След на земле Кн. 2, ч. 3, гл. 59. В двух шагах от

Глава 59. В двух шагах от Германии
(сокращенная версия романа)

1
       В уличном бою, после неожиданного нападения выбитых ранее из города фашистов, 774 стрелковый полк выстоял. Немцы были разбиты, а небольшая их кучка снова сбежала в лес. Но последствия этого боя были ужасающими. Потери в живой силе в пять раз превысили те, что были при первоначальном взятии Калиша. Погибло более ста бойцов, две трети из которых были в нетрезвом состоянии, превышающим норму. И это перед тем, как выдвигаться для выполнения важного задания командующего армии.
       Полковник Пугачев пребывал в ярости. Такого с ним никогда не случалось. По дикой случайности, преступной неосмотрительности командиров, расслабленности от успеха, полк едва не потерял боеспособность. Такие потери не умолчишь, не спишешь на превосходство противника. В этом была только его вина, всего командования полка и командиров подразделений. Он вынужден был доложить командиру дивизии о результатах контратаки немцев на праздновавших победу воинов полка.
       Через два часа в полку появилась группа контрразведчиков во главе с начальником политотдела дивизии для проверки происшествия, повлекшим повышенные потери. По результатам расследования были выявлены виновные. Поскольку спиртзавод находился в пределах действия третьего батальона, то и большее наказание понесли его командиры. Вывод был сделан однозначный: хитрость немцев, специально оставивших спиртзавод для употребления русскими его продукции, низкая моральная устойчивость бойцов, слабая воспитательная работа политработников, низкий уровень воинской дисциплины и бесконтрольность командиров за захваченными объектами и своими подчиненными.
       За такие показатели и подобную халатность в военное время лишались не только погон, но и головы. В данном случае полковнику Пугачеву и его заместителю по политической части майору Горностаеву были объявлены строгие выговоры. Всем политработникам полка, командирам батальонов и спецподразделений были объявлены выговоры, а трое офицеров третьего батальона, командир девятой роты старший лейтенант Мельников, его замполит старший лейтенант Марчук и взводный лейтенант Иванесов, в чьем ведении должен был быть контроль за спиртзаводом и воинами его обнаружившими, были понижены в званиях. Но самое неприятное во всей этой процедуре было то, что возглавлявший комиссию полковник Гуськов на разборе результатов расследования при всех порвал наградные листы за взятие Калиша.
       - Как тебе это нравится? – спросил Егора майор Улановский. – Мы с тобой прикрыли эту пьяную лавочку, а нас, все равно, и наград лишили, и по выговору вкатили.
       - Взыскания, думаю, наложили правильно, - сказал расстроенный Егор. – Столько людей погибло из-за этой пьянки. И то, что они напились, наша общая вина. Я имею в виду всех командиров и начальников. А вот то, что полковник порвал наградные листы, он неправ. Награды даются за подвиги, а не за моральную устойчи-вость. По опыту знаю, что морально устойчивые воюют хуже других. А обесцененный подвиг, для тех, кто их совершал, плевок в душу.
       - Ну, это же надо как-то исправлять. Эту несправедливость.
       - Надо. Только не сразу. Пусть пыл у командования в жопах уляжется. Отойдут от психоза, тогда нужно будет снова списки подать и указать, что они не правы.
       - А не поздно будет? – спросил разочарованный Улановский.
       - Может, и поздно. Только сейчас это наверняка и бесполезно, и опасно новым непониманием, а, значит, и новой взбучкой, которую потом не исправишь.
       Точно в назначенное время полк вышел из Калиша, взяв направление на Лодзь, чтобы перекрыть трассу Лодзь – Познань. Но задача поставленная ему теперь и вовсе казалась невыполнимой. В ротах оставалось по сорок-пятьдесят человек. И если из Лодзи хлынут войска, как недавно хлынули из Радома, то может ли их остановить обескровленный полк. Из Калища уходили молча, в тягостном настроении. За его воротами были оставлены многие друзья, погибшие по пьяной глупости. А город занял батальон другой дивизии, пришедший, можно сказать, на готовенькое. Но начальству виднее, кого, куда направить.
       Егор и майор Улановский были все ещё вместе, хотя после взбучки замполит полка потребовал возвращения Никишина к исполнению обязанностей комсорга. Тянуть две лямки Егору было сложно, хотя он прекрасно понимал и майора Горностаева.
       - Ну, а что мне теперь со взводным Мухой делать? – нарушил молчание Анджей.
       - А причем здесь Муха? Свой выговор он уже получил.
       - Ну, это же он спровоцировал нападение немцев, которым захотелось отбить своего генерала, - не унимался майор.
       - Ты хочешь наказать его строже? То, что произошло, случайность. Тогда нужно наказывать более серьезно тех, кто обнаружил этот завод первым, тех, кто напился и пропустил в город незамеченными фашистов. Ведь погибли в основном те, кто был пьян и не готов к сопротивлению.
       От Калиша до Лодзи предстояло пройти около восьмидесяти километров. Причем снова нужно было пройти незамеченными, соблюдая маскировку, не по прямой гладкой трассе, а окольными и объездными дорогами, избегая боестолкновений с противником. Но никто не роптал. Все чувствовали свою вину и хотели реабилитироваться.
       Шли молча уже несколько часов. Многие спали на ходу. И вдруг, совсем рядом загремели выстрелы. Боковое охранение напоролось на вражеский заслон. В мгновение полк рассыпался в боевой порядок, и за пять минут боя подразделение противника было уничтожено. Путь к месту назначения снова был свободен.
       Через полчаса новая стычка. Новый заслон. На этот раз полк в боевой порядок не разворачивался. С заслоном справилась рота боевого охранения. Потом стычки были ещё и еще. Пока вышли на трассу, таких стычек случилось одиннадцать.
       К автомагистрали вышли только к исходу второй ночи. Времени было в обрез. До рассвета нужно было успеть произвести рекогносцировку местности и выбрать удобную позицию для обороны. Успеть выкопать траншеи, расставить наблюдательные посты и провести хотя бы поверхностную разведку противника.
Бой начался, как только роты врылись в землю. Но не с отступающими из Лодзи, к чему готовились, а с фашистами, сопровождавшими колонну автомашин из Познани в Лодзь. В самом городе продолжались упорные бои, и немцы умело сопротивлялись. В колонне автомашин были грузы с боеприпасами для защитников Лодзинского гарнизона. Фашисты, сопровождавшие колонну, тоже не ожидали встретить русских с этой стороны, а потому не были готовы к серьезному бою, да и численность их была значительно меньшей. Зато бойцы 774 стрелкового полка, обозленные неудачей в Калише проявили все свое умение, отбив колонну боеприпасов у врага. А в бою снова отличился старший сержант Муха, который со своим взводом лишил возможности колонне развернуться в обратном направлении, подорвав несколько машин. 
       Поздно вечером полк соединился с правым соседом, подразделениями восьмой гвардейской армии. Лодзинский гарнизон, таким образом, оказался в кольце окружения. Теперь полк не был обречен на разгром в случае прорыва отступающих из города. Сосед справа непременно поможет.
       Так и случилось. Когда из города выходили автомашины и самоходные орудия, сосед справа обрушил на них всю мощь своей артиллерии. Полк Пугачева сумел дать бой пехоте. Кончилось тем, что фашисты вернулись в город. Полковник и его соседи ждали новых попыток прорыва, но их не случилось. Лодзинский гарнизон капитулировал.
       Слава Богу. Полк Пугачева избежал новых потерь.

2
       Утомленные непрерывными боями и продолжительными переходами бойцы и командиры 774 стрелкового полка нестройным шагом двигались по дорогам Польши на запад к германской границе. Ещё один суточный переход, и если на пути не встретится серьезный заслон противника, то полк должен встать у стен одного из крупнейших польских городов Познани. А от Познани до Германии, как говорится, рукой подать. А там и до Берлина, фашистского логова, всего пара шагов. А пока на землю опускались сумерки и белый колючий снег. Белесая пелена становилась серой и темнела с каждой четвертью часа. Бойцы мечтали о привале. Хотелось есть и спать.
       Бывает же такое, чтобы мечты становились явью. Вскоре показались множество огоньков от светящихся окошек. А потом появились и контуры строений. По колонне пробежала команда остановиться. Егор заметил у одного из строений местного старика и подошел к нему. Поздоровался по-польски и спросил, как называется деревня.
       - Вшикада, - ответил дед.
       Егору это название ни о чем не сказало. Он пытался перевести это название на русский, но только сплюнул от разочарования.
       Но в этом поселке остановился на отдых только штаб и подразделения обеспечения. Батальонам, минометной роте и артиллеристам отводились другие населенные пункты, которых рядом было несколько, но до них нужно было еще шагать, а то и отвоевывать, если там были немцы.
       Второму батальону было отведено село, состоящее из тридцати двух домиков. Домики эти были небольшими и тесными даже для местных жителей, а чтобы разместить в них весь состав батальонов, то на каждый выходило бы по семь человек. Но не успели командир с офицерами батальона распределить, кому и сколько отводится домов для постоя, как поступила команда принять пополнение. С учетом пополнения нагрузка на дома возрастала почти вдвое. Оставалось использовать кроме домов еще сараи и другие хозяйственные постройки, которые не могли в зимнюю пору согреть уставших бойцов.
       Что и говорить, местные жители, хозяева домов и сараев были в затруднении от такой нагрузки. Хотя им уже доводилось размещать у себя немцев, но не в таком количестве. Немцы, конечно, с ними не считались, а просто выгоняли на улицу, и хозяевам самим приходилось ютиться в сараях и конюшнях. Кроме того немцы вели себя как хозяева, пользуясь всем, чем хотели и порезали почти всю живность на пропитание. Теперь поляки ждали, как поведут себя русские?
       Пока повара и ординарцы готовили ужин, замполит Никишин пошел по дворам, посмотреть, как устроились бойцы на отдых, ну, и если что подбодрить добрым словом. А такие слова у него сейчас были. Вместе с пополнением прибыли и последние новости о ходе продвижения наших войск на Германию. В частности было известно, что наши соединения вплотную подошли к Познани. Значит, завтра-послезавтра и 774 полк включится в бой. Были и другие хорошие новости с соседних фронтов, которые тоже успешно наступали, освобождая от фашистов польскую землю. Войска первого Украинского фронта, что шли южнее, освободили от немцев древнюю сто лицу Польши, исторический памятник, Краков. И продвинувшись дальше, обошли с юга крупную группировку войск противника, засевшего в Ченстохове, от которого было совсем близко до Чехословакии.
       Войдя в расположение шестой роты, которой отводился северная окраина села из десяти домов с прилегающими постройками, Егор обнаружил выставленные, как требовалось по Уставу  караульные посты. Но в целом в расположении стояла мертвая тишина. Егор заглянул в первую попавшуюся ригу, выделявшуюся своими размерами. Пахло печеной картошкой и еще чем-то очень вкусным. Он не мог понять чем.
       Бойцы сидели кружком у небольшого костра, разведенного посередине риги и угрюмо помалкивали. На лицах отсвечивали языки пламени, не столько согревавшего, как обещавшего тепло.
       - Как поживаем, орлы? - бодро спросил Егор, нарушая покой.
       - Вперед идти, не назад драпать. Поэтому лучше, чем в сорок первом, - ответил за всех пожилой боец. Вот думаем, успеем ли ко Дню Советской Армии до Берлина добраться, да с войной покончить? Надоела она до чертиков.
       - Это точно, - поддержали товарища несколько голосов.
       - Говорят, отсюда до Берлина верст двести с гаком, а мы только за сегодняшний день не меньше тридцати отмерили, - заметил рядовой Матушкин. – Если так топать будем, то, по идее, за неделю доберемся.
       - По идее, да, - согласился Егор. – Но не забывайте, что немцы будут сопротивляться все сильнее и сильнее. Это пока они на Польской земле отступают, а на своей им отступать будет некуда. Там нам придется биться за каждый метр пути.
       - Это мы понимаем. Конечно, немцы просто так руки вверх не поднимут. К этому их придется принуждать. Но от этого, желание покончить быстрее войну не уменьшается. В нашей деревне Понырке, на Саратовщине, ни одного мужика не осталось. Всё бабы на себе тянут. Хотелось бы к посевной успеть вернуться, - заговорил кто-то знакомым голосом. Но Егор в полумраке не мог определить кто.
       - Так ты из Понырки, мил человек? – спросил Егор, чтобы лучше определить, кто из группы укутанных солдат его земляк.
       - Да, а что?
       - Так мы с тобой земляки. В феврале 1938 меня туда едва учительствовать не поставили. Я и готов был, но обстоятельства изменились.
       - Да…, с учителями нам не везло. Как умерла наша Марфуша в тридцать седьмом, так каждый год учителя стали меняться. Осенью приедут, а сбегали, кто раньше, кто позже, но года не выдерживали.
       Бойцы ели сало с печеной картошкой и запивали самогоном.
       - Садитесь с нами ужинать, товарищ замполит, поди голодным бегаете, - предложил боец из Понырки, которого Егор так и не разглядел толком. Он протянул Егору кусок хлеба с салом и кружку с самогоном.
       - Опять пьянка. Кто позволил? – рассердился Егор.
       - Никак нет, товарищ старший лейтенант, - возразил земляк, - пьем по сто грамм на брата, для сугреву, а не пьянки ради. Понимаем, что пьянка наш второй враг. Научены горьким опытом в Калише. Дорого она обошлась нашему брату.
       - Как твоя фамилия земляк? – спросил Егор так и не догадавшись, кто его земляк.
       - Вы, что, товарищ старший лейтенант, меня не узнали? Это ж я, старший сержант Муха! Охрип слегка. Простудился малость.
       Приглядевшись, Егор действительно признал в сержанте старого знакомого.
       - Устал я, сержант. Глаза слипаются. Не разглядел. Да и голос у тебя поменялся.
       - Так вот и присядьте с нами, перекусите. Усталость отступит. Ужина с полковой кухни ещё не скоро дождетесь.
       - Спасибо, ребята. Ладно, сало попробую, но пить не буду. Кстати где вы все это взяли? – поинтересовался Егор.
       - Странный вопрос, товарищ замполит. Не в Понырке же. Это все местное.
       - Поляков тряхнули?
       - Зачем их трясти? Сами угостили. По доброй воле, - хмыкнул Муха.
       - Странно. В других ротах почему-то такого угощения нет. Там другие поляки?
       - Так все же от подхода зависит. К каждому человеку подход нужен. Что к поляку, что к полячке, что к нашим. Начнешь пугать колхозом, ничего от них не добьешься. Даже за деньги не дадут, - наставлял Муха. – С ними нужно уметь разговаривать.
       - А ты, значит, умеешь? Ну, поделись опытом, - Егор с удовольствием ел угощение.
       - Да все просто, товарищ старший лейтенант. Человека нужно заинтересовать.
       - Ну, и как же?
       - Вот, по распоряжению ротного моему взводу выделено три домишки. Нашел я кусочек мела и пишу на воротах: Куркин – 13. Что значит, здесь будет отделение сержанта Куркина из 13 гавриков. Выходит ко мне поляк-хозяин и интересуется: Цо пан написал? Ну, я говорю ему, как есть. То есть правду. Поляк испугался. Притащил вот сала и самогонки, чтобы я уменьшил цифру постояльцев в его избе. Ну, я человек добрый. За самогонку и сало уменьшил цифру до семи, а сам вот, с желающими в риге обосновались. Будем по очереди в доме спать. Все равно если всем вместе в дом набиться то очень тесно будет, а тут в соломе, да с сугревом…, очень даже неплохо.
       Бойцы захмыкали смешками. Они были довольны находчивостью своего командира. А старший сержант продолжил рассказ.
       - В другом дворе такая же картина. Ну, думаю, куркули. Теперь я нашел ключик к вашей щедрости, вашему салу и самогонке. На воротах третьего дома пишу уже цифру 39. Прикинул, может больше дадут? Не прогадал. Теперь нам этих продуктов на три-четыре дня хватит.
       - Это же вымогательство, земляк.
       - Верно. Только это не я у них вымогал, а они у меня. Чтобы я уменьшал цифры. Я только исполнял их просьбы.
       Бойцы опять одобрительно засмеялись.
       - Наш взводный, во…, - сказал молодой боец, показав поднятый большой палец.
       - Но не всем так везет, - продолжал Муха. - Пошли мы с сержантом Глызиным для его взвода харчи добывать. Подошли к одному дому, стали цифры выводить, а никакой реакции. Спят что ли, думаем. Зашли в избу, а там…. Бедность беспросветная. На печке кучка ребятишек палец сосут. Жрать совсем нечего. Пришлось с хозяйкой добытым поделиться. А она, значит, в знак благодарности меня на ночлег приглашает. А не боишься, спрашиваю, что я тебе еще одного белобрысого заделаю? Она смеётся. Говорит, где семь помещаются, там и восьмому место найдется. Мол, все равно кормить нечем. Отказался я у неё ночевать. Подумал, что душа потом изболится за своего кровного. Как он бедный с голоду маяться будет. А Гришка согласился.  У него душа черствая. У него у самого дома семеро по лавкам голодают. Ему по-хрен, где его восьмой голодать будет, дома или в Польше.
       - Зря вы взводный отказались, - иронично заметил другой его боец. – Интересно же узнать, какие они, полячки в постели. Может, по-другому устроены? Вот я, например, вернусь домой, а меня мужики спросят: пробовал ли я полячек, и какие они? Не знаю, что отвечать буду. Скажу нет, за мужика считать перестанут. Дескать, вахлак, был у колодца и не напился.
       - А ты соври. Кто тебя проверит? Что ж, теперь все наши войска должны обязательно полячек попробовать? А если про украинок или белорусок спросят? А там и немок что ли обязательно пробовать? – засомневался, недавно принятый в комсомол, боец Куц.
       Бойцы начали каждый высказывать свое мнение, спорить друг с другом.
       - Ладно, хорош базарить? – осадил их взводный. – Это дело личное. Сможешь договориться с полячкой или другой бабой, валяй, пробуй. Главное, чтобы добровольное и взаимное согласие было. Тогда только можешь почувствовать разницу или особенность какую. Только если баба сама хочет, то может дать тебе удовольствие. Учтите это. Лично я бы, не отказался, только я знаю, с какой закручивать надо. Подберу себе, которой за пятьдесят, чтобы рожать уже не могла. Они более сговорчивые.
       Бойцы снова дружно засмеялись. Все слушали Муху с интересом.
       - Чего смеетесь, молодежь. Вы же ни хрена не сечёте в этом деле. Вы же понятия не имеете, что шестидесятилетняя лучше любой молодухи. В этом возрасте бабы уверены, что это их последняя случка. Поэтому так работают, что искры из глаз сыплются. Был у меня случай один. Сбередил я на работе руку. Определили меня на легкий труд, обеспечивать столовую продуктами. Привез я как-то поварихе продукты, а она гладкая, чертовка, манящая. И сама слюни пускает, того и гляди, сама на меня вскочит. Спрашиваю: ты, что такая голодная, мужа нет что ли? Оказалось, что и мужа нет, и любовник бросил. Тогда, говорю, жди сегодня вечерком. Потешу твою душу. Взял я, значица, водки. У нас так заведено, идешь в гости к бабе, бери с собой водку. Жене сказал, что иду по заданию председателя гвозди выбивать. Сам  же иду к поварихе. У неё оказалась мать-старуха дома. В окурат лет шестидесяти. Я-то на старуху внимания не обращаю. Сидим, пьём, старуха с нами. Вдруг любовник поварихи нарисовался. Две недели не ходил, а тут припёрся. Моя краля заюлила. Ей и мне отказать неудобно, пригласила все-таки, и хахаля своего снова потерять не хочется. И на улице дождь сильный начался. Такая, едрёна вошь, комбинация. Ну, пожалел я её. Не стал разлучать с любовником. Попросил только, чтобы постелила мне, где-нибудь в уголке поспать, не под дождем же ночь коротать. Но поспать не получилось. В темноте ко мне подвалилась её мамаша. И если бы вы знали, ребята, что она вытворяла. Вот, мне уже сорок пять, много баб попробовал на своем веку, а чтоб такая неутомимая и изобретательная, больше не встречалась. Моя жена ей в подметки не годится. С рассветом я поднялся, решил уйти подальше от греха. А она…, короче, проводила до калитки и сунула мне в руку какую-то бумажку со словами: «Приходи еще…». Подумал записку, хотел выкинуть потом, чтоб жена не нашла. Отошел метров двести, разжал кулак, а там деньги. Целый червонец мне отвалила. Видать, я ей понравился. Я потом на эти деньги неделю пил. Так что, вот какие они шестидесятилетние старухи. 
       Егор улыбался. Давно знал старшего сержанта Муху, но никогда не мог определить: говорит ли тот правду или сочиняет. Вот и в этот раз вроде все правдиво, но как-то не верилось. А тот сделал вывод из своего выступления.
       - Так что, други мои, полячек, конечно, попробовать можно, но семя свое в Польше оставлять не рекомендую. Русские должны жить в России-матушке. На родине предков.
       - А я бы вовсе не советовал связываться с полячками или другими иностранками. Бабы они везде одинаковые, а заразу подхватить можете. Санитарные условия не те, - посоветовал Егор.
       - Всё, ребята. Полячек и иностранок отставить, - скомандовал Муха, - если не хотите геморроя.
       - А признайся, Василий Акимович, добывал ты у поляков самогонку насильно?
       - Что вы, товарищ старший лейтенант. Я не мародер. Я всегда могу с человеком договориться. Только так и поступаю. Был, конечно, в Польше случай, когда мне это не удалось. Мы тогда шли из Вилкавишек. Долгий был переход, под постоянными дождями и заморозками. Захворал я. Ну, думаю, без лекарства мне худо придется. А где добудешь спирт или что-то другое. В полку бесполезно, пришлось обращаться к местным. Мы тогда, как раз в Польшу вошли. Зашел в один дом, там полячка недовольная. Говорю ей: дай мне самогонки стакан, а я тебя поцелую и «спасибо» в придачу. А она головой в стороны качает и говорит, что ничего нет. Вшистко герман забрал. То есть, все немец забрал.
       Егор вспомнил, как те же слова говорили ему, когда он также искал самогон для собственного лечения. Даже про кипяток ему сказали: Вшистко герман забрал.
       - Вижу, врет сука, - продолжал говорить Муха. – А что сделаешь? Накануне приказ зачитали о мародерстве и наказании за насилие над местным населением. Хотя я и так не собирался прибегать к силе. А что поделаешь, у неё товар, а я покупатель. Ну, я стал торговаться. Раз поцелуя со «спасибом» ей мало, то стал повышать цену. Предложил ей свои вторые портянки. Почти новые, всего год их носил. И если их постирать и кое-где подштопать, то их смело можно ещё пару месяцев проносить. Нет, говорит, не нужны портянки, и долдонит, свое: Вшистко герман забрал. Спрашиваю тогда, что ей нужно взамен? А ей заранее ничего не нужно. Уперлась в свое: Вшистко герман забрал, и все тут. А я продолжаю рыться в мешке, может, что-то попадется, о чем я забыл. Достаю лимонку, кладу в сторону, а она, как закудахчет и бегом под стол, потом вылезает с бутылью самогона и куском сала, протягивает мне, чуть не плача. Вот так получилось, что я будто силой её заставил. Но я только стакан выпил, а взамен все же портянки оставил. К салу даже не притронулся. Пошел себе дальше. Так она догнала  и сует мне мои портянки обратно и бутыль эту тоже. Портянки я взял, коли ей не приглянулись, а от бутыли отказался. Я не мародер, а очень законопослушный советский воин.
       - Ладно, ребята, спасибо за угощение, мне пора, - поднялся Егор. – Пойду, посмотрю, как другие устроились. Ну, а вы самогоном не увлекайтесь. Хватит нам происшествий.
       - Да, так же, как и мы устроились. Я всех научил устраиваться.
       - Спасибо, успокоил, - хмыкнул Егор. – Наука бывает одна, да постигают её по-разному. Всегда есть отличники и двоечники.
       Егор возвращался в штаб батальона и думал о старшем сержанте. Умный и смелый, веселый и находчивый, добрый и заботливый, но и любой фортель выкинуть может. С ним не соскучишься. Настроение, несмотря на усталость, после общения с ним было приподнятым.
       В домике, где расположился штаб батальона, уже все было готово к ужину. На столе дымилась каша, был нарезан хлеб, и стояла даже фляжка со спиртом.
       - Где ты ходишь? – воскликнул комбат. – Есть охота, и вздремнуть не грех.
       В домик вошли два незнакомых офицера. Представились. Старший лейтенант Пузанов прибыл на должность начальника штаба, а старший лейтенант Косов на должность замполита.
       «Слава Богу, свершилось, - подумал Егор, - теперь можно сосредоточиться на работе комсорга. Горностаев не будет шпынять. Хотя быть замполитом у майора Улановского, совсем неплохо».
       Да и комбат был разочарован. Он трижды просил полковника Пугачева оставить Егора в его батальоне, но майор Горностаев имел больше влияния на командира полка. Для него Никишин на должности комсорга был гораздо важнее.

3
       774 стрелковый полк обходил Познань с юга. Ему было приказано выйти на автомагистраль, ведущую в Германию и перекрыть ее категорически. Но полк не успел выполнить приказ. Опасаясь окружения, немцы сосредоточили на флангах серьезные силы. На юге и юго-западе от города у немцев были выставлены мощные заслоны, усиленные танками. С ними-то и пришлось столкнуться полку Пугачева ночью с 25 на 26 января 1945 года. Бой начался сразу же, как только полк натолкнулся на один такой заслон.
       У немцев было определенное преимущество, и они могли атаковать разворачивающиеся в боевой порядок батальоны полка, но они почему-то этого не делали. Не стал лезть на рожон и полковник Пугачев, приказав занять оборону. Атаковать в данной ситуации значило нести ощутимые потери. Они были не оправданы. Полковник Пугачев считал, что фашисты долго в Познани не удержатся. Слишком внушительные силы советских войск подошли к городу с трех сторон. Сначала бой велся позиционный и только во второй половине дня батальоны полка стали напирать и теснить противника. К этому времени сопротивление немцев стало ослабевать, а к рассвету 27 января и вовсе прекратилось. Противник отступил на запад, позволив полку Пугачева ворваться в город с южной стороны. К этому времени большая часть города уже была отвоевана. Войска 33-й и 8-й гвардейской армии ворвались в город накануне с востока и северо-востока. Часть Познаньского гарнизона ушла из города под покровом ночи, а часть сдалась на милость победителя.
       Но Пугачевцам не пришлось долго пожинать лавры победителей. Полк сразу получил новый приказ двигаться к последнему опорному пункту немцев на польской земле городу Костен. За Костеном начиналась территория Германии, а, следовательно, самая горячая концовка этой кровопролитной войны.
       Поздним морозным вечером колонна полка остановилась на подступах к городу в заснеженном поле. С объявлением привала, изможденные бойцы сразу повалились на снег. Последние двадцать часов полк шёл без отдыха, с короткими пятиминутными привалами. Впереди, в нескольких километрах, переливаясь огнями, был виден Костен.
       - Не ждут видно нас, - заметил Егор. – Даже светомаскировку не соблюдают.
       - А, может, наоборот  ждут, и огни засветили, встречая. Чтобы нам было видно, в какой дом заходить, попить кофейку, - ответил майор Улановский. – Костен всегда слыл кофейным городом.
       - Если бы не было в нем немцев, то возможно так и было бы, но боюсь, фрицы, сами большие любители этого напитка, все выхлебали. Откуда теперь в Польше кофе?
       - Пожалуй ты прав. Напиток этот в Польше не производится. Его всегда завозили из Германии или Англии. Откуда ему теперь взяться? Вот закончим войну тогда попьем кофейку, - заявил с оптимизмом Анджей.
       - Хотел тебя спросить, как представителя польского народа. Вот наступит мир, появятся в Польше колхозы?
       - Думаю, сразу этого не случится. Поляки настроены против. Но если установится Советская власть, то со временем, лет через десять, когда власть укрепится и докажет свою состоятельность,  могут появиться и колхозы.
       Привал затягивался. Разгоряченные переходом люди могли застыть от долгого отдыха на снегу, и Егор решил пройти в голову колонны, чтобы узнать причину задержки.
       Оказалось, что командование ожидает возвращения разведчиков. С ними было условлено встретиться в этом месте, чтобы знать точную обстановку на подступах и в самом городе. Вскоре появился командир разведчиков старший лейтенант Куприн, со своей командой. Они привели с собой связанного немецкого офицера.
       - В городе не менее двух дивизий. На улицах много техники и повозок. Такое впечатление, что немцы приготовились покинуть город. Особых приготовлений к обороне не замечено. Правда, перед городом две траншеи с немцами и артиллерия с минометами. Но дотов и дзотов мы не видели. Траншеи будто вчера выкопаны, совсем свежие. «Язык» наши предположения подтверждает. Это офицер связи, которого мы перехватили на дороге из Костена. Но плотно мы еще с ним не работали.
       - Хорошо, Куприн. Давай вместе с ним поработаем.
       Начался допрос, после которого выяснилось, что в городе сейчас около двадцати тысяч войск. Но это, в основном, остатки отступающих гарнизонов других городов, освобожденных русскими. Боевой дух у них не высок. Хотя  генералами получен приказ оборонять Костен до последнего солдата, поскольку это последний оборонительный заслон перед Германией. Выясняя наличие техники, оказалось, что в городе немало танков. Но большинство без горючего, поэтому врыты в землю и планируются к использованию, как орудия.
       - Ясненько, а куда и зачем ехал? – спросил удовлетворенный Пугачев.
       Оказалось, пленный возвращался в город Цибинген, что на берегу реки Одер на территории Германии. Он привозил в Костен пакет, содержания которого не знает.
       - И на том спасибо. Нетрудно предположить, что там был приказ держаться до последнего, не пуская нас в Германию, - сказал полковник.
Он дал указание Марине соединить его с командиром дивизии. Через минуту связь была готова.
       - По цели все ясно. Начинаю чаепитие с южным ветерком. Прошу подбросить уголька для самоваров, - доложил он в трубку. В переводе это означало: к выполнению поставленной задачи готов, атакую Костен с юга. Прошу поддержать огнем артиллерии.
       Комдив свои ответы не шифровал.
       - Действуй, сообразуясь с обстановкой. Просьбу твою выполним.
       По команде полк был развернут в боевой порядок, и приготовился к атаке. Но ждать её пришлось не менее четырех часов. Все это время велся артиллерийский огонь по позициям противника. Не менее интенсивно стрелял и противник. А на рассвете стали раздаваться взрывы на восточной и северной стороне города. К городу подошли другие части Первого Белорусского фронта. Штурм города начался одновременно с трех сторон. Сигналом к нему была зеленая ракета. Застывшие за остаток ночи бойцы устремились в атаку, набирая скорость по мере согревания. С первым солнечным лучом раздается мощное дружное «Ура». Оно несется на север в дымящийся от взрывов снарядов и мин город.
       Батальон майора Улановского первым достигает вражеской траншеи. Егор краем глаза видит бегущего параллельно старшего сержанта Муху и не хочет уступать ему в первенстве. Сдался ему этот Муха. Он ловит себя на мысли, что поступает вопреки воинскому Уставу, но не может остановиться. Под свист пуль он первым перепрыгивает траншею противника и несется дальше ко второй. Он словно заворожен азартом боя и теряет страх быть сраженным вражеской пулей. Они свистят совсем рядом. Он их слышит, но ведь рядом не считается. Рядом пролетают не его пули. Это не страшно.
       А вот и первые дома города. Теперь будет легче. У двухэтажного дома сделал остановку отдышаться. Огляделся. Сзади бежали бойцы. Много бойцов. Несколько человек подбежало к нему. Сделали паузу. Когда собралось около взвода, Егор снова повел их дальше, вглубь города, реагируя огнем автомата на появление и выстрелы фашистов.
       Город все больше переходил в руки Пугачевцев. В отдельных проемах окон стали появляться белые полотнища флагов. К полудню Костен был полностью освобожден от немецких захватчиков. На улицах стали появляться мирные жители. Сначала осторожно, а потом активнее стали приветствовать русских, угощая сладостями кустарного производства и даже кофе, смолотого из обжаренного овса. Ещё бы. Им о русских говорили столько плохого, а они… не грабят, не насилуют, не показывают высокомерия. Потом на площади состоялся митинг, на котором выступил командир полка, замполит Горностаев, майор Улановский, старейшины города. Все поклялись в вечной дружбе.

(полную версию романа можно прочитать в книге)