства новой,  в селе тоже была школа одноэтажная, построенная в своё время из церковных бревён, оставшихся после слома церкви и даже жесть, которой была покрыта крыша школы была с ликами образов, которые были умело нарисованы, даже не нарисованы а выдавлены на многих листах жести.
Это всё, я почему то начал вспоминать, когда уже покинул родные пенаты.
Вспоминались мои школьные приключения и злоключения.
А уж когда вдруг, во времена обучения приходилось волею случая, нос к носу сойтись с директором школы, всегда поражало насколько он умело, порою решительно,
как в ту пору нам казалось, даже очень жестко решал и наказывал, за всяческие проступки.
Нет, это было не только со мной. Мы все для него были равны, а жителей нашей школьной страны было далеко более тысячи.
Попасть на аудиенцию в кабинет директора школы, приравнивалось к «высшей мере наказания».
Конечно с положительным исходом ничем не угрожающим жизни, но всё начиналось с яростного постукивания колен. У кого-то так просто тряслись руки, были и такие, что от страха не могли идти, а уж сопли и слёзы, это обычный атрибут данного посещения.
Какой-то панический страх сковывал проказников, от одного только упоминания имени,  Фомич.
Появление директора, где бы то ни было в школе, наводило просто на какую-то окаменелость.
И уж точно, никто не смел озоровать, или что-нибудь вдруг высказать этакое в лицо.
Высказывать, по сути было нечего, в ту пору и отношение к школе в нашем селе, было настоящее, можно даже сказать святое, как к храму образования. Я даже считаю, что это из-за огромного авторитета самого директора, да и взрослые с разным уровнем воспитания, с огромным уважением относились в школе.
«Учитель всегда прав», беспрекословно чтилось и взрослыми и детьми.
 Но если мы всё-таки могли хулиганить и обезьянничать перед женщинами - училками.
То директор - Алексей Фомич был непререкаемо-заслуженным авторитетом.
Фронтовик-лётчик, ранение (Фомич заметно прихрамывал).
А ещё большущие очки, из-под которых на тебя смотрел строго-проницательный взгляд,
словно током пронзающий, всё озорничающее население нашей школы.
А случилось мне, уже во взрослой жизни, ехать в поезде из Ленинграда в одном купе с другом детства Алексея Фомича. Так вот и рассказал мне его друг-однокашник, про Алёшку,
так он его называл, про  Саратовское детство и юность нашего директора.
Как сейчас помню, высокого седовласого мужчину, довольно ещё крепкого, хотя ему в ту пору, было побольше семидесяти. Его провожала миловидная женщина, как оказалось дочь Николая Сергеевича. Узнав, что я еду до Саратова, она просто попросила меня приглядеть за папой.
Хотя приглядывать мне не пришлось, очень был крепким народ, родившийся в голодные двадцатые годы.
-Так куда вы едете молодой человек?
Представившись как-то по военному, - спросил меня сосед по купе.
- В Саратов. Тоже назвавшись - ответил я.
- Да я вот  на Родину малую, слава Богу выбрался, три года уже у дочки живу,
а вот не могу привыкнуть, домой тянет.  А у Вас где малая Родина?
- Я из Перелюба,- гордо ответил я.
- С Перелюба?- как то задумчиво переспросил он. С самого?
Я кивнул.
Друг детства у меня там жил, Алёшка Анисимов, да вот помер царство небесное,
четыре года уж как.
Не увидел, слава Богу, что со страной натворили, а ведь мы за неё голов не жалели.
От одного этого развала, сдохнуть охота, а Алёшка истинным коммунистом был, правильным.
Свято верил в идею и верность пути нашего,
 а вот видишь бусорь какая со страной вышла, срам, да и только.
Ошарашенный таким воспоминанием, я и не сообразил сразу, что это за Алёшка.
Мне и в голову не могло прийти, чтобы нашего директора, кто то смог так назвать.
- Не знал……? Он там директором школы был.
- Ой, вырвалось у меня. Как же не знал. Да Алексея Фомича весь Перелюб знает.
Я просто и не сообразил сразу, что его так назвать можно.
- Ха……., да это Вам он Алексей Фомич, а мы с ним с малого,
в Очкино выросли.(Первомайский посёлок)
Всю Парусиновую рощу вдоль и поперёк излазали.
Это там сейчас Городской парк, а тогда окраина Саратова была.
В одном классе и за одной партой в школе сидели.
 И в Финскую войну в особом  лыжном отряде воевали.
Он меня раненого, тогда не бросил, на себе вытащил.
Чуток тогда кукушка финская(снайпер) в меня промахнулся, может шапка помогла,
малёха только пулька голову задела.
Да это сейчас кажется что чуть-чуть, а тогда кровища рекой, сознание вон.
Все и подумали, что кирдык.
Глядишь, кто рядом чужой был, так бы и подумал, что я мёртвый, а Алёшка не бросил.
Очнулся я, от слезы его, на лицо мне упала, а он плачет и  голову мне перевязывает, а слеза горячая такая. Мы же ещё фактически пацанами были. После никогда его слёз не видывал.
Перевязал он мою голову из лыж сани замостырил, да и вытащил. Километров десять тащил.
 Да что же мы, вот так на сухую сидим. Он достал из портфеля бутылку «Белого Аиста».
Тебя значит, мне сам Бог послал. Давай-ка  помянем.
К моему стыду я и не знал, что Алексей Фомич и на финской войне был.
Настоящие фронтовики, они не здорово нас баловали рассказами о войне.
Да и не был я особо близок с  Фомичём, хотя и в мою начально-бестолковую жизнь,
 внёс он некоторые важные коррективы.
Помню, как вошёл я после окончания восьмого класса в директорский кабинет.
Стою в дверях, а Фомич, что то пишет. Собрался я с духом, да и говорю:
- Алексей Фомич, я бы хотел свои документы забрать.
Он молча прикурил свой неизменный Беломор, суровым взглядом изучающе - долго посмотрел на меня.
- И зачем?
- В техникум поеду.
- И кто же возьмёт тебя туда, с твоим неудом. (неудовлетворительным поведением)
В девятый пойдёшь, может повзрослеешь. И не придумывай ничего, нет у тебя других вариантов.
Не посмел я тогда возразить директору, но и не повзрослел за год.
- Так вот мы с Алёшкой годками были, оба в двадцать первом году родились.
Он в марте тридцатого, а я старше был январский, двадцать первого родился.
В аккурат Ленин опосля в это самое число помер,
так я своё день рождения и не справлял никогда в молодости.
Семья у Анисимовых большая, пятеро детей. Алёшка из парней младший.
После него только девочка была, мне её потом в невесты пророчили, да видно война помешала.
Помню, дед у него был тоже Алексей, так он очень Алёшку любил, рыбачить нас за собой на Волгу таскал.  Мы у него на лодке вместо мотора были, по очереди вёслами управлялись.
Ещё помню поддразнивал дед его говорил: «Алексей -Божий человек», или судя скорее от рождения «Алексей с гор вода». Как-то у костра на рыбалке, Алёшка и сказал деду:
Да какой я тебе Божий человек, я и в Бога не верую. Дед промолчал сразу, а потом просто ответил: Годков Вам маловато ещё….., поживите….., а потом разберётесь.
А пожить –то, только нам с Алёшкой и пришлось.
После войны с нашего класса одни девушки остались, да нас двое я и Алёшка, каких парней война забрала, хотя и мы с Алексеем никогда последними не были.
По курмышу по нашему, как косой война прошла, мало кто возвратился,
да  кто и вернулся, так пожили чуть.
Завидовал я тогда ему, когда в самом начале войны, его в Энгельсскую лётную школу взяли.
А я….. Я так после ранения и прилип к медицине. С той поры лечил людей, вся война- госпиталь, бывало с ног валился, а после войны вся жизнь - больница.
А Алёшка штурманом на Ленинградском фронте был, почти два года блокадный Ленинград на транспортнике снабжал. В Ленинград оружие, продовольствие, а назад в основном детишек голодных. Летал до тех пор, пока в полёте осколком ногу ему не распахало,
так вот и его война закончилась  госпиталями.
Не знаю уж отчего, но вылечившись после ранения, поступил Алёшка на исторический факультет Саратовского университета, да так и пошёл в учителя.
 А ведь мало кто знает, как он на саксофоне и кларнете играл,
я вот почему то после войны и не слышал ни разу.
А до войны мы вместе в газете работали «Сталинские парни», так вот на каждой вечеринке,
прямо первый парень.
Он замолчал надолго, глядя в окно несущегося поезда.
А мне почему-то вспомнился второй мой заход по доброй воле в кабинет директора.
Как это было не прискорбно, но оставили меня на второй год в девятом классе, за двойку по- немецкому. Да скорей и не за двойку вовсе, а за прогулы мои недельные.
Так  и перешагнул я порог директорского кабинета, с тем же вопросом, за документами.
Сам в ту пору уже комбайн в Сельхозтехнике ремонтировал.
Посмотрел на меня Фомич, повертел в руках мои документы.
Я быстро доложил, что работаю слесарем и во второй раз, в девятый не пойду.
Закурил он свою неизменную беломорину. Да и отправил меня в вечернюю школу в одиннадцатый класс.
Так я и получил аттестат о среднем образовании вперёд своих одноклассников.
Сколько судеб Фомич выправил, одному Богу известно, сильный был мужчина, правильный.
Настоящий коммунист «Гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире крепче гвоздей».