Дневник и фото - 1991

2 января 1991 г.
Вчера вечером,  немного поспав после праздничного стола  (Ника  доверчиво  ждала появления Деда Мороза до часа ночи),  собрались у меня  (Хлебников, Бирюков, Остёр и Захаров),  чтобы определить стратегию:  война  с Коротичем  и «Огоньком» никому из нас не нужна, поскольку выиграть в ней невозможно, но и навешивать на себя всех собак тоже не дадим: в девять вечера продиктовали   Саше Аронову письмо в «МК» – удар ниже пояса:  написали, что после нашего ухода «Огонёк» остался на сто процентов партийным (КПСС).

3 января 1991 г.
Вышел 1-й номер «Огонька»  за этот год,  где нас уже нет, однако наши физии – и моя в том числе – среди лауреатов журнала (забавно, но в перечисленных лучших материалах у меня не указана публикация частушек – редакторат решил  не дразнить кляузников). Спасибо Коротичу – снял из номера уже завёрстанный  «некролог» Вали Юмашева, начинавшийся фразой «от нас ушли талантливые журналисты...».  Очевидно, ушли – к домашнему телефону два дня старался не подходить.  Виталий Алексеевич схватился за голову:  после нашей реплики в     «МК» читатели обрывают телефон, грозят отказаться от подписки. Решили, что отныне соблюдаем нейтралитет.

4 января 1991 г.
Коротич пришёл в нашу комнату, плотно закрыл со собой дверь (кабинет Вали Юмашева напротив) и завёл свою шарманку:  на каких условиях  мы согласны вернуться  (статус обозревателей при главном редакторе, свободный график и   более чем приличные деньги).  Нам остаётся талдычить,  что мы вообще-то не торгуемся – нам «за Державу обидно», а любимая фраза Лёвы Гущина «Хотите и рыбку съесть, и ножки не замочить?» – не из нашего лексикона.   
Вечером позвонил Вигилянский:  Виталий Алексеевич только что вышел в эфир  «Эха Москвы» и наговорил про нас кучу гадостей, после чего Володя прорвался в студию и по телефону дал свой короткий комментарий:  обвинил Коротича во лжи. Ну, и кому всё это нужно?

6 января 1991 г.
Начались воскресные звонки Коротича нам домой: Ленка не узнала главреда – сказала, что я сплю, так он перезвонил через час. И развил любимую тему: что случившийся скандал на руку только органам,  и кто у нас в редакции  на них  работает. «Товарищ Елин,  как, по-вашему, Хлебников может быть стукачом? А Вигилянский?  Ну да,  один поэт,  другой из церкви не вылазит,  и всё-таки?..». (Через полчаса узнаю:  Олегу и Володе этот же вопрос задавался насчёт меня.) Оставалось только отшучиваться: «Вся редакция знает, что у нас два штатных гебиста – Коротич и Гущин, вопрос лишь в том, кто  из вас работает на Первое управление, а кто на Второе». Виталий Алексеевич смеялся, игриво переводил стрелки:  ах, фантазёры! (Когда звонит ВК – включаю магнитофон: мало ли что.)
Вечером заехал Митя Захаров – привёз кассету с двумя фильмами с прелестной Ким Бейсингер («Без пощады» и «Девять с половиной недель», оба 1986 года).

7 января 1991 г.
Позволили себе наконец забыть все проблемы и отметили Рождество компанией  маленькой,  но душевной:  Гена Русаков с Машей, Митя Захаров с Ленкой, плюс Марина Дюжева,  да нас трое.  О произошедшем старались не говорить –  все  продолжаем верить, что Господь нас своею милостью не оставит, и мы плошать  тоже не намерены.
Позвонила Фыфка – началось самое худшее, чего можно было ожидать:  Максим забрал её паспорт, отобрал вещи и т.п. Решили уехать куда-нибудь, хоть в тот же   Ижевск, куда мы – обломки «Огонька» – вскоре собираемся на «гастроли».

9 января 1991 г.
Зашёл в «Огонёк» за оставшимися вещами и был отловлен Коротичем, который запел ту же песню:  «Может, всё-таки вернётесь? – набрали бы новых  ребят...» и  т.п.  (в его интересах, чтобы хоть один из нас проявил слабость).  Уже знаем: предложение занять  наши места  сделали  Игорю Иртеньеву и Саше Кабакову (оба отказались).
Вечером и ночью по радио «Свобода» Дейч  дважды комментировал ситуацию в «Огоньке»,  а Виталий Алексеевич щедро развешивал политические ярлыки, особо подчёркивая,  что все мы, ушедшие, – беспартийные («Сатурн гласности пожирает своих детей»),  и заключил:  «Мы вписались в тот сумасшедший дом, который происходит сегодня в советской печати» (?).

11 января  1991 г.
Отдал Коротичу последние долги (прозу девяти авторов),  взял последние вещи  и до девяти вечера просидели с Хлебниковым в его  (уже не его) кабинете. Олег очень подавлен:  считает, что мы сделали что-то не то и не так. О новом нашем журнале чётких представлений тоже нет – по его мнению,  нам необходимо  своё ЗНАМЯ, например,  позовём главным редактором Беллу Ахмадулину: ясно, что  работать не будет, но, как и в «Метрополе»,  послужит бродильным веществом. (Олег с БА уже говорил – согласия не дала, но и «нет» не сказала.)

14 января 1991 г.
Киношники – народ корпоративный:  когда на середине съёмок экранизации  «Униженные и оскорблённые» посмотрели отснятый материал, и стало ясно, что картина разваливается,  худрук Никита Михалков тут же спас положение: записал  в сценаристы Володина,  взял на себя главную мужскую роль,  жену режиссёра переместил с ведущей роли в эпизод,  а на её место пригласил мировую звезду Настассью Кински. И постановку вытянул:  большой кассы фильм не сделает, но и провала не будет.
Настассья – абсолютно русская девчонка.  Володин рассказывал:  когда первый  раз встретились – с порога кинулась ему на шею,  целовала щетинистую щеку, шепча на ухо: «Father! Padre! Pat!..»  (Александр Моисеевич чуть не разрыдался).
Едва начался показ,  утащил звезду из кинозала – нашли в Доме кино дальний тёмный угол, сели на пол. Переводчица опять напомнила, чтобы никаких вопросов о папе Клаусе,  Поланском и проч. (об этом Настассья вообще никогда не говорит), да у меня и тема другая:  дом, дети, муж (через неделю ей тридцать лет).
Кински так раскованна, что на её простоту легко купиться:  давай, говорю, сбежим отсюда, побродим по сугробам.  Лена аж воздухом подавилась:
– Идиот, у неё же после премьеры банкет, муж-египтянин из тебя мумию сделает!..
По тому, как рассмеялась Настассья, было ясно, что слово «идиот» она поняла  без перевода – неспроста ведь  назвала  детей Достоевскими  именами Алёша и Соня.
Уходя из ДК, налетел на Щекочихина. Он был уже хорош – возопил, чуть не плача,  на весь гардероб:
– Ребята, охститесь!  Вы что, «Огонёк»,  флагман Перестройки,  потопить хотите?
Не волнуйся, говорю, под руководством друзей, которые уверены, что «знают, как надо», он скоро сам на дно пойдёт.

15 января 1991 г.
После кровавых событий в Вильнюсе,  «Московские новости»  вышли с залитой «кровью» шапкой, вся редакция единодушно положила партбилеты. Несмотря на  тяжёлый день,  мы вечером встретились с Егором Яковлевым и говорили с ним  полтора часа. Егор Владимирович прямо сказал, что у его газеты денег на выпуск нашего журнала нет, чем могут помочь – выделить помещение,  средства связи  и взять на работу в «МН» с соответствующей зарплатой, пока мы не найдём себе спонсора (только Бирюкову с Айрапетяном идея не понравилась – считают, что  таким образом мы потеряем самостоятельность).
Вечерние новости:  Донбасс восстал – с политическими требованиями, «кровавый Шурик» Невзоров  в своём амплуа – «600 секунд» сделали про Литву абсолютно постановочный просоветский сюжет.

16 января 1991 г.
Тогда как в Вильнюсе хоронили десятерых погибших, ТСН повторила вчерашний выпуск «600 секунд», а Горби потребовал от ВС приостановить действие Закона  о печати (цензуру захотел, трусливый подонок). Чтобы имя Андрея Дмитриевича никак не соседствовало с именем Михаила Сергеича, Боннер потребовала изъять фамилию Сахарова из списка лауреатов Нобелевской премии.

18 января 1991 г.
У Мурзика абсолютный слух – утром за завтраком она вдруг говорит: «Чернов!..». Через минуту снова: «Чернов!»  и на радио пальцем показывает. Прислушались – действительно: Андрей читает из «Слова...» про «полями поскакаша и конями потопташа»!
Нынче у нас траур – погиб комиссар Катаньи:  красиво, по-мужски, крикнув своим убийцам: «Я здесь!», после чего был изрешечён автоматными очередями. Ника всплакнула: все шесть последних серий «Спрута-4» переживала за бесстрашного борца с итальянской мафией Микеле Плачидо.

20 января 1991 г.
Воскресное шествие против КПСС: шли по маршруту: Маяковская – Восстания – Калининский – Манежная – в потрясающей эйфории единства:  тысяч 400 – 500  было, несмотря на холодный ветренный день.  Мы с Фыфкой шли от Дома кино,  возле колоннады гостиницы «Москва» встретили Чернова и с ним за спинами выступающих простояли до 4-х часов вечера. Среди множества знакомых – Игорь Иртеньев  с очень весёлым плакатиком  «Руки прочь от Невзорова! (Общество защиты животных)».
ЦТ вечером  показало митинг на Манежке – ровно на одну минуту,  без единого лозунга, снятый с нижней точки так, что реальное  число пришедших вообразить абсолютно невозможно.

21 января 1991 г.
Ночью на вокзале в Муроме наш поезд стоял десять минут, я сошёл на перрон и вдруг узнал – в стороне от нового здания – старый деревянный дом с наружней, обшитой вагонкой лестницей, под которой папа с санками ждал меня с мамой из Москвы:  детская память поразительна, ведь было мне тогда пять лет, и всё, что столько десятилетий я помнил, – ту встречу здесь морозным вечером...

22 – 27 января 1991 г.  / Ижевск 
Конец января провели в Ижевске, родном городе Олега. Как бы творческая гастроль – с рефреном: почему же мы ушли из «Огонька»? (Хлебников, Новиков и я с Фыфкой). Комедийный момент усугублялся синхроном вояжа экс-американца Локшина, который чесал столицу Удмуртии под соусом «почему я хочу жить в СССР?»
Калашникова мы  не посетили,  Кулакову не видели,  но пожили здесь хорошо. Тем более, что успели сбросить все полусотенные купюры, прежде чем ижевляне прознали про грабительский Павловский указ.
Перемены уже докатились и сюда: памятник Ленина заляпан масляной краской, вдоль дебаркадера тянется оборванный в конце алый транспарант: «Товарищ, перестройке нужен твой...» (?) Парторг «ИжМаша» умолял перед выступлением: «Бога ради, не трогайте КПСС!».

Возвращались втроём (Олег остался дома),  и в купе с нами оказалась очень говорливая дама (номенклатурная, поскольку билеты бронировали через  обком).  В Ижевске Дениса продуло, у него ныли зубы – всю дорогу мрачно  молчал над книжкой,  жевал анальгин  и часто выходил курить. Обычно  я тащился следом, поскольку соседке  хотелось общаться, и наконец  она полюбопытствовала, почему такой  славный юноша все время молчит и зачем я его фотографирую. Шепнул ей доверительно, что г-н Дэннис англичанин, по-нашенски только читает, а я его, резидента британских спецслужб, сопровождаю.  Дама понимающе кивнула и   больше с вопросами не лезла,  а когда, на подъезде к Москве, Денис вдруг  заговорил на русском и без акцента – в её глазах отразился нешуточный страх.

29 января  1991 г.
Пока мы были в Ижевске, Поздняев улетел в Одессу  (Тереза Яковлевна умерла). Хотел отоспаться – просил Лену не звать меня к телефону, однако прозвонились  все, по кому я соскучился:  Петрушевская, Володин, Рощин, Булычёв, Иртеньев  и самый последний – Успенский, когда у нас была глубокая ночь, а Миша в своём Красноярске  только-только проснулся. Так я и не поспал.

6 февраля 1991 г.
Левон Айрапетян собрал всех нас, ушедших из «Огонька» и уже оформленных им  на работу в какую-то из своих многочисленных контор (зарплату нам где-то нужно    получать), чтобы объяснить, какое ТОО  мы намерены создать. Разговор сразу   пошёл на повышенных тонах, поскольку Миша Пекелис потребовал себе... 20 %  прибыли  (с чего Михаил Абрамыч ожидает доход – только одному ему известно). Вообще все мы изнервничались, все хотим какой-то определённости.
Вечером Горби выступил по ТВ – с призывом к народам сохранить СССР  (после позавчерашнего Указа о неправомочности референдума в Литве). Борис Ельцин от выступления в эфире отказался.

8 февраля 1991 г.
Забавно:  в «Огоньке» подвели итоги работы журнала в январе (там теперь идёт   соревнование между отделами) и по результатам первое место – у нашего отдела    литературы. Этакое незримое присутствие вчерашних сотрудников.

14 февраля 1991 г.
Позвонила Люба (директор магазина «Поэзия»):  к ней заявилась  некая  дама, представилась доверенным лицом Георгия Елина, молодого поэта, выпустившего  в «Прометее»  за свой счёт первую книжку стихов,  который ещё и журналист – сотрудник журнала «Огонёк».  Люба книжку этого Елина полистала, портретного   сходства автора со мной на фотографии не нашла. Осторожно поговорив с дамой,  которая подтвердила, что этот Елин (не я!) работает в «Огоньке», попыталась ту  книжку заполучить, но тётка сказала, что этот экземпляр сигнальный, и с ним она  едет в Книготорг, договариваться о распространении. Мило, ничего не скажешь:  интересно, какое продолжение последует.

19 февраля 1991 г.
Ника пожелала посмотреть что-нибудь про Джеймса Бонда, а в «Гаване» как раз   идёт «Никогда не говори «никогда»  с Шоном Коннери,  Ким Бейсингер и Максом  фон Зюдовым – с хорошей долей юмора и наива (дщери понравилось).
Вернулись домой точно в 18.50 – к выступлению по ящику Ельцина (выкрутил же руки Кравченко и всем за ним стоящим), который вышел в эфир с одной целью – всесоюзно призвать Горбачёва к отставке. Представляю, какой полив БН сейчас начнётся по всем каналам!

22 февраля 1991 г.
На сегодня назначен митинг левых сил – в противовес завтрашнему – правых,  выступающих в поддержку Горбачёва и союзного референдума,  с последующим  подписанием Союзного Договора. А каково тем, кто ещё никак не определился  с выбором и сам не знает, чего он хочет? – в нашем доме половина соседей такие.

28 февраля 1991 г.
Чернов подписал в печать книжку Собчака «Хождение во власть». Где на первой  же странице – упоминание Берестова (надеюсь, Андрей рассказал автору, кто это такой, а этический момент оставлю без комментария). 

2 марта 1991 г.
Лере Новодворской дали два года исправработ – по принципу сообщающихся сосудов: столько же, сколько и Смирнову–Осташвили,  чтобы без обид.
По ТВ – фильм о Лермонтове, объявленный в программе как «Погребение Пето не было»:  неучи – поскольку церковного слова  «отпето»  они не понимают, то решили, что Пето – это грузинское имя.

3 марта 1991 г.
Объявился Миша Успенский. Переживает:  раньше приходил в «Огонёк» – сразу   встречался со всеми, и можно было выпить кофе, пообедать, позвонить с моего     служебного телефона общим знакомым. Теперь в надоевший ЦДЛ, где назначили   встречу Аркадий Арканов и Саша Ткаченко, придумавшие  «НОС  имени  Гоголя» (Новое Общество Сатириков ) и пригласившие меня поучаствовать в этом проекте, куда намереваются привлечь всех, кто ещё не разучился смеяться.  (Я бы и рад, только третий журнал сейчас никак не потяну).
Погода к прогулкам по городу не располагала, потому не придумали ничего лучше, как забиться в кино на отличный боевик с Брюсом Уиллисом «Крепкий орешек».

5 марта 1991 г.
В Париже умер Серж Гейнсбур – шумная французская звезда 1970-х. Для нас он был такой же неизвестной личностью,  как, скажем, Холлидей, там не сходящий  с обложек «Пари-Матча», а у нас не известный ни фильмами, ни песнями. Звезда  для внутреннего свечения.  Как наши Пушкин или Высоцкий, очарование которых  по-настоящему греет лишь русскую душу.

6 марта 1991 г.
Шахтёры осознали свою силу – забастовки охватили все угольные бассейны: ТСН  показала министра угольной промышленности Щадова, который даже не скрывал  ярости – открыто грозил расправой с бастующими:  лишить надбавки за выслугу  лет и проч.  При том, что экономические требования выполнены – они выступают      уже за отставку Горбачёва, роспуск союзного министерства и Верховного Совета СССР, с поддержкой политики  Ельцина.

10 марта 1991 г.
Оля Жукова дебютирует  с полнометражным фильмом  «Ночь длинных ножей» (в главной роли – Женя Герасимов).  Рад за неё, только есть предчувствие, что  политическое кино сегодня обречено стать  заведомой однодневкой.

13 марта 1991 г.
День прощаний:  сегодня Рудик и Таня с Арсением и Митей отбыли в Австралию:  муж был чрезмерно говорлив, жена всплакнула, дети резвились, как угорелые...
Вечером долгий разговор с Юлей Гуковой,  которая наконец-то вышла замуж за немца  и собирается в Германию  НАВСЕГДА.
Увидимся ли мы ещё когда-нибудь? – Бог весть.

15 марта 1991 г.
Чернов вернулся из Парижа: на «собчаковские» деньги славно пожил в Фонтене–о–Роз,  дома у Синявских.  Привёз сборничек стихов  «СПб, или Нежилой фонд», который называет «моя парижская книжка», – сам набрал, сверстал и напечатал полсотни штук в домашней типографии Марьи Васильевны,  где она  много лет тиражирует «Синтаксис». Половину книжек оставил в русском книжном магазине, через который Розанова распространяет свою литературу.

16 марта 1991 г.
Маленький междусобойчик по случаю дня рождения Вероники. Оставив девушек за столом, ушли с Митей Захаровым на кухню, принялись разбирать и чистить ржавый «Смит-Вессон». За этим занятием нас и застал припозднившийся Гена Русаков – сказал:
– Наконец-то понял, что у вас общего.
– Я здесь в общем-то проездом, – педантично возразил Митя. – А общего у нас  только одно: наши жёны дружат.

18 марта 1991 г.
После голосования (я один проявил сознательность: всё моё окружение выразило   референдуму своё «фэ»)  поехали с Фыфкой к Денису Новикову, который всё так  же мается с зубами, но нас кое-как принял.  Поскольку разговаривать с болящим  не получалось, посмотрели гениальный фильм Лилианы Кавани «Ночной портье».

19 марта 1991 г.
Горби подписал Указ о подорожании еды и проч. со 2-го апреля (первоапрельские шуточки как бы в прошлом). Народ безмолвствует.

24 – 28 марта 1991 г.  /  Ленинград
Приехали с Фыфкой – вырвался под сурдинку, что мне нужно делать интервью с Александром Моисеевичем.
Поскольку наша явочная квартира на улице Некрасова за отлётом хозяев больше не существует – поселились в 544-м номере гост. «Октябрьская» (на которой ещё  недавно висела доска  «Здесь  Владимир  Ильич  Ленин  ТАЙНО  встречался с Надеждой Константиновной Крупской»). Из окна – роскошный вид на перспективу  1-й  Советской улицы,  по всей длине в гирляндах и цветочных арках,  сплошь застроенной кооперативными киосками.
Ленинград изменился страшно:  весь Невский в цветах (по 5–15 рублей за штуку)  и книжных развалах на лотках (любые книги от 3–5 рэ до 150–600), все фасады  в  ярких афишах,  обещающих фильмы ужасов,  встречи с очевидцами НЛО и даже  с космическими пришельцами. И на этом фоне – серьёзные разговоры о съезде, референдуме, судьбе СССР...

По утрам – долгие раскачивания, пока наконец выходили «из дома», завтракали  в  Домжуре, потом гуляли по городу, встречались с друзьями.  Чернов купил Вике  новую машину, потому с ночным транспортом проблем не было:  вместе с нами в   «Октябрьской» поселились и Гриша Кружков с Мариной Бородицкой, приехавшие  сюда выступать. Как всегда – в гостях у Ясновых, у Валеры Мишина (в новой его    мастерской в Круглом переулке). И вечер у Филаретовых – Володю соперировали  (неудачно и поздно – метастазы перешли на позвоночник)...
Дважды встречались с Володиным – второй день целиком провели у него дома на  Пушкарской,  в последний – просто погуляли по городу,  заходя в разные вкусные места, благо с погодой нам повезло – все дни светило солнце.
«Горестная жизнь плута», да:  мне домой позвонил Макс – узнал от Лены,  что я  в   Ленинграде, и оба всё поняли.
Возвращение в Москву огорчило: на вокзале «Аврору» встречал Максим – увидев нас вдвоём, к Фыфке не подошёл, но после того, как у метро мы простились, ушёл следом за ней...

29 марта 1991 г.
Денис Горелов резвится в «МК» – анонсы и заголовки:
– «Ваши сиськи-пиписьки меня совершенно не волнуют» (из Грамматикова).
– «Когда женщина сверху»  и «Голые бабы по небу летят».
Однако переплюнуть свой же заголовок  «Мэрилин – это вам не просто жопа с родинкой»  нашему лучшему кинокритику пока всё равно не удалось.

30 марта 1991 г.
Вечером в ЦДЛе – представление нашего журнальчика «Литературные записки»  (вообще никем не вычитанный,  с чудовищными ошибками вышел). Прудовский светился, как именинник:  принимал поздравления,  целовался со всеми подряд.   Плюс к Лёне – деловой Саша Кабаков, тихий Саша Хургин. Вёл вечер Юра Рост –  в финале всех нас  выстроил на краю рампы.  После чего отправились домой к Прудовскому, где Марина расстаралась – накрыла стол на два десятка человек,  причастных к выпуску нашего «ЛитЗапа».

31 марта 1991 г.
Считывая  беседу  с Володиным, нашёл в записи весьма интересное место – когда  я выходил на лестницу курить,  то оставил диктофон включенным,  и едва  за мной закрылась дверь, Александр Моисеич  спросил Фыфку:  «Как  дела у вас и Жоры?» – «Лена опять вернулась, Вероника из той квартиры пошла в школу»,   на что Володин ответил: «Ничего не поделаешь, Ирочка, это судьба...».

1 апреля 1991 г.
На съезде жуткая свара из-за несогласия правых поставить в повестку вопрос о президенте  России. Наконец поставили на голосование. Демократам не хватило всего полутора десятка голосов – съезд они проиграли, но и правые не победят – Ельцин останется!

2 апреля 1991 г.
Днём прогулялся по городу:  транспорт 15 копеек, цены в магазинах безумные.  В «Москве» на Маяковской «Бакенбарды» Юрия Мамина – ушёл не дождавшись конца:  невозможно смотреть фельетон длиной больше полутора часа, когда  фарс из хорошего приёма становится скучной самоцелью.

5 апреля 1991 г.
Три недели спустя устранил наконец последствия пребывания у меня Рудика (перед его отбытием на пмж в Австралию).
За те дни,  что у меня прожило славное семейство Пейсаховых-Бурмистровых, Рудольф  умудрился навести  в  квартире свой порядок, вдобавок  ещё и бачок в ватерклозете «починил».  А что с ним случилось? – не понял я:  шедевр итальянской сантехники, семь лет безотказен, и работает абсолютно бесшумно.
– Вот именно, что – б е с ш у м н о ! – рассмеялся Рудик. – И как ты узнаёшь, что он водой наполнился? Теперь всё в порядке – сантехник вытащил из него какую-то штуковинку, и бачок так шумит – в другом конце квартиры слышно, а если затих – значит, наполнился!
Вообще-то я не помнил случая, чтобы бачок когда-нибудь пустовал, и Ниагару в своей квартире  больше терпеть не стал:  вызвал сантехника и теперь шума воды  опять не слышу. И пусть Рудольф икает в своём Сиднее.

7 апреля 1991 г.
Пасхальная служба в Храме у Рижского вокзала  получилась очень скомканной:  батюшка не справился с прихожанами, среди которых оказалось больше зевак, чем истинно верующих,  и они сорвали службу:  галдели, как на базаре.
Вечером – разговление у Жени и Андрея Штильмарков–Нечаевых. С разговором  о дальнейшей судьбе романа Роберта Штильмарка  «Горсть света», который  я  начал редактировать для издательства «Огонёк», но едва доделал до середины, а теперь совсем неясно, захотят ли его издавать Гущин с Юмашевым.

12 апреля 1991 г.
Сегодня в Минюсте СССР  (лучшего дня,  чем День космонавтики, они выбрать  не могли) зарегистрировали Всесоюзную уфологическую ассоциацию, где первую скрипку будет играть космонавт Попович.  Ау, уфолог Спиркин, где вы?

15 апреля 1991 г.
День с Вероникой.  Начали с «ЛГ»,  где я копался в библиотеке,  а дщерь села  читать про барона Мюнхгаузена  (пока не дочитала до конца – увести не мог). В редакции «ЛитРоссии», кроме Игоря Левшина, никого из знакомых не осталось, с ним и пообедали, за разговором о Леме и польской литературе.
С Цветного бульвара поднялись на Сретенку:  монастырский храм только-только  открыли к Пасхе – голый, ободранный, но  ЖИВОЙ  – с тихой толчеёй прихожан и с хоровым пением (служба шла).  Ника выгребла в тазик с пожертвованиями всю мелочь из моих карманов,  а потом ворчала, что я не все денюшки церкви отдал – 60 копеек заныкал на хлеб.

19 апреля 1991 г.
Вчера на Красной площади на фоне Мавзолея 13 членов движения  «ЭТИ» средь бела дня своими телами выложили на брусчатке слово Х.Й.  Милиция уволокла этих ребят и девиц в околоток,  спасая их от самосуда разгневанных граждан.

21 апреля 1991 г.
Позвонил Володину, которого не оказалось дома,  и грустно поговорил с Фридой Шулимовной. Которая явно была раздражена  и в конце концов сказала:
– Вы что, правда не понимаете, почему вас любит Шурик?  Узнаёт молодого себя,  вы ведь вылитый Бузыкин!
Боюсь, что мне теперь в их доме на гостеприимство рассчитывать не придётся.

23 апреля 1991 г.
Нынче в «Огоньке» нам выдали 13-ю зарплату (шесть окладов),  которую  уже не   чаяли получить. (Очень кстати,  поскольку  мне вот-вот нужно выкупать путёвки в   Гульрипш,  а это  450 + 450 + 300  + 5 % президентского налога).
Контора поразила мёртвой тишиной и полным безлюдием. Заглянул к Коротичу и застал Виталия Алексеевича в совсем разбитом состоянии. Он сказал обречённо:
– Зачем вы оставили меня на съедение этим волкам? – через два-три месяца они  меня съедят...

26 апреля 1991 г.
В Лондоне от белокровия умер актёр Никита Михайловский, за спасение которого  «Огонёк» боролся год назад, всеми способами собирая валюту на очень дорогую  операцию. Деньги нашли, но...  Но всё-таки наш журнал подарил талантливому и  несчастному мальчишке целый год жизни...

29 апреля 1991 г.
Урода Смирнова–Осташвили в тюрьме удавили сокамерники (не такой он был   человек, чтобы сам на себя руки наложил).  Впрочем, он и своим собственным  соратникам уже не был нужен,  так что конец его закономерен.

30 апреля 1991 г.
Беготня по городу с хозяйственными задачами и с Вероникой, которую не с кем оставить. Пока стою в длинной очереди на почте, дочь  от скуки пишет послание  обеим бабушкам сразу: на бланке почтового перевода, в графе «для письменного сообщения»:
          «Я скоро поеду в Сухуми. Там у меня есть знакомые собаки. А в пасмурную
          погоду я буду ходить в бассейн.  В этом году наверно будут дельфины.
          Телёнок у тёти Нателы  уже вырос.  Досвидание!»

10 мая – 2 июня 1991 г.
...Из дома вышли в пять утра (Мурзик на удивление легко раскачалась), а к обеду уже были в Гульрипше – в  своих обжитых номерах...

12 мая 1991 г.
Ника счастлива УЗНАВАНИЕМ: всё на месте – и море, и светлячки, и дядя Норик. Удивительно,  но она вспомнила даже пса Ваню, сбитого машиной, в чью смерть  так и не поверила – придумала себе, что он зализал раны и где-то отлёживается:  она его даже ВИДЕЛА.

13 мая 1991 г.
Наконец-то у меня проснулась совесть – вспомнил, что вообще-то приехал сюда не загорать,  а работать.  И что обещал Хлебникову  каждую неделю присылать    тексты. На столе у меня одновременно три больших материала:
– Баранье ухо, или Ненаписанный отчёт о командировке (давний фельетон),
– Парадоксов друг (эссе про любимого Володю Голобородько),
– Брат наш Колька (некое внежанровое повествование о Коле Ш–ком).

15 мая 1991 г.
Вот умеют американцы  делать шедевры на пустом месте – по кабельному ТВ  шла «Красотка» с Ричардом Гиром  (здешний грузин-переводчик перевёл её как  «Милая женщина»),  и я не мог отказать себе  в удовольствии посмотреть сцену  в дорогом бутике, где героиня  Джулии Робертс мстит наглым продавщицам.

16 мая 1991 г.
Сегодня Вознесение и годовщина отца:  хотел выбраться в церковь, но папа был атеист и мой поступок вряд ли оценил бы. Кроме того, погода столь скверная, что    Лена одна уехала в город  за обратными билетами,  а мы с Мурзиком  устроили  день рисования квадратных лошадей.

17 мая 1991 г.
Поехали в Сухуми на рынок,  потом погуляли  по городу,  и я купил два десятка   отличных книг:  «Жизнь и судьбу» Гроссмана,  «Иверский свет»  Вознесенского (издательства «Мерани»), изданный в Тбилиси сборник документов «9 апреля»,  ну и до кучи – Мандельштама, Ахматову, Волошина, Бабеля, Пильняка, Зощенко, Бёлля, Гамсуна (все – местных издательств,  которые могли бы не экономить на  бумаге).  Чтобы не таскать книги туда-сюда –  отправил их посылкой в Москву.

20 мая 1991 г.
Годовщина тёти Жени: поехал в Агудзеру, где ближайшая православная церковь, поставил свечечку  и службу за упокоение заказал.
Вечером,  читая купленную вчера  в канцтоварах  гульрипшского сельпо книжку «Декабристы в воспоминаниях современников», обнаружил типографский брак – жуткую  «лапшу» на страницах  с 289-й по 320-ю  (ох уж это издательство МГУ!),  и только тут понял, почему здесь лежит эта изданная в 1988 году книжка –  сюда весь испорченный тираж сбросили...

21 мая 1991 г.
В сумасшедшем доме повесилась Цзян Цин – четвёртая жена Председателя Мао, актриса и министр культуры, одна из лидеров Культурной революции, знаменитая своей  жесткостью  не меньше Лукреции Борджиа.  Большая поклонница СССР, несколько лет прожила в России  и даже стояла в почётном карауле у гроба  Сталина. В 60-е достала всех своими рекомендациями,  что читать, писать и  думать. За что и поплатилась: всю дурь и «перегибы» Культурной революции на     неё в итоге и свалили («кровавая Цзян»  и «собака Великого Кормчего»). После смерти Мао попыталась стать лидером КПК, но через месяц была арестована –  как главарь  «банды четырёх» судима и приговорена к смертной казни, а в итоге помилована и обречена на вечное заточение.  Про неё писали книжки и ставили фильмы (ни одной не читал и ни одного не видел), однако под старость кое-как освобождена, и вот сама оборвала свой 77-летний жизненный путь.

22 мая 1991 г.
Пожив здесь, очень быстро начинаешь предугадывать погоду: стоило полусотне альбатросов начать метаться низко над море – и пожалуйста:  шторм,  жуткий    ливень (даже ушёл ночевать в девушковый номер (Ника без меня боялась спать).
Такая погода меня очень располагает к работе (в ливень никаких соблазнов нет), думал посидеть до 5–6 утра,  но тут на всём побережье вырубился свет, а здесь директор решил движок не включать (шумит он, конечно, со страшной силой), а  при одной свече много не наработаешь…

23 мая 1991 г.
По случаю юбилея Чухрая по ТВ показали «Чистое небо» с Урбанским и Ниной Дробышевой – очень фанерное по нынешним временам кино, а вот берёт же за   душу.  Кроме того, в фильме есть просто  антологические кадры – когда Астахов  идёт бросаться под поезд,  а паровоз проносится по другому пути мимо.
         
25 мая 1991 г.
Третий раз нынче был в Ново-Афонской пещере, и вновь поразился природному её великолепию.  Идя по шатким мосткам, держал Нику за руку и чувствовал, как замирала она от восторга... Как памятны такие мгновения жизни!

28 мая 1991 г.
Из Пицунды приехал Успенский с Нелечкой.  Которая, как  все советские тётки, обожает сравнивать – там и здесь. ТАМ (на Пицунде) всё гораздо лучше, богаче  и др., тогда как ЗДЕСЬ  – в абхазской деревне – всё банальнее и плоше.  Каково  ей  будет теперь дома –  во торжестве сибирских уд?

2 июня 1991 г.
Вчера уже собрались в Москву (Ника никак не хочет отсюда улетать), но наш рейс внезапно перенесли, и вернулись мы в свои уже сданные номера,  и получилось, что «Аэрофлот» подарил нам ещё один лишний день СЧАСТЬЯ...

5 июня 1991 г.
Вигилянский очень жалеет, что  мы не поддержали идею его «Европейца». Олег,  Серёжа Клямкин и Дима Бирюков тоже в подавленном состоянии,  лишь я один – отдохнувший, полный сил.  Вобще для того, чтобы я себя нормально чувствовал,    мне нужно одно – осознание востребованности.

10 июня 1991 г.
Позвонил из «Огонька» их новый ответсек – вызвал меня прочитать свёрстанный  материал – мой старый текст «Баранье ухо» лежал–лежал, а когда я его уже унёс, Коротич  вдруг поставил в ближайший номер,  даже сам предисловие написал.  Вся глупость в том, что мне эта вчерашняя публикация в «Огоньке» уже не нужна.

30 июня – 7 июля 1991 г.  /  Белые ночи:  Ленинград, Комарово, Выра
Уезжал с досадой:  ночной наш поезд совпал с выходом последней передачи «До и после полуночи» – Молчанов написал заявление об уходе,  напоследок  сделав сюжет «Забой».  И никого нет сегодня в Питере,  кто записал бы эту передачу на видеомагнитофон.
Приехали с Фыфкой без особой цели – просто соскучились (и по городу, и по друг  другу).  Поселились  в той же «Октябрьской»  (сняли два номера – 715 и 719),  в первый же день обзвонили знакомых и просто побродили по городу.

1 июля 1991 г.
В полдень возле метро на Петроградской встретились с Володиным и пошли в Ботанический сад, знакомый по книжке Битова. Настроение было поэтическое –   гуляя по дорожкам, кормили друг друга стихами, пофотографировал Александра Моисеевича с Фыфкой (без вдохновения).  Потом проводили его до Пушкарской, оба смущённые моим с Фридой Шулимовной разговором,  который она скрывать  от своего Шурика не стала.  Договорились, что перед отъездом ещё погуляем.

2 июля 1991 г.
Пообедали с Черновым в Домжуре, потом вдвоём с Фыфкой погуляли по городу.   
В Петропавловской крепости оценили скандальную сидячую скульптуру лысого Петра Первого, изваянную Михаилом Шемякиным (отличная работа!). 
Вечером – у художников Русаковых (папа с дочерью,  рисунком которой Андрей оформил обложку своей парижской книжки):  славная семья,  подарившая нам симпатичную самодельную свистульку «сирену сисястую».  Давно не испытывал удовольствия от застольных разговоров о чистом искусстве, без всякой политики.

3 июля 1991 г.
Решили с Фыфкой провести весь день  ВДВОЁМ. Снял несколько плёнок в номере, потом пошли гулять, вернулись и никуда не хотели идти,  однако Чернов вытащил    нас в театральную компанию к режиссёру Беляку.  На закате встретились возле отстроенного  недавно  «Англетёра»,  прогулялись по набережным до уютного особняка с полукруглым балконом, выходившим в глухой заросший сад. Шумные –    до рассвета – споры о театральных проблемах (хорошо, что я от них давно далёк) и  о стильном  «Интерьерном театре»  Николая Беляка.
Короткая белая ночь и неторопливое возвращение в гостиницу по просыпающейся набережной Фонтанки.

4 июля 1991 г.
Легли спать в пять утра,  а в десять нас  уже разбудил Андрей – с машиной от редакции газеты «Час пик»,  которой он обещал комментарий Лихачёва на дурной  текст экс-штангиста Юрия Власова (тема Чехословакии 1968 года его возбудила). Нам тоже было нужно в Комарово, поскольку я хотел взять напутствие академика  для нашего журнала.
Способность Дмитрия Сергеевича работать в любых условиях поразительна: едва в его руках оказывается текст, тотчас отключается от реальности. За десять минут – при нас – написал напутственное слово нашему недоношенному «Космополису»:
Пока он писал, я сделал несколько вполне удачных портретов (и с женой тоже).

     О «Космополисе»
     Такого слова еще не было. Что такое «Космополис»? Это город небесных
     людей.
     Граждане Космополиса пишут с небесной точки зрения – самой широкой,
     доступной человеку; лишенной корысти – индивидуальной, профессиональной,
     классовой, партийной, национальной – любой.
     У граждан Космополиса не должно быть ничего, что замутило бы их чувство
     справедливости и правды.
     «Космополис» – это некое облако, проливающее влагу на иссушенную почву.   
     Излить дух в мир вещественный – таков смысл существования «космополиса».
     Наука, искусство, право, хозяйство, национальные движения подлежат сейчас
     многостороннему творческому обновлению, обновлению в духе свободы от
     догм – партийных, от штампов языковых, от предрассудков  идеологических.
     Идеологические государства потерпели крах в ХХ веке. Крах потерпели
     идеологическое хозяйствование, идеологическая наука, идеологическое   
     искусство.
     Идеи должны сменить собой идеологию, красота – направления и блуждания
     в искусстве, свобода мысли – принудительность «методологии» и «теорий».
     Сказано: «Всякое совершенствование начинается с сердца и совершается
     в свободе».
     Наш век опередил все века в опыте страданий, в опыте безверия, в опыте
     насилия  и войн. Мы должны начать и открыть собой новую свободу – свободу
     творческую и истинно духовную. Мы должны помнить, что личины прикрывают
     ложь и сами  лживы. Лицо же – слито с правдой.
     Каждый из нас должен жить в правде своей личности, стремиться создать
     общество индивидуальностей, – новое общество, в котором нет одинаковости».
     Д. Лихачёв

Проводив Андрея в Питер,  погуляли вдвоём по Комарово (комарья там и впрямь тучи!) –  мимо «будки»  Ахматовой  до её могилы на сельском погосте (отличное  там у Анны Андреевны теперь соседство – Альтман, Кошеверова, Авербах...)
Закат на берегу залива:  прекрасный день и замечательный вечер. Вернулись в  город уже ночью...

5 июля 1991 г.
Сдав номера и забросив вещи домой к Вике и Андрею, в Летнем саду встретились      с Володиным. Посидели у памятника Крылову, погуляли по Михайловскому парку.
Был он сильно расстроен – явно выдержал неприятный разговор с женой, которая взялась за своего Шурика всерьёз.  Так, оказался он совсем без денег (стыдливо сказал,  что по жаре пришёл в одной рубашке  и кошелёк остался  в пиджаке), а выпивать за счёт младших друзей Александр Моисеевич не умеет.  Еле уговорил деда скромно посидеть в Домжуре, после чего попрощались на Аничковом мосту.

На закате добрались до Выры,  где был брат Тани Толстой со всем семейством (с прелестными дочкой и сынишкой).  Сразу за ужин – до полуночи, с зачтением Сёмочкиным новых своих «думок». Воодушевлённый  очередным воскрешением предпринимательства, Ксан Ксаныч хочет превратить свою Выру в «потёмкинскую деревню» – сдавать музейное подворье под свадебные торжества в «народном» стиле. Не понимая, что такая сдача в прокат Вырской почтовой станции верняком   обернётся купеческим разгулом с банями и девками.  Докричались до того, что Сёмочкин едва не выгнал нас взашей, как бывает всегда, когда он сам чувствует, что  не прав,  но все его аргументы «за» кончаются.

6 июля  1991 г.
Весь день – косьба, катание на живой лошадке, банька, купание в Оредеже  и    цветные  Фыфкины  НЮ в живописном поле.
С наступлением темноты – вылазка  на Попов угол:  ночь накануне Ивана Купала, с костром и плясками вокруг него, которые дружно устроили шумные Толстые.
Белая ночь, светлячки (совсем не сухумские), тихая река и прогулка по верхней (Набоковской)  дороге, с возвращением в Выру дальним путём – к пяти утра...
Незабываемое!

7 июля 1991 г.
Вернулись из Выры днём. Оказалось, Черновым звонил Володя Филаретов – ждёт  нас к себе.  Перед  поездом на два часа зашли к нему  на Невский:  уже совсем  измождённый (умирает от рака горла так же, как Венедикт Ерофеев), с завистью расспрашивал  нас,  как погуляли у Сёмочкина, сожалел, что не приехал в Выру,  и храбрился –  сам за рулём,  отвёз нас на Московский вокзал.  На прощанье поцеловались, уже стоя у поезда:  увидимся ли ещё раз?..

9 июля 1991 г.
Увы, напутствие почтенного патриарха Лихачёва осталось в архиве – по приезде     нас ждал сюрприз: в наше отсутствие друзья-товарищи приняли новое название – «Русская виза». Под него Вигилянский уже разработал концепцию, где ключевые     понятия – Книга судеб, человек в пограничной ситуации, жизнь на рубеже, пропуск   в новый мир.
Сегодня начались переговоры с «Московскими новостями» о включении «Русской  визы» в «Концерн «Горячев» (эта финансовая структура Марка Леонидовича будет вести все наши финансовые дела).

10 июля 1991 г.
Утром трансляция из Большого Кремлёвского дворца: открытие съезда народных депутатов, на котором Борис Ельцин присягнул на верность народу,  вступив в должность первого Президента России. Затем абсолютно антикоммунистическое выступление Патриарха Алексия и лукавое напутственное слово  М.С.Горбачёва.
У кого как, но в моей голове всё это пока совсем не укладывается.

12 июля 1991 г.
Татьяна Никитична Толстая  рассказывает:
– В Штатах сыновья стали отвыкать от родного языка. И теперь, вернувшись,    читают всё подряд, что русскими буквами напечатано.  Едем в электричке, они крестословицу в «Огоньке» разгадывают. Алёша читает вслух:
– «Крушение всех надежд, провал всех планов, полное поражение». Слово из шести букв, вторая – «И».
Тёма, у которого мат – разговорный язык, до потолка подпрыгнул:
– Неужели?..
Оказалось, все-таки ФИАСКО.

21 июля 1991 г.
Втравился делать новый  журнал  «Литературные записки»  в хорошей компании с Кабаковым, Иртеньевым и Прудовским, поскольку я без работы сидеть не умею, однако выпустили мы один номер «ЛитЗапа» и сразу встали – не то чтобы продукт получился плохой,  но браться за следующий номер  отчего-то не хочется.  Здесь тоже всё движется еле-еле – только на 2-е августа назначена регистрация ТОО  «Литературные записки»,  без чего мы просто самодеятельный кружок при ЖЭКе, не имеющий никакого статуса (партнёр у нас есть – Издательство «Текст»).
А ещё бред  в том, что я набрал кучу рукописей у профессиональных писателей,  которые  за полгода наверняка пристроили бы свою прозу в хорошие журналы, я  же держу их, ничего определённого не обещая:  Аксёнову,  Веллеру,  Булычёву, Петрушевской  сперва посулил публикацию в «Космополисе»,  потом в «Русской визе»,  а теперь ещё в каком-то «ЛитЗапе»...

22 июля 1991 г.
В Москве  Далай-лама (с полуофициальным визитом). А  ещё  американская дочь Маяковского – Хелен-Патриция Джонсон – одно лицо с  ВВМ, даже вертикальную лобную складку над переносицей от отца унаследовала.  Приехала  к нам с сыном Роджером (внуком ВВМ), просит называть себя Еленой Владимировной.  Роман     ВВМ  с её матерью прервался после их встречи  в Ницце  (Маяковский влюбился в Татьяну Яковлеву). Её мать Елизавета Петровна (Элли Джонс) умерла в 1985-м,  и дочь решила больше  не таиться.  Привезла  прах матери, никогда в СССР не бывавшей, который и развеяла над могилой Маяковского.

26 июля 1991 г.
На дне рождения Насти Ниточкиной у неё дома – Сергей Соловьёв, который САС. Который ёрничал и ломался весь вечер, рассказывая скучные киношные байки. Я же в итоге насел на него с давним своим желанием – сделать с ним беседу про Шукшина, которого он знал с первого своего дня во ВГИКе, когда оба оказались в мастерской Михаила Ромма. То есть вся творческая жизнь  Василия Макаровича прошла на глазах Соловьёва,  но и спустя полтора десятка лет после смерти  Шукшина никому ни слова о нём САС не сказал. В итоге дал мне секретный номер  своего телефона:  «Сами меня ловите!»  Поймаешь его сейчас,  как же,  когда он   занят пиаром нового фильма «Дом под звёздным небом».

27 июля 1991 г.
Так как официальных сообщений нигде нет, «Московский комсомолец» напечатал крошечную заметочку – «Последний из «бессмертных»:
«Из абсолютно достоверных источников редакции «МК» стало известно, что у себя дома, не теряя сознания, на 98-м году жизни скончался старейший большевик Л.М. Каганович».  Не теряя сознания – шуточка «МК»:  представляю, каково деду было дожить до развенчания культа Хозяина и выноса его мумии из мавзолея,  увидеть крах КПСС  и  грядущий распад СССР,  дождаться  выборов какого-то президента какой-то непонятной России...

6 августа 1991 г.
Воспользовавшись суеверием, что сорок лет  не отмечают, тихо спустил его на  тормозах. Приехала одна мама,  у которой от нынешней свистопляски с деньгами   голова идёт кругом:  хотела подарить мне фотоаппарат,  но китайских «мыльниц»  у меня полон шкаф,  а качественную зеркалку она просто не потянет.  Привезла  самое смешное, что хранилось в её архиве – кусочек клеёнки с верёвочкой,  ктр. мне привязали к ручке  6 августа 1951 года. Теперь  знаю время своего явления  в этот мир:  17 часов 15 минут.

15 августа 1991 г.
Утром на Рижском вокзале встретил Нику с Леной – вернулись  из Латвии.  Там, на латышском хуторе, всю войну работал у помещицы дед  Михаил Николаевич,  10-летним мальчиком угнанный в неметчину из своей деревни, но до Германии  не доехал – застрял  под  Ригой.  Мне трудно судить о его воспоминаниях, а он каждый год ездит в эти места в отпуск, теперь вот и внучку послал.  Вероника от поездки в восторге:  дикий хутор! – живые коровки, свинюшки, козлята и гуси!..

16 августа 1991 г.
Заехал Денис Новиков – влюблённый и счастливый: очень надеется, что сможет  пожить в Англии, с которой хотел бы связать свою судьбу.  Я видел британскую  его девушку Эмили (забегала в кафе «Московских новостей»), но слишком бегло, чтобы  составить о ней какое-то представление. Знаю лишь то, что – из «золотой» британской молодёжи, с которой  Денис не очень рифмуется, но если он сумеет  себя правильно подать...
Вечером появился Гена Русаков (у него вчера был 53-й день рождения).  Кажется, в его  жизни появилась новая женщина  (попросил не любопытствовать!)...

19 – 22 августа 1991 г.
В полдень разбудил Лёня Прудовский: «Срочно нужно встретиться – берём кассу, делим бабки и разбегаемся, пока не поздно!..»  Напомнил Лёне,  что вообще-то все наши деньги – Серёжи Юрьенена, отказавшегося от гонорара за свою книжку  в пользу «Лит.Записок», и потом – с чего такая спешка?  «Ты что, сегодня в окно не выглядывал и новостей не слышал?» – трагическим шёпотом  спросил ЛП, и телефон сразу вырубился.
Включил телевизор – кажут «Лебединое озеро», вышел на балкон – у светофора урчит настоящий бэтээр...
Посмотрев новости, где что-то несуразное мямлила кучка траченных молью типов, позвонил  Эле на часовой завод – она:  «Всё спокойно,  работаем,  как всегда,  в цехах тишина и порядок».
Позвонил  в «Огонёк» – трубку  взяла Надя  Ажгихина:  «Щекочихин второй день в Белом доме, под окнами редакции три бронемашины стоят. А сейчас на броню вскарабкался Остёр, говорит с танкистами...  Нет, уже слезает, к нам бежит...».
Гриша, как обычно, фонтанировал идеями:  «Срочно нужен депутат, любой, но лучше бы известный! Я сказал старшОму в жестянке, что если он не дурак, хочет завтра проснуться полковником – пусть  снимается с якоря и катит к Белому дому. Он вроде бы готов, но только если ему такой приказ отдаст кто-нибудь из Думы».
Пока мы с Остёром говорили, бэтээры исчезли – то ли впрямь отправились  к БД  защищать демократию,  то ли смылись от греха подальше...
Оставалось ехать в «Московские новости».

В редакцию еле прошли, поскольку ребята завалили письменными столами оба входа.  В предбаннике Егора Яковлева  было не протолкнуться, в дверях  стояли Бакланов и Адамович – смотрели телевизор, где как раз светился Коротич: вещал,  что в такой ситуации  возвращаться  в Россию не намерен – остаётся в Штатах и  там будет бороться (?!).  На что Бакланов сказал:
– Кажется, Виталий Алексеевич подписал себе смертный приговор.
Сидеть в «МН»,  где все ожидали штурма с разгоном или даже с арестом,  было глупо – мы с Фыфкой и Черновым взяли по пачке  ксероксных листовок и поймали машину до Красной Пресни.

У Белого дома охватил стыд – вопреки ожиданию застать огромное число людей,  увидели только хлипкие цепочки «ополченцев» – тысячи три-четыре, не больше (это на всю-то миллионную Москву!),  а легкомысленный вид баррикад из брёвен и помойных баков просто удручал.  Много студенческой молодёжи с живыми, просветлёнными лицами  (ком к горлу подкатил:  «как прекрасно мы умрём!»), но еще больше – крепких парней с армейской выправкой, которые как бы гуляли по площади, ни к кому не примыкая, и на чьей стороне они окажутся, начнись тут заваруха, – можно было лишь гадать...
Встретили Толика Головкова, холодно поздоровались (после ухода из «Огонька», между нами отныне ничего общего);  он сказал,  что здесь  не по заданию редакции, а сам по себе. Отдали ему часть листовок, которые у нас мгновенно расхватали.
Прослонявшись на площади до сумерек, увидели девчонок на балконе углового  дома, Чернов крикнул им, чтобы пустили журналистов, и мы получили отличный наблюдательный пункт. Хозяин квартиры (дипломат Фелюрский)  был с женой в отъезде, дома остались только их малолетние дочери и две бабушки, которых    наше появление  вполне  успокоило.  У них мы и провели два тревожных дня, время от времени  совершая вылазки на улицу,  когда там начинало  что-то происходить (под нашим балконом разгружали машины, привозившие в БД еду, тут же  прошёл  за оцепление приехавший Эдуард Шеварднадзе).
Через реку, на последнем этаже в доме напротив, работали репортёры «Си-Эн-Эн» – едва  на балконе загорался свет,  как через минуту на экране телевизора появлялась  их заставка на фоне картинки БД и в эфир сразу же шёл очередной комментарий.
Андрей алкал крови – лучше бы малой, но обязательной (нужно, чтобы режим замарался). И только когда она пролилась, вздохнул с облегчением. В два часа ночи мы пошли в злосчастный тоннель: увиденная картина была ужасающей...

А утром хлынул дождь, смывая все следы, и привычная жизнь потекла своим чередом.

Вечер 21-го – одно ощущение: мы победили!  По такому случаю Чернов вытащил  из дома брата Никиту (приехал в тренировочных штанах и зачем-то свой кортик,  в тряпочку завёрнутый, привёз). Конечно, он верен данной им на верность СССР присяге,  но и старшего брата ослушаться не может.  Больше всего было жалко  Никиту, когда Андрей пошёл записывать его задним числом в защитники Белого дома. И нашёл группу ребят, охранявших какой-то из подъездов Белого дома,  готовых подтвердить, что Никита был с ними (уже свой список составили). Ну да  Бог с ними! – через год число таких «защитников» за миллион перевалит...
Главное – в эти дни мы впервые увидели потрясающее единение людей, готовых умереть  ради той эфемерной Свободы,  которая нам  уже давно  и не снилась.  Не только готовых,  но и погибших – троих парней,  принесших себя  «на алтарь Отечества»  (перст небесного режиссёра выбрал  русского,  украинца,  еврея).
Многого мы ещё не знаем, а чего-то не узнаем никогда,  но для тысяч людей эти  три августовских дня наверняка станут самыми яркими в их небогатой на события жизни.

22 августа 1991 г.
Надписи на стенах домов  «Забил заряд я в тушку Пуго» и  «Кошмар! – на улице  Язов!»  уже стали мемориальными.
Митинг у Белого дома – море голов,  усталые и счастливые лица победителей.  Впервые – за три последних дня – расправленные плечи.  И  всё же тревога:  что-то ещё может случиться?
К пяти заехал в «ЛитРоссию» – не затем, чтобы поёрничать, а просто в глаза им  посмотреть. И что же? – как с гусей вода:  всё у  них в порядке!
Пресс-конференция Горбачёва:  очень жалкий, но полный желания показать свою значительность. Хорошо, хватило ума признать заслуги БН, россиян, москвичей.
Вечером  на Сивцевом вражке у друзей Юры и Жени – с Олегом Хлебниковым,  его Аней  и с Черновым. Выпили за то, что всё кончилось не столь плохо.
Ночью народ занялся сносом «Железного Феликса»:  зеваки растаскивают куски   постамента на сувениры – заземлились на памятнике, чудом не пойдя на штурм  Лубянки, что малой кровью не кончилось бы.

...22-го августа в народных гуляньях вокруг Белого дома отметились все!

23 августа 1991 г.   
В полдень  отправился в центр:  Цветной бульвар и Петровка перекрыты – народ митингует у Дома политпросвещения МГК партии, осаждает здание МВД.
По ТВ прямая трансляция встречи Горбачёва с Парламентом России:  вчерашний жалкий вид сменился прежним блеском в глазах («главное – нАчать!»),  а Ельцин уже дорвался до власти и делает всё,  что хочет – правительство СССР ушло в отставку, здания ЦК КПСС, МГК и райкомов опечатаны, смещены все партийные функционеры  на местах,  закрыты  «Правда» и «Московская правда».  Теперь – дальше! дальше! дальше! – добить партноменклатуру в их уютных норах.
Вечерний «Взгляд» – сюжеты трёх дней с разных точек зрения (беседы Молчанова  с Крючковым и Язовым).

24 августа 1991 г.
Прощание с тремя погибшими:  скорбное молчаливое шествие от Манежа, сквозь   Арбат, до места гибели и БД.  На Ваганьково:  отпевание православных Дмитрия   Комаря и Владимира Усова,  кадиш по Илье Кричевскому.
День похорон ребят – день конца КПСС:  «Меченый» запретил полит. органы и парткомы,  национализировал партийное имущество и снял с себя обязанности генерального секретаря ЦК КПСС. (Снесены памятники Свердлову и Калинину.)

25 августа 1991 г.
Утром позвонила плачущая Анечка Фелюрская – у них под окнами опять возводят баррикады. Позвонил на «Радио-М» – там никакой информации. Вместе с Митей Захаровым  поехали к Белому дому:  ложная тревога – якобы кто-то видел БТРы на Ленинском проспекте.
В два встретились в ресторане гостиницы «Мир» с Яцеком Попшечко – пообедали, обсуждая наши дела.  Яцек хотел какой-нибудь комментарий для его газеты, но я  слишком мало понимаю в том, что у нас происходит.

26 августа 1991 г.
Сегодня в «Огоньке» очень важное мероприятие – коллектив окончательно скинул  Коротича. Как в воду глядел Виталий Алексеевич – недоверие ему выразили на   второй день путча  (после того,  как 19-го сдал свой авиабилет из США в Москву), одновременно избрав главредом Гущина. Воздержался один второй зам. Николаев,   который пересидел всех и надеялся уцелеть и теперь, но Лев Никитич ему сказал, что отныне в «Огоньке» воздержавшихся не будет.  Сегодня они решили проявить великодушие – оставили Коротича в редколлегии.
В «ЛитГазете» нынче такая же ситуация – коллектив снимает Фёдора Бурлацкого.

29 августа 1991 г.
В Питере внезапно умер Майк Науменко – мотор и лидер группы «Зоопарк».

30 августа 1991 г.
Надя Колюшина познакомила с Петром Патрушевым – легендарным эмигрантом,  20-летним подростком уплывшим из Грузии в Турцию.  Прилетел он из Сиднея  на Первый конгресс соотечественников как раз 19-го августа,  а над ним между  тем здесь ещё висит неотменённый смертный приговор. Публикацию я, конечно, сделаю, но он столь колоритен,  что про него кино нужно снимать (вылитый Джек Николсон из «Полёта над гнездом кукушки»).

3 сентября 1991 г.
Вчера состоялся внеочередной – чрезвычайный – съезд народных депутатов – вполне фарсовый: делегатов сразу же отправили прочь из зала на четыре часа – чтобы  подумать.  Покурили в кулуарах, подумали и... опять занялись  прежней говорильней:  все пытаются делать вид, будто ничего не произошло, и Горбачёв по-прежнему в силе и при власти.
Союз писателей  тоже не сидел сложа руки – со второй попытки (31-го их базар не удался – кворума не было)  Бондарев и компания набили полный ЦДЛ своими сторонниками и наговорились  от души,  чуть было у Евтушенко писательский билет не отобрали. Всем понятно, что раскола не избежать, а для  «усиления рядов» вчера же секретариат скопом принял в СП СССР полсотни как бы молодых писателей, десяток лет стоявших в очереди (и меня до кучи,  хоть я в этот балаган  и заявления не подавал). То есть все стараются получить с подавления путча хоть какие-нибудь дивиденды, даже носы не затыкая, а пахнет всё это весьма дурно.

6 сентября 1991 г. 
В «Московских новостях» с нами решили серьёзно поговорить: если Егор Яковлев пришлый экс-огоньковский коллектив под своей крышей как-то терпел,  то с его уходом на ТВ эта лафа кончилась, и Лен Карпинский подвёл итог: журнала нашего    не видно,  что мы в их редакции делаем – не совсем понятно,  но у нас есть шанс отработать полученные авансы, если возьмёмся за новый коммерческий проект – переводную американскую газету. А пока предложили перебраться с Пушкинской площади в любую из трёх служебных квартир «МН».
Посмотрев адреса, я убедил всех, что и выбирать не будем – переселяемся в дом, который в Лазаревском переулке, по соседству с моим. (Кроме того, что это всем удобно транспортно,  сбылась моя многолетняя мечта идиота:  ходить на службу  в домашних тапочках.)  Сразу поехали смотреть  нашу новую «штаб-квартиру»,  которую радостно и обмыли,  благо еще один замечательный повод сегодня есть – Ленинград снова стал  Санкт-Петербургом.

11 сентября  1991 г.
Дима Бирюков встречался с новым гендиректором ИТАР–ТАСС:  Игнатенко сам позвал на беседу – сделал предложение всей нашей группе прийти к нему под   крыло. Нам только новостями заниматься недоставало. Один Дима считает, что предложение стоящее – у них собственная мощная полиграфия.
Вчера разрешили выпуск «600 секунд» – к вящей радости и правых (торжество справедливости!), и левых (победитель должен быть великодушным, да и что за демократия, если рты оппозиции заткнуть).

15 сентября 1991 г.
Подозреваю,  что в Гульрипше нам больше не отдыхать:  грузины объявили о национализации госсобственности на своей территории,  и Абхазию своей вотчиной они всегда считали,  а это уже пахнет войной.  Помнится, грузинская делегация покинула зал, когда их Сахаров «обидел»,  а ведь АД у нас провидец.

7 октября 1991 г.
Вчерашнее убийство в Питере Игоря Талькова,  который отчего-то считается  рок-музыкантом, хоть это самая голимая попса, всколыхнуло патриотов, чьим певцом  он по сути являлся. В виновниках смерти называют «инородцев» – Шляфмана и  Азизу, а если учесть, что человеком Тальков был малоприятным и видел «врагов России» в каждом еврее, то от его похорон заранее ждут политического митинга. 
Говорят, он сам себе напророчил публичную смерть при всём народе и что убийц его никогда не найдут.

8 октября  1991 г.
Получил письмо из Сиднея, от австралопитека Рудика – меньше полугода хватило ему, чтобы взвыть:  «Жить можно только в России!»  Что в общем-то и следовало ожидать – уезжал он вовсе не из страны,   где жил не то  чтобы припеваючи, но вполне независимо и сытно,  а от всяких бытовых обид,  вроде той,  как во время аттестации на учёном совете  десять коллег хлопали его по плечу:  «Старик, тебя решили бортануть,  но мой-то белый шар за тебя!» – и все десять оказались  чёрными (голосование, понятно, тайное,  но оставшийся шар надлежало лично вернуть в деканат).  Заокеанские вопли Рудика тонут в восторгах жены и детей, которым после Питера на австралийском солнце куда как теплее.

18 октября 1991 г. 
Наконец-то у нас  с Игорем Иртеньевым  и Сашей Кабаковым дошли руки –  собрались вместе,  чтобы задать Лёне Прудовскому вопрос насчёт перспектив  нашего общего детища – журнала «Литературные записки».  В том, что после первого (апрельского)  других номеров  так и не вышло, – общая вина,  скудно прикрываемая оговорками: у всех нас, кроме «Литзапа», есть другая работа, один  Лёня  свободен.  Но вопрос,  каким образом за полгода опустела редакционная  касса,  мог прояснить лишь Прудовский. Прояснил: все деньги ушли на зарплату ему, двоим его родственницам и бабушке-бухгалтеру.  Ладно, эту тему проехали, но тут Кабаков попросил показать нам паспорт журнала,  который с момента регистрации так никто и не видел.  А когда Лёня извлёк документ, обнаружилось, что в графе учредителей только одна его фамилия и стоит (объяснил: на бумажке четверо никак не поместились).  Стало так скучно, что сразу и разошлись, сочтя дальнейшие разговоры бессмысленными.  Выходит, прав Митя Захаров, который не устаёт повторять, что  в бизнесе друзей нет.

27 октября 1991 г.
Гена Русаков возвратился из командировки (уезжал в сентябре, задавая вопрос, в какую-то страну вернётся)  и приехал вдвоём с Машей.  Читал новые стихи –  «Разговор с Людой»  (в «Знамени» вышли большой подборкой: очень сильные).
Маша считает, что папа зря их опубликовал: ЭТО должно остаться в столе.

3 ноября 1991 г.
Полгода спустя наконец вышла передача Мити Захарова о Совнаркоме: накануне годовщины Великого Октября дали в эфир: финальный аккорд заупокойной мессы  по КПСС, последний гвоздь в крышку её гроба.  Всё это мы  в общем-то знали, но когда тебе являют не байки, а конкретные документы, разговор сразу переходит в иную плоскость.  Вообще единственный живой Коммунист – киношный Василий Губанов, гениально сыгранный Евгением Урбанским в одноимённом фильме.

7 ноября 1991 г.
Как у собаки Павлова на еду начинает вырабатываться желудочный сок,  так и у  нас,  советских людей,  в этот день начинает вырабатываться гормон радости –  с утра душа ликует в ожидании чего-то светлого и хочется много вкусного. Только  уже нет ни праздника, ни еды, и сам этот день у народа хотят отобрать...

18 ноября 1991 г.
В полном отпаде, полчаса «любовался» продавцом газетного киоска на Курском вокзале – абсолютный урод, он в глаза хамил всем покупателям:
– Зачем тебе, дед, «Крокодил»? – придёшь домой, в зеркало на себя посмотри!
– Перед тем, как журналы лапать, ты ручки свои чумазые помой!
– Тебе, гражданочка, «Здоровье» ни к чему, там про тебя ничего не написано!
– Ты мне свои драные деньги не суй, в банк их неси, но тебя и там пошлют...
Вероятно, он так шутил – с обычной мелкой сволочью, зряшно кишащей в метро, на вокзалах, на улицах. Пришло Время Хама, и мы приняли его, как неизбежность.

23 ноября 1991 г. 
В самоубийстве Юлии Друниной удручает не только драма честной фронтовички,     не пережившей крушение советских идеалов, но и то,   к а к   она это сделала, превратив свою машину в натуральный фашистский «газенваген».

26 ноября 1991 г.
В Марьинском универмаге отгородили половину прилавка в отделе игрушек под так называемые «коммерческие товары», которых пока немного:  две машинки на батарейках – по 750 и 900 руб.,  кроватка для Барби  за 2.900...  Дети тычут пальчиками и просят купить, родители не верят своим глазам, удостоверяются изустно и площадно негодуют. На прошлой неделе имел удовольствие наблюдать, как отец уступил нытью своего неслуха, после долгих колебаний наскрёб семь  с полтиной  на машинку,  а когда продавщица  попыталась ему втолковать,  что  нужно доплатить еще 740 рублей с мелочью, в магазине средь бела дня возникла революционная ситуация.

30 ноября 1991 г.
Первый раз ездил в Питер без радости, с тяжёлым сердцем – на похороны Володи Филаретова, который отмучился  в прошлое воскресенье.  Да и уезжал я в день  погребения Федота Федотовича Сучкова.
Отпели Володю в Пушкине – в роскошном  царскосельском  Софийском  соборе, только-только в жутком виде возвращённом верующим (зато между колокольней  и храмом – современная ротонда с бюстом Александра Невского,  вроде кенотаф,  со странными датами: 1420 – 1990).
Я Филаретова знал мало,  совсем ничего не знал о его прошлом,  а на похоронах появились множество байкеров – в чёрной коже ехали за катафалком,  однако на поминки домой  зашли только двое – хипповые парень и девушка в косухах и в железе: за стол не сели – со стаканами вина устроились на полу в коридоре и так же незаметно вскоре исчезли...
 
3 декабря 1991 г.
Вчера у Мурзика в классе троица юных вундеркиндов, один из которых накануне  вытащил из папсикова бумажника  стодолларовую купюру,  сделали буржуазные покупки.  Продавщица блеснула щедростью – на голубом глазу  приняла у ребят зарубежную денежку и на треть её стоимости отоварила их детской мелочёвкой.  Двое, включая добытчика денег, вчера же были изобличены и под поркой выдали третьего, который свою покупку домой нести не решился, заховал в сугробе возле школы. Сегодня имела место вторая серия игрушечной трагикомедии: отец юного воришки устроил в мосторге разнос,  вернул свою кровную валюту,  а магазину – конфискованный у пацанов товар,  однако не полностью – когда забирал Нику из школы,  дворник с охранниками ещё  лопатили сугробы,  надеясь отыскать ребёнковый склад.

7 декабря 1991 г.
Включил телевизор на фразе: «Я защитник Белого дома и не намерен...» Очевидно, говоривший вырос в семье, где дедушка гордо заявлял: «Я штурмовал Зимний дворец!..».  Сразу и выключил.

10 декабря 1991 г.
Утром Чернов привёз из Питера  «спонсора» Горячева. Наш благодетель неделю назад вернулся из Рима,  где ему устроили аудиенцию с папой, что Марк считает очень важным знаком.  После разговоров на явочной квартире,  все поехали в «Московские новости» – там у Марка есть собственные интересы,  и там нас ждал человек по имени Женя,  которому Горячев поручил опекать журналистов на месте.
Женя сразу саморазоблачился:  когда я рассказывал анекдот, где фигурировал  КГБ  и его сотрудники в серых костюмах при коричневых ботинках,  наш опекун    вдруг возопил:  «Ребята,  я там на самой безобидной работе,  в общем  отделе состоял!..».  Мы сначала ничего не поняли, а пригляделись – у Жени из-под серых брючин коричневые туфли выглядывают.

13 декабря 1991 г.
Совместный выпуск газеты «The New York Times» с «МН» уже начинает обретать конкретные очертания: из США прилетели симпатичные ребята нашего поколения, познакомились и обсудили производственный план – выпускаем пробный номер, на нём отрабатываем макет, шрифты, вёрстку и проч., решаем вопрос с переводом   статей и с доставкой фотографий, после чего выходим в еженедельном режиме. Сам же дайджест будет называться «The New York Times / Недельное обозрение».

25 декабря 1991 г.
Четыре дня назад  Борис Ельцин «приватизировал» Кремль,  то бишь подписал великодержавный Договор – уничтоживший страну СССР и де-факто, и де-юре, а сегодня М.С. Горбачёв  публично объявил о своей отставке и ушёл руководить институтом  собственного имени...
Хотя Горбачёв с Ельциным – суть односортные обкомовские мозги,  а взаимная их вражда – обычные для этой среды  подковёрные разборки, по-человечески  Михаила Сергеевича  всё-таки жаль:  открыл дверь, которую не смог закрыть.


ФОТО:  Мне 40 лет. С дочерью Вероникой  / Москва, август 1991 г.
© Georgi Yelin

ФОТОАЛЬБОМ  к дневнику этого года – все 42 снимка привязаны к датам:
https://yadi.sk/a/zmt19qKvoy3lRw


––––––